28

Я услышал Гаррода раньше чем увидел. Бусинки в его косах зазвенели сначала тихо, а потом громче. Немного нахмурившись, я отвернулся от Дел и увидел, что выражение лица Северянина точно копировало мое.

— Твоя лошадь расстроена, — сказал Гаррод.

Я поскреб щетину.

— Надо думать, он сам тебе об этом сказал.

— Не так многословно, конечно, — Гаррод был занят своими мыслями и не улыбнулся. — Его здесь что-то беспокоит.

Дел покачала головой.

— Жеребца Тигра всегда что-то беспокоит. Это часть его, — она помолчала, — обаяния.

Гаррод пожал плечами.

— Я не знаю какой он обычно, но сейчас что-то заставляет его нервничать. Он хочет убежать отсюда.

— Понимаю, — глубокомысленно изрек я. — Но вот что мне понять трудно, так это почему он не сообщил тебе причину своей нервозности.

Говорящий с лошадьми вздохнул.

— Нам было бы проще, если бы вы уважали мою профессию так же, как я уважаю вашу.

— Не думал, что конокрад — уважаемая профессия, — парировал я.

— Я не…

— Нет? — вмешалась Дел. — Может это и не так называется. Ты просто покупаешь лошадей, которых крадут другие.

Гаррод ответил ей на диалекте, которого я вообще не знал. Но что бы он ни сказал, слова дошли до нужного места, потому что Дел покраснела. Она ответила резко и ее пальцы сжались, словно приготовившись выхватить меч.

— Подождите… — начал я, и вдруг за моей спиной появились остальные.

Зеленые глаза Адары сверкнули.

— Они будут драться?

— Нет, — твердо объявил я.

— Значит ты будешь драться.

— Никто из нас драться не будет. А вы, как я думал, должны ждать в пещере, пока мы с Дел поговорим с Кантеада.

Киприана простодушно пожала плечами.

— Мы услышали, что вы спорите.

Огромные голубые глаза Массоу смотрели из-под светлой, неровно подстриженной челки.

— Мы не могли сидеть и слушать, — добавил он.

Дел уже не скрывала, что и ее терпение может кончиться.

— Это наше дело, — отрезала она. — Это наше личное дело и вашего внимания оно не требует. Вас никогда не учили хорошим манерам? Вы не знаете, что такое уважение?

Пальцы Массоу ухватили ее за руку.

— Ты собираешься пригласить Говорящего с лошадьми в круг?

Маленькое кровожадное отродье.

— Нет, — сказал я, — не собирается. Но даже если бы собиралась, к тебе это отношения не имело бы.

Массоу сердито покосился на меня.

— Я спрашивал ее, а не тебя.

Еще и грубое отродье.

— Я думаю, было бы лучше…

Вдали нервно заржал жеребец.

— Видишь? — спросил Гаррод.

Массоу не сводил глаз с Дел.

— Я считаю, что тебе нужно сразиться с ним.

— Я так не считаю, — отрезала она. — По-моему, нам пора вспомнить, где мы находимся. Нам всем следовало бы следить за своим поведением. Я думаю… — она запнулась. — Не имеет значения, что я думаю, — она резко развернулась и ушла.

— Злится, — сказала Адара.

Киприана кивнула.

— Последнее время она постоянно злится. Она всегда злая внутри.

— И напуганная, — влез Массоу. — Я чувствую ее страх.

Все это, подумал я, ненужный разговор, ведущий в некуда.

— Дел просто устала изображать пастушью собаку для вашей отары овец,

— рявкнул я. — У нас есть дело, серьезное дело, а из-за вас мы еле двигаемся. У нас кончается время. Естественно Дел нервничает.

— А как же мы? — не унимался Массоу. — Вы хотите просто бросить нас здесь?

— Нет, — процедил я сквозь зубы. — Я не посмел бы поступить так в доме Кантеада.

Гаррод тихо засмеялся, сказал что-то на Высокогорном и скрылся в темноте. Оставив нас с нашим спором.

Я хотел обойти их, но Киприана встала у меня на пути.

— Ты идешь за ней?

— Кип…

— За ней? — она подошла ближе. — Ты всегда бегаешь за ней как побитая собака, которая возвращается чтобы ее снова избили, — еще ближе. — Но ты не должен. Не должен. Она не нужна тебе, Тигр. Тебе не нужна такая женщина: твердая, жесткая, бесчувственная. Она скорее проткнет тебя мечом, чем скажет доброе слово. Тебе не нужна…

— Все, что мне нужно, это немного времени на себя, — отрезал я, уверенно отодвигая Киприану с дороги. — Мне нужно немного подумать в тишине.

— Тигр…

Я посмотрел поверх головы дочери на мать.

— А не пора ли и тебе приложить руку во всему этому делу? Твоя дочь бегает за мной как сука в охоте. Ты ее мать — сделай что-нибудь.

Рыжие волосы Адары в беспорядке рассыпались по плечам.

— А что я могу сделать? Она выросла, она женщина. Она сама может выбирать.

— Как выбрала ты… за себя и за Кесара, — я кивнул. — Что ж, тогда, я думаю, вам обеим стоит знать, что я не собираюсь бросать танцы мечей просто ради женщины. Какой бы она ни была.

Глаза Массоу странно засветились.

— Даже ради Дел?

Аиды, спасите меня от вопросов ребенка… и внимания его сестры и матери.

— Я иду поговорить с Кантеада, — объявил я. — Вы оставайтесь здесь. Понятно?

Киприана сложила руки на груди.

— Значит ты бежишь за ней… Тебе значит это делать можно.

— Все зависит оттого, — сказал я, — нужна ли человеку, за которым ты бегаешь, твоя компания.

— Вот значит почему Дел с тобой не спит? — ровным голосом поинтересовалась Адара.

Аиды…

Я повернулся и пошел от них. Дел стояла в тени скалы с маленьким Кантеада, которого она называла мастер песни. Я снова удивился бледной, полупрозрачной коже, нежному пушку на выразительно подвижном гребешке, хрупким рукам и мощной груди. Когда он молчал, его горло казалось нормальным, но при разговоре — нет, пении — оно вдувалось и раздувалось как у лягушки.

Лицо Дел было очень торжественным.

— Они обеспокоены, — сказала она. — Они говорят, что появился разлад, мрачный разлад, и это влияет на песню жизни.

— На что?

— На песню жизни, — повторила она. — На то, как они живут.

Я слабо вздохнул.

— Песня того, песня сего… — выражение лица Дел изменилось и я заторопился поправиться. — Хорошо, Дел, больше я этим шутить не буду. Он объясняет, откуда этот разлад?

Она выглядела расстроенной.

— Мы чужие для них, как диссонанс для чистой мелодии. Мы убиваем живых существ. Это вызывает дисгармонию.

Я улыбнулся.

— Можно и так поставить вопрос. Но за последнее время мы убили только этих гончих.

Она покачала головой и слипшиеся высохшие пряди рассыпались на золотые волоски.

— Не имеет значения. Для Кантеада все живые существа заслуживают почитания и уважения. Все живые существа, Тигр. Именно поэтому Кантеада едят только то что растет, не убивая. Питаются тем, что дает земля. Это песня жизни, Тигр… бесконечный цикл жизни в гармонии с миром.

— Никогда не убивают? — такого я не мог даже представить. — За всю жизнь ни один из них не убил ни одного живого существа?

Дел кивнула.

— Кантеада относятся к жизни с благоговением. К любому проявлению жизни. Даже к кровопийце комару.

— Эти гончие не совсем комары…

— Нет. И мастер песни понимает это. Поэтому он и сотворил песню охраны и дал ее другим, чтобы они пели. Но у него есть одно требование: пока мы здесь, мы не должны убивать или причинять кому-то вред.

— Даже комару.

— Даже комару.

— А как насчет…

— Никому, Тигр.

Я хмыкнул.

— А если на нас нападут? Нам придется защищаться.

Дел улыбнулась.

— Здесь ничто не причинит нам вреда, Тигр. Это место мира.

— Мир, шмир, — проворчал я. — Я уважаю их обычаи, но не верю во всю эту ерунду с песней охраны. Если хоть несколько гончих спустятся сюда, я уж постараюсь остановить их.

— Это еще и место силы, — предупредила Дел. — Не забывай о Кантеада.

Я устал.

— Ладно. Хорошо. Не буду. Здесь где-нибудь можно отдохнуть? Или чем-нибудь перекусить?

Дел наклонилась к человечку.

— Сулхайя, мастер песни. Мы принимаем твое гостеприимство.

Его горло раздулось.

Песня снов предлагает отдых. Песня выздоровления предлагает возрождение.

Я посмотрел на Дел.

— Что?

— Они будут петь, и ты уснешь, Тигр. Они усыпят нас песней, — Дел коснулась моей руки. — Пойдем, давай вернемся. Всем нужно поесть и отдохнуть.

Солнце скрылось за горами. Маленький Кантеада исчез, а я изумленно озирался. Я ожидал, что ночью каньон наполнит темнота, но не принял во внимание деловитость существ, которые жили в нем. Каждая дыра, щель, вход в пещеру были освещены свечами. Их огоньки наполняли каньон дымным тусклым сиянием. Каменные стены отражали свет и пылали как Южный похоронный круг, где собираются танцоры мечей со свечами, чтобы открыть величайшим из шодо путь в валхайл.

Я осмотрелся и прислушался. В воздухе по-прежнему висела мелодия, отгонявшая гончих.

— Неужели они никогда не устают от пения?

— А ты устаешь дышать?

— Это разные вещи, баска. Дыхание для человека необходимость.

— А для них пение необходимость, — я почувствовал, как холодные пальцы Дел переплелись с моими. — Когда я была маленькой, моя мама пела мне, чтобы я заснула. А потом я пела Джамайлу. А до нас, наверное, эти песни слушали братья. И отец всегда напевал, натачивая мечи, — она вздохнула, любуясь танцующим на стенах светом. — Я не помню, когда в первый раз услышала о Кантеада. Кажется я всегда о них знала, как и все вокруг. Легенды говорят, что до того, как появились Кантеада, музыки в мире не было. И люди грустили, не зная чего они лишены, но чувствуя, что для полноты им чего-то не хватает, — ее пальцы слабо сжались. — И тогда боги создали Кантеада, а Кантеада создали музыку.

Я задумался над ее словами. В моей семье никто не пел, потому что семьи у меня не было. Я жил в загоне с козами.

— Красивая история, — наконец сказал я, — только в нее трудно поверить.

— Пойдем, — Дел потянула меня за пальцы. — Ты помнишь узоры на стенах пещеры мастера песни? Линии и узлы?

— Помню, — мы шли сквозь сияние свечей. Было прохладно, но не холодно, хотя без Северной одежды все воспринималось бы по-другому. Шерсть начинала мне нравиться.

— Эти узлы — звуки. Прямые линии определяют течение песни. Вместе они составляют музыку.

Я хмыкнул.

— Это слишком сложно.

— Может быть. Но читать такие знаки нужно только если хочешь спеть или сыграть что-то так же, как это делали до тебя. А если не хочешь, можешь исполнить по-своему или так, как тебе запомнилось, — она слабо улыбнулась. — Это должен знать истойя.

— Не считая языков, математики и географии.

— Да. И конечно танца.

Да, танца. Того, ради чего мы жили.

— Я вообще-то предпочел бы поменьше сложностей. Можно обойтись и без песен.

Ее пальцы застыли.

— Но на Севере так нельзя.

Я пожал одним плечом.

— Тебе без этого нельзя, баска, но меня этот запрет не интересует. Я и без песни хорошо танцую.

— Но прислушайся, Тигр… Прислушайся к песне.

Я прислушался. Мелодия то поднималась, то опускалась, бормотали голоса… или что там использовали Кантеада, чтобы создавать музыку.

— Очень мило, — неохотно выдавил я, — только немного занудно.

— Это песня охраны, Тигр… Она создана чтобы держать подальше гончих, а не развлекать людей.

Я ухмыльнулся.

— Им пришлось бы постараться, чтобы развлечь людей.

Дел вздохнула. Мы шли рядом, переплетя пальцы, но почти не сжимая их, ни на чем не настаивая. Никто из нас не привык демонстрировать свою привязанность. Мы не умели посвящать посторонних в свои переживания. И Дел, и я не любили использовать молчаливый разговор любовников из страха выдать слишком много. И себе, и другим.

— Ты хоть иногда устаешь?

Голос Дел прозвучал необычно и я с любопытством посмотрел на нее.

— Устаю? Ну да… как и все люди.

— Нет, я имею в виду устаешь. Устаешь оттого, кто ты… чем занимаешься.

Я ответил не сразу. Мы шли без всякой цели, просто бродили в каньоне в свете свечей. Впереди заржал жеребец и оглядевшись, я понял, что мы подошли к пещере мастера песни.

— Я думаю, это одно и то же, — ответил я после долгого размышления.

Дел резко посмотрела на меня. Я пожал плечами — тема разговора мне не нравилась.

— Я имею в виду… я занимаюсь танцем мечей, но это также и то, что я есть, — я развел свободной рукой. — Танец мечей это не просто работа. Это образ жизни.

— Не для каждого, — покачала головой Дел. — Не для Алрика с его женой и двумя детьми, — она заулыбалась. — Может их уже трое. А вдруг у нее сын? Лене пора было рожать, когда мы встретились.

Я несколько месяцев не вспоминал об Алрике. Когда-то на Юге большой Северянин очень помог нам, хотя сначала я ему не доверял. Алрик был танцором меча, обученным на Севере, но не претендовавшим на мастерство или положение Дел. Не было у него и яватмы, вместо нее он использовал Южный клинок.

Я покачал головой.

— Мужчина у которого есть женщина не должен вести такой образ жизни.

Дел улыбнулась.

— Значит ты предпочел бы сидеть дома, чтобы жена занималась тобой, очагом, детьми… или проводил бы время в постели, стараясь сделать побольше этих детей.

— Может быть, — согласился я. — Это лучше, чем безбрачие, — я бросил на Дел многозначительный взгляд. — Ну ладно, а как ты? Откровенность за откровенность, баска… Что случится с тобой через год или да? Будешь рожать детей?

Дел перестала улыбаться и посмотрела на меня задумчиво.

— Ты сказал, что мужчина не должен быть танцором меча, если у него есть женщина. Может ты и прав: женщине тяжело жить, понимая, что ее мужчина рискует каждый раз входя в круг, — Дел вздохнула и откинула на спину светлую прядь. — И поэтому я спрашиваю себя: какой матерью я была бы? Разве может мать рисковать собой в круге?

— Но у тебя есть выбор, — удивился я. — Тебя никто не заставляет быть танцором меча вечно… Когда у тебя будут дети, появится множество других дел, тебе будет не до танца.

Ее губы изогнулись.

— В этом все дело, Тигр… мужчина принадлежит только себе, даже зачав ребенка, а женщина должна быть матерью.

Я растерялся и нахмурился.

— А разве не этого она хочет?

Дел смотрела мне в глаза.

— Не каждая женщина хочет иметь детей.

— Но по-моему это естественно…

— Разве? — ровно спросила она. — Поэтому твоя мать и бросила тебя в пустыне?

Что-то сжалось глубоко в животе. К горлу подкатил комок.

Дел крепче взяла меня за руку.

— Может у нее не было выбора, может она была больна, может ты был болен и она подумала, что ты умер. Может…

— А может и нет, — уныло сказал я. — Может ты права и я ей просто не был нужен.

Дел вдруг остановилась и прижала мою руку к своим губам.

— Мне ты нужен, — сказала она.

29

Нас предупредил жеребец, но мы не обратили на него внимания, поглощенные чем-то более важным, чем нервозность лошади. А потом, неожиданно, они оказались рядом, и мы были уже не одни.

Пальцы Адары сжали мое плечо, оттаскивая меня в сторону, пока Массоу влезал между Дел и мною.

— Так долго… — прошептала Адара. — Так долго…

— Постой, подожди…

Киприана повисла на моей правой руке.

— Ты не понимаешь, каково это… Ты не понимаешь, каково это…

Я услышал, как Дел спросила о чем-то Массоу, хотя сами слова потерялись из-за Адары и Киприаны. Массоу не ответил. Он просто вцепился в ее запястье.

— Что, в аиды… — я попытался вырваться, но почувствовал, что не хватает сил. Я понял, что они не собирались отпускать меня.

— Так долго… — прошептала Адара.

— Я первая, — объявила дочь.

— Сила, — зашипела Адара. — Сила заключена в плоти, сила в стали…

— Да отпустите!

Но они не собирались отпускать.

— Тигр! — Дел не скрывала испуга. — Тигр… это локи…

Нет, невозможно. Локи? Адара и Киприана? Тем более малыш Массоу? Не может быть. Но я уже понял, что Дел была права. Это случилось. Они догнали нас.

— Аиды…

Я попытался вырваться, крича, чтобы Дел сделала тоже самое. Я не видел что с ней, поскольку был поглощен дракой с двумя решительно настроенными локи в женском обличье. В слабом свете трудно было что-то разглядеть. Я только чувствовал, что обе они невероятно сильны и если бы не моя изворотливость, они бы распластали меня на земле быстрее, чем я произношу свое имя.

— Дел… — я повернул голову, пытаясь увидеть ее и краем глаза заметил, как Массоу оттолкнул ее назад и толкал пока она не ударилась о скалу так сильно, что стукнулась головой. Я услышал скрежет рукояти меча по камню, а потом увидел Массоу, который уже не был Массоу.

— Тигр… Тигр…

Аиды, я никогда не слышал такого испуга в ее голосе. Я снова попытался вырваться, но с двумя локи справиться не мог. Я чувствовал, как чьи-то руки прижимаются к животу, скользят ниже, между бедрами…

Адара: «…сила в плоти…»

Киприана: «…сила в стали…»

Аиды, они расстегивали мой пояс.

Дел начала кричать.

Я подумал: если я смогу освободить меч… но я знал, что не смогу. Я лежал на спине, на ножнах: меч для меня был потерян.

Киприана склонилась надо мной, языком провела по моей щеке, лизнула шрамы. Что-то ударило меня по зубам: ожерелье из неровных камешков.

И тут я узнал его. Красноватые камешки, нанизанные на кожаный шнурок. Она показывала мне его раньше, надеясь вызвать ревность, но тогда я его не вспомнил. Теперь я все понял: это ожерелье много лет назад Дел сделала для своей матери, а потом бросила в круг камней, предложив его локи в надежде, что они угомонятся.

Очевидно попытка не удалась.

Они не были женщинами. Вернее не совсем женщинами. Чем-то очень страшным.

Демонами в телах женщин, использующими женские уловки и женскую силу. Вряд ли я бы справился и с одной. Двое будут моей смертью.

Или чем там, что останется от меня, когда они со мной покончат.

Дел еще кричала. Массоу, который уже не был Массоу, прижал ее к земле. Я скорчился, изогнулся, перекатился на бок. Я видел только обрывки, потому что женщины были слишком сильны. Дел, как и я, лежала на спине, отплевываясь и отбиваясь, царапаясь и крича, но явно проигрывала битву. Массоу, который уже не был Массоу, раздвигал ее ноги.

Но он мальчик, мысленно простонал я, и словно услышав меня, Массоу изменился. Мальчик исчез. Было только нечто, вытекающее изо рта, носа и ушей. Что-то, ставшее гораздо больше мальчика. Даже больше меня.

Драться было уже не с кем. Враг Дел изменился, но он использовал ту же мужскую тактику. Ту, которую использует завоеватель, чтобы покорить гордую женщину.

Аиды, если это повторится…

Я попытался плеваться: Киприана засмеялась. Попробовал кусаться: Адара улыбнулась. Попытался лягаться и царапаться, но тоже безрезультатно.

Дел уже тихо всхлипывала.

Рука Адары была там, где ей не следовало находиться. Киприана облизывала мне лицо, засунула язык мне в рот. Я почувствовал, как сжался желудок и ядовитый привкус желчи стал подниматься по горлу.

Аиды, не так же…

Нет, не так. Потому что что-то изменилось.

Звук. Тонкая нитка звука. Не меч, не нож, а игла, воткнувшаяся в ухо. Появилась какая-то сила. Она вошла в мою голову и пронзила мозг.

Перед глазами все поплыло, в ноздри бил вонючий запах и оставлял противный привкус на языке. Сначала у меня начал пропадать слух, а потом я различил тончайшие звуки, скользившие за назойливой мелодией.

И я понял, что это.

Да благословят боги Кантеада.

Руки оторвались от меня. Тела отодвинулись, ведомые назад песней, и им подчинились демоны, заключенные в чужую, человеческую плоть.

Я сел. Адара, Киприана и Массоу застыли, прижав ладони к ушам. Их лица кривились от боли.

— Дел, — я подполз к ней, положил ладонь на ее плечо и почувствовал как дернулось тело. Она лежала лицом вниз на земле.

— Дел…

Она медленно, неуклюже приподнялась и тут же шарахнулась от меня, отталкиваясь от земли руками и ногами. Она карабкалась по грязи, пока не уткнулась в каменную стену, и там села, вжавшись в скалу, словно хотела скрыться в ней.

— Дел, — позвал я, — баска… — но запнулся, потому что понял, что она меня не слышит.

Аиды, до чего же страшно смотреть в лицо безумию.

Баска, только не ты.

За моей спиной стояли локи, пойманные в ловушку песней Кантеада.

Баска, смотри на меня, а не на них.

Она вжала пальцы в камень. Она всегда коротко стригла ногти, но все равно, один за другим они трескались, вонзаясь в скалу.

Я побоялся коснуться ее.

За моей спиной повизгивали локи.

— Делила, — позвал я со всей твердостью, на какую был способен.

Она посмотрела на меня. Тупо, но на меня, что было явным улучшением.

— Делила, — повторил я.

Губы дрогнули. Искусанные, окровавленные губы, которые уже начали припухать. Она говорила что-то, но я ничего не слышал.

Очень нежно, в третий раз.

— Делила…

Она взглянула на меня и наконец увидела. И пришла в себя.

Дел снова стала Дел. Разъяренной Дел.

Грязь покрывала ее лицо. На подбородке перемешались слюна и кровь. Мокрые от пота волосы лезли в глаза, пачкаясь в слезах и крови. Ее трясло так, что она едва держалась на ногах, но она стояла и пыталась вынуть меч.

Будь у нее время, даже в таком состоянии Дел убила бы тела, оболочки, приютившие локи, но времени не хватило, потому что за дело взялись Кантеада. Мелодия снова изменилась, и мы уже не управляли собою, подчинившись могучей силе.

И эта сила заставила Дел прервать начатую песню, песню войны и смерти, звуки которой обещали гибель. Эта сила вмешалась в песню, а потом заглотнула ее, прожевала и выплюнула на землю. Почувствовав это, Дел замолчала и снова начала дрожать.

Я хотел коснуться ее, но не стал, понимая, что она еще не готова. Передо мной стояла не хорошо знакомая мне Дел, а девочка, которую чуть не уничтожил Аджани на самом пороге ее жизни. В конце концов ей удалось переступить этот порог, но мир, в который она вошла, оказался миром ненависти и мести. Она могла умереть — и так бывало с женщинами — но не умерла, а превратилась в Дел, не поддававшуюся ни одному мужчине, честно не заслужившему победы. Аджани победы не заслужил. Ему удалось ненадолго украсть ее, но Дел не сдалась.

Дел смотрела на Массоу, Киприану, Адару. На злобных демонов, похожих на людей, которые как-то заменили человеческий мозг на обман локи, человеческие желания на потребности локи. Дел смотрела на женщину, мальчика и девочку, которые где-то во время нашего путешествия проиграли битву трем локи, случайно освобожденным мною.

В пещерах и тоннелях загорелось множество свечей. За локи в темноте двигались тени, маленькие бледные тени, поющие песню ловушки.

Они появлялись отовсюду, Кантеада. Выбираясь из пещер и спускаясь со скал, неся свечи, подходя все ближе, чтобы образовать круг, в который попали мы все, даже Дел и я.

Локи мучительно стонали.

Было холодно. В темноте, рассекаемой светом свечей, я видел как от моего дыхания шел пар, но дрожь, которая сотрясала мое тело, шла изнутри, а не снаружи.

Локи не просто приняли форму людей. Их лица кривились от бешенства, разочарования и отчаяния. Связанные песней, они могли только страдать. Может быть так же, как страдали человеческие хозяева этих тел.

Круг замкнулся. Меня окружали пламя, песня и лица. Необыкновенные, нечеловеческие лица. Пушистые гребешки, окрашенные огнем, стояли ото лба до шеи и дрожа, говорили на своем языке. До этого момента я видел только мастера песни. Теперь я увидел остальных. Я услышал их пение.

Я не из тех, кого берет за душу музыка, я глух к ее сложностям. Я уже говорил: музыка это шум, издаваемый с разными целями. Но на этот раз я слышал не просто шум. Не просто песню. Звук, который наполнил каньон, был силой.

Ноги подогнулись, я сел. Так же как другие: Дел рухнула рядом со мной, безвольно свесив руки, расслабившись, уронив рядом меч, неуклюжая от неожиданной потери контроля над телом. То же происходило с локи: один за другим, они превращались в комки плоти, как глина, ожидающая, что из нее что-то слепят.

Я открыл рот, чтобы заговорить, спросить Дел что происходит, что они собираются делать и что хотят от нас — она Северянка, разумеется она знала

— но я ничего не спросил, потому что не мог. Потому что песня стала моим миром.

Пламя растеклось, слилось, образовало круг. Я видел свет, только свет и сиял он так, что я не мог его вынести. Я мог сделать только одно и сделал это. Я убежал.

Но пламя пошло за мной. Как и песня.

— Песня рождения? — спросил кто-то.

Песня рождения. Песня рождения? Я тупо смотрел на свет.

Молчание.

Имя при рождении?

Имя при рождении. Это уже другое дело. Фраза имела смысл.

Я нахмурился, задумался и понял, что у меня нет ответа.

Мать или отец дают ребенку имя. Я родителей не знал, а значит при рождении у меня имени не было.

Я просто покачал головой.

Песня немного изменилась.

— Имя при рождении? — настаивала она.

Мастер песни? Я задумался. И снова только покачал головой.

Песня стала еще настойчивее. Это было невыносимо. Что-то разрывало мой череп.

А потом вдруг мелодия задрожала. Я почувствовал след удивления, которое ко мне не имело отношения.

— Как тебя называют? — спросили мягко.

На этот вопрос я мог ответить.

— Песчаный Тигр, — сказал я.

Песня задержалась у меня в голове в поисках правды или фальши, нашла ответ и позволила мне удалиться.

Удалиться. Я нахмурился. Уставился в пламя. Потом понял: от меня хотели, чтобы я прошел сквозь него.

Я поднялся, глубоко вздохнул и вышел из круга.

Я прислонился к стене каньона, чувствуя только что истощен умом и телом. Я уже не сомневался в рассказах Дел о магии в музыке Кантеада. Эта музыка прошла через мою душу и теперь я понимал ее.

Я повернулся. За кругом света сидела Дел, глядя, как раньше я, в кольцо пламени. Красный свет застыл на ее лице и жестко обозначил глубокие линии — следы утомления и напряжения. Я видел кровь, синяки, грязь. У Дел почти не оставалось сил, я чувствовал, что она близка к срыву.

Я хотел подойти к ней. Хотел вернуться в круг и вывести ее из пламени, из кольца, из песни Кантеада, но побоялся. Я узнал слишком много, чтобы выступать против такой силы.

Подошла очередь Дел.

— Имя при рождении? — спросил мастер песни.

Она смотрела в пламя.

Он повторил вопрос мягче.

— Дел, — ответил танцор меча.

— Имя при рождении? — настаивал мастер песни.

— Делила, — прошептала женщина.

Я подождал, пока она вышла из круга, ослепленная светом и слезами, взял ее за руку, отвел в сторону и прижал к себе. Ничего не говоря, ничего не спрашивая, я просто стоял рядом с ней. Надеясь, что это ей и нужно.

Песня усилилась. Я услышал в ней диссонанс и жесткость. Скрытое требование. Мастер песни не делал поблажек, когда спрашивал имена остальных.

Он задал вопрос каждому из них. Адаре, Киприане, Массоу.

Все они солгали.

Песня усилилась. Я видел десятки раздувающихся горл и боялся, что они разорвутся от напряжения. Я слышал высокие мелодичные стенания, низкое гудение, негромкое отрывистое жужжание. Я ощущал силу в песне и знал, что локи не смогут противиться ей.

Ей ничто не могло противиться.

Массоу сломался первым.

— Шеду! — закричал он. — Шеду, Шеду, Шеду!

Мастер песни повторил вопрос.

— Шеду! — закричал Массоу слишком низким для ребенка голосом.

Я посмотрел на мальчика. Массоу, который больше не был Массоу. Чье имя теперь было Шеду.

Очередь Адары. Как и Шеду-Массоу, она сломалась под песней.

— Даэва, — прошептала женщина. Я видел в ее глазах ярость, беспомощность, отчаяние.

— Даэва, — снова сказала она, закусив губу. Кровь потекла по подбородку.

— Даэва, — закричала она и крик эхом отозвался в каньоне.

Я перевел взгляд на Киприану. Прямую, честную Киприану. Кокетливую, требовательную Киприану, которая напоминала мне Дел. Которая так старалась соблазнить меня. И которая теперь билась с песней всеми силами ее души.

Вопрос был задан.

— Киприана, — ответила она.

Мастер песни повторил.

— Киприана, — выкрикнула она.

Ее спросила в третий раз.

Светлые волосы встали на голове дыбом, негнущиеся руки взлетели в воздух.

— Киприана! — закричала она.

Я сделал шаг вперед. Дел удержала меня и молча покачала головой.

Я ждал. Песня не менялась, не прерывалась. Мастер песни задал тот же вопрос.

Воздух в круге затрещал. Я увидел в голубых глазах бешенство, ненависть, ярость и страх.

— Кип… Кип… Кип… — она замолчала. Снова повторила атаку против имени. Ее лицо кривилось. Песня усилилась.

— Имя при рождении? — последовал приказ.

Губы приподнялись в хищном оскале. Имя вырвалось изо рта яростным шипением.