26

Я не видел почти ничего кроме своих ботинок и фута пространства перед ними, все остальное заполнял туман, облака или какое-то другое вещество.

— Веселая получается ситуация, — пробормотал я. — Я шляюсь там, где мне совершенно нечего делать в сопровождении человека цвета мороси с голубыми ногтями, который поет, чтобы показать нам дорогу, — я минутку помолчал, проникаясь фразой. Если я надеялся найти в ней больше смысла, произнеся ее вслух, я ошибся.

— Аиды, у меня должно быть песчаная болезнь.

Словно вняв моим мольбам, облака поднялись наверх и мы завершили сползание с кручи, добравшись наконец до дна.

Я остановился так резко, что жеребец налетел на меня и ткнулся носом мне в плечо, но я не обратил на него внимания, я даже не покачнулся — только повернул голову, дожидаясь, пока Дел догонит меня и встанет рядом.

— Что это за место? — спросил я.

— Дом Кантеада.

Она повернулась, чтобы полюбоваться моим изумлением. Дел пыталась скрыть улыбку, но я заметил, как довольна она моей реакцией.

Ну, реакция была искренней. Теперь, когда облака поднялись, я смог разглядеть каньон, и то, что я увидел, изумляло.

Скалы поднимались ровно вверх. Серый камень покрывали черные и белые вкрапления и чем выше уходили стены, тем ярче становились цвета. Стены пересекали ряды массивных полок, как часто бывает в каньонах. Обычно такие полки зарастают мхом и травой, но здесь по ним рассыпались цветы, с них свисали спутанные виноградные лозы, и он этого скалы становились красными, голубыми, пурпурными с желтыми, медными и белыми вкраплениями.

Я посмотрел на небо. Облака (или туман) все еще закрывали солнце, но они поднимались все выше и выше над каньоном, хотя я еще не видел край, с которого чуть не упал в небытие мира.

— Хорошее местечко для жизни, — отметил я. — Неудивительно, что никто не верит в их существование, если они прячутся здесь.

— У них на то есть причина, — сказала Дел. — Если бы они не скрывались, люди попытались бы украсть их магию или заставляли бы Кантеада использовать магию в корыстных целях.

Весь каньон был ненамного больше чем ловушка, в которую мы попали, с такими же щелями в стенах.

Я снова посмотрел наверх, разыскивая тропинку, по которой мы спускались, и порадовался, что не увидел ее, покрытую туманом и облаками. У самого дна я заметил крутой спуск, ширины которого едва хватало для лошади.

Песня следования растаяла. Мастер песни, или кем бы он там ни был, исчез, но в воздухе по-прежнему висел тихий напев, нить ненавязчивой, но все же очевидной мелодии, как гудение пчелы летним днем, хотя напев был гораздо мелодичнее.

— Что это за звук? — спросил я.

— Песня стражи, — объяснила Дел. — Она не подпускает гончих.

Кто-то прокричал мое имя. Нахмурившись, я повернулся и увидел Киприану, выскочившую из дыры в стене каньона как пробка из бутылки. Следом дыра извергла Массоу, Адару и в конце концов Гаррода.

Киприана неслась со всех ног, не скрывая своего намерения повиснуть на мне. Я отчасти избавился от этого удовольствия, притворившись, что жеребец занервничал и ненавязчиво придержав девочку.

Дел смотрела на нас улыбаясь. Она уже примирилась с чувствами Киприаны, а сама сцена ее повеселила. Дел не сделала и шага чтобы помочь мне и ограничилась ролью наблюдателя.

К счастью, жеребец выбрал именно этот момент чтобы показать свой вздорный характер и мое заставь-ее-поверить обернулось чистой правдой. Мне пришлось заняться гнедым всерьез, чтобы он опять не натворил беды.

Массоу пробормотал что-то грубое, потирая плечо, за которое его укусил жеребец.

— Лучше не подходи, — рявкнул я. Меня злил гнедой и раздражало вечно плохое настроение мальчика. — По-моему, всем уже ясно, что ты ему не нравишься. Пора бы тебе тоже принять этот факт и оставить жеребца в покое. Не стоит его подстрекать.

Гаррод стоял за левым плечом Адары и напряженно рассматривал нас с жеребцом. Только тут я вспомнил, что он потерял всех лошадей. В глубине души Гаррод был обижен за то, что я оставил на растерзание его пятерку и спас гнедого. Винить за это Северянина я не мог.

Жеребец оскалил зубы, угрожающе поднял правую переднюю ногу и заложил уши. Выкатив карие глаза, он смотрел на Адару.

Я вздохнул и отпихнул губы гнедого от моего уха.

— Слушайте, давайте я разберусь с лошадью, а потом мы поговорим. Нужно решить, что делать дальше.

— Мы пойдем на Север, — с готовностью ответила Киприана. — Ты ведь доведешь нас до Кисири?

Я кинул быстрый взгляд на Дел. При словах девочки она сделала равнодушное лицо, но я заметил, как сжались ее губы, и подумал, что еще одна отсрочка совсем не к месту.

— Я уже сказал, мне нужно заняться лошадью. Где здесь держат лошадей?

Массоу пожал плечами.

— У Кантеада нет лошадей.

— Тогда я его хотя бы привяжу, а травой здесь все заросло, — я побоялся просить Массоу поискать подходящее место. Жеребец разнервничался и мог снова укусить мальчика.

— Давай я его устрою, — предложил Гаррод. — Он расстроен, а ты добавляешь ему проблемы.

— Я? Я думал, что знаю собственную лошадь.

— Иногда да, иногда нет, — Гаррод протянул руку.

Я задумался. Мог ли Гаррод принадлежать к тому типу людей, которые потеряв свое хотят лишить этого и остальных. Он был в банде Аджани и мог оказаться мстительным человеком.

— Ну вот что, — решился я, — пойдем вместе.

Дел показала на глубокую трещину в скале.

— Мы будем там.

Я кивнул и повел жеребца по каньону. Гаррод пошел за мной, не отрывая от гнедого подозрительно заинтересованного взгляда. Я услышал как он прищелкнул языком, заметив следы когтей и зубов на крупе и боках, кровь на плечах и животе.

— Туго ему пришлось, — пробормотал Северянин.

— У меня не было выбора, — спокойно ответил я. — Если бы я остановился, они бы его прикончили.

— Как прикончили моих лошадей, — резко добавил Гаррод. — Всех, кроме той, которую убила она.

Я остановился, вытащил колышек и веревку, наклонившись, воткнул колышек в землю и наступил на него, вдавливая поглубже.

— Она сделала это, пытаясь спасти наши жизни, — ровно заметил я, не сводя глаз с измученной лошади, — и это их остановило. Может быть ровно настолько, чтобы Дел успела подняться наверх… Но я думаю, ты бы предпочел, чтобы она умерла.

— Она обвинила меня в убийстве, — с горечью сообщил Гаррод. — В убийстве многих людей.

— Ты был в банде Аджани.

— Я продавал ему лошадей! Кто скажет, что это преступление? Я живу этим.

— Так и Дел, — сказал я, — живет тем, что осталось от ее жизни.

В напряженной тишине Гаррод смотрел, как я наклонился, поднял переднюю ногу гнедого и осторожно выковырял грязь, набившуюся между краем подковы и копытом. Бусинки в растрепавшихся косах Северянина зазвенели.

— Она говорит, что Аджани убил всю ее родню.

— Так оно и было. Он и его люди.

— Меня там не было.

— Но ты знаком с Аджани, — я опустил ногу и занялся другой передней.

— Я продавал ему лошадей и иногда покупал. Я не убиваю людей.

— Ты снабжаешь лошадьми тех, кто этим занимается, — я вытащил камень из подковы, — и покупаешь у Аджани животных, которых он забирает у тех, кого убил.

Гаррод не нашел, что ответить.

Я опустил ногу, выпрямился и посмотрел на него поверх спины жеребца.

— Я думаю, у нее есть законное право не доверять тебе и не любить тебя. Если бы не ты и такие как ты, Аджани не смог бы заниматься своим делом.

— А ты? — обвиняющим тоном заговорил Гаррод. — Разве кто-то из вас лучше? Продаете свои мечи любому, у кого хватит денег, чтобы нанять вас? — он сплюнул. — Сколько человек ты убил в круге? Сколько людей отдали тебе свои жизни в ритуале танца? Разве в круге смерть красивее? Разве такая смерть справедлива? Ты от этого чувствуешь себя могущественнее? — бледные глаза стали яростными, жесткими и холодными как лед. — Несколько раз мне приходилось убивать людей. Людей, которые пытались обмануть меня, украсть у меня что-то или принуждали к драке. Я не Аджани, я не убиваю и не обкрадываю мирные семьи. Но я и не ты: я не вхожу в круг и не ставлю себя выше других людей только потому что в моих руках яватма.

Я давно не задумывался о своей жизни, я просто жил и занимался своим делом. Я — танцор меча, которого можно нанять. Размышления о том, что ты делаешь или зачем это делаешь, до добра не доводят. Постепенно тебя начинают одолевать мысли, а стоит ли вообще стараться выжить, что для человека моей профессии просто смертельно.

Я покачал головой.

— Мне очень жаль твоих лошадей, но провоцируя меня, ты их не вернешь.

Гаррод не сводил с меня глаз.

— Я — Говорящий с лошадьми, и мне тяжело пережить такую потерю, но все, что я говорю сейчас, я говорю не из-за погибших животных. Меня обвинили в совершении того, чем я никогда не занимался и заниматься не желаю. Я не убийца.

— У Дел есть причина, — настаивал я.

— С ее точки зрения, несомненно. Ее можно понять. Но как мне кажется, она многое искажает. Изнутри она искорежена, изувечена, изуродована, а все потому что жажда мести пожирает ее душу как язва.

— Только из-за того, что вы не сошлись…

Он помотал головой так яростно, что косы застучали по груди.

— Я о другом. Я — Говорящий с лошадьми, я чувствую суть эмоций. А человеческие переживания не слишком отличаются от переживаний животных когда человек подчиняет себя потребностям вроде той, что ведет ее, — он помолчал, перевел дыхание, протянул руку и коснулся жеребца. — Я с первого взгляда понял, что за человек Аджани. Он безжалостный, холоднокровный подонок. Но Дел бы следовало взглянуть на собственные поступки. Большая ли между ними разница?

Во мне вспыхнул гнев.

— Если бы ты выжил в тех аидах, где побывала она… если бы ты прошел через тоже, что она…

— …без сомнения, я был бы так же изувечен, как она, — кивнул Гаррод. — Но она выжила. Она пережила издевательства Аджани. Почему он должен теперь торжествовать, превратив ее в женщину, не знающую ни жалости, ни пощады? В клинок без имени?

Я нахмурился.

— Во что?

— Клинок без имени, — повторил Гаррод. — Так говорят в Стаал-Уста, — его губы едва заметно изогнулись. — Спроси ее, можно ли ее назвать клинком без имени. Спроси ее, есть ли конец у ее песни.

Я покачал головой.

— Ты несешь какую-то бессмыслицу.

— Разве? Спроси ее. Задай ей мои вопросы. И скажи ей… — он помолчал. — Скажи ей, что даже Говорящий с лошадьми с Высокогорий слышал о Стаал-Уста и почитает законы чести вока.

Я вздохнул.

— Гаррод…

Он прервал меня, мотнув головой.

— Хватит об этом, танцор меча. Иди к своей женщине, а мне позволь заняться твоей лошадью. С этим я справлюсь.

В конце концов я позволил и пошел к своей женщине.

Нет, не к своей. Я пошел к Делиле.

27

На Юге мне приходилось пригибаться, чтобы пройти в низкие двери поскольку я выше, чем большинство Южан. На Севере, где мужчины такие же высокие как я, мне не приходилось этим заниматься. Но влезая в пещеру Кантеада, я вспомнил о Юге. Проход был таким низким, что приходилось почти ползти.

В стенах каньона, как я обнаружил, было столько дыр, что скалы напоминали соты. Самые большие дыры были у самого дна, полускрытые в земле, со входами-арками. Каждая дыра была началом тоннеля, который вел в пещеру — уникальные жилища, но обитателям их я не завидовал.

Я наклонился у входа в тоннель.

— Дел? — из темноты отозвалось только эхо.

Я подождал, но ответа так и не услышал. Пришлось, вздыхая, низко пригнуться и забраться в отверстие.

Радости мне это не доставило — выпрямиться я не мог.

— Аиды, чувствуешь себя стариком.

Конец тоннеля скрывался в темноте. Я полез вперед, ударяясь головой, царапая плечи, цепляясь одеждой, освобождаясь, пока не обнаружил, что потолок поднялся. В ширину тоннель по-прежнему равнялся ширине моих плеч.

И тут меня как будто ударило. Выступил пот, я задрожал и почувствовал металлический привкус страха во рту.

Стены наступали и я снова оказался в шахте Аладара. Цепей на мне не было, но я согнулся под тяжестью воспоминаний. Я припомнил каждую мелочь. Танзир украл у меня несколько месяцев. Месяцев которые лишили меня самого себя. Аиды, когда же я это забуду?

Я заставил себя отвлечься и посмотрел вперед, в тоннель, повторяя, что Дел недалеко. Я пошел дальше.

— Человечки, — бормотал я. — Маленькие человечки строят маленькие домики.

Приглушенный свет, льющийся в тоннель из каньона, освещал мой путь. Пещера оказалась гораздо ближе чем я думал, чему я несказанно обрадовался. Передо мной появилась другая арка, через которую я разглядел свечи. Под аркой лежали тени. Я был уже почти в пещере, когда появилась голова Дел.

— Сюда, — позвала она. — Не стукнись головой.

Я хмыкнул, наклонился и пролез. И замер с глупым видом. Пещера больше напоминала зал.

Огоньки свечей, фонари, яркие кусочки стекла и полированного металла. Вдоль стен стояли кубки, амфоры, чашки, миски, блюда, все из полированного металла. Не было ни серебра, ни меди, и золота. Ничего подобного я не видел.

Я прищурился. От моего движения пламя свечей затрепетало и вся пещера заблестела.

— Неплохой домик, баска.

— Это дом мастера песни, — объяснила Дел. — Он приютит нас на ночь.

Я осмотрелся. Помимо посуды в пещере были пледы и одеяла, деревянные флейты и свирели и много всякой всячины, сделанной из тростника или вырезанной из тыквы. Было несколько глиняных вещей со следами пальцев.

— Ну а где он сам? — заинтересовался я. — Я не видел ни одного из этих Кантеада с тех пор, как мы спустились на дно.

— У них круг песни, — объяснила Дел. — Все собираются, чтобы обсудить какое-то событие. Думаю, сейчас они обсуждают нас.

— И конечно посторонним там делать нечего.

— Совершенно нечего.

Я, конечно, и не надеялся, что удастся побыть наедине с Дел, так что пришлось просто порадоваться отсутствию в пещере кого-то из Кантеада, а Адара и Киприана были уже на полпути ко мне.

Потолок пещеры куполом уходил вверх. Стены были окрашены приглушенными тонами и разрисованы узорами, похожими на руны с меча Дел — линия перетекала в линию, узел переплетался с узлом. Рисунок настолько сложный, что ни начала, ни конца не найти.

Дел заметила мое недоумение.

— Это музыка, — улыбнулась она. — Я объясню тебе позже. Сейчас нам нужно обсудить, что делать дальше.

Киприана почти прижималась ко мне.

— Продолжим путешествие, что же еще? — удивилась она. — В Кисири.

— Без лошадей, — добавил закутанный в одеяло Массоу.

Его сестра пожала плечами и откинула назад распущенные светлые волосы.

— Гаррод может достать нам лошадей.

— Может быть, — сказал я, — а может и нет. Все не так просто.

В свете свечей волосы Адары стали бронзовыми.

— Что не просто? — спросила она. — Вы собираетесь нас бросить?

Аиды. Мы их еще и бросаем.

— У нас с Тигром мало времени. Мы должны ехать, — напомнила Дел.

— Нет! — закричал Массоу выкручиваясь из одеял, и налетев на Дел, уцепился за ее запястье. — Вы не можете нас оставить!

Она не пыталась вырваться, но я чувствовал, как ей тяжело.

— Нам нужно идти, — повторила Дел. — Время истекает. Мы должны пробраться самой короткой дорогой через Высоты. Кисири нам не по пути, — пещера искажала голоса и от этого слова Дел прозвучали резче, чем хотелось бы.

— Ты просто ревнуешь, — объявила Киприана. — Ты боишься, что он захочет меня и забудет про тебя.

Дел собрала остатки терпения.

— Женщина не может принадлежать мужчине и мужчина не может принадлежать женщине. Тигр поступает так, как он хочет.

Киприана была непреклонна.

— А если он захочет меня?

Аиды! Да хранят меня боги от ревнивых женщин!

Но где-то в глубине души я почувствовал удовлетворение. Дел, Киприана, Адара: три женщины, жаждущие получить одного мужчину.

Нет, вернее жаждущих получить только двое. Дел никак не могла забыть локи.

А меня это выводило из себя.

— Хватит, — рявкнул я. — Сядьте и давайте разберемся, — они сели (даже Дел) на шкуры и пледы. Я остался стоять, намеренно держась в стороне. — На эту ночь мы гости Кантеада. Утром мы уйдем из каньона, — на секунду я представил гончих, теснящихся в ожидании за облаками на краю мира. — У нас одна лошадь: моя. И на ней поедем мы с Дел.

— А как же мы? — спросил Массоу, не сводя глаз с Дел.

Она, в свою очередь, смотрела на Адару.

— Твоей матери следовало бы поговорить с тобой… Твоей матери следовало бы все объяснить тебе. Вы трое направляетесь в Кисири. Нам с Тигром с вами не по пути.

— Вы не можете оставить нас! — вмешалась в разговор Киприана. — Как вы можете уйти? Как вы можете бросить нас? Что нам делать?

Передо мной стояла не та девочка, которая отважно бросилась мне на выручку в битве с локи. Она была совсем другая. И она мне не нравилась.

— Делать то, что делали даже после того, как похоронили своего отца,

— твердо сказал я. — Вы пойдете дальше.

— Одни! — слезы блестели в голубых глазах. — Две женщины и мальчик, без повозки, без лошади… даже без продуктов!

— Мы с Дел поговорим с Кантеада, может они придумают что-нибудь, — я махнул рукой и повернулся к тоннелю. — Мы пойдем к ним. Вы останетесь здесь.

Я нагнулся, прежде чем Киприана успела открыть рот, чтобы снова возразить. Спиной я чувствовал, что Дел идет за мной. Только когда мы выбрались из тоннеля я поверил, что я снова на свободе и набрал полные легкие холодного влажного воздуха. Солнце не баловало каньон светом, но по наличию теней можно было отличить день от ночи.

— Она боится, — сказала Дел.

Я хмыкнул.

— Она как заноза в заднице.

— Они все боятся, Тигр. Даже маленький Массоу.

— «Маленький Массоу», как ты говоришь, не лучше своей сестры. И в своем роде, он такая же Адара, — я потер заросшие щетиной шрамы. — Буду только рад избавиться от них.

— Для тебя это так легко, верно? Повернуться спиной к ответственности?

Я посмотрел на нее.

— Аиды, баска, мы ведь оставляем их ради тебя. Время истекает.

Дел отвернулась, махнув рукой.

— Ладно, все. Мне не следовало этого говорить. Я просто… аиды, я не знаю. Я совсем запуталась, — она прислонилась к стене каньона рядом со входом в пещеру.

Я чуть не усмехнулся, когда услышал от нее мое любимое Южное слово, но вдруг вспомнил, что говорил мне Гаррод. Искорежена, сказал он, изуродована. И язва пожирает ее душу.

— Дел…

— Тихо, — прошептала она. — Слышишь?

Я насторожился, прикусив язык на полуслове. Закрыл рот и прислушался, а потом рассмеялся.

— Это Гаррод, — сказал я. — Он бормочет что-то жеребцу.

— Нет… не Гаррод. Послушай песню.

Песню. Я слышал все ту же занудную мелодию, которую Дел называла песней охраны, державшей гончих на расстоянии.

— Я не слышу…

— Внимательнее, Тигр! Неужели ничего не слышишь?

Я вздохнул.

— Я уже говорил тебе, что музыка для меня это просто шум. Да, я что-то слышу. Кто-то наигрывает на свирели. Или на двух. Или на десяти. Какая разница, Дел?

Дел подняла обе руки и прижала ладони к глазам, запустив негнущиеся пальцы в волосы.

— Я в отчаянии из-за тебя, Тигр. Одни боги знают, в каком я отчаянии. Что мне делать? Как ты можешь стать тем, кем должен стать? Разве могу я предстать перед вока без уверенности, что они примут мой кровный дар? — она не то вздохнула, не то застонала. — Что мне делать?

Аиды. Такого я от нее еще не слышал.

— Дел, баска, — я потянулся, чтобы отвести ее руки от лица, — о чем ты?

Ее руки безвольно подчинились моим. От волнения на бледном лице появились морщины.

— Я не могу тебе сказать.

— Если ты не…

— Не могу.

— Дел…

— Не могу.

У меня хватило выдержки не настаивать и сменить тему.

— Мы могли бы удрать отсюда на жеребце и вернуться обратно на Юг. Мы могли бы просто забыть обо всех этих воках и кровном долге, и кровном даре, и обо всех этих штуках, которые доводят тебя почти до безумия локи,

— я улыбнулся, оценив красоту фразы, но Дел только нахмурилась. — Мы могли бы снова стать танцорами мечей, живущими свободой круга.

Дел высвободила свои ладони.

— У меня нет свободы. У меня есть долг.

Что-то переполнило меня, что-то вроде осознания и разочарования, и вырвалось наружу.

— Знаешь, я думаю, что Гаррод прав! Гаррод прекрасно в тебе разобрался, гораздо лучше чем я, — я смотрел на нее с яростью. — Аиды, Дел… ты когда-нибудь думала о чем-нибудь другом? О чем-нибудь? Тебе когда-нибудь приходило в голову, что в мире есть еще что-то кроме необходимости преследовать и мстить? — лицо Дел не изменилось. — Ты когда-нибудь задумывалась, что будешь делать, когда закончится история с этим вока? Ты задумывалась, что будешь делать после суда? — я покачал головой. — Нет. Ты идешь прямо по своей дороге и тебе даже в голову не приходит посмотреть по сторонам. Ты как лошадь, которая прожила всю жизнь с затянутым поводом, а когда повод отпустили, не смогла повернуть голову. Частично из-за боязни, но это не главное. Она не может заставить себя расслабиться и снова стать лошадью.

Я никогда не видел такого выражения лица и таких глаз у женщины. Аиды, да и у мужчины тоже. Боль и ярость, неверие, негодование, осознание и вдобавок только что принятое решение. Я видел как Делила строила передо мной стену, кирпич за кирпичом, ряд за рядом. А закончив, замазала все щели, чтобы убедиться, что никто через эту стену не проберется. Когда стена была построена, Дел потянулась за своим самым беспощадным оружием.

— Ты любишь меня, — сказала она.

В этот момент слова ничего не значили. Я прислушивался к ее голосу и не мог понять, что происходит. Передо мной стояла та же яростная Делила, но гнев ее был мягким, непонятным. Это был лед, а не жар. Мне стало нехорошо. Нехорошо глубоко-в-кишках. Неужели вот так все закончится? Я медленно, глубоко вздохнул.

— Я спрашиваю тебя, почему… сейчас, теперь, когда ты сделала так много, чтобы превратить себя в танцора из женщины, ты решила обратиться к женскому оружию?

Лед дал трещину. Она не ожидала такого вопроса.

— Оружию…

— Оружию, — твердо повторил я. — Ты достала его, а мне полагается поджать хвост? Мне полагается упасть на спину как собаке и подставить живот под удар? Или ты просто решила сделать меня евнухом, чтобы я был еще хоть на что-то годен?

Даже ее губы побелели.

— Значит вот что ты об этом думаешь.

— Я думаю, что это твои мысли.

Дел дышала прерывисто. Одной рукой она зажала рот, а второй вцепилась в свою шерстяную тунику.

— Тигр, — выдавила она, — помоги мне…

Я медленно покачал головой.

— Если ты хочешь, чтобы я обнял тебя будто ничего не случилось — нет. Потому что кое-что случилось. Если ты хочешь, чтобы я успокоил тебя, сказал, что все в порядке, все забыто… нет. Потому что все не так. Тебе пора понять, что не каждый может позволить себе быть таким целеустремленным как ты. Не каждый может отрезать от себя куски, потому что это делает жизнь, которую он выбрал, легче, — мне хотелось коснуться ее, но я сдержался. — Не каждая, — тихо сказал я, — может заставить себя быть кем-то, кем она не является, хотя даже ее совесть запрещает ей делать это.

— Совесть…

— Я видел тебя с Массоу. Я видел тебя с другим детьми. Только с ним и только с ними я видел другую Дел.

— Другую, — горько сказала она. — Мягкую, добросердечную, глупую… Сладкая, нежная душа, какой многие мужчины хотят видеть свою жену.

— Некоторые да. На Юге может даже большинство. И иногда я задумываюсь, какой была бы моя жизнь, если бы ты была другой женщиной, — я пожал плечами. — Но я не хочу изменять тебя, Делила. Не хочу, чтобы ты была другой. Ну может быть немного… совсем чуть-чуть, чтобы лошадь могла распрямить шею и снова стать лошадью, — я наконец коснулся ее. Я потянулся и положил ладонь на ее правое плечо, сжав пальцами напряженные мышцы. — Я не хочу чтобы ты была мягкой. Но и не такой твердой. От этого ты рассыпаешься.

Дел дрожала.

— Ты не знаешь… ты не понимаешь… ты не можешь знать, каково это… — она сдержалась, закрыла на минуту глаза и взяла себя в руки. — Ни один мужчина, особенно Южанин, не поймет, как это тяжело.

— Нет.

— Ни один мужчина не поймет, каково быть женщиной от природы и мужчиной по профессии.