— Самая большая удача стоит рядом со мной! — выкрикнул Хэнк. — Большей не бывает, не может быть!

— Ну-ну, полно, успокойся, мой родной. Чего в конце концов ты так боишься? Ведь я же буду ждать тебя. Столько, сколько понадобится. Подумай сам: а вдруг… вдруг ты и правда можешь стать вторым Клинтом Иствудом? Нельзя упускать такой шанс. Нельзя! Это преступно!

— Но, Габби, о каких шансах ты говоришь? Кто меня там ждет? Гриффите, конечно, отличный дядька, но что ему за дело до какого-то бедного паренька? Если бы я стал его зятем, это одно дело, а так…

— И все же, милый, и все же… Мы с тобой ведь договорились. Посмотри, вот на пальце у меня твое кольцо. А второе, обручальное, ты купишь мне в салоне «Тиффани» в Голливуде, ладно? А я буду ждать… буду ждать… Я всегда буду здесь и буду ждать тебя… — повторяла она снова и снова, уже начиная сомневаться в правильности своего решения.

И верно, зачем подвергать их чувство таким испытаниям, такой разлуке? Почему бы не позволить Хэнку остаться, не выйти замуж, жить тихо и мирно, на скромные средства, которые удастся заработать совместными усилиями?

Но опасения продолжали оставаться опасениями. Тревожащими, не дающими возможности расслабиться и отдаться прекрасному светлому чувству.

Я не имею права испортить ему жизнь, не дав попробовать то, что может стать его призванием, его судьбой, говорила она себе снова и снова. Но в глубине-то души знала, что это ложь. Что заботится она сейчас не столько о нем, сколько о себе. Что отправляет его на это испытание, чтобы потом не ждать, когда же он бросит ее. Уж если его не прельстит женитьба на дочери Гриффитса, если он все равно будет любить ее и только ее, , тогда больше бояться будет нечего.

И незачем говорить, что он и так готов отказаться от этого брака. Нет, сейчас, вдали от блеска богатства и роскоши, это просто. Но ведь он хотел… Он ехал к ней… чтобы жениться на ней…

Вот пусть доедет и только тогда решит. Да, только в такой ситуации это будет настоящее, взвешенное, разумное решение, незамутненное внезапно вспыхнувшим влечением к другой. И если оно окажется в ее пользу, что ж, она будет счастлива. Тогда она смело свяжет свою судьбу с его, потому что будет знать — Хэнк Сандерс воистину ее вторая половина.

Габриелла обвила руками крепкую шею возлюбленного и впилась губами в его губы, стремясь упиться сладостью поцелуя и в нем почерпнуть уверенность, которой не испытывала…

Он, не отрываясь от ее рта, потянул Габби к номеру, который за эти дни стал их. домом, там уложил на кровать, только что убранную, и начал торопливо расстегивать ее рубашку.

— Когда мы поженимся, — пробормотал он, — я отрежу все эти проклятые пуговицы и крючки. Почему никогда невозможно быстро добраться до тебя?

Габриелла не отвечала. Ей было некогда — она боролась с поясом на его джинсах…

Часы показывали пятнадцать тридцать, а любовники все еще лежали в постели, крепко обнявшись, не решаясь расстаться. Они снова и снова шептали то нежные, то страстные слова, опять и опять повторяли много раз данные клятвы, строили планы на будущее. И будь воля Хэнка, так бы продолжалось до следующего утра, и еще до следующего, и всю неделю, и всю жизнь. Но Габриелла твердо помнила о своем решении. Она еще раз склонилась над Хэнком, покрыла его пламенными поцелуями и потом решительно отстранилась.

— Все. Теперь тебе пора.

Он попробовал удержать ее, но с тем же успехом можно было попытаться поймать ртутную каплю.

— Нет, милый. Пора. Давай не терзать друг друга больше необходимого. В конце концов мы же не навеки расстаемся.

— Габби, малышка, я хочу попросить тебя кое о чем.

— Да. Конечно. И что же это?

Он молчал, не зная, как признаться в том, что терзало его. Габриелла заглянула ему в глаза, увидела в них тень сомнения.

— Хэнки, ты можешь просить меня обо всем, что хочешь.

— Пока меня не будет, ты, пожалуйста… — Он откашлялся. — Пожалуйста, не езди в «Три подковы». Я не то что… ну, в общем…

— О, Хэнки, глупыш, — засмеялась и тут же заплакала Габриелла. — Не только пока тебя не будет, я могу больше вообще никогда не ездить туда. Неужели ты подумал…

— Ничего я не подумал, — одновременно смущенно и воинственно перебил ее Хэнк. — Но раз ты предоставляешь мне полную свободу до возвращения, то справедливость требует, чтобы и ты пользовалась ею в той же мере. Просто… просто…

— Я обещаю. Не надо лишних слов, любимый. Раз ты так хочешь — значит, так и будет, — закрыв ему рот пальцами, заверила Габриелла. — Больше об этом не думай, слышишь?

И снова последовали поцелуи — жаркие, страстные, пылкие, головокружительные, сводящие с ума и лишающие воли…

И снова она первой сделала усилие и разорвала их объятия.

— Уезжай, Хэнки, уезжай, пока я могу отпустить тебя. Иначе будет поздно…

— Вот и отлично. Иди сюда. Пусть станет поздно. Не хочу никуда ехать. Все к черту, все…

— Нет. Мы же договорились.

— Да. — Он закинул руки за голову, закрыл глаза и мечтательно проговорил: — Знаешь, ненаглядная моя, мне иногда так хочется иметь кучу денег. Чтобы я мог осыпать тебя драгоценностями, купить виллу на берегу океана и повезти в круиз вокруг земного шара.

Габби усилием воли пропихнула вниз огромный ком, вставший поперек горла от дурного предчувствия. И услышала, как отчетливый голос в ее сознании произнес: «Не отправляй его. Пусть остается. Люби и будь счастлива, сколько возможно».

Но она мысленно приказала ему заткнуться, вслух же почти небрежно сказала:

— Что ж, может, в конце концов так и случится, а, будущий Клинт Иствуд?

— Габби! Габриелла! Посмотри на меня! Посмотри! — Она зажмурилась, прогоняя вставшие в глазах слезы, потом открыла их и буквально погрузилась, словно в озеро прыгнула, в синеву его очей. — Ты веришь, что я люблю тебя, Габби? Что я вернусь к тебе? Что мы поженимся? Ты веришь в это?

Хэнк смотрел на нее, требуя правдивого ответа.

Она повторила его вопросы, короткие, простые и в то же время бесконечно трудные.

Верит ли она? Да. Да, конечно, верит. Но крошечный червячок сомнения все же копошился где-то в самой сердцевине ее существа, той, что была отравлена изменой Арти. Да, именно в этой сердцевине и крылась та моральная гниль, та слабина, что вынуждала ее подвергнуть его столь жестокому для обоих испытанию. Увы, ничто в жизни не проходит бесследно…

И все же он уехал. Как ни тяжела была мысль о разлуке, как ни угнетающе действовала на сознание, что выбрасывается на ветер драгоценное время, которое мог бы провести вместе с ней, своей единственной любовью, он все же уехал.

Ибо Габриелла была непоколебима. Она не желала вступить в будущую жизнь, терзаемая сомнениями и ожиданием той минуты, когда он упрекнет ее в том, что пожертвовал всем — и богатой невестой, и карьерой, и деньгами. Жить и знать, что в любой день он поднимется и отправится на поиски упущенных из-за нее и ради нее возможностей… Нет, невозможно, невыносимо, нестерпимо!

И он уехал…

А она осталась.

Осталась стоять на пороге.

Одинокая, закоченевшая…

Не от холода — от страха, от дурных предчувствий и опасений и от уже накативших сожалений…

Зачем? Ну зачем? Какой в этом смысл? Не лучше ли было наслаждаться счастьем, пока оно возможно, чем мечтать о вечном и бесконечном и в поисках невозможного лишиться того, что уже держала в руках?

Габриелла обняла себя за плечи и неотрывно смотрела вдаль, туда, где растворился он — ее любовь, ее страсть, ее награда за перенесенные страдания, ее вселенная…

И она сама, своими собственными словами лишила себя всего этого…

— Боже, какая же я дура! — простонала несчастная, бессильно опускаясь на колени.

Правду говорят, что, кого Всевышний хочет покарать, у того отнимает разум. Что я натворила? Зачем? Почему не держалась за него руками, ногами и зубами? Господи великий и всемогущий, прошу Тебя, сжалься надо мной, неразумной! Верни мне его! Я забуду об этих идиотских, бредовых идеях и буду каждое утро и вечер благословлять Тебя за ниспосланное мне чудо!

Но что толку взывать к милосердию и пониманию? Никто, а уж тем более боги, не любит, когда их дары отвергают — и неважно, из высокомерия, надменной гордости или от самого обычного человеческого недомыслия.

Следовательно, мольбы ее были тщетны. Габриелла захлебывалась рыданиями, задыхалась и стонала, позабыв, где находится. Да если бы и помнила, какое теперь ей было дело до того, кто и что о ней подумает? Ведь жизнь ее лишилась смысла…

Раздавшийся визг тормозов заставил ее вздрогнуть и прийти в себя.

Вернулся! Хэнк, дорогой мой, любимый, какое счастье, что ты не послушал меня!

Габриелла подняла глаза и увидела, что возле нее остановился нe старый неказистый «додж», а веселый красный «жучок». Дверца распахнулась, и Ребекка, выскочив из кабины, кинулась к подруге, подняла ее и, испуганно заглядывая ей в лицо, закричала:

— Габби, Габби, что с тобой? Что-то болит? Живот? Голова? Что? Да говори же! В чем дело, Габби? Или… что-то с отцом? Что с ним? Говори немедленно, черт бы тебя побрал!

Она в полном отчаянии изо всех сил встряхнула безжизненное тело Габриеллы, но, видя, что та не реагирует, пошла на крайние меры и влепила ей звучную затрещину.

Это возымело желаемый эффект — та вздрогнула, подняла глаза и спросила:

— Зачем ты это сделала?

— Что с отцом? — каким-то чужим голосом проговорила Бекки.

Габриелла непонимающе взглянула на подругу.

— С отцом? А что с ним такое?

Ребекка почувствовала, как захлестнувшая ее волна паники стала отступать.

— Это я у тебя спрашиваю, что с ним. Что случилось, Габби? Почему ты тут, раздетая и вся в слезах? Я так испугалась, когда увидела тебя. Думала, Рауль…

— Насколько мне известно, с ним все в полном порядке, — безучастно произнесла Габриелла.

Она высвободилась из цепких рук Ребекки и поднялась на ноги. Отряхнула пыльные колени. Вытерла руками слезы, не замечая, что размазывает по лицу грязь. Повернулась и вошла в холл, где ее догнала возмущенная подруга.

— Ты скажешь мне или нет, что с тобой такое? Габби повернулась к ней и яростно выкрикнула:

— Да тебе-то какое дело? Что ты суешься, куда не просят? Ты ко мне, что ли, приехала? Нет! К отцу. Вот и отправляйся к нему! И не приставай ко мне, слышишь, не приставай! И без тебя тошно!

Но этот агрессивный отпор уже не мог сдержать Бекки. Избавившись от удушающего страха, что Рауль умер или тяжело заболел, она стала своим нормальным «я» — сострадательным, сочувствующим, сердечным, готовым прийти на помощь в любую минуту.

Она обняла Габриеллу, довела до ближайшего кресла, усадила и, заглядывая в глаза, мягко произнесла:

— Габби, дорогая моя подружка, ты ведь мне как сестра, которой у меня никогда не было. Не отталкивай меня, родная, не надо. Не держи в себе свое горе, дай ему выход, выговорись. Тебе легче станет, вот увидишь. Ты же знаешь, что я люблю тебя, не бойся рассказать мне. Дальше меня это никуда не пойдет, я обещаю. Правда. Честное слово. Ну, милая, ну же, скажи сестренке, что случилось? Ты ведь не заболела? Или… — Ее вдруг посетила неожиданная мысль. — Габби, ты… ты беременна, да?

Габриелла тяжело вздохнула.

— Хотелось бы мне…

Ее глаза снова наполнились слезами, которые быстро становились все крупнее и крупнее, потом повисли на несколько секунд на нижних ресницах и скатились вниз.

— Да что же это такое, девочка моя? Ну что с тобой творится?

— Ох, Бекки, Бекки, если бы ты только знала!.. — задыхаясь, прошептала несчастная женщина.

— Так скажи мне. Тебе сразу легче станет. Обещаю.

— Бекки, он уехал… Уехал!

— Хэнк?! — так и ахнула Бекки,

Габриелла спрятала лицо в ладонях и еле слышно ответила:

— Да.

Ребекка ошеломленно молчала и ожидала продолжения. Она, естественно, давно уже поняла, каковы чувства двух молодых людей, и искренне радовалась за них. Ей и в голову не приходило, что возможен такой исход. Хэнк показался ей порядочным парнем, честным и надежным, как гранитная скала. И она уж никак не ожидала, что он вот так, ни с того ни с сего, возьмет и бросит свою возлюбленную.

Но Габби не могла пока сказать больше, она только молча плакала. Минуты текли одна за другой, но Бекки не торопила ее. Пусть выплачется, думала она. Может, потом выговорится.

— Он ехал к своей невесте, — заговорила наконец Габриелла, но так тихо, что старшей подруге пришлось напрягать слух, чтобы услышать, — когда у него машина сломалась. Он пришел сюда пешком, совершенно обессиленный, среди ночи. И я сразу увидела… — Голос ее прервался, но она заставила себя продолжать: — Я сразу увидела, на кого он похож. Ты заметила?

Ребекка нахмурилась, задумалась, неуверенно ответила:

— Н-нет… по-моему… нет, не знаю. Лицо и правда после твоих слов кажется знакомым. Но… не знаю.

Хэнк — вылитый Арти, Арти Дилан. У него и лицо, и фигура, и даже некоторые жесты такие же. Словно братья-близнецы. Фантастическое сходство. Когда он потер переносицу, я чуть со стула не свалилась. — Габби хмыкнула, вспомнив этот эпизод. — Он на меня совсем не обращал внимания, Бек, а я просто с ума сходила. Не по нему, конечно. По Арти… — Она вздохнула. — Черт, почти три года прошло, а я ведь все еще любила его… Представляешь? Ну а дальше… даже не знаю, как и сказать-то… На следующий день мне стало совсем невмоготу. Тогда я тебе и позвонила, а сама отправилась к Джеку в его заведение. И там… там увидела, как Арти… то есть Хэнк, конечно, но я его тогда воспринимала как Арти… он заигрывает с Джуди. Ты не представляешь, что со мной было! Я едва с ума не сошла. А ночью… ночью я пришла к нему в номер и… Ну, в общем, сама понимаешь…

Бекки слушала ее в полном изумлении. Но это было лишь началом. Габриелла постепенно расслабилась, преодолела первоначальную неловкость и говорила, говорила, говорила — откровенно, словно на исповеди, заново переживая все подробности бурного романа.

Когда же дошла до причин, по которым они расстались, тут уж Бекки не смогла остаться беспристрастным слушателем.

— Ну ты и дура, Габриелла Маскадо, скажу тебе честно! Всяких я видала дур, сама такая же, но ты… ты, Господь свидетель, превзошла всех! Ну чего тебе не хватало? Отличный парень, любит тебя до беспамятства. Какого дьявола тебе надо? Проверить его? Зачем искушать судьбу? Тебе, можно сказать, прямо на дом суженого доставили, а ты что натворила?

Господи, Бек, ну как ты не понимаешь? Я же тебе ясно сказала: он помолвлен с дочерью Гриффитса. Того самого! У них свадьба назначена через пару недель. Как я могла поступить иначе? Задержать его здесь? А что я могу ему дать взамен? Ты хоть представляешь, что это такое — быть зятем киномагната? Тот ему и роли обещал, не говоря уж обо всех благах, что дают неограниченные денежные средства. Ну что я могу противопоставить? Свою любовь? Ты же прекрасно понимаешь, что первое чувство быстро прошло бы. И он, отправляясь по утрам на работу, начал бы жалеть, что остался, что вообще встретил меня. А потом… Кто знает, может, как-нибудь, ночью собрал свое барахло и ушел.

— Может, Габриелла Маскадо, может, — яростно прошипела Ребекка. — А может, и нет. Зато уж теперь нет никаких «может», теперь все наверняка.

— Думаешь, он не вернется? — упавшим голосом спросила Габби.

— Вернется? Я бы лично на его месте не вернулась. И не из-за Гриффитса или чего другого, а из-за того, что с такой кретинкой не хотела бы больше никакого дела иметь! Уф, как же я зла! Ты даже не представляешь, до какой степени! И как только у такого умницы, как Рауль, могла такая тупица дочь вырасти?

Этот разговор продолжался до позднего вечера, перемежаясь слезами, жалобами, проклятиями и сочувственными речами. А когда Бекки уехала, Габриелла кинулась в номер четыре — по коридору направо, вторая дверь — упала на кровать и уткнулась носом в еще пахнущую любимым телом подушку.

— Позвони, умоляю, позвони…

Но Хэнк не услышал ее призыва. Он гнал машину на большой скорости, торопясь скорее добраться до Калифорнии. Потому что она разрешила ему позвонить ей только оттуда…