Пролог

Доктор Смерть улыбнулся ей и ласково поцеловал ее в щеку. У него были добрые глаза. Она знала, что они синие, но не такие синие, как синий карандаш у нее в коробке. Ей разрешали рисовать ими один час каждый день. Больше всего ей нравилось рисовать.

Она умела говорить на трех языках, но вот с кантонским диалектом у нее были трудности. Она умела писать иероглифы, ей очень нравилось выписывать черточки. Но ей трудно было увидеть в них слова.

Она не умела хорошо читать ни на одном из языков и знала, что человека, которого она и ее сестры называют Отцом, это беспокоит.

Она забывала то, что должна была помнить, но он ее никогда не наказывал: не то, что другие, когда его не было рядом. Мысленно она их так и называла — Другие. Они помогали Отцу — тоже учили ее и заботились о ней. Но если она совершала ошибку, когда его не было рядом, они делали с ней что-то такое, отчего ей было больно. У нее от этого все тело дергалось.

И ей не разрешали ничего говорить Отцу.

Отец был всегда добр и ласков, вот как сейчас, когда сидел рядом с ней и держал ее за руку.

Настало время для нового теста. Ее и сестер подвергали множеству тестов, и у человека, которого она называла Отцом, появлялись морщинки на лбу, или глаза у него делались грустные, когда ей не удавалось выполнить все до конца. В некоторых тестах ему приходилось колоть ее иголкой или прилаживать к ее голове какие-то машинки. Ей эти тесты очень не нравились, но, пока они продолжались, она воображала, что рисует цветными карандашами.

Она была вполне счастлива, но иногда ей хотелось, чтобы им разрешили поиграть во дворе, вместо того чтобы только делать вид, что они играют во дворе. Ей нравились голографические программы, особенно та, где был пикник со щенком. Но всякий раз, как она спрашивала, можно ли ей завести настоящего щенка, человек, которого она называла Отцом, отвечал: «В свое время».

Ей приходилось много учиться. От нее требовалось не только выучить все, что было задано, знать, как говорить, как одеваться, как исполнять музыку, но и обсуждать все, что она узнала, прочитала или увидела на экране во время уроков. Она знала, что ее сестры умнее, что они быстрее все схватывают, но они никогда над ней не смеялись. Им разрешали играть вместе каждый день — час утром и еще час перед сном.

И это было гораздо лучше, чем даже пикник со щенком.

Она сказала бы, что ей бывает одиноко, если бы понимала, что такое одиночество.

Когда Доктор Смерть взял ее за руку, она затихла и приготовилась сделать все, что в ее силах.

— От этого тебе захочется спать, — сказал он ей своим добрым голосом.

В этот день он привел своего мальчика. Ей нравилось, когда он приводил своего мальчика, хотя ей становилось неловко, и она начинала стесняться. Мальчик был старше ее, и глаза у него были такие же синие, как у человека, которого она называла Отцом. Мальчик никогда не играл с ней или с ее сестрами, но она не переставала надеяться, что когда-нибудь ему разрешат с ними поиграть.

— Тебе удобно, милая?

— Да, Отец.

Она застенчиво улыбнулась мальчику, стоявшему возле ее кровати. Иногда она воображала, что маленькая комнатка, в которой она спала, превращается в настоящую опочивальню, как в замке. О замках она читала, иногда видела их в кино и воображала, что она принцесса в зачарованном замке. А мальчик будет принцем. Он приедет и спасет ее.

Вот только от чего спасет, этого она не знала.

Доктор Смерть действовал так бережно, что она почти не почувствовала укола.

На потолке над ее кроватью был экран, и в этот день человек, которого она называла Отцом, запрограммировал проецирование шедевров живописи. Стараясь доставить ему удовольствие, она начала называть картины по мере того, как они появлялись на экране.

— «Сад в Живерни, 1902 год», Клод Моне. «Цветы и руки», Пабло Пикассо. «Фигура у окна», Сальвадор Да… Сальвадор…

— Дали, — подсказал он.

— Дали. «Оливковые деревья», Виктор Ван Гог.

— Винсент.

— Простите. — Язык у нее начал заплетаться. — Винсент Ван Гог. У меня глаза устали, Отец, и голова такая тяжелая…

— Все хорошо, милая. Ты можешь закрыть глаза. Ты можешь отдохнуть.

Он держал ее за руку, когда она все глубже проваливалась в беспамятство. Нежно и бережно держал ее руки, пока она умирала.

Она покинула этот мир через пять лет, три месяца, двенадцать дней и шесть часов после того, как вошла в него.

1

Когда одно из самых знаменитых лиц на свете превращают в кровавое месиво из мяса и осколков костей, это сенсация. Даже для такого города, как Нью-Йорк. Когда обладательница вышеупомянутого знаменитого лица протыкает несколько жизненно важных органов обидчика ножом для разделки мяса, сенсация перестает быть сенсацией и начинается работа.

Доступ к обладательнице знаменитого лица, запустившей на орбиту сотни косметических продуктов, обернулся битвой не на жизнь, а на смерть.

Расхаживая взад-вперед в томительном ожидании по роскошной до тошноты приемной Клиники реконструктивной и косметической хирургии Уилфрида Б. Айкона, лейтенант Ева Даллас готовилась к полномасштабной войне.

Ее терпение было на исходе.

— Если они думают, что могут в третий раз выставить меня отсюда, они просто не представляют масштабов и последствий того, что их ждет.

— В первый раз она была без сознания. — Детектив Делия Пибоди перебросила ногу на ногу, наслаждаясь возможностью посидеть в роскошном, изумительно мягком кресле за чашкой чая, любезно предложенной дежурным администратором. — Ее везли в хирургию.

— Но во второй-то раз она не была без сознания.

— Приходила в себя под наблюдением медперсонала. Прошло меньше сорока восьми часов, Даллас.

Пибоди отпила еще глоточек чая и принялась фантазировать. Что бы она сделала, доведись ей попасть в Клинику реконструктивной и косметической хирургии в качестве клиентки? «Может, стоит начать с наращивания волос? Безболезненно и явно пойдет на пользу» — решила она, проводя пальцами, как гребешком, по своим черным волосам, подстриженным и уложенным «под пажа».

— И самооборона не вызывает сомнения, — добавила она вслух.

— Она проделала в нем восемь дырок.

— Ну, может, она и перестаралась, но мы же обе знаем, что ее адвокаты заявят о самообороне, страхе перед увечьем, ограниченной ответственности, временном умопомрачении. И жюри присяжных все это проглотит.

«Может, не только наращивание волос? Может, перекраситься в блондинку? — думала между тем Пибоди. — Ли-Ли Тэн — это икона, идеал женской красоты, а парень отделал ее, как бог черепаху».

«Сломанный нос, раздробленная скула, сломанная челюсть, отслойка сетчатки», — мысленно перечислила Ева. Бог свидетель, она вовсе не горела желанием повесить на бедную женщину убийство первой степени. Она побеседовала с женщиной-врачом, оказавшей Ли-Ли Тэн первую помощь на месте, а затем осмотрела само место и все задокументировала.

Но если она не закроет это дело сегодня, на нее опять с истошным лаем набросится свора волкодавов-репортеров. Если до этого дойдет, она сама отделает Тэн, как бог черепаху.

— Вот поговорит с нами сегодня, и мы закроем дело. А если нет, я подам в суд на всю эту шайку адвокатов и представителей за воспрепятствование правосудию.

— Когда Рорк возвращается домой?

Ева прервала свое безостановочное хождение взад-вперед и, нахмурившись, уставилась на свою напарницу.

— А в чем дело?

— Да что-то вы нервничаете все последнее время больше, чем обычно. Я думаю, у вас синдром абстиненции на Рорка. — Пибоди испустила вздох, полный грусти и легкой зависти. — Но кто мог бы вас за это винить?

— Никакой абстиненции на что бы то ни было у меня нет.

Пробормотав это, она вновь начала беспокойно расхаживать по комнате. Высокая, длинноногая, она чувствовала себя скованно в этой шикарной приемной, заставленной тяжелой массивной мебелью. Неровно и небрежно обкромсанные рыжевато-каштановые, как оленья шкура, волосы, короче, чем у Пибоди, обрамляли удлиненное лицо с большими карими глазами.

Красота не была ее коньком, и это разительно отличало ее от пациентов и клиентов Клиники восстановительной и пластической хирургии Уилфрида Б. Айкона.

Ее коньком была смерть.

Ну, допустим, она скучает по мужу. Да, она готова это признать. Но это же не преступление! Более того, это, пожалуй, одна из тех составляющих супружеской жизни, которые она все еще пыталась постичь, хотя была в игре уже больше года.

В последнее время Рорк редко уезжал из дому по делам больше чем на день или два, но эта последняя поездка растянулась на целую неделю.

Но ведь она сама виновата, не так ли? — напомнила себе Ева. Она отлично сознавала, что за последние месяцы ему не раз приходилось откладывать собственную работу, чтобы помочь ей в ее расследованиях или просто побыть с ней, когда она в нем нуждалась. Вот и накопилось.

Когда человек имеет интересы практически во всех сферах бизнеса, искусства, индустрии развлечений и строительства, в том числе и ближнем космосе, ему постоянно нужно быть в курсе. И в это расписание, и без того перегруженное, он еще должен втискивать интересы своей жены.

Обойдется она без него недельку. Она же не идиотка.

Но, надо признать, всю эту неделю ей плохо спалось.

Ева уже решила было сесть, но передумала. Кожаный диван был такой большой и такой розовый! Ей вдруг показалось, что ее вот-вот проглотит огромный пухлый розовый рот.

— Что Ли-Ли Тэн делала в кухне своего трехэтажного пентхауза в два часа ночи?

— Может, ей захотелось перекусить?

— У нее по микроволновке и холодильнику в спальне, в гостиной, в каждой из гостевых комнат, в ее домашнем кабинете и в спортзале.

Ева подошла к одному из широких окон. Хмурый дождливый ноябрьский день за окном был ей милее этой навороченной приемной. Осень 2059 года в Нью-Йорке выдалась такая же, как всегда: ненастная и пронизывающая холодом.

— Все, кого нам удалось опросить, дружно показывают, что Тэн выставила Брайгерна Спигала за дверь.

— Они были звездной парой прошедшего лета, — вставила Пибоди. — Как включишь по телику какой-нибудь репортаж со светской тусовки, как откроешь иллюстрированный журнальчик, так и… Вы только не подумайте, я вовсе не провожу все свое время в погоне за светскими сплетнями.

— Итак, она шуганула Спигала на прошлой неделе, согласно информированным источникам. И, тем не менее, она принимает его в два часа ночи. Оба они при этом в халатах на голое тело, а в спальне имеются улики, указывающие на интимную близость.

— Может, решили помириться, а потом снова поссорились?

— Согласно показаниям швейцара, ее прислуги и записям охранных дисков, Спигал явился в двадцать три часа четырнадцать минут. Он был впущен, а прислугу она отослала.

В гостиной остались винные бокалы, вспоминала Ева. А также обувь — его и ее. И ее блузка. Его рубашка была переброшена через причудливые перила лестницы, ведущей на второй уровень, ее лифчик остался на перилах на самом верху.

И не будучи охотничьим псом, можно было уверенно пройти по такому горячему следу и понять, что к чему.

— Он приходит с визитом, она его впускает, они выпивают внизу и переходят к сексу. Никаких свидетельств или улик, противоречащих этой версии нет. Никаких признаков борьбы, и, если бы парень собирался ее изнасиловать, он не стал бы тащить ее вверх по лестнице или раздевать. — Ева пренебрегла возникшим в ее воображении устрашающим образом дивана-поглотителя и села. — Итак, они поднимаются наверх по доброй воле и взаимному согласию. Раз — и на матрас. А потом они оказываются внизу, в кухне, все в крови. Прислуга прибегает на шум, обнаруживает ее без сознания, а его мертвым. Вызывает «Скорую» и полицию.

Ева вспомнила, как выглядела кухня. Необъятных размеров кухня, сверкающая белизной и отделанная серебром, напоминала зону боевых действий. Она была забрызгана и залита кровью. Спигал, девичья мечта года, лежал лицом вниз и буквально тонул в крови.

Пожалуй, он слишком живо напомнил Еве о том, как выглядел ее отец. Ну, разумеется, жалкая конура в Далласе не шла ни в какое сравнение с этой сверкающей кухней, но ручейки крови, когда она перестала втыкать в него маленький ножик, были точно такие же густые и вязкие.

— Бывает так, что иначе нельзя, — тихо проговорила Пибоди. — Нет другого способа остаться в живых.

— Да, — подтвердила Ева, — иногда другого способа нет.

И вот теперь Пибоди говорит, что она нервничает. Нет, видно, она совсем голову потеряла, если напарница видит ее насквозь.

Ева с облегчением вскочила на ноги, когда в комнату вошел врач.

К встрече с Уилфридом Б. Айконом-младшим Ева основательно подготовилась, разузнала о нем все, что могла. Он целиком заполнил нишу, которую когда-то занимал его отец, взяв на себя руководство многочисленными отделениями клиники. Его называли «скульптором звезд».

У него была блестящая репутация. Говорили, что он хранит тайну, как священник, что он искусен, как маг и чародей, что он богат, как Рорк. Ну… почти, как Рорк. В свои сорок четыре года он был хорош собой, как кинозвезда. Прозрачно-голубые глаза, высокие скулы, квадратная челюсть, тонкий нос, густые золотистые волосы, зачесанные назад от высокого лба.

Он был, пожалуй, на дюйм выше Евы, в которой было пять футов десять дюймов [1] , его стройное поджарое тело было облачено в элегантный темно-серый костюм в тонкую жемчужно-серую полоску. В тон костюму была и жемчужно-серая рубашка, и серебряный медальон на цепочке толщиной в волос.

Он протянул руку Еве и продемонстрировал безупречные зубы в извиняющейся улыбке.

— Прошу меня извинить. Я знаю, что заставил вас ждать. Я доктор Айкон. Ли-Ли… мисс Тэн, — поправился он, — находится под моим попечением.

— Лейтенант Даллас, Департамент полиции Нью-Йорка. Детектив Пибоди. Нам необходимо с ней поговорить.

— Да, я знаю. Знаю, что вы пытались поговорить с ней раньше, и, опять-таки, примите мои извинения. — Голос и манеры у него были полированные, как и все остальное. — Сейчас с ней ее адвокат. Она в сознании и стабильна. Она сильная женщина, лейтенант, но она пережила тяжелейшую травму, физическую и психическую. Надеюсь, вы сведете ваш визит к минимуму.

— Это было бы лучше для всех нас, не так ли?

Доктор Айкон опять улыбнулся, причем искорка юмора вспыхнула в его глазах, и сделал приглашающий жест рукой.

— Мы держим ее на препаратах, — продолжал он, пока они шли по широкому коридору, украшенному живописными и скульптурными изображениями женской красоты. — Но она в сознании. Она не меньше, чем вы, хочет этой беседы. Я предпочел бы подождать еще день, а ее адвокат… Но, как я уже сказал, она сильная женщина.

Айкон прошел мимо полицейского, дежурившего у дверей палаты его пациентки, словно тот был невидимкой.

— Мне хотелось бы присутствовать. Понаблюдать ее во время вашей беседы с ней.

— Без проблем.

Ева кивнула охраннику и вошла.

По роскоши обстановки палата не уступала номеру пятизвездочного отеля, а цветов в ней было столько, что ими можно было заполнить Таймс-сквер.

Посеребренные бледно-розовые стены были увешаны портретами богинь. В помещении была устроена своя приемная, обозначенная широкими креслами и полированными столиками. Здесь визитеры могли поговорить или провести время, включив телевизор.

Безбрежные окна были защищены специальными экранами, ограждающими комнату от взоров любопытной прессы, которая могла бы подлететь сюда на вертолете. Но изнутри экраны были прозрачными: клиентка и ее посетители могли любоваться великолепными видами парка.

В постели, застланной бледно-розовыми простынями с белоснежной кружевной отделкой, лежала женщина, прекрасное лицо которой выглядело так, словно по нему прошелся паровой каток.

Почерневшая кожа, белые бинты, повязка, закрывающая левый глаз. Роскошные губы, благодаря которым было продано губного контурного карандаша, губной помады и блеска для губ на миллионы долларов, распухли и были вымазаны каким-то зеленоватым кремом. Роскошные волосы, ответственные за производство и продажу бессчетных баррелей шампуней, кондиционеров, бальзамов, гелей и лаков, напоминали бывшую в длительном употреблении швабру.

Единственный видимый глаз изумрудно-зеленого цвета, окруженный синяком всех цветов радуги, покосился на Еву.

— Моя клиентка глубоко страдает, — начал адвокат. — У нее стресс, она накачана препаратами. Я…

— Заткнись, Чарли. — Голос женщины на кровати звучал хрипло и натужно, но адвокат поджал губы и замолчал. — Смотрите хорошенько, — обратилась женщина к Еве. — Этот сукин сын потешился всласть. Полюбуйтесь, что он сделал с моим лицом!

— Мисс Тэн…

— Эй, я тебя знаю! Разве я тебя не знаю? — Теперь Ева поняла, почему у нее такой хриплый и шипящий голос: Ли-Ли говорила сквозь стиснутые зубы. Челюсть у нее была сломана. Должно болеть, как черт знает что. — Лица — это мой бизнес, а твое лицо… Рорк. Коп Рорка. Вот так номер!

— Лейтенант Ева Даллас. Детектив Пибоди, моя напарница.

— Стукались с ним бедрами четыре… нет, уже пять лет назад. Все выходные в Риме шел дождь. Римские каникулы! Боженька мой, ну и стояк у него! — Зеленый глаз весело подмигнул. — Тебя это смущает?

— Вы с ним стукались бедрами последнюю пару лет?

— Увы, нет. Только те незабываемые римские каникулы.

— Ну, тогда это меня не смущает. Почему бы нам не поговорить о том, что произошло между вами и Брайгерном Спигалом позавчерашней ночью?

— Хреносос гребаный.

— Ли-Ли, — кротко упрекнул ее доктор.

— Ну, извини, извини. Уилл не одобряет крепких выражений. Он меня изуродовал. — Глаз закрылся, она медленно вдохнула и выдохнула: — Господи, до чего больно! Можно мне воды?

Адвокат схватил серебряный стакан с серебряной соломинкой и поднес к ее губам.

Она втянула воду, отдышалась, еще раз потянула, потом похлопала его по руке.

— Извини, Чарли. Извини, что велела тебе заткнуться. Я не в лучшей форме.

— Ты не обязана говорить с полицией прямо сейчас, Ли-Ли.

— Ты обесточил мой телик, чтобы я не слышала и не знала, что они обо мне говорят. А мне не нужен телик. Я и без телика знаю, что эти шакалы и гиены талдычат обо всем об этом. Я хочу все прояснить. Я имею право голоса, черт бы его побрал.

Глаз заслезился, и она яростно заморгала, стараясь не дать воли слезам. Ева тут же прониклась к ней невольным уважением.

— У вас с мистером Спигалом были отношения? Интимные отношения.

— Спаривались все лето, как кролики.

— Ли-Ли, — начал Чарли, но она отмахнулась от него быстрым, нетерпеливым жестом, очень понятным Еве.

— Я тебе рассказала, как все было, Чарли. Ты мне веришь?

— Разумеется, я тебе верю.

— Ну, так дай мне рассказать копу Рорка. Я познакомилась с Браем этой весной, в мае. Он снимал фильм тут, в Нью-Йорке, и я получила роль. Полсуток не прошло после первых здрасте-здрасте, как мы оказались в койке. В койке он великолепен… был великолепен, — уточнила Ли-Ли. — До того великолепен, что юбка сама на морду задирается. Тупой, как табуретка, и, как я узнала позавчера, злобный, как… даже не знаю, с чем его сравнить. В голову ничего не приходит.

Она вновь потянула соломинку, сделала три неглубоких вздоха.

— Нам было весело, у нас был отличный секс, мы попали в обойму, на всех светских тусовках проходили на ура. Вот тут-то у него башню и снесло. «Хочу того, не хочу сего», «Нет, ты этого не сделаешь», «Мы идем туда», «Где ты была?» и так далее. Я решила: все, хватит с меня. Порвала с ним на прошлой неделе. Давай, говорю, слегка притормозим на время. Было здорово, но не будем все портить. Он, конечно, разозлился, я сразу заметила, но сделал вид, что все в порядке. Ну, я решила: все, вопрос исчерпан. Мы же не дети, ради всего святого! И мы не были влюблены или что-то в этом роде.

— Он угрожал вам в тот момент, применял физическую силу?

— Нет. — Ли-Ли подняла руку к лицу, и, хотя ее голос остался тверд, Ева заметила, что пальцы у нее дрожат. — Он сделал вид, что это его план. «Ну да, я и сам хотел, только не знал, как сказать. Мы уже выдоили ситуацию досуха». Он собирался лететь в Лос-Анджелес, снимать рекламные ролики для нашего фильма. И когда он позвонил, сказал, что вернулся в Нью-Йорк и хочет зайти поговорить, я сказала: валяй.

— Он связался с вами незадолго до одиннадцати вечера?

— Точно сказать не могу. — Ли-Ли сумела выжать из себя кривоватую улыбку. — Я ужинала с друзьями в «Лугах». Карли Джо, Прести Бинг, Эппл Грэнд.

— Мы с ними говорили, — вставила Пибоди. — Они подтверждают, что ужинали с вами вместе и что вы ушли из ресторана в тот вечер где-то около десяти.

— Ну да, они еще собирались заглянуть в клуб, но я была не в настроении. Неверный ход, как потом выяснилось. — Ли-Ли коснулась своего лица и уронила руку на постель. — Я вернулась домой, начала читать сценарий нового фильма — мне его прислал мой агент. Скука смертная, я чуть челюсть не своротила. Думаю, хоть бы заглянул кто, что ли? А тут как раз и Брай позвонил. Мы выпили вина, поговорили, он сделал пару пассов. Это он умеет, — добавила она с улыбкой. — Мы перенесли разговор в спальню, плотно занялись сексом. А потом он говорит: «Еще не хватало, чтобы бабы мне указывали, когда притормозить! Я сам тебе дам знать, когда с тобой покончу!» Сукин сын!

Ева внимательно наблюдала за лицом Ли-Ли.

— Он вас разозлил?

— По-крупному. Пришел ко мне, затащил в постель только для того, чтобы это сказать! — Краска гнева пробилась на ее разукрашенном кровоподтеками лице. — И я его впустила. Поэтому на себя я разозлилась не меньше, чем на него. Я ничего не сказала. Встала, схватила халат и спустилась вниз, чтобы немного успокоиться. В шоу-бизнесе выгодно — чертовски выгодно — не заводить врагов. Вот я и спустилась в кухню, решила немного остыть, понять, как с этим справиться. Подумала, приготовлю-ка я омлет из яичных белков.

— Извините, — прервала ее Ева. — Вы встали с постели, вы обозлены и вы собираетесь готовить омлет?

— Конечно. Я люблю готовить. Помогает думать.

— В вашем пентхаузе не меньше десятка микроволновок. Можно что угодно разогреть.

— Я люблю готовить, — повторила Ли-Ли. — Разве вы не смотрите кулинарные шоу? Я действительно умею готовить, спросите любого. Ну вот, спустилась я в кухню, хожу взад-вперед, чтобы не садануть себе по руке, пока буду разбивать яйца, и тут входит он. Вижу, весь исходит на дерьмо. Извини, Уилл.

Ли-Ли бросила взгляд на Айкона, и он подошел к кровати, взял ее за руку.

— Спасибо, Уилл. Ну вот, он начал выступать, как страус, заявил, что если уж он платит шлюхе, он ей сам говорит, когда время вышло, а я, мол, шлюха и есть. Разве он не дарил мне подарки, драгоценности? — Ли-Ли сумела пожать одним плечом. — Он мне не позволит вонь пускать, что это я его бросила. Он меня сам бросит, когда будет готов. Я велела ему выметаться к чертям собачьим. Он меня толкнул, я его толкнула. Мы орали друг на друга и… Господи, я проглядела решающий момент. Не успела я опомниться, как уже лежу на полу, и лицо мое кричит от боли. Чувствую во рту кровь. Меня никто никогда раньше не бил.

Теперь и голос у нее задрожал, в нем послышались слезы.

— Никто никогда… Я даже не знаю, сколько раз он меня ударил. Кажется, один раз мне удалось подняться, я пыталась убежать. Не знаю, клянусь вам. Я пыталась ползти, я кричала… пыталась кричать. Он вздернул меня на ноги. Я ничего не видела, один глаз вообще заплыл, другой был залит кровью. Мне было так больно! Мне казалось, вот сейчас он меня убьет. Он толкнул меня на разделочный стол, и я ухватилась за него, чтобы не упасть. Чувствовала: если упаду, он меня убьет.

Ли-Ли помолчала, ее глаз закрылся.

— Не знаю, тогда я так подумала или потом… Не знаю точно, хотел он меня убить или нет. Мне кажется…

— Хватит, Ли-Ли.

— Нет уж, Чарли, я все скажу! Я думаю… Теперь, когда я вспоминаю, мне кажется, он уже перестал меня бить. Отвалился. Может, понял, что причинил больше вреда, чем хотел. Может, просто хотел немного попортить мне физиномию. Но в тот момент, когда я захлебывалась собственной кровью и почти ничего не видела и лицо как будто кто-то поджег, я опасалась за свою жизнь. В этом я готова присягнуть. Он шагнул ко мне, и я… Подставка для ножей была прямо у меня под рукой. Я схватила первый попавшийся. Если бы я могла видеть, взяла бы другой, побольше. И в этом я тоже готова присягнуть. Я хотела его убить. А он засмеялся. Он смеялся и замахнулся на меня, как будто хотел ударить наотмашь.

Она опять умолкла, но ее изумрудный взгляд по-прежнему сверлил Еву.

— Я воткнула в него нож. Он вошел прямо как в масло. Я его рванула и снова воткнула. Я била его ножом, пока не потеряла сознания. Я не жалею, что я это сделала. — Вот теперь из уголка глаза выскользнула слеза и покатилась по изуродованной кровоподтеком щеке. — Я не жалею, что я это сделала. Но я жалею, что позволила ему себя избить. Он разбил мое лицо вдребезги, Уилл.

— Ты будешь прекраснее, чем прежде, — заверил он ее.

— Может быть. — Она осторожно стерла слезу. — Но я никогда не буду прежней. Вы кого-нибудь убивали? — спросила Ли-Ли у Евы. — Вам когда-нибудь приходилось убивать кого-нибудь без сожаления?

— Да.

— Ну, значит, вы меня понимаете. Что-то меняется бесповоротно.

Когда они вышли из палаты, адвокат Чарли последовал за ними в коридор.

— Лейтенант…

— Спрячь рога, Чарли, — устало проговорила Ева. — Мы не будем предъявлять ей обвинение. Ее заявление подтверждается доказательствами и свидетельствами, которые мы записали. На нее было совершено нападение, она опасалась за свою жизнь. Она оборонялась.

Он кивнул. Вид у него был слегка разочарованный. Он понял, что ему не придется вскакивать на белого коня и спешить на помощь клиентке.

— Я хотел бы увидеть официальное заявление, прежде чем оно попадет в прессу.

Ева издала звук, который при желании можно было принять за смешок, и повернулась, собираясь уходить.

— Ну, конечно, хотел бы, — бросила она через плечо.

— С вами все в порядке? — спросила Пибоди, пока они шли к лифту.

— А что, по виду не скажешь?

— Да нет, по виду все в порядке. И, кстати, раз уж зашел разговор про внешний вид: если бы вы обратились к доктору Айкону за услугами, с чего бы вы начали?

— Я бы выбрала хорошего психиатра, чтобы помог мне понять, с какой такой стати я позволю кому-то резать мое лицо и тело.

Проверка при выходе из отделения оказалась такой же строгой, как и при входе. Их сканировали, чтобы убедиться, что они не прихватили что-нибудь с собой на сувениры, а главное, не стащили фотографию кого-нибудь из клиентов, которым клиника гарантировала полную конфиденциальность.

Когда сканирование закончилось, Ева увидела, как Айкон пробежал мимо и набрал код, как ей показалось, частного лифта, закамуфлированного в стене розового камня.

— Спешит, — заметила Ева. — Видно, кому-то понадобился срочный отсос подкожного жира.

— Ладно, — сказала Пибоди, проходя через рамку металлодетектора, — вернемся к нашей теме. Я хочу сказать: если бы вы могли что-нибудь изменить в своем лице, что бы вы выбрали?

— С какой стати мне что-то менять? Я на свое лицо вообще по большей части не смотрю.

— А мне хотелось бы больше губ.

— Двух тебе мало?

— Да нет! О господи, Даллас, ну вы что, не понимаете? Я хочу сказать, более полные, сексуальные губы. — Пибоди вытянула их трубочкой, пока они входили в лифт. — Ну и, может быть, нос потоньше. — Она провела по носу большим и указательным пальцем, словно измеряя толщину. — Как вы думаете, у меня большой нос?

— Да, особенно когда ты суешь его в мои дела.

— А вы на ее нос посмотрите. — Пибоди постучала пальцем по одному из развешанных на стенках лифта плакатов с изображением смоделированных для пассажиров безупречных лиц и тел. — Вот такой нос мне бы не помешал. Он точеный. У вас, кстати, тоже точеный.

— Это всего лишь нос. Он просто торчит у тебя на лице и позволяет тебе забирать воздух через пару удобных отверстий.

— Да, вам легко рассуждать, мисс Точеный Нос.

— Верно, мне легко рассуждать. И вообще, я начинаю думать, что ты права. Тебе нужны губы попышнее. — Ева сжала руку в кулак. — Сейчас я тебе это устрою.

Пибоди лишь усмехнулась и вновь принялась разглядывать плакаты.

— Это место кажется дворцом физического совершенства. Пожалуй, я сюда еще вернусь в свободное время: они устраивают бесплатные сеансы с компьютерным моделированием. Можно увидеть, как изменится, например, мое лицо, если у меня будут полные губы и тонкий нос. И еще я посоветуюсь с Триной, не нарастить ли мне волосы.

— Ну почему, почему, почему все хотят что-то сделать со своими волосами? Волосы покрывают твою черепушку, чтоб тебе не было холодно и дождем не заливало.

— Да вы просто боитесь, что Трина вас отловит и устроит вам процедуру, когда я с ней поговорю.

— И ничего я не боюсь.

Она не просто боялась, она была в ужасе. Странно было слышать собственное имя, вызываемое по громкой связи в этом заведении. Ева нахмурилась и подошла к переговорному устройству лифта.

— Я Даллас.

— Лейтенант, доктор Айкон просит вас немедленно подняться на сорок пятый этаж. Это срочно.

— Конечно. — Ева взглянула на Пибоди, пожала плечами. — Возвращаемся на сорок пятый, — бросила она в устройство. Лифт замедлил ход, переменил направление и начал подниматься. — Что-то произошло. Может, одна из жаждущих красоты любой ценой отдала концы прямо на столе?

— Люди редко умирают на столе у пластических хирургов. — Пибоди вновь задумчиво провела пальцем по носу. — Почти никогда.

— Ну почему же? Все мы могли бы восхищаться твоим тонким носом, пока тебя отпевают. «Чертовски жаль бедную Пибоди, — говорили бы мы, смахивая слезы, — но зато она получила первоклассный нос, и он волшебно смотрится на ее мертвом лице».

— Прекратите! — Пибоди ссутулила плечи и обхватила себя руками. — И потом, вы бы не смахивали слезы. Вы бы плакали в три ручья. Вы ослепли бы от слез и даже не смогли бы разглядеть мой нос.

— Значит, тем более глупо было бы ради него умирать. — Довольная тем, что она выиграла этот раунд, Ева вышла из лифта.

— Лейтенант Даллас! Детектив Пибоди! — Женщина с… гм… точеным носом и кожей аппетитного цвета карамели бросилась к ним навстречу. У нее были черные, как оникс, глаза, и в этот момент из них потоком текли слезы. — Доктор Айкон! Доктор Айкон! Это ужасно!

— Что с ним?

— Он мертв. Мертв! Идемте скорее, прошу вас!

— Господи, да мы же с ним расстались пять минут назад! — Пибоди догнала Еву и пошла с ней в ногу.

Им пришлось чуть ли не бежать, чтобы поспеть за женщиной, мчавшейся, как спринтер, по роскошному и безмолвному офисному помещению. Сквозь стеклянные внешние стены было видно, что на улице все еще свирепствует непогода, но здесь было тепло. Приятный приглушенный свет заливал островки пышной тропической зелени, изящные статуи и картины с изображением обнаженных женских тел.

— Может, притормозите немного? — предложила Ева. — Расскажите нам, что случилось.

— Не могу. Я не знаю.

Как этой женщине удавалось балансировать — не говоря уж о том, чтобы бежать, — на таких здоровенных каблучищах, у Евы в голове не укладывалось, но она с разбегу промчалась через двойные двери зеленого стекла в другую приемную.

Айкон, бледный, как смерть, но вполне живой, вышел из открытой двери им навстречу.

— Счастлива убедиться, что слухи о вашей смерти оказались преувеличенными, — начала Ева.

— Это не я, я не… Это мой отец. Кто-то убил моего отца.

Сопровождавшая их женщина опять шумно разрыдалась.

— Пия, я прошу вас сесть. — Айкон положил руку на ее трясущееся плечо. — Вы должны сесть и успокоиться. Вы мне нужны. Без вас мне с этим не справиться.

— Да. Да, конечно. О, доктор Уилл!

— Где он? — спросила Ева.

— Здесь. За своим столом, вот здесь. Вы можете…

Голос изменил Айкону, он покачал головой и указал дорогу жестом.

Кабинет был просторен, но при этом создавал впечатление интимности и домашнего уюта. Теплые тона, удобные кресла… Панорамой города можно было любоваться сквозь узкие окна, защищенные светло-золотистыми экранами. В нишах стояли статуи, на стенах висели семейные фотографии.

Ева увидела кушетку, обитую кожей цвета сливочного масла, поднос с кофейником и чашками на низеньком столике. Похоже было, что к ним никто не притрагивался.

Письменный стол был настоящего старинного дерева и отличался мужественными скупыми линиями. На нем стоял компактный, не бросающийся в глаза компьютер, соединенный с блоком связи.

За столом в кресле с высокой спинкой, обитом такой же кожей цвета сливочного масла, что и кушетка, сидел Уилфрид Б. Айкон.

Густая белоснежная шевелюра венчала сильное лицо с квадратной челюстью. Он был в темно-синем костюме и белой рубашке в тонкую красную полоску. Серебристая рукоятка торчала из пиджака, вокруг нее расплылось небольшое красное пятно треугольной формы, подчеркивающее нагрудный карман.

Крови было совсем немного, и Ева поняла, что удар попал точно в сердце.

2

— Пибоди! Я пойду возьму рабочие наборы и доложу о случившемся.

— Кто его нашел? — спросила Ева у Айкона.

— Пия. Его секретарша. — Выглядел он, подумала Ева, как человек, получивший удар в живот пневматическим молотом. — Она… она немедленно связалась со мной, и я бегом кинулся сюда.

— Она прикасалась к телу? А вы?

— Я не знаю. То есть, я хочу сказать, не знаю, прикасалась ли она к нему. Я… я — да. Я хотел… Я должен был проверить, нельзя ли что-нибудь сделать.

— Доктор Айкон, я вынуждена просить вас сесть вон там. Сочувствую вашей утрате, но сейчас мне необходима информация. Мне нужно знать, кто видел вашего отца последним, кто был с ним в этой комнате. Мне нужно знать, когда у него была назначена последняя встреча.

— Да-да. Пия проверит по его расписанию.

— Мне нет нужды проверять. — Пия справилась со слезами, но ее голос все еще звучал глухо. — Долорес Ночо-Кордовец. Ей было назначено на одиннадцать тридцать. Я… я сама ввела ее сюда.

— Сколько она здесь пробыла?

— Вот этого я точно не знаю. В полдень я ушла на обед, как всегда. Она сама настояла, чтобы ей назначили на одиннадцать тридцать, и доктор Айкон сказал мне, что я могу идти на обед, как обычно: он сам ее проводит.

— Она должна была пройти через охрану.

— Да. — Пия поднялась на ноги. — Я могу узнать, когда она ушла. Сейчас проверю по записям. О, доктор Уилл, мне так жаль!

— Я знаю. Знаю.

— Вы знаете эту пациентку, доктор Айкон?

— Нет. — Он потер глаза пальцами. — Нет, я ее не знаю. У моего отца было не так уж много пациентов. Он практически ушел на покой и только консультировал и ассистировал, если попадался интересный случай. Он по-прежнему является… являлся председателем совета директоров этой клиники и членом правления нескольких других. Но последние четыре года он почти не оперировал.

— Кто мог желать ему зла?

— Никто. — Айкон повернулся к Еве. Его глаза были полны слез, голос дрожал, но он все-таки держался. — Абсолютно никто. Моего отца все любили. Пациенты на протяжении пятидесяти лет его обожали. Они его на руках носили. Он был весьма уважаемым членом медицинского и научного сообщества. Он менял жизнь людей к лучшему, лейтенант. Он не только спасал их, он их совершенствовал.

— У некоторых людей бывают нереалистичные ожидания. Кто-то приходит к нему, требует невозможного, не получает этого и обвиняет врача.

— Нет. Мы очень тщательно отбираем всех, кого принимаем в этой клинике. И, честно говоря, мало есть на свете ожиданий, которые мой отец счел бы нереалистичными. Он умел делать то, что другие считали невозможным, и не раз это доказывал.

— Личные проблемы. Ваша мать?

— Моя мать умерла, когда я был еще ребенком. После этого он так и не женился. Конечно, у него бывали связи. Но, образно говоря, женат он был на своей науке, на своей работе, на своей мечте.

— Вы единственный ребенок?

Айкон чуть заметно улыбнулся.

— Да. Мы с женой подарили ему двух внуков. У нас очень дружная семья. Даже не представляю, как я скажу Авриль и детям. Кто мог сделать с ним такое? Кто мог убить человека, который всю свою жизнь помогал другим?

— Вот именно это я и собираюсь выяснить.

Пия вернулась, на несколько шагов опередив Пибоди.

— Мы зафиксировали ее проход через пост охраны на выходе в двенадцать девятнадцать.

— Съемки есть?

— Да, я уже попросила охранников прислать диски сюда, наверх… Надеюсь, я поступила правильно, — обернулась она к Айкону.

— Да, благодарю вас. Если хотите уйти домой…

— Нет, — перебила Ева, — вы оба нужны мне здесь. Вы не должны никому звонить и отвечать на звонки, не должны ни с кем разговаривать, в том числе и друг с другом, пока я не закончу опрос. Детектив Пибоди отведет каждого из вас в отдельное помещение.

— Дежурный наряд уже поднимается, — сказала Пибоди. — Это обычный порядок, — пояснила она. — Нам многое нужно сделать, а потом мы поговорим с вами обоими, получим ваши заявления.

— Да, конечно. — Айкон огляделся, как человек, заблудившийся в лесу. — Я не знаю…

— Скажите мне, где бы вам было удобно побыть, пока мы тут занимаемся вашим отцом?

Она оглянулась на Еву и получила в ответ кивок. Ева открыла рабочий набор. Оставшись одна, она включила видеокамеру и наконец подошла вплотную к Уилфриду Б. Айкону, чтобы осмотреть тело.

— Жертва опознана, как Уилфрид Б. Айкон, доктор медицины. Реконструктивная и пластическая хирургия. — И все же она вынула пластинку идентификации, проверила его отпечатки и данные. — Убитому восемьдесят два года, вдовец, один сын, Уилфрид Б. Айкон-младший, тоже доктор медицины. Никаких признаков травм, кроме единственной смертельной раны. Никаких признаков борьбы. Никаких оборонительных ранений.

Она вынула инструменты, измерители.

— Время смерти — полдень. Причина смерти — разрыв сердца, причиненный небольшим инструментом, который прошел прямо сквозь этот красивый костюм и рубашку. — Ева измерила рукоятку, сняла ее на видео вблизи. — Похоже, это хирургический скальпель.

Ногти с маникюром, отметила она про себя. Дорогие, но неброские часы. Явный последователь собственной медицинской теории и практики. Выглядит на хорошие спортивные шестьдесят, а никак не на восемьдесят с лишним.

— Пробей по базе Долорес Ночо-Кордовец, — приказала Ева, услыхав, что Пибоди вернулась. — Либо она сама пырнула нашего милого доктора, либо знает, кто это сделал. — Услышав, как Пибоди открывает баллончик изолирующего аэрозоля, Ева отступила назад. — Одна рана. Больше и не нужно, когда знаешь, куда бить, и бьешь точно в цель. Она должна была подобраться к нему вплотную, и рука у нее не дрожала. Завидное самообладание. Никакой тебе бешеной злобы. Настоящая злоба не позволит тебе просто сунуть «перышко» в ребра и уйти. Может, профессионал? Может, его заказали? Будь это просто разозленная женщина, она бы его просто изуродовала.

— При такой ране на ней крови не осталось, — заметила Пибоди.

— Она была осторожна. Все хорошо продумала. Вошла в одиннадцать тридцать, вышла… максимум в двенадцать ноль пять. На охранном посту ее зафиксировали в двенадцать девятнадцать. Чтобы спуститься вниз и пройти через сканеры, требуется не меньше. Значит, здесь она не задержалась. Разве что убедилась, что он мертв.

— Ночо-Кордовец Долорес, возраст двадцать девять лет. Гражданка Барселоны, Испания, адрес в этом городе, еще один в Канкуне, Мексика. Красивая женщина. Исключительно красивая. — Пибоди оторвалась от экрана своего мини-компьютера. — Не знаю, зачем ей могла понадобиться консультация у косметолога.

— Ей понадобилась консультация, чтобы пробраться сюда и убить его. Проверь ее паспорт, Пибоди. Посмотрим, где Долорес остановилась в нашем прекрасном городе.

Ева обошла комнату кругом.

— Чашки чистые. Она не села, не стала пить. — Ева подняла крышку серебряного кофейника и поморщилась. — Цветочный чай. Кто стал бы ее за это винить? Держу пари, она ничего не тронула без абсолютной необходимости и стерла свои отпечатки, когда покончила с ним. Эксперты не найдут ее отпечатков. Садится здесь. — Она указала на одно из кресел для посетителей, повернутых лицом к столу. — Ей надо высидеть консультацию, надо говорить и слушать. Надо чем-то заполнить тридцать минут, пока секретарша не уйдет на обед. Кстати, как она узнала, когда именно секретарша уходит на обед?

— Могла слышать ее разговор с Айконом, — ответила Пибоди.

— Нет, она знала заранее. Специально вызнала или воспользовалась внутренней информацией. Она была знакома с распорядком. Секретарша обедает до часа дня, это дает убийце большой запас времени сделать дело и отвалить до того, как тело будет обнаружено. Итак, она подходит к нему. — Ева обогнула стол. — Может, кокетничает с ним или рассказывает душещипательную историю о том, что у нее одна ноздря на миллиметр меньше другой. «Взгляните на мое лицо, доктор. Вы можете мне помочь?» И всаживает скальпель прямо ему в аорту. Тело мертво прежде, чем мозг успевает это осознать.

— Нет паспорта, выданного на имя Долорес Ночо-Кордовец, Даллас. Или на любую комбинацию этих имен.

— Да, здесь действовал профессионал, — пробормотала Ева. — Прогоним ее личико по Интерполу, когда вернемся в управление, вдруг нам повезет. Кто же мог заказать уважаемого доктора Уилфрида?

— А может, Уилл-младший?

— Вот с этого и начнем.

Кабинет Айкона был больше и современнее, чем у его отца. Вместо окон здесь была стена цельного стекла, за которой виднелась терраса, металлическая консоль заменяла традиционный письменный стол. Гостиную зону составляли два длинных низких дивана, экран-фантазия с меняющимися изображениями и хорошо оснащенный бар, содержащий, как заметила Ева, исключительно здоровые напитки. Никакого алкоголя, во всяком случае, на виду.

Здесь тоже были предметы искусства, причем над всем остальным доминировал один женский портрет. Высокая блондинка с безупречной фигурой, алебастровой кожей и сиреневыми глазами была облачена в длинное платье под цвет глаз, как будто плывущее вокруг нее, и держала в руке широкополую шляпу с пурпурными лентами. Она была окружена цветами, ее лицо, поражавшее своей красотой, светилось весельем.

— Моя жена. — Айкон откашлялся и кивком указал на портрет, который изучала Ева. — Отец заказал для меня этот портрет как подарок на свадьбу. Для Авриль он тоже был отцом. Не знаю, как мы это переживем.

— Она была пациенткой… клиенткой?

— Авриль… — Айкон с улыбкой взглянул на портрет. — Нет, у нее все от бога.

— Бог не поскупился. Доктор Айкон, вы знаете эту женщину? — Ева протянула ему распечатку фотографии, которую Пибоди вывела на экране своего компьютера.

— Нет, я ее не узнаю. Эта женщина убила моего отца? Но за что? Боже милостивый, за что?

— Мы точно не знаем, убила ли она кого-нибудь, но у нас есть основания полагать, что она, по крайней мере, последняя видела его живым. Она представилась как гражданка Испании, жительница Барселоны. У вас или вашего отца есть связи в этой стране?

— У нас есть клиенты по всему миру. У нас нет отделения в Барселоне, но я — как и мой отец — консультирую повсюду, если дело этого требует.

— Доктор Айкон, такая клиника, как ваша, с ее многочисленными отделениями, должна получать значительные доходы.

— Так и есть.

— Ваш отец был весьма состоятельным человеком.

— Без сомнения.

— А вы его единственный сын. Его наследник, я полагаю.

В кабинете повисло молчание. Медленно, с большой осторожностью Айкон опустился в кресло.

— Вы думаете, я мог убить своего родного отца из-за денег.

— Дело будет двигаться быстрее, если мы с самого начала исследуем и отвергнем эту версию.

— Я и сам весьма состоятельный человек, уже сейчас. — Голос Айкона был полон яда, его лицо побагровело. — Да, я унаследую куда больше, чем имею сейчас, равно как и моя жена, и мои дети. Значительные суммы получат также различные благотворительные организации и Фонд Уилфрида Б. Айкона. Я немедленно потребую, чтобы ведение дела было передоверено другому следователю.

— Ваше право, — отозвалась Ева, — но вы его не получите. А если бы и получили, вам будут заданы те же самые вопросы. Если хотите, чтобы убийца вашего отца предстал перед судом, доктор Айкон, вы будете со мной сотрудничать.

— Я хочу, чтобы вы нашли эту женщину, эту Кордовец. Я хочу увидеть ее лицо, посмотреть ей в глаза. Узнать, почему… — Он запнулся, покачал головой. — Я любил своего отца. Всем, что у меня есть, всем, что я есть, я обязан ему. Кто-то отнял его у меня, у его внуков. У этого мира.

— Вас не смущает, что вас называют «доктор Уилл» вместо полного имени и звания?

— О, ради всего святого! — На этот раз он закрыл лицо руками. — Нет. Только служащие называют меня так. Это удобно, меньше путаницы.

«А теперь всякая путаница окончательно устранена, — подумала Ева. — Но если доктор Уилл задумал, спланировал и оплатил убийство своего отца, он зря теряет время в медицине. Ему бы в кино сниматься».

— В вашей отрасли высокая конкуренция, — произнесла Ева вслух. — Может быть, по какой-то причине кто-то решил устранить одного из успешных конкурентов?

— Мне такие причины не приходят в голову. — Он так и сидел, закрыв лицо руками. — У меня вообще голова не работает. Я хочу вернуться к жене и детям. Но эта клиника будет продолжать работать и без моего отца. Он построил ее на века, он смотрел в будущее. Он всегда смотрел вперед. Никто ничего не выигрывает от его смерти. Никто. Ничего.

«Всегда что-то есть, — размышляла Ева, пока они возвращались в управление. — Злоба, финансовая выгода, острые ощущения, эмоциональное удовлетворение. Убийство всегда сулит вознаграждение. Иначе с какой стати оно остается таким популярным средством?»

— Что мы имеем, Пибоди?

— Уважаемый, глубоко почитаемый медик, один из отцов пластической хирургии, убит одним точным и хладнокровным ударом в своем собственном кабинете. Кабинет расположен в медицинском центре, снабженном солидной охранной системой. Нашей основной подозреваемой является женщина, которая вошла в этот кабинет, записавшись на прием, и спокойно вышла оттуда по истечении времени консультации. Хотя она представилась гражданкой и постоянной жительницей Испании, зарегистрированный паспорт отсутствует. Указанный в записи адрес оказался несуществующим.

— Выводы?

— Наша основная подозреваемая является профессионалом или талантливой любительницей. Она использовала фальшивое имя и ложную информацию для проникновения в кабинет жертвы. Мотив пока туманен.

— Туманен?

— Ну да. Звучит клево, гораздо лучше, чем «неизвестен». Ну, вроде как мы должны рассеять туман, чтобы его увидеть.

— Как она пронесла оружие через охрану?

— Ну… — Пибоди с живым интересом наблюдала сквозь залитое дождем окно за подвижной рекламой, сулившей путевки на залитые солнцем пляжи по принципу «Все включено». — Всегда есть способ обойти охрану, но зачем же рисковать? В таком месте скальпелей — лопатой не перекидать. А может, у нее здесь сообщник, может, это он все для нее оставил в условленном месте? А может, она приходила раньше, притырила скальпель и сама его спрятала. Да, охрана у них крепкая, но, с другой стороны, проблемы с частной сферой. Никаких камер слежения в палатах пациентов и даже в коридорах.

— У них есть зоны для пациентов, зоны ожидания, магазин сувениров, служебные зоны, операционные, смотровые, пункт скорой помощи. Вся эта чертова контора — сплошной лабиринт. Кто решил войти, пырнуть старика в сердце и выйти, тому одной наглости мало. Тут нужна подготовка. Она знала планировку. Она была там раньше или тренировалась до чертиков на симуляторах.

Пробившись сквозь томительно медленное уличное движение, Ева въехала в гараж Центрального управления полиции.

— Я хочу просмотреть диски с записями слежения. Мы прогоним нашу подозреваемую по архивам Интерпола, поработаем с фото. Может, всплывет имя или кличка. Мне нужна полная история убитого и финансовое положение сына, полная картина. Надо вывести сына за рамки расследования. Или оставить. Может, мы найдем недавно сделанные переводы крупных, неизвестно откуда взявшихся денежных сумм.

— Он этого не делал, Даллас.

— Нет. — Ева запарковалась и вышла из машины. — Он этого не делал, но мы его все равно проверим. Побеседуем с коллегами, светскими знакомыми, любовницами, бывшими любовницами. В этом деле главное — добраться до мотива. — Она прислонилась к стенке лифта, пока они поднимались. — Люди обожают подавать в суд на докторов или хотя бы просто собачиться, жаловаться на них. Тем более речь идет о косметологии: сплошная вкусовщина. Тут никто не вылезет чистеньким. Где-то, когда-то на протяжении своей карьеры он запорол работу, или клиент остался недоволен. Может, у него кто-то помер под ножом, а скорбящая семья на него ополчилась. Вся эта история пахнет расплатой. Убийство медицинским инструментом. Похоже на символ. Рана в сердце — это тоже символично.

— Будь это такого рода расплата, мне показалось бы куда более символичным, если бы ему порезали лицо или другие части тела, пострадавшие при операции.

— Хотела бы я с тобой не согласиться, но ты права…

Полицейские, лаборанты и бог знает кто еще начали набиваться в лифт, когда они достигли второго уровня, то есть первого наземного этажа. К тому времени как они добрались до пятого, Ева решила, что с нее хватит. Она локтями проложила себе путь наружу и вскочила на эскалатор.

— Погодите. Мне надо подкрепиться.

Соскочив с эскалатора, Пибоди устремилась к ближайщему автомату. Ева задумчиво последовала на ней.

— Купи мне что-нибудь.

— Что именно?

— Ну, не знаю, что-нибудь. — Сдвинув брови, Ева перебирала в уме предложенные предметы. «Как это получилось, что в логове полицейских предлагается на продажу столько всякой оздоровительной дряни? Полицейским не нужна оздоровительная дрянь. Никто на свете лучше полицейских не знает, что вечной жизни нет». — Ну, может, вот эту штуку. Трубочку с начинкой.

— «Вперед с тянучкой»?

— И откуда они берут все эти дурацкие названия? Даже есть неловко. Да, вот эту штуку. Трубочку.

— А вы все еще избегаете этих автоматов? Так и не наладили связь?

Ева старательно держала руки в карманах, пока Пибоди совала в автомат кредитки и набирала на панели код выбранных предметов.

— Если я работаю через посредника, никто не страдает. Если я сама начну разбираться с одним из этих гадов, один из нас будет уничтожен.

— Надо же, сколько злости! А ведь это всего лишь неживой предмет, выдающий за деньги «Вперед с тянучкой».

— Напрасно ты думаешь, что он неживой, Пибоди. Нет, они все живые, они живут и копят свои злобные мысли. А всему остальному не верь.

Вы выбрали два батончика «Вперед с тянучкой». Это великолепное хрустящее угощение с мягкой начинкой. Полный вперед!

— Вот видишь, — зловеще проговорила Ева, когда автомат начал перечислять ингредиенты и их калорийную ценность.

— Да, мне бы тоже хотелось, чтобы он заткнулся к чертям собачьим и не давил мне на психику с этими калориями. — Пибоди передала один батончик Еве. — Но это не злая воля, Даллас, это запрограммировано. Они не живут и не думают.

— Они хотят, чтобы ты в это верила. А на самом деле они общаются друг с другом через свои хитрые панельки и встроенные микрочипы. И очень может быть, что они сговариваются уничтожить человечество. Когда-нибудь вопрос встанет так: или они, или мы.

— Вы нарочно меня пугаете, лейтенант!

— Попомни мои слова, я тебя предупредила.

Ева надкусила свой батончик, и они направились в отдел убийств.

Тут они разделили обязанности. Пибоди села за свой стол в «загоне», а Ева скрылась в своем кабинете.

Она немного постояла на пороге, изучая его, пока жевала батончик. Здесь было ровно столько места, сколько нужно, чтобы втиснуть ее письменный стол и кресло, шаткий стул для посетителей и шкафчик с картотекой. И еще здесь было окошко размером немногим больше картотечного ящика.

Личные вещи? Ну что ж, тут был ее новый тайник со сладостями, до сих пор — насколько она могла судить — не обнаруженный зловредным вором, отравлявшим ей существование. И еще у нее был чертик на резинке, которым она иногда играла, пока обдумывала свои проблемы. Разумеется, за запертой дверью.

Ева была довольна своим кабинетом. Ей ничего большего не требовалось. Зачем ей, к примеру, кабинет размером хотя бы в половину того, что было у Айконов, отца и сына? Будь у нее тут больше места, еще больше народу приходило бы сюда морочить ей голову. И как же ей тогда работать? Как что-нибудь успеть?

«Просторное помещение, — решила она, — это еще один символ. Я преуспеваю, вот откуда у меня все это пространство. Айконы, по-видимому, именно так и думали. Рорк тоже», — вынуждена была признать Ева. Он обожал простор и наполнял его своими любимыми игрушками.

Он поднялся с самого низа, как и она. Просто у них, судя по всему, разные способы компенсировать то, что им было недодано в детстве. Он привозил ей подарки из каждой деловой поездки. Он всегда находил время на покупки, и его как будто забавляло ее смущение, а она не знала, что ей делать с этим непрерывно льющимся на нее дождем подарков.

«А как насчет Уилфрида Б. Айкона? — задумалась Ева. — Откуда он родом? Какой у него механизм компенсации? Каковы его символы?»

Ева села за стол, включила компьютер и начала процесс изучения личности убитого. Пока компьютер собирал данные, она позвонила Райану Фини, капитану Отдела электронного сыска.

Его лицо, напоминающее морду добродушного сенбернара, появилось на экране видеотелефона. Седеющие рыжие волосы, как всегда, стояли торчком, рубашка выглядела так, будто он в ней спал. Почему-то эти детали всегда производили на Еву умиротворяющее впечатление.

— Мне надо кое-что прокачать через файлы Интерпола, — сказала она ему. — Сегодня утром у себя в кабинете отдал концы один хирург, крупный дока по пластике лица и тела. Судя по всему, его последнее свидание — это и есть наша ставка. Женщина под тридцать, имя и адрес, кстати, адрес в Барселоне, Испания…

— Оле, — мрачно проскрежетал он, и она улыбнулась.

— Бог мой, Фини, я и не знала, что ты говоришь по-испански.

— Проводил отпуск на твоей вилле в Мексике, кой-чего поднабрался.

— Ладно, как ты назовешь меткий удар маленьким лезвием с точным попаданием в сердце?

— Оле.

— Буду знать. Короче, нет паспорта, выписанного на имя Долорес Ночо-Кордовец. Адресок в солнечной Испании фальшивый. Проскользнула как уж сквозь тяжелую охрану.

— Думаешь, профессионал?

— Есть такое дело, но с мотивом туговато. Ничего на горизонте не видать. Может, кто-то из твоих парней найдет ее по системе или по картинке.

— Перебрось мне картинку, посмотрим, что мы сможем сделать.

— Ценю. Сейчас переброшу.

Ева отключилась, послала электронной почтой фотографию с удостоверения личности, потом, суеверно скрестив пальцы на счастье, чтобы ее компьютер не дал сбой на двойном задании, вставила диск с камеры слежения в прорезь для просмотра.

Заварив себе кофе, она стала прихлебывать потихоньку и просматривать запись.

— Вот ты какая, — пробормотала она, глядя, как женщина, известная ей под именем Долорес, подходит к посту охраны на первом этаже. На ней были обтягивающие брючки и облегающий жакет, и то и другое жгуче-красного цвета. И того же цвета «лодочки» на каблуках в милю высотой. — Не боишься, что тебя заметят, да, Долорес?

Ее отливающие атласом волосы цвета воронова крыла свободно ниспадали на плечи роскошными волнами. Скулы, острые, как стекло, полные, чувственные губы, тоже ослепительно красные, глаза под тяжелыми веками почти того же цвета, что и волосы.

Она прошла через охрану — сканирование сумки, сканирование тела — без задоринки и легким шагом, слегка покачивая бедрами, продолжила путь к лифту, который поднимет ее на сорок пятый этаж, в кабинет Айкона.

Никаких колебаний, отметила Ева, и никакой спешки. Никаких попыток скрыться, ускользнуть, заслониться от камеры. Ни капельки пота. Она была холодна, как коктейль «Маргарита», который пьют под красивым пляжным зонтиком на тропическом острове.

Ева включила диск из лифта и стала наблюдать, как женщина поднимается. Она была невозмутима, не дергалась, не останавливалась по пути, спокойно вышла на нужном этаже. Подошла к стойке администратора, поговорила с ним, поставила подпись в журнале, а потом все также невозмутимо направилась в находившуюся неподалеку дамскую комнату.

В дамскую комнату, где камер нет, сообразила Ева. Либо она взяла там оружие, которое кто-то для нее оставил, либо вытащила его из сумки или из своей одежды, где оно было так ловко замаскировано, что сканеры его не засекли.

Нет, скорее всего, она взяла его из тайника в туалете, решила Ева. Значит, у нее есть сообщник внутри. Кто-то, желавший смерти знаменитому доктору.

Прошло почти три минуты, и Долорес вышла. Теперь она прошла прямо в приемную, села, перекинула ногу на ногу и начала перелистывать какой-то иллюстрированный журнал.

Не успела она углубиться в чтение, как Пия вышла через двойные двери и пригласила ее в кабинет Айкона.

Ева проследила, как закрываются двери, увидела, как секретарша занимает место за своим столом. Следя за отсчетом времени, она прокрутила запись до полудня, когда секретарша взяла сумочку из ящика в столе, надела жакет и ушла на обед.

Шесть минут спустя Долорес вышла так же непринужденно, как и вошла. На ее лице не было ни волнения, ни удовлетворения, ни вины, ни страха.

Она миновала стойку администратора, не повернув головы и не замедлив шага, спустилась, прошла через охрану и вышла из здания на улицу. И растворилась в воздухе, подумала Ева.

Если она не была профессионалом, ей следовало подумать о смене профессии.

Больше никто не входил в кабинет Айкона, пока секретарша не вернулась с обеда.

Ева налила себе вторую чашку кофе и принялась читать обширные данные по Уилфриду Б. Айкону.

— Этот старик был святым! — сказала она Пибоди. — Из скромной семьи, сделал себя сам. Его родители были врачами, устраивали клиники в отсталых странах третьего мира. Его мать получила тяжелые ожоги, спасая детей из горящего дома. Она выжила, но была обезображена.

— И поэтому он занялся пластической хирургией, — закончила за нее Пибоди.

— Очевидно, это обстоятельство на него повлияло. Он сам работал в передвижной клинике некоторое время ездил по Европе, помогал в разных местах разгребать последствия беспорядков. Именно там погибла его жена, она была добровольцем. Его сын стал врачом, окончил медицинский факультет Гарварда в двадцать один год.

— Крутой взлет!

— И не говори. Айкон-старший работал вместе со своими родителями, но его не было рядом в тот раз, когда его мать обгорела. Сам Айкон спустя годы чудом избежал смерти, когда убили его жену. Он был в другой части Лондона.

— То ли ему крупно везло, то ли крупно не везло, это с какой стороны смотреть.

— Да уж! Он уже был вдовцом к тому времени, когда вплотную занялся восстановительной хирургией. Несчастье с матерью подтолкнуло его к тому, чтобы сделать это своей профессией. Мамаша его была, как говорят, сногсшибательной красоткой, я вытащила ее фото из файла. Там есть ее фотографии, сделанные и после пожара: жуткое зрелище. Врачи спасли ей жизнь и изрядно поработали над ней, но так и не смогли вернуть прежний вид. Она покончила с собой три года спустя, — продолжала Ева. — Итак, Айкон впоследствии посвятил себя восстановительной хирургии и продолжил доброе дело своих родителей: стал добровольцем во время печально известных городских войн XXI века. Потерял жену, один воспитывал сына, посвятил свою жизнь медицине, брался за то, что другие считали безнадежными случаями, часто при этом отказывался от гонорара, преподавал, читал лекции, жертвовал деньги на благотворительность, творил чудеса и кормил голодных хлебом и рыбой из неиссякающей корзины.

— Про голодных вы ведь придумали, да?

— Это не я придумала, это, по-моему, он кое-что придумал. Ни один врач не может практиковать свыше пятидесяти лет и ни разу не проколоться. Нет, на него тоже подавали в суд за неправильное лечение, но количество таких исков гораздо ниже среднестатистического. Гораздо ниже, чем можно было ожидать в его сфере медицинской практики.

— По-моему, вы культивируете в душе предубеждение, Даллас. Я не ошибаюсь?

— Никакого предубеждения против Него у меня нет. Просто мне кажется, что все это туфта. В пластической хирургии иски сами собой вырастают как из-под земли, а в его практике их практически нет. Мертвый штиль. Не могу найти ни пятнышка в его биографии. Никаких связей с политиками и высокопоставленными людьми, которые могли бы оправдать заказ на его устранение. В его прошлом не было ни азартных игр, ни шлюх, ни наркоты, ни приставаний к пациенткам. Ничего!

— Бывают же просто хорошие люди.

— Такие хорошие отращивают крылышки и нимб над головой. — Ева постучала по дискам с файлами. — Там наверняка что-то есть. У каждого свои глубоко запрятанные тайны.

— Мне нравится ваш цинизм, шеф.

— А знаешь, что любопытно? Он был законным опекуном девочки, которая стала женой его сына. Ее мать, тоже врач, была убита во время волнений в Африке. Хансен, ее отец, художник, бросил семью вскоре после рождения Авриль. Впоследствии он был убит каким-то ревнивым мужем в Париже.

— Сколько трагедий на одну семью!

— То-то и оно. — Ева остановила машину перед городским особняком в Верхнем Уэст-Сайде, где младший Айкон обитал со своей семьей. — Есть над чем задуматься.

— Бывает, трагедии преследуют одну семью на протяжении поколений.

— Ты, помнится, в юности хипповала, Пибоди. Разве хиппи верят в карму?

— Конечно. — Пибоди вышла на тротуар. — Просто мы называем это космическим равновесием. — Она поднялась по ступенькам крыльца к старинной массивной двери. — Прямо дворец, — сказала она, ощупывая резную древесину, пока система охраны спрашивала их о цели визита.

— Лейтенант Даллас, детектив Пибоди. — Ева поднесла свой жетон к «глазку» сканера. — Департамент полиции Нью-Йорка. Мы хотим поговорить с доктором Айконом.

— Прошу подождать минуту, — раздалось в ответ.

Йен Макнаб, ас электронного отдела, был сожителем Пибоди и большой любовью всей ее жизни.

— Можешь его бросить и сменить на богатого доктора, — предложила Ева.

— Нет, не могу. Слишком сильно я люблю его тощую задницу. Смотрите, что он мне подарил. — Пибоди сунула руку за пазуху и вытащила кулон в виде трилистника.

— С чего это он?

— Чтобы отметить окончание физиотерапии и полное выздоровление после ранения при исполнении служебных обязанностей. Он говорит, что этот талисман оградит меня от новых ранений.

— Бронежилет оградил бы тебя еще лучше. — Увидев, что Пибоди уже готова надуться, Ева вспомнила, что партнерство, как дружба, налагает определенные обязанности. — Красивый, — добавила она, взяв в ладонь маленький талисман и поднося его к глазам. — Очень мило с его стороны.

— Макнаб всегда на высоте. — Пибоди заправила трилистник обратно за ворот рубашки. — А знаете, мне вроде как теплее становится, когда я его ношу.

Ева вспомнила о бриллианте величиной с детский кулачок. Она чувствовала себя глупо, ей было неловко, но ей тоже становилось теплее. Во всяком случае, с тех пор, как она привыкла к его весу.

Не к физическому весу, призналась она себе, к эмоциональному. Ей потребовалось время, чтобы привыкнуть к весу любовного талисмана.

Дверь открылась. Женщина с портрета стояла в дверном проеме, сноп золотистого света падал на нее сзади. Даже вспухшие от слез глаза не могли испортить ее невероятную красоту.

3

— Простите, что заставила вас ждать, да еще под дождем. — Ее голос соответствовал внешности — мелодичный и богатый обертонами, хотя и приглушенный горем. — Я Авриль Айкон. Входите, прошу вас.

Она отступила в вестибюль, освещенный хрустальным канделябром. В каждой хрустальной подвеске играл мягкий золотистый свет.

— Мой муж наверху, он отдыхает… наконец-то. Мне очень не хотелось бы его беспокоить.

— Нам очень жаль, что приходится тревожить вас в такой трудный час, — сказала Ева.

— Но… — Авриль с трудом заставила себя улыбнуться. — Я понимаю. Мои дети дома. Мы взяли их из школы, привезли домой. Я была с ними наверху. Им тоже очень тяжело, нам всем тяжело. — Она прижала руку к сердцу. — Вас не затруднит подняться на второй этаж? На первом мы принимаем гостей, но, мне кажется, это не подходящий случай.

— Без проблем.

— Семейная комната на втором этаже, — начала Авриль, поднимаясь по лестнице. — Не знаю, можно ли задавать такой вопрос… У вас появились новые сведения о том, кто убил Уилфрида?

— Расследование пока делает первые шаги, но проводится очень активно.

Добравшись до площадки второго этажа, Авриль оглянулась через плечо.

— Вы действительно говорите такие вещи?! Я думала это бывает только в детективных фильмах. Я обожаю детективные фильмы, — пояснила она. — Значит, полицейские и в жизни так говорят. Устраивайтесь, прошу вас. — Она провела их в гостиную, отделанную в лавандовых и зеленых тонах. — Могу я предложить вам чаю или кофе? Все, что хотите.

— Спасибо, ничего не нужно. Пожалуйста, позовите доктора Айкона, — попросила Ева. — Мы должны поговорить с вами обоими.

— Хорошо. Это займет несколько минут.

— Мило, — прокомментировала Пибоди, когда они остались одни. — Я думала, что будет изысканно, как на первом этаже, но тут мило и уютно.

Она огляделась, оценивая диваны, глубокие кресла, полки с семейными фотографиями и сувенирами. Целую стену занимал семейный портрет чуть ли не в полный рост. Айкон, его жена и двое прелестных детишек с улыбкой смотрели с портрета.

Ева подошла и прочла подпись в правом нижнем углу.

— Ее работа.

— Неплохо, даже талантливо… Я могла бы ее возненавидеть.

Ева обошла комнату кругом, изучая, оценивая, анализируя. Обстановка семейная, решила она, чувствуется влияние женщины. Настоящие книги с бумажными страницами, а не аудидиски, развлекательный центр, скрытый за декоративной панелью.

Все расставлено точно, все в полном порядке; как сценическая декорация.

— Судя по ее досье, она изучала изобразительное искусство в каком-то навороченном колледже. — Ева сунула руки в карманы. — Айкон-старший был назначен ее опекуном согласно последней воле ее матери, когда самой Авриль не было шести лет. Окончив колледж, она вышла замуж за Айкона-младшего. Первые полгода они прожили в Париже. Она стала профессиональным художником, у нее даже была одна персональная выставка, прошедшая с большим успехом.

— Это было до или после смерти ее отца?

— После. Потом они вернулись в Нью-Йорк, поселились в этом доме, у них родилось двое детей. После рождения первого ребенка она выбрала для себя роль домохозяйки. Она продолжает писать картины, в основном портреты, но редко берет заказы, а вырученные деньги передает в Фонд Айкона, сохраняя таким образом статус профессиональной матери.

— Как много данных вам удалось собрать за столь короткое время!

Ева лишь пожала плечами в ответ.

— Чиста, как стеклышко. Никакого уголовного досье, нет даже мелких административных правонарушений. Никаких предыдущих браков или совместного проживания, никаких внебрачных детей.

— Ну, если не считать погибших родителей и родственников мужа, можно сказать, что у нее идеальная жизнь.

Ева еще раз окинула взглядом комнату.

— Да, похоже на то.

Когда Айкон вошел в комнату, она как раз повернулась лицом к двери, в противном случае она бы его не увидела. Ковер был такой толстый, что абсолютно поглощал звук шагов. Дома он избавился от официального костюма и облачился в свободные брюки и пуловер. Но даже в этой домашней одежде он выглядел таким же подтянутым и элегантным, как и в костюме, отметила Ева.

Рорк тоже так умеет, подумала она. Даже в самой простой и свободной одежде он мог, при желании, излучать властность.

— Лейтенант! Детектив! Моя жена присоединится к нам через минуту. Она должна заглянуть к детям. Мы на сегодня отпустили прислугу.

Он подошел к напольному шкафчику, за дверцами которого, как оказалось, скрывалась кофеварка.

— Авриль сказала, что предложила вам напитки, но вы отказались. Я хочу выпить кофе. Если передумаете, могу угостить и вас.

— Кофе — это было бы прекрасно, спасибо. Мне черный.

— А мне сладкий и с молоком, — добавила Пибоди. — Спасибо, что согласились нас принять, доктор Айкон. Мы понимаем, как вам трудно.

— Скорее нереально. — Айкон запрограммировал кофеварку. — В клинике, в его кабинете, все было ужасно. Увидеть его убитым, знать, что ничего нельзя сделать, чтобы его вернуть… Но здесь, дома… — Он сокрушенно вздохнул и вытащил чашки. — Это похоже на кошмар. Мне все время кажется, что вот сейчас мой телефон зазвонит и отец спросит, почему бы нам всем не пообедать вместе в воскресенье.

— А вы часто обедали вместе? — спросила Ева.

— Да. — Он передал по чашке ей и Пибоди. — Раз в неделю, иногда два. Иногда он к нам заглядывал, чтобы навестить внуков. А та женщина? Вы нашли ту женщину?

— Мы ищем ее, доктор Айкон. Из записей следует, что все служащие, окружавшие вашего отца в клинике, работали с ним три года или больше. Может быть, был кто-то еще? Кто-то, кого он имел основания уволить? Или кто-то сам уволился со скандалом?

— Нет, ничего такого не было, насколько я помню.

— В некоторых случаях он работал с другими докторами и медицинским персоналом.

— Да, конечно. Бригада хирургов, психиатры, семейная служба и так далее.

— Вы не можете вспомнить кого-нибудь в этой сфере его деятельности, с кем у него могли быть проблемы или разногласия?

— Не могу. Он работал с самыми лучшими, потому что и сам делал свою работу превосходно. Он предоставлял своим пациентам наилучшие условия.

— И все-таки даже в его практике случались недовольные пациенты.

Айкон безрадостно улыбнулся.

— Всех удовлетворить невозможно, особенно когда за дело принимаются адвокаты. Но мой отец и я вслед за ним научились тщательно отбирать своих пациентов, заранее выпалывать тех, кто предъявляет завышенные требования, или тех, кто психологически склонен к сутяжничеству. К тому же, как я уже говорил, мой отец в последнее время почти не практиковал.

— Он консультировал женщину, которая назвалась Долорес Ночо-Кордовец. Мне нужны его записи.

— Да. — Айкон тяжело вздохнул. — Наши адвокаты этим недовольны, они просят меня подождать, пока не примут свои меры. Но Авриль убедила меня, что глупо в такой момент думать о юридических тонкостях. Я распорядился, чтобы вам отдали записи отца. Позвольте напомнить вам, лейтенант, что их содержание глубоко конфиденциально.

— Если только это не имеет отношения к убийству, меня не интересует, кто делал у вас подтяжку подбородка.

— Извините, что я так задержалась. — Авриль поспешно вошла в комнату. — Дети требовали моего внимания. О, вы все-таки решили выпить кофе! Прекрасно.

Она села рядом с мужем, взяла его за руку.

— Миссис Айкон, вы проводили много времени в обществе своего свекра в течение многих лет.

— Да, он был моим опекуном. Он был мне как отец. — Она крепко сжала губы. — Он был необыкновенным человеком.

— Вам не приходит в голову, кто мог бы желать ему смерти?

— Представить себе не могу. Кто мог убить человека, столь преданного жизни?

— Вам не показалось, что он был чем-нибудь озабочен в последнее время? Встревожен? Расстроен?

Авриль покачала головой, взглянула на мужа.

— Три дня назад мы ужинали здесь с ним вместе, он был в прекрасном настроении.

— Миссис Айкон, вы узнаете эту женщину? — Ева вытащила из портфеля с файлами распечатку идентификационной фотографии и протянула ей.

— Это она… — Рука Авриль задрожала, и Ева сразу насторожилась. — Она его убила? Эта женщина убила Уилфрида? — Слезы навернулись ей на глаза. — Она молода, красива. Она не похожа на человека, который мог… Извините.

Она вернула фотографию и отерла слезы со щек.

— Хотела бы я помочь… Надеюсь, когда вы найдете ее, вы спросите ее, зачем… Надеюсь… — Она вновь умолкла, прижала пальцы к губам, сделала заметное усилие, чтобы овладеть собой. — Надеюсь, вы спросите ее, зачем она это сделала. Мы имеем право знать. Весь мир имеет право знать.

Апартаменты Айкона-старшего находились на шестьдесят пятом этаже небоскреба, в трех кварталах от дома его сына и в пяти кварталах от клиники, которую он построил. При желании до нее можно было дойти пешком.

В квартиру их впустила консьержка, назвавшая себя Донателлой.

— Я поверить не могла, когда услышала, просто поверить не могла! — Ей было лет сорок, по оценке Евы, но она была в отличной форме, подтянутая и стройная, в хорошем черном костюме. — Доктор Айкон был лучшим из людей! Такой внимательный, доброжелательный! Я здесь десять лет проработала, последние три года консьержкой. Ни разу не слыхала, чтобы хоть кто-то отозвался о нем дурно. Ни единого слова!

— Кто-то не просто отозвался о нем дурно, кто-то пошел гораздо дальше. У него было много посетителей?

Женщина заколебалась.

— Ну, при сложившихся обстоятельствах, надеюсь, вы не сочтете это сплетнями. Да, он много общался. Его родные, конечно, навещали его регулярно. Поодиночке и все вместе. Он иногда давал здесь небольшие званые обеды для друзей и коллег, но чаще использовал для этой цели дом своего сына. И он любил общество женщин.

Ева кивнула Пибоди, и та извлекла фотографию.

— Как насчет вот этой? — спросила она. Консьержка внимательно изучила фотографию.

— Нет, извините. Вообще-то, это его тип, если вы меня понимаете. Он любил красоту и молодость. В каком-то смысле это была его профессия. Красивые люди. Он помогал им сохранить молодость и красоту. Я хочу сказать, он добивался поразительных результатов с жертвами увечий. Просто поразительных.

— Вы ведете учет посетителей? — спросила Ева.

— К сожалению, нет. Мы, разумеется, проверяем посетителей, звоним жильцу и спрашиваем, ждет ли он гостя. Но мы не требуем, чтобы они где-то расписывались, если только речь не идет о доставке товаров на дом.

— Он много получал товаров на дом?

— Не больше, чем любой другой.

— Нам не помешала бы копия его доставок за последние шестьдесят дней, а также диски системы наблюдения за последние две недели.

Донателла поморщилась.

— Мне было бы гораздо проще предоставить вам диски, если вы оформите официальный запрос через администрацию дома. Я могу связаться с ними для вас прямо сейчас. Компания «Нью-Йорк Менеджмент».

Название компании показалось Еве смутно знакомым.

— Кто владеет зданием?

— Вообще-то, владелец — «Рорк Индастриз», и…

— Ладно, неважно, — поспешно прервала ее Ева, услышав, как Пибоди прыснула у нее за спиной, — я сама об этом позабочусь. Кто убирает в квартире?

— Доктор Айкон не держал прислуги в квартире — живой или механической. Он пользовался услугами, которые предоставляет администрация дома, в частности механического уборщика. Пользовался им ежедневно. Он предпочитал механическую уборку.

— Хорошо. Нам нужно осмотреть квартиру. Родственники дали свое согласие.

— Да, проходите. Не буду вам мешать.

— Это прекрасный дом, — заметила Пибоди, когда дверь за консьержкой закрылась. — Знаете, вам стоило бы заставить Рорка сделать для вас карту своих владений, чтоб вы знали заранее и не спрашивали.

— Да, только карты мне и не хватает. Он покупает или продает все это добро каждые десять минут с неприличной выгодой для себя. И попрошу — никаких смешков при свидетелях!

— Извините.

«Места много, — отметила Ева. — Кажется, это называется модульной планировкой». Гостиная, столовая, рекреационная зона — и все в одной большой комнате. Никаких дверей, если не считать единственной, как она предположила, двери в ванную. Наверху был еще один уровень: спальня, комната для гостей и кабинет. При желании стены можно было выдвинуть из пазух в стенах.

Почему-то при мысли об этом Еве стало не по себе.

— Давай все осмотрим. Первый уровень, потом второй, — решила она. — Проверь телефоны на входящие и исходящие за последние трое суток. Просмотри электронную и голосовую почту. Потом, если потребуется, попросим мальчиков из ОЭС копнуть глубже.

«Пространство, — думала Ева, принимаясь за работу, — и высота. Похоже, богатые ценят и то и другое». Лично ей не понравилось бы работать на шестьдесят пятом этаже, где окна заменяла стеклянная стена, за которой далеко-далеко внизу сновали машины, передвигались люди, кипела жизнь. Ощущение, наверное, такое, словно висишь в воздухе высоко над землей.

Она повернулась спиной к окнам и стала осматривать гардероб, пока Пибоди выдвигала ящики комода. Три дорогих пальто, несколько курток, шесть шарфов — шелковых и кашемировых, три черных зонта и четыре пары перчаток — две пары черных, одна бежевая и одна серая.

На телефонном аппарате нижнего уровня обнаружился записанный разговор с внучкой, собиравшей деньги по подписке на спасение бездомного щенка, а затем и разговор с невесткой.

На верхнем уровне Ева нашла на месте гостевой комнаты просторную гардеробную, отделенную от хозяйской спальни раздвижной стенкой матового стекла.

— Господи! — Вместе с Пибоди она стояла и оглядывала огромное помещение, разделенное на полки открытые и выдвижные, штанги и круглые вращающиеся стойки с вешалками. — Не меньше, чем у Рорка.

— Это сексуальный эвфемизм? — осведомилась Пибоди, и на этот раз Ева прыснула со смеху. — Старик любил приодеться. Держу пари, тут не меньше сотни костюмов.

— Ты посмотри, как тут все подобрано. Цвет, материал, стиль. Держу пари, наш психолог Мира была бы в восторге, попадись ей экземпляр, настолько зацикленный на одежде.

«Пожалуй, и вправду следует посоветоваться с доктором Мирой, запросить психологический портрет, — подумала Ева. — Поймешь жертву, поймаешь убийцу».

Повернувшись, она увидела, что в стеклянную стену, зеркальную изнутри, вмонтирован туалетный стол, оборудованный множеством приспособлений для ухода за лицом и телом.

— Внешность, — сказала она. — Для него это главное. В личном и профессиональном плане. Взять хотя бы его дом. Все на своих местах, идеальный порядок. Все подобрано по цвету.

— Его жилое пространство оформлено прекрасно. Безупречный вкус во всем. Первоклассное городское жилье. Высшая степень комфорта.

— Да, красота и безупречность во всем: таков этот старик.

Ева вернулась в спальню и выдвинула ящик тумбочки возле кровати. Она нашла плеер и три аудиокниги, несколько неиспользованных мемокубиков. Вторая тумбочка, с другой стороны кровати, была пуста.

— Сексуальных игрушек нет, — прокомментировала она.

— Ну а вы что хотели? — Пибоди даже слегка смутилась.

— Здоровый, привлекательный мужчина, мог прожить лет до ста, даже больше.

Ева прошла в хозяйскую ванную. Здесь была ванна джакузи, просторная душевая кабина, облицованная целомудренно-белой плиткой, отдельная сушильная кабина, темно-серые прилавки, на одном из которых красовался целый маленький садик ярких цветов в блестящих черных горшках.

Кроме того, здесь стояли две статуэтки — обнаженные женские фигуры, высокие и стройные, с прекрасными лицами.

Целая стена была занята зеркалами.

— Старику нравилось любоваться собой, проверять, все ли в порядке. Все должно было быть безупречно. — Ева просмотрела содержимое выдвижных ящиков и шкафчика на стене.

— Шикарный парфюм, лосьоны, притирания, обычные медикаменты и патентованные средства для продления молодости. Он заботился о своей внешности. Можно даже сказать, что он был помешан на этом.

— Это уж ясно, — заметила Пибоди. — Вы считаете одержимым всякого, кто прихорашивается перед зеркалом больше пяти минут.

— Тут ключевое слово «прихорашивается». Оно все объясняет. Как бы то ни было, мы скажем, что он был чрезвычайно внимателен к своему здоровью и внешности. И ему нравилось видеть вокруг себя обнаженных женщин… хотя бы в виде произведений искусства. Но сексуального подтекста здесь нет, во всяком случае, в последнее время. Ни сексуальных игрушек, ни порнофильмов или журналов. Все чисто.

— Многие люди отодвигают секс на заднюю конфорку по достижении определенного возраста.

— Тем хуже для них.

Ева вернулась из ванной в спальню. Другая стена спальни отделяла ее от прекрасно оборудованного домашнего спортзала, рядом был кабинет. Ева попробовала включить компьютер.

— Тут нужен код доступа. Логично. Пусть ОЭС с ним поиграет. А мы заберем в управление все диски для просмотра. И опять все на своих местах, — пробормотала она себе под нос. — Все разложено по полочкам. Все чисто, разумно, аккуратно, стильно. Похоже на голографию.

— Да, в дизайнерских конторах посетителям предлагают поиграть в такие мульки с голограммами. Это называется «Создай дом своей мечты». — Пибоди покосилась на Еву. — Ну, я иногда в них играю. Вам-то хорошо, вы просто живете в доме своей мечты.

— Смотри сюда. — Ева подошла к «шведской стенке». — Вот смотри, как он жил. По утрам вставал… я думаю, рано. Полчаса на тренажерах — хотел быть в хорошей форме. Потом под душ. Потом массаж, разные там лосьоны и кремы. Перед зеркалами вертелся на все триста шестьдесят градусов, проверял, не отвисло ли где-нибудь что-нибудь. Потом принимал свои ежедневные лекарства, спускался вниз, съедал свой завтрак — исключительно здоровая пища! — и читал газету или какой-нибудь медицинский журнал. Может, смотрел новости по телевизору. Потом возвращался сюда, телик оставлял включенным, пока выбирал себе костюмчик под настроение. Потом, как ты говоришь, «прихорашивался». Проверял по ежедневнику, какие дела назначены. Ну, в зависимости от этого мог немного поработать здесь или отправиться прямо в клинику. Как правило, ходил туда пешком, если только погода позволяла.

— Или паковал чемодан, брал портфель и вызывал такси до аэропорта, — вставила Пибоди. — Он консультировал, читал лекции. Значит, разъезжал.

— Да, верно. Ездил он с комфортом, ел в хороших ресторанах, любовался видами. Да, иногда он консультировал, читал лекции, заседал в каких-то там правлениях. Пару раз в неделю навещал семью. Иногда выпивал по коктейлю или ужинал с дамой. Или с компаньоном по бизнесу. Возвращался в этот, как ты его называешь, «дом своей мечты», немного читал в постели и бай-бай.

— У него была хорошая жизнь.

— Да, похоже на то. Но чем он занимался?

— Вы только что сказали…

— Этого мало, Пибоди. Этот парень — крупная шишка. Большие мозги. Он основывает клиники, создает всякие там фонды, двигает вперед науку в своем секторе чуть ли не в одиночку. А теперь что? Он лишь изредка принимает клиентов, иногда консультирует, иногда выезжает куда-нибудь на лекцию. Играет с внуками пару раз в неделю. Этого мало, — повторила Ева, качая головой. — Разве это жизнь? А где же адреналин? Никаких признаков сексуальной активности. Никакого спортивного инвентаря, одни тренажеры. Ничего похожего на хобби. Ничто в его данных не указывает на какой-либо интерес в этом роде. Он не играет в гольф, не играет в тихие игры для пенсионеров. Практически он только перебирает бумажки и покупает костюмы. Ему нужно что-то еще.

— Что, например?

— Ну, не знаю. — Ева отвернулась и, хмурясь, оглядела кабинет. — Что-нибудь. Свяжись с электронным отделом. Я хочу знать, что у него в компьютере.

Скорее по привычке, чем по необходимости, Ева отправилась в морг. Морриса, старшего судмедэксперта, она нашла возле пищевых автоматов в вестибюле. Ева не поверила своим глазам, но он явно заигрывал с какой-то роскошной пышнотелой блондинкой.

Хотя она вовсю строила глазки и колыхала формами, Ева сразу признала в ней копа. Они прервали свой захватывающий разговор и повернулись к ней, когда она подошла. Глаза обоих горели возбуждением.

Ее это насторожило и даже встревожило.

— Привет, Моррис!

— Привет, Даллас! Навещаешь своих мертвецов?

— Нет, мне просто нравится здешняя праздничная атмосфера. Обожаю групповуху.

Он улыбнулся.

— Лейтенант Даллас, детектив Колтрейн, недавно переведенная в наш прекрасный город из Саванны.

— Детектив!

— Я здесь всего пару недель, а уже наслышана о вас, лейтенант. — Голос у нее был тягучий, как мед, а в голубых глазах можно было утонуть. — Рада с вами познакомиться.

— Угу. Моя напарница, детектив Пибоди.

— Добро пожаловать в Нью-Йорк!

— Да, тут все не так, как дома. Ну ладно, мне пора. Спасибо, что уделили мне время, доктор Моррис. И спасибо за кока-колу.

Она вытянула жестянку из автомата, еще раз взмахнула своими обалденными ресницами на прощанье и плавно отчалила.

— Цветок магнолии, — вздохнул Моррис. — В полном цвету.

— А ты, я смотрю, уже накачался нектаром, как пчелка.

— Да я только пригубил самую малость. Обычно я стараюсь обходить копов стороной в этом плане, но тут, пожалуй, сделаю исключение.

— Я тебе строить глазки не собираюсь, но это еще не значит, что ты не можешь угостить меня выпивкой.

Он усмехнулся ей.

— Кофе?

— Мне еще пожить охота, а здешний кофе — чистая отрава. Пепси. И то же самое моей напарнице. Кстати, она тоже не будет строить тебе глазки. Да, ей диетическую. Пибоди у нас вечно на диете.

Моррис заказал две банки.

— Между прочим, ее зовут Амарилис.

— Ни фига себе!

— Уменьшительное — Амми.

— Моррис, меня сейчас стошнит.

Он бросил ей банку, передал вторую Пибоди.

— Пошли навестим твоего мертвеца. Тебе сразу полегчает.

Моррис прошел вперед. Как всегда, он был элегантен. На нем был костюм цвета грецкого ореха с тускло-золотистой рубашкой. Две длинные косички, перехваченные желтой лентой, были уложены одна поверх другой на затылке.

Этот щегольской наряд удивительно шел к его резким чертам и живым черным глазам.

Они прошли через двойные двери в хранилище. Моррис подошел к стене с ящиками и выдвинул один, выпустив при этом ледяное облачко.

— Доктор Уилфрид Б. Айкон, известный также как Икона [4] . Он был блестящим врачом.

— Ты его знал?

— Я посещал его лекции много лет назад. Завораживающее зрелище. И, конечно, знал о его успехах. Как видишь, у нас тут мужчина приблизительно восьмидесяти лет. Превосходный мышечный тонус. Единственное проникающее ранение аорты. Обычный хирургический скальпель. — Моррис включил экран монитора, чтобы показать ей рану и окружающую зону в увеличении. — Один прокол, прямо в яблочко. Оборонительных ранений нет. Токсикологический анализ показал полное отсутствие наркотиков. Основные витамины, биологические добавки. Последний прием пищи приблизительно за пять часов до смерти. Булочка из цельной пшеницы, четыре унции [5] натурального, свежевыжатого апельсинового сока, чай из розовых лепестков, банан и немного малины. Ваш доктор был поклонником собственной отрасли медицины, подвергся нескольким пластическим операциям на лице и теле. Судя по состоянию мышц, придавал большое значение работе над своим здоровьем и моложавым видом. — Долго он умирал?

— Минуту-две, не больше. Он умер практически мгновенно.

— Даже при наличии острого скальпеля нужна недюжинная сила, не говоря уж о точности, чтобы проткнуть костюм, рубашку, плоть и попасть прямо в сердце.

— Верно. Тот, кто это сделал, подобрался к нему вплотную, а главное, точно знал, что он делает.

— Учту. «Чистильщики» на месте ничего не нашли. Все это заведение каждую ночь подвергается влажной уборке. Никаких отпечатков на оружии. Покрыто защитным слоем. — Ева рассеянно побарабанила пальцами по бедрам, пока изучала тело. — Я просмотрела записи камер слежения, видела, как она проходила через здание. Она ни к чему не притронулась. Звук они не записывают, так что образца голоса у нас нет. Удостоверение личности поддельное. Фини прокачивает ее фото по каналам Интерпола, но, раз он со мной до сих пор не связался, значит, у него ничего нет.

— Ловкая девица!

— Это точно. Спасибо за пепси, Моррис. — Ева решила его развеселить и состроила глазки.

— Что это за имя такое — Амарилис? — спросила Ева, когда они с Пибоди вернулись в машину.

— Цветочное. Растение такое есть. А вы ревнуете!

— Я что?

— Между вами и Моррисом кое-что есть. Многие наши девушки немного влюблены в Морриса. Он удивительно сексуален. Но у вас с ним нечто особенное, а тут появляется мисс Барби со знойного Юга, и он уже бежит за ней, виляя хвостиком.

— Ничего у меня с Моррисом нет. Мы друзья по работе. А ее зовут Амарилис, а не Барби.

— Кукла, Даллас. Ну, знаете, кукла Барби. Господи, да неужели вы никогда в куклы не играли?

— Куклы похожи на маленьких мертвых людей. Хватит с меня мертвецов, спасибо. Но теперь я поняла, что ты имела в виду. Уменьшительное — Амми? Как можно быть полицейским с такой кликухой? «Привет меня зовут Амми, я пришла вас арестовать». Пибоди, я тебя умоляю, не смеши меня!

— У вас с Моррисом очень трогательная привязанность.

— У нас с Моррисом ничего нет, Пибоди.

— Ну да, так я и поверила. Как будто вам никогда не хотелось трахнуть его на одном из этих столов из нержавейки. — Ева поперхнулась пепси, а Пибоди лишь пожала плечами. — Ну, ладно, значит, только я одна такая фантазерка. Ой, смотрите, дождь перестал! Лучше поговорим о погоде, пока я не сгорела со стыда окончательно.

Ева отдышалась и уставилась прямо вперед.

— Мы больше никогда об этом говорить не будем, слышишь?!

— Да, это к лучшему,

Когда Ева вернулась в свой кабинет, нагруженная своей долей дисков, изъятых из дома убитого, у ее стола стояла доктор Мира.

«Везет же мне сегодня на шикарно одетых докторов», — подумала Ева.

Мира выглядела необыкновенно элегантно в одном из своих фирменных костюмов. На этот раз он был нежно-розового цвета с коротким жакетом без лацканов, застегнутым до самого горла. Собольего цвета волосы были зачесаны назад и стянуты узлом на затылке. В ушах блестели маленькие золотые треугольнички.

— Ева! Я как раз собиралась оставить вам записку.

Ева заметила печаль в ее добрых голубых глазах.

— Что случилось?

— У вас найдется минутка?

— Да, конечно. Хотите… — Она хотела предложить кофе, но вспомнила, что Мира предпочитает цветочный чай. А у нее такой заварки не было. — … чего-нибудь?

— Нет, спасибо. Вы ведете дело об убийстве Уилфрида Б. Айкона, да?

— Да, привалило мне такое счастье. Я была там по другому поводу, оказалась, как говорится, в нужное время в нужном месте. Хотела представить вам материалы на подозреваемую, все, что пока удалось собрать, и… Вы его знали? — вдруг догадалась Ева.

— Да, я его знала. Я… просто сражена, — призналась Мира, усаживаясь на стул для посетителей, — у меня до сих пор в голове не укладывается. Нам с вами давно уже пора привыкнуть, не правда ли? Смерть каждый день, и она не всегда обходит стороной тех, кого мы знаем, любим, уважаем.

— А у вас к нему что было? Любовь или уважение?

— Уважение. Огромное уважение. Романтической связи не было, если вы на это намекаете.

— Все равно он был слишком стар для вас.

Легкая улыбка тронула губы Миры.

— Спасибо. Я знакома с ним с давних пор. Я тогда только начинала практиковать. Одна моя подруга связалась с мужчиной, который ее избивал. Она долго терпела, потом наконец нашла в себе силы порвать с ним, начала возвращать себе нормальную жизнь. Он ее похитил, изнасиловал, в том числе и извращенным способом, избил до потери сознания и выбросил из машины возле Центрального вокзала. Она чудом осталась жива. Ее лицо было изуродовано до неузнаваемости, зубы выбиты, барабанные перепонки лопнули, гортань повреждена и так далее, всего не перечислишь. Я обратилась к Уилфриду, попросила положить ее в клинику. Я знала, что его считали лучшим в городе, если не во всей стране.

— И он ее принял.

— Да, он ее принял. Более того, он проявил бесконечную доброту и терпение к женщине, у которой не только тело было разрушено, в еще большей степени пострадал ее дух. Мы с Уилфридом много времени провели вместе, стараясь излечить мою подругу, и за это время сами стали друзьями. Его смерть, да еще насильственная… с этим очень трудно примириться. Я понимаю, моя личная связь с убитым может заставить вас отказаться от моих услуг. Я прошу вас этого не делать.

Ева задумалась.

— Вы хоть когда-нибудь пьете кофе?

— Иногда.

Ева запрограммировала кофеварку на две чашки.

— Мне не помешала бы помощь в понимании характера убитого и составлении психологического портрета убийцы. Если вы считаете, что можете работать над этим делом, значит, так тому и быть.

— Спасибо.

— Вы часто встречались с убитым в последние годы?

— В общем-то, нет. — Мира взяла чашку кофе. — Мы встречались два-три раза в год на светских мероприятиях. Званый ужин, коктейли, изредка какая-нибудь медицинская конференция. Он предложил мне возглавить психиатрическое отделение своей клиники и был очень разочарован, пожалуй, даже раздосадован, когда я отказалась. Поэтому мы уже довольно давно не общались на профессиональной почве, но сохранили

дружеские отношения.

— Вы знакомы с его семьей?

— Да. Его сын — еще один блестящий ум и, как мне кажется, идеальный преемник дела отца. А невестка Уилфрида — талантливая художница.

— В последнее время она зарывает свой талант в землю.

— Нет, я так не думаю. У меня есть одна из ее ранних работ. У Уилфрида двое внуков, девяти и шести лет, если не ошибаюсь. Девочка и мальчик. Уилфрид их обожал, при каждой встрече показывал мне новые их фотографии. Он вообще очень любил детей. При здешней Клинике восстановительной и пластической хирургии имеется педиатрическое отделение — одно из лучших в мире, как мне кажется.

— У него были враги?

Мира откинулась на спинку стула. Ева отметила, что вид у нее усталый. Одних горе подстегивает, других лишает сил.

— Многие ему завидовали — его таланту, его масштабному видению. Другие с самого начала относились к нему предвзято, ставили под сомнение его достижения и даже само направление его исканий. Но я уверена: в медицинском сообществе нет никого, кто мог бы желать его смерти. В светских кругах тоже таких нет.

— Ладно. Мне может понадобиться помощь в чтении его записей. Я ведь не сильна в медицинских терминах.

— Буду рада уделить вам сколько угодно времени, Это, конечно, не моя область, но я могу помочь вам при чтении его файлов.

— Убийство выглядит профессионально. Похоже на заказ.

— Заказ? — Мира отставила нетронутую чашку кофе. — Но это невозможно. Это просто нелепо.

— Не так уж и нелепо. Врачи, которые строят медицинские империи, причем финансово прибыльные империи, накапливают не только деньги, но и влияние, а там уже и до политики рукой подать. Кто-то решил изъять его из оборота, такая версия не исключена. Подозреваемая воспользовалась фальшивым удостоверением личности, указала вымышленный адрес в Испании. Это может что-то значить?

— Испания… — Мира провела рукой по волосам, по лицу. — Нет, что-то ничего не приходит в голову.

— Под тридцать, внешность сногсшибательная. — Ева порылась в портфеле и протянула Мире копию фотографии. — Прошла через охрану, сканирование и все дела, глазом не моргнув. Воткнула ему в сердце хирургический скальпель, причем подгадала как раз к полудню, когда секретарша уходит на обед. Это дало ей время выйти из здания, что она и сделала, опять-таки глазом не моргнув. Я даже подумала, что это робот, но механика обнаружилась бы при сканировании тела. Суть в том, что она была похожа на робота. Полнейшее хладнокровие и невозмутимость. До, предположительно, во время и, безусловно, после исполнения.

— Она хорошо владеет собой, действует по плану, четко и организованно. Никаких реакций, — кивнула Мира. Включившись в работу, она как будто немного успокоилась. — Возможны социопатические склонности. Единственный точный удар подтверждает, что она прекрасно контролирует себя. Она деловита, сосредоточенна и лишена эмоций.

— Оружия при ней не было, оно, скорее всего, было подброшено. Спрятано в туалетной комнате. Значит, у нее был сообщник среди персонала клиники или кто-то, имевший доступ в клинику. Может, это был не сообщник, а сам заказчик. Они проводят электронную проверку здания каждую неделю, а система уборки буквально стерилизует помещения каждую ночь. Оружие недолго пролежало в тайнике.

— У вас есть список сотрудников?

— Да, я его проверяю. Пара пациентов, его личный персонал. Но другие служащие клиники не обязаны регистрироваться, если заходят к нему. И потом есть еще уборщики, техники… Я просмотрю диски с записями наблюдения за сорок восемь часов до убийства, может, что и найду. Вряд ли оружие пробыло в тайнике дольше. Если оно вообще там было. Может, ей просто нужно было пописать. — Ева помолчала. — Мне очень жаль, что вы потеряли друга, доктор Мира.

— Мне тоже очень жаль. Надеюсь, вы найдете его убийцу. Если бы я могла выбирать, я выбрала бы для этой цели только вас. — Мира встала. — Обращайтесь ко мне, если вам что-нибудь понадобится.

— А ваша подруга… та, которую тогда избили… Что с ней стало?

— Он вернул ей лицо. Это помогло ей восстановить свою жизнь, хотя понадобилось еще несколько лет психотерапии. Она переехала в Санта-Фе, открыла там небольшую картинную галерею. Вышла замуж за художника-акварелиста, родила дочь.

— А тот тип, который ее избил?

— Арестован, судим, осужден. Уилфрид свидетельствовал на суде о понесенных ею увечьях. Этот ублюдок все еще отбывает срок в тюрьме Райкерс.

— Люблю истории со счастливым концом, — улыбнулась Ева.

4

Ева заглянула в отдел электронного сыска, где детективы одевались скорее как завсегдатаи элитных клубов или кинозвезды, а не как слуги общества. Здесь были в ходу супермодные одежки, разноцветные волосы и самая немыслимая бижутерия.

Детективы не сидели за столами, а расхаживали по «загону» в наушниках, раскачиваясь в такт музыке и даже пританцовывая, что-то бормотали в микрофоны-петельки или набирали непонятные кодированные команды на ручных пультах. Те немногие, что работали за столами или в отдельных кабинках, казалось, не замечали постоянного гула голосов, пощелкивания и гудения механизмов.

«Как потревоженный улей», — подумала Ева. Она точно знала, что сошла бы с ума, доведись ей отдежурить хоть одну смену в электронном отделе.

Но Фини, которого она считала самым уравновешенным и разумным из всех знакомых ей полицейских, прямо-таки расцветал в этом сумасшедшем доме. Он сидел за своим столом и пил кофе, не прекращая работу. «Хорошо, что есть человек, на которого всегда можно положиться», — подумала Ева, входя в кабинет. Фини был так поглощен работой, что она успела обогнуть стол и взглянуть через его плечо на экран компьютера, прежде чем он ее заметил.

— Это не работа! — воскликнула пораженная Ева.

— Нет, работа. Закрыть…

Без всяких церемоний Ева зажала ему рот рукой, не давая закрыть программу голосовой командой.

— Это не симулятор и не реконструкция места преступления. — Фини что-то глухо промычал ей в ладонь. — Это игра. «Полицейские и воры». У Рорка такая есть.

Он наконец оттолкнул ее руку и взглянул на нее с видом оскорбленного достоинства.

— Да, это игра. Но она тренирует координацию, рефлексы и познавательные навыки. Помогает мне держаться в форме.

— Не вешай мне лапшу на уши, Финн!

— Закрыть программу! — Фини окончательно разобиделся. — Не забывай, чей это кабинет и кто тут старший по званию.

— Не забывай, кто тут работает, а кто дурака валяет.

Он ткнул пальцем в настенный экран.

— Нечего злиться. — Ева присела на край его стола и стащила несколько засахаренных орешков из плоской вазочки, которую он всегда держал под рукой. — Кто же она такая, черт возьми? Кто умеет вот так убивать, не оставляя даже точечной вспышки на радарах?

— Может, она тайный агент? — Фини захватил со стола целую горсть орехов. — Может, устранение твоего клиента санкционировано?

— Не складывается. Ни по моим данным на Айкона, ни по modus operandi. Если ты глубоко законспирированный правительственный агент, зачем тебе проходить через военизированную охрану? Зачем светиться перед камерами? Проще, чище убрать его где-нибудь на улице. Или у него дома. Там охрана совсем не так сильна, как в клинике.

— Двойной агент?

— Двойному агенту тем более нет смысла засвечивать свою физию на экранах.

Фини пожал плечами и захрустел орешками.

— Просто подбрасываю тебе версии, детка.

— Она договаривается о визите к доброму доктору, проходит через охрану, использует липовое удостоверение, которое их система не засекает. Она знает, когда секретарша уходит на обед. Это дает ей целый час, чтобы улизнуть, прежде чем тело будет обнаружено. Оружие было спрятано в тайнике заранее, иначе и быть не может. Все прошло, как по маслу. Но…

Разминая усталые плечи, Фини ждал, пока она закончит.

— … возникает вопрос: почему именно там? Как это блюдо ни сервируй, все равно выходит, что кончать его на работе гораздо труднее, чем дома. К тому же старик ходит на работу пешком, когда погода позволяет. Если ты так здорово навострилась делать свое дело, пырни его на улице и иди себе дальше, не останавливайся. Ну, правда, сегодня он взял машину: с утра дождь шел. Но у него гараж под домом. Можно взять его там. Охранная система, конечно, и там есть, но все равно там проще, чем на работе.

— Значит, у нее была причина убрать его именно на рабочем месте.

— Вот и я о том же. Не исключено, что она что-то ему сказала на прощанье. Или хотела, чтобы он ей что-то сказал. Ни одной осечки, Фини, ни единой! Пырнула старика в сердце, и ни капельки пота на ее нежном лобике. Завалила с одного удара. Можно подумать, у него там мишень нарисована. «Воткни лезвие сюда».

— Она практиковалась.

— Держу пари. Но практиковаться на манекене, на трупе, на компьютерной мульке — это совсем не то же самое, что на человеке из плоти и крови. Уж мы-то знаем! — Ева задумчиво пожевала орешки. — А сам убитый? Он почти так же нереален, как и его убийца. За восемьдесят лет жизни и пятьдесят с лишним лет врачебной практики на нем ни пятнышка, ни соринки. Нет, и на него, конечно, в суд подавали, но все это меркнет перед добрыми делами и профессиональными подвигами, почетом, признанием, премиями. А его квартира? Не квартира, а театральная декорация. Каждая вещичка на своем месте, и, бьюсь об заклад, костюмов у него больше, чем у Рорка.

— Ну, это уж ты хватила. Быть такого не может!

— Зуб даю. Конечно, он старше Рорка чуть ли не на полстолетия, у него была фора. Он не играет в азартные игры, не пьет, не заводит шашни с женой ближнего… во всяком случае, никто его за руку не поймал. Сын в финансовом плане выигрывает от его смерти, но как версия это не выдерживает критики. Денег у него хватает, и на момент смерти отца он практически управлял клиникой единолично. Персонал клиники, который мы успели опросить, поет осанну убитому. Для них он уже святой.

— Я понял, к чему ты клонишь. У него должен быть скелет в шкафу или как минимум пыль, заметенная под ковер.

Ева просияла в счастливой улыбке и дружески толкнула Фини кулаком в плечо.

— Ну, спасибо! Вот и я бы так сказала. Таких чистеньких не бывает. Только не в моем мире, разрази меня гром! С такими деньгами, что этот старикан имел, он мог запросто подмазать нужные руки, чтобы его досье подчистили. И потом, уж больно много у него досуга, я тебе скажу. Не представляю, на что он мог употребить все это время. На работе и дома ничего нет. Судя по ежедневнику, у него по меньшей мере два полных дня и три вечера в неделю ничем не заняты. Что он делает, куда ходит? — Она бросила взгляд на часы. — Мне пора отчитываться перед начальством. Потом заберу свои игрушки и поеду домой, там поиграю. Если что нароешь, я готова это выслушать.

Она добралась по лабиринту Центрального управления полиции до кабинета майора Уитни и была впущена внутрь. Он сидел за своим столом — крупный мужчина с массивными плечами, не согнувшимися под бременем лежавшей на них ответственности. С ходом времени эта ответственность избороздила морщинами его темное лицо и слегка посеребрила курчавые черные волосы, но не сломила его.

Он указал Еве на стул, и она сразу насторожилась. Уитни был ее командиром больше десяти лет и прекрасно знал, что она предпочитает отдавать устный рапорт стоя.

Она села.

— Прежде чем вы начнете, — сказал майор Уитни, — мне хотелось бы уладить одно деликатное дело.

— Сэр?

— В ходе расследования вам, скорее всего, придется просмотреть список пациентов клиники Айкона, сверить имена лечившихся у отца и сына.

Началось…

— Да, сэр, я собираюсь это сделать.

— В ходе такой проверки вы обнаружите, что младший доктор Айкон…

О, черт…

— …младший доктор Айкон при участии убитого в качестве консультанта оказывал небольшие косметические услуги миссис Уитни, когда ей требовалась, как она говорит, «настройка».

Миссис Уитни?! Ева от души возблагодарила бога и позволила себе расслабиться. Она с ужасом ждала от майора признания в том, что он сам пользовался услугами прославленной клиники.

— Да-да. Извините, сэр.

— Моя жена, как вы, наверное, понимаете, предпочла бы не предавать этот факт огласке. Хочу просить вас в качестве личного одолжения, лейтенант: если вы не увидите прямой связи между… гм… косметическими процедурами миссис Уитни, — проговорил он с явным смущением, — и вашим расследованием, держать эти сведения, как и данный разговор, при себе.

— Безусловно, майор. И я не вижу абсолютно никакой связи между упомянутыми… гм… процедурами и убийством Уилфрида Айкона-старшего. Если это ее успокоит, прошу вас уверить миссис Уитни в моей полной лояльности.

— Я так и сделаю. — Он прикрыл веки и прижал пальцы к глазам. — Она мне покою не дает, названивает по телефону беспрерывно, с тех самых пор как услыхала об этом в новостях. Тщеславие, Даллас, обходится чертовски дорого. Так кто же убил Доктора Безупречность?

— Сэр?

— Анна упомянула, что медсестры любовно называли его этим прозвищем. Он известен своим стремлением к совершенству и требовательностью ко всем, кто с ним работал.

— Любопытно! И это вписывается в общую картину того, что я уже о нем узнала.

Решив, что личный аспект беседы исчерпан, Ева поднялась на ноги и представила свой рапорт.

Ева ушла с работы и направилась домой, когда смена давным-давно закончилась. Ничего из ряда вон выходящего в этом не было. А в отсутствие Рорка ее и вовсе не тянуло домой. Там никого нет, кроме этой занозы в ее заднице — Соммерсета, дворецкого Рорка.

Он, конечно, отпустит какое-нибудь замечание, думала Ева. Насчет того, что она опять опоздала, а его не проинформировала. Как будто она стала бы с ним разговаривать по доброй воле! Он, вероятно, усмехнется и поздравит ее с тем, что ей удалось добраться до дому, не запачкав рубашку кровью.

Ну, на это ей есть что ответить. О да! Она скажет: «Еще не вечер, кретин». Нет, лучше: «Кретинская твоя рожа». Да, она так и скажет: «Еще не вечер, кретинская твоя рожа. Как врежу по сопатке, вот и будет кровь у меня на рубашке».

Потом она начнет подниматься по лестнице, остановится, как будто что-то вспомнив, и добавит: «Нет, погоди, откуда у тебя взяться крови? Если я тебе врежу, вся измажусь в липкой зеленой жиже».

Ева развлекала себя вариациями на эту тему, оттачивала свои реплики всю дорогу до дому.

Ворота открылись перед ней, свет вспыхнул автоматически, освещая петляющую по территории подъездную аллею.

Дом… То ли крепость, то ли замок, то ли сказочный дворец, теперь со всеми своими башенками, выступами и террасами, вырисовывающимися на фоне хмурого неба, он стал ей домом. Окна, бесчисленные светящиеся окна приветствовали ее, разгоняя мглу осеннего вечера. Никогда в ее жизни такого не было, пока в ней не появился Рорк.

Она и не думала, что в ее жизни будет что-нибудь подобное.

Любуясь домом, огнями, мощью и красотой того, что он построил, того, что он создал, того, что он ей дал, Ева ощутила острую тоску по Рорку. Ей захотелось сделать полный разворот и выехать обратно за ворота.

Можно съездить навестить Мэвис. Кажется, ее подруга, звезда эстрады Мэвис Фристоун, сейчас в городе. Но она беременна, и срок уже большой, прикинула Ева. Если она поедет к Мэвис, первым делом ей придется пройти крестный путь: класть ладонь на ее живот, выслушивать рассказы о том, как протекает беременность, рассматривать пугающе маленькие одежки и какие-то непонятные предметы, необходимые ребенку.

Ну, а потом все пойдет хорошо, все будет просто отлично.

Но она чувствовала себя слишком усталой, чтобы сперва прыгать через обручи и лишь потом переходить к хорошему. И вообще, у нее еще есть работа.

Ева схватила набитую под завязку сумку с дисками и распечатками файлов, оставила машину у входа — главным образом, чтобы позлить Соммерсета — и направилась к крыльцу, предвкушая, как обрушит ему на голову весь запас отточенных в пути оскорблений.

Она вошла внутрь, окунулась в тепло, свет и благоухание большого холла. Решительным жестом она сорвала с себя куртку и перебросила ее через столбик перил — еще один маленький выпад против Соммерсета.

Но он не выполз, как ядовитый туман, из ниши в стене или деревянной оконной рамы. Странно. Он всегда выползал, как ядовитый туман, из той или иной щели. Ева растерялась, потом разозлилась, потом даже встревожилась: уж не упал ли он замертво в ее отсутствие?

И тут ее сердце забилось часто-часто, по коже побежали мурашки. Она подняла голову и увидела Рорка на верхней площадке лестницы.

За неделю со своего отъезда он просто физически не мог еще больше похорошеть, но Еве показалось, что он стал прекраснее прежнего.

Его лицо, излучавшее силу, властность и красоту, падшего, но не раскаявшегося ангела, было обрамлено густыми черными волосами. Его губы — чувственные, неотразимые — улыбнулись, когда он начал спускаться к ней по лестнице. А его глаза — немыслимо, ослепительно синие глаза — пригвоздили ее к месту.

Ева ощутила слабость в коленях. Глупо, глупо, сказала она себе. Он был ее мужем, она знала его всего. И все же стоило ей взглянуть на него, как колени у нее подогнулись от слабости, а сердце запрыгало в груди.

— Я не думала, что ты дома, — растерянно проговорила она.

Он спустился по лестнице и остановился у подножия, удивленно подняв бровь.

— Я с некоторых пор всегда возвращаюсь домой!

Ева уронила сумку и бросилась ему на шею.

Его вкус — это был вкус дома, сердечно приветствующего ее. Ощущение его тела — сильных мышц, гладкой кожи — возбуждало и одновременно успокаивало ее.

Ева начала принюхиваться, как щенок, и уловила запах мыла. Он только что принял душ, сообразила она, пока ее губы жадно искали его губ. Снял деловой костюм и облачился в джинсы и пуловер.

Это означало, что они этим вечером никуда не идут и никого не ждут в гости. Это означало, что они останутся вдвоем.

— Я по тебе скучала. — Она обхватила его лицо руками. — Я очень, очень скучала по тебе.

— Дорогая моя Ева! — Ирландская напевность прозвучала в его голосе. Он взял ее запястье и, нагнув голову, прижался губами к ладони. — Прости, поездка заняла больше времени, чем я рассчитывал.

Она покачала головой.

— Состав встречающих меня вполне устраивает. Я думала, меня ожидает менее теплый прием. Где ходячий мертвец?

Рорк надавил пальцем на маленькую ямочку у нее на подбородке.

— Если ты имеешь в виду Соммерсета, я дал ему выходной на сегодняшний вечер.

— У-у-у… Я-то думала, ты его убил…

— Нет, нет и нет! Никогда!

— А можно мне его убить, когда вернется?

— Как это приятно и утешительно: вернуться домой и убедиться, что некоторые вещи никогда не меняются. — Рорк бросил взгляд вниз, на гигантских размеров кота, втиснувшегося между ним и Евой. — Похоже, Галахад тоже по мне скучал. Он уже успел выцыганить у меня пару ломтиков лососины.

— Ну что ж, если кот накормлен, а сатанинского отродья, которое ты нанял дворецким, нет дома, давай поднимемся наверх и бросим монетку.

— По правде говоря, у меня был несколько иной план. — Увидев, что Ева наклоняется за своей сумкой, Рорк перехватил ее и поморщился: вес сумки произвел на него впечатление. — Работа?

Когда-то вся жизнь для нее сводилась к работе. Кроме работы, у нее вообще ничего не было. Но теперь…

— Она может немного подождать.

— То, что я задумал, должно занять больше, чем «немного». Я накапливал силы. — Свободной рукой он обхватил ее талию, и они стали подниматься наверх, тесно прижавшись друг к другу. — А для чего бросать монетку?

— Орел — я на тебя прыгну, решка — ты на меня прыгнешь.

Рорк засмеялся, наклонился и укусил ее за ухо.

— К чертям монетку! Прыгнем друг на друга.

Он бросил ее сумку на площадке лестницы и прижал ее спиной к стене. Дальше они стали действовать синхронно. В тот самый миг, как он впился поцелуем ей в губы, она подпрыгнула и обвила ногами его талию. Ее пальцы сжали в кулак прядь его волос, глубоко у нее внутри вспыхнул жаркий и влажный голод.

— Постель слишком далеко, одежды слишком много.

Ева с трудом оторвалась от его рта и тут же уткнулась в его шею. — М-м-м… ты так хорошо пахнешь.

Своими ловкими пальцами Рорк нащупал застежку ее кобуры и нажал размыкающую кнопку.

— Я собираюсь разоружить вас, лейтенант.

— Я не собираюсь сопротивляться.

Рорк повернулся и чуть не упал, споткнувшись о кота. Когда он выругался, Ева засмеялась до боли в ребрах.

— Было бы не так смешно, если бы ты отбила себе зад.

Все еще покатываясь со смеху, Ева обвила руками его шею, и он двинулся в спальню.

— Знаешь, сколько любви во мне накопилось? Я же неделю к тебе не прикасалась!

— Придется мне поберечь твой зад. Вот видишь, что ты со мной делаешь!

Он внес ее на возвышение и бережно опустил на мягкую постель.

— Ого! Ты уже и расстелить ее успел!

Рорк провел губами по ее губам.

— Я оптимистически оцениваю свои шансы.

Ева потянула наверх его рубашку.

— Я тоже.

Она притянула его к себе, упиваясь теплом его тела, нетерпеливым жаром губ. Какое это счастье — прикасаться к нему, чувствовать его тело, его вес, прижимающий ее к постели. Желание и любовь смешивались в ее сердце, в ее крови, она чувствовала себя бесконечно счастливой.

Он вернулся, он снова был с ней.

Он проложил дорожку поцелуев вниз по ее шее, смакуя вкус ее кожи. Никогда, никогда он не сможет насытиться ею. Она принадлежала ему, но ему все было мало. Дни и ночи, проведенные вдали от нее, были наполнены делами и заботами, но в душе он чувствовал себя опустошенным.

Рорк подтянул ее к себе, стащил с нее и отбросил кобуру, расстегнул рубашку, а тем временем ее руки, губы, зубы нетерпеливо и жадно блуждали по его телу. Он обхватил ее груди сквозь тонкую безрукавку и заглянул ей в лицо, пока его пальцы ласкали ее нежные, чувствительные соски.

Как он любил ее ореховые глаза. Рорку всегда нравилось, что она не отводит взгляда, хотя все ее тело уже начало дрожать.

Она послушно, как маленькая девочка, подняла руки, чтобы он стащил с нее безрукавку. А потом он стал втягивать в рот ее теплую, нежную, упругую грудь, а она выгнулась ему навстречу, низкий, протяжный стон вырвался из ее горла. Они оба брали и давали, лихорадочно стягивали друг с друга одежду, чтобы обнаженная плоть могла встретиться с обнаженной плотью. Пока его губы путешествовали вниз, с ее губ, произнесенное хриплым и страстным шепотом, сорвалось его имя.

Нетерпение копилось в ней, пульсируя и не находя выхода, пока на нее не обрушился очищающий и освобождающий шквал наслаждения. Она застонала и содрогнулась всем телом, но тут же вцепилась в него с новой силой. Ее пальцы впились ему в плечи, она торопила, подтягивала его к себе, напряжение немного отпустило ее, только когда она ощутила его в себе.

Ее бедра вскидывались и опадали в плавном ритме, который сплавлял их тела воедино и убыстрялся вместе с биением их сердец.

Он проникал в нее все глубже и глубже, растворялся и тонул в ней. Такое было возможно только с ней. Его затопила нежность.

Он прижался губами к ее плечу, а она принялась гладить его волосы. Приятно было дрейфовать на этой тихой волне удовлетворения. Мысленно Ева называла «ворованным счастьем» такие минуты полного блаженства, помогавшие ей, да и ему, наверное, тоже, противостоять безобразию внешнего мира, который неумолимо накатывался на них день за днем.

— Все свои дела сделал? — спросила она. Рорк поднял голову и лениво усмехнулся.

— Это тебе виднее.

Ева шутливо толкнула его в бок.

— Я имела в виду работу.

— Более или менее. На первое время хватит, если перейдем на рыбу с картошкой [8] . Да, кстати о еде, я умираю с голоду. Судя по весу сумки, которую ты приволокла с собой, наши шансы поесть в постели и провести второй раунд на десерт равны нулю.

— Извини.

— Не извиняйся. — Рорк склонился к ней и легко, нежно поцеловал ее в губы. — Может, поужинаем у тебя в кабинете? И ты мне расскажешь, что там у тебя в этой сумке.

«В этом на него всегда можно рассчитывать», — подумала Ева, натягивая свободные брючки и старенькую фуфайку с эмблемой Департамента полиции Нью-Йорка. Он не просто терпел ее кошмарную работу, поглощавшую все время, силы, внимание, он понимал ее. И помогал ей всякий раз, когда она просила.

И когда не просила, тоже помогал.

Было время — честно говоря, на протяжении почти всего первого года после свадьбы, — когда она всеми силами старалась не подпускать его к своей работе. Это была заранее проигранная битва. Но не только тщетность борьбы заставила ее, в конце концов, смягчиться и принять его помощь в расследовании сложных уголовных дел.

Он мыслил как коп. Должно быть, это оборотная сторона криминального мышления, решила Ева. Ведь и ей самой частенько приходилось ставить себя на место преступников и мыслить, как они. Она влезала в их головы и предвосхищала их действия. Как же иначе она

могла бы их остановить?

Она вышла замуж за человека с темным прошлым, блестящим умом и возможностями, превосходившими по своему богатству Совет Безопасности ООН. Так стоит ли пренебрегать такими ресурсами, когда они лежат прямо у тебя под рукой?

Поэтому они устроились в ее домашнем кабинете. Рорк специально скопировал его с квартирки, в которой Ева жила до замужества. Вот такие трогательные мелочи — забота, которой она никогда раньше не знала, воссоздание привычной, комфортной обстановки — покорили ее сердце с самой первой встречи.

— Что будем есть, лейтенант? Дело, над которым вы работаете, требует мяса с кровью?

— Вообще-то я думала о рыбе с картошкой. — Ева пожала плечами, когда он рассмеялся. — Ты сам навел меня на эту мысль.

— Ну, значит, будет рыба с картошкой. — Рорк скрылся в ее кухне, пока Ева выкладывала из сумки диски с файлами. — Кто умер?

— Уилфрид Б. Айкон — врач и святой.

— Я об этом слышал в новостях по радио, пока ехал домой. Сразу подумал, что дело достанется тебе. — Он вышел из кухни с двумя тарелками жареной трески с картошкой в руках. От них поднимался аппетитный пар. — Я его немного знал.

— Я так и думала. Он жил в одном из твоих домов.

— Вот это для меня новость. — По ходу разговора Рорк вернулся в кухню. — Я встречался с ним, с его сыном и невесткой на благотворительных мероприятиях. В новостях говорили, что он был убит у себя в кабинете, в своей головной клинике, здесь, в Нью-Йорке.

— На этот раз они ничего не переврали.

Он принес из кухни уксус, соль — его женщина сыпала горы соли буквально на все — и пару холодных бутылок пива «Харп».

— Его зарезали?

— Пырнули ножом в сердце. Убили с первой попытки. И простое везение тут ни при чем.

За ужином Ева рассказала ему все. Она говорила ясно четко, кратко и по делу, как будто докладывала своему начальству.

— Не вижу в этой роли сына, — покачал головой Рорк, поднося ко рту вилку с порцией рыбы. Треска воскресила в его душе воспоминания о Дублине, о собственном детстве. — Если тебе интересно мнение постороннего.

— Я его приму. А почему ты думаешь, что это не сын?

— Они оба были преданы своему делу, гордились им, гордились друг другом. Деньги тут роли не играют. А власть? — Он подцепил на вилку еще кусок. — Насколько мне известно, отец постепенно передавал свои полномочия сыну. По-твоему, эта женщина — профессионал?

— Убийство выглядит профессионально. Быстро, чисто, хорошо спланировано. Но…

Рорк улыбнулся и взял бокал с пивом. Ева знала, что он ест дешевую треску и пьет пиво с таким же удовольствием, с каким поглощал бы нежнейшее филе из говяжьей вырезки, запивая его вином по две тысячи долларов за бутылку.

— Но, — подхватил он, — убийство во многом символично. Рана в сердце, смерть в его личном кабинете, в самом сердце клиники, которую он основал, наконец, вызов, брошенный убийцей… По-испански — раз уж она назвалась испанкой, будем придерживаться этого языка, — так вот, по-испански это называется cojones[9]. Она демонстративно совершила убийство в хорошо охраняемом помещении, неприступном, как крепость. Еще одно очко в ее пользу.

«Да, — подумала Ева, — такими ценными кадрами, как Рорк, бросаться нельзя. Было бы неразумно и недальновидно отказываться от его услуг при расследовании».

— Неизвестно, профессионал она или нет. У нас на нее ничего нет: Фини провел сравнительный поиск по фотографии — ничего, в Интерполе тоже ничего. Но даже если она была нанята, мотив все равно личный. И в то же время мотив каким-то образом связан с его работой. Его запросто можно было убрать в любом другом месте.

— Ты уже прокачала его непосредственных подчиненных?

— Все чисты, как горный снег. И никто не сказал о нем ни единого дурного слова. Его квартира напоминает голограмму.

— Извини, не понял.

— Ну, знаешь эти рекламные программы по устройству собственного дома, ими часто пользуются агенты по недвижимости. Идеальное городское жилище. Все чисто, все сбалансировано. Ты бы его возненавидел.

Эти слова заинтриговали Рорка.

— В самом деле?

— Вы оба вращались в высоких сферах, но вы друг на друга совершенно не похожи. Разве что оба утопаете в деньгах.

— Ну, это нетрудно, — усмехнулся Рорк. — В деньгах можно тонуть сколь угодно долго.

— Вы тонете по-разному. У него квартира-дуплекс, где все выстроено по линеечке, а полотенца в ванной подобраны в тон плитке на стенах. Я хочу сказать: ни капли воображения, никакой творческой жилки. Ты построил эту махину, тут можно вместить население небольшого города, но, по крайней мере, тут есть стиль, есть своя жизнь. Этот дом похож на тебя.

— Я считаю это комплиментом. — Рорк поднял свой бокал с пивом в знак приветствия.

— Это просто наблюдение. Вы с ним оба стремитесь к совершенству, но у него стремление переходит в одержимость. Все должно быть только так, а не иначе. А ты любишь смешивать, экспериментировать. Вот я и думаю: может, именно эта его дотошность и довела кого-то до ручки. Может, он кого-то разозлил, или уволил, или, допустим, отказал кому-то в помощи. «Я не могу довести это до совершенства, значит, забудьте об этом».

— Сильно же он кого-то достал, если они решили его за это убить.

— Люди убивают из-за сломанного ногтя. Но вообще-то ты прав. Он настолько кого-то достал, что они решили устроить из этого шоу. Потому что это было именно шоу. Продуманное и эффектно исполненное шоу. Демонстрация силы. — Ева стянула у него с тарелки кусочек жареной картошки. — Взгляни на нее. Компьютер, — скомандовала она, — вывести фото с удостоверения Долорес Ночо-Кордовец на первый экран.

Когда изображение появилось на экране, Рорк поднял брови.

— Красота часто бывает смертоносной.

— Зачем женщине с такой внешностью понадобилась консультация пластического хирурга? И зачем он согласился ее принять?

— Красота не менее часто бывает иррациональной. Может, она убедила его, что ей нужно нечто большее, нечто иное. Будучи мужчиной, да к тому же большим ценителем красоты и совершенства, он мог заинтересоваться и согласиться на консультацию. Ты говоришь, он почти перестал практиковать. Значит, мог выделить час своего драгоценного времени на разговор с женщиной, у которой такие внешние данные.

— Это один из сомнительных аспектов. У него слишком много свободного времени. Человек всю свою жизнь посвятил работе, в своей области произвел революцию, вошел в историю. Чем же он занят, когда не работает? Я не могу понять, что он делает со своим

досугом. Что бы ты делал?

— Занимался бы любовью со своей женой, умыкал ее на долгие выходные куда-нибудь подальше. Показал бы ей мир.

— У него нет жены или даже постоянной любовницы. Во всяком случае, я таковых не обнаружила. В его ежедневнике огромные пробелы, ничем не заполненные. Не мог же он просто лежать на диване и плевать в потолок! Чем-то где-то он был занят. Что-то есть на

этих дисках.

— Надо будет к ним присмотреться. — Рорк допил пиво. — Кстати, как ты спала, пока меня не было?

— Хорошо. Нормально. — Ева встала, решив, что раз уж он приготовил ужин, ей надо помыть посуду.

— Ева! — Рорк остановил ее, накрыв рукой ее руку, и заставил ее посмотреть себе в глаза.

— Я пару ночей проспала здесь, в раскладном кресле. Не надо обо мне беспокоиться. У тебя дела, тебе надо было уехать. Я могу сама с этим справиться.

Рорк поднес ее руку к губам.

— У тебя были кошмары. Мне очень жаль.

Кошмары мучили ее, причем особенно сильно, когда его не было рядом.

— Я справляюсь. — Ева помедлила. Она поклялась себе, что унесет этот секрет в могилу, ей не хотелось, чтобы он терзался чувством вины. — Я спала в твоей рубашке. — Высвободив свою руку, она собрала со стола посуду и пояснила с нарочитой небрежностью: — Она пахла тобой, в ней мне лучше спалось.

Он поднялся, обхватил ее лицо руками и прошептал:

— Дорогая Ева.

— Только не надо этих телячьих нежностей. Это всего лишь рубашка. — Ева отступила на шаг, обошла его кругом, но остановилась на пороге кухни. — Но я рада, что ты уже дома.

Рорк улыбнулся в ответ:

— Я тоже рад.

5

Они разделили диски. Рорк ушел в свой кабинет, а Ева осталась у себя. Десять минут она безуспешно билась, пытаясь заставить компьютер прочитать закодированные, как оказалось, данные.

— Он блокировал диски! — крикнула она в соседний кабинет. — Какой-то особый код для защиты частной сферы или что-то в этом роде. Мой компьютер их не читает и блок обойти не может.

— Конечно, может, — сказал Рорк, входя в кабинет. Ева повернулась к нему и нахмурилась. Он застал ее врасплох: вошел совершенно неслышно. Он улыбнулся, подошел и начал разминать ей плечи, глядя на дисплей. — Вот, прошу.

Быстрота его пальцев поражала воображение. Комбинация из нескольких клавиш — и вот уже блокировка обойдена. На дисплее появилось нечто похожее на текст.

— Все равно закодировано, — указала Ева.

— Терпение, лейтенант. Компьютер, провести дешифровку и перевод текстовых файлов. Результат вывести на экран.

Работаю…

— Свои-то ты, конечно, уже расшифровал, — ревниво заметила Ева.

— Данная модель оснащена декодером, мой дорогой технически отсталый коп. Тебе стоит только сказать ему, что надо делать, и…

Задание выполнено. Текст на экране.

— Отлично. Теперь мне все ясно. Вернее, было бы ясно, будь я медиком. Это же какая-то научная муть. Рорк чмокнул ее в макушку.

— Удачи, — сказал он и ушел к себе в смежный кабинет.

— Доступ к компьютеру он закодировал, — бормотала Ева себе под нос. — Записи на дисках зашифровал. Причины?

Она откинулась в кресле, побарабанила пальцами по краю стола. Может, просто его педантичная натура? Одержимость. Навязчивая идея. Полная конфиденциальность между врачом и пациентом. Но Ева чувствовала: здесь кроется нечто большее.

Сам текст был полон умолчаний. Никаких имен, отметила она. Лицо, о котором шла речь, на протяжении всего файла фигурировало исключительно как Пациент А-1.

«Восемнадцатилетняя особа женского пола, — читала Ева. — Рост: пять футов семь дюймов. Вес: сто пятнадцать фунтов».

Далее были перечислены основные жизненные показатели. Кровяное давление, пульс, биохимический состав крови, кардиограмма, томограмма мозга — все в норме, насколько она могла судить.

Содержимое диска представляло собой медицинскую карту с перечислением анализов и их результатов, а также тестов и экзаменов. С проставленными оценками, догадалась Ева.

Пациентка А-1 отличалась превосходным физическим здоровьем, высоким коэффициентом умственного развития и способностями к познанию. «Зачем ему все это нужно?» — удивилась Ева.

Коррекция зрения: 20/20.

Тест на остроту слуха, на стресс, еще какие-то тесты… Дыхание, плотность костной ткани.

И опять ей пришлось остановиться в изумлении: дальше шли заметки о математических способностях, языковых навыках, художественных и музыкальных талантах, умении разгадывать головоломки.

Целый час она читала о наблюдениях за Пациенткой А-1, продолжавшихся три года и включавших множество аналогичных тестов с комментариями результатов.

Текст заканчивался загадочной фразой:

А-1. Процедуры завершены. Размещение успешно.

Ева торопливо просканировала еще пять дисков и обнаружила те же тесты, те же пометки, иногда сопровождающиеся записями о небольшом хирургическом вмешательстве. Коррекция носа, коррекция прикуса, увеличение бюста.

Она отодвинулась от компьютера, вскинула ноги на стол и в задумчивости уставилась в потолок.

Безымянные пациенты, все закодированные под буквами и цифрами. Никаких имен. Все — женщины, во всяком случае, в ее стопке дисков. Процедуры бывали либо завершены, либо прерваны.

Должно быть что-то еще. Более подробные описания медицинских случаев, более детальные заметки. А если так, значит, есть еще какое-то место, где все это хранится. Кабинет, лаборатория, что-то в этом роде. Пластика лица и тела, вроде бы являвшаяся его специальностью, здесь присутствовала в минимальной степени.

Мало кому из них требовалась «настройка».

Судя по записям, проводилась постоянная оценка их физического состояния и способностей: умственных, творческих, познавательных.

Размещение. Где их размещали по завершении процедур? И куда они девались в случае прерывания процедур?

Что за исследования проводил добрый доктор? Чем он, черт побери, занимался с полусотней пациенток?

— Эксперименты, — сказала Ева, когда Рорк снова вошел в ее кабинет. — Это похоже на эксперименты, верно? Или тебе так не кажется?

— Лабораторные крысы, — подтвердил он. — Безымянные. И мне кажется, что это его личный краткий справочник, а не официальные медкарты.

— Точно. Заметки для просмотра, если нужно уточнить или вспомнить какую-то деталь. Все очень туманно и, тем не менее, закодировано двойным шифром. А значит, что где-то существуют более подробные файлы. Но эти записи вписываются в мои оценки его характера. В каждом случае он стремится к совершенству. Но кое-что не вяжется. Телосложение, строение лица — ну, это понятно, это его профессия. Но с какой стати его интересуют их познавательные способности? Не все ли ему равно, умеют ли они играть на тубе?

— У тебя кто-то играет на тубе?

— Да это я так, просто для примера, — отмахнулась от него Ева. — Я хочу сказать, ему-то какая разница? Что ему за дело, умеет ли пациентка делать сложные вычисления, владеет ли она украинским языком и так далее? Насколько мне известно, он никогда не занимался исследованиями мозга. И, обрати внимание, среди них нет ни одной левши. Ни одной — это противоречит закону средних чисел. Все они женщины, что само по себе любопытно, все в возрасте от семнадцати до двадцати одного года. На этом заметки заканчиваются. А в конце либо «Размещение», либо «Процедуры прерваны».

— «Размещение» — любопытное слово, ты не находишь? — Рорк присел на край ее стола. — Можно подумать, речь идет о трудоустройстве. Если не придерживаться более циничного взгляда на жизнь.