После того дня он сумел приобрести всего две работы этого автора. Одна нежная и зыбкая, словно дневной сон, представляла собой почти невесомый стеклянный столб, из которого как бы вырывались, вылетали радуги, целый сонм радуг! И все это изделие было не больше ладони в длину.
      Вторая работа, еще сильнее поразившая его воображение, была похожа тоже на сновидение, но мрачное и тревожное - ночной кошмар. Это было какое-то буйство страстей: дикая, беспорядочная война формы и красок. Стеклянные щупальца, усики, иглы и завитки рвались со своего основания и словно пытались схватить вас, уколоть, ущипнуть.
      Изделие могло показаться кому-то уродливым, но оно завораживало, в нем была беспокойная мощь и что-то недосказанное, даже сексуальное.
      Рогану было очень интересно узнать, что представляла собой женщина, которая смогла создать две такие разные по смыслу и исполнению, но одинаковые по силе мастерства вещи.
      Уже около двух месяцев, чуть не с самого дня покупки, он пытался связаться с автором этих работ, но безуспешно. Женщина не проявляла ровно никакого интереса к его туманным обещаниям помощи и покровительства.
      Дважды ему удавалось говорить с ней по телефону, однако собеседница по другую сторону провода была немногословна и почти невежлива. Нет, ей не требуется покровитель, тем более деловой человек из Дублина, без сомнения, слишком образованный и не с самым большим вкусом.
      Слушать все это было довольно неприятно!
      У нее был музыкальный голос с западноирландскими интонациями, и она объяснила ему, что вполне удовлетворена своим теперешним положением, когда может делать то, что хочет и как хочет, изредка продавая тем, кто покупает. Ей не требуется человек, кто бы указывал, что и куда продавать, не нужны лишние знакомства и контакты. Это ее собственные изделия - разве не так? - и почему бы ему не оставить ее в покое и не заняться своими бухгалтерскими книгами?
      Какая бессовестная, наглая гордячка! Вспоминая сейчас о ней, он снова вспыхнул от гнева. Ей предлагают руку помощи, руку, о которой десятки других художников могут только мечтать, а она позволяет себе чуть ли не с презрением отвергать его предложение.
      Нужно плюнуть на все это. Плюнуть и забыть, и пускай она делает свою работу, оставаясь в безвестности. Так ей и надо! Ни он, ни его галерея не нуждаются в ней, пальцем о палец не ударит он ради нее... Но, черт ее побери, он все же хочет с ней познакомиться!
      Внезапно, как по наитию, он схватил телефонную трубку и вызвал секретаря.
      - Эйлин, - торопливо сказал он, - отмените все мои встречи на ближайшие дни. Я отправляюсь в поездку.
      У Рогана никогда не было особенных дел в западных графствах страны, и для отдыха или развлечений он выбирал другие места. В детстве он обычно ездил в Париж или в Милан, изредка на виллу родителей, которая находилась на французском берегу Средиземного моря. По делам галереи он чаще всего совершал поездки в Нью-Йорк, Лондон, Венецию, Бонн или Бостон, во время которых совмещал приятное с полезным. Пожалуй, только один раз, когда ему было лет девять, его родители предприняли вместе с ним автомобильное путешествие в Шеннон, чтобы как следует насладиться пейзажами запада - озерами и скалами, тихими деревнями и бескрайними зелеными полями. Там было очень красиво, он это хорошо помнил, но не очень уютно и удобно.
      И теперь, сидя в своем "Астон Мартине", мотор которого работал безупречно, он жалел уже о внезапно принятом решении, и только природное упрямство мешало ему повернуть назад.
      Вдобавок ко всему в одной из деревенек, где он спрашивал, как проехать, его направили по дороге, на которой слякоть превратилась вскоре в непролазную грязь, да еще с выбоинами под ее покровом, и все эти неприятности он переносил куда хуже, чем его автомобиль, невозмутимо продолжавший свое движение под непрерывным дождем.
      Что ж, думал Роган, поездка, в конце концов, не такая уж страшная какое-никакое, а разнообразие. Что же касается этой упрямой женщины... Если она намерена похоронить себя за оградами из кустов боярышника и утесника - ее дело. Но все равно он заполучит изделия ее рук и ума. Они будут его!
      Следуя указаниям, полученным на местной почте, он миновал крошечный отель под названием "Блекторн" с кустом терновника, изображенном на вывеске, и красивыми голубыми ставнями. Потом пошли небольшие каменные дома, загоны для скота, сараи для сена. Под навесом с покатой крышей он увидел трактор, возле него возился мужчина, который поднял руку, приветствуя Рогана, и затем снова погрузился в работу.
      Как тут люди живут, в этом забытом Богом месте? - подумалось Рогану. Ответа на свой вопрос он не знал. Нет, он бы ни за что не променял запруженные машинами и людьми улицы Дублина на эти мокнущие под дождем просторы, на это безлюдье. Да будь оно трижды проклято! Хотя какая красота и своеобразие!
      Неплохо она упрятала тут себя, продолжал он думать, уже подъезжая к коттеджу Мегги Конкеннан, скрывающему свои белые стены за неухоженными зарослями бирючины и фуксии. С трудом различил он въезд и свернул туда, но долго ехать не пришлось. Почти сразу путь ему преградил потрепанный и ржавый голубой грузовичок. Поставив свой шикарный белый "Астон" позади него, Роган вышел из машины.
      Покрутившись возле ворот, он нашел в конце концов среди травы и цветов тропинку, ведущую к дому. Подойдя туда, Роган остановился у двери, выкрашенной в ярко-красный цвет, и постучал три раза. Ответа не было. Он постучал еще раз и еще - никакого результата. Потеряв терпение, шагнул к окну, попытался заглянуть внутрь.
      В камине горело слабое пламя, рядом стоял плетеный стул. Дряхлая софа в углу была покрыта пестрым куском материи, сочетавшей в себе красный, синий и фиолетовый оттенки. Он подумал, что ошибся домом, но тут же понял, что это не так: по комнате были в беспорядке разбросаны изделия из стекла. Ее работы. Бутыли и статуэтки, вазы и кувшины помещались во всех возможных и невозможных местах.
      Роган протер покрытое влагой окно, и взор его упал на большую многорожковую люстру, помещенную в центре каминной доски. Стекло, из которого была сделала люстра, отличалось особой прозрачностью, чистотой и свежестью, словно там застыла родниковая вода. Рожки из нее не торчали, а стекали, сердцевина была похожа на водопад. Внутри у него все замерло. Это она! Только она!
      Итак, он нашел ее!
      Если бы еще она ответила наконец на его стук!
      Он отошел от передней двери и, ступая по мокрой траве, прошел к задней стороне домика. Повсюду, где только могли и хотели, росли цветы - свободно, без всяких клумб и грядок. Дикие, как сорняки. Мисс Конкеннан не тратила свое драгоценное время на прополку и на устройство клумб.
      Возле задней двери, под навесом, были сложены брикеты торфа. К стене прислонен древний велосипед со спущенной шиной, рядом стояли высокие сапоги "веллингтон", с грязными до самого верха голенищами.
      Роган снова начал стучать в дверь, но обернулся, различив какой-то шум позади себя. Не удивительно, что он сразу не услышал его, - это был постоянный ровный шум, напоминавший о море, и доносился он со стороны другого дома, стоявшего в некотором отдалении от первого. Роган увидел дым, выходящий из трубы и растекающийся в свинцовом небе.
      В здании было несколько окон, два или три открытых, несмотря на промозглую погоду. Конечно, это мастерская, решил Роган и зашагал туда, предвкушая удивление хозяйки и собственное умелое и дипломатичное объяснение цели своего неожиданного появления.
      Постучав и снова не дождавшись ответа, он распахнул дверь. Сразу же в лицо пахнуло жаром, он ощутил необычные запахи и увидел небольшого роста женщину. Она сидела в огромном деревянном кресле, в руках у нее была какая-то длинная трубка.
      Первое, о чем он подумал: да, тут происходят чудеса!
      - Закройте дверь, будьте вы прокляты, здесь сквозняк!
      Он машинально выполнил приказание, подчиняясь яростному окрику, однако не мог не возразить:
      - У вас же открыты окна.
      - Это тяга, глупец!
      Больше она ничего не добавила, даже не удостоила его взглядом. Приникнув ртом к трубке, она принялась в нее дуть.
      Роган наблюдал за рождением стеклянного пузыря, против воли завороженный зрелищем. В сущности, простейшая процедура, думал он. Только дыхание собственных легких да жидкое стекло. Пальцы ее играли на трубке, как на музыкальном инструменте, она поворачивала ее, вращала, снова поворачивала, борясь с силой тяжести и в то же время используя эту силу до той поры, пока не оставалась довольна получившейся формой.
      Она совершенно не думала о вошедшем, не замечала его, погруженная в работу: выдувала, отрезала шеи пузырькам, наносила узоры на стекло особыми приспособлениями, делала еще десятки разных вещей, различных операций - и все это спокойно и хладнокровно, как если бы знала и определила заранее каждое свое движение, каждый вдох и выдох.
      Потом, у печи, она втолкнула рожденный пузырь под слой расплавленного стекла, нагревавшегося там для второй плавки, которую она влила затем в деревянную форму, где та делалась тоньше и остывала.
      Она терпеливо повторяла эту процедуру множество раз, и сейчас главную роль выполняли ее руки, в то время как в предыдущей операции основная работа осуществлялась с помощью дыхания.
      Роган смотрел на все это, застыв у дверей. Зрелище было впечатляющим. В комнате стояла удушающая жара, несмотря на открытые окна. Он снял намокшее пальто, от которого, как ему казалось, шел пар.
      Хозяйка после того, как обозвала вошедшего глупцом, больше не обращала на него никакого внимания, напрочь позабыв о его присутствии. Огромное кресло, по-видимому домашней работы, на котором она сидела, было утыкано гвоздями и крючками с висящими на них инструментами. Возле кресла стояли ведра с водой, песком, горячим воском.
      Временами она вставала, чтобы подойти к печи, и тогда он пробовал заговорить, но звуки, похожие на глухое рычание, вырывались в ответ из ее горла, и Роган замолкал.
      Ладно, говорил он себе, подождем, черт ее возьми! Час, два, сколько нужно! Если это существо, рожденное женщиной, в состоянии терпеть такую адскую жару и все эти запахи, выдержу и я.
      Сколько прошло времени, он не знал. Он чувствовал себя как в театре, на захватывающем спектакле, когда не думаешь о часах и минутах, о жаре и духоте в зале.
      Но вот изделие, над каким она трудилась, находится уже на понтии, длинном железном пруте стеклодува, с помощью которого она забрасывает его в электрическую печь для отжига. Включив регуляторы времени и температуры, она, по-прежнему не глядя на гостя, прошла к небольшому холодильнику, стоящему прямо на полу. Роган, не спускавший с нее глаз, увидел, когда она нагнулась, как вытерты ее джинсы и почти расползлись на самых интересных местах.
      Однако длительным это зрелище не было. Она выпрямилась, повернулась к нему, и в него полетел один из предметов, вынутых ею из холодильника. Это была банка с холодным напитком, которую он сумел все-таки поймать, прежде чем она угодила ему в нос.
      - Вы еще здесь? - услышал он ее голос. Она открыла крышку, начала жадно пить. - Наверное, изжарились в своем прекрасном костюме?
      Теперь, когда она не была поглощена работой, когда ее руки и голова освободились от бремени, он как бы заново увидел ее. Но и она смотрела на него изучающим взглядом.
      Перед ней стоял высокий худощавый мужчина с темными волосами. Очень темными и хорошо ухоженными, а глаза были синие, как озеро Керри. Не так уж плохо смотрится, подумала она, допивая сок и постукивая пальцем по донышку банки. Приятная форма рта, что бывает нечасто, но вряд ли эти губы сплошь и рядом растягиваются в улыбку. И глаза тоже не из тех, что можно назвать смеющимися. В их синеве хладнокровие, расчетливость, уверенность.
      Черты лица довольно резкие, хорошо очерченные. "Хорошие кости - хорошая кровь", - говорила ее бабушка. А у этого человека она еще, вполне возможно, и голубая.
      Костюм, сразу видно, английского покроя. Галстук - выше всех похвал. В манжетах - крапинки золота. А выправка у него прямо солдатская, да еще такого солдата, грудь которого вся в медалях и орденах.
      Теперь, когда работа благополучно окончена, Мегги позволила себе дружелюбно улыбнуться ему.
      - Устали дожидаться?
      - Нет, - ответил он коротко.
      Улыбка делала ее еще менее реальной, больше похожей на какое-то сказочное существо, которому подвластны все волшебные силы. Он предпочел бы, чтобы она снова кривила губы и ворчливо обрывала его.
      - Я проделал немалый путь, чтобы поговорить с вами, мисс Конкеннан, учтиво сказал он. - Мое имя Роган Суини.
      Ее улыбка постепенно сменилась чем-то, напоминающим усмешку. Значит, вот ты кто. Сам Роган Суини. Человек, желающий наложить лапу на ее работы. "Джекин" - как не слишком почтительно называют порою у них в провинции жителя Дублина. Что означает "наглец".
      - Вы упорный человек, мистер Суини, - заметила она. - Отдаю вам должное. Надеюсь, поездка была приятной, по крайней мере?
      - Отвратительной.
      - Очень жаль.
      - Но я не считаю ее напрасной. - Он открыл банку с соком, которую продолжал держать в руке, хотя предпочел бы сейчас стакан горячего чая. - У вас здесь интересная обстановка.
      Он снова оглядел комнату - ревущую печь, сушильни, длинные скамейки, кучи металлического и деревянного инструмента, прутья, трубки, полки и шкафа с химическими препаратами.
      - У меня сейчас неплохо идет работа, я вполне удовлетворена, - процедила она. - О чем уже сообщала вам как-то по телефону.
      - Та вещь, над которой вы трудились, когда я вошел... Она мне очень нравится.
      Он немного прошелся по комнате, наклонился над столом, заваленным набросками на бумаге и картоне, карандашами, углем и мелками. Взгляд его упал на эскиз того стеклянного изделия, которое сейчас сушилось в печи. Нежное, воздушное. Нет, скорее текучее, льющееся.
      - Вы продаете ваши эскизы?
      - Я художник по стеклу, мистер Суини. Не график и не живописец.
      Он внимательно посмотрел на нее, взял в руки эскиз.
      - Если вы подпишете, - твердо сказал он, - я дам за него сто фунтов.
      Она недоверчиво фыркнула и точно метнула пустую банку из-под сока в мусорное ведро.
      - А за ту работу, что вы сейчас окончили? - спросил он спокойно. - Сколько вы за нее возьмете?
      - Какое, собственно, вам дело?
      - Возможно, я купил бы и ее тоже.
      Она немного задумалась, сидя на краю скамейки и болтая ногами. В самом деле, кто может назвать ей истинную цену того, что она делает? Никто. В том числе и она сама. Но стоимость в денежных знаках - дело другое. В конце концов, она тоже человек, и ей надо есть и пить.
      Ее подход к назначению цены был простым и весьма гибким. И не имел ничего общего с наукой или мастерством, каковые присутствовали в ее работе. Здесь действовали три нормальных фактора: потраченное время, собственное отношение к нему и мнение о покупателе.
      У Мегги уже сложилось определенное мнение о Рогане Суини. Поэтому она рискнула запросить с него подороже.
      - Двести пятьдесят фунтов, - решила она. Сотню накинула за его золотые запонки.
      - Хорошо, я выпишу чек.
      Он улыбнулся, и Мегги поняла, что должна быть благодарна ему за то, что он раньше не использовал это свое оружие. Достаточно смертоносное, не могла она не признать, глядя, как изгибаются его губы и одновременно темнеют глаза. Обаяние давалось ему легко, без видимых усилий.
      Он заговорил вновь:
      - Этот экземпляр я покупаю для моей собственной коллекции - под настроение, так сказать. И как воспоминание о первой встрече. Но я готов приобрести еще один, чтобы выставить его в моей галерее. И за двойную цену.
      - Удивительно, как вы еще не прогорели, мистер Суини, если так балуете клиентов.
      - Вы недооцениваете себя, мисс Конкеннан, - улыбнувшись, сказал он.
      Внезапно он шагнул к скамейке, где она сидела, решительно, с уверенностью победителя. Подождав, пока она подняла глаза, чтобы видеть его лицо, он добавил:
      - Поймите, я необходим вам.
      - Я прекрасно знаю сама, что мне делать в этой жизни, - сказала она в прежнем резком тоне.
      - Да, когда вы у себя в мастерской. - Он обвел рукой комнату. - В этом я убедился, проведя у вас уже немало времени. Но деловой мир - совсем иное.
      - Он меня не интересует.
      - Прекрасно. - Он вновь улыбнулся, как если бы услышал восхитивший его ответ. - Меня же этот мир, напротив, весьма привлекает. Уверяю вас, в нем есть свои радости.
      Она должна была бы чувствовать себя не очень удобно, находясь где-то внизу, на скамейке, в то время как он почти нависал над ней, ведя разговор с вершины собственного роста. Но, по-видимому, такое не приходило ей в голову. Она ответила тем же неуступчивым тоном:
      - Я не хочу, чтобы кто-то вмешивался в мою работу, мистер Суини. Я делаю то, что мне хочется, когда хочется и вполне довольна своей судьбой.
      - Да, то, что хочется и когда хочется, - повторил он. - И делаете очень хорошо. Но беда, если ваши способности не будут замечены, если вы останетесь на том же месте. Что касается вмешательства в вашу работу, у меня нет ни малейшего намерения совершать то, чего вы так опасаетесь. А вот наблюдать, как вы работаете, очень интересно. - Он обвел глазами комнату и повторил:
      - Да, очень интересно.
      Она вскочила со скамьи, куда лучше беседовать, стоя на собственных ногах, и, чтобы не дать ему преимущества в разговоре, поспешно произнесла:
      - Мне не нужен наблюдатель. И не нужен менеджер.
      - О нет, именно он и нужен вам, Маргарет Мэри. Его-то вам и не хватает.
      - Много вы знаете обо мне! - пробормотала она негодующе и принялась ходить по комнате. - Дублинский хитрец в модных ботинках!..
      Он, кажется, сказал: за двойную цену! Она не могла перепутать. Вдвое больше, чем она просила. А ей ведь необходимо регулярно давать деньги для матери, оплачивать невесть сколько счетов, и химикалии стоят убийственно дорого.
      - Что мне действительно нужно, - продолжала она, резко остановившись, это тишина и покой.
      И больше места. - Даже присутствие одного человека в мастерской, казалось ей, переполняет комнату до отказа, не оставляя свободного пространства. Больше места, - раздраженно повторила она, - а вовсе не человек вроде вас, который заявляется сюда и начинает излагать свои заявки: три вазы - к следующей неделе, или двадцать пресс-папье, или полдюжины бокалов с розовой ножкой. У меня не конвейер, мистер Суини. Я художник!
      С невозмутимым видом он вытащил из кармана блокнот и ручку с золотым пером и начал писать.
      - Что вы там делаете?
      - Записываю для памяти, что не следует давать вам приказания насчет ваз, пресс-папье и бокалов на розовой ножке.
      Ее губы непроизвольно растянулись в улыбку, которую она все же подавила.
      - Да, я не терплю никаких приказаний! Он внимательно посмотрел на нее.
      - Что ж, это зафиксировано. Знаете, мисс Конкеннан, у меня, кроме галереи, парочка фабрик, и я немного представляю себе разницу между поточным производством и искусством. Я зарабатываю себе на жизнь и тем, и другим.
      - Что ж, вам очень повезло. - Она взмахнула обеими руками перед тем, как упереть их в бока. - Примите мои поздравления. Но зачем вам понадобилась я?
      - Никакой нужды, собственно, нет. Я просто хочу этого.
      Она вздернула подбородок.
      - Но у меня нет ни малейшего желания!
      - Не правда, я вам необходим. Мы можем неплохо дополнить друг друга, поверьте мне. Я помогу вам сделаться богатой, мисс Конкеннан. И более того знаменитой.
      Он заметил, как что-то мелькнуло в ее взгляде. Ага, удовлетворенно подумал он, тщеславие. И подобрать к нему ключ было совсем легко.
      - Неужели вы создаете свои произведения для того, чтобы они пылились на ваших собственных полках или в шкафах? Продаете мизерное количество, только чтобы отогнать призрак голода от ваших дверей, а остальное держите в неизвестности? Разве вы не хотите, чтобы ваши работы оценивали по заслугам, восхищались ими, аплодировали, наконец? Или... - голос его стал чуть насмешливым, - может быть, вы просто побаиваетесь людского мнения?
      Она сразу откликнулась.
      - Я ничего не боюсь. Я знаю себе цену. Долгих три года я торчала на стекольном заводе в Венеции, работая как подмастерье. Но там я научилась мастерству, а не искусству. Потому что искусству научиться нельзя. Оно или есть в человеке, в его душе, или его нет, - она приложила ладонь к груди. - Но во мне оно есть, и я вдыхаю его в стекло. А кому не нравится то, что я делаю, может отправляться ко всем чертям.
      - Что ж, это тоже точка зрения. Хотите, я устрою вам выставку у себя в галерее, и мы увидим, сколько человек из числа посетителей отправятся ко всем чертям?
      Звучит как вызов, будь он неладен, этот денежный мешок! Но она не чувствует в себе готовности к такому экзамену!
      Она ответила хмуро:
      - Выставить себя на обозрение, чтобы кучка объевшихся ценителей обнюхивала мои работы с бокалами шампанского в руках?
      - Вы просто боитесь, так и скажите.
      Она слегка присвистнула и направилась к дверям.
      - Уходите, - сурово сказала она, повернувшись к нему оттуда. - Уходите, чтобы я могла подумать. Вы совсем заморочили мне голову.
      - Хорошо, поговорим завтра утром. - Он начал надевать пальто. - Может быть, вы порекомендуете мне, где я могу остановиться на ночь? Недалеко отсюда.
      - В конце дороги. Коттедж под названием "Блекторн".
      - Я видел его. - Он застегнул пальто. - Там хороший сад. Весьма ухоженный.
      - Там все ухожено. И там очень мягкие постели и вкусная еда. Потому что хозяйка - моя собственная сестра, и она создана для домашнего тепла и уюта. Как рыба для воды.
      Он с некоторым удивлением взглянул на нее - что за ехидный тон? - но спокойно ответил:
      - Значит, я могу рассчитывать, что хорошо отдохну и утром с новыми силами...
      - А сейчас уходите! - прервала она его и открыла дверь в сад, где не прекращался дождь. - Утром я сама позвоню в "Блекторн", если надумаю продолжить наш разговор.
      - Приятно было повидать вас, мисс Конкеннан. - Он взял ее руку, хотя та и не была предложена, и некоторое время не выпускал из своей. - И еще более приятно было увидеть ваши работы.
      И вдруг неожиданно для себя самого он поднес ее руку к губам, ощутив неповторимый запах ее кожи. Мегги удивилась не меньше, чем он сам.
      - Значит, до завтра.
      - Дождитесь сначала приглашения, - бросила она и захлопнула за ним дверь.
      Глава 4
      В гостинице "Блекторн" ячменные лепешки были постоянно горячими, букеты цветов свежими, и чайник никогда не снимался с огня.
      Хотя сезон был не гостевой, Брианна Конкеннан радушно встретила Рогана, с той мягкой домашней манерой, с которой принимала уже немало постояльцев, побывавших в ее небольшой гостинице за время, прошедшее со смерти отца.
      Она приготовила ему чай в опрятной, блещущей чистотой гостиной, где в камине весело пылал огонь, а вазы были полны цветов.
      - Обед будет в семь, мистер Суини, - дружелюбно сказала она. - Если вас устроит.
      В голове у нее крутились мысли о том, как распределить на трех человек уже приготовленного для матери и для себя цыпленка.
      - Прекрасно, мисс Конкеннан. - Роган отпил чай из стакана и нашел напиток превосходным, не идущим ни в какое сравнение с холодной, чересчур сладкой жидкостью, которую ему предложила - нет, которую в него швырнула - Мегги. - У вас тут превосходное местечко.
      - Спасибо на добром слове. - Дом действительно был не только предметом ее гордости, но и единственной отрадой. - Если вам что-нибудь понадобится, сразу скажите.
      - Мог бы я позвонить от вас? Я вижу, телефон прямо здесь.
      - Конечно, звоните сколько угодно. Она направилась к выходу, чтобы предоставить ему возможность говорить без свидетелей, но он остановил ее поднятием руки и спросил:
      - Вон та ваза на столе - работа вашей сестры? Удивление Брианны от вопроса выразилось лишь в том, что глаза ее открылись чуть шире.
      - Да, - изумленно ответила она. - А вы знаете работы Мегги?
      - Я приобрел две из них еще раньше. И сейчас купил одну прямо с пылу с жару. - Прихлебывая чай, он сравнивал мысленно обеих сестер. Как же они отличаются друг от друга! Словно два творения, вышедшие из-под рук Мегги. Это, без сомнения, означает, пришло ему в голову, что они в чем-то, невидимом для глаза, могут быть очень и очень похожи.
      - Я только что был у нее в мастерской, - добавил он.
      - Вы были там? - Только высшая степень удивления могла заставить Брианну задать вопрос настолько эмоционально, с таким явным неверием в возможность происшедшего. - Внутри?
      - Разве это так опасно?
      Тень улыбки промелькнула на лице Брианны, осветив его черты.
      - Насколько я вижу, вы живы и здоровы.
      - Вполне. Ваша сестра очень талантлива.
      - Я знаю это.
      Роган отметил в ее тоне то же подспудное чувство гордости, смешанное с раздражением, с какими лишь недавно Мегги говорила о ней.
      - У вас в доме есть еще ее работы?
      - Совсем немного. Она приносит их нам по настроению... Если у вас больше нет вопросов ко мне, мистер Суини, я пойду займусь обедом.
      Оставшись в одиночестве, Роган продолжал наслаждаться превосходным чаем и размышлять о сестрах. Занятная парочка, решил он. Брианна - повыше, постройней и, в общем, привлекательней, чем Мегги. Волосы у нее розово-золотистые, а не такие огненные, и выглядят куда мягче. А глаза - огромные, бледно-зеленые, почти прозрачные. Вся какая-то чересчур спокойная, даже отчужденная, как и ее манеры. Черты лица изящней, мягче, и пахнет от нее цветами, а не дымом и потом.
      Короче говоря, она больше подходит под тот тип женщин, который ему по вкусу.
      И все же мысли его то и дело возвращались к Мегги - с ее нервным напряженным телом, угрюмым взглядом и невыносимым характером... Ох, уж эти художники - их обостренное себялюбие, их неуравновешенность и незащищенность, - им всем нужна опека, нужна твердая рука, которая бы направляла.
      Он снова посмотрел в угол комнаты, где стояла розовая ваза - всплески и брызги стекла от основания до горловины... И утвердился в мысли, что был бы совсем не прочь служить твердой рукой для Мегги Конкеннан.
      - ..Итак, он здесь?
      Мегги возникла прямо из дождя на теплой опрятной кухне.
      Брианна продолжала невозмутимо чистить картофель. Она ждала появления сестры.
      - Кто он? О ком ты?
      - Суини. - Подойдя к разделочному столу, Мегги схватила очищенную морковку, откусила от нее. - Такой высокий, с темными волосами, ничего из себя и богатый, как Ротшильд. Его нельзя не заметить. Хотел снять комнату.
      - Он в гостиной. Можешь налить себе чая и присоединиться к нему.
      - Я не хочу с ним беседовать. - Мегги налегла всем телом на стол, скрестив ноги. - Чего я хочу, Бри, любовь моя, так это узнать твое мнение о нем.
      - Очень вежливый, хорошо говорит.
      - Прямо как священник в церкви!
      - Он гость в моем доме, и я...
      - Богатый гость!
      - И я не хочу сплетничать за его спиной, - спокойно закончила сестра.
      - Святая Брианна! - Мегги отгрызла еще кусок от морковки, потрясла огрызком в воздухе. - А что, если я скажу тебе, что он собирается опекать меня и следить за моей карьерой?
      - Опекать? - недоуменно переспросила Брианна. Движения ее на мгновение замедлились, но тут же возобновились в прежнем ритме. Очистки продолжали равномерно падать на газету, которую она положила на стол. - В каком смысле?
      - Ну, сначала, видимо, в финансовом. Будет выставлять мои работы в своих галереях и уговаривать состоятельных клиентов купить их подороже. - Она помахала остатками овоща в своей руке перед тем, как доесть его. - Все, о чем может думать этот человек, - деньги. Как сделать, чтобы их было больше.
      - Галереи, ты говоришь? - задумчиво повторила Брианна. - Он их владелец? У него их много?
      - Да. В Дублине и в Корке. Но интересы у него везде - в Париже, в Лондоне, в Нью-Йорке. Наверное, и в Риме. В мире искусства все знают Рогана Суини.
      Прозвучало ли это с долей иронии, Брианна не поняла. Мир искусства был так же далек от нее, как Луна. Но она ощутила теплый прилив гордости, что ее сестра так или иначе принадлежит этому миру.
      - Его заинтересовали твои работы? - спросила она.
      - Сунул в них свой аристократический нос! - фыркнула Мегги. - А до этого звонил по телефону, посылал письма. Вел себя как будущий хозяин. Только разве не наложил лапу на все, что я делала. А сегодня возник у меня на пороге и начал объяснять, как я в нем нуждаюсь. Смешно!
      - А ты в нем не нуждаешься?
      - Я ни в ком не нуждаюсь!
      - Конечно. - Брианна отнесла очищенный картофель в мойку. - Только не ты, Маргарет Мэри.
      - Ненавижу этот твой тон, снисходительно-высокомерный! Прямо как у нашей матери. - Она отошла от стола к холодильнику. - По-моему, мы живем довольно прилично, - заговорила она снова, после того, как достала оттуда банку пива. По счетам платим вовремя, на столе каждый день еда, над головой - крыша. - Она уставилась в напрягшуюся спину сестры и добавила нетерпеливым тоном:
      - Так, как было раньше, когда отец только-только продал ферму, больше никогда не будет, Бри.
      - Думаешь, я этого не понимаю? - В голосе Брианны появился резкий оттенок. - Считаешь, мне всего мало? Что я не удовлетворена жизнью?
      Невыносимая печаль внезапно и непроизвольно прозвучала в последних словах. Брианна повернулась к окну, неподвижным взглядом уставилась в то, что видела за ним: бесконечный дождь, бескрайние поля...
      Мегги открыла банку с пивом, сделала глоток. Да, Брианне плохо, она видела это. Брианна страдает. Брианна, которая всегда посередке в их семье: между отцом и матерью, а теперь между матерью и Мегги.
      И как раз сейчас появилась возможность что-то изменить. Для этого надо всего ничего: продать часть своей души.