Покойники – ее профессия. Она с ними ра­ботает, изучает их, думает о них. Они часто приходят к ней во сне. Но мало этого – оказывает­ся, в каких-то потаенных, ей самой не вполне известных закоулках души она до сих пор жале­ет их.
      Десять лет службы в полиции закалили ее, научили здравому взгляду на смерть и на все то, что так или иначе к ней приводит. Очевидно, не­которые даже назвали бы этот взгляд циничным. Да и зрелище, представшее ее взору той дождли­вой ночью на до омерзения замусоренной улице, не было чем-то из ряда вон выходящим. Но оно тем не менее взволновало ее.
      Та женщина была хороша. Волосы ее золотой волной струились по грязному тротуару. Широ­ко раскрытые глаза казались ярко-лиловыми на омытом холодным дождем бескровно-бледном лице. В них застыло выражение горького недо­умения, столь частое у нежданно встретивших смерть.
      Дорогой костюм женщины был того же цвета, что и ее глаза. Пиджак оставался застегнутым на все пуговицы, но юбка задралась, оголив строй­ные бедра. На пальцах, в ушах, на лацкане пид­жака – везде сияли драгоценности. Кожаная су­мочка с золотой застежкой валялась в грязи рядом с рукой женщины.
      Горло ее пересекал отвратительный кровавый шрам.
      Присев на корточки, лейтенант Ева Даллас внимательно осмотрела тело. Картина была хо­рошо ей знакома – чего-чего, а этого она успела навидаться, – но, как и всегда, что-то в ней было свое, неповторимое. Ведь у каждой жертвы осо­бый стиль, у каждого убийцы особый почерк, и потому всякое убийство в своем роде уникально.
      Прибывший по вызову наряд знал свое дело, – поперек улицы уже были расставлены полицей­ские маяки, а щиты заграждения надежно укры­вали место происшествия от взоров зевак; благо­даря этим щитам оно странным образом выглядело почти уютным. Дорожное движение, и без того не слишком интенсивное в этом районе, перекры­ли. Из соседнего борделя неслась разудалая му­зыка, время от времени слышались вопли и гогот посетителей. Разноцветная вращающаяся вывес­ка заведения то и дело озаряла сцену вспышками неона, отчего по телу женщины пробегали фан­тастические блики.
      Ева подумала было прикрыть бордель на сегодня, но решила не связываться – себе дороже. В здешних местах убийства совершались настоль­ко часто, что никто из посетителей заведения на­против не понял бы, с какой это стати из-за не­знакомой мертвой бабы им всем ломают кайф.
      Один полицейский все продолжал расхажи­вать туда-сюда, снимая место происшествия на видеокамеру. Чуть поодаль двое репортеров, съе­жившись от сырости и холода, ждали своей оче­реди, лениво обсуждая спортивные новости. Они пока не удосужились даже взглянуть на убитую и поэтому еще не знали, кто она.
      «Интересно, лучше это или хуже – быть зна­комой с жертвой?» – размышляла Ева, немига­ющим взором уставившись на лужу крови, смешавшейся с дождевой водой.
      С прокурором Сесили Тауэрс она общалась только по службе. Но и этого Еве было достаточно, чтобы составить о ней четкое представление как о женщине сильной и целеустремленной. Состояв­шаяся личность, думала Ева, настоящий боец, твердо стоявший на страже правосудия.
      Уж не по делам ли правосудия занесло ее в это ужасное место?
      Со вздохом Ева нагнулась, достала из доро­гой изящной сумочки удостоверение личности убитой и, глядя на него, начала наговаривать в диктофон:
      – Сесили Тауэрс, сорок пять лет, разведена. Адрес: 83-я улица, 2132, квартира 61Б. Не ограблена. Ювелирные украшения на месте. При ней… – Ева быстро проверила содержимое бу­мажника, – двадцать долларов банкнотами и пять кредитных карточек. Явных следов борьбы или попытки изнасилования нет.
      Закончив диктовать, она снова посмотрела на распростертую на тротуаре женщину. И что ты, Тауэрс, здесь забыла? Какого черта тебя зане­сло так далеко от мест, где бывают люди твоего класса?
      Одета как на работу, пришло в голову Еве. Она хорошо знала манеру одеваться Сесили Тау­эрс и всегда искренне восхищалась ею: неизмен­но насыщенные цвета, хорошо выглядящие на экране телевизора, и точно подобранные аксес­суары, придающие облику прокурора женствен­ность.
      Ева выпрямилась, рассеянно отряхнула ко­ленки.
      – Убийство, – бросила она полицейским. – Упакуйте тело.
 
      Ева ничуть не удивилась, увидев на тротуаре у дома Сесили Тауэрс стайку вооруженных теле­камерами журналистов. Они уже пронюхали про убийство и теперь шли по следу. В их лицах Еве всегда чудилось что-то волчье. Это была стая хищников, не намеренных возвращаться в логово без добычи – сенсационной информации. На то, что уже три часа ночи и льет как из ведра, этим тварям было глубоко плевать.
      Игнорировать камеры и не обращать внима­ния на градом обрушивающиеся вопросы Ева на­училась сравнительно недавно. Масс-медиа впе­рвые обратила на нее пристальное внимание из-за громкого дела, которое она расследовала минув­шей зимой. Но не только из-за того дела, добави­ла Ева мысленно, ледяным взглядом изничтожив репортера, набравшегося было наглости прегра­дить ей дорогу. Еще из-за ее отношений с Рорком.
      Зимой она расследовала несколько убийств, совершенных с особой жестокостью. Но о любом убийстве, сколь угодно зверском, публика вскоре забыла бы. Рорк же не позволял забыть о себе хотя бы на день.
      – У вас уже что-нибудь есть, лейтенант? Кого вы подозреваете? Каков мотив преступления? Правда ли, что тело прокурора Тауэрс найдено обезглавленным?
      Чуть замедлив шаг, Ева окинула взглядом кучку мокрых насупленных репортеров. Она сама промокла, устала и была на взводе, но об осто­рожности не забывала. Она хорошо усвоила, что с людьми из масс-медиа надо держать ухо вос­тро: стоит хоть в чем-то подставиться – и они уже своего не упустят, сожрут со всеми потрохами.
      – В настоящий момент от имени Управления полиции я могу заявить только, что расследование обстоятельств гибели прокурора Тауэрс на­чато.
      – Дело поручено вам?
      – Да, мне, – ответила Ева и, миновав двух полицейских охранников, вошла в подъезд.
      Просторный холл многоэтажного здания был полон цветов. Благоухающие пышные букеты за­ставили Еву вспомнить об утопающем в ароматах весны экзотическом острове, на котором они с Рорком провели три незабываемых дня, – ей тогда надо было восстановить силы после пуле­вого ранения и общего нервного истощения.
      В других обстоятельствах она бы не премину­ла предаться волшебным воспоминаниям, но те­перь, продемонстрировав охране удостоверение, Ева решительно направилась к лифту.
      По холлу сновали полицейские. Двое вози­лись с компьютерной системой безопасности, другие наблюдали за входными дверями, у лиф­тов тоже была выставлена охрана. Народу сюда явно нагнали больше, чем это необходимо, поду­мала Ева. Но, в конце концов, при жизни проку­рор Тауэрс была их коллегой.
      – Квартира охраняется? – спросила она у ближайшего полицейского.
      – Да, мэм, – ответил тот. – После вашего звонка в 2.10 никто не входил в квартиру прокурора и не выходил из нее.
      – Мне понадобятся записи системы безопас­ности. Для начала, за последние 24 часа, – сказала Ева, заходя в лифт, и нажала на кнопку нужного этажа.
      Двери закрылись, и кабина плавно пошла вверх.
      На тридцать первом этаже царила музейная тишина; холл, в отличие от нижнего, был узким и тесным, как и в большинстве жилых небоскре­бов, понастроенных за последние полвека. Пол устилал пушистый ковер, в стены через равные интервалы были вделаны зеркала, призванные создавать иллюзию пространства.
      Зато в квартирах, очевидно, с пространством все нормально: на каждом этаже их только три, пришло в голову Еве. Специальной полицейской отмычкой она отперла дверь и вступила в апарта­менты Сесили Тауэрс.
      С первого взгляда было видно, что покойница очень неплохо зарабатывала и на обустройство жилища денег не жалела. Еве сразу бросились в глаза две картины знаменитого художника нача­ла века, украшавшие бледно-розовую стену над элегантным диваном в розовую и зеленую полоску. Фамилию художника Еве вспомнить не удалось: ее познания в живописи были весьма скромны­ми, да и теми она была обязана Рорку, равно как и умением за неброской простотой разглядеть не­дюжинное богатство.
      «Все-таки интересно, сколько у мадам проку­рора выходило в год?» – думала она, професси­ональным взглядом окидывая обстановку.
      В квартире было очень чисто, порядок здесь явно поддерживался неукоснительно. Вообще, насколько Ева могла судить, Тауэрс была педан­тична во всем – в том, как она одевалась, в том, как относилась к работе, даже в том, как тщатель­но скрывала от любопытной публики свою частную жизнь.
      Но что же, скажите на милость, занесло эту элегантную, умную, педантичную даму в тот по­дозрительный квартал, да еще посреди ночи?
      Ступая по белоснежному деревянному полу, местами покрытому половичками под цвет мебе­ли и обоев, Ева подошла к столику у стены. Он весь был уставлен фотографиями в изящных рамках. На фотографиях были дети – мальчик и девочка. Жизнь обоих прослеживалась на всем ее недолгом пока протяжении – от пеленок до колледжа.
      Фотографии несколько озадачили Еву. Уже несколько лет она по разным делам сталкивалась с Тауэрс, но о том, что у нее были дети, даже не подозревала.
      Некоторое время постояв в задумчивости, Ева тряхнула головой и направилась к небольшому компьютеру, стоявшему на письменном столе. Она включила машину и затребовала расписание Сесили Тауэрс на 2 мая.
      – Так… – шевеля губами, Ева читала вы­данный компьютером текст: – С утра час в феше­небельном частном клубе здоровья, потом целый день в суде, в шесть часов встреча с известным адвокатом… – А это уже интереснее, – пробор­мотала Ева, и брови ее приподнялись. – Вече­ром – ужин с Джорджем Хэмметом.
      Ева пару раз видела этого Хэммета, – Рорк вел с ним какие-то дела. На нее Хэммет произвел впечатление человека вполне симпатичного. На­сколько она знала, он был предприимчив и в то же время осторожен, что позволяло ему получать от своего бизнеса очень и очень солидный доход.
      Так, значит, Хэммет был последним, с кем Сесили Тауэрс встречалась в день смерти.
      Нажав на нужные кнопки на клавиатуре ком­пьютера, Ева подождала, когда из принтера вы­лезла страничка с расписанием, сложила ее и за­сунула в сумочку.
      Потом Ева вызвала программу «теле-линк» и запросила запись всех входящих и исходящих звонков за последние двадцать четыре часа. По-хорошему, стоило бы копнуть глубже, но на это время еще будет, рассудила она. Когда информа­ция появилась на экране, Ева переписала нуж­ный файл на дискету, затем вытащила ее и при­ступила к тщательнейшему обыску квартиры. Он занял у нее кучу времени.
      К пяти утра голова у Евы буквально раскалы­валась: вызов на задание застал ее в постели Рорка, спала она всего какой-нибудь час, и это теперь начинало сказываться.
      – По имеющейся информации, – устало наговаривала она в диктофон, – жертва прожива­ла одна. Не обнаружено никаких признаков того, что жертва покинула квартиру вынужденно или второпях. Не обнаружено также ничего, что объ­ясняло бы, как и почему жертва оказалась на месте преступления. Информация с компьютера записана следователем на дискету с целью дальнейшего изучения. Кассеты с видеозаписями сис­темы безопасности изъяты полицией. В настоящий момент следователь покидает квартиру жертвы и направляется в муниципальное управление. Лей­тенант Ева Даллас. Пять ноль восемь утра.
      Ева выключила диктофон, уложила его в су­мочку и вышла.
 
      До Центрального участка она добралась толь­ко в одиннадцатом часу. Живот сводило от голо­да, и ей пришлось завернуть в буфет. Она совсем не удивилась, что все мало-мальски съедобное уже подмели коллеги, оглядела убогие остатки и взяла шоколадный кекс с теплым пойлом, кото­рое здесь выдавали за кофе. Сдерживая отвраще­ние, Ева проглотила все это и только потом под­нялась в свой кабинет.
      Но тут ее встретил писк сотового телефона.
      – Лейтенант, – услышала она знакомый голос майора Уитни.
      – Да, шеф, – ответила Ева, вздохнув с плохо скрытой досадой.
      – Зайдите ко мне. Прямо сейчас.
      Прежде чем она успела открыть рот, Уитни положил трубку.
      – Черт возьми! – пробормотала Ева.
      Она устало потерла лицо и обхватила голову руками, запустив обе пятерни в короткие, не слиш­ком аккуратно подстриженные волосы. Вызов шефа камня на камне не оставил от ее самых что ни на есть скромных планов: проверить сообще­ния на автоответчике, позвонить Рорку и, нако­нец, минут десять вздремнуть.
      Она встала, потянулась, сняла кожаную курт­ку. Рубашка под курткой осталась сухой, но джин­сы были мокрыми насквозь. Рассудив, что пере­одеться все равно не во что, Ева смирилась с этим неудобством, взяла свои записи и вышла в кори­дор.
      Если очень повезет, подумала она, у шефа удастся выпить еще чашку полицейского кофе. Но едва переступив порог кабинета Уитни, Ева поняла, что о кофе не может быть и речи.
      Против обыкновения, майор Уитни не сидел за столом, а стоял спиной к двери, глядя в боль­шое, во всю стену, окно. Из него открывался ве­ликолепный вид на город, на страже порядка в котором Уитни стоял вот уже тридцать лет. Весь его вид мог бы говорить о спокойной задумчивос­ти, если бы не побелевшие костяшки пальцев, сцепленных за спиной рук.
      Ева внимательно смотрела на широкие плечи, черные с проседью волосы и мощную спину этого человека, который пару месяцев назад отказался от поста начальника полиции, чтобы продолжать делать свое дело здесь.
      – Шеф, – произнесла она.
      – Дождь перестал.
      Ева никак не ожидала подобного приема и по­тому несколько смутилась, но спустя мгновение ответила:
      – Да, сэр.
      – Послушайте, Даллас, это же, в общем, хо­роший город! Легко забываешь об этом, глядя на него отсюда. Но город, в общем-то, хороший. Хотя сейчас мне трудно себя в этом убедить.
      Ева не знала, что ответить, и молча ждала.
      – Я поручил это дело вам, хотя формально должен был бы поручить его Деблински.
      – Деблински – хороший полицейский.
      – Да, хороший. Но вы лучше.
      Ева не могла сдержать довольную улыбку, она и в самом деле была крайне польщена. К счас­тью, Уитни по-прежнему стоял к ней спиной.
      – Я ценю ваше доверие, майор.
      – Вы заслужили его. Поверьте, у меня были довольно веские причины нарушить субордина­цию и выбрать вас. Мне нужен лучший из лучших. Чтоб в лепешку разбился, но убийцу нашел.
      – Майор, все мы тут знали прокурора Тау­эрс. Во всем Нью-Йорке нет полицейского, кото­рый не был бы готов разбиться в лепешку, лишь бы найти ее убийцу.
      Уитни глубоко вздохнул и повернулся к Еве. Несколько мгновений он молча смотрел на жен­щину, которой поручил расследование. Она была стройна и на первый взгляд даже могла показать­ся хрупкой. Но он знал, что это не так – у него были случаи убедиться, сколько силы и энергии заключено в этом изящном теле. Глубокие тени под ее глазами цвета неразбавленного виски и бледность скуластого лица выдавали крайнюю усталость. Но сейчас он не мог позволить себе беспокоиться об усталости подчиненных.
      – Сесили Тауэрс была моим другом – близ­ким другом.
      – Понимаю, – кивнула Ева, стараясь скрыть удивление. – Мне очень жаль, шеф.
      – Я знал ее много лет. Мы ведь вместе начи­нали – амбициозный работяга полицейский и юрист-трудоголик. А потом мы с женой крестили ее сына. – Уитни умолк, но почти сразу же взял себя в руки и продолжил: – Да, кстати о ее детях. Жена как раз поехала встретить их. До похорон они будут жить у нас. – Прокашлявшись, он за­говорил сквозь зубы, почти не раскрывая рта: – Сесили была одним из самых старых моих дру­зей. Я не только восхищался ею как профессио­налом – я очень любил ее. Моя жена совершен­но убита случившимся, а дети Сесили просто вне себя. Единственное, чем я мог хоть как-то уте­шить их, это обещать сделать все возможное, чтобы разыскать убийцу их матери. Чтобы восторжествовало то, чему она отдавала все свои силы, – справедливость.
      Уитни тяжело опустился в кресло. Сейчас он совсем не походил на начальника – перед Евой был просто безумно усталый человек.
      – Я говорю вам все это, Даллас, чтобы вы по­няли: в этом деле от меня не приходится ждать объективности… Я буду сама предвзятость. И поэ­тому я всецело завишу от вас.
      – Очень благодарна вам за откровенность, шеф, – сказала Ева и на мгновение замолчала, взгляд ее стал острее и жестче. – Я считаю, что как близкого друга жертвы вас следует допро­сить как можно скорее. И вашу жену тоже. Если вам обоим это удобнее, допросы я могу прово­дить у вас дома, а не здесь.
      – Прекрасно, Даллас, – вздохнул Уитни. – Потому-то я и назначил вас следователем по этому делу. Немногие из вашей братии способны вот так прямо переходить к делу, невзирая на лица. У меня к вам только одна просьба. Вы сделали бы мне большое одолжение, согласившись пару дней подождать с допросом моей жены. И лучше будет не вызывать ее сюда, а допросить дома.
      – Хорошо, сэр.
      – Ну а теперь расскажите, что у вас уже есть.
      – Я обследовала квартиру жертвы и ее рабо­чий кабинет. Из кабинета я взяла документы по делам, которые она вела за последние пять лет. Их надо внимательно изучить. Возможно, кто-то, кого она в свое время упрятала за решетку, уже вышел на свободу. Среди ее клиентов было довольно много обвиняемых в убийствах с осо­бой жестокостью. И все они сели.
      – Да, в суде Сесили была сущим тигром. Ни­когда не упускала ни малейшей детали, никогда не ошибалась. До сегодняшней ночи.
      – Майор, скажите, как она могла очутиться там ночью? Вскрытие показало, что смерть на­ступила в час шестнадцать. Тот район не из при­ятных: грабежи, проституция; в паре кварталов от того места, где ее нашли, – известная точка торговцев наркотиками.
      – Я сам себя все время спрашиваю об этом. И не могу найти ответа. Сесили была женщиной осторожной, но в то же время… как бы это лучше сказать… самонадеянной. – Уитни чуть заметно улыбнулся. – Как ни странно звучит, но это так. Она не сомневалась, что справится с любым подонком. Но чтобы сознательно подвергать себя серьезному риску… Не знаю, не знаю…
      – В последний раз она выступала против не­коего Флуэнтеса, обвиняемого в убийстве второй степени – задушил любовницу. Его адвокат настроен решительно, но Тауэрс все равно наверня­ка бы его посадила.
      – Этот Флуэнтес – под стражей или на сво­боде?
      – На свободе. До того не привлекался, так что его выпустили под смехотворный залог. Как вы думаете, могла Тауэрс пойти на встречу с ним?
      – Совершенно исключено. Встретиться с обвиняемым вне зала суда значило бы заведомо проиграть дело. – Уитни задумался, вспомнил, очевидно, живую Сесили, и по его липу пробежа­ла судорога. – Этого бы она себе ни за что не по­зволила. С другой стороны, он мог обманом до­биться встречи с ней.
      – Я подумала об этом. Кстати, вчера вечером она собиралась поужинать с Джорджем Хэмметом. Вы знаете этого человека?
      – Да, немного знаком. Сесили встречалась с ним время от времени. Но там не было ничего се­рьезного – во всяком случае, так утверждает моя жена. Она давно пыталась подыскать для Сесили «идеального мужчину».
      – Майор, сейчас, пожалуй, самое время за­дать вам этот вопрос. Без протокола. Вы состоя­ли с жертвой в интимных отношениях?
      У Уитни дернулась щека, но выражение глаз осталось прежним.
      – Нет, не состоял. Мы дружили, и я безумно дорожил нашей дружбой. По сути, она была чле­ном семьи. Вы ведь понимаете, что такое семья, Даллас?
      – Нет, – произнесла Ева без всякого выра­жения. – Боюсь, что не понимаю.
      – Простите меня, – Уитни спрятал лицо в ладони и пальцами сильно надавил на веки. – Я не должен был спрашивать вас об этом. Впро­чем, и ваш вопрос был не лучше. – Он отнял руки от лица и посмотрел на Еву. – Вам ведь не случалось переживать потерю очень близкого че­ловека, Даллас?
      – Не припомню ничего подобного.
      – Это надолго выбивает из колеи, – пробор­мотал он почти про себя.
      Его слова прозвучали более чем убедительно. За те десять лет, что Ева знала Уитни, она успела повидать его в самых разных состояниях. Он бывал раздраженным, нервно-нетерпеливым и хладнокровно-жестоким. Но никогда еще она не видела шефа совершенно раздавленным.
      «Если терять близких так ужасно, можно счи­тать, что мне сильно повезло», – мелькнуло у Евы в голове. У нее не было семьи, а от детства остались только смутные обрывки малоприятных воспоминаний. Более или менее отчетливо свою жизнь она помнила с восьми лет, когда ее, обо­рванную и всеми брошенную, добрые люди подо­брали в техасской глуши. А что с ней происходило до того, не имеет никакого значения – по край­ней мере, Ева всегда упрямо убеждала себя в этом. Она стала тем, кем была сейчас, благодаря лишь собственным усилиям. Конечно, у нее были друзья – люди, которым она могла полностью доверять. Но друзья – это все-таки не родные. Самые близкие отношения связывали Еву с Рорком. Этому человеку она отдавала все, что только могла отдать. Интересно, если бы ей вдруг пришлось потерять его – ввергло бы ее это в ту же пучину отчаяния, в какой оказался Уитни из-за смерти Тауэрс?
      Возвратясь в свой кабинет, Ева не стала раз­мышлять над этим отвлеченным вопросом, а на­бросилась на кофе с конфетами, которые ей уда­лось раскопать в завалах одного из ящиков стола. В теперешних обстоятельствах нормальный за­втрак представлялся ей такой же несбыточной меч­той, как, к примеру, недельный отпуск на остро­вах Индийского океана. Глотая остывший кофе и заедая его конфетами, Ева прямо на мониторе читала отчет о результатах вскрытия.
      Время смерти то же, что было названо врача­ми с самого начала. Причина смерти – потеря крови и кислородное голодание, наступившие вследствие рассечения яремной вены. Приблизи­тельно за пять часов до смерти жертва пообеда­ла. Меню ее последнего обеда: морские гребешки с зеленью, вино, кофе, свежие фрукты со взби­тыми сливками.
      Сообщение о преступлении поступило в поли­цию очень быстро. Сесили Тауэрс была мертва от силы десять минут, когда ее тело заметил таксист, у которого хватило безрассудства заехать в тот район. Первая патрульная машина прибыла на место преступления через три минуты после его звонка.
      Убийца к этому времени благополучно скрылся. Впрочем, в том квартале это не проблема. С одинаковым успехом он мог незамеченным уехать на машине, убежать подворотнями или просто зайти в один из ближайших кабаков. Правда, он должен был перепачкаться кровью, – из перерезанной яремной вены кровь бьет фонта­ном. Но тут убийце, видимо, помог дождь, смывший кровь с его рук.
      Деваться некуда – придется прочесать весь квартал, опросить десятки человек, отнюдь не склонных к сотрудничеству с полицией, но обыч­но соглашающихся говорить за определенную мзду.
      Ева с головой погрузилась в изучение фото­графий места происшествия, но тут, как назло, запищал сотовый телефон.
      – Отдел убийств, лейтенант Даллас слушает.
      – Что скажете, лейтенант? – раздался зна­комый голос, бодрый и напористый.
      Ева едва сдержалась. Она была очень невысо­кого мнения обо всех репортерах вообще, но Си Джея Морса считала последним подонком.
      – Вам повезло, Морс. То, что я хотела бы вам сказать, я на сей раз говорить не стану.
      – Бросьте, лейтенант! – Голос Морса звучал уверенно. – Вы же знаете: публика имеет право знать то, что ей знать хочется.
      – Ну а я имею право решать, чего ей знать не надо. Мне нечего вам сказать.
      – Мило. Неужели мне придется сообщить, что Ева Даллас, лучшая из лучших нью-йорк­ских сыщиков, ровным счетом ничего не накопа­ла по делу об убийстве одной из самых уважаемых, самых выдающихся и самых популярных пред­ставительниц власти? Что ж, я легко это сделаю. Не знаю только, насколько такая подача инфор­мации понравится вам.
      – Морс, если вы думаете, что мне до всего этого есть хоть какое-нибудь дело, – вы глубоко заблуждаетесь. – Ева криво улыбнулась и уже занесла палец над кнопкой отключения.
      – Вам, возможно, и все равно, но как это скажется на репутации отдела? – поспешно про­изнес Морс. – В частности, на репутации майо­ра Уитни, который назначил вас на это дело в обход субординации. Ну и про Рорка, конечно, вспомнят.
      Ева убрала палец от кнопки.
      – Расследование убийства Сесили Тауэрс – первоочередная задача нашего отдела, майора Уитни и моя. Можете опубликовать это заявле­ние. И запомните: Рорк не имеет никакого отно­шения к моей работе в отделе.
      – Да что вы говорите? А я-то полагал, что все, что касается вас, касается и Рорка. И наобо­рот. Кстати, тут выяснилось еще одно небезынте­ресное обстоятельство: да будет вам известно, что Рорк вел дела с покойницей, с ее бывшим мужем и с ее нынешним любовником.
      Руки Евы непроизвольно сжались в кулаки.
      – Рорк – бизнесмен. Он ведет много разных дел с большим количеством разных людей. И во­обще, я не знала, что вы снова взялись за светскую хронику, Си Джей.
      Последние слова задели Морса за живое. Больше всего на свете он не любил напоминаний о том, что в начале своей карьеры подвизался на ниве скандальных слухов и светских сплетен. Те­перь, когда он сумел занять прочное положение в судебной журналистике, подобные напоминания стали ему особенно неприятны.
      – У меня с тех пор остались кое-какие связи.
      – А еще с тех пор у вас остались угри по всей физиономии. Попробуйте, что ли, их чем-нибудь мазать, – не слишком остроумно огрызнулась Ева и отключила телефон.
      Она вскочила на ноги и принялась нервно мерить шагами тесное пространство своего кабине­та. Ну какого черта в связи с убийством всплыло имя Рорка?! И что за дела у него были с Тауэрс, с ее любовником и бывшим мужем?
      Ева снова рухнула в кресло и сердито устави­лась на разбросанную по столу кипу бумаг. Ладно, о связях Рорка с покойным прокурором она ра­зузнает все очень быстро. Хорошо хоть то, что она была абсолютно уверена в его алиби. В тот день и час, когда неизвестный злоумышленник перерезал горло Сесили Тауэрс, Рорк самозаб­венно и неистово занимался любовью со следова­телем отдела убийств.

      С большим удовольствием Ева поехала бы сейчас к себе домой – в квартиру, которую она продолжала снимать, несмотря на то, что почти все ночи проводила у Рорка. Там она могла бы немного привести себя в порядок, спокойно по­думать, поспать, наконец, И попытаться восста­новить события последнего дня жизни Сесили Тауэрс. Но вместо этого она поехала к Рорку.
      Ева смертельно устала и вела машину совер­шенно автоматически: благо она хорошо знала дорогу и легко маневрировала на запруженных машинами улицах. Ей выпала возможность минут на десять расслабиться. Весна в тот день наконец-то вступила в свои права. Ева опустила стекла, и в машину тут же вторглись звуки оживленной улицы: автомобильные сигналы, шуршание покрышек, гудение автобусов, болтовня пешеходов.
      Чтобы не слышать навязчивых туристских громкоговорителей, она повернула на Десятую улицу. Можно было бы выиграть время, проехав мимо Центрального парка, но Еве уж больно не хотелось в тысячный раз слушать о нью-йоркских достопримечательностях, истории и традициях Бродвея, великолепии музейных собраний и ас­сортименте товаров, предлагаемых шикарными магазинами, протянувшимися от Пятой до Мэди­сон-авеню.
      Ненадолго застряв в пробке на Пятьдесят шес­той, Ева оказалась прямо напротив огромного рекламного щита, на котором потрясающий кра­савец целовался с не менее потрясающей краса­вицей. Надпись гласила, что изрядной долей вос­торга оба они были обязаны освежителю дыхания «Горный источник».
      Неподалеку от Евы две машины оцарапали друг другу борта; из обеих выскочили водители и принялись обмениваться изощреннейшими про­клятиями. К сцене не остались безучастными ни пассажиры оказавшегося рядом автобуса, ни пе­шеходы, моментально столпившиеся на тротуаре. Вскоре на место происшествия прибыла патруль­ная машина. Дорожный полицейский в мегафон убеждал эмоциональных водителей не мешать движению, обещая в противном случае наложить штраф.
      Мало-помалу пробка рассосалась. По мере того как Ева пробиралась от центра к окраинам, жи­тели которых принадлежали к богатым привилегированным слоям, облик улиц менялся – они становились шире и чище, все больше вдоль них была деревьев, вскоре начали появляться целые скверы и небольшие парки. Проезжавшие мимо машины были по большей части совсем новыми и исключительно дорогими, пешеходы – все, как один – облачены в костюмы от лучших портных.
      Наконец ее машина подъехала к владениям Рорка. Деревья парка стояли в цвету, и на фоне по-весеннему свежей, сочной листвы удивительно ярко смотрелись белые, розовые, красные и голубые грозди.
      Дом из серого гранита и стекла сверкал в лучах предзакатного солнца. В первый раз Ева увидела его несколько месяцев назад, но все равно каж­дый раз по-прежнему поражалась этому чистому воплощению откровенно беспредельного богат­ства. И каждый раз невольно спрашивала себя, что может быть общего у нее с владельцем всего этого…
      Ева остановила машину у гранитного подъез­да и взбежала вверх по ступенькам. У нее был свой ключ, но пользоваться им она считала ниже своего достоинства. Дворецкий Рорка, Соммерсет, в свою очередь, глубоко ее презирал и не давал себе труда пытаться свое презрение скрыть.
      Вот и теперь он открыл ей дверь с уже готовым недовольным выражением на лице. Оглядев Еву с головы до ног, дворецкий дал понять, что от его внимания не укрылось, в каком плачевном состоянии пребывает ее одежда – та же самая, что в прошлый раз.
      – Мы не ждали вас так скоро, лейтенант.
      – Кто это – мы? – язвительно хмыкнула Ева. Зная, как это злит Соммерсета, она стянула грязную и мокрую кожаную куртку и вручила ее достойному старцу. – Рорк дома?
      – Он занят делами строительства.
      – Курорт «Олимпус»?
      Соммерсет брезгливо скривил рот.
      – Как вам, должно быть, известно, я не имею привычки совать нос в дела Рорка.
      «Да ты всегда прекрасно знаешь, где он и чем занят!» – подумала Ева, но промолчала и через просторный холл направилась к мраморной лест­нице.
      – Я поднимусь наверх и приму ванну, – за­явила она, а потом, уже с середины лестницы с некоторым высокомерием бросила: – Доложите ему о моем приходе, когда он разделается со сво­ими делами.