— Надо сходить.
Размякший от хорошей компании и травки, Брайан положил голову на колени жены. Ему надоело сидеть на одном месте, поэтому мысль о Нью-Йорке его захватила.
— Мы поедем туда, чтобы слушать музыку и делать заявления.
— Заявления — это по твоей части, — ухмыльнулся Стиви. — Я поеду ради обнаженных птичек.
— Надо поговорить с Питом, чтобы он все устроил. Как ты думаешь, Бев?
Ей не нравился Нью-Йорк, но она видела, что Брайан уже настроился на поездку, и не хотела портить умиротворенное настроение последних недель.
— Здорово. Возможно, мы сводим Даррена и Эмму в зоопарк, погуляем по Центральному парку.
Эмма была в восторге. Она хорошо помнила свою первую поездку в Нью-Йорк, большую кровать в гостиничном номере, восторг от вида с вершины мира, карусель в Центральном парке. Она хотела разделить все это с Дарреном.
Пока Элис Уоллингсфорд собирала вещи в детской, Эмма развлекала брата его любимой игрой в ферму.
— Мумука, — сказал он, выбирая черную в белых пятнах игрушку. — Хочу посмотреть мумуку.
— Вряд ли мы увидим корову, но в зоопарке мы посмотрим на львов. — Эмма зарычала, и малыш завизжал.
— Ты его возбуждаешь, — машинально заметила Элис. — А ему уже пора спать.
Девочка лишь закатила глаза. Даррен в комбинезоне и красных кедах плясал вокруг нее и, чтобы услышать одобрение сестры, неуклюже перекувырнулся.
— Сколько энергии, — произнесла няня, очарованная мальчиком. — Понятия не имею, как мы уложим его в кровать.
— Не убирайте Чарли, — предупредила Эмма, видя, что Элис уже собралась бросить его в коробку. — Он должен лететь на самолете вместе со мной.
— Его нужно хорошенько помыть. Эмма, не клади собаку в детскую кроватку.
— Я люблю Чарли, — заявил Даррен и попробовал выполнить еще один кувырок, но рухнул на детский строительный набор. И не думая плакать, он начал постукивать деревянным молотком по разноцветным кубикам. — Я люблю Чарли, — запел он под собственный аккомпанемент.
— Как бы то ни было, а от собаки уже попахивает. Я не хочу, чтобы у тебя в кроватке заводились бактерии.
— Я люблю бактерии, — улыбнулся Даррен.
— Ты просто невыносим. Сейчас Элис искупает тебя в ванне с пузырьками. Эмма, собери игру, — добавила она, задержавшись в дверях. — Ты вымоешься после Даррена, а потом спустишься вниз и пожелаешь спокойной ночи родителям.
— Да, мэм.
Когда няня ушла, Эмма взяла Чарли и уткнулась лицом в плюш. Ничем от него не пахнет. И она положит его в кроватку Даррена, потому что Чарли будет охранять малыша, пока она спит.
— Зачем ты наприглашал столько народа? — Бев поправила диванные подушки, сознавая, что это пустая трата времени.
— Мы ведь должны попрощаться со всеми, не так ли? — сказал Брайан, ставя пластинку Джими Хендрикса, так как это напоминало, что музыка умершего мастера продолжает жить. — К тому же в Лондоне мы снова будем много работать. Я хочу Расслабиться, пока это возможно.
— Как можно расслабиться, когда по дому расхаживает сотня гостей?
— Бев, это же наш прощальный вечер.
Она хотела возразить, но тут Элис ввела в комнату детей.
— Вот мой хороший мальчик. — Подбросив сына, Бев чмокнула его и, зная, как Эмма боится самолетов, погладила ее по голове. — Чарли готов к путешествию?
— Он немного волнуется, но со мной ему будет хорошо.
— Конечно. Уже помылись?
Бев хотела заняться этим сама. Она очень любила играть с Дарреном в ванной, проводя намыленной мочалкой по его блестящей коже.
— Все помылись и готовы ко сну, — вставила Элис. — Они зашли пожелать вам спокойной ночи, перед тем как я уложу их.
— Я сама, Элис. Из-за столпотворения в доме я почти не видела сегодня детей.
— Хорошо, мэм. Я закончу укладывать вещи.
— Папа, — застенчиво улыбнулась Эмма, — ты не расскажешь сказку? Пожалуйста.
Брайану хотелось скрутить папироску с доброй травкой и послушать музыку, но он не смог отказать.
Потребовалось две сказки, чтобы у Даррена начали закрываться глаза. Малыш боролся со сном, как обычно боролся с вынужденным бездействием. Он всегда хотел чем-то заниматься, бегать, смеяться, кувыркаться. А больше всего он хотел быть храбрым молодым рыцарем, о котором рассказывал отец, держать сверкающий волшебный меч и поражать драконов.
Зевнув, Даррен устроился поудобнее на груди у матери. Он знал, что Эмма рядом, поэтому уснул счастливым.
Не проснулся он и тогда, когда его перекладывали в кроватку. Даррен спал так же, как делал все остальное, — с полной отдачей. Подоткнув голубое одеяло, Бев попыталась не думать о том, что скоро кровать станет для него слишком маленькой.
— Он прекрасен. — Не в силах удержаться, она погладила сына по теплой щеке.
— Когда Даррен спит, трудно поверить, что он способен одной рукой поставить на уши весь дом, — сказал Брайан.
— Он использует обе руки, — засмеялась Бев, обнимая мужа за талию.
— И ноги.
— Я еще не видела человека, который бы так любил жизнь. Глядя на него, я сознаю, что имею все, о чем когда-либо мечтала, и представляю, каким он будет через год, через пять лет. И это хоть как-то скрашивает мысль о том, что стареешь.
— Рок-звезды не стареют. — Впервые Бев услышала в голосе мужа нотку сарказма. Или разочарования. — Они умирают от передозировки наркотиков или отправляются играть в Лас-Вегас в белых костюмах.
— Только не ты, Брай.
— Ага, если я когда-нибудь куплю себе белый костюм с блестками, дай мне пинка под зад.
— С превеликим удовольствием. — Бев погладила его по щеке, словно одного из своих детей. — Пойдем укладывать Эмму.
— Я хочу быть честным по отношению к ним, Бев. По отношению к ним, к тебе.
— Ты все делаешь правильно.
— В этом затраханном мире что-то не так. Раньше я думал, что, если мы чего-то добьемся, чего-то настоящего, люди будут нас слушать. И мы сможем что-то изменить. Теперь не знаю.
— Что случилось, Брай?
— Не знаю. — Он уложил Эмму в кровать, страстно желая ухватить причину своего разочарования. — Пару лет назад, когда у нас только начинало что-то получаться, я думал, что это превосходно. Вопящие девицы, наши фотографии во всех журналах, наши песни из каждого окна.
— Ты же этого хотел.
— Возможно. Не знаю. Разве кто-то может услышать, что мы пытаемся сказать, если публика вопит от начала до конца концерта? Мы — только предмет потребления, образ, который отполировал Пит, чтобы продавать наши пластинки. Ненавижу это. Иногда мне кажется, что нужно вернуться туда, откуда мы начали: в пивные, где люди нас слушали или танцевали под нашу музыку. Тогда мы могли общаться с ними. — Брайан провел рукой по волосам жены. — По-моему, я в те времена даже не понимал, как нам было здорово. Но вернуться в прошлое невозможно.
— Почему же ты до сих пор молчал? Почему не говорил об этом?
— Я и сам не знал. Дело в том, что я не ощущаю себя больше Брайаном Макавоем. — Как объяснить, что чувства небывалого подъема, сопричастные к великому музыкальному братству, пережитые им в Вудстоке, за этот год заметно потускнели? — Я не знал, как это ужасно, когда нельзя выйти из дома, выпить где-нибудь с ребятами или посидеть на пляже без того, чтобы вокруг не собралась толпа, желающая урвать от тебя кусок.
— Ты можешь отказаться от выступлений и только сочинять музыку.
— Не могу. — Брайан посмотрел на мирно спящую Эмму. — Я Должен записываться, должен выступать. Находясь на сцене или в студии, в глубине души я чувствую, что мне нужно именно это. Но все остальное… иссушает, а я этого не знал. Возможно, дело в том, что Хендрикс и Джоплин умерли. Такая утрата. Потом распались «Битлз», словно наступил конец чему-то.
— Это не конец. — Бев положила руку ему на плечо, машинально растирая напряженные мышцы. — Просто смена.
— Если мы не прогрессируем, значит, откатываемся назад, разве ты не понимаешь? — Конечно, Бев не может его понять, и он попытался выразить свои чувства по-другому: — Возможно, дело в том, что Пит давит на нас, требует новых турне, уводит Стиви играть с другими музыкантами. Мы больше не четверо единомышленников, играющих от всего сердца. Остались имидж, проклятый маркетинг, налоговые льготы.
Эмма что-то пробормотала во сне, и Брайан сказал:
— Наверное, меня беспокоит, что Эмма пойдет в школу, потом настанет черед Даррена. К ним тоже будут приставать только потому, что я — это я. Не хочу, чтобы у наших детей было такое детство, как у меня, но станет ли им лучше от того, что я приобщил их к чему-то такому, что становится больше нас всех? И прожорливее.
— Ты слишком много думаешь, именно это я люблю в тебе больше всего. С детьми все прекрасно. Достаточно только взглянуть на них. Может, их детство не слишком спокойно, но они счастливы. Мы сделали так, чтобы они всегда были счастливы, росли в безопасности. Кем бы ты ни был, ты — их отец. С остальным мы справимся.
— Я люблю тебя, Бев. Должно быть, мне и правда не стоит тревожиться об этом. У нас все есть.
Брайан привлек жену к себе, уткнулся лицом в ее волосы.
После сигарет с марихуаной неудовлетворенность Брайана исчезла. Дом наполнился людьми, которые понимают его, понимают, чего он хочет, к чему стремится. Музыка была громкой, наркотики — на любой вкус: «снежок», травка, турецкий гашиш, «скорость», «сезам». Голос Дженис Джоплин выворачивал душу. Брайан хотел, чтобы гости вновь и вновь слушали ее композицию «Цепь с ядром». Каким-то образом это помогало ему прочувствовать, что он жив и еще может на что-то повлиять.
Брайан глядел на Стиви, танцующего с рыжей девицей в пурпурной мини-юбке. Парня совершенно не беспокоило, что он стал идолом, плакатом на стене какой-то девчонки. Гитарист беззаботно скакал от одной женщины к другой, не забивая себе голову размышлениями. Конечно, большую часть времени он был накачан наркотиками. Брайан со смешком взял еще одну сигарету, решив, что пора тоже накачаться. Из противоположного конца зала за ним следил Джонно, отдавший предпочтение сигаретам «Голуаз». В последнее время Брайан слишком часто употребляет зелье, но, возможно, только Джонно обращает на это внимание. Похоже, его друг остается самим собой лишь в те моменты, когда они вдвоем сочиняют музыку. Конечно, Брайан потрясен смертью Хендрикса и Джоплин. Это произвело на него почти такое же впечатление, как убийство Кеннеди. Ведь, по идее, люди должны сначала постареть и одряхлеть, а уж потом умереть. Но хотя Джонно тоже переживал, он не скорбел, как Брайан. Тот всегда чувствовал сильнее, хотел большего.
Джонно перевел взгляд на Стиви, и увиденное ему не понравилось. Кажется, гитарист стремится перетрахать всех женщин континента. Джонно было на это наплевать, хотя он считал, что некоторая разборчивость не помешает. Однако его беспокоили наркотики. Стиви уже терял контроль над собой, превращаясь в накачанного до бесчувствия рокера.
Обернувшись, Джонно увидел барабанщика. Здесь тоже проблема в виде пышной блондинки, прилипшей к бедняге Пи Эм два месяца назад. Судя по всему, тот даже не пытался стряхнуть ее с себя.
Джонно посмотрел на лицо с глазами-сливами, сплошные ноги и сиськи, затянутые в красное платье. Девица не так проста, как пыталась казаться, и умеет играть ту мелодию, которую хочет слышать Пи Эм. Если они не проследят за своим барабанщиком, она женит его на себе и, конечно, не останется на заднем плане, как Бев. Нет, такая не останется.
Эти трое, каждый по-своему, уничтожали группу. А только она имела для Джонно значение.
Эмма проснулась, чувствуя, как от низких частот ревущих колонок дрожит пол. Некоторое время она лежала, пытаясь по одному ритму узнать песню.
Она привыкла к таким вечеринкам. Папа любил, чтобы вокруг было много людей, музыки, смеха. Когда она подрастет, тоже будет ходить на вечеринки.
Бев всегда убирала дом к прибытию гостей. Конечно, это глупо, утром все равно останется ужасный беспорядок: липкие стаканы, переполненные пепельницы, а на кушетках и стульях Будут лежать перепившиеся гости.
Эмма подумала: как, наверное, хорошо просидеть всю ночь, Разговаривая, слушая музыку, смеясь. И никто не велит тебе ложиться спать или идти мыться.
Вздохнув, девочка перевернулась на спину и тут услышала шаги мисс Уоллингсфорд. Эмма собралась закрыть глаза, но передумала. Возможно, мама и папа пришли взглянуть на нее и Даррена. Тогда она сделает вид, что проснулась, и попросит их рассказать, как идет вечеринка.
Однако шаги удалились. Сев в кровати, девочка прижала к себе Чарли. Ей нужно общество, хотя бы на минуту-другую. Она хотела поговорить о вечеринке, о поездке в Нью-Йорк, узнать, какая песня сейчас звучит. Так она просидела какое-то время, сонный ребенок, освещенный веселым ночником в виде Микки-Мауса.
Эмме вдруг показалось, что она слышит плач Даррена. Выпрямившись, она затаила дыхание. Нет сомнения, это кричит ее брат. Девочка соскользнула с кровати, засунув Чарли под мышку. Она посидит с Дарреном, пока тот не успокоится, и оставит Чарли, чтобы он до утра присматривал за малышом.
К удивлению Эммы, в коридоре было темно, хотя здесь всегда оставляли свет на случай, если ей захочется ночью сходить в туалет. На пороге спальни она на мгновение представила себе тварей, которые затаились в темных углах, и Эмме захотелось остаться в комнате с улыбающимся Микки.
Но тут Даррен зашелся плачем, и она вышла в темный коридор. В углах ничего нет. Совершенно ничего. Ни чудовищ, ни привидений, ни зубастых тварей. Одна темнота.
Внизу пели «Битлз».
Эмма облизнула губы. Пока она добралась до спальни Даррена, ее глаза привыкли» к темноте. Дверь оказалась закрытой. Этого тоже не должно быть. Дверь всегда оставляли открытой, чтобы услышать, если Даррен проснется.
Эмма пошла было вперед, но тут же отскочила: ей показалось, что она увидела за стеной какое-то движение. С неистово бьющимся сердцем она вглядывалась в темноту коридора. Тени разрослись неведомыми чудовищами, и девочка покрылась холодным потом.
«Там ничего нет, там ничего нет, — твердила себе Эмма, — а в комнате надрывается Даррен».
Повернув ручку, она толкнула дверь.
«Приходите вместе, — пел Леннон, — приходите ко мне».
В спальне были двое. Один держал кричащего от страха и гнева Даррена, у второго что-то блестело в руке.
— Что вы делаете?
Мужчина обернулся. «Это не врач», — подумала Эмма, увидев шприц. Она узнала человека и поняла, что это не врач. И Даррен не болен. Второй мужчина выругался, пытаясь удержать вырывающегося Даррена.
— Эмма, — спокойно произнес мужчина, которого она знала, и улыбнулся.
У него была фальшивая, злая улыбка, а в руке он по-прежнему держал шприц. Когда мужчина шагнул к ней, Эмма бросилась прочь, слыша за спиной крик Даррена:
— Мама!
Всхлипывая, она понеслась по коридору. Мужчина чуть не схватил ее за край ночной рубашки, но рука, дотронувшись до ее щиколотки, соскользнула вниз. Эмма пронзительно вскрикнула и, добежав до лестницы, начала звать на помощь отца. Тут она запуталась в рубашке и скатилась по лестничному пролету вниз.
На кухне Бев обнаружила заказанные кем-то из гостей пятьдесят пицц. Усмехнувшись, она заглянула в холодильник, чтобы проверить, остался ли еще лед. Американцы используют его в больших количествах. Она бросила кубик в теплое вино и направилась к двери, где ее перехватил Брайан, обнял за талию и поцеловал.
— Привет.
— Привет. — Не выпуская бокал с вином, Бев сплела руки у него на затылке. — Брай, кто эти люди?
— Не имею понятия, — засмеялся он, утыкаясь ей в шею. От запаха ее волос у Брайана наступила эрекция. Двигаясь под ритм песни Леннона, он прижал Бев к себе.
— Не совершить ли нам путешествие наверх, оставив гостям весь дом?
— Грубо и некрасиво, но это лучшие слова, которые я слышу за последние несколько часов.
— Тогда…
Брайан попытался взять жену на руки, оба зашатались, вино пролилось ему на спину, а Бев хихикнула.
И тут он услышал крик Эммы.
Наткнувшись на столик, Брайан чуть не упал, однако сохранил равновесие и бросился к лестнице. Там уже собирались люди.
— Эмма! Боже мой!
Он боялся прикоснуться к ней. Изо рта девочки текла кровь, и Брайан вытер ее дрожащими пальцами. Подняв глаза, он увидел море лиц, расплывающиеся краски, все неузнаваемое.
— Вызовите «Скорую», — выдавил он и снова склонился над Дочерью.
—Не трогайте ее. — Лицо Бев, опустившейся на колени рядом с ним, казалось белее мела. — По-моему, ее нельзя трогать. Принесите одеяло. — Кто-то уже совал ей в руки пестрый афганский плед. — Все будет хорошо, Брай. С ней все будет Прекрасно.
Брайан закрыл глаза, тряхнул головой, а когда снова открыл их, Эмма все еще лежала на полу. Было слишком много шума. Он почувствовал у себя на плече руку.
— «Скорая» уже выехала, — сказал Пи Эм. — Держись, Брай.
— Уберите их, — прошептал Брайан и увидел потрясенное лицо Джонно. — Уберите их отсюда.
Джонно начал выпроваживать гостей за дверь. Послышался звук сирены.
—Я поднимусь наверх, — стараясь, чтобы ее голос звучал спокойно, сказала Бев. — Сообщу Элис, посмотрю, как там Даррен. Мы поедем в больницу вместе с девочкой, с ней все будет хорошо. Я уверена, Брайан..
Он лишь кивнул в ответ, уставившись на бледное лицо Эммы. Он не мог ее оставить ни на минуту. Все было похоже на сон, неясный кошмарный сон. Брайан посмотрел на лицо дочери. Нет, все слишком реально.
— Брайан, — Джонно положил ему руку на плечо, — освободи нам место.
— Что?
— Отойди. — Джонно осторожно помог ему встать. — Им нужно взглянуть на нее.
Брайан отрешенно глядел, как врачи склонились над его дочерью.
— Должно быть, она упала с верхней площадки лестницы.
— С ней все будет в порядке. — Джонно беспомощно посмотрел на Пи Эм, и они с двух сторон подступили к Брайану. — Маленькие девочки гораздо крепче, чем кажутся.
— Точно, — отозвался нетвердо стоящий на ногах Стиви, подходя к Брайану и кладя ему руки на плечи. — Наша Эмма не позволит, чтобы какой-то кувырок с лестницы надолго вывел ее из строя.
— Мы поедем в больницу вместе с тобой, — присоединился к ним Пит.
Они следили, как Эмму осторожно уложили на носилки. А наверху закричала Бев… Она кричала и кричала, и ее крик заполнил все уголки дома.
Глава 9
Лу Кессельринг храпел, словно раненый слон. А если перед сном он позволял себе выпить бутылку пива, то храпел, как два раненых слона. Его жена семнадцать лет боролась с этим еженощным явлением, затыкая себе уши. Лу знал, что Мардж любит его. Он гордился своей предусмотрительностью, так как не спал с ней до брака и сохранил в тайне свой маленький секрет. Когда же тайное стало явным, на пальце Мардж уже блестело обручальное кольцо.
Сегодня Лу буквально сотрясал храпом черепицу. Он не спал почти тридцать шесть часов и теперь, когда дело Каларми закрыто, хотел не только насладиться крепким ночным сном, но и пробездельничать все выходные.
Ему снилось, что он возится в саду, подстригает розы, играет с сыном. Они приготовят мясо на открытой жаровне, а Мардж сделает картофельный салат.
Двенадцать часов назад Лу убил человека. Не в первый раз, хотя такое, слава богу, происходило редко. Но когда работа заводила его так далеко, он потом нуждался в чем-то обыденном: в смехе сына, картофельном салате, поджаренном мясе… и еще — чтобы ночью чувствовать рядом тело жены. Лу был полицейским. Хорошим полицейским. За шесть лет работы в отделе расследования убийств он лишь второй раз применил оружие. Подобно большинству своих коллег Лу знал, что их работа состоит из монотонных дней, ходьбы, составления отчетов, телефонных звонков и мгновений, долей секунд ужаса.
Знал он также, что ему суждено еще не раз увидеть и пережить убийства, войны в гетто, поножовщину в трущобах, кровь, грязь.
Но работа ему не снилась. Лу было уже сорок, и никогда, с тех самых пор как в двадцать четыре года он нацепил полицейский значок, Лу не думал дома о работе. Однако иногда она сама напоминала о себе. Когда зазвонил телефон, Лу, оборвав храп, перевернулся и с закрытыми глазами автоматически взял трубку:
— Да. Кессельринг.
— Лейтенант, это Бестер.
— Что тебе нужно, так тебя так?
Лу мог позволить себе выругаться, так как у Мардж заткнуты уши.
— Простите, что разбудил вас, но у нас происшествие. Вы знаете Макавоя, Брайана Макавоя, певца?
— Макавоя? — Лу потер рукой лицо, стараясь проснуться.
— «Опустошение». Рок-группа.
— Да-да. Точно. А в чем дело? Какие-нибудь дети включили музыку слишком громко?
— Кто-то убил его маленького сына. Похоже на неудавшееся похищение.
— Ах черт! — Совершенно проснувшийся, Лу включил свет. — Давай адрес.
Свет разбудил Мардж. Увидев мужа, торопливо царапающего что-то в блокноте, она без единой жалобы поднялась, накинула халат и отправилась варить кофе.
Лу нашел Брайана в больнице. Он видел его несколько раз по телевизору и на снимках в газетах, когда Макавой выступал против войны. Его называли пацифистом. Лу был не слишком высокого мнения о тех, кто накачивался наркотиками, отпускал волосы до задницы и укладывал цветы на перекрестках. Но война ему тоже была не по душе. Он потерял брата в Корее, а мальчишка сестры три месяца назад отправился во Вьетнам.
Однако сейчас Лу занимали не политические взгляды Брайана Макавоя и не его стрижка.
Он некоторое время изучал певца, сидевшего в кресле. Молодой, худощавый, слишком красивый для мужчины, с отрешенно-задумчивым выражением лица — очевидным следствием душевного потрясения. В комнате были другие люди, из многочисленных пепельниц поднимался дымок.
Брайан машинально сунул в рот сигарету, затянулся, выпустил дым.
— Мистер Макавой?
Повторив с размеренностью робота те же движения, Брайан поднял глаза и увидел высокого сухопарого человека с заспанным лицом и темными волосами, зачесанными назад. На мужчине был серый костюм, старомодный галстук, накрахмаленная белая рубашка. Черные ботинки сверкают, ногти аккуратно подстрижены, на подбородке небольшая ранка от пореза во время бритья.
«Странно, на какие мелочи обращаешь внимание», — подумал Брайан, вновь затягиваясь сигаретой.
— Да.
— Я лейтенант Кессельринг. — Лу достал свой значок, но Брайан продолжал смотреть ему в лицо. — Мне нужно задать вам несколько вопросов.
— Нельзя ли с этим подождать, лейтенант? — осведомился Пит Пейдж, внимательно изучая значок. — Мистер Макавой сейчас не в состоянии отвечать на ваши вопросы.
— Чем скорее мы с этим покончим, тем будет лучше для всех нас. — Убрав значок, Лу сел и положил руки на колени. — Сочувствую вам, мистер Макавой, я не желаю усугублять ваше горе, хочу лишь узнать, кто в ответе за случившееся. Что вы можете рассказать о событиях этой ночи?
— Убили Даррена. Моего мальчика. Его вытащили из кроватки и оставили на полу.
Схватив чашку растворимого кофе, Джонно горестно отвернулся, а Лу достал из кармана блокнот и остро отточенный карандаш.
— Вы не знаете, кто-нибудь желал мальчику зла?
— Нет. Все любили Даррена. Он такой живой и веселый… был. — У Брайана запершило в горле, и он оглянулся в поисках своей чашки.
— Я понимаю, как вам трудно. Расскажите о сегодняшнем вечере.
— У нас была вечеринка. Мы должны завтра лететь в Нью-Йорк.
— Я хотел бы получить список приглашенных.
— Не знаю, может, Бев…
Брайан осекся, вспомнив, что жена находится в палате чуть дальше по коридору, напичканная успокоительным.
— Вместе мы, вероятно, сумеем составить достаточно полный список, — вставил Пит. Он попытался выпить еще кофе, но желудок уже отказывался принимать его. — Вы можете быть уверены, что никто из приглашенных такого бы не сделал.
Лу намеревался выяснить это.
— Вы знаете всех гостей, мистер Макавой?
— Вероятно, нет— Опустив локти на колени, тот до боли потер ладонями глаза. Боль приносила ему успокоение. — Друзья, друзья друзей и так далее. Открываешь дверь, и люди заходят в дом.
Лу кивнул. Он вспомнил праздники, которые устраивала Мардж. Списки приглашенных, письма с просьбой непременно ответить, проверка и перепроверка блюд. Торжество по случаю пятнадцатилетия их свадьбы было подготовлено столь же тщательно, как прием на государственном уровне.
— Мы поработаем над списком, — решил Лу. — Вашу дочь зовут Эмма, не так ли?
— Да, Эмма.
— Весь вечер она была наверху?
— Да, она спала. — Его дети, заботливо укрытые, здоровые, окруженные вниманием. — Они оба спали.
— В одной комнате?
— Нет, у них отдельные спальни. Вместе с ними находилась Элис Уоллингсфорд, их няня.
— Так. — Лу уже знал, что ее обнаружили связанной, смертельно перепуганной.
— И девочка упала с лестницы?
Рука Брайана судорожно дернулась, кофе полился на пол.
— Я услышал, что она зовет меня. Мы выходили с Бев из кухни. — Брайан вспомнил поцелуй, которым они обменялись перед тем, как раздался крик. — Мы бросились в коридор и увидели девочку на полу у лестницы.
— Я видел, как она падала, — заморгал красными глазами Пи Эм. — Все произошло так быстро.
— Вы сказали, что она закричала, — обернулся к нему Лу. — Она закричала до падения или после?
— Я не… до. Именно поэтому я и посмотрел вверх. Она закричала, потом, наверное, потеряла равновесие.
Лу сделал пометку. Надо будет поговорить с девочкой.
— Надеюсь, она не сильно поранилась?
— Врачи… — Сигарета догорела до фильтра, и, уронив ее в пепельницу, Брайан отхлебнул холодного горького кофе. — Они больше не приходили. Ничего мне не сказали. Я не могу потерять и ее.
У него затряслась рука, и кофе пролился.
— Эмма крепкая. Дети все время падают. — Джонно гневно взглянул на лейтенанта: — Не могли бы вы оставить его в покое?
— Еще несколько вопросов. Мистер Макавой, сына нашла ваша супруга?
— Да. Она поднялась наверх, когда подъехала «Скорая». Она хотела убедиться… хотела убедиться, что малыш не проснулся. Я услышал ее крик и побежал в комнату Даррена. Она сидела на полу, держала его. И кричала. Пришлось что-то ей ввести, чтобы она уснула.
— Мистер Макавой, вам никто не угрожал? Вам лично, вашей жене, детям?
— Нет. Конечно, время от времени приходят какие-то полные ненависти письма, в основном политического характера. Ими занимается Пит.
— Нам бы хотелось посмотреть все, что вы получили за последние шесть месяцев.
— Лейтенант, это целый мешок писем, — сказал Пит.
— Справимся.
Не обращая на них внимания, Брайан вскочил, увидев вошедшего врача, и сумел лишь выдохнуть:
— Эмма?
— Она спит. У нее сотрясение мозга, перелом руки, ушибребер, но никаких повреждений внутренних органов.
— С ней все будет хорошо?!
— Несколько дней за ней надо будет внимательно наблюдать, а пока действительно все хорошо.
И тут Брайан зарыдал. Он не мог плакать, когда увидел безжизненное тело сына, когда у него отняли семью, оставив ждать в комнате с зелеными стенами. А вот теперь он закрыл лицо руками, и горячие слезы потекли сквозь пальцы. Сделав знак врачу, Лу вышел из комнаты.
— Лейтенант Кессельринг. Отдел расследования убийств. — Он снова достал значок. — Когда я смогу поговорить с девочкой?
— Через день, может, через два.
— Мне нужно как можно быстрее расспросить ее. — Лу протянул визитную карточку. — Позвоните мне, как только она сможет говорить. А жена, Беверли Макавой?
— Спит, ей ввели успокоительное. Придет в себя через десять-двенадцать часов. Но и тогда не обещаю, что она сможет говорить или я позволю это.
— Только позвоните. — Л у посмотрел в сторону комнаты ожидания. — У меня тоже есть сын, доктор.
Эмме снился жуткий сон. Она хотела позвать папу, маму, но рот и глаза словно зажали рукой, на нее давила какая-то огромная тяжесть.
Плакал ребенок. Этот плач отражался эхом в комнате, у Эммы в голове, ей показалось, что Даррен проник в ее мозг и кричит, чтобы его выпустили. Она хотела пойти к нему, должна была пойти, но вокруг кровати собрались двухголовые змеи и рычащее твари с черными клыками. Как только она пыталась встать, они сразу бросались на нее, ухмыляясь, шипя, лязгая зубами.
На кровати она в безопасности. Но Даррен зовет ее.
Ей нужна храбрость, чтобы пробежать к двери. Эмма соскочила с кровати, и змеи исчезли, однако пол ожил, зашевелился. Девочка обернулась. Она по-прежнему в своей комнате, на полках аккуратно расставлены игрушки, весело улыбается Микки-Маус. Вдруг его улыбка превратилась в злобную усмешку.
Эмма выбежала в темный коридор.
Там играла музыка. Казалось, тени плясали под нее, слышались какие-то звуки. Тяжелое дыхание, рычание и трение чего-то сухого и скользкого по дереву. Бросившись на крики Даррена, она почувствовала на своих руках горячее дыхание, что-то мерзкое схватило ее за ноги.
Дверь оказалась запертой. Эмма тянула ее, стучала по ней кулаками, а крики брата становились все громче. Вдруг дверь Распахнулась, и Эмма увидела человека без лица. Только блестели глаза и зубы. Когда человек шагнул к ней, девочка испугалась его больше, ем змей, чудовищ, клыков и когтей. Ослепленная страхом, она °»ежала, а крики Даррена становились все громче.
Потом Эмма вдруг начала падать в темный колодец. Она услышала как будто хруст ветки, попыталась выплеснуть в крике свой ужас, но продолжала падать молча, бесконечно, по-прежнему под раскаты музыки в голове и крики брата.
Наконец девочка проснулась. В комнате было светло, но она не увидела ни кукол на полках, ни самих полок. Одни голые стены. Наверное, она в гостинице. Эмма пыталась вспомнить, как здесь оказалась, однако ей помешала боль — тупая боль, возникшая, казалось, сразу во всем теле. Девочка застонала и повернула голову.
На стуле, откинув голову, спал отец. Бледное лицо покрыто щетиной, лежащие на коленях руки стиснуты в кулаки.
— Папа…
Брайан мгновенно проснулся и увидел, что дочь смотрит на него огромными испуганными глазами. У него сдавило горло, снова навернулись обжигающие слезы, но Брайан переборол их.
— Эмма!
Он сел на край кровати, прижавшись лицом к ее шее. Девочка попыталась обнять его. Тяжесть гипсовой повязки давила на руку, и от этого мгновенно вернулся страх, в голове сухо щелкнуло, опять возникла та же пронзительная боль.