Фэйф послушно опустилась на стул доедать печенье.
Тори все время была занята с покупателями, но заметила, как вышла из кладовки Фэйф и как прибыл в магазин Кейд, сопровождающий тетушку Рози.
Не узнать Рози Сайке Ларю Декейтор Смит было невозможно. В шестьдесят четыре года эта женщина так же поражала воображение, как на своем первом балу, когда она шокировала общество, появившись на теннисном корте клуба босоногая и выделывая акробатические номера. В семнадцать лет она вышла замуж за Генри Ларю – тех Ларю, что жили в Саванне, – и в том же году он погиб в Корее. Шесть месяцев она горевала, а затем стала играть роль веселой вдовы и завела страстный роман с бунтарем-актером, по слухам, коммунистом. Несмотря на эти слухи, она вышла за него двадцати лет. И она, и ее актер исповедовали кредо свободной любви и предавались, опять же по слухам, настоящим оргиям в своем имении на Джекил-Айленд. После бурных девятнадцати лет брака она его похоронила: он выпал из окна третьего этажа после свидания с бутылкой бренди и двадцатитрехлетней фотомоделью.
Некоторые подозревали, что дело нечисто, однако доказательств не было.
В зрелом возрасте, пятидесяти восьми лет, Рози вышла за давнего поклонника, больше из чувства жалости, чем по любви. Через два года его разорвал и частично сожрал лев, так как они проводили свой второй медовый месяц в Африке. То, что Рози похоронила трех мужей и пережила неведомое число любовников, не повлияло на ее кураж и стиль жизни. Она носила парик, во всяком случае. Тори так показалось, и была сейчас платиновой блондинкой, одетой в длинное бело-красное полосатое платье. На ней сверкало столько украшений, что женщина поменьше ростом просто бы в них утонула.
Среди дешевых бус Тори уловила блеск настоящих бриллиантов.
– Какая прелесть! – воскликнула она и потерла ручки. – Не мешай мне, мальчик. Я в покупательном настроении.
Она ринулась к бечевке, на которой висели «поющие» трубочки из тонкого стекла, и стала снимать их.
Разрываясь между удивлением и тревогой, Тори поспешила к Рози.
– Могу я вам помочь?
– Мне нужно шесть таких. Самых красивых. – И Рози небрежно, так что трубочки зазвенели, схватила еще несколько штук.
Сердце у Тори почти остановилось.
– Но давайте я все их выставлю на прилавок.
Глаза Рози, отягощенные фальшивыми ресницами, наконец впились в лицо Тори.
– Ты та девчонка, которая играла с малышкой Хоуп?
– Да, мэм.
– В тебе было что-то такое, насколько я помню. Однажды в Румынии цыганка мне нагадала, что у меня будет четыре мужа. Но пусть я буду проклята, если захочу пятого. – Рози протянула Тори унизанную кольцами руку. – А ты что скажешь?
Тори развеселилась.
– Но я не гадаю по рукам.
– Тогда погадай на кофейной гуще или еще на чем-нибудь таком же. Один из моих любовников, молодой бостонец, утверждал, что в прошлой жизни он был лордом Байроном. Трудно вообразить янки, который бы утверждал такое, правда? Кейд, иди сюда и подержи эти стеклянные штуки. К чему иметь мужчину рядом, если нельзя использовать его как вьючного мула, – и она подмигнула Тори.
– Не знаю. Может быть, хотите чаю со льдом, мисс Рози? И печенье?
– Сначала мне надо нагулять аппетит. А это что за чертовщина? – Она взяла в руки деревянную лакированную подставку с отверстием в центре.
– Это поставец для вина.
– Ну и ну! Что за глупость такая! Не понимаю, к чему отстаивать в поставцах хорошее вино? Заверни мне парочку. Люси Тэлбот, – громко окликнула она одну из женщин, – ты чего там покупаешь? – И в одно мгновение красно-белой ракетой она пронеслась в другой конец зала.
– С тетей Рози никогда нет сладу, – улыбнулся Кейд. – Как идут дела в первый день?
– Очень хорошо. Спасибо за цветы. Они прекрасны.
– Рад, что тебе понравились. Надеюсь, ты пообедаешь сегодня со мной? Отпразднуем открытие магазина?
– Я… – Тори только что отговорилась от приглашения, пообещав, что придет к нему завтра, на воскресный семейный обед. «Я же устану сегодня до беспамятства», – напомнила себе Тори, а вслух сказала:
– С удовольствием.
– Тогда я заеду за тобой в семь тридцать. Хорошо?
– Да, замечательно. Кейд, твоей тетушке действительно нужны все эти вещи? Не понимаю, к чему они ей?
– Они ей понравились. А потом она забудет, где их купила, и сочинит историю, что нашла их в маленькой лавчонке в Бейруте. Или скажет, что украла их у своего любовника, графа из Бретани, когда бросила его. А затем отдаст их почтальону или первому же члену секты свидетелей Иеговы, который постучится к ней в дверь.
– А! Ну ладно, – растерянно ответила Тори.
– Но ты за ней присматривай, – посоветовал Кейд. – Она склонна незаметно набивать карманы. Ты просто следи, что она берет, и потом учти в счете.
– Но… – Взглянув на Рози, Тори увидела, как та сует в карман платья подставку для столового прибора. – О господи, – и она ринулась к Рози.
Кейд весело хмыкнул.
– Да, Рози ничуть не изменилась, – заметила Айрис.
– Нет, мэм, ни чуточки не изменилась. А как вы поживаете, миссис Муни?
– Чудесно. Да и ты, Кейд, выглядишь замечательно. Стал совсем самостоятельный. Как семья?
– В порядке, спасибо.
– Огорчилась, когда узнала о смерти твоего папы. Он был хороший. И интересный. А это редко сочетается в одном и том же человеке.
– Надеюсь, к вам это не относится. Отец всегда хорошо о вас отзывался.
– Он дал мне возможность достаточно зарабатывать на жизнь после смерти моего мужа, кормить детей. Я об этом всегда буду помнить. Ты похож на него. Взгляд тот же. Ты такой же справедливый и честный, каким он был, Кинкейд?
– Стараюсь. – И Кейд посмотрел на Рози, которая завела будильник, чтобы услышать, как он звонит, и поймал встревоженный взгляд Тори.
– У Тори дел сегодня по горло.
– Ничего, она справится. Она умеет делать дело. Иногда даже слишком хорошо.
– Но она всегда ершится, когда предлагаешь помощь.
– Да, она такая, – согласилась Айрис. – Но, с моей точки зрения, ты хочешь не только помогать ей. Мне кажется, у тебя еще кое-что на уме, и я хотела бы дать тебе кое-что, в чем нуждается каждый и что никто не желает брать.
– Вы хотите дать мне совет? Она лучезарно улыбнулась:
– А ты умный мальчик. Я всегда тебя таким считала. Да, это совет. Маленький советик. Не тяни. Каждая женщина хоть раз в жизни желает потерять голову. А теперь дай мне эти хрупкие штуки, пока ты их еще не раскокал.
– Но она еще не вполне во мне уверена. Ей нужно время.
– Это она сама тебе сказала?
– Более или менее.
В ответ Айрис только округлила глаза.
– Мужчины! Неужели вы никогда не поймете, что женщина, когда так говорит, или действительно не заинтересована, или нерешительна, или уже обожглась раньше? Если бы ты для Тори не представлял интереса, она бы тебе это выложила сразу и напрямик. А назвать ее нерешительной язык не поворачивается. Значит, тут третья причина. Вон видишь того мужчину?
Кейд растерянно взглянул туда, где Сесил укладывал на тарелку печенье своими, похожими на два окорока, руками.
– Да, мэм.
– Если ты тоже обидишь мою девочку, я напущу на тебя этого медведя. Но так как я не думаю, что у тебя такое на уме, то предлагаю тебе доказать Тори обратное, что есть мужчины, которым можно доверять.
– Я как раз этим и занимаюсь.
– Но так как Тори пытается убедить себя, будто вы только друзья, то предлагаю тебе заниматься этим усерднее.
«Обмозгуй-ка это пожелание», – подумала Айрис и отошла в поисках потенциальных покупателей.
– Она прикарманила пять колец для салфеток. В десять минут седьмого, заперев дверь и отослав Сесила в кладовую, Тори устало плюхнулась на стул возле прилавка и подняла вверх руки.
– Пять! Ну я понимаю, что можно взять четыре или полдюжины, но кому может понадобиться именно пять?
– Я не думаю, что она рассматривает их как комплект.
– Прибавь к этому две подставки для приборов, три серебряные пробки для винных бутылок и пару ложек для салата, и все это она сунула в карман, стоя рядом со мной "во время нашего разговора. Положила их в карман, улыбнулась, сняла свои розовые пластмассовые бусы и надела мне на шею.
Тори в задумчивости потрогала бусы.
– Ты ей нравишься. Рози всегда делает подарки тем, кто ей нравится.
– И мне как-то неловко просить, чтобы она уплатила за все взятое. Ей ведь, наверное, ничего из этого не нужно. Господи, бабушка, ведь она истратила больше тысячи долларов. Больше тысячи, – повторила Тори и прижала руку к груди. – Я, наверное, от всего этого заболею.
– Нет, не заболеешь. И скоро будешь счастлива, если себе позволишь. А теперь я турну Сесила из кладовки, и мы уйдем, чтобы ты смогла дух перевести. Завтра приходи к Джей Ару. Мы очень давно не встречались за семейным обедом.
– Я приду, бабуль. Не знаю, как тебя благодарить, что ты потратила на меня целый день. Ты, наверное, устала.
– Да, ноги немного гудят. Мечтаю задрать их вверх, и чтобы Бутс подала мне стаканчик винца.
Айрис наклонилась и поцеловала Тори в щеку.
– Ты обязательно отпразднуй сегодня, слышишь? Тори окончила записи, все убрала и заперла. «День прошел. И не просто, а успешно прошел», – рассеянно думала она по дороге домой. Она всем доказала, что вернулась, что это ее место и что она способна держать марку. Не просто выживать, но добиваться успеха.
Она не собирается сдаваться, она и не подумает сбежать. На этот раз она победит.
Повернув к дому, она вдруг увидела его таким, какой он был. А потом – каким стал. И увидела себя, прежнюю. И такой, какая она теперь.
Больше не сдерживаясь, Тори положила голову на руль и дала волю слезам.
…Она сидела на земле, изо всех сил стараясь не заплакать, однако слезы все равно текли. Она ободрала коленки, локоть и запястье, свалившись с велосипеда.
Она вовсе и не хочет научиться ездить на этом глупом велосипеде. Она просто ненавидит гадкий велосипед.
Гадкий велосипед лежал рядом, и у него еще издевательски вертелось колесо.
Она свернулась комочком, притянув голову к коленям. Ей недавно исполнилось шесть.
– Хоуп! Чего ты там делаешь?
Кейд едва не налетел на нее. Отец освободил его от обязанностей на весь остаток субботнего утра, и теперь его единственным желанием было как можно скорее оседлать велосипед и домчаться к болоту, где его поджидали Уэйд и Дуайт. А перед ним лежал его любимый трехскоростной друг и рядом свернулась калачиком младшая сестра. Он не знал, чего ему больше хотелось в ту минуту, наорать на нее или стенать над велосипедом.
– Ты ободрала краску. Черт возьми! – прошипел он наконец и выругался про себя. – Ты зачем берешь мой велосипед? У тебя есть свой собственный.
– Он детский. – Она подняла грязное лицо, все в подтеках:
– Мама не позволяет папе снимать с него дополнительные колесики.
– И понятно почему.
Он поднял велосипед и смерил сестренку высокомерным взглядом.
– Иди домой, и пусть Лайла тебя умоет. И не смей касаться своими загребущими руками моих вещей.
– Но я просто хотела научиться. – Она утерла пальцами нос, и сквозь слезы блеснул огонек упрямства. – Я бы ездила так же хорошо, как ты, если бы меня кто-нибудь научил.
– Ага, точно, – и он фыркнул, садясь в седло, – но ты еще маленькая девочка.
Тогда она вскочила на ноги, вся кипя от негодования.
– Я вырасту и буду ездить быстрее тебя. Быстрее всех. И ты тогда пожалеешь.
– Ой, я весь дрожу от страха.
Насмешка сверкнула в его синих глазах. Если уж у парня есть две несносных младших сестры, то он имеет полное право немного поиздеваться.
– Но я-то всегда буду тебя больше и старше и всегда буду ездить быстрее.
Ее нижняя губка дрогнула – верный признак, что скоро снова прольются слезы. Он усмехнулся и, встав на педали, лихо пронесся мимо, чтобы продемонстрировать свое превосходство. Когда, широко ухмыляясь, он оглянулся, чтобы убедиться, что она с восхищением смотрит вслед, Кейд увидел, как Хоуп опустила голову и ее растрепанные волосы упали на лицо. Тонкая струйка крови стекала по щиколотке.
Он остановился и покачал головой. Его ждали друзья. Столько надо было успеть сегодня, а уже половина субботы прошла. Ему некогда возиться с девчонками. Однако, тяжело вздохнув, он повернул обратно.
– Садись, черт тебя возьми.
Она шмыгнула носом, вытерла пальцами глаза и уставилась на него.
– Правда?
– Да, да, садись. У меня времени в обрез. Она бурно обрадовалась, села и крепко ухватилась за резиновые ручки.
– Старайся держаться прямо, держи равновесие и все время смотри вперед.
Кейд припомнил, как отец учил его ездить на велосипеде, и, не снимая руку с сиденья, полегоньку подталкивал велосипед, а Хоуп начала крутить педали.
Велосипед смешно запетлял, проехал пару метров, и она упала, но не заплакала и немедленно уселась снова. Они вместе стали крутить педали, и так велосипед проехал мимо больших дубов, солнечных желтых нарциссов и юных тюльпанов, а позднее утро перешло в день.
Она вспотела, и сердце билось все сильнее. Она слышала около уха его дыхание, чувствовала, как он придерживает ее, чтобы не дать упасть, и ее затопила волна любви к брату. И теперь она старалась не ради себя, а ради него. Ради него она решила во что бы то ни стало победить.
«Я смогу, смогу», – шептала она себе. Велосипед словно споткнулся, но она его выровняла. Ноги у нее дрожали, мускулы рук напряглись, как канаты.
Велосипед под ней вильнул, но не упал. И вдруг она увидела, что Кейд бежит рядом и улыбается во весь рот.
– Молодец! Держи прямо, ты едешь.
– Я еду!
Велосипед под ней бежал ровно, как вымуштрованный конь. И, подняв лицо навстречу ветру, она понеслась как вихрь…
Тори очнулась. Она лежала на земле возле машины, вся дрожа. Пульс частил, а сердце щемило от радости и печали.
Глава 16
Тори вспомнила, что договорилась пообедать с Кейдом, только за несколько минут до того, как он постучал в дверь. Она едва успела умыться и запудрить следы слез, поэтому у нее не было времени выдумать благовидный предлог, чтобы отказаться от приглашения. Она ничего не придумала, чувствуя себя опустошенной. Экскурс в прошлое, в существование Хоуп, принес печаль, но и непонятное чувство возбуждения. Странный эпизод с велосипедом и радость победы, и стремительный бросок по аллее, и Кейд, бегущий рядом. И она так ясно видела его синий, смеющийся, ясный взгляд, устремленный на нее.
Та детская невинная любовь к нему, которую она недавно испытала, опасным образом сочеталась сейчас с ее сильным чувством, в котором не было ничего родственного. Это делало ее уязвимой. Лучше и мудрее было бы остаться сейчас одной.
Она скажет ему, что совсем замучилась сегодня и слишком устала даже для того, чтобы есть. И это истинная правда. Он поймет и оставит ее в покое.
Открыв дверь, она увидела Кейда с кастрюлей в руках. Она вспомнила, что соседи обычно приносят еду на поминки. Ну что ж, она ходячий мертвец, так что кастрюля кстати.
– Это прислала Лайла. – Он вошел и подал кастрюлю. – Она сказала, что те, кто так тяжко трудится весь день, не должны, придя домой, еще и готовить. Она велела поставить это в морозильник. Так что, когда ты опять придешь с работы, тебе достаточно разогреть, а сама тем временем можешь задрать ноги на стол и расслабиться. И сегодня, – добавил он, пытливо вглядываясь в ее лицо, – как раз такой случай.
– Ты прав, я только сейчас поняла, что трудилась сегодня как заводная. А сейчас завод кончился, и я без сил.
– Ты плакала?
– Это запоздалая реакция на усталость. Она понесла кастрюлю в кухню, чтобы убрать в холодильник.
– Мне очень жаль, но сегодня… Это была прекрасная идея, отпраздновать открытие магазина. Может, через пару дней мы сможем… – Она повернулась, едва не наткнулась на Кейда и подалась назад.
Ее потрясло желание. Оно пронзило ее, словно молния.
– Да, тебе сегодня трудно пришлось.
Тори прислонилась к столу, но он прижался к ней и оперся ладонями о столешницу. Она почувствовала себя пойманной.
– Столько людей вокруг и воспоминания, которые они с собой принесли.
– Да. – Она пошевелилась, но положение было безвыходное, и кровь жарко побежала по жилам. – Да, воспоминания сыпались, как камешки из рогатки.
И они в конце концов попали в нее.
– Болезненные воспоминания.
– Да нет. – «Ради бога, не трогай меня», – взмолилась она про себя. Но Кейд уже взял ее за плечи, погладил по рукам, и в ее теле забилась каждая жилка.
Она произнесла его имя почти умоляюще. Его ладони вызывали приятную, восхитительную дрожь.
– А мне ты понравилась сегодня. Такая собранная, деловая, подтянутая. Внешне – спокойствие и холодность. Но мне всегда было интересно узнать, а что скрывается под ними.
– Я нервничала.
– Незаметно было. Не то, что сейчас.
Он снял ленточку с ее волос, и Тори прерывисто вздохнула. Он пристально посмотрел ей в глаза и заметил, как потемнели у нее зрачки, когда он стал расплетать ее косичку.
– Почему ты меня не останавливаешь?
– Я… – Отчего это у нее ослабли колени? О, она забыла, что можно испытывать такое прекрасное ощущение. Сдаться можно не только потому, что нет сил к сопротивлению. – Я как раз об этом думаю.
Он весело улыбнулся:
– А ты продолжай, продолжай думать. Я этим воспользуюсь.
Он расстегнул первую пуговицу ее блузки, потом вторую. Он прикасался к ней так, как давно никто не прикасался. Очень давно.
– Я отвыкла от этого.
– Думать?
– Нет, – и она нервно рассмеялась. – Думать я как раз умею.
– Тогда подумай сейчас вот об этом. – И Кейд легонько потянул блузку, чтобы вытащить ее из слаксов. – Я хочу прикасаться к тебе. Вот так.
И он провел ладонями по ее талии. Сердце у нее покатилось вниз, когда он расстегнул крючок на слаксах.
– Нет, не закрывай глаза. Раз ты отвыкла, я дам тебе возможность снова попрактиковаться. И я хочу, чтобы ты все время на меня смотрела.
– Я и хочу на тебя смотреть.
Он расстегнул «молнию» на слаксах, и она напряглась. Как долго ее не хотел мужчина. Как давно она сама не хотела. Она попыталась взять себя в руки, не поддаваться желанию, но тело жаждало прикосновения его рук.
Слаксы упали к ее ногам, и она переступила через них. Она хотела что-то возразить, но он закрыл ее рот поцелуем. Нежным и добрым, бережным. И в то же время в нем чувствовались безрассудство и одержимость. Его руки обняли ее, заскользили по спине и вниз и стали увлекать ее, словно в вальсе, к двери.
– Кейд…
Она уже принадлежала ему, и ее слабый голос остановить его не мог. У двери в спальню Кейд поднял ее на руки.
Золотые лучи заходящего солнца затопили спальню. Он положил Тори на кровать, лег рядом и сплел свои пальцы с ее. И, зорко наблюдая за выражением ее лица, он приник к ее губам. Постепенно, не сразу, она поддалась его поцелуям, губы стали мягкими, манящими, раскрылись. Сердце то успокаивалось, то снова начинало бешено стучать. И когда она отдалась ему, он изменил тактику и перешел к яростной атаке. Этого она не ожидала, и его ярость поразила ее плоть, как нож, ударила по нервам. Она подавила стон. Ее тело сотрясла дрожь. А он и хотел потрясти ее всю, чтобы она не ощущала ничего, кроме наслаждения. Пусть думает только о нем, о Кейде. Уж он об этом позаботится.
Тело у нее было тонкое, хрупкое, но мускулы удивляли своей рельефностью, и нежная кожа составляла им удивительный контраст. Он покрывал ее кожу легкими поцелуями, а сам в это время прикидывал, как устранить все барьеры на пути к полному обладанию. Кейд просунул пальцы под бретели ее лифчика, едва касаясь, погладил упругую плоть. Затем расстегнул лифчик и отбросил его в сторону. Она хотела было помешать, оттолкнуть его, прежде чем он увлечет ее с собой по ту сторону барьера, который она поклялась никогда не переходить, но он изо всей силы, почти грубо, впился в ее рот поцелуем. Что-то стихийное возникло в теле, безумное предощущение, что-то жаждало вырваться на волю, и это что-то было сильнее ее. Мощная, неуемная судорога потрясла все тело. Она даже устыдилась ее силы.
Кейд сорвал с себя рубашку. Она с трудом различала его лицо. Дыхание ее стало частым, неровным, сбивчивым. Она протянула ему руки, и он скользнул в ее объятия. Его рот требовал, руки мяли, сжимали, поглаживали. А она ухватилась за столбики кровати, совершенно так, как он представлял себе раньше, в мечтах. Темное желание накатывало волнами, захлестывало ее с головой. Из горла у нее вырвалось рыдание, и затем наступило долгое, безумное освобождение.
, Последний отблеск дня скользнул по ее лицу. Волосы Тори разметались на подушке, щеки пылали. «Вот такую, как сейчас, я запомню ее навсегда», – пронеслось у него в голове. «И она тоже запомнит», – поклялся себе Кейд.
– Открой глаза, Тори, посмотри на меня. Когда ресницы ее затрепетали, он, сдерживая последний порыв, поцеловал ее долго, крепко. Напряжение все нарастало. Она снова была во власти ожидания. Ее пожирало пламя.
– Кейд, – едва слышно сказала она.
– Повтори.
Ей хотелось зарыдать. Закричать…
– Кейд.
– Еще раз.
И он вошел в нее. В мозгу у нее вспыхнули тысячи огней. И она задвигалась в такт, поглотив его, наслаждаясь каждым мгновением, пока все они не слились в одну потрясающую бесконечную череду. Ритм все учащался, она с жадностью впивала взглядом ярко-синий цвет его глаз.
– Останься.
И он потерял себя, он весь растворился в ней. И замер, уткнувшись лицом в ее волосы.
Нет, еще никогда и никто не покорял ее так. Никогда она не отдавалась всецело, без остатка. Наверное, это должно бы встревожить ее, но сейчас она не могла думать ни о чем.
В комнате воцарились сумерки. За многие-многие месяцы она впервые испытала полнейшее расслабление – и телом, и душой, и сознанием. Она даже не помнила, когда такое с ней случалось.
– Мне кажется, что мы все-таки отпраздновали, – пробормотала она и подумала, не будет ли с ее стороны свинством сейчас заснуть.
– Ну, отныне нам представится для празднований много поводов, а я мечтал очутиться в этой постели с тобой с того самого момента, как я ее сюда приволок.
– Знаю, ты не очень-то скрывал свои намерения. Но гораздо лучше, чем мне этого хотелось.
И он вспомнил, как представлял себе этот первый раз – с музыкой, при свете канделябров…
– Мы прекрасно без этого обошлись, – сонно сказала Тори.
– Без чего?
– Без музыки и канделябров…
И она широко раскрыла глаза, сон как рукой сняло.
– Извини, извини… Я не хотела.
– Прочитать мои мысли?
– Пожалуйста, прости.
Он вскочил, сел на кровати и приподнял Тори так, что оказался лицом к ее лицу.
– А тебе не приходило в голову, что мужчина не имеет ничего против, когда женщина читает его мысли?
– Но такое вторжение в личные мысли непростительно.
– Неужели?
И, к ее изумлению, он откинулся на кровать, повалив Тори себе на грудь.
– Сдается мне, что пять минут назад мы с большим успехом вторглись не только в круг личных чувств друг друга, а кое-куда и поглубже. Так что можешь опять заглянуть в глубину моих мыслей.
– Не понимаю.
– Интересно, что ты на этот раз там найдешь.
– Я не читаю мысли других людей. Это случайность. Это произошло потому, что между нами был такой тесный физический контакт.
– С этим не спорю.
– И когда я сказала насчет музыки и свечей, я почти засыпала. Так оно и получается. В сознание вдруг как бы вплывает образ, очень четкий. Я видела, как мы стоим у кровати, слышала музыку и видела горящие свечи.
Кейд выглядел таким довольным. Совсем не разозлился.
– Тебе всегда что-нибудь чудится?
– Нет-нет. Мне вовсе не хочется бесцеремонно проникать в чужие мысли. Я себе этого не позволяю. И это дается легко, если я не очень устала.
– Тогда в следующий раз, когда ты будешь засыпать, я постараюсь не думать о Мег Райан.
– Мег… – Тори села на постели, машинально прикрыв грудь рукой. – Мег Райан…
– Да, она такая полненькая, сексуальная. Мой любимый тип женщины. И я постараюсь представить тебя блондинкой. Это мне сильно поможет в следующий раз.
– Вот уж не собираюсь возбуждать твои сексуальные фантазии о голливудских актрисах.
Тори хотела было встать и вдруг опять откинулась навзничь, а он в одно мгновение оказался наверху.
– Ну, дорогая моя, поспособствуй мне хоть разочек.
– Нет. – Она не сдержалась и хихикнула. Кейд легонько куснул Тори в плечо.
– Ты и так меня уже возбудила.
– Отстань! – Она попыталась вырваться, без особого, правда, энтузиазма.
– Не могу. – И он стал осыпать ее лицо поцелуями. – Ну засмейся еще, у тебя такой сексуальный смешок.
– Нет!
И она рассмеялась, но смех ее внезапно оборвался. Они снова слились в одно, и Тори целиком отдалась своим чувствам.
А потом они ели жаркое, присланное Лайлой, запивая его вином. И снова поднялись в спальню и занялись любовью с нетерпением и пылкостью юных влюбленных. Они никак не могли насытиться друг другом, и, когда взошла луна, ее серебристый свет омывал их слившиеся воедино тела. Потом они заснули, а в открытые окна веял легкий ветерок, пронизанный запахом болотной зелени.
…"Он возвращается".
Хоуп сидела на крыльце Дома на болоте. При ее жизни этого крыльца еще не было. Она принялась подкидывать и ловить маленький красный шарик.
Тори снова было восемь лет, худое личико выражало тревогу, ноги были в ссадинах, ушибах и следах от ремня.
«Ему нравится причинять боль девочкам… Он от этого чувствует себя взрослым и сильным».
– Он причинил боль и другим, не только тебе.
– Да, не только мне, – согласилась Хоуп. – Ты уже знаешь. И ты всегда знала. Как в тот раз, когда увидела рисунок того маленького мальчика.
– Но у меня больше так не получается. – В груди Тори гулко начало стучать сердце. – И я не хочу больше так уметь.
– Но ты приехала, – просто ответила Хоуп. – Только будь осторожна… Или ты тоже распрощаешься со всеми.
– Скажи, кто он, Хоуп. Скажи, где его искать.
– Не могу. – И она устремила на Тори ясный взгляд. – Ты должна найти его сама. Будь осторожна…
Тори широко распахнула глаза. Сердце бешено колотилось о ребра, одна рука крепко сжалась в кулак. Так крепко, словно она боялась, что из нее может выкатиться маленький красный шарик, но, когда она расправила затекшие пальцы, ладонь была пуста.
За окном стояла ночь. Ветерок утих, и воздух был неподвижен. В нем чувствовалась настороженность, глухо ухала сова, пронзительно стрекотали сверчки. Тори слышала ровное дыхание спящего Кейда. Во сне она отодвинулась от него как можно дальше. «Во сне нет близости», – подумала она.
Когда мозг так уязвим, как у нее, нельзя спать, уютно устроившись рядом. Она осторожно соскользнула с кровати, на цыпочках прошла в кухню, отвернула кран и, когда вода стала холодной, наполнила стакан.
Сновидение вызвало у нее страшную жажду и напомнило, почему ей не следует спать с Кинкейдом Лэвеллом.
Его сестра мертва, и если она не виновата в ее смерти, то эта смерть накладывает на нее, на Тори, определенные обязательства. Она и прежде ощущала бремя долга, но шла своей дорогой. На этом пути она познала и величайшую радость, и сокрушительное горе. Тогда она спала с другим мужчиной, которому отдалась по беззаботной и невинной любви.
И когда она потеряла его, то поклялась, что больше не повторит прежних ошибок. И что же? Все повторяется. Она снова навлекает на себя ту, прежнюю, боль.
Да, Кейд из тех мужчин, в которых женщины влюбляются. Она и сама могла бы в него влюбиться. И так, что эта любовь окрасит каждую мысль, все поступки и чувства. И в ярком экстазе радости, и в серых потемках отчаяния.
Так что продолжения быть не должно. Любовь – это безрассудство и опасность. Любовь подстерегает ревнивое, завистливое око судьбы, только и ждущее, чтобы отнять любовь навсегда.
Она поднесла стакан воды к губам и увидела. Там, за окном. В темноте.
Стакан выскользнул у нее из рук, упал в раковину и разбился.
– Тори? – Кейд молниеносно проснулся и выскочил из постели. Спотыкаясь в темноте и чертыхаясь, он бросился в кухню.
Она стояла под резким светом лампы, прижав руки к горлу, и неотрывно глядела в окно.
– Кто-то есть там, в темноте.
– Тори.
Он увидел осколок стекла на полу и схватил ее за руки.
– Ты порезалась?
– Кто-то там есть, в темноте, – повторила она, словно испуганный ребенок. – И наблюдает. Из темноты. Он уже приходил. И он опять придет.
Она смотрела мимо Кейда и видела какие-то тени и силуэты. А чувствовала только холод. Страшный холод.
– Он хочет меня убить. Если бы я была с нею в ту ночь, он бы только наблюдал за нами. Как делал это раньше. Он бы только наблюдал и воображал, что он это делает. Просто воображал бы и потом сам удовлетворил себя.
Колени у нее подогнулись, но, когда Кейд подхватил ее, Тори запротестовала:
– Все в порядке. Мне просто надо сесть.
– Не сесть, а лечь.
Он отнес ее в постель и стал в темноте искать брюки.
– Оставайся здесь.
– Куда ты?
Ужас при мысли, что сейчас она останется одна, дал ей силы, и Тори вскочила с кровати.
– Ты говоришь, что во дворе кто-то есть. Я хочу взглянуть.
– Нет!
Теперь она испугалась за него.
– Сейчас еще не твоя очередь.
– Что?
Она всплеснула руками и осела на матрас.
– Извини. У меня путаница в мыслях. Он ушел, Кейд. Его больше там нет. Он следил раньше. Когда мы… Он наблюдал за нами, когда мы…
– Я все-таки посмотрю, – мрачно возразил Кейд.
– Но ты его не найдешь.
Кейд вышел. Ему очень хотелось найти мерзавца. Найти и пустить в ход кулаки, дать выход ярости. Он укрепил фонарь на двери и внимательно осмотрел все пространство, затопленное бледно-желтым светом. Подошел к своему универсалу, вынул фонарь и нож из бардачка.