На другой день Конан кое-как сполз с постели и погулял немного по спальне. Вечером он даже выбрался в большой зал и сел за стол, на свое место. Крэгсфелльцы только головами качали, увидев, как скоро он поднялся на ноги. Он навестил Эльфрид; молодая предводительница была едва в состоянии разговаривать, сидя на ложе.
      Дня через четыре киммериец взгромоздился на лошадь, совершил прогулку в пару миль и понял, что скоро будет совершенно здоров. Тогда он стал все чаще посматривать на север. Он ведь собирался примерно в это время быть уже в Киммерии. По его расчетам, недалек самый крайний срок, когда, выехав отсюда, он еще поспевал вовремя прибыть на склоны Бен Мора...
      Накануне того дня, что он наметил себе для отъезда, Конан пораньше завалился под одеяло. Он плотно поужинал, а вот выпил необычно мало. Он уже собирался задуть свечу, когда в дверь комнаты заскреблась чья-то Рука.
      Дверь отворилась, и вошла Эльфрид. Конан отметил про себя, что ее походке еще предстояло обрести прежнюю легкость.
      На ней было платье из зеленого шелка, купленное у заморийского торговца. Эльфрид подошла к постели и остановилась подле Конана, глядя на него сверху вниз.
      Она не стала тратить времени попусту и сразу заговорила о деле.
      - Не уезжай, Конан, - сказала она. - Оставайся со мной. Я сделаю тебя королем... Стань мне мужем, и мы родим детей, каких еще не видали в Северных Странах. Сильных, умных, красивых... Я, кажется, говорила тебе, что ни разу не желала мужчины с тех самых пор, как погиб мой Ральф... Но тебе я готова служить весь остаток своих дней...
      Конан при всем желании не мог ответить на ее щедрость такой же щедростью. Он только мог, по крайней мере, не мучить ее понапрасну.
      - Нет, Эльфрид, я не могу остаться с тобой, - сказал он честно. - На рассвете я должен быть уже в пути. Я поклялся священной клятвой исполнить одно поручение и не могу отказаться. Ты теперь сама знаешь, уважаю ли я данное мною слово. Дни становятся коротки... Завтра я должен уехать, иначе не выполню клятвы...
      В голосе Эльфрид прозвенело отчаяние:
      - А когда ты исполнишь... это свое поручение... ты и тогда не сможешь вернуться ко мне?
      - Не смогу, - ответил киммериец. - Я вырос скитальцем. И не найду успокоения, пока не совершу всего, что мне судьбой предназначено. Мои скитания завершатся не здесь, я это нутром чувствую. Уж я-то узнаю свою судьбу, когда встречу ее... Прости меня, Эльфрид. Я никогда еще не встречал женщины достойней тебя. Только завтра наши пути разойдутся...
      Она выпрямилась.
      - Что ж... да будет так, - решительно проговорила она. - Я - вождь. Ты герой. Я не стану упрашивать, а ты - уступать, если решил...
      Наклонившись, она пальцами загасила свечу. Наступила темнота, и в темноте Конан услышал шуршание шелка. Зеленое платье, сброшенное с плеч, заструилось на пол. Потом Эльфрид скользнула к киммерийцу под одеяло, и их руки встретились.
      - Я не так быстро выздоравливаю, как ты, Конан, - прошептала она. - Спина еще болит... так что ты... поосторожнее...
      Больше они не разговаривали...
      Глава шестая
      КРАЙ ТУМАНА И КАМНЯ
      Двое мужчин сидели на скальном выступе, приглядывая за небольшим стадом косматого, длиннорогого скота. Один из мужчин был уже немолод, его волосы и бороду густо запорошила седина. Другой же - юн и безбород. Однако они походили друг на друга, как родственники: у обоих - крепко вылепленные лица, говорившие о сильных характерах.
      Черные волосы мужчин обрезаны по плечи, а спереди - ровно подстрижены над бровями. Глаза тоже одинаковые: у обоих - сапфирово-синие. Обоих отличало поджарое, мускулистое телосложение. Несмотря на режущий ветер, их одежду составляли короткие домотканые рубашки да плащи из волчьих шкур. Обувь состояла из кусков овчины, крестообразно перехваченных ниже колена ременными завязками.
      Мужчины вооружены копьями, кинжалами и длинными тяжелыми мечами на поясах. Это - киммерийцы. А ни один мужчина-киммериец с самого раннего детства не ходил безоружным. Простое, даже аскетическое с виду, их оружие не блистало украшениями, но изготовлено было отменно. Ибо оружейное ремесло являлось единственным, которое в Киммерии пользовалось должным почтением.
      - Кто-то идет вверх по склону горы, - сказал тот, что был помоложе.
      Его старший товарищ приставил к бровям ладонь и посмотрел туда, куда указывал юноша. Он различил крохотную человеческую фигурку, медленно прокладывавшую себе путь по заваленному скалами склону.
      - Хорошие у тебя глаза, паренек, - похвалил мужчина. - Этот человек будет здесь прежде, чем солнце успеет опуститься к закату...
      - Как по-твоему, это враг? - спросил юноша. На всякий случай он вытащил меч и пальцем попробовал его остроту.
      - Какой же враг сунется в одиночку в земли Канахов?.. Я заранее могу сказать, что он киммериец. Ни один житель равнин не шагает такой походкой, когда попадает к нам в горы!
      То, что приближавшийся человек явно был киммерийцем, в общем, вовсе ничего не говорило о его дружелюбии. Горные кланы то и дело резались между собой, и резались беспощадно.
      Он был еще далеко. Так далеко, что глаза, непривычные к далеким расстояниям гор, вовсе не заметили бы его. И уж ни в коем случае не различили бы особенностей походки.
      - Кто тогда может там быть? - вслух подумал юнец. - Что-то не припоминаю никого из мужей кланов, кто отправился бы путешествовать в Нижние Земли. По крайней мере, туда, откуда идет этот малый...
      - Ты молод, мальчик, и память у тебя короткая, - был ответ. - А вот я, по-моему, знаю, кто это такой. - Мужчина смотрел вниз, туда, где далекий странник прыгал со скалы на скалу, считая ниже своего достоинства обдираться о камни, обходя препятствия. - Да, - сказал мужчина. - Я знаю, кто это. Это Конан, сын кузнеца.
      - Конан? - удивился юноша. Имя было ему знакомо. Непутевый сын кузнеца успел натворить дел, прежде чем уйти искать счастья в чужедальних краях. - А я-то думал, он погиб давным-давно!
      - Я тоже так думал, - согласился мужчина. - Он дрался вместе с нами во время штурма Венариума. Ему было тогда пятнадцать лет, меньше, чем тебе теперь. Но он уже в те годы показал себя опытным воином.
      - Венариум!.. - завистливо вздохнул юнец.
      Повсюду в горах до сих пор пели у костров песни о том великом сражении. Аквилонцы тогда принялись расселяться в Боссонских Пределах и, пересекши их, устроили укрепление на землях, вот уже сотню поколений принадлежавших горскому клану. Гандеры и боссониты - подданные аквилонцев - построили пограничную крепость, чтобы обороняться от набегов, и дали ей имя Венариум. Однако, когда киммерийцы поднялись на войну, это оказался не просто набег обозленного рода. Драться с захватчиками вышел весь киммерийский народ! Отложив на время междоусобицы, киммерийцы устроили аквилонцам жуткий разгром и невероятно свирепую резню, продолжавшуюся целые сутки. Ярость черноволосой орды смела и развеяла мужество дисциплинированного войска, точно свирепый северный ветер мелкую пыль...
      Вот тогда-то, в тот день, юный Конан и совершил подвиги, о которых и теперь не забывали в горах. Сердце юноши-пастуха переполнила жгучая зависть. Венариум!.. С того времени, как он сам подрос и мог бы пойти на войну, таких значительных сражений более не случалось. И что за удовольствие сознавать, что там, где стоял когда-то город Венариум, пасся теперь скот киммерийцев?..
      Были у юноши и иные, более глубокие причины для печали и сожаления...
      Конан заметил стадо высоко над собой на склоне горы. А вскоре после этого разглядел и двоих пастухов. Они присматривали за скотом... а заодно и за ним, подходившим снизу. Вот уже три дня прошло с тех пор, как он оставил своего коня у одного поселенца. Лошадь, выросшая на равнине, неминуемо погибла бы на каменных кручах. Здесь могли выжить только горные козлы и олени, да еще мелкий жилистый скот, который разводили киммерийцы. И сами киммерийцы, конечно.
      По откосам ползли клочья сырого тумана. В киммерийских горах почти всегда висел туман и моросил дождик. Скалистая почва и постоянные дожди приводили к обилию родников. Забравшись в горы, Конан все время слышал голоса водопадов то одного, то другого, то третьего. Он-то успел уже почти позабыть, как они разговаривают.
      Он поглядывал вверх, гадая, кем могли быть двое пастухов. Скорее всего, наверху сидели его родственники. Он ведь уже ступил на земли, принадлежавшие его клану. Если, конечно, этот клан дочиста не перерезали какие-нибудь враги...
      По дороге ему еще не попалось ни единой деревни, но, если подумать, ничего удивительного в том не было. Киммерийцы были наполовину кочевниками и каждый год переезжали из долины в долину, возвращаясь на то же самое место вряд ли чаще, чем один раз лет в десять. Конан уже миновал множество покинутых стоянок - скопища стен без крыш, всухую сложенных из камня. Леса в Киммерии почти не было и потому, откочевывая на новое место, его соплеменники неизменно прихватывали с собой драгоценные кровельные шесты.
      Конан поплотнее закутался в плащ... Ветер, долетавший со стороны Гипербореи, хлестал тело, как плеть. И если Конан еще что-нибудь понимал, сегодня к вечеру собирался выпасть первый, ранний снежок. В общем, самое время встретиться с родственниками. Идти было еще далеко, но он уже различал физиономии: фамильные черты Канахов узнавались безошибочно. Из-за неизбежных при такой жизни близкородственных браков каждому клану была присуща какая-нибудь характерная особенность. Муррохов узнавали по квадратной челюсти, Туногов - по высокому лбу, а Раэда - по длинному носу.
      - Приветствую тебя, Конан, - сказал старший из пастухов, когда путешественник подошел достаточно близко.
      - И ты здравствуй, Милах, - откликнулся Конан. Встретились родичи без ахов и охов, так, словно расстались всего несколько дней назад. - А у тебя, смотрю, повыросло серебряных волосков в голове! Так, а что тут у нас за мальчик?..
      - Я - Куланн, твой родственник, и я не мальчик, а взрослый мужчина! ответил юнец. То, что у юного горожанина прозвучало бы как напыщенное хвастовство, в его устах явилось простым утверждением факта.
      Конан коротко кивнул головой. С этого момента он будет обращаться с Куланном как с воином. Только и всего.
      - Сын моей сестры, - пояснил Милах. - Он уже проливал кровь в стычках с ванами и Муррохами.
      - Это хорошо, - сказал Конан. - Оружие молодого воина не должно залеживаться в ножнах.
      Он не стал спрашивать, сколько жизней успел уже отнять юный Куланн. Киммерийцы не прельщались головами, руками и тому подобными кровавыми трофеями, высоко ценимыми среди других племен Севера. Когда юноша становился достаточно взрослым, чтобы поднимать оружие за свой клан, он делал то, что следовало делать мужчине-защитнику. Не более и не менее. Если он совершал нечто выдающееся и достойное разговоров у костра совета, он получал заслуженную похвалу. Всякий воин, проливший кровь, считался человеком опытным и подтвердившим свои качества. Трусы, надо сказать, в горах почти не водились. Их здесь не терпели.
      Накрапывавший дождик между тем сменился крупными хлопьями снега. Конан поднял голову и посмотрел на низко ползущие облака. Он сказал:
      - Первый снег нынешней осени... Есть здесь поблизости, где укрыться?
      - Невдалеке есть хорошее место, - ответил Милах. - Как раз спасаться от снегопада. Давай-ка, Куланн, отгоним коров в долину Сломанной Ноги...
      Конан взялся помогать пастухам. Стадо насчитывало десятка два маленьких, лохматых, привычных к горным дорожкам коров. До упомянутой долины было около мили. Когда животные благополучно разошлись по небогатому пастбищу, трое мужчин забрались в Милахово "хорошее место". Оно оказалось просто нависшим скальным козырьком, едва прикрывавшим от снега. А белые хлопья между тем сыпались все гуще. Костра разжигать не стали. Топлива в горах всегда слишком мало, чтобы тратить его ради обогрева пастухов на зимнем пастбище...
      Конан завернулся в плащ: делалось все холоднее. Все-таки он поотвык от стужи, пока странствовал по теплым краям. Двое его родичей холода почти не замечали, но никаких замечаний по поводу его "изнеженности" делать не стали. Они были вежливыми и воспитанными людьми.
      - Жив ли еще Куйпах, брат моего отца? - спросил Конан.
      - Он погиб три года назад, - ответил Милах. - Попал в засаду, устроенную ванами.
      - А Турах и Балин, мои двоюродные братья?
      - Погибли во время усобицы с кланом Нахта.
      - Нахта?.. - удивился Конан. - Я-то думал, мы давным-давно перебили всех Нахта, кто был способен сражаться...
      - Истинно так, - подтвердил Милах. - Но мальчики имеют обыкновение вырастать в мужчин. Да и дети, как я слышал, у них по-прежнему родятся.
      Конан только молча кивнул. Обычная история, подобные ей все время происходили в горах. Сколько раз бывало, что в клане оставался один-единственный мужчина! Вот потому-то киммерийцы рано женились и сразу заводили множество детей. Проходило два-три поколения, и клан снова становился сильным и многочисленным...
      - Ну и как тебе Южные Страны? - спросил Куланн.
      - Ничего, - сказал Конан. - Знаешь, мне там даже понравилось. Там сверкает золото, а люди одеваются не в овчины, а в шелк. Еда там изобильна и вкусна, вино - сладко. Тамошние женщины нежны и пахнут благовониями... а не скотом и торфяным дымом...
      - Зачем все это мужчине?.. - фыркнул Милах. - От этого только размякнуть!
      - Но лучше всего, - продолжал Конан, - то, что они все время сражаются. Человек, знающий, как управляться с оружием, может многого там достигнуть.
      - Сражаются?.. - хмыкнул Милах. - Ты что, вправду называешь их потешные игры сражениями?.. Спорю на что угодно, они там еще и приучили тебя сражаться сидя верхом на лошади, как будто мужчине недостаточно своих собственных ног... Да притом небось латы носить, прикрывая тело, а?
      В его голосе звучало беспредельное презрение к подобным способам воевать, достойным, по его глубокому убеждению, лишь неженок.
      - Верно, на Юге так принято, - сказал Конан. - Только ты там не был, а я был. Я бывал на полях сражений, содрогавшихся от громового топота многотысячной конницы. Там били барабаны и ревели трубы, а расшитые золотом яркие знамена сверкали так, что слепило глаза. Все-таки здесь, в горах, не происходит настоящей войны. Я бывал в море, сплошь забитом пылающими кораблями, я видел удары весел о борта, расколотые пополам бронзовыми таранами... Вот это я называю сражениями!
      Милах вновь презрительно фыркнул:
      - Только глупцам и трусам нужны верховые животные, чтобы стать выше ростом. А что за нужда драться из-за водного пространства? Ну, отвоюешь ты себе кусок моря, а дальше-то что? Чем, объясни мне, одна волна лучше другой?..
      - Значит, ты видел море? - спросил Куланн. - Мне всегда хотелось попутешествовать... посмотреть на чудеса...
      Конан с удовлетворением отметил, что мальчик вроде бы очнулся от снедавшей его неведомой грусти. С самого начала Куланн показался ему мрачноватым - даже по киммерийским понятиям.
      - Да, - сказал он. - Я видел море. А еще я видел пустыню. И джунгли, окутанные душными испарениями. Я бывал в городах, которые так велики, что все кланы Киммерии, если собрать их вместе, едва населили бы самый маленький квартал. Я видел мраморные храмы, до того величественные и высокие, что не вдруг и поймешь: люди выстроили их или Сами Боги?.. - Его взгляд сделался далеким, как у человека, грезящего наяву. - Там, в тех краях, - продолжал он, - мужчина поистине может испытать, к чему он пригоден. Там у тебя не висит на ногах клан и не довлеют обычаи. Там странник без гроша в кошельке, но с добрым мечом в крепкой руке и храбрым сердцем в груди может завоевать себе королевство...
      - Не слушал бы ты его, племянник, - сказал Милах. - Таким, как мы с тобой, на чужбине нечего делать. Человек должен жить там, где живет его род... Ну и что, Конан, где оно, твое королевство? Как я посмотрю, ты возвратился ненамного богаче, чем был много лет назад, когда ушел с асами...
      - Много раз я завоевывал состояния и растрачивал их, - ответил Конан. - И еще завоюю. А захочу, так однажды и на трон, может быть, влезу. Но до тех пор я еще погуляю. Еще не всюду побывал, не все посмотрел.
      - А колдуны? - вдруг спросил Куланн. - Есть ли на Юге колдуны? Я слышал от людей, там чародей на чародее и чародеем погоняет...
      - Да уж... - без особой охоты подтвердил Конан. - Чего бы хорошего, а этой дряни там навалом. Не дают продохнуть доброму человеку, вечно затевают что-то, примешивают Богов, демонов и кого там еще...
      - Вот видишь! - назидательно вставил Милах.
      - Тем не менее, - невозмутимо продолжал Конан, - я даже и на это согласен. За все надо платить! Вот и за то, чтобы жить полнокровной жизнью, видимо, тоже. Уж лучше держать ухо востро и стараться не попадать в сети какого-нибудь коварного колдуна, чем всю жизнь пасти коров и плодить детей, теснящихся на меховых одеялах у торфяного очага...
      С этими словами Конан завернулся в плащ и улегся на каменистую землю. Повозившись, он снова приподнялся, сгреб ком снега и скатал его в плотный шар. Придав ему нужную форму, он опять улегся, положил снежный ком под голову и скоро уснул...
      Милах хмуро смотрел на него.
      - Вот видишь?.. - сказал он Куланну голосом, полным глубокого сожаления. Вот что делает с человеком долгая жизнь в чужедальних краях. Когда-то этот парень был отменным воином. А теперь он изнежился до того, что ему уже требуется подушка для сна!..
      Женщина, вышедшая из двери каменного, с дерновой крышей дома, увидела троих мужчин, спускавшихся по склону холма. Они гнали перед собой стадо. Вершины уже укутало белое покрывало, но вниз, в маленькую долину, снег еще не добрался. Женщина ощутила укол любопытства: кем мог оказаться третий мужчина?.. Несколько дней назад пастухи отправились в горы - перегонять стадо с последнего летнего пастбища на зимнее. Но тогда они были вдвоем.
      - Жена! - подойдя поближе, окликнул ее Милах. - У нас в гостях родственник!
      - Вижу, - отозвалась она. - Доброго дня тебе, Конан! С тех пор как я последний раз тебя видела, ты здорово вырос. Стал весь в отца!
      Женщина была высокая и худая. Ее плоть казалась такой же твердой, как камень ее родных гор, а волосы отливали сединой, точно снег на вершинах.
      - И ты здравствуй, Дейтра, - приветствовал ее Конан. - Почтенная седина делает тебе честь!
      Это был немалый комплимент: большинство уроженцев негостеприимной страны умирало, не достигнув зрелого возраста.
      - Входи, - пригласила она. - На очаге согрелась еда. Она откинула дверную занавеску, и Конан последовал
      в дом.
      В домике вовсю плавал торфяной дым, а на огне действительно кипел котелок. У Конана невольно потекли слюнки. Он до того проголодался, что живот прилип к спине. Накануне двое родичей поделились с ним несколькими кусками жесткого сыра, а он вытащил из сумки последний ломоть вяленого мяса.
      С точки зрения горцев, называть подобное положение дел тяготами и трудностями было просто смешно. Вяленое мясо так и вовсе показалось им роскошеством. Однако Конан в последние годы привык наедаться досыта, как только предоставлялась возможность. Он голодными глазами поглядывал на пасшихся коров, но резать скот прежде обычного времени забоя было немыслимо. Если только этот скот не был уведен у врага.
      - Ты как - насовсем возвратился? - спросила Дейтра. - Давно пора бы тебе жениться и родить для клана детей. Знаешь что? Неподалеку отсюда живет Джаха Однорукий. У него две крепкие дочери, обе еще не замужем.
      - Нет, я не насовсем, - сказал Конан. - Дел у меня еще много, и жена с детьми на руках мне пока совсем ни к чему.
      - Значит, минувшие годы тебя ничуть не исправили, - вздохнула она. Вытащив несколько глиняных мисок, женщина принялась накладывать в них еду, действуя деревянной поварешкой на длинной ручке. Дейтра передавала наполненные миски мужчинам, и те прямо пальцами отправляли дымящееся варево в рот. Конан невольно скривился. Угощение представляло собой овсяную кашу, совершенно безвкусную. Он успел уже и забыть, что на свете была еще и такая, с позволения сказать, еда.
      От Дейтры не укрылась его гримаса.
      - А ты чего ждал? - спросила она. - Пшеничного хлеба? Пшеница растет на равнинах, а у нас в горах - только овес. Когда случается трудный год, только им и живем.
      - Ладно, не пили родственника, - с невинным видом заметил Милах. - Конан, знаешь ли, попривык к разным вкусностям, которыми питаются на равнинах...
      Конан метнул на него кровожадный взгляд:
      - Ты бы и сам туда свалил много лет назад, если бы кишка была не тонка!
      Дейтра размахнулась поварешкой и наградила его звонким подзатыльником:
      - Совсем о вежливости позабыл! Что это такое - цапаться с родичем, сидя у него в доме?
      Конан потер ушибленное место, заодно смахнув с волос комки каши.
      - Ничего я не позабыл, - буркнул он себе под нос. - Зато, кажется, начинаю вспоминать, почему бежал отсюда без оглядки.
      - Теперь выкладывай, - сказала Дейтра. - Если ты пришел сюда не затем, чтобы остепениться и остаться, тогда зачем?
      - Может мужчина просто соскучиться и захотеть повидать дом и родных? спросил Конан. - Какие тебе еще причины нужны?
      - Никаких, - пожала она плечами. - Никаких, если бы речь шла о другом человеке, не о тебе. Если уж ТЫ пришел, значит, что-то тебя привело. И, боюсь, что-то такое, отчего клану не будет добра!
      Конан хмуро подумал, что провести киммерийскую женщину, да притом родственницу, не удавалось еще никому. Эти женщины читали мысли своих мужчин с такой легкостью, какая не снилась ни одному некроманту.
      - Я выполняю одно поручение, - сказал он. - Клан здесь, по большому счету, ни при чем. Но я хотел бы переговорить со старейшинами, прежде чем пойду это поручение завершать.
      - Завтра, - сказал Милах, - мы снимаем кровельные шесты и гоним скот на зимовку. Еще несколько дней, и туда соберется весь остальной клан. А что у тебя за поручение?
      - Расскажу, когда вожди соберутся, - сказал Конан. - Хорошего мало, но все это падет на мою голову, больше ни на чью.
      Куланн вернул Дейтре чисто вылизанную миску
      - Пойду, - сказал он - Посмотрю, как там коровы.
      Кивнул Конану и ушел за дверную занавеску
      - Что творится с парнишкой? - спросил Конан, когда юноша уже не мог его слышать - За три горы видно - гложет его что-то!
      - Девчонка, - ответила Дейтра - Девчонка из клана Муррохов Они с нею встретились на зимней ярмарке, на границе, когда между кланами было перемирие Он хотел взять ее в жены... - тут Дейтра метнула на Конана многозначительный взгляд, - как полагается приличному человеку
      Конан притворился, будто не понял намека.
      - Он сговорился с кучей двоюродных братьев, и они отправились за нею к Муррохам, - продолжала женщина
      - Похищение? - улыбнулся Конан. Когда два клана враждовали один с другим, древняя традиция призывала юношей совершать набеги за женщинами Молодой человек добывал таким образом и жену, и немалый почет, а клан предохранялся от близкородственных браков. - Ну и что, - спросил он, - чем кончилось дело? Верно, отец и братья девчонки выпороли их и отправили домой ни с чем?..
      - Нет, все было не так, - подхватил повествование Милах - Они пробрались в селение незаметно, потому что Куланн хорошо знает, как вести себя в долинах, в лесу Но, добравшись до общинного дома, они нашли его разоренным! Стены были разрушены, а кругом валялись тела убитых мужчин. И не только мужчин, но даже и женщин! А женщины помоложе и все дети -пропали...
      - Так! - проворчал Конан. - Ванский налет!.. Жал ко, конечно, но что поделаешь? Девок кругом много, рано или поздно присмотрит другую.
      - Ваны тут ни при чем, - возразил Милах - На летчики не позарились на добычу, только увели женщин и детей. Оружие осталось лежать на земле, доброе оружие И потом, Муррохи торгуют на границе, так что серебра у них больше, чем у кого угодно другого Так вот, юноши видели серебряные монеты и украшения, валявшиеся среди хлама. Ваны никогда не прошли бы мимо серебра!
      - Но хуже всего было то, как выглядели мертвецы... - пробормотала Дейтра.
      - Что такое? - спросил Конан.
      - Они все были растерзаны, - ответил Милах. - Так, словно их рвали громадные звери. Юноши и раньше видели трупы задранных хищниками, ну там, волками или медведями... но это... Таких зубов и когтей нет ни у одного чистого животного, которое мы знаем...
      Он говорил все тише и наконец замолчал, явно не желая говорить больше.
      - Скажи ему самое скверное, - мрачно велела Дейтра.
      - Некоторые тела, - сказал Милах, - были наполовину съедены.
      - Съедены?.. - теряясь в догадках, повторил Конан. - Так что с того, дикие звери почти всегда...
      - Нет, - упрямо возразил Милах. - Их съели не так, как, скажем, волк ест человека. Их плоть жарили на кострах! Куланн с ребятами видели полуобглоданные руки и ноги, насаженные на деревянные вертела! Какое животное станет жарить себе мясо?.. Только человек!
      Рука Конана невольно сомкнулась на амулете, висевшем на шее:
      - Кром!.. Людоедство!..
      В горах слыхом не слыхивали ни о чем подобном, даже самые старые легенды не упоминали о поедании человечины. Он спросил:
      - Это единственный такой случай?
      - Единственный известный нам, - ответил Милах. - Может, были и другие. Когда Куланн вернулся домой, была уже середина весны, время перегонять скот на верхние пастбища. С тех пор мы живем здесь и не встречали никого из нижних долин. А ты, пока путешествовал сюда, ничего подобного не приметил?..
      Конан покачал головой:
      - Я избегал людей, пока не добрался до земель клана. Откуда мне знать, кто с кем сейчас режется? Иногда я кого-то замечал, но близко не подходил и не разговаривал. Человек, у которого я оставил лошадь, - он живет внизу, на нашей границе, - неразговорчивый и глуповатый старик. Если бы у меня штаны на заднице загорелись, он и об этом мне вряд ли бы стал говорить.
      - Это, должно быть, старый Хомма, - сказал Милах. - У него точно с черепушкой непорядок, но верить ему можно. Что ж, так или иначе мы кое-что скоро услышим, когда весь клан соберется на зимней стоянке...
      Конан хмуро раздумывал над услышанным. Вот и опять нечто такое, что не имело ни малейшего отношения к предпринятому им делу... Почему-то эта мысль отнюдь не приносила ему утешения. Сколько ни пытался он держаться как можно дальше от колдовского зла, вся нечисть мира, казалось, только и делала, что искала с ним встречи.
      Зато теперь хоть было понятно, почему так грустен мальчишка...
      Глава седьмая
      В СТРАНЕ ВЕЛИКОЙ РЕКИ
      Баржа, двигавшаяся по широкой реке, была оснащена высокой мачтой, но треугольный парус вяло свисал с длинного гафеля. Стих ветер, и судно гнали вперед длинные весла в крепких руках гребцов. Река же в этом месте была до того широка, что течение едва ощущалось. Казалось, под знойными южными небесами раскинулся сверкающий серебряный щит.
      По берегам реки стояли пальмы и расстилались возделанные земли. На полях трудились селяне: плодородная почва и благодатный климат позволяли им снимать два, а то и все три урожая в год. Внешне мирная картина земледельческих трудов и далекое сверкание храмов внушали ложное представление о жизни в этой стране, имя которой - Стигия.
      Женщины, под полуденным солнцем полоскавшие в реке белье, после наступления темноты нипочем не решатся даже близко подойти к воде. Ибо с заходом солнца великий Стикс превращался в вотчину чудовищных крокодилов. А неповоротливые гиппопотамы выйдут на берег и станут вытаптывать и пожирать все то, что селяне с таким тщанием сажали и обихаживали на полях. Делать нечего: люди с этим мирились. Даже когда, не удовлетворив голода, звери брались за них самих. Крокодилов и гиппопотамов охранял священный закон. Равно как и вездесущих кобр и стервятников. В стране, где испокон веку почитали Отца Сэта и его отпрысков-змей, жители держали за величайшее святотатство убийство змеи. Хотя бы та змея угрожала их собственному ребенку!
      Женщина, восседавшая под тентом на кормовой палубе баржи ни о чем подобном не думала. Хотя на самом деле змеи, крокодилы и еще менее симпатичные существа занимали в ее жизни столь значительное место, что уже все остальное казалось чем-то враждебным и чужеродным. Однако сегодня мысли женщины были заняты кое-чем куда более важным. Планы, которые она вынашивала вот уже много лет, близки были к осуществлению. Но для того, чтобы пожать плоды и достигнуть окончательного успеха, требовалось совершить еще немало работы. Женщина отлично понимала, что, дай она волю снедавшему ее нетерпению, никакого проку не будет. И потому единственным признаком беспокойства, который она себе позволяла, было легкое постукивание пальцами по подлокотникам кресла.
      Старший баржи прошел на корму и низко поклонился Хатор-Ка. Это был невысокий смуглый мужчина, одетый в короткую юбочку-килт да головной убор.
      - Госпожа моя, - сказал он. - Место, в котором ты пожелала пристать, откроется за следующим поворотом Отца Стикса.
      Она чуть наклонила голову и повернулась к стоявшему подле нее человеку:
      - Все ли у тебя готово, Мулэй?
      Воин пустыни согласно кивнул:
      - Все упаковано и уложено. Прикажешь ли поднимать твое знамя?
      - Да. Я не хочу никаких задержек, когда доберемся до суши.
      Мулэй отнес свернутое полотнище на шканцы и прикрепил его одной стороной к тросику, свисавшему с мачты. Он стал перебирать тросик и постепенно полотнище развернулось в длинное черное знамя. На нем золотыми нитками был вышит личный герб Хатор-Ка: скорпион, чей хвост перерастал в змею, обвившую пустынного паука. Слуги, ожидающие на берегу, разглядят знамя и поймут, что прибывает их госпожа.
      Миновав поворот великого Стикса, путешественники увидели впереди огромный каменный причал, далеко выдававшийся в реку. По мере приближения баржи на причале образовалась небольшая толпа. Пристань находилась внутри владений Хатор-Ка (а владения были немаленькие), толпа же состояла из рабов, слуг и жрецов, смотревших за ее храмом и святынями.