- Но ведь он посылает тебя на верную смерть! - возмутился козак.
      Конан пожал плечами:
      - Какой полководец не посылает своих людей в опасные места? Будь это причуда или ненужная жестокость - меня здесь уже не было бы. Но это не так. Ему нужно знать положение дел в городе, а для этого нужен человек, умеющий лазить по отвесным стенам и знающий языки. Это можно понять. И я не думаю, что это такая уж верная смерть. Меня так просто не убьешь.
      Рустуф только руками развел:
      - Ну, Конан, твоя храбрость и верность слишком далеко тебя заводят!
      Конан стоял у основания городских стен и смотрел вверх. Его пальцы нащупали трещину между двумя массивными серыми камнями, и он стал карабкаться. Тот, кто вырос не в киммерийских скалах, никогда не сумел бы взобраться на эту стену. Годы, проведенные им в качестве вора в богатых городах, так изощрили искусство Конана, что для него такая отвесная стена была все равно что удобная лестница.
      В чем настоящая загвоздка - это чтобы никто тебя не увидел и не услышал. Он надел черную рубаху и вымазал лицо сажей. Чтобы избежать шума, он не взял с собой никакого оружия, кроме кинжала. Сандалии он, карабкаясь по стене, подвесил на шею и по пути то и дело останавливался, прислушиваясь к любому шуму сверху.
      Вечер он провел, осматривая стену, и наконец нашел участок, где стражников было меньше всего, да и те были довольно небрежны. Как он предположил, это потому, что стена здесь выше всего и выходит снаружи к крутому обрыву. Никакой серьезной атаки с этой стороны не ожидалось, поэтому здесь вполне хватало нескольких сонных часовых, да и те следили в основном за дальними постами гирканийцев.
      Приблизившись к вершине стены, он остановился. Прямо над ним стоял стражник с пикой, переговаривавшийся с находящимся в отдалении товарищем. Внезапно справа на стену обрушился целый сноп горящих стрел, и часовой закричал от неожиданности. Одна из них отскочила от крепостной стены и вонзилась в его щит.
      Явно нарушая устав, часовой покинул свой пост и отправился посмотреть, что же случилось. Судя по поведению, это был ополченец; настоящие солдаты лучше подготовлены к таким неожиданным нападениям.
      Не терял времени, Конан напряг свои тренированные мускулы и ловким тигриным движением перемахнул через парапет. Опустившись на вершине стены, он на мгновение скорчился, чуть не потеряв равновесия. Справа от него пролетело еще пять стрел. Он приказал своим людям стрелять еще несколько минут, после того как он заберется на стену. Слева, совсем неподалеку, он увидел лестницу, ведущую вниз, в город; он легко подкрался к верхней ступеньке и стал спускаться. На полпути он остановился, услышав голоса наверху.
      - Они больше не стреляют, - сказал часовой.
      - Что-нибудь загорелось? - спросил начальственный голос.
      - Нет, - ответил второй голос. - Будем объявлять тревогу, сударь?
      - Не стоит, - произнес командир. - Это они так, пугают. Хотят потрепать нервы. А почему это вы оба не на своих постах, мошенники? А ну марш по местам, не то на заре выпорю!
      Конан усмехнулся. Он знал, как это бывает, когда опытному воину приходится командовать необученными новобранцами. Он нырнул в ветвящиеся городские кварталы. На улицах было много народу; по большей части эти люди лежали прямо на земле, укутавшись в плащи и куртки, пытаясь уснуть в ожидании нового дня, неотличимого от других дней осады.
      Шум падающей воды привлек его внимание. Вода падала из облепленного ракушками кувшина, который держала девочка-богиня, в мраморный бассейн. Он наскоро смыл сажу с липа и рук.
      Теперь он мог передвигаться более открыто. Он не боялся привлечь к себе внимание. Город был переполнен людьми, многие из них были иноземцами-караванщикам и, а уж на гирканийца Конан мало походил. Задолго до рассвета он почти уже достиг княжеского дворца.
      Его остановил призывный шум, доносившийся из таверны. Он вошел в низкую дверцу, раздвинул шелковую завесу и оказался в небольшой комнате. Посетители были по большей части иноземцами, караванщики из самых разных стран. Было и несколько здешних. Даже для богатой Согарии такое убранство было необычно роскошным - стены из отличного, изящно отделанного камня, мебель из редкого дерева. Везде были развешаны образцы прекрасной вышивки, которой был прославлен этот город.
      Служанка поставил на стол перед ним тарелку с хлебом, плодами и сыром, и еще он заказал чашу вина. Он заметил, что голода здесь пока что не ощущается. На вертеле жарилось мясо - но после всего предыдущего это уже не удивляло. При осаде лучше главное - сохранить до конца зерно и фураж для скота. Свежие фрукты, зелень, оливы - это уж как получится. Под конец остается разве что сыр, сухие бобы, горох, ячмень - если, конечно, все это не сожрут крысы. Судя по всему, Согария еще далека от того, чтобы сдаваться на милость победителя! Город выдержит осаду еще не одну неделю. Может, конечно, у этой роскоши есть и другое объяснение... Ну, на то он и здесь, чтобы разобраться в этом!
      Вошло несколько вооруженных молодых людей; их простая одежда плохо шла к этому богато обставленному месту. Они окинули взглядом таверну, ища свободные места, и с подозрением взглянули на Конана. Без спросу сев за его стол, они жестом подозвали служанку.
      Один из них обратился к киммерийцу:
      - Ты на вид парень здоровый. Почему не воюешь, не защищаешь город, а?
      Конан решил прикинуться простачком:
      - Я нездешний. Плохо знаю по-вашему.
      - Гнать вас всех надо! - сказал другой молодой человек. - Сидите в нашем городе, хлеб едите, а как воевать - так нет.
      - Оставь-ка посетителя в покое, - перебила его служанка. - Знаешь, в чем разница между ним и тобой? Он за себя платит, а вас, дармоедов, велено кормить бесплатно, пока вы носите форменную одежду с цветами города.
      - Ну и правильно, - ответил юный герой, - мы, понимаешь, жизнью рискуем, защищая вас, слабосильных. Принеси-ка нам лучшей жратвы и лучшего вина)
      - Еды - пожалуйста, а за вино платите. Князь хочет, чтобы у вас были силенки для боя, а не чтобы вы нажирались как свиньи. Платите или пейте воду.
      - Воду! - закричал парень с обвислыми каштановыми усами. В голосе его было выражение неподдельного ужаса. - Я слышал, что осада - это настоящий ад, но чтобы такое...
      Конан протянул им кувшин.
      - Я угощаю, - сказал он.
      В то же мгновение молодые воины стали его лучшими друзьями.
      - Я всегда говорил: хорошее это дело - привечать в нашем городе иноземных гостей! - произнес усатый.
      Они налили себе вина, и все сошлись, что иноземец - парень что надо. Конан понимал, что дружелюбие это кончится вместе с вином. Они болтали между собой, особенно не обращая на него внимания: ведь он чужестранец, какое ему дело до местных новостей?
      - Слышал, что говорят? - спросил один. - Тот парень, что напоил гонца и ускакал из города на его лошади, - думают, что это был Мансур.
      - Я всегда от него ожидал чего-нибудь этакого, - ответил другой. Хвалился, хвалился, стишки писал про войну и подвиги, а как представился случай показать себя в деле - сразу же дал ноги.
      - Да нет, едва ли он струсил, - сказал усатый. - Дурак - это да. А трус - нет, он не из таких. Он небось выдумал невесть что - пробраться в самое логово к этим гирканийцам и своими руками прикончить их царя, например.
      - Да уж, - сказал другой. - Пуститься в одиночку через вражеские посты - это на трусость не похоже. При всем своем хвастовстве, при всех своих жутких виршах Мансур - лучший во всем городе боец на мечах, это надо признать.
      - Какая разница! - отозвался первый. - Трус он или герой, сгинул-то он наверняка, дурачок несчастный.
      Конан припомнил следы от копыт в соломенных чехлах и раны от мастерских ударов мечом на телах убитых гирканийских воинов.
      - Повод выпить, - сказал один из согарийцев. - Помянем павшего товарища! Есть еще что-нибудь в кувшине?
      Другой опустил усы а кувшин:
      - Пуст, как голова бедняги Мансура. Эй, чужестранец... Но когда он поднял глаза, Конана как не бывало.
      Он пробирался дальше - ко дворцу. Сейчас народ начнет просыпаться; можно будет невзначай услышать кое-что интересное. Осада только началась, люди еще возбуждены и болтливы. Им еще предстоит научиться терпеливо сносить унылую бесконечность долгих осадных дней.
      Он пересек общественный сад, полный жалких беженцев, разбивших здесь свои шатры и палатки. Да, прав был Рустуф. Если осада протянется долго, ничего хорошего этих людей не ждет. Скоро они пожалеют, что не остались у себя в деревнях.
      Опытным взором Конан окинул невысокую дворцовую стену. На первый взгляд - вскарабкаться нетрудно. Камни большие, круглые, неровно отесанные, поросшие плющом. Наверху он не заметил стражи. Понятно: большая часть стражников защищает городские стены и вернется ко дворцу, только если враг войдет в город.
      В плане дворец был асимметричен. За столетия достраивалось великое множество новых крыльев и пристроек, поэтому в здании было предостаточно углов и выступов. Смешавшись с толпой, он подошел поближе в поисках нужной щели, за которую можно зацепиться. Наконец он снял сандалии и повесил их себе на шею.
      Быстрый, как ящерица, Конан вскарабкался на стену. Через несколько мгновений он был наверху и, лежа на животе, глядел вниз. Его зоркие глаза в тонкий слух не упустили бы ни стражников, ни прогуливающихся придворных, ни любовников, ищущих уединения. Но все было тихо. Он пополз вдоль стены, ища ту часть этого беспорядочного сооружения, где глава города ныне распоряжается его обороной.
      Он миновал комнаты слуг, казармы дворцовой охраны, источавшее благоухание помещение гарема. В восточном крыле он набрел на сооружение с толстыми стенами и высокими, узкими окнами, спасающими от жары, что неистовствовала в окружающей город полупустыне. В этом здании горел свет. В кровле было отверстие - световое и для стока дождевой воды. Конан заглянул туда: под ним была зала Совета, и как раз сейчас там шло заседание.
      На одном из сводов здания, примыкавших к стене, на которую он только что вскарабкался, были выступы, и он осторожно ступил на покатую крышу, следя, чтобы черепица не скрипнула под ногой. Он собирался добраться до конька крыши и склониться над одним из широких боковых окон. Но пожалуй, сверху он увидит больше... Он прополз по изгибающейся кровле к световому отверстию и заглянул в него.
      В середине комнаты был прямоугольный стол. Конану видны были лишь колени сидящих в ряд людей; очевидно, такие же люди сидели напротив, на другом краю стола. Они были, сколько мог заметить Конан, одеты в шелка, а на некоторых были золоченые доспехи. Да, это важные особы. Значит, он попал туда, куда хотел. Они как раз обсуждали, сколько лошадей осталось в городских стенах.
      - Спор-то из-за выеденного яйца, государь. - Голос принадлежал человеку в доспехах. - Дело не в самих животных. Мы же всегда употребляем их в пищу; они слишком плодятся. Загвоздка в том, что на нескольких лигах набилось вне всякой меры двуногих тварей!
      Раздался шум одобрения; подзадоренный им, воин продолжил:
      - Никого не хочу обидеть, государь, но на что в осажденном городе столько лишних ртов! Не только боеспособные мужчины, но и женщины, дети, чужестранцы, от которых нет помощи при обороне...
      - И сверх того, государь, - сказал другой человек, судя по голосу постарше, - в этом нет никакого толку. Если осада продлится дольше одной луны, им придется несладко.
      - Господа, - сказал человек, сидевший с другого края стола, - что же мне прикажете делать? Я обязан защищать мой народ! Как я могу закрыть перед ними ворота Согарии, когда они всю жизнь платили мне налоги? Как могу я прогнать добравшихся сюда караванщиков? Ведь тогда они повезут свои товары в другие города и не будут больше торговать с Согарией. Я хочу, чтобы о нашем благословенном городе повсюду шла добрая слава - и на Западе, и на Востоке, чтобы все знали, что нет для купца места в мире безопаснее! Без караванов мы умрем, как виноградник без воды.
      Учтивый шепот отдал должное мудрости этой речи.
      - Сверх того, - продолжал тот, кто, как понял Конан, и был князем, - вы слишком уж беспокоитесь. Со дня на день я жду известия от мага Хондемира о том, что он достиг своей цели, и вскоре дикари будут в полном замешательстве.
      - Он идет уже не первый день, государь, - сказал вооруженный советник, - а мы еще не видели ни одной его ученой птички с письмом. Тысяча конных воинов, Красные Орлы ушли из города, как раз когда мы так в них нуждаемся. Все, чтобы достичь Голодной Степи, где якобы есть какой-то Город Курганов. Не верю я этому туранскому фигляру, государь!
      - Довольно, - оборвал его князь. - Я принял решение, ваше дело повиноваться. А теперь поговорим о займе, который мы дадим этим несчастным крестьянам, чтобы они смогли восстановить свои дома и усадьбы.
      Конан поднялся на ноги. Большая часть услышанного была ему непонятна, но он был убежден, что узнал нечто очень важное. Он помнил, как потрясен был каган и другие ашкузы при известии о походе в Голодную Степь. Теперь есть более точное место: Город Курганов, что бы это ни было.
      Несколько минут спустя он вновь был на улицах Согарии. Вот почему согарийцы не позаботились о кое-каких обычных для осады вещах. Этому князю помогает Хондемир, так сказать по колдовской части. Он помнил это имя из туранского послания, которое каган дал ему прочесть. Какая между всем этим связь - непонятно, но он пришел сюда собирать сведения, а не обдумывать их. Он поспешил к ближайшей городской стене.
      Когда Конан вернулся в лагерь, каган был в отлучке - он проверял отдаленные посты. Солнце уже взошло, и Конан зашел в одну из полевых кухонь, где позавтракал, потом поглядел на своих подчиненных, на их обычные боевые учения. Убедившись, что все в порядке, он отправился в свой шатер, надеясь наконец-то выспаться.
      Рустуф разбудил его после полудня:
      - Вставай, Конан. Каган ждет твоего доклада. Конан сел и потянулся.
      - Он его не услышит еще несколько часов. А до этого мне прядется сидеть на пиру с его свитой, которая даже не удостаивает меня вниманием. И только когда все уйдут, я смогу отчитаться перед каганом. Почему бы ему не позвать меня прямо тогда, когда он сможет выслушать меня наедине?
      - Может, - предположил Фауд, - он считает, что ты украсишь собой его пир.
      Конан запустил в туранца зловонной попоной; тот еле увернулся.
      Как он и думал, ему пришлось высидеть весь долгий пир, пока каган беседовал с более важными персонами из своего окружения, выслушивал доклады военачальников и кхитайского инженера. Тот довольно долго рассказывал о строительстве из земли и щебня опорных стен для тарана. По его самым осторожным подсчетам, эти работы под стрелами врага будут стоить жизни не меньше пяти сотням рабов ежедневно. Каган счел эту цену приемлемой.
      Вожди гирканийской орды, чей опыт в каменотесном деле ограничивался устройством загородки вокруг лагерного костра, с трудом понимали его специальный язык.
      Им приходилось сидеть молча, с трудом смиряя гордыню; едва ли они понимали, чего хочет каган; а он хотел, чтобы осада Согарии стала для них школой, чтобы они научились чему-то для будущих войн.
      Конан ждал, подавляя зевоту. Он ел много, пил умеренно и все ожидал, когда придет его очередь докладывать. Наконец пир закончился, Бартатуя отпустил своих гостей и киммериец остался с ним наедине.
      - Итак, Конан, - сказал каган, когда все остальные ушли, - что ты выяснил в Согарии?
      - Теперь ясно, почему они... - Но кончить он не успел: рядом зазвучали удары бубнов, перемежающиеся мерными завываниями и высокими, дикими взвизгами флейт.
      - Что там такое? - буркнул Бартатуя.
      У входа в шатер появилась мрачная фигура гнилозубого Данакана. Старик тарахтел своими трещотками и рассыпал по всему шатру какой-то розовый порошок. Сгорая в огне факелов, он ослепительно вспыхивал и выделял отвратительный запах.
      - Что такое, шаман? - спросил Бартатуя.
      - Каган, мне вместе с моими собратьями-шаманами удалось раскрыть заговор, направленный против тебя. Мы искренне желаем, чтобы ты был в полном здравии, а сегодня вечером, как нам стало известно, некто здесь, в лагере, посягнет на твою жизнь. Последуй за нами, и с нашей помощью ты узнаешь, кто бы это мог быть.
      Бартатуя, сдвинув брови, посмотрел на старика:
      - Только учти, шаман: мне нужны улики. Если ты вздумаешь оклеветать верного мне человека, прощайся со своей поганой башкой.
      Шаман усмехнулся и кивнул:
      - Не бойся, каган, улики будут. Наши боги не обманывают. По пути к выходу из шатра каган обернулся к Конану:
      - Киммериец, оставайся здесь. Я все же хочу выслушать твой отчет. Надеюсь, этот старый пустозвон много времени не отнимет.
      Подождав несколько мгновений, Конан опустился на кожаный диван, набитый шерстью. Левой рукой он потрогал свой меч. Мало ли что замышляют эти шаманы, надо быть готовым ко всему.
      Его лучший конь ждал на дворе, но он опасался, что не успеет прихватить седельную сумку с провизией, если и впрямь прядется спасаться бегством.
      - Я вижу, ты по-прежнему в чести, варвар...
      Конан вздрогнул. Этот голос донесся из-за занавеси у него за спиной. Конан встал на ноги; вендийка подошла и стала рядом с ним. На шее у нее красовалось ожерелье с огромным дымчато-красным рубином, и такой же рубин мерцал у нее на поясе. Бедра ее окружала серебряная цепочка, и с нее свисала юбка из дорогого черного шелка. Ноги до самых пят увиты цветными лентами, на лодыжках блестели золотые браслеты. Конан поклонился:
      - В этом лагере, госпожа, зваться варваром не стыдно. А если я в чести, то лишь благодаря моей верной службе кагану и его щедрости.
      - Ты осторожный человек, киммериец, - сказала она. - А я-то считала тебя безмозглым рубакой. Нет, кажется, ты не таков. Мы с тобой плохо ладили, Конан. Не лучше ли нам помириться? Ты служишь кагану как воин. А я служу ему не только своей любовью, но и советами. Что же нам ссориться друг с другом? Это вредит только нам самим.
      - Я тоже не вижу в этом смысла, - произнес Конан. - Мне недосуг участвовать в придворных склоках. Я солдат, о большем не мечтаю. Да и как могу мечтать, ведь гирканийцы не любят иноземцев, в лучшем случае - терпят.
      - Это мудро, - ответила вендийка. - Человек должен знать предел своих возможностей... Но должен знать и на что он способен. - Она подошла к нему поближе; благовония ударили ему в ноздри. Он внезапно насторожился.
      - Ты осторожен, Конан, - сказала она. - Ты как будто ни о чем и не думаешь, кроме верной службы кагалу... Какой бы придворный из тебя вышел!
      Она валила из сосуда кагана две чаши и подала одну Конану. Тот пригубил вина.
      - Надеюсь, что нет, госпожа. У меня нет вкуса к дворцовым интригам. Я-то думал, что у гирканийцев такого не водится. Оказалось - и здесь есть...
      - Вот как, - сказала она, подойдя к нему так близко, что он почуял запах ее пота. - Есть царь - всегда найдутся люди, служащие ему, извлекающие выгоду из его власти. Такие люди всегда на ножах друг с другом. Мудрены знают, кому из них достается победа...
      - Мне это неинтересно, - ответил Конан. - Пусть каган награждает меня за мои деяния на поле брани..
      - Да, - сказала она, - ты не из тех, кто пользуется в своих целях чужой властью. Ты, как огромные тигры восточных лесов, силен и одинок. Я похожа на тебя, Конан, во многом похожа, но оружие у нас разное. - Внезапно она обвила руки вокруг могучей шеи киммерийца.
      Конан был ошеломлен. Да, соблазнительной наложнице удалось разбудить его страсть, но еще в большей степени - опасения. Если его застанут в таком положении с женщиной кагана, это - верная смерть.
      Лакшми запустила нетерпеливые пальцы в черную шевелюру киммерийца. Другой рукой она разорвала цепочку у себя на груди. Ожерелья попадали, обнажились соски; наконец женщина, смеясь, резким движением сбросила юбку, висевшую на унизанном жемчугами пояске.
      - Ах ты вендийская сучка! - Конан оттолкнул Лакшми от себя.
      Она упала на солому, расстеленную на полу рядом с диваном.
      - Что ты делаешь! - Он хотел ударить ее, но внезапно почувствовал головокружение. Он вспомнил, как она провела рукой по его шее. Эта женщина отравила его! Он потянулся к мечу, но почувствовал, что руки не слушаются его.
      - Господин мой! - закричала вендийка. - Спаси меня! Конан обернулся и увидел, что у входа в шатер стоит каган.
      Рядом с ним топтался Данакан. Старик непристойно хохотал.
      - Видишь, каган? Вот об этом я и предупреждал. Чужестранец ненавидит нас. Сейчас, напившись, он пожелал завладеть твоей женщиной.
      - Каган, - начал Конан, чувствуя, что язык еле ворочается во рту. - Я не...
      Но удар кулака Бартатуи поверг его наземь. Скорчившись, он лежал на ковре, безмолвно проклиная себя за доверчивость. Он увидел, как каган вынимает кинжал и заносит его над ним; но гут шаман вцепился в руку Бартатуи;
      - Нет, господин мой, нет. Не убивай его пока. Он нужен мне.
      - Зачем, шаман? - спросил правитель. Его лицо все еще было искажено яростью.
      Шаман склонился над Конаном и нежно провел узловатой рукой по его каштановым волосам.
      - Предстоит одно таинство, для которого нужна жертва... Это должен быть сильный человек, чтобы он не умер быстро. Этот иноземец протянет дольше, чем любой ваш пленник.
      - Отдай его шаману, господин мой, - прошипела вендийка. Будто бы в припадке застенчивости, она вновь прикрыла обнаженную грудь золочеными обручами и бедра - черным шелком. - Он обманул твое доверие, а ведь ты сделал его из раба своим приближенным, удостоил своего благоволения! Он не заслужил легкой смерти.
      - Хорошо, Лакшми, - сказал каган. - Шаман, он твой. Не хочу его больше видеть.
      Данакан издал высокий гортанный клич, и в шатер вошли двое мальчишек. Они несли что-то вроде деревянного хомута. Хомут, по форме напоминавший перевернутую подкову, надели Конану на шею, а руки кольцами прикрепили к его боковым брусьям.
      Конан наконец-то мог шевелить ногами, но язык все еще его не слушался. Слуги шамана дернули ярмо и заставили его подняться. Бартатуя подошел к киммерийцу вплотную.
      - Я бы сделал тебя одним из главных военачальников, Конан, - сказал он. - Когда-нибудь, когда я создам свою империю, я мог бы сделать тебя царем под моей рукой. Теперь я вижу - глупо доверять человеку чужой крови. Надо было оставить тебя рабом. Для тебя это было бы лучше. Ты мог прожить дольше и умер бы более приятной смертью.
      Конан пытался заговорить. Он хотел описать кагану предательство его наложницы и шамана. Но из горла его вырвалось лишь нечленораздельное мычание.
      - Прочь с моих глаз! - с отвращением приказал каган. Шаманы поволокли Конана в ярме прочь из шатра. Охрана в ужасе глядела, как великий воин, спотыкаясь, идет по лагерю, подгоняемый кнутом Данакана. Разум его только начинал отходить от отравы, данной Лакшми. Но гнев и ненависть жгли его сильнее всякой отравы.
      В конце концов рабы Данакана заставили Конана встать на колени. Он понял, что они уже не в лагере. Он попытался приподнять голову, зажатую ярмом. Рядом с ним был неоструганный кол; где-то неподалеку горел большой костер.
      - Можешь пока отдохнуть, - сказал Данакан. - Я хочу, чтобы ты встретил смерть в полном сознании. Когда луна будет в зените, мы начнем таинство. Даже самые сильные из наших жертв не выдерживали его до конца!
      Конан упал лицом в землю и погрузился в беспамятство.
      Он проснулся от нестерпимой боли в плечах и в запястьях. Вокруг играла устрашающая музыка. Он открыл глаза и увидел странные создания, пляшущие вокруг костра. Пламя было какого-то неестественного цвета. Танцующие двигались так быстро, а их одежды были столь причудливы, что он не мог разобрать, каков смысл их танца.
      Он разглядел Данакана и юношу в женской одежде. И еще он увидел Лакшми. Вендийка была обнажена, и, должно быть, она-то и была главной участницей этого зловещего таинства. Может быть, это все еще сказывалось зелье, но некоторые из ее движений показались ему не только бесстыдными, но попросту физически неисполнимыми.
      Наконец музыка затихла, и безумные твари окружили Конана. Ярмо повернули и дугу его закрепили на вершине кола. Теперь Конан висел на собственных запястьях. Он попробовал пошевелить пальцами, но они затекли.
      Данакан выступил из круга; рядом с ним была Лакшми. Морщинистое тело старца и алебастровая кожа вендийки лоснились от пота и притираний. Оба были забрызганы кровью, но Конан не понял чьей, да и не хотел понимать.
      - Ты готов, чужестранец? - зловеще усмехаясь, спросил Данакан.
      - Он в сознании, - воскликнула наложница, - Он готов для нашего таинства! - Ее улыбка, казалось, принадлежала не человеческому существу.
      Конан совладал с собой. Больше у него нечего отнять. Оружие и одежду с него сняли, осталось только нижнее платье. Одним ударом ноги он мог бы переломить шею и шаману, и этой женщине, только вот лодыжки его были прикручены к колу.
      - Пора начинать, - с улыбкой произнес шаман. - Боги ждут.
      Помощники подали старику кривой нож с причудливо изогнутым концом, и он взметнул его перед глазами Конана, а между тем женщина запустила пальцы под одежду жертве... Но внезапно Конан увидел, как все присутствующие замерли.
      Из правой глазницы шамана торчало ястребиное перо, которым украшались гирканийские стрелы. Окровавленный наконечник торчал с другой стороны черепа. Кровь и мозг обрызгали тело старого шамана, и он беззвучно свалился на землю. Женоподобный юноша с завыванием упал на бездыханное тело.
      Второй шаман трясся в предсмертной судороге - стрела попала ему в грудь. Юноша в женской одежде вскочил, взял нож из рук мертвого Данакана и бросился на Конана; пена выступила в углу его искривленного рта.
      Но в этот момент что-то сверкающее, серебристое мелькнуло около его глотки. Юноша, широко раскрыв глаза, поднес руку к шее - но в это мгновение из нее хлынул фонтан крови, забрызгавший все кругом.
      Юноша упал и затих, как лошадь, напоровшаяся на кол. Его убийца стер кровь со своего кривого меча.
      - Как всегда, в центре событий, Конан? - спросил Рустуф. Козак вложил меч в ножны и кинжалом перерезал веревки, которыми был скручен Конан. Он увидел и Фауда: тот, сидя верхом на ловкой кобыле, всаживал свою пику между лопаток убегающего шамана.
      - Вы не упустили вендийку? - с трудом выговорил Конан.
      - Погоди, - сказал Рустуф. Он достал из-за седла топорик и разрубил цепь, которой было приковано к ярму одно из запястий киммерийца. - Мы все еще в опасности, Конан. Нет, я не убил ее, и теперь она будет думать только о мести.
      Он разрубил другую цепь, и Конан упал бы на землю, не подхвати его Рустуф.
      - Конечно, - продолжал козак, - попытайся она проделать со мной то, что чуть не проделала с тобой, я бы только и мечтал о том, чтобы разрубить ее нежное тельце на мелкие кусочки. Так что я тебя понимаю! Но увы - она ускользнула, ускользнула, как змея.
      Фауд вернулся, ведя здорового жеребца - это был любимый конь Конана. Двое друзей помогли ему забраться в седло, и Рустуф закрутил поводья вокруг его онемевшей руки.
      - Теперь надо лететь как ветер, - сказал Рустуф. - И уйти от погони. Каган непременно пошлет ее. Наш путь - на северо-запад.
      - Почему северо-запад? - спросил Конан. Ему было больно говорить.
      - Потому что в этом направлении сегодня небо багровое и темное. Я знаю приметы. Это предвестие песчаной бури. Если мы сами выдержим ее, она занесет наши следы.
      Фауд поскакал за ними вслед, закрутив поводья на левой руке. Конан превозмог боль в одеревеневших членах и погнал коня галопом.
      - Такую услугу, ребята, никогда не забывают! А теперь - в путь!
      ГЛАВА 11
      И шкала сидела в своем шатре, погруженная в раздумья. Две ночи назад достигли они своей цели - безжизненной Голодной Степи. Пестрая колонна всадников - сейчас их было тысячи две - достигла жалкой речушки, в которой воды к вечеру едва хватало, чтобы напоить коней. Земля была здесь такой ровной, что взгляду не на чем было остановиться, и человек терял всякое разумение о том, где он находится, и начинал блуждать вслепую. Только по солнцу, луне и звездам можно было определить направление.
      Они слепо повиновались распоряжениям ту райского мага Хондемира, и он безошибочно вывел их сюда, к Курганам Спящих. Это было священное место клана ашкузов, здесь покоились великие вожди степняков. Край шатра был приподнят, чтобы внутрь лился свежий воздуха, и княжна с ужасом глядела на окружавшую ее равнину. Да, неуютное место!
      Высокий глиняный вал окружал выжженное поле, уходившее на много акров вдаль. Все оно было заполнено курганами. Некоторые были в человеческий рост, но большинство раза в три-четыре выше. А кое-какие возвышались на восемьдесят, а то и больше футов над степной равниной.
      На многих курганах были шесты, на которых красовались черепа людей и животных и конские хвосты, раскрашенные в разные цвета. На многих были знамена из разноцветного шелка, по большей части старые и сгнившие. Шесты были не из дерева, как те, что носят кочевники в походах, но из прекрасной бронзы. Везде валялись кости - человеческие и лошадиные. Иногда можно было увидеть скелет воина верхом на скелете коня - как будто готовы прямо сейчас сорваться в бой.
      - Страшновато, да? - спросил голос рядом с ней. Ишкала обернулась. И увидела Хондемира.
      - Жуткое место, - проговорила княжна. - Это сделали живые дикари в память о дикарях мертвых. Лучше бы нам быть подальше отсюда.
      - Но увы, наше дело еще не закончено. - Днем раньше маг обошел Город Курганов, делая что-то вроде зарисовок. Этим вечером он отправил еще двух птиц-вестников. - Подождите еще немного, пока я совершу чары, необходимые для спасения нашей прекрасной Согарии.
      - Что ж, желаю успеха, - сказала она. - Я хочу одного - поскорей отсюда убраться. - Она взглянула на огромный курган рядом с шатром: - Неужто это действительно построили дикари?
      - Да, - подтвердил он. - Хоть кочевники и не любят ручной работы, для мертвых повелителей они смиряют спесь. Когда умирает кто-то по-настоящему великий, они захватывают и приводят сюда побольше рабов, чтобы насыпать курган на славу. Прошлой ночью я говорил с духами здешних мест и узнал многое о их прошлом. Город курганов древен, сами ашкузы даже не знают, насколько древен.