Как и все честолюбивые юнцы, Мансур был слишком горд, чтобы служить при дворе мальчиком на побегушках, и слишком беден, чтобы иметь какие-нибудь выгодные связи. Кое-как он зарабатывал уроками фехтования в школе мастера Накшафа. Дело это нехитрое - учить балбесов-переростков основам боя. Однако все, что связанно с оружием, Мансур считал чуть ли не священным. Сейчас юноша мог гордиться своим мастерством. Он еще мальчиком упросил отдать его в фехтовальную школу. Сначала старый учитель пренебрегал им, но потом принял, а приняв - высоко оценил. Б конце концов старик сделал Мансура своим помощником и даже намекал, что, может быть, когда-нибудь способный молодой боец займет его место.
      Мансур на ходу вытащил клинок и провел сложную атаку, - провел безупречно, хоть пребывал сильно под хмельком. Вооружен был юноша туранской саблей, с одной стороны острой как бритва и слегка искривленной. Тонкий и легкий туранский клинок в умелых руках превращался в смертоносную молнию. Мастер Накшаф заставил Мансура освоить в совершенстве все известные типы клинков, но эту легкую саблю юноша полюбил больше всего.
      Он направился к задней стене дворца и отработанным движением спрятал саблю в ножны. Мансур разыскал место, где по стене вилась старая виноградная лоза, кривая, толстая и шишковатая. Юноша оглянулся; переулок, по которому он шел, был пуст. Ни один караульный не показывался на стене. Довольный, что его не видят, Мансур принялся карабкаться наверх.
      "Вот еще одна примета упадка, - думал он, - подобной живой "лестнице" позволяют расти прямо на дворцовой стене". То, что это упущение дворцовой стражи как раз и позволяет ему видеться с воз люб лен иной, отнюдь не уменьшало праведный гнев Мансура. Взобравшись наверх, он спрыгнул в маленький дворик. Было тихо. Он прошел мимо бассейна в середине дворика и вышел на веранду - на таких в жаркое время прячутся от солнца знатные дамы. Осторожно ступая по покрытому замысловатым орнаментом мрамору, юноша еще раз огляделся и страстным шепотом позвал: "Ишкала! ". Он ждал затаив дыхание. Каждый раз, когда Мансур проникал сюда, он понимал: в один прекрасный день вместо возлюбленной может появиться десяток свирепых княжеских воинов.
      - Мансур? - стройная фигурка появилась в дверях, расположенных за мраморной оградой. Мансур, не помня себя от радости, бросился вперед и обнял возлюбленную.
      - Госпожа моя, любимая моя, как я тосковал по тебе с тех пор...
      - Мансур! Ты опять пьянствовал со своими дружками! От тебя несет, как будто ты ночевал в винной бочке.
      - Мне нужно было выпить, чтобы забыться, любовь моя, а иначе мысли о тебе затмевают все на свете. И если бы долг чести повелел мне обнажить меч, я бы...
      - Прекрати эту болтовню, - прошептала девушка, - случилось нечто ужасное.
      Мансур мгновенно протрезвел.
      - Тебя с кем-то обручили?
      - Немногим лучше. Этот страшный туранский колдун сегодня вечером был при дворе. Я, как обычно, спряталась за троном, чтобы послушать, о чем они говорят. Скоро начнется война!
      - Война! - В голове у Мансура тут же возникли сияющие картины великих сражений, где он покроет себя неувядающей славой.
      - Колдун Хондемир говорит, что может предотвратить войну.
      - Какая жалость, - разочаровано протянул Мансур.
      - Он собирается отправиться в поход в далекую пустыню и там сотворить какое-то ужасное колдовство, дабы уничтожить кочевников.
      - Из-за этих колдунов мы окончательно утратили воинскую честь, возмущенно фыркнул Мансур.
      - Все намного хуже. Хондемир сказал, что для этих чар ему нужна я.
      - Ты? Может, лучше объяснишь все с самого начала? Княжна поведала влюбленному поэту о том, что услышала из своего укрытия.
      - Сегодня вечером, - рассказывала девушка, - ко мне подошел командир дворцовой стражи и объяснил, что я должна подготовиться к долгому походу. Нас будут сопровождать Красные Орлы. Колдун обещал, что мне от его чар ничего не сделается, но я не так доверчива, как мой отец. Я сердцем чую проклятый туранец хочет обрушить на город злобные силы.
      - Я этого не позволю, - вскинулся разгневанный Мансур. - Я потребую у князя аудиенции.
      - Любимый, дворцовая стража тебя даже на порог не пустит, - вздохнула княжна. - Я должка подчиняться отцу, даже если он поступает глупо.
      - Я не могу остаться в стороне! - воскликнул в отчаянии Мансур. - С тех пор как мое сердце бьется в такт с твоим... с той минуты, как рука судьбы толкнула меня перелезть через дворцовую стену и найти тебя... когда глаза мои... - Мансур еще некоторое время продолжал в том же духе.
      По правде говоря, дело обстояло несколько прозаичнее. Просто в один прекрасный день, несколькими неделями раньте, юноша гулял с дружками поблизости от дворца. Приятели-то и подбили Мансура взобраться на стену. Он принял вызов, залез наверх, цепляясь за виноградную лозу, и только повернулся, чтобы Отвесить поклон, как вдруг потерял равновесие и упал во внутренний двор, прямо на цветущий душистый куст. Когда у юного смельчака перестало кружиться в глазах, он обнаружил, что пред его взором стоит чудесное видение, настолько прекрасное, что он и вообразить ничего подобного был не в силах. Но сейчас Мансур уже подзабыл далеко не героические подробности знакомства с княжной, сам поверив в ту сказку, что придумал для своей возлюбленной.
      - Ты должен уйти, - втолковывала юноше Ишкала. - Охранники-евнухи сейчас начнут обход. Ты должен обо мне забыть. Если я вернусь из похода хорошо. Если нет, найди другую подругу. - Последние слова девушка произнесла уже сквозь слезы.
      - Я придумаю что-нибудь, любимая, - пообещал Мансур. - Не знаю пока что, но обязательно придумаю. И буду всегда рядом с тобой!
      В глубине двора послышался размеренный лязг доспехов - это шел стражник. Влюбленные бросились бежать. На прощание поцеловав княжну, Мансур подбежал к стене и на этот раз спустился не по виноградным ветвям, а по обычной лестнице.
      Потом он уныло бродил по саду рядом с дворцом. Как ему исхитриться, чтобы оказаться рядом с любимой? Ведь он так нужен ей в этот трудный час. Мансур решил было пойти к дому Хондемира и вызвать мага на поединок. Но куда там! Несомненно, этот негодяй прибегнет к каким-нибудь бесчестным колдовским приемам... Мансур бросил взгляд на серебристый лунный серп, видневшийся меж двух высоких деревьев. Бедный страдалец решил сочинить стихи в честь Ишкалы, сравнив ее красоту с красотой луны. Эта мысль показалась ему весьма оригинальной...
      Утром несчастный поэт очнулся от жуткой головной боли и страшного звона в ушах - шумело, словно он лежал на берегу бурного моря. Мансур со стоном сел и увидел, что несколько работников сосредоточенно подстригают живую изгородь, не обращая ни малейшего внимания на растянувшегося в кустах пьянчужку. Он попытался припомнить события последней ночи. Сначала кто-то непочтительно отозвался о его стихах. Потом - Ишкала! Ее слова пронеслись в памяти огненным смерчем. Что-то надо делать! И зачем он вчера так нализался! Мансур с трудом поднялся на ноги и, пошатываясь, вышел из сада.
      Когда юноша очутился в городских кварталах, в глаза ему сразу бросились столь непривычные для Согарин тревога и напряжение. Люди сновали туда-сюда, чиновники сообщали какие-то важные новости, повсюду маршировали вооруженные солдаты. Город готовился к войне. В любое другое время Мансур бросился бы в самую гущу событий, ведь именно об этом он мечтал долгие годы! Но теперь он мог думать только об Ишкале и той ужасной судьбе, которая ей грозила. Мимо проскакал эскадрон ярко одетых кавалеристов, и тут в голову Мансуру пришла замечательная мысль. Не потрудившись даже зайти домой, чтобы умыться, он поспешил к южным воротам. Там, за городскими стенами, огромное пространство было занято загонами для боевых лошадей и казармами согарийского гарнизона.
      Несколько раз спросив дорогу у спешащих куда-то солдат, Мансур наконец добрался до широкого плаца. Там упражнялись несколько боевых отрядов. Судя по выправке, это настоящие профессионалы. Их остроконечные шлемы венчали воинственные плюмажи из красных перьев. Мансур безошибочно узнал прославленных Красных Орлов, отборную княжескую кавалерию. Юноша отыскал взглядом наблюдающего за маневрами офицера и подбежал к нему.
      - Я - Мансур Альяша, сударь. Желаю вступить в ряды Красных Орлов.
      Офицер только усмехнулся в усы.
      - Теперь, когда война на носу, многие захотят вступить в войско. С какой это стати мне принимать тебя в лучшее кавалерийское подразделение Согарии? Судя по одежде, едва ли кто-то из знатных людей окажет тебе протекцию.
      - Да, у меня нет связей при дворе, - гордо проговорил Мансур, - но я отлично владею клинком. - Он выхватил саблю и молниеносно провел несколько сложных фигур.
      - Неплохо, парень! - заметил явно изумленный офицер. - Я вижу, ты долго и успешно учился. Только вот незадача - всадники не пользуются легким оружием. А вот удержишь ли ты настоящий боевой клинок? - Он извлек свой собственный меч и протянул Мансуру. Оружие было длинным и широким, лезвие загнуто сильнее, чем сабля Мансура. Длина и вес таковы, что мечом можно рубиться сидя в седле.
      Мансур возблагодарил богов за то, что старый Накшаф научил его обращаться и с таким оружием. Он знал, как рубить кавалерийской саблей: проще и мощнее, чем легким мечом.
      - Отменно! - похвалил офицер. - А верхом ездить умеешь?
      - Умею, - уверено ответил Мансур. Он и впрямь неплохо ездил верхом, хотя специальных кавалерийских навыков ему недоставало.
      - Ну так иди вон туда, там собираются салажата. Набирают новое войско для защиты города, и, коли поспеешь, тебе достанется конь.
      - Нет, - настаивал Мансур, - я хочу быть Красным Орлом.
      - Послушай, парень, - нахмурился офицер, - в Красные Орлы так просто не попасть. Многие готовы были служить простыми солдатами, но их не брали, хотя это были опытные воины. Принимают только самых достойных. Иди послужи где-нибудь в другом месте. Через несколько лет наберешься боевого опыта, тогда и приходи к нам.
      Мансур повернул прочь. Все надежды рухнули. Оставалось найти какой-то другой способ последовать за Ишкалой в Голодную Степь.
      ГЛАВА 5
      На закате прикованным к столбам пленникам принесли поесть. Раб поставил деревянную тарелку и кувшин с водой между Конаном и Рустуфом. Козах и киммериец с жадностью набросились на еду. Им дали хлеб, не такой мерзкий, как днем, сыр, а главное - вдоволь копченого мяса.
      - По крайней мере, с едой здесь получше, чем в яме, - заметил Рустуф. Он подхватил кость с приличным шматом мяса и аж заурчал от удовольствия.
      Конан тоже принялся поглощать пищу, хотя и не так остервенело, как козак. Впервые за много дней великану варвару наконец довелось как следует набить желудок.
      - Что ж, перед казнью всегда хорошо кормят. Но смотри не увлекайся. С переполненным брюхом какой из тебя боец? - С этими словами киммериец поднял кувшин и отхлебнул. Там оказалось вполне сносное вино, чуть разбавленное водой.
      - Э-хе! - прошамкал Рустуф с полным ртом баранины. - Наши-то товарищи не так осторожны!
      Действительно, остальные невольники хватали пишу, как голодные шакалы, ссорясь из-за лакомых кусков, и уже давно бы передрались, если б не цепи.
      Когда трапеза подошла к концу, в загон проскользнул нежданный посетитель. Это была женщина, так задрапированная покрывалом, что виден был лишь краешек ее лица. Сопровождал незнакомку главный надсмотрщик. На пленных женщина глядела, как смотрит на скотину рыночный барыга. Каждый, к кому она приближалась, вставал, давая рассмотреть свое тело.
      Лишь Конан сделал вид, что не заметил ее, когда она подошла.
      - Ты! - крикнул надсмотрщик. - Встань перед госпожой! Конан стряхнул прилипшие к губам крошки.
      - Он что, глухой? - спросила женщина. - Или не знает нашего языка?
      - Да все он понимает, - ответил надсмотрщик. - Просто строптив не в меру. Воин, который привел его сюда, говорил: этот парень и связанный ведет себя так гордо, как иным свободным не снилось. - Он похлопал Конана по плечу плетью: - Встань, герой! Сегодня вечером у тебя будет где показать свою храбрость.
      Конан медленно поднялся во весь свой богатырский рост. Женщина придирчиво оглядела киммерийца: скользнула взглядом по мощным, будто свитым из дубовых корневищ, ногам, по широченной груди, по стальным буфам мускулов. Потом странная незнакомка обошла Конана вокруг, отмечая тихими вздохами многочисленные шрамы киммерийца и восхищаясь его могучей статью. Она ткнула Конана в солнечное сплетение своим маленьким пальчиком. Палец так и отскочил, будто угодил не в тело человека, а в ствол дерева. Наконец женщина посмотрела киммерийцу прямо в лицо.
      - Умыть и хорошо выбрить, - бросила она властно надсмотрщику, - должно получиться очень прилично. - Затем обратилась к Конану: - Как ты сражаешься, чужестранец?
      - Лучше всего мечом, но могу и любым другим оружием - секирой, палицей, пикой, кинжалом. Я - воин.
      - Должно быть, твои соплеменники тебя таковым и почитают... А голыми руками драться можешь?
      - В кулачном бою мне далеко еще до совершенства, - просто ответил варвар.
      Конану хватило и небольшой прорехи в балахоне женщины, чтобы понять перед ним несравненная красотка. А по уверенной, грациозной походке можно было догадаться о ее фигуре.
      - А ты забавный, раб, - заметила лукаво незнакомка, - вечером будешь еще забавнее. - Она обернулась к надсмотрщику: - Дай ему все, что нужно для мытья и бритья. Он первым выйдет сражаться на глазах у моего господина. - С этими словами женщина отправилась дальше.
      Рустуф ухмыльнулся Конану:
      - Да, ты уже привлек к себе внимание! Только к добру ли это? Может, тебе предстоит самая длинная ночь. Д может, и самая короткая...
      Бартатуя пировал в роскошном шатре. Сегодня в лагерь прибыли два вождя-союзника со своими воинами и многочисленными рабами. Бартатуя угощал гостей диковинными, непривычными для кочевников лакомствами - заморскими винами и пряностями, птицей, которая не водится в степи, даже рыбой из бахрошских водоемов: посыльный доставил ее, еще живую, в кожаных бурдюках с водой. Надо показать суровым степным каганам неведомые для них радости жизни, чтобы вдохновить их перед походом на богатые города.
      - Слухи о твоем гостеприимстве не преувеличены, вождь ашкузов, говорил каган с обветренным, похожим на старый пергамент лицом. Узкие глаза степняка неотрывно наблюдали за десятью вендийками, что прикрывали наготу лишь бусами с драгоценными каменьями. Прелестные наложницы исполняли перед гостями гирканийского предводителя один из тех сладострастных танцев, которыми так славится далекая Вендия.
      - Мне приятно разделить с друзьями все, что у меня есть, - отвечал Бартатуя. - Если что-то здесь тебе понравилось, скажи мне И это будет твоим. Хочешь взять к себе в шатер одну из этих танцовщиц? Бери. Их специально отбирала и обучала мол собственная наложница, которую я с боем взял у Кухлага. - Он с умыслом напомнил важным гостям, как убил великого вождя голыми руками на глазах у его всадников. Такие подвиги только укрепляли репутацию воинственного честолюбца.
      - Щедрость твоя известна, - подал голос другой вождь, помоложе. - Но нам непонятна твоя затея со штурмом Согарии. Зачем такая толпа рабов? Что нам с ними делать?
      - Да! - воскликнул старый вождь с продубленным степными ветрами лицом. - В чистом поле мы всегда побеждали городских крыс. Но когда они запираются в свои каменные стены, мы плюем на них и уходим. В чем наше преимущество? Скорость и несравненные луки. А если мы потащим за собой рабов, нам придется плестись шагом...
      - Слушайте же меня, я вам объясню.
      Каган ашкузов был очень высокого для гирканийца роста; у него были длинные руки и широкие плечи лучника. Родом Бартатуя происходил из западных гирканийцев - зеленоглазый, с каштановыми волосами, заплетенными во множество косичек. Лицо его, привлекательное на чисто восточный лад, от природы было светлым, только сильно загорело под жгучим степным солнцем. Завитки татуировки украшали его щеки, делая внешность еще более внушительной и свирепой. Хотя лет кагану было не больше тридцати и он мог считаться слишком молодым, чтобы возглавлять такое огромное войско, от него исходила какая-то аура власти в могущества, как от всех подлинно великих вождей. Бартатуя отхлебнул глоток вина и начал:
      - Через несколько дней мы выступаем в поход. Рабы нам не понадобятся, пока мы не приступим к осаде. Так что им необязательно идти вместе с основным войском. Их пошлют вперед первыми, с небольшой охраной. А через несколько дней выступит конница со своими вождями. Они обгонят пеших рабов у границы согарийских земель.
      Вожди закивали, соглашаясь с такой тактикой.
      - Первый этап, - продолжил Бартатуя, - будет очень похож на привычные нам набеги. Небольшие отряды захватят каждый по несколько деревень или небольших крепостей. Наша задача - разорять согарийские земли и наводить страх. Но при этом важно не убивать больше, чем необходимо.
      - Почему же? - спросил один из вождей, тот, что постарше. У гирканийцев издревле повелось поголовно вырезать побежденных.
      - Потому что они нам нужнее живыми, нежели мертвыми. Когда селяне увидят, что их дома и укрепления в опасности, они снимутся с обжитых мест и кинутся в одном и том же направлении.
      - Прямо в Согарию! - воскликнул молодой вождь.
      - Совершенно верно, друг мой, - с искренним одобрением сказал Бартатуя, - мы их туда погоним, как овец. Они будут набиваться за стены, пока город не раздуется, как бурдюк с вином. Беглецы станут пожирать городские припасы, занимать место и возбуждать злобу горожан. Каждый новый беженец облегчает нашу задачу!
      - Но вскоре горожане поймут, как глупо пускать столько лишних ртов, и закроют ворота.
      Бартатуя беззаботно махнул рукой:
      - Ну так мы сами приспособим их к делу. Например, используем на осадных работах. К тому времени мы как раз окружим город, подойдут пешие рабы, и мы сможем начать штурм.
      - Воистину хитроумный план! - похвалил старый воин. - На мой клан можешь рассчитывать.
      Молодой вождь с жаром подхватил его слова.
      Бартатуя остался доволен. Его планы простирались еще дальше, чем просто захват отдельного города, но он не хотел забивать простым вождям головы такими сложными вещами. В любом случае надо сперва один сезон побыть верховным вождем отдельных племен, а потом уж вся орда признает его владыкой, Учи-Каганом. Дай только кочевникам почувствовать вкус добычи - и они сами станут требовать, чтобы Бартатуя вел их в новые походы. Тем временем он обдумает свои планы - они заходят куда дальше, чем он говорит сейчас вслух!
      Да, его помыслы таковы, что эти вожди, сидящие рядом в шатре, и представить себе не могут. Еще мальчишкой Бартатуя жадно слушал рассказы странников о дальних землях, о великих городах. Он совершал набеги на приграничные области этих богатых, цивилизованных стран и видел, как слабы и медлительны чужеземные войска, какой в них царит беспорядок. Завоевать все эти державы, все без исключения, завладеть всеми сокровищами мира - вот о чем мечтал Бартатуя. Сначала он повергнет в прах великий Кхитай, потом Вендию, а после, может быть, Туран и мерцающие вдали королевства Запада. Потом - волшебную Стигию и те земли к югу от Стигии, о которых он знал лишь понаслышке. Странствующие мудрецы говорили, будто люди там черного цвета, а слоны еще больших размеров, чем в Вендии.
      Бартатуя твердо верил: ничто не остановит его конных лучников, если они сплотятся под властью единого правителя. Сила воли и природный ум позволили ему свершить многое. Теперь же к его услугам была помощь и советы наложницы Лакшми - прекрасной и безжалостной женщины. План взятия Согарии был во многом делом ее рук. Да и сама мысль о том, чтобы перекрыть торговые пути между Востоком и Западом, принадлежала ей. Со временем весь мир будет под пятой кагана, но сейчас важно прибрать к рукам все товары, а главное - все сведения, которыми обмениваются великие державы. Тогда по своей воле он сможет либо держать в страхе многочисленные княжества и царства по обе стороны торговых путей, либо, наоборот, усыпить их бдительность.
      Мысли Бартатуи вернулись к происходящему в шатре. Будущее будущим, а пока надо всеми возможными средствами укрепить союз с другими каганами.
      - На сегодня, - объявил Бартатуя, - у нас припасено особое развлечение. Я отобрал самых строптивых пленников, из тех, что умеют владеть оружием. Мы стравим их друг с другом. Вы позабавитесь, а заодно и поглядите, как привыкли сражаться наши враги.
      Эти слова вызвали оживление. Вошли рабы и внесли большие корзины, полные оружия. Вендийские танцовщицы разбежались, звеня золотыми украшениями. Ковры, на которых вендийки танцевали, свернули. В шатре установилось молчание.
      - Введите первую пару! - приказал Бартатуя.
      Ввели двух мужчин в цепях. Первым шел киммериец. Вторым был тот злобный детина, с которым Конан пытался разговориться в загоне для бойцов.
      - Вот этого я знаю, - сказал Бартатуя, - он победил в первом поединке несколько дней назад, А вот тебя, - обратился он к Конану, - вижу впервые. Кто ты, раб?
      - Я Конан из Киммерии. Я не раб, а воин. - Он скрестил руки на широкой груди и хмуро оглядел собравшихся в шатре. Конан вновь был чисто выбрит; ведра воды и грубой тряпки хватило, чтобы смыть дорожную грязь и пот. На бронзовой коже киммерийца, специально смазанной маслом, плясали отсветы факелов.
      - Не раб, говоришь? Но раз на тебе ошейник, ты - мой раб.
      - Нет, - ответил Конан, - это значит, я - твой пленник. А это совсем другое дело. - Ни в свободной, гордой стати великана варвара, ни в его глазах, сверкающих голубым пламенем, как льды на горных вершинах, не было ни толики раболепного преклонения.
      - У него острый язык, - проворчал один из степняков, вытаскивая кинжал, - позволь мне заколоть его, каган.
      Конан смерил кочевника недобрым взглядом.
      - Лучше бы ты окунул свой кинжал в чашу с соусом, воин, - произнес киммериец.
      - Это еще почему, раб? - презрительно спросил тот.
      - А потому, - сказал Конан, - что если ты сунешься с ним ко мне, я заставлю тебя его сожрать.
      Шатер буквально затрясся от громового хохота, а воин с кинжалом бросился на Конана, и лишь повелительный жест Бартатуи сдержал степняка.
      - Нет, - проговорил каган, - свободный человек не может драться на равных с рабом. Ты меня развлек, человек из Киммерии. Посмотрим, умеешь ли ты что-нибудь еще, кроме болтовни. - Он подал знак стражнику, и обоим пленным расстегнули ошейники.
      - Первая схватка будет без оружия, - объявил Бартатуя. - Начинайте.
      Как только прозвучал приказ, дюжий невольник с Востока ринулся вперед. Со скоростью, для его телосложения невероятной, он скользнул к Конану и провел хлесткий удар ногой в лицо. Киммериец же по-прежнему стоял, повернувшись к Бартатуе, и даже не глядел на своего противника. Любой другой после подобной сокрушительной атаки давно бы уже валялся со сломанным позвоночником. Но мускулы и нервы киммерийца сработали молниеносно: вражеская ступня просвистела в воздухе там где мгновение назад еще находилась голова Конана. А великан варвар уже отступил на три шага в сторону. Вторая атака сразу же последовала за первой - удары будто бы слились в единое движение. Не успела правая нога врага коснуться земли левая устремилась к солнечному сплетению киммерийца. Конан мягко блокировал открытой ладонью, и потерявший равновесие противник по инерции вылетел прочь с площадки для состязаний.
      И сам удар, и мастерская защита Конана были встречены одобрительным ревом. Киммериец не отрывал внимательного взгляда от столь ретивого врага. Противник застыл перед Конаном в низкой стойке, выставив вперед правую ногу и прижав кулаки к груди, как бы держа щит. Судя по всему, этот восточный боец владел каким-то сложным видом единоборства без оружия и привык с помощью своего искусства легко побеждать неопытных воинов.
      Конану на все эти замысловатые стойки и приемы было наплевать. Неважно - с оружием или без. Из-за жестко заученных правил боя воин привыкает действовать по готовому шаблону и теряется в неожиданной ситуации. Сам киммериец привык полагаться только на силу, опыт и чутье.
      - Подходи, чужестранец, - издевался восточный боец, - встреть свою смерть от руки Цонг Ха. Я уже прикончил десятки недоносков вот этим руками и ногами. Не бойся, я сделаю это быстро, без мучений.
      Конан усмехнулся. Парень рассчитывал свалить его одним внезапным приемом, а теперь, когда фокус не прошел, ему приходилось укреплять свое пошатнувшееся мужество хвастовством.
      - А я и не собираюсь мучиться, - ответил Конан, - Попляши-ка для нас еще!
      Цонг Ха зарычал и кинулся вперед. Он провел ложный выпад, будто хотел поразить Конана в коленную чашечку, а на самом деле выбросил вперед, словно копье, правую руку с полусогнутыми пальцами. Такой удар мог запросто выбить глаза и сломать нос.
      Враг, конечно, действовал быстро, но Конан - еще быстрее. Он успел перехватить запястье противника. Пальцы Цонг Ха были уже в дюйме от глаз киммерийца. Вывернув руку противника, Конан изо всей мочи рванул ее вниз. Лицо Цонг Ха исказила гримаса, кости затрещали, сухожилия лопнули. Он попытался дотянуться до Конана другой рукой, но варвар с легкостью отбил и этот удар. А потом сам стукнул противника локтем в висок.
      Цонг Ха повалился на землю, и слугам пришлось оттащить прочь бесчувственное тело. Конан, довольный победой, позволил себе слегка расслабиться. В адрес могучего варвара сыпались лестные реплики, но вряд ли кто-нибудь из присутствующих вникал в тонкости единоборства без оружия. Получающие оружие чуть ли не с рождения, гирканийцы считали кулачные схватки детской забавой.
      - Следующий поединок пусть будет с оружием, каган, - попросил вождь, щеголявший татуировкой в виде зубастых драконов.
      - Выбирай любое, - Бартатуя взглянул на Конана и изящным жестом указал на стоящий рядом низкий столик. На нем все еще было полно яств и вина. Отлично дерешься, киммериец. Давай подкрепись перед следующим боем.
      - Зачем? - спросил Конан - Я что, выгляжу усталым? Бартатуя хлопнул себя по бедру, весьма удивленный:
      - Никогда не видел такой наглости! Ты доставляешь нам редкостное развлечение. Какое оружие ты выберешь?
      - Меч, - Конан бросил взгляд на корзину, высматривая подходящий клинок.
      - Ну так будешь драться пикой! - велел Бартатуя. Гирканийцы раскатом хохота встретили этот своеобразный царский юмор.
      - Все едино, - пожал плечами Конан и взял тонкую вендийскую пику. Длиной в семь футов, она была сделана из упругого ясеня. С одного конца у пики десятидюймовый, острый как бритва наконечник; с другого - стальной шар величиной с детский кулак. Копьем Конан владел с ранней юности и мог даже считаться знатоком копейного боя. Но пика - не самое любимое оружие киммерийца. Да и трудно сражаться ею здесь, в шатре, на ограниченном пространстве.
      Ввели второго противника - тощего и мрачного туранца.
      - Выбирай оружие, - велел Бартатуя. Туранец порылся в корзине и вернулся на свое место с длинной саблей в одной руке и небольшим круглым щитом - в другой. Щит был дюймов двадцати в диаметре, с четырьмя железными чатами спереди.
      - Начинайте, - приказал Бартатуя.
      Туранец слегка наклонил корпус и мягким шагом стал подбираться к Конану, держа шит чуть впереди, чтобы успеть отразить выпад пики. Будь Конан вооружен мечом, туранец поднял бы щит выше, поскольку смертоносный удар клинка мог быть нацелен в непокрытую шлемом голову. Но для пики главная мишень - туловище. Туранец это прекрасно понимал.
      Конан попробовал поразить противника в горло. Это был хитрый и неожиданный выпад, но туранец ловко отразил его краем щита, в ответ молниеносно рубанув саблей киммерийцу по бедру. Конан, прервав атаку, резко отпрянул назад. "Что за условия для боя! " - мелькнула у него гневная мысль. В умелых руках пика - оружие смертоносное, пригодное для самых разных приемов, но только если достаточно места для маневра. Другими словами, в бою она полезна, прежде всего, когда сражаешься целым отрядом, плечом к плечу с другими ратниками. Перед лицом сплоченного войска копьеносцев бессильна даже кавалерия.
      Вдобавок туранец вооружился не только саблей, но и прихватил щит. Он мог атаковать одной рукой, а другой - защищаться. Теперь противник наступал, стараясь зацепить клинком ноги киммерийца. Щит же он по-прежнему высоко не поднимал, уверенный, наверное, что пика Конана до его головы не достанет.
      Конан решил разубедить его в этом. Ухватив пику ближе к середине древка, он замахнулся, будто собирался пригвоздить ступню противника к земле, а когда тот опустил щит, обрушил тяжелый стальной шар туранцу на макушку. Туранец, однако, успел избежать удара, мгновенно вскинув щит вверх наподобие черепашьего панциря.
      Оба воина двигались с большой осторожностью: каждый успел распознать манеру боя другого, понять, что перед ним - противник опытный и опасный. Правда, Конан не забывал и другого: его цель - не только выжить, но и произвести впечатление на Бартатую. Схватка обещала затянуться надолго. Конан не сомневался в своей победе, но нужно принять в расчет и публику. Кофиты, аквилонцы или отчаянные рубаки-ваниры с увлечением следили бы за поединком двух мастеров, так по-разному вооруженных, долго прощупывающих и изучающих друг друга, прежде чем сойтись в смертельной схватке. Но толпе степняков-наездников подобное зрелище скоро наскучит, а Конан этого не хотел. Поэтому он намерено сменил тактику. Пока что преимущество противника заключалось в том, что он выбрал оружие как для нападения, так и для защиты. Прошедший сотни кровавых стычек варвар знал, как с этим справиться. Когда туранец предпринял очередную атаку, киммериец отпрянул чуть назад, словно застигнутый врасплох. Затем вцепился зубами в пику примерно посредине древка и, поднажав, переломил пополам.
      - Он сдается! - возмущенно заорали кочевники. - Он сдался на милость победителя и сломал свое оружие! Прикончи его!
      Но Конан отнюдь не собирался сдаваться. В левой руке он сжимал часть пики с наконечником, в правой - тыльный край древка со стальным шаром.