ВСТУПЛЕНИЕ

Предлагаемый текст представляет собой отредактированную версию документа, попавшего мне в руки несколько лет назад. Судя по всему, это один из утерянных или неизвестных публике «отчетов» Джона Г. Ватсона, участника и летописца расследований Шерлока Холмса.

Происхождение документа установить не удалось; кажется, долгое время он находился во владении кого-то из моих предков – медика и современника доктора Ватсона.

Прежде чем представить рукопись на суд читателя, я проделал все возможные изыскания и проверки. Те, кто хоть немного знаком с почерком Ватсона (впрочем, вряд ли существует хотя бы один бесспорный образец), утверждают, что сей «отчет» написан его рукой, к тому же в повествовании проявляется обычная для доктора смесь реальных и выдуманных имен и названий.

Существуют разного рода детали исторического и политического характера, которые, похоже, подтверждают подлинность рукописи. Эти существенные мелочи детально обсуждаются в подробных примечаниях, некоторые из них явно заслуживают большего внимания, и, вполне возможно, более искусная экспертиза, несомненно, установила бы происхождение документа.

Я же могу всего лишь предполагать, что это повествование – работа доктора Ватсона, и, подготовив публикацию, я, поелику возможно, делаю достоянием общественности подлинный отчет последнего расследования величайшего в мире детектива-консультанта Шерлока Холмса.

Барри Робертс

Вэлзол, сентябрь 1993

1

ПРЕРВАННЫЙ ОТПУСК

На протяжении многих лет я излагаю на бумаге детективные расследования моего друга Шерлока Холмса, и теперь моим читателям, видимо, покажется странным, что я приступаю к новой хронике, не будучи уверенным, что она увидит свет в ближайшие годы.

За более чем тридцатилетнюю дружбу с Холмсом, конечно, не раз встречались дела, закрытые для широкой публики. В некоторых из них участвовали фигуры, столь характерные, что никакой псевдоним не скрыл бы их подлинного имени, в других же действовали субъекты, слишком отталкивающие для неподготовленного читателя. Работа третьей группы, зачастую под руководством брата Холмса, Майкрофта, велась в интересах национальной безопасности, посему любые откровения немало способствовали бы потенциальному врагу или слишком обнажали бы закулисную деятельность правительственных кругов.

В деле, представленном ныне, участвуют лица всех трех категорий в силу того, что оно касается члена королевской семьи, затрагивает жизненно важные и щекотливые международные переговоры и являет собой череду преступлений, столь жестоких по замыслу и исполнению и со столь кошмарными последствиями, что, будь они обнародованы в свое время, резкая реакция и негодование общественности превзошли бы все ожидания и, весьма вероятно, подтолкнули бы наше государство к войне.

Доверяя теперь эти подробности бумаге, я отнюдь не жажду доставить удовольствие какому-либо праздному или жадному до сенсаций читателю, а стараюсь оставить потомкам нашим более правдивый и полный отчет о неустанных попытках Холмса предотвратить международную катастрофу и предать правосудию одного из самых жестоких убийц в истории отечества. Пусть необыкновенные заслуги моего друга тогда, когда, без преувеличения сказать, мир в Европе висел на волоске, будут оценены по достоинству.

Впервые Холмс столкнулся с этим делом осенью 1906 года: он уже года три как отошел от дел. В течение этих лет к нему нередко обращались за помощью, причем обещая весьма щедрое вознаграждение, но большинство просителей уходили ни с чем, ибо детектив в качестве пищи для ума предпочитал изучение своих пчел.

Признаюсь, я давно уже не видел моего старого друга, поэтому с большим удовольствием обнаружил, что конец сентября дарует мне редкую возможность провести неделю или две в его обществе.

Итак, в пятницу в полдень я отправился в Фулворт. Спрыгнув со станционной повозки напротив загородного домика Холмса, я увидел долговязую фигуру экономки, поджидавшей меня у ворот. Ее густые серебристые волосы под старомодным чепчиком были, как всегда, зачесаны назад, а выцветшие голубые глаза при виде меня заискрились радостью.

– Как он, Марта? – спросил я.

– Мизтер 'Олмс? – сказала она. – О, доктор, он держится молодцом! Слишком много курит и подолгу засиживается за книгами и бумагами; иногда даже забывает пообедать, занимаясь своими дорогами пчелками, но с ним все в порядке. 'Олмс, конечно, не признается, но он с нетерпением ждал вашего приезда.

Вечером мы с Холмсом решили прогуляться на вершину утеса недалеко от домика; громады Суссекских холмов уже окутывал мрак, а заходящее солнце поливало золотом волны Ла-Манша, которые, разменяв его на мелкую монету, набегали на каменистый берег. Утомленный бесконечными делами в городе, я прекрасно понимал Холмса, уединившегося в этом прекрасном местечке.

Едва стемнело, как мы поспешили домой на ужин, а затем, удобно устроившись у разведенного Мартой огня, вспоминали наши совместные приключения. Холмс несколько раз набивал трубку, описывая и те события, в которых я участия не принимал.

Окончательно почувствован я себя отпускником на следующее утро, когда, проснувшись чуть ли не к обеду, обнаружил своего хозяина все в том же знакомом халате. У ног его громоздилась кипа газет.

– Доброе утро, Холмс, – кивнул я в сторону газет. – Я вижу, вы не расстались со старыми привычками?

– Вы снова попали в точку, Ватсон, – ответил он, вытаскивая из-под газеты подставку для тостов. – Это всего лишь упражнение в теории. Когда-то публичные издания были предметом моего тщательного ежедневного изучения, по крайней мере криминальные известия и личные объявления. Зачастую они мне подсказывали, чьи шаги ожидать на нашей лестнице на Бейкер-стрит. Вдобавок служили бесценным источником информации о безрассудствах, пороках и несчастьях человечества, настоящей энциклопедией человеческих нравов для детектива-консультанта. Теперь это всего лишь напоминание о том безумном мире, который я покинул ради меньшего, но бесконечно более цивилизованного царства пчел.

– Что ж, – я аккуратно намазал масло на тост, – и каковы же выводы ваших теоретизирований в плане достойных дел, что, возможно, когда-либо нам подвернутся?

– Весьма плачевны, Ватсон, весьма плачевны. Когда-то я полагал, что мое отсутствие приведет к нездоровому пробуждению криминальных сил Лондона, но с моим удалением они, напротив, кажется, окончательно отупели. Политические обозреватели обсуждают запуск нового корабля и соглашение с Францией, а также проблему сохранения мира в Европе; Скотленд-Ярд предъявляет ордер на арест по абсолютно предсказуемому маргейтскому мошенничеству с ценными бумагами… Да, еще муж некой дамы из Танбридж-Вэлса в прошлый вторник ушел из дома и до сих пор не вернулся. Тем временем в Ноттингемшире какой-то плотник заявил, что он и есть тот самый знаменитый ист-эндский убийца восьмидесятых, хотя, конечно же, это не он…

– А нет ли каких новостей о крушении поезда в Линкольншире? – Я интересовался подробностями катастрофы, недавно постигшей ночной почтовый в Шотландию. Происшествие все еще будоражило души обывателей.

– Ничего нового, вернее, ничего, что проливало бы хоть какой-то свет на эту трагедию. Более того, мой опыт в железнодорожных делах распространяется только на знакомство с маршрутами и умение сверяться с расписанием. Расследование специальной комиссии, без сомнения, установит причину.

– Сдается мне, – обронил я, – что Танбридж-Вэлс не так уж далеко отсюда. Вы уверены, что еще до окончания завтрака нам не придется утешать рыдающую даму, потерявшую мужа?

– Нет, Ватсон, к сожалению, не уверен. Не перевелись еще те, кто ухитрится разыскать мое убежище и прибегнуть к моим услугам, что же касается этой дамы, то из газетных отчетов очевидно, что у ее заблудившегося мужа другая любовь – наиболее вероятно, в Уэльсе и почти наверняка школьная учительница.

– Право, Холмс… – запротестовал было я, но он оборвал меня коротким взмахом руки.

– Довольно, Ватсон, – проскрипел он. – Вы знаете мои методы и можете проверить мои выводы, сообразуясь с отчетами. Мало того, ничто не заставит меня вернуться к прежним занятиям, тем более на время. Я полностью посвятил себя своим сладким маленьким труженицам, сейчас же предлагаю наконец заняться завтраком. – С этими словами он взялся за крышку филейницы для копченой рыбы.

После завтрака мы еще раз поднялись на вершину утеса и оттуда по петляющей тропинке спустились на покрытый галькой пляж, который занимает изрядную долю побережья в этой части Суссекса.

Выдался настоящий сентябрьский денек – ясный, солнечный, с высоким безоблачным небом. Где-то около часа мы не спеша шагали по прибрежной гальке, время от времени Холмс останавливался, чтобы подобрать обточенный морем камушек или крохотную ракушку, и пускался в рассуждения о геологии и биологии морского побережья. Под солнцем искрился Ла-Манш, а на горизонте бороздили просторы маленькие суденышки. Такое начало, подумал я, предвещает хороший отдых.

Мы повернули назад и почти достигли основания утеса, как вдруг услышали пронзительный крик: «Мизтер 'Олмс! Мизтер 'Олмс!» Спотыкаясь и скользя, по тропинке мчался маленький мальчик. Оказалось, это один из многочисленных племянников Марты. Уже на пляже он ринулся к нам навстречу, затем упал прямо на колени, безуспешно пытаясь отдышаться и передать свое сообщение одновременно.

– Итак, Бобби, – произнес Холмс, склонившись над мальчуганом, – сначала отдышись.

Мальчик наконец перевел дух и поднялся на ноги.

– Мизтер 'Олмс, – выпалил он, – тетя велела вам идти побыстрее. В доме четыре господина – срочно хотят с вами повидаться. Они проехали весь путь из Лондона на своем собственном специальном поезде! – И глаза его расширились от удивления.

– Спасибо, Бобби, – сказал Холмс. – Теперь беги обратно к тете и скажи ей, что я сейчас же буду.

Когда мальчик убежал, Холмс повернулся ко мне и насмешливо поднял одну бровь:

– Похоже, Ватсон, ваши замечания за завтраком были пророческими, но, признаюсь, мне непонятно, кого волнует мое мнение по поводу происшествия с шотландским почтовым!

2

ПЛИМУТСКИЙ ЭКСПРЕСС

– Я Шерлок Холмс, – объявил мой друг, распахнув дверь гостиной.

Четверо посетителей все как один почтительно вытянулись в струнку. Менее чем за двадцать четыре часа я в достаточной мере превратился в сельского жителя, чтобы заметить, как нелепо смотрятся их черные костюмы и высокие шляпы в залитой солнцем деревенской комнате. Старший из них, высокий, респектабельного вида господин, поспешил представиться:

– Мистер, Холмс, я – Генри Борроукли, а это господа…

Холмс прервал его коротким жестом:

– Прошу прощения, мистер Борроукли, но мы сэкономим массу времени, если вы ответите с самого начала, почему, ради всего святого, вы с коллегами полагаете, что я смогу пролить свет на судьбу эдинбургского почтового?

Борроукли ошарашенно распахнул глаза, а один из его товарищей пробормотал: «Экстраординарно».

– Итак, приступим, – начал Холмс. – Пожалуй, довольно редко в поисках моей помощи прибывают вчетвером. Обычно это один-единственный полицейский или какой-нибудь индивид в сопровождении, а зачастую и без, близкого друга или поверенного. Группа людей, чье платье и поведение свидетельствуют о том, что это господа из Сити, наводит на мысль о комиссии или компании. Ваше прибытие на нашу крошечную станцию на специальном поезде, говорит как о чрезвычайной срочности, так и об определенном влиянии в железнодорожных сферах. Видимо, ничто сейчас так сильно не заботит железнодорожное руководство, как судьба ночного почтового в Эдинбурге. Итак, позволю себе повторить: что побудило вас обратиться именно ко мне?

Борроукли с беспокойством взглянул на меня, и Холмс перехватил этот взгляд:

– Это мой друг доктор Ватсон, без которого вы никогда бы обо мне не узнали. Пусть вас не смущает его присутствие, но смею заметить, господа, что вы не просто нарушили мое уединение – вы прервали долгожданный отпуск моего друга в самом его начале!

Борроукли выглядел смущенным:

– Мистер Холмс, мы прекрасно осознаем, что вы отошли от практики. Приносим свои извинения вам обоим за сие бесцеремонное вторжение. Тем не менее дело является настолько важным, что мы осмелились не подвергать себя риску немедленного отказа прежде, чем вы нас выслушаете. Перед вами представители двух железнодорожных компаний, и, уверяю вас, мы можем и собираемся внести любую компенсацию, какую вы только изволите назвать, за нарушение вашего уединения. Что же касается доктора Ватсона, еще раз просим прощения за то, что испортили его отпуск.

– Две компании? – тотчас уточнил Холмс.

Один из спутников Борроукли выступил вперед:

– Мистер Борроукли из Большой северной железнодорожной компании и имеет отношение к эдинбургскому почтовому. Я – Джордж Джессон из Лондонской юго-западной железнодорожной компании, а это мой коллега Рэдли. Мы объединили силы с Северной компанией, поскольку подобная катастрофа произошла с нашим экспрессом всего лишь несколько недель назад. Последствия были еще страшнее, и ни один из случаев не поддается сколь-нибудь вразумительному объяснению.

Холмс отвернулся и уставился в окно на освещенное солнцем море. Борроукли с ужасом принялся разглядывать спину моего друга.

– Не отказывайте нам, мистер Холмс, – вымолвил он тихо. – Речь идет о смерти более сорока человек.

Холмс резко обернулся и взглянул ему в лицо:

– Вы бы лучше присели, господа, я выслушаю вашу историю. Имейте, однако, в виду – я не давал согласия на помощь! Ватсон, наши гости рано выехали из Лондона. Прошу, будь добр, позвони в колокольчик и поинтересуйся, не найдется ли у Марты чего-нибудь бодрящего.

Подали чай, и Джессон начал рассказ:

– Это случилось менее трех месяцев назад, в последнюю ночь июня. У нашей компании есть почтово-пассажирский экспресс, который встречает рейсовые пароходы из Нью-Йорка.

– Таким образом, срочная почта и нетерпеливые пассажиры после выгрузки на берег могут тотчас отправиться по железной дороге в Лондон, – перебил его Холмс.

– Совершенно верно. Обычно это небольшой, легкий состав, его задача – быстро доехать до Лондона. В интересующую нас ночь в нем было всего пять вагонов – тормозной, три вагона первого класса и еще один тормозной в конце, который одновременно служил кухней. Между Плимутом и Лондоном была только одна остановка, в Тэмпл-Коумбе.

– На границе Сомерсетшира и Уилтшира?

– Примерно. Обыкновенная техническая остановка, чтобы поменять паровоз на другой, из Плимута. Паровоз под номером 421, находился в полной готовности: машинист и кочегар только заступили на вахту, когда поезд прибыл.

– Поезд пришел в Тэмпл-Коумб без опоздания?

– Да, вовремя. Если вы ездили по нашей линии, то, наверное, знаете, что он проходит по очень неровной местности, но поезд был в Тэмпл-Коумбе примерно минутой раньше положенного. Паровозы сменили без всяких осложнений, и очередной машинист отправился в путь, прямо к вокзалу Ватерлоо.

– Машинист и кочегар были достаточно опытными? Впрочем, извините – я знаю, что персонал локомотива достаточно долго обучается, – я хотел спросить, хорошо ли эти двое знали машину и маршрут?

– Безусловно. И машинист Роббинс, и кочегар Гэдд были надежны и опытны, а Роббинс прекрасно знал дорогу. Они покинули Тэмпл-Коумб на малой скорости и примерно на четыре минуты опоздали в Динтон, не доехав миль двадцать до Лондона, но затем, по всей видимости, разогнали локомотив до огромной скорости, что-то около семидесяти миль в час, и не снижали ее весь оставшийся путь вплоть до катастрофы.

– Которая произошла… где?

– В Солсбери, мистер Холмс, примерно миль через восемь после Динтона. Было как раз около двух ночи, когда они дали свисток у солсберийской сигнальной будки, а затем прямо-таки влетели в Солсбери.

– Что привело к крушению?

– Там, в Солсбери, железнодорожное полотно сильно изгибается. При подъезде и с востока, и с запада действует ограничение скорости до тридцати миль в час. Роббинс, конечно же, знал, что должен сбросить скорость перед западным изгибом.

Джессон прервал свой рассказ, словно не решаясь продолжить.

– Что же случилось? – спросил Холмс.

– Рэдли прибыл туда на следующий день. Думаю, он лучше опишет исход событий.

Рэдли мучительно наклонился в своем кресле и сжал кулаки:

– Несмотря на чудовищную скорость при въезде на западный изгиб, они каким-то чудом смогли удержаться на рельсах и дотянуть до самой станции, но восточный изгиб миновать не удалось. Поезд слетел с рельсов и врезался в цистерны с молоком, которые двигались к Лондону по другому пути. Состав перевернулся – все вагоны и пять молочных цистерн были полностью искорежены. Сорок ярдов железнодорожных путей вырвало из грунта. Кое-где на земле остались отметины в несколько футов глубиной.

Он содрогнулся и сделал глоток чаю.

– И сколько погибло? – сочувственно поинтересовался Холмс.

– Двадцать восемь, мистер Холмс, – ответил Джессон. – Машинист и кочегар, само собой, двадцать четыре из сорока восьми пассажиров, охранник поезда с молочными цистернами и кочегар паровоза, стоявшего неподалеку. Всего двадцать восемь.

На несколько минут воцарилось гробовое молчание, мой друг сидел с видом человека, полностью погруженного в свои мысли. Затем он поднял голову:

– Я понял, что паровоз был очень сильно поврежден?

– Не так сильно, как можно было ожидать, – откликнулся Рэдли. – Удалось отправить его на ремонт своим ходом. Почему вы спрашиваете?

– Нельзя ли было определить, предпринимал ли злосчастный Роббинс какие-либо попытки затормозить или остановить поезд на подходе к Солсбери?

– Это часть загадки, мистер Холмс. Тормозной рычаг был выжат до предела, но вакуумный тормоз почему-то не сработал.

Холмс протяжно вздохнул.

– Извините за вопрос, – продолжил он, – но есть ли основания полагать, что Роббинс или Гэдд были нездоровы или выпили спиртного?

– Что вы, сэр! Мало того, что компания, естественно, весьма строга в этом отношении, Роббинс с Гэддом разговаривали с работниками станции в Тэмпл-Коумбе перед отъездом. Говорят, оба были трезвы, а физически и психически – в норме.

– Последний вопрос, – не унимался Холмс, – но опять-таки несколько деликатный для Юго-западной компании. Вы ведь не единственная компания, подающая скоростные поезда к прибытию кораблей в Плимуте. Насколько я знаю, Большая западная компания занимается тем же?

– Да, мистер Холмс, – отозвался Джессон. – Что вы хотите этим сказать?

– Ничего, мистер Джессон, но, если бизнес заключается в том, чтобы доставить пассажиров и почту в Лондон как можно скорее, разве нельзя предположить, что инструкции нарушаются ради скорости, или какой-нибудь особо нетерпеливый пассажир может заплатить машинисту?

– Все возможно, мистер Холмс, но прибытие в Лондон раньше времени считается у нас очень серьезным нарушением. Подобные вещи не поощряются.

– Более того, – добавил Рэдли, – машинист Роббинс и не помышлял об этом. Работники в Тэмпл-Коумбе обратили внимание машиниста, что поезд пришел раньше, и тот собирался снизить скорость, дабы прибыть в Ватерлоо по расписанию и обойтись без взыскания.

– Итак, – резюмировал Холмс, – опытная бригада и знакомый маршрут. Погода – какая была погода?

– Была ясная летняя ночь.

– Трудоспособная, трезвая и опытная бригада, известный маршрут, прекрасная погода и никаких видимых механических повреждений – и все же машинист Роббинс оставляет без внимания ограничение скорости в Солсбери. Свисток, который он дал у сигнальной будки, – это был обычный сигнал?

– Нет, сэр, – отозвался Рэдли. – Он сигналил непрерывно вплоть до самого момента крушения.

– В самом деле? – удивился Холмс. – Ватсон, дело становится интересным. Попроси Марту налить еще чаю, а мистер Борроукли расскажет нам об эдинбургском почтовом.

3

ШОТЛАНДСКИЙ ПОЧТОВЫЙ

– Судьба эдинбургского напоминает катастрофу в Солсбери, – начал Борроукли. – Поезд покинул вокзал Кингз-Кросс в четверть девятого вечером 19 сентября. Он вез и почту, и пассажиров и должен был сделать остановку в Питерборо, Грэнтэме и Донкастере.

– Такой же небольшой состав? – уточнил Холмс.

– Нет, больше, чем плимутский экспресс. В нашем поезде было двенадцать пассажирских вагонов, два из них – спальные, еще три тормозных вагона и один почтовый впереди. В Питерборо при замене паровоза все прошло без затруднений. Сравнительно новый локомотив, номер 276, уже готов был отправиться в путь.

– Состоялась ли там замена паровозной бригады?

– Да, мистер Холмс. Управление перешло к машинисту Флитвуду и кочегару Тэлботу. Флитвуд ездил целых восемнадцать лет, последние два года исключительно на двести семьдесят шестом. Тэлбот – смышленый молодой человек – был учеником кочегара в Ланкастере. Работая в окружном локомотивном управлении, он обслуживал различные типы паровозов, чтобы изучить их особенности.

– Они оба были знакомы с дорогой?

– Они знали маршрут досконально: только что работали там предыдущей ночью.

– Мне придется задать вам такой же вопрос, как и мистеру Джессону: были ли люди здоровы и трезвы?

– Работники станции Питерборо в один голос утверждают, что Флитвуд и Тэлбот были в норме, мистер Холмс. Они поменяли паровоз и отбыли без всяких осложнений.

– Без единой остановки до самого Грэнтэма? – осведомился Холмс.

– Без единой остановки до Грэнтэма в одиннадцать часов, – повторил Борроукли. – Как раз в это время в Грэнтэме, на нижней платформе, к отправке подготовили почту. В пункте Южный Грэнтэм, в первой сигнальной будке дистанционный сигнал был установлен в положение «Осторожно».

– Почему?

– Без трех минут одиннадцать нижнюю главную магистраль должен был пересечь товарный состав. Он переходил с верхней ноттингемской магистрали на верхнюю главную, поэтому непременно бы оказался на нижней главной, той самой, на которую прибывал экспресс.

– Извините, мистер Борроукли, меня несколько смущает такое употребление слов «верхний» и «нижний».

– Простите, мистер Холмс. В железнодорожном лексиконе «верхняя главная магистраль» – это магистраль, ведущая к Лондону. Таким образом, поезд с вокзала Кингз-Кросс ожидался прибытием на «нижнюю главную», то есть из Лондона. На северном семафоре нижней главной магистрали все сигналы указывали: «Путь закрыт». На южном – дистанционный сигнал показывал «Осторожно», чтобы предупредить машиниста экспресса, что станция Грэнтэм для него закрыта и стрелки соответственно переведены. Таким образом, путь для товарного состава был открыт.

– Что могло бы помешать машинисту Флитвуду увидеть этот сигнал? Какова была погода?

– Было темно, мистер Холмс, дождь то лил, то прекращался, но видимость была полная, а красные огни – исправны. В общем, машинист должен был их заметить.

– Но, похоже, не заметил, – откликнулся Холмс.

– Должен был, – повторил Борроукли. – Но почему-то не принял во внимание. Ночной инспектор и почтовый служащий ждали товарный на нижней платформе. Они всматривались в прибывающий поезд и, когда тот промелькнул мимо, заметили почтовый вагон. Стало ясно, что экспресс, проигнорировав сигнал «Осторожно», мчался прямо на сигнал «Путь закрыт».

– На какой скорости он вошел в Грэнтэм?

– Инспектор Пайл утверждает – сорок миль в час, кое-кто говорит – больше. Тем не менее он оставался на рельсах и даже добрался до ноттингемской линии. Преодолел первый поворот, а на втором повороте тендер сошел с рельсов, снес заграждения на протяжении шестидесяти ярдов, а затем перевалился через них. После этого с рельсов сошел локомотив, причем перегородил собой пути, и первые три вагона врезались прямо в него.

– Пассажирские вагоны?

– К счастью, нет, мистер Холмс. Тормозные и почтовый, но следующие шесть пассажирских вагонов посыпались на насыпь. Остались стоять только последние три.

– Машинист с кочегаром погибли?

– Да, сэр. И по всей видимости, мгновенно. После столкновения обломки охватило пламя: и те, что находились на путях, и те, что внизу, на насыпи.

– Верхние, очевидно, загорелись от топки, а нижние – от вагонных газовых ламп?

– Совершенно верно, мистер Холмс. – Борроукли помолчал. – Всего в катастрофе погибло четырнадцать человек: машинист с кочегаром, почтовый служащий и одиннадцать пассажиров.

– Итак, – заключил Холмс, – ситуация та же самая: надежная и опытная бригада, знакомая с маршрутом и трезвая, и все же поезд мчится к неминуемой гибели, предупредительные сигналы оставлены без внимания. Была хоть какая-то попытка затормозить или остановить состав?

– Неизвестно. Паровоз настолько искорежен, что мы не смогли определить положение регуляторов или тормозного рычага. Есть и еще кое-что, мистер Холмс.

– Что именно?

– Не знаем, что и думать. Сигнальщик Дэй в Южном Грэнтэме видел машиниста и кочегара, когда поезд проходил мимо его будки.

– И что же они делали?

– Ничего, мистер Холмс. Дэй утверждает, что просто стояли по обе стороны площадки машиниста и вглядывались вдаль сквозь смотровые окошечки кабины.

– Он уверен в этом?

– Его несколько раз переспрашивали, ибо увиденное лишено всякого смысла, однако он настаивает, мистер Холмс.

– Значит, так оно и есть, – заключил Холмс. – Вернее, в отсутствие других сведений его показания следует принять во внимание. Я бы хотел уточнить, мистер Борроукли, должен ли эдинбургский почтовый давать свисток у сигнальной будки?

– Да, мистер Холмс, должен. Однако этого не произошло.

Холмс поднялся и прошелся по комнате.

– Таким образом, плимутский экспресс просигналил без всякого на то предписания, а эдинбургский почтовый – нет, несмотря на то, что должен был это сделать. Признаюсь, господа, ваши проблемы меня заинтересовали.

Он опять отвернулся к окну. А когда наконец заговорил, то показалось, будто перерыва в разговоре и не было.

– Я вновь обращаюсь к вам с вопросом, господа. Откуда такая уверенность, что я могу помочь? Предметом моих исследований всегда было преступление, но здесь это наименее вероятное объяснение случившегося. Зачем преступнику пускать под откос курьерский поезд? Чтобы убить? Ограбить? Уничтожить? Вряд ли. Будь у злоумышленника некое намерение уничтожить поезд или убить каких-нибудь пассажиров, катастрофа, подобная той, какую вы описываете, была бы наименее надежным средством добиться цели. В худшем из ваших случаев, в случае плимутского поезда, половина пассажиров уцелела, а также, без сомнения, уцелела и большая часть багажа и почты. Гарантировать уничтожение определенной вещи или лица в железнодорожной катастрофе нельзя. – Он опять стал мерить шагами комнату. – Если бы мотивом преступления был грабеж, справедлив и обратный аргумент – нет способа гарантировать, что предмет ваших вожделений уцелеет. Даже, закрыв глаза на проблему, потерпит ли поезд крушение в строго определенном месте. Нет, почти наверняка нет никакого состава преступления. Не понимаю, чем могу быть вам полезен.

– Мистер Холмс, – многозначительно заметил Рэдли, – не все дела, описанные доктором Ватсоном, имели криминальную подоплеку, не так ли? Мы уверены, что во всей Британии нет человека, более подходящего, чтобы расследовать эти два ужасных происшествия и объяснить нам вызвавшие их причины.

– Это вопрос жизни и смерти для обеих наших компаний, – подтвердил Борроукли. – Потеря человеческих жизней сама по себе ужасна, но обычно существует объяснение; некая ошибка в некой системе может быть определена как причина, и следует принять меры, дабы предотвратить любую возможность повторения. Здесь же мы сталкиваемся с необъяснимыми трагедиями в течение нескольких недель и не можем с полной ответственностью заявить общественности, что подобное никогда более не повторится. Не выяснив, что именно случилось в Солсбери и Грэнтэме, мы можем лишь развести руками, ибо завтра подобное вновь произойдет с нашими компаниями или с любой другой – в Кардиффе или Карлайле, в Дувре или где-либо еще. Доверие к железной дороге будет подорвано, и не без причины!

Тут неожиданно заговорил компаньон Борроукли:

– Общественность подозрительна, мистер Холмс. Циркулируют самые тревожные слухи. Говорят, что бедный Флитвуд был пьян или что он сошел с ума. Говорят даже, что Флитвуда и его кочегара видели дерущимися на площадке машиниста. Если эти слухи не пресечь разумным объяснением, то дни железной дороги в этой стране сочтены, и англичане будут вынуждены, скорее, даже обречены перемещаться в тесных, вонючих автомобилях.

– Господа, – возразил Холмс, – я с самого начала предупреждал вас, что уже три года как удалился от дел, и к тому же не уверен, что детектив-исследователь это то, что вам нужно. Следует еще сказать…

Борроукли тотчас вытащил из кармана лист бумаги и сунул его в руку моему другу.

– Прежде чем вы нас выпроводите, мистер Холмс, пожалуйста, прочтите вот это. Нам настоятельно рекомендовали проконсультироваться именно у вас.

Холмс развернул бумагу и, скользнув по ней взглядом, передал мне. На белом листе гербовой бумаги проступал тисненый адрес клуба «Диоген» в Пэл-Мэл и вчерашняя дата, а также несколько строк, написанных четким знакомым почерком:

Я вернул послание Холмсу; засунув его в карман пиджака, он поджал губы.

– Что ж, господа, – проговорил он. – Я проделаю все изыскания, которые могут иметь отношение к делу. Однако смею напомнить, речь идет об отпуске Ватсона, и я настаиваю, что он по крайней мере имеет право на остаток уик-энда, прежде чем вы заберете с собой его хозяина. Мистер Рэдли, паровоз плимутского экспресса уже работоспособен?

– Он полностью отремонтирован, сэр, но все еще в депо в Найн-Элмсе.

– В таком случае, если возможно, хорошо бы пригнать его в Тэмпл-Коумб во вторник утром вместе с бригадой, по крайней мере столь же опытной, как Роббинс и Гэдд. Пожалуйста, дайте необходимые распоряжения, дабы я мог проехать вместе с ними от Тэмпл-Коумба до Солсбери.

– Я займусь этим немедленно, – ответил Рэдли и вместе со своими коллегами с облегчением вздохнул.

– А теперь, господа, надеюсь вы оставите нас с доктором Ватсоном, дабы не омрачать остаток уик-энда. Я буду в Плимуте в понедельник и оставлю несколько слов в конторе Юго-западной компании, чтобы вы могли меня разыскать. Всего доброго, господа.

Они поднялись и попрощались, выражая искреннюю благодарность Холмсу. Вагон их наконец укатил по направлению к Фулворту, и я не преминул поинтересоваться:

– Итак, Холмс, что же заставило вас сменить точку зрения?

– Не знаю, – ответил он, – была ли то любопытная деталь с гудками или еще более любопытная озабоченность Майкрофта. Ему нет дела, насколько мне известно, до репутации железнодорожных компаний. Хотел бы я знать, с чего бы ему быть глубоко признательным, не говоря уже о правительстве Его Величества?

4

ИСЧЕЗНУВШАЯ ДАМА

Моих читателей вряд ли удивит, что в следующий понедельник Холмс отправился в Плимут не один. На самом деле, не пригласи он меня с собой, я бы сильно расстроился, ибо еще не столь состарился, чтобы не ощутить то самое воодушевление, которое впервые испытал на Бейкер-стрит двадцать пять лет назад в преддверии очередного приключения.

В воскресенье Холмс весь вечер просматривал книги, в основном карты и географические справочники. Время от времени он что-то писал, подготавливая вопросы к железнодорожным компаниям.

В конце концов он с головой ушел в старые тетради, куда на протяжении всего нашего с ним знакомства записывал необычные и редкие факты и сообщения из криминальной области. Сыщик просматривал подшивку за подшивкой, пробегая страницы указательным пальцем, затем отправлял ее обратно в шкаф и брал другую. Он сновал туда-сюда – тащил тетрадку к лампе, скользил по ней взглядом в течение нескольких минут, потом захлопывал, издавая нетерпеливое хмыканье.

Когда весь длинный ряд истрепанных подшивок был исчерпан, он вернулся в свое кресло и в течение нескольких минут сидел, барабаня пальцами по столу.

– Здесь просто-напросто нет такого, Ватсон! – воскликнул он в конце концов.

– Нет такого – чего, Холмс? – поинтересовался я.

– Подобного железнодорожного преступления, – ответил он. – Я могу пересчитать по пальцам все мало-мальски значительные преступления, связанные с нашей железной дорогой, начиная с момента ее возникновения. Кража крымской платежной ведомости Пирса и Эйгара полвека назад, преступление большой изобретательности и оригинальности, ну что еще? Убийство Бриггов на Лондонской северной железной дороге в шестьдесят четвертом году, которое не забыто только потому, что послужило толчком к установке системы связи, и смерть Исаака Гоулда на Брайтонской линии в восемьдесят первом!

– Вы разочарованы? – спросил я.

– Ватсон, никто так пристально не следит за прогрессом науки, как профессиональный преступник. За каждым техническим новшеством следует по пятам какое-нибудь новое преступление – за исключением, кажется, железной дороги. За три четверти века это величайшее изобретение вызвало всего лишь одну дерзкую кражу и несколько жалких убийств. Нет, Ватсон, я был прав. Здесь нет преступления, просто какая-то оплошность или техническая неувязка.

Ранним утром следующего дня мы направились в Плимут, прежде протелеграфировав Джессону, чтобы тот доставил необходимые Холмсу сведения. На вокзале Ватерлоо нас встретил служащий с копиями документов и огромным рулоном карт и проводил в заранее заказанное купе. Прежде чем поезд отправился, он вручил нам две проездные карточки с красивым тиснением, которые позволяли ездить по всем железным дорогам Британии.

Пока мы катили на запад, Холмс занимался бумагами, разматывал карты железных дорог и схемы расположения станций, пока не завалил ими весь пол и сиденья в нашем купе.

Он внимательно вглядывался в условные обозначения и сверялся со списками, а я в это время смотрел на сменяющие друг друга пейзажи. Постепенно вересковые пустоши, что окружают Лондон с запада, уступили место влажным и тучным равнинам Хемпшира и холмистым лугам Уилтшира. Вскоре в полях, в накатанных повозками колеях дорог, показалась сырая красная земля запада, и после полудня мы наконец прибыли в Плимут.

Здесь нас встретил сам начальник станции и проводил в отведенные для нас в «Золотом олене» комнаты, где мы, пообедав, уединились с бутылкой портвейна.

Теперь мой друг устремил свое внимание на одну из копий. Как можно было заметить, она содержала по большей части машинописные сообщения и списки, которые он тщательно сравнивал. Через некоторое время сыщик передал мне два листа бумаги со списком имен и адресов. Сам же взял в руки стопку документов.

– Не могли бы вы помочь мне, Ватсон, – попросил Холмс. – Я передал вам список пассажиров плимутского поезда, составленный после происшествия. Помеченные крестиком – это погибшие. У меня здесь показания, взятые у оставшихся в живых. Давайте я прочту их имена и адреса, а вы, будьте так добры, проставьте галочки против каждого из них в вашем списке.

Из каждого показания он зачитывал имя и адрес свидетеля, пока не перечислил их всех. Я находил и помечал данные в своем списке, и так до тех пор, пока Холмс не перевернул последнюю страницу.

– Все в порядке, Ватсон? – спросил он.

– Вы, похоже, пропустили один протокол, Холмс. Кроме погибших и перечисленных вами, здесь значится еще одно имя.

– Точно! – воскликнул он. – От мистера Джонатана Я. Сэмуэля из Нью-Йорка нет ни заявления, ни какого-либо адреса в вашем списке, кроме сведений о том, что он останавливался в отеле «Виктория» на Нортумберленд-авеню.

– Совершенно верно, – согласился я и вновь просмотрел список. Я представил сцену чудовищной бойни в Солсбери той летней ночью, и в памяти всплыли воспоминания о войне. – Вы уверены, что не произошло путаницы между живыми и мертвыми?

– Подсчитайте крестики, Ватсон. Их всего двадцать четыре.

– Верно, Холмс. Но если мистер Сэмуэль был в отеле «Виктория», непонятно, почему компания не взяла у него показания?

– Вот именно, и это легко выяснить. Пожалуйста, передайте мне мои письменные принадлежности и вызовите мальчика.

Как только посыльный удалился, унося с собой телеграмму с пометкой «Ответ оплачен», Холмс позволил себе передышку. Его недавнее нетерпение и напряженность вмиг улетучились, и, попивая портвейн, мы вновь погрузились в воспоминания о прежних похождениях. О, этот феномен я наблюдал уже множество раз на ранних стадиях дела! В бессмыслице запутанного клубка железнодорожных аварий Холмсу, видимо, удалось нащупать потерянный конец нити. Теперь, насколько я знал своего друга, он будет упорно тянуть за него до тех пор, пока не распутает все дело.

Мы уже собрались было ложиться спать, когда с ответом вернулся мальчик. Управляющий отелем «Виктория» официально удостоверял, что никакой Джонатан Сэмуэль там не останавливался.

– Значит, наш пассажир из Нью-Йорка дал компании фальшивый адрес! – воскликнул я.

– Не спешите с выводами, Ватсон, – охладил мой пыл Холмс. – Мистер Сэмуэль вполне мог останавливаться в «Виктории», но так как он наверняка назвался вымышленным именем, то, видимо, еще не раз сменил его.

– Почему вы так считаете?

– Очевидно, давая этот адрес, он стремился избежать встречи, тут уж он вполне мог присовокупить выдуманное имя. К тому же, Ватсон, подозреваю, наш загадочный путешественник в известной мере обладает чувством юмора. Как вы думаете, что обозначает буква «Я» в его имени?

Я, признаться, был поставлен в тупик, и Холмс улыбнулся:

– Да конечно же, янки, Ватсон!

– По-моему, такого имени нет – даже среди американцев.

– Его имя, Ватсон, это старинное прозвище наших американских «кузенов», а фамилия совпадает с хорошо известным «Дядюшка Сэм». Уж не указывает ли этот инициал на теперешнее обозначение наших соотечественников?

Я покачал головой, как всегда, поражаясь затейливому ходу мысли моего друга.

Мы рано позавтракали и тотчас отправились в контору Лондонской юго-западной железной дороги, где любезный служащий разыскал нам список пассажиров, заказавших тридцатого июня билеты с рейсового парохода «Нью-Йорк» на плимутский поезд.

Джонатан Я. Сэмуэль среди них не значился. Его место в списке занимала мисс Эйлин Нигл, тоже из Нью-Йорка.

По пути в контору компании морских перевозок я обдумывал это последнее открытие.

– Холмс, – обратился я к сыщику – выходит, у нас есть дама с американского лайнера, которая, заказав на поезд билет, исчезла, а ее место занял мужчина с вымышленным именем и адресом; он тоже исчез после катастрофы. Вы уже выработали какую-либо версию по поводу взаимосвязи этих лиц с авариями?

– Первейшая ошибка, – ответил Холмс, – полагать, что некие явления, казалось бы, находящиеся в непосредственной близости, обязательно связаны между собой, а вторая – заходить в рассуждениях слишком далеко, не располагая никакими фактами. Тут может иметь место и любовная интрига, и международный шпионаж, и просто личная неприязнь. Судя по тому, что нам известно, Сэмуэль, возможно, тот самый пропавший муж из Танбридж-Вэлса, а мисс Нигл – его светлая любовь.

В пароходной компании подтвердили, что мисс Нигл действительно села в Нью-Йорке и заказала билет на поезд. Никакого «мистера Сэмуэля» не было ни на лайнере, ни на поезде.

Мы уже забирались в кеб рядом с конторой, когда из двери с небольшим конвертом в руке выскочил пароходный служащий.

– Мистер Холмс! – воскликнул он. – Может быть, это прояснит дела? Коллега мне только что напомнил: ночью для леди пришла эта телеграмма, но поезд уже ушел.

Шерлок Холмс с благодарностью воспринял это известие и, когда мы тронулись, вскрыл желтый конверт. Пробежав глазами строчки, он улыбнулся:

– Ну, Ватсон, по крайней мере на ваш вопрос ответ получен. Мисс Нигл и мистер Сэмуэль, если только оба они действительно существуют, скорее всего имеют отношение к нашим поискам. – И он передал мне телеграмму.

Отправленная из Лондона 30 июня поздно вечером, она была весьма лаконична:

Это ничуть не прояснило дела, и я не стал скрывать своего недоумения.

– Да, отсюда следует, что мисс Нигл и мистер Сэмуэль каким-то образом связаны; видимо, у него было назначено свидание в Лондоне, очень важное для отправителя телеграммы, который ожидал его в отеле или маленькой гостинице под названием «Бочонок», но какое все это имеет отношение к нашему расследованию?

Холмс рассмеялся:

– Бочонок, Ватсон, почти наверняка не имеет ничего общего с гостиничным бизнесом. Здесь приведена простая, предельно ясная шифровка самого закрытого клуба на Пэл-Мэл[1], которому покровительствует мой брат, – это клуб «Диоген», названный в честь философа, который жил в бочке. В качестве подтверждения своей догадки, я воспринимаю типичную краткую подпись Майкрофта. Видимо, уладив все дела на западе, нам придется разыскать моего родственника и выяснить причину его повышенного интереса к этому делу!

5

ПОДГОТОВКА К ЭКСПЕРИМЕНТУ

Рэдли уже поджидал нас на платформе в Тэмпл-Коумбе и пригласил перекусить в трактир. За трапезой Холмсу следовало уточнить свои распоряжения железнодорожной компании.

– Мы доставили сюда тот самый паровоз, – пояснил он, – и укомплектовали его самой хорошей бригадой, но мы не можем утвердить ваш маршрут, пока не проясним, что вы намерены делать.

– Мне надо, – отозвался Холмс, – проехать на площадке машиниста паровоза номер 421 весь путь отсюда до Солсбери, но очень медленно. Я изучил предоставленные вами схемы путей и расположение станций и теперь хочу подробно исследовать дорогу – возможно, мне удастся выяснить, что видел машинист Роббинс, или, напротив, то, что он не смог увидеть. Поэтому хотелось бы совершить поездку в то же самое время суток и при как можно более сходных обстоятельствах. Сегодня ночью, похоже, будет относительно ясно, хоть и не так тепло. Но полагаю, добиться большего просто нереально.

– Что ж, – удовлетворенно хмыкнул Рэдли, – я устрою, чтобы четыреста двадцать первый выехал сразу же после отхода плимутского поезда. И протелеграфирую необходимые технические распоряжения, дабы освободить вам путь до самого Солсбери.

– Отлично! – кивнул Холмс. – Интересно, а нет ли сегодня в Тэмпл-Коумбе кого-нибудь из персонала, кто был здесь в ту самую ночь?

– Я все предусмотрел, мистер Холмс, и распорядился, чтобы все они сегодня присутствовали.

После ленча мы возвратились на станцию, где Рэдли, прежде чем занять телеграфную линию сообщениями о нашем эксперименте, представил нас служащим, что были здесь в ту роковую ночь.

Холмс расспрашивал мистера Фурца, ночного дежурного, и стрелочника Мюлле относительно здоровья и трезвости паровозной бригады, но те единодушно отстаивали свое мнение о том, что мужчины были трезвы и в добром здравии. Похоже, они говорили правду, а не просто заботились о репутации погибших товарищей.

Стрелочник Мюлле перекинулся парой слов с Роббинсом, и Холмс припер его к стенке:

– Итак, мистер Мюлле, неужели вы станете утверждать, что машинист плимутского поезда не согласится за дополнительное вознаграждение от какого-нибудь торопыги прибавить скорость?

– Бывало, скажу я вам, сэр, может быть, и не раз, сэр, но только не Роббинс, сэр. Он был не из таких. Ну, стоим мы, значит, на этой платформе, приходит поезд, а я ему и говорю: «Аккурат ко времени», – потому что он пришел даже на минуту или две раньше. А он мне и отвечает: «Ко времени, скажу я вам, да только в Ватерлоо раньше сроку я не собираюсь, а то еще придется идти на свидание с управляющим». Нет, сэр, не очень-то он собирался гнать поезд.

Мы забрались на площадку машиниста локомотива, который стоял на запасном пути, и инспектор Фурц познакомил нас с бригадой. Машинист Пруст оказался приземистым мужчиной лет пятидесяти, с густыми седеющими усами, а кочегар Тэррант – высоким и тощим, было ему лет сорок или около того. Они продемонстрировали процесс работы, показали Холмсу, как управляют паровозом во время движения, а затем Пруст спросил:

– Что именно требуется от нас сегодня ночью, сэр?

– Мы с доктором Ватсоном поедем с вами, хорошо бы двигаться тихим ходом, постоянно на всем пути в Солсбери. Мы с доктором будем смотреть по сторонам, дабы не пропустить чего-либо необычного. Вам же, друзья, предстоит управляться с машиной и сообщать нам, если обнаружится нечто из ряда вон выходящее. Надеюсь, вы знакомы с маршрутом?

– Бог с вами, сэр, – ответил Тэррант, – машинист Пруст знает здесь каждый рельс и по стуку колес безошибочно определит, насколько он расшатался со времени последней поездки!

– Отлично! – воскликнул Холмс. – Именно это я и имел в виду. Итак, встречаемся здесь же, перед отправлением плимутского поезда.

– Не мешало бы вам одеться потеплее, господа, если вы собираетесь бодрствовать на площадке всю дорогу до Солсбери, – заметил Пруст. – А не то вас основательно проморозит.

– Благодарю за заботу, – отозвался с площадки Холмс.

На обратном пути в трактир я поинтересовался у Холмса, что это «необычное» он рассчитывает увидеть.

– Ничего! – огрызнулся сыщик. – Ожидать что-либо увидеть – означает почти наверняка увидеть ЭТО, даже если его там нет, не говоря уж о том, что можно не увидеть того, что там есть в действительности. Сегодня ночью следует высматривать, нет ли по пути чего-нибудь такого, чего быть не должно или, напротив, отсутствует что-либо такое, чему пренепременно надлежит быть. В этом, Ватсон, и заключается наблюдение!

Двинувшись навстречу хозяйке трактира, Холмс объяснил ей, что нам нужно, извинившись за некоторые неудобства.

– Не беспокойтесь, мистер Холмс, – ответила она. – Мистер Фурц уже рассказал мне про ваш эксперимент в связи с тем ужасным крушением, и, если ваша работа будет способствовать предотвращению аварий, я буду только рада служить вам. Бедные пассажиры – после такого и впрямь будешь бояться ездить на поезде! Итак, мистер Холмс, что вам угодно?

– Перво-наперво, хорошо бы попить чаю в дальней комнате, а затем воспользоваться ею для отдыха. К сожалению, мы не можем приступить к делу, пока не отправится плимутский экспресс, посему придется вам потерпеть наше присутствие. И кроме того, вас не затруднит подать нам легкий холодный ужин немного позже?

– Нисколько не затруднит, мистер Холмс! О, если бы здесь был мой Альберт! Он любит читать, мой Альберт, и викарий дает ему журналы с вашими рассказами, доктор. – Она одарила меня ослепительной улыбкой. – Он гостит у сестры в Бэт, но я обязательно расскажу ему, что у нас был Шерлок Холмс с великим доктором Ватсоном прямо здесь, в дальней комнате!

Она пошла хлопотать насчет чаю, а Холмс изумленно выгнул бровь:

– Похоже, имя автора сенсационных отчетов о моих расследованиях весит в патриархальном Сомерсете больше, чем имя скромного сыщика, их осуществляющего: «великий доктор Ватсон», – вы слышали?!

После чая мы сидели в гостиной, Холмс сосредоточился на своих схемах, а я тем временем изучал подробную карту нашего маршрута в Солсбери. В конце концов он вытащил из кипы список с именем Джонатана Я. Сэмуэля и телеграмму для мисс Нигл, положил на стол перед собой и, покуривая трубку, в молчании переводил взгляд с одного документа на другой.

Наконец самые поздние посетители покинули бар, щелкнул замок на входной двери. Примерно через пятнадцать минут стук в дверь гостиной возвестил начало ужина из сандвичей. Накрыв на стол, хозяйка раздула в камине огонь.

– Что ж, господа, если вы больше не нуждаетесь в моих услугах, я отправляюсь в постель. Будьте так добры, проверьте лампу перед уходом. И пожалуйста, выходите через заднюю дверь.

– Боюсь, мы причинили вам столько хлопот! – воскликнул я.

– Ничего страшного, доктор! Мистер Фурц говорит, железная дорога все оплатит, да и мой Альберт никогда не простил бы мне нелюбезного обращения с вами! К тому же экспериментаторы у меня здесь не впервые.

– В самом деле? – удивился я.

– Ну да! Летом вот был господин, приехал из Лондона в один прекрасный день с огромным медным телескопом со складными ножками. Сказал, что приехал смотреть какой-то особенный вид луны.

– Астроном? – уточнил я.

– Вроде того, доктор. Конечно, не такая знаменитость, как вы или мистер Холмс, но мой Альберт утверждал, что видел его портрет в журнале и он известен чем-то еще. Этот чудак говорил, что Тэмпл-Коумб самое лучшее место в мире для таких вот наблюдений. Он был в этой гостиной, прямо как вы, потом получил телеграмму, в которой вроде бы говорилось, куда идти смотреть луну, и ушел прочь. Ладно, не буду больше отвлекать вас. Спокойной ночи, господа!

Пожелав ей спокойной ночи, мы принялись за ужин, который не на шутку затянулся, и чуть было не опоздали к поезду. Холмс по совету машиниста надел длинный плащ, неизменную фуражку и обмотал шерстяной шарф вокруг шеи, я же накинул на себя толстое твидовое пальто, а на голову водрузил мягкую кепку.

Когда часы в гостиной пробили назначенное время, Холмс погасил лампу и открыл дверь.

– Идемте, Ватсон, – бросил он в темноту.

6

УЖАС НА ПЛОЩАДКЕ МАШИНИСТА

Сколько бы времени ни прошло, прежде чем эти мемуары увидят свет, все же осмелюсь утверждать, что и тогда среди моих читателей отыщется хотя бы один мужчина или мальчик, который мечтал в свое время стать машинистом паровоза. Конечно же, в памяти всплыло собственное детство, когда мы с братом готовы были тотчас побросать все свои игрушки, заслышав гудок приближающегося поезда, и бежать к железнодорожной насыпи; и каждый из нас воображал, что это он стоит на площадке и ведет огромную, пышущую паром и дымом махину. Поэтому, когда мы с Холмсом взобрались на площадку четыреста двадцать первого, я испытал ни с чем не сравнимое удовольствие в предвкушении настоящей поездки с паровозной бригадой экспресса.

Для тех, кто никогда не ездил на площадке машиниста, думаю, будет небесполезным узнать, что это, по сути, огромный камин. Позади паровозного бойлера есть переборка, в коей расположена дверца, открывающая топку, примерно как в кухонной плите. Выше, по обеим сторонам топки, находятся два окошка, те самые «смотровые» окошки, куда, как утверждает сигнальщик из Грэнтэма, уставились машинист и кочегар эдинбургского почтового. Между этими окошками – ужасающее количество трубок, рычагов, клапанов и кранов, машинист с их помощью управляет паровозом. Разнообразные шкалы и циферблаты сообщают о паровом давлении, состоянии воды и так далее. Все это накрыто металлическим козырьком с маленькими окошечками с обеих сторон, прямо напротив каждого из выходов на площадку.

Сзади к площадке машиниста прилегает угольный тендер. Для удобства паровозной бригады крошечные сиденья для машиниста и кочегара находятся слева и справа от топки. Если вам показалось, что бригада располагает огромным рабочим пространством, то позвольте напомнить, что с тех пор, как мир отказался от старой доброй «широкой колеи», расстояние между колесами железнодорожного состава всего лишь четыре фута и восемь дюймов. Поэтому когда мы собрались вчетвером, на площадке машиниста стало тесновато.

– Ну а теперь мы с вами, Ватсон, должны основательно похудеть, дабы машинист Пруст и его коллега могли беспрепятственно управлять машиной. Я хотел бы встать слева – занять «место машиниста» – так вы его называете, мистер Пруст? – и наблюдать за дорогой с этой стороны, а доктор Ватсон разместится справа. Таким образом мы сможем обозревать всю магистраль и прилегающую местность, не мешая бригаде работать.

Холмс опустил уши своей фуражки и завязал их под подбородком. В тот момент, когда он обматывал лицо шарфом, а я нахлобучивал кепку задом наперед, на манер автомобилиста, раздался грохот подходящего плимутского поезда. Холмс вынул из кармана часы.

– Отлично! – воскликнул он. – Плимутский идет точно по расписанию. Теперь – по местам и по возможности сразу же в путь. Не стоит откладывать в долгий ящик дело Лондонской юго-западной компании! – С этими словами Холмс развернулся и свесился над краем площадки.

Вскоре мы услышали, как плимутский поезд медленно выползает из Тэмпл-Коумба; когда же он затих в отдалении, стрелки перед нами с шумом защелкнулись. Пора было начинать. Машинист Пруст встал к своей сложной системе управления и трижды с силой выпустил пар, четыреста двадцать первый не спеша покатил по направлению к главной магистрали.

Первая часть нашего путешествия была скучна и однообразна. Милю за милей машинист Пруст вел паровоз на одной и той же скорости, а мы с Холмсом вглядывались в темноту, стоя по краям площадки. Как и предсказывал Холмс, стояла ясная ночь, озаренная яркой луной, окрестности и путь впереди хорошо просматривались, но все это время ни там ни тут я не видел ничего, что могло бы привлечь внимание. Мерный стук колес паровоза, сопровождаемый ритмичным шуршанием длинной лопаты кочегара Тэрранта, когда он подбрасывал уголь, стал усыплять, и только холодный воздух в лицо и крошки угольной пыли из трубы паровоза мешали мне забыться.

Мы уже проехали большую часть пути, и я начал было подумывать о теплой постели в Солсбери, как вдруг что-то неуловимо изменилось: я не сразу и осознал, что мы поехали гораздо быстрее. Мне не хотелось ломать над этим голову, видимо, Холмс, решив закончить бесполезные наблюдения, велел Прусту прибавить пару.

Я, впрочем, продолжал смотреть в темноту; мимо проносились фермы, хозяйственные постройки, поля и изгороди, все еще без единого признака чего-либо необычного. Время от времени я прислушивался к стуку колес и вскоре окончательно уверился, что мы едем еще быстрее; затем я повернулся лицом к кабине, чтобы спросить, почему мы так спешим.

К своему ужасу, я тут же увидел, что кочегар Тэррант крепко спит на маленьком сиденье у меня за спиной. Он повалился вперед, с закрытыми глазами, и единственным, что удерживало его от падения, была лопата, которую он все еще сжимал в руках. На другой стороне площадки на своем сиденье развалился машинист Пруст, руки его свесились по бокам, на лице застыло выражение дурацкого веселья. Холмс, согнувшись, продолжал наблюдение с другой стороны площадки.

Признаюсь, мне стало страшно до крайности. Скорость паровоза была шестьдесят миль в час, если не больше, и наши с Холмсом жизни теперь полностью зависели от действий бригады, которая, похоже, была безнадежно пьяна.

– Холмс! – воскликнул я, перекрывая грохот паровоза. – Холмс! Мы в опасности!

Он обернулся и тут же оценил ситуацию. Схватив машиниста Пруста под мышки, он оттащил его к тендеру и оставил валяться на куче угля, а я в это время изо всех сил старался последовать его примеру, пытаясь совладать с ватным телом кочегара.

Когда мы убрали их с дороги, Холмс занял место у топки, с трудом удерживая равновесие, ибо пол ходил ходуном.

– Холмс! – вновь закричал я. – Что в конце концов мы можем сделать?

– Спрыгнуть, – откликнулся он, – но это значило бы бросить бригаду на произвол судьбы. Надо остановить паровоз. Ради Бога, найдите ручку гудка у себя над головой и потяните!

Я ухватился за ручку гудка и рванул ее вниз. Перекрывая шум и грохот мчащегося паровоза, ночь расколол пронзительный вой. Крупные капли пота выступили у меня на лице, я смотрел на Холмса, обследующего рычаги и регуляторы, и с ужасом сознавал, что мы сейчас всего лишь в нескольких милях от места назначения. Неужели нам тоже суждено закончить нашу отчаянную гонку в груде разбитого металла на поворотах станции Солсбери?

Холмс шагнул вперед и начал сражаться с одним из рычагов управления на щитке. Я кинулся было помочь, но он резко отстранил меня.

– Гудок, Ватсон! – закричал он. – Не отпускайте ручку!

Одной рукой я цеплялся за край кабины, а другой изо всех сил схватился за ручку гудка. Паровоз теперь так и летел, и залитый лунным светом пейзаж за спиной Холмса сливался в одну сплошную полосу – так велика была наша скорость.

Пот градом катился по моим щекам, в глазах туманилось. Ноги подгибались, и, казалось, я вот-вот рухну на пол. Голова моя, еще минуту назад кристально ясная ввиду такого отчаянного положения, теперь почему-то отяжелела, будто бы со сна, непонятно было, зачем мой друг возится с рычагами. Рука самопроизвольно разжалась, и я повалился на сиденье кочегара.

– Ватсон! – крикнул Холмс. – Гудок! Нажмите гудок! – И я с трудом поднялся, чтобы вновь схватиться за ручку. Теперь, несмотря на чудовищную скорость локомотива, все ощущалось словно издалека. Шум паровоза стал приглушенным, а гудок казался слабым и далеким. Я забыл о нашей ужасающей скорости и близости станции Солсбери; меня охватил приступ какого-то безумного смеха.

Рванув напоследок один из рычагов, Холмс развернул меня к выходу из кабины и так и держал, выставив мою голову наружу за металлическую перегородку, одновременно нажимая на ручку гудка.

Ветер сдувал кепку с моей головы и хлестал так сильно, что поначалу мне никак не удавалось вздохнуть. Постепенно дыхание восстановилось, но я все еще чувствовал слабость и головокружение.

Немного овладев собой, я вырвался из рук Холмса.

– Паровоз, Холмс! – прокричал я, задыхаясь. – Вы не можете остановить его?

Он удержал меня твердым движением руки.

– Слушайте внимательно! – скомандовал он. Я вслушался, и до меня медленно доходило, что темп гонки изменился. Теперь постукивание колес на стыках стало реже, паровоз сбросил скорость. Вскоре мы вернулись к тому постоянному ритму, с которым машинист Пруст выехал из Тэмпл-Коумба.

– Попробуйте дотянуться левой рукой до рычага! – прокричал Холмс. – Нет! Не поворачивайтесь в кабину, просто держите ручку. А я попытаюсь включить тормоз. – И сыщик перешел на другую сторону площадки.

Через несколько минут, когда я, пошатываясь от головокружения, все еще цеплялся за ручку гудка, четыреста двадцать первый затормозил у полустанка неподалеку от западной сигнальной будки Солсбери. Как только локомотив застыл на месте, я скатился с площадки и на нетвердых ногах стремглав бросился к насыпи.

7

ИЗОБРЕТЕНИЕ МАНЬЯКА

Придя в себя, я обнаружил рядом Шерлока Холмса.

– Ватсон, дружище, с вами все в порядке? – участливо спросил он.

Я кивнул и глубоко вдохнул чистый ночной воздух.

– Теперь мне намного лучше, Холмс. Давайте займемся этими беднягами из тендера.

С помощью сигнальщика Холмс спустил на землю машиниста Пруста и кочегара. Усадив их поудобнее, он взял у сигнальщика фонарик и стал пристально изучать лица членов паровозной бригады. Они, казалось, находились в шоке или трансе, и только свежий воздух и свет фонарика постепенно привели их в норму.

Холмс выпрямился и протянул фонарик мне.

– Если вы в силах, Ватсон, будьте добры, засвидетельствуйте, что эти люди не пьяны, а затем дайте медицинское заключение об их состоянии.

Я склонился над ними и принялся осматривать. Туман в глазах слегка рассеялся, но мне все еще с трудом удавалось фокусировать зрение в слепящем свете фонарика. Лица людей смутно вырисовывались в темноте, пятна сажи на щеках были прорезаны белыми полосками там, где пот когда-то катил градом. Зрачки были сужены, дыхание казалось замедленным. С помощью Холмса я измерил пульс; он оказался очень частым и неровным, и у того, и у другого.

– Ну как, Ватсон? – поинтересовался Холмс.

– Просто невероятно, Холмс! Эти люди, безусловно, трезвые – от них не пахнет спиртным, но налицо все симптомы отравления. Не понимаю, каким образом, но по всем признакам они приняли одну из форм опиатов!

– Тогда ваше мнение совпадает с моим, Ватсон. А вот и народ со станции подоспел! Полагаю, следует перевезти машиниста с кочегаром туда, где о них позаботятся.

Приблизились какие-то темные фигуры – это по железнодорожным путям со станции Солсбери пришли станционные служители, некоторые из них с фонариками. Пока Холмс раздавал указания, я сел на насыпь рядом с путями; головокружение и тяжесть вернулись вновь. Я не помню почти ничего из той ночи, кроме того, что ковылял вдоль железнодорожного полотна, поддерживаемый Холмсом, а потом трясся в кебе, который, видимо, доставил нас в гостиницу.

Мое пробуждение следующим утром было не самым приятным. Открыть глаза, даже в приглушенном свете занавешенной комнаты, удалось с трудом, а когда, оглядевшись, я обнаружил себя в совершенно незнакомой спальне, мысли мои окончательно спутались. Язык присох к глотке, и даже в лежачем положении ощущалась слабость в руках и ногах. Сообразив по меблировке, что это гостиница, я схватился за шнурок колокольчика. Тотчас же в дверь постучали.

И без всяких приглашений в комнату вошел Холмс с чашкой кофе на подносе.

– О Ватсон! – воскликнул он. – Позвольте пожелать вам доброго утра!

Я еле-еле собрался с силами, чтобы ответить:

– Холмс, где, ради Бога, мы находимся?

– Вы уже забыли события прошлой ночи, Ватсон? Мы в «Герцоге Кларенсском», старой респектабельной гостинице в Солсбери, куда вас доставили после приключений на площадке машиниста.

На меня нахлынули воспоминания, вызывая невольную дрожь. Я наконец дотянулся до чашки, и глоток крепкого сладкого кофе тотчас освежил мою память.

– Вы в состоянии спуститься к завтраку? – спросил Холмс. – Стол уже накрыт в гостиной по соседству, и, если это вас не обременит, я бы хотел пригласить Рэдли составить нам компанию. Вы оба имеете право на некоторые разъяснения по поводу прошлой ночи, а бедняга Рэдли, по словам слуги, дожидается в гостиной на первом этаже с тех самых пор, как только открылись двери отеля.

Несмотря на слабость, мне очень хотелось услышать, к каким выводам пришел мой друг.

– Через пятнадцать минут, Холмс, я присоединюсь к вам с Рэдли.

Сказалась старая привычка к «кочевой» жизни: не прошло и пятнадцати минут, как я вошел в гостиную. Рэдли при моем появлении озабоченно вскочил:

– Доктор Ватсон! Как вы себя чувствуете?

– Теперь я способен передвигаться и разговаривать, что, мне кажется, является улучшением по сравнению с прошлой ночью. А как бригада?

– Я был в больнице сегодня утром. Оба пришли в сознание, но ни один не может объяснить, что на них нашло прошлой ночью на площадке. Доктора предписывают им полный покой до окончательного выздоровления.

Холмс предложил нам кофе, а когда мы уселись, начал свой рассказ:

– Я уже говорил вам, мистер Рэдли, в Тэмпл-Коумбе, что сделал определенные открытия. На той стадии я обнаружил, что леди по имени Эйлин Нигл была на борту «Нью-Йорка» и сошла на берег в Плимуте. Плимутский поезд следовал до Ватерлоо, а из некоего источника нам известно, что срочное дело, которое можно охарактеризовать как «государственное», у нее было в Лондоне. Списки погибших и уцелевших в катастрофе, предоставленные компанией, показывают, что ее, по всей видимости, в поезде не было. Место этой леди, вероятно, занял некий Джонатан Я. Сэмуэль, имя которого почти наверняка было настоящим, но по единственному названному им адресу – в отеле – ваши агенты его не нашли.

– А разве эти двое имеют какое-то отношение к крушению?

– Весьма вероятно, что никакого, хотя я уверен в обратном. Однако этот инцидент относится к разряду так называемых «государственных дел», поэтому сейчас я не имею возможности в деталях изложить вам мои подозрения. Тем не менее довольно точно можно обрисовать, как произошла трагедия, при условии, что эта информация останется между нами до тех самых пор, пока я не сочту нужным ее обнародовать.

Рэдли заметно напрягся.

– Мистер Холмс, – произнес он, – мне кажется, вы требуете слишком. Я уже говорил, как важно разрешение этой загадки для меня и моих компаньонов. Как вы можете просить меня держать в секрете ваши открытия?

– Мистер Рэдли, то, что я обнаружил, не оставляет на Лондонской юго-западной компании ни грана вины. Но в этом деле, по всей видимости, затронуты национальные интересы. До тех пор пока я не избавлюсь от всяческих сомнений на сей счет, мне придется просить вас хранить молчание, даже для ваших коллег.

– В таком случае, мистер Холмс, мне придется смириться.

– Спасибо, – кивнул Холмс. – Итак, господа, надеюсь вы помните, что я еще в самом начале утверждал, что не являюсь экспертом в железнодорожных делах. Как выяснилось из криминальных хроник, случаев умышленного столкновения поездов в Британии не было, весьма сомнительно также, чтобы сие могло случиться дважды в течение трех месяцев. Тем не менее показания сигнальщика Дэя в Грэнтэме и странная история с гудками навели меня на мысль о том, что могло случиться, чтобы крушение было результатом преступления.

– И все подтвердилось? – не выдержал Рэдли, но Холмс не обратил внимания на его вопрос.

– Прошлой ночью я поставил эксперимент в надежде, что обнаружу какую-либо более очевидную причину. В результате же случайно эксперимент выявил не только тот факт, что плимутский поезд умышленно пустили под откос, но и способ, каким это было сделано.

– И как же?! – хором спросили мы с Рэдли.

– Посредством хитроумного изобретения маньяка – вот этого! – воскликнул Холмс и вытащил из кармана конверт. Открыв его, он вытряхнул оттуда несколько комочков темно-коричневого смолистого вещества.

Мы с Рэдли пристально разглядывали темные кусочки, а Холмс тем временем продолжал:

– Когда поезд покидал Тэмпл-Коумб 30 июня, его вели трезвые, здоровые и опытные люди. Но прежде чем он достиг Солсбери, с ними случилось что-то такое, в результате чего они превратились в сомнамбул. Оба не заметили, что подъезжают к Солсбери, или не смогли правильно отреагировать на то, что заметили. Однако не могли же они оба заснуть? Кроме того, нам достоверно известно, что по крайней мере один из них бодрствовал до самого конца, до ужасной развязки этой коллизии.

– Откуда же мы это знаем? – осведомился я.

– Гудок, Ватсон! Когда они на всех парах ворвались в Солсбери, или Роббинс или Гэдд потянул ручку гудка – последняя попытка предупредить тех, кто впереди. Другими словами, между Тэмпл-Коумбом и Солсбери с ними что-то случилось, и они уже не осознавали, что происходит. Правда, один из них все-таки сообразил, что катастрофы не избежать, и послал последнее предупреждение.

– В таком случае, они находились под воздействием наркотиков! – воскликнул я, глядя на комочки перед моими глазами и вспоминая собственные переживания прошлой ночи.

– Гениально, Ватсон! Да, машинист Роббинс и кочегар Гэдд были приведены в состояние полнейшего отупения мощными опиатами.

– Как же их подсунули?! – удивился Рэдли. – Ведь если бы вместе с пищей или водой, вряд ли удалось бы так точно рассчитать время?

– Этого вещества и не было ни в пище, ни в питье, впрочем, не было и необходимости, строго выдерживать временной интервал точно в какой-то момент времени. Намерение маньяка заключалось в том, чтобы плимутский поезд не доехал до Лондона той ночью. Он знал, как вы понимаете, что скорый поезд, управляемый невменяемыми машинистом и кочегаром, неизбежно потерпит крушение где-то по дороге.

– Так каким же образом к ним это попало? – спросил я.

– Я соскоблил эту «грязь» с поверхности топки прошлой ночью. Похоже, пока четыреста двадцать первый стоял в Тэмпл-Коумбе 30 июня, кто-то вымазал дверцу топки краской, перемешанной с неким смолистым опиатом. Паровоз набирал скорость на пути от Тэмпл-Коумба к Солсбери, пары этой смеси благодаря тяге просачивались из топки в кабину машиниста, а Роббинс и Гэдд вдыхали их. Как и наша бригада прошлой ночью, они впали в сонную одурь, бросив своего стального коня на произвол судьбы, что и привело его к гибели.

– Кошмар! – ужаснулся Рэдли. – Но почему это повторилось прошлой ночью?

– Потому что наркосмола еще не полностью испарилась и потому что малая скорость локомотива привела к уменьшению тяги и к тому, что ослабленные пары наркотика с большей легкостью концентрировались в кабине. Ни Ватсон, ни я, высунувшись наружу, не подверглись воздействию. Правда, Ватсон, повернувшись, надышался-таки отравленного дыма, я же был защищен шарфом, которым ранее замотал лицо от ветра. Как я уже говорил, господа, прошлой ночью чуть не разыгралась еще одна трагедия, потому что я вопреки самому себе теоретизировал, опережая факты и утверждая, что преступление в этом случае не является объяснением.

– Кто способен на такое, Холмс, и почему? – изумился я.

– Чтобы установить имя преступника, я предлагаю мистеру Рэдли обратиться в местную полицию, дабы выяснить, вместе с хозяйкой нашей гостиницы в Тэмпл-Коумбе, какого числа к ней явился тот астроном. Если это, как я полагаю, произошло 30 июня, то наиболее точное описание этого человека и есть то, что нам нужно. На вопрос «почему» отвечу лишь то, что безумную бойню устроили ради того, чтобы задержать плимутский экспресс. Поскольку доктор Ватсон отдохнул и, похоже, полностью пришел в себя, мы с ним отправимся в Лондон в надежде получить более развернутый ответ.

8

РАЗВЕРНУТЫЙ ОТВЕТ

По случаю отпуска я запер свой дом в Кенсингтоне, распустив на отдых немногочисленных домочадцев. Поэтому штаб-квартиру мы с Холмсом устроили в гостинице, неподалеку от вокзала Ватерлоо. По приезде вечером того же дня мы отправились отсюда на Пэл-Мэл в клуб «Диоген».

Я уже где-то приводил описание этого самого необычного в Лондоне клуба, отличающегося суровым и непреложным правилом, согласно которому в его стенах нельзя ни с кем разговаривать. Старший брат моего друга, Майкрофт Холмс, будучи одним из основателей клуба, теперь ежевечерне наслаждался привилегией, которую он и его коллеги себе создали. О самом Майкрофте я толком ничего не знал и основывался только на том, что мне говорил Холмс, – брат его якобы занимает очень высокий пост; во всяком случае, Шерлок утверждал, что полномочия и сфера влияния Майкрофта столь велики, что при определенных обстоятельствах он, по сути дела, и играет роль правительства. Я, правда, не припоминаю, чтобы когда-нибудь встречал его имя в газетах. То, что такой облеченный властью человек неизвестен широкой публике, свидетельствует не только об осторожности, с которой в этой стране обращаются с государственными делами, но также и о его собственном «модус вивенди». Он жил в апартаментах на Пэл-Мэл, в двух шагах от своего любимого клуба, а его рабочий стол находился в Сент-Джеймсском дворце[2], немногим дальше. Между этими тремя пунктами он перемещался с постоянством планеты, движущейся по своей орбите, и только чудовищное потрясение могло сбить его с курса. Холмс утверждал, что Майкрофт в интеллектуальном отношении намного превосходит его самого, а скрытое от посторонних глаз существование брата продиктовано только леностью.

Швейцар клуба «Диоген» провел нас в комнату для гостей, единственную во всем помещении комнату, где разрешено разговаривать, и мы застыли у окна, выходящего на Пэл-Мэл, в ожидании Майкрофта. Наконец дверь распахнулась и на пороге возникла высокая и плотная фигура. Несмотря на комплекцию, лицо его сохраняло некую резкость и тонкость черт младшего брата, но глаза были тусклыми, водянисто-серыми, совершенно лишенными силы и глубины глаз моего Друга.

– Добрый день, Шерлок, доктор Ватсон. Это всего лишь светский визит, или же ваше появление следует расценивать как «готовность к бою»?

– Уволь нас от своих шуточек, брат, – сказал Холмс, в то время как мы с Майкрофтом обменялись рукопожатием. – Ты прекрасно знаешь, что нас сюда привело.

– Догадываюсь, – откликнулся Майкрофт, доставая из кармана табакерку из черепахового панциря, – что после первой попытки отказаться ты не выдержал натиска моего друга Борроукли и согласился расследовать это дело с ночными экспрессами, которое так беспокоит его и все руководство компаний. Я прав?

– Конечно, – подтвердил Холмс.

– И каковы же твои успехи в разгадывании этой маленькой тайны? – поинтересовался Майкрофт, вдыхая аромат табака.

– Если ты подразумеваешь причины катастрофы плимутского экспресса, то я могу кое-что поведать. Однако, что касается личности преступника и мотивов его действий, я пока пребываю в полном неведении. Именно поэтому я и хочу с тобой проконсультироваться.

– Со мной?! – изумился Майкрофт, прикрыв нос большим красным платком. – С чего ты взял, что я могу быть тебе полезен?

– Сие препирательство недостойно нас обоих, – отрезал Холмс. – Мы слишком похожи по типу мышления, чтобы продолжать в том же духе. Именно ты послал ко мне Борроукли и его коллег. Более того, могу добавить, зная, что я вряд ли соглашусь принять участие, ты снабдил Борроукли своей запиской, тщательно составленной таким образом, чтобы она ни о чем не говорила Борроукли и в то же время ясно давала мне понять, что твое ведомство заинтересовано в этом деле. Разве это не так?

– И все-таки, Шерлок, – продолжил Майкрофт, пряча и табакерку, и носовой платок, – как ни прискорбны аварии на железной дороге, они не являются прерогативой моего ведомства. Я бы предположил, что это больше касается департамента торговли или, например, почтово-телеграфного управления.

Холмс схватил свою шляпу и сделал шаг к двери.

– В таком случае, ты не возражаешь, если я разрешу Юго-западной железнодорожной компании огласить мое заключение относительно плимутского экспресса?

Майкрофт шагнул ему навстречу:

– Не стоит так горячиться, брат! Посмотрим, возможно, я и помогу, но сначала поведай мне, что же ты обнаружил.

Мы сели, и Холмс изложил свою версию относительно крушения поезда. Правда, не упомянул о двух пропавших пассажирах. Майкрофт на протяжении всего рассказа не проронил ни слова.

– Итак, ты убедился, что катастрофа подстроена, и налицо состав преступления. Чем же я все-таки могу помочь? – спросил он наконец.

– В первую очередь раскрой взаимосвязь между правительством Его Величества и этим делом, не забыв упомянуть о себе.

– Вряд ли я вправе сделать это, – задумчиво ответил Майкрофт. – Не секрет, что по не зависящим от меня обстоятельствам мне стало известно нечто важное. Но эта тайна не только моя.

– Что ж, – обронил Холмс, – в прошлом ты был готов доверять Ватсону и мне свои собственные и чужие секреты. О какой же тайне идет речь, что теперь ты нам не доверяешь?

Майкрофт поднес руки к лицу и стал их разглядывать. После некоторой паузы он сказал:

– Речь идет о весьма деликатных международных переговорах, причем столь важных, что об этом знают всего несколько человек. Не будет преувеличением сказать, что от результата переговоров зависит мир в Европе, а может быть, и во всем мире.

Холмс вознамерился что-то сказать, но Майкрофт предостерегающе поднял руку:

– Впрочем, причина моего молчания в другом. Я никогда ни в малейшей степени не сомневался в вашем благоразумии и доброй воле, но я весьма озабочен вашей безопасностью. Вы видели, как легко и небрежно наши враги убирают десятки людей. Почему бы им столь же бестрепетно не расправиться с единицами, которые станут у них на пути? Хуже того, неизвестно, что они предпримут в отношении вас, полагая, что вы относитесь к числу посвященных?

– Ладно, Майкрофт, ты достаточно меня знаешь, чтобы понять, что, взявшись за расследование, я всегда довожу его до конца. Опасность никогда не отпугивала меня от продолжения поисков. Не вдаваясь в подробности переговоров, о которых шла речь, дай мне по крайней мере знать, кто наш враг!

Майкрофт рассмеялся:

– Имя маньяка, который уничтожил плимутский экспресс, мне неизвестно, но у меня нет ни малейших сомнений насчет его хозяев. Они обосновались совсем неподалеку – в Карлтон-Хаус-террас, если быть точным.

Я замер от удивления:

– Германское посольство? Вероятно…

– Именно так, Ватсон. Теперь у меня нет сомнений, что плимутский экспресс был пущен под откос по распоряжению разведывательной службы Его Императорского Величества кайзера Вильгельма II, или, как называют его приближенные, «Всевышнего».

– Но ведь мы не воюем и не собираемся воевать с Германией! – воскликнул я.

– Наш мир с Германией, – пояснил Майкрофт Холмс, – поддерживается лишь посредством целого комплекса весьма деликатных маневров, которые не позволяют кайзеру начать войну.

– Да ведь он – племянник короля Эдуарда, его мать британской королевской крови! – возразил я.

– Верно, доктор, верно, и пока его бабка была жива, он не представлял никакой угрозы. Возможно, если бы его матушка не скончалась вслед за королевой, с ним бы и до сих пор не было особых проблем. Однако в последние пять лет он с огромным энтузиазмом взялся за строительство военных кораблей. Его раздражают могущество нашей империи и сила нашего флота. Разве не сказано Рейли: «Кто господствует на море, тот господствует в торговле; кто господствует в мировой торговле, тот распоряжается богатством мира…»?

– «…и в конечном итоге самим миром», – закончил Холмс. – Надеюсь, однако, его амбиции не столь велики?

– Как знать, – ответил Майкрофт. – Он рассказывает королю Эдуарду, как он горд, что в нем течет кровь нашей королевской семьи, а дома всячески поносит короля и обвиняет в том, что тот строит планы окружения и уничтожения Германии. Ему нужен флот, превосходящий наш, империя, могущественнее нашей, и господство на рынках. Вместе со своими генералами он без конца строит планы, замышляя то, что они называют «Der Tag», то есть День. День, когда Германия начнет борьбу за свои интересы, за все, что, как там считают, принадлежит ей по праву.

– Означает ли наш союз с французами, что его мечты неосуществимы? – спросил я.

– Еще два года назад кайзер не сомневался, что между Британией и Францией такая давняя вражда, что если он нападет на Францию или ее союзника Россию, Британия не станет вмешиваться. Именно поэтому король приложил столько усилий к заключению «Entente Cordiale». Этот союз вывел из себя Его Императорское Величество. В прошлом году в Танжере он бросил вызов Франции, в результате мы уже были на грани войны. Упомянутые мной переговоры являются попыткой достигнуть ряда соглашений, которые даже «Всевышнему» дадут понять, что его амбиции непомерны и попытка развязать войну в Европе приведет к уничтожению Германии.

– Союз с Россией, как это ни странно, был бы весьма логичным для нас, – заметил Холмс, – но твой эмиссар следовал из Соединенных Штатов, а не из России.

– Мой эмиссар! – воскликнул Майкрофт. – Поистине, мой дорогой брат, я тебя недооценивал! Откуда ты знаешь?

Холмс лукаво улыбнулся:

– Поскольку к происшествию с плимутским поездом ты считал причастной германскую разведку, тебе пришлось использовать Борроукли и Джессона, чтобы привлечь меня. Видимо, таким образом ты пытался подтвердить свою версию и спасти себя и свое ведомство от прямого вмешательства. Плимутский поезд пострадал, насколько тебе известно, потому что якобы вез эмиссара из Соединенных Штатов, который спешил на встречу с тобой. Вряд ли переговоры с царем велись на другом берегу Атлантики. Уж не собираешься ли ты случайно спасать мир в Европе, уговорив американских кузенов отказаться от своей исторической позиции невмешательства в европейские дела?

Водянистые глаза Майкрофта надолго задержались на лице брата.

– Я вижу, ты с головой ушел в это дело, Шерлок. Не знаю, как ты обнаружил присутствие моего эмиссара в том поезде, но эти сведения не должны предаваться огласке, иначе все усилия Его Величества окажутся тщетны. Надеюсь, ты никому не сообщал о своих открытиях?

– Я объяснил, не раскрыв причин, Рэдли из Юго-западной железнодорожной компании, как произошла катастрофа, и наложил запрет на любое разглашение тайны, даже его партнерам по компании до специального на то моего разрешения.

– Прекрасно! Но ради твоего же блага настоятельно прошу теперь оставить эту проблему мне. Дело очень опасное, Шерлок!

– Я уже мерился силами с агентами «Всевышнего», Майкрофт!

– Да, брат, конечно, но на этот раз мы имеем дело не с мелкой сошкой вроде Оберштейна, занимающегося пустяками. Здесь мы боремся против их лучших и смертельно опасных агентов, которые вмешиваются в самый механизм мира на земле.

– Ты забыл, Майкрофт, что меня наняли твои друзья из железнодорожных компаний, чтобы отыскать причину трагедий. Таким образом, работа не закончена, не говоря уже о том, что самый смертоносный маньяк в Британии остается безнаказанным. Поможешь ты нам или нет, но мы с Ватсоном обязательно продолжим расследование. Выясним теперь все про эдинбургский почтовый.

– Ты же знаешь уже, как это произошло в Солсбери, стоит ли копать в Грэнтэме? – спросил Майкрофт.

– Придется, поскольку ты не сможешь убедить меня, что у германской разведывательной службы не было причин связываться с эдинбургским поездом, – сказал Холмс, вставая.

В комнате воцарилась тишина, Холмс набычившись смотрел на брата. И в конце концов нарушил молчание.

– Пойдем, Ватсон, – бросил он. – Кажется, эта бочка уже пуста.

Майкрофт вскочил на ноги, причем на удивление резво.

– Телеграмма! – воскликнул он. – Так вот каким образом вы обнаружили моего эмиссара!

Холмс засмеялся:

– От этой сидячей жизни ты теряешь остроту ума, брат. Да, кстати, не окажешь мне небольшую услугу?

– Если смогу, – отозвался Майкрофт.

– Твое ведомство имеет кое-какое влияние на главу почтового ведомства, а я бы очень хотел узнать некоторые подробности о телеграмме, посланной днем или вечером 30 июня – скорее всего из Плимута – в почтовое отделение в Тэмпл-Коумбе для доставки постояльцу местной деревенской гостиницы. Зная щепетильность управления почтовой службы и честность общественных служащих, я не стал докучать расспросами тамошнему почтмейстеру.

9

ИСЧЕЗНУВШИЙ ГОСПОДИН

На следующий день мы с Холмсом остановились в гостинице Грэнтэма, где Холмс в очередной раз постарался тщательно подготовиться к нашим изысканиям. Борроукли снабдил нас документами своей компании, касающимися катастрофы в Грэнтэме, а также крупномасштабными картами железнодорожных путей и схемами станций. Поздним утром Холмс получил две телеграммы и со смехом передал мне. Первая, из Гринвичской обсерватории, гласила:

НИКАКОГО ЗНАЧИТЕЛЬНОГО ЛУННОГО ИЛИ АСТРОНОМИЧЕСКОГО ЯВЛЕНИЯ ВИДИМОГО В СОМЕРСЕТЕ НА 30 ИЮНЯ 1 ИЮЛЯ НЕ ПРИХОДИТСЯ ТЧК СООБЩИТЕ ПРИЧИНУ ВАШЕГО ЗАПРОСА ТЧК

Вторая была от Майкрофта:

ПОЧТМЕЙСТЕР ТЭМПЛ-КОУМБА ПОДТВЕРЖДАЕТ ПОЛУЧЕНИЕ СЛЕДУЮЩЕГО ПОСЛАНИЯ ИЗ ПЛИМУТА 30 ИЮНЯ ДЛЯ МИЛЛЕРА ПОВТОРЯЮ МИЛЛЕРА В ТЭМПЛ-КОУМБЕ А ИМЕННО ЛУНА СЛЕДУЕТ НЕ ПОБЕРЕЖЬЕМ ТЧК ПОДГОТОВЬСЯ К ЗАТМЕНИЮ НА ТВОЕМ УЧАСТКЕ ТЧК ПОДПИСЬ Z ПОВТОРЯЮ Z ТЧК НАДЕЮСЬ ЭТО ПОМОЖЕТ – М

– По всей видимости, наш астроном-экспериментатор был обманщиком, – заключил Холмс, когда я прочел обе телеграммы.

– Как вы и полагали, Холмс, – заметил я.

– Как я предполагал, Ватсон, – поправил Холмс. – Можно теоретизировать, если это не противоречит фактам, которые нам известны, но неразумно заходить слишком далеко без уточнения этих фактов. Мои знания астрономии, как вы публично заметили, ограниченны, но, думаю, мы можем положиться на заключение экспертов в Гринвиче. Сожалею, но, видимо, нам придется оставить их в неведении по поводу причины запроса не только из-за моего брата, но также потому, что они, вероятно, не поверят нашим объяснениям.

– А вторая телеграмма? – спросил я.

– Только подтверждает первую. Так называемый астроном на самом деле был германским агентом, который, находясь в Темпл-Коумбе, должен был получить информацию от сообщника в Плимуте относительно эмиссара Майкрофта. Послание облекалось в достаточно научную форму, чтобы сбить с толку телеграфных работников; далее следовало не допустить прибытия плимутского поезда в Лондон той же ночью. Теперь нам надо подождать и посмотреть, что за информация придет из Тэмпл-Коумба, прежде чем мы отправимся в Питерборо.

В полдень появился Рэдли, только что с вокзала Ватерлоо, и за ленчем изложил результаты розысков в Тэмпл-Коумбе.

– Похоже, астроном, который значится как Миллер, прибыл из Лондона во второй половине дня. Носильщик, который помог господину с багажом какой-то необычной формы, в том числе с длинным, кожаным тубусом, называет это время. Говорит, пассажир сошел с поезда со стороны Лондона.

– Нельзя ли как-нибудь уточнить? – поинтересовался Холмс.

– Я лично проверил использованные билеты пассажиров, сошедших в тот день в Тэмпл-Коумбе. Всего лишь три от Ватерлоо. Я сверил номера серий, и оказалось, что два из них выданы как раз в такое время, чтобы их владельцы могли оказаться в Тэмпл-Коумбе в полдень. Да еще, контролер в Сомерсете также припомнил человека с лондонского поезда с необычным багажом: он расспрашивал его о гостинице.

– Великолепно! – воскликнул Холмс. – Рэдли, вы поработали на славу! Итак, вдобавок к моему хозяину гостиницы и его жене, этого человека видели еще носильщик и контролер. Они могут его описать? Каков он был собой?

– Тут-то как раз собака и зарыта, мистер Холмс, – ответил Рэдли. – Все они описывают одного и того же человека среднего роста и сложения, одетого слишком шикарно для сельской местности – в светлый костюм и широкополую соломенную шляпу. Правда, относительно цвета его глаз сведения разноречивы, зато все в один голос твердят, что волосы этого человека были неопределенного цвета и носил он бакенбарды.

– Которые, конечно, могли быть фальшивыми, – закончил за него Холмс, – и мы остаемся при неопределенном цвете, среднем росте и комплекции. Немногого стоит! Каковы особенности речи? Акцент, например?

– Все они утверждают, что он разговаривал «как джентльмен», и акцент, я уверен, они бы заметили. Люди, живущие в сельской местности, очень наблюдательны.

Наконец Рэдли ушел, и я вернулся к теме нашего разговора:

– Послушайте, Холмс, если этот так называемый астроном и был тот самый маньяк, который пустил под откос плимутский поезд, то отсутствие акцента у него очень настораживает!

– Отчего же, мой дорогой Ватсон? Ведь это только в рассказах Секстона Блэйка все иностранные шпионы говорят с явным акцентом.

– Холмс, конечно, найдутся такие граждане, чья верность покупается, а порочность побуждает их служить другому народу, но ни один британец не способен на подобное преступление!

Сыщик искренне рассмеялся.

– Старый добрый друг Ватсон! – воскликнул он. – Как только мы вернемся в Фулворт, обязательно прочтите мои общие тетради. Там вы найдете заметки о самых ужасных преступлениях, совершенных обыкновенными британскими мужчинами и женщинами. Мэри Арнольд, женщина-монстр, которая ослепила своего ребенка с помощью живых жуков, помещенных под скорлупки грецкого ореха и привязанных поверх его глаз; Палмер, ваш деревенский коллега, который разделял вашу страсть к ипподрому и обеспечивал свое увлечение за счет того, что отравлял друзей; миссис Коттен, йоркширская убийца; чудовищные Барк и Хэар со своим другом Кнохом, еще одним доктором, Ватсон. Список бесконечен, старина. В нашей стране, как и в любой другой, нет ни одного преступления, которое характеризовало бы какую-то определенную нацию.

– И все же с трудом верится, что это британец.

– Посмотрим, Ватсон, посмотрим. В настоящее время мы знаем только, что он – без особых примет и увлекается астрономией.

– Так вы считаете, что он и вправду астроном?

– Было бы удивительно, если бы он им не был, – ответил Холмс. – Ведь астрономический телескоп – весьма странное приспособление, чтобы обставить выдуманную роль, если только у вас его случайно нет. Теперь давайте-ка проследуем до вокзала и поищем следы мистера Миллера в Питерборо.

В полдень мы отправились в Питерборо, и Холмс тотчас прямо в гостинице начал свои изыскания. Он объяснялся с управляющим в развернутой академической манере.

– Мне очень хотелось бы услышать что-нибудь о своем близком друге мистере Миллере. Он тоже увлекается астрономией и приезжал сюда со своим снаряжением, чтобы здесь пронаблюдать транзит Венеры. Я с таким нетерпением ожидал его сообщения – у меня просто не нашлось свободного времени для самостоятельного наблюдения, – но он не прислал ни слова. Мне стало известно, что он отправился тогда в Шотландию. Я очень беспокоюсь, не попал ли он случайно в эту ужасную железнодорожную аварию – до сих пор от него ни весточки, понимаете.

Управляющий был само терпение, но в конце концов ему удалось прервать словесный поток великого сыщика.

– Уверен, сэр, с вашим другом ничего не случилось, но как, по вашему мнению, я могу вам помочь?

– Может быть, он случайно останавливался в этом отеле? Если вы видели его здесь после катастрофы, значит, он не пострадал. Это так не похоже на него – бесконечно долго молчать.

Управляющему оставалось только со всей готовностью напрячься и припомнить «мистера Миллера» с его телескопом, однако безрезультатно. От администратора тоже не было толку, правда, он назвал нам все наиболее вероятные места, где стоило продолжить наши поиски. Остаток вечера ушел на посещение их одного за другим, и в каждом Холмс повторял свое представление. Мы побывали в четырех, и уже совсем приуныли, когда наша настойчивость наконец принесла плоды. Хозяйка тихой гостиницы для коммивояжеров припомнила нашего астронома. Оказывается, вечером он ушел вместе со своим снаряжением и вернулся очень поздно. Поднявшись на следующее утро, он заявил, что удовлетворен экспериментом, и после завтрака отбыл обратно в Лондон. В подтверждение ее рассказа в регистрационной книге за 19 сентября оказалась запись: «Фрэнсис Миллер, Лондон, Аппер-Скадейл-стрит, 19а».

Мой друг сердечно поблагодарил добрую леди, и мы вернулись в отель. Прежде чем улечься спать, я спросил Холмса:

– Теперь у вас уже есть подтверждение присутствия загадочного астронома, наверное, здесь нет необходимости в дальнейшем расследовании?

– Полагаете так, Ватсон? – откликнулся он. – Вы что, забыли как мой брат пытался уговорить меня оставить наши изыскания? Нет, Ватсон, все еще только начинается. Мы пока не имеем ни малейшего представления, почему наш астрономический маньяк напал на эдинбургский поезд.

Следующее утро мы провели на станции Питерборо, беседуя с теми, кто работал здесь в ту роковую ночь. Но очевидцы лишь подтвердили информацию, полученную нами от руководства Большой северной железнодорожной компании. Мы так бы и ушли ни с чем, если бы Холмс не поинтересовался у носильщика:

– Никто из пассажиров не привлек вашего внимания чем-нибудь примечательным?

– Только один, сэр. Высокий господин из первого класса. Он прогуливался по платформе, пока поезд стоял здесь, – разминался, я думаю.

– Не могли бы вы описать его поточнее? – с интересом спросил Холмс.

– Он был высоким, как вы, сэр, ну, может быть, чуть выше, но намного солиднее. Можно сказать, полный. Он вышагивал взад-вперед и посматривал на часы, проверял, не опаздывает ли поезд, мне кажется. Больше я его не видел, находясь в хвосте у почтового вагона до самого отхода.

– Это, должно быть, был тот, кто встречал господина в автомобиле! – внезапно воскликнул какой-то мальчишка.

– Господина в автомобиле? – удивился Холмс. – А это кто такой?

– Простите, сэр, я работаю на телеграфе, и как раз был в конторе, когда услышал шум автомобильного двигателя. Ну я и выбежал посмотреть.

Большой «мерседес» подъехал прямо ко входу, сэр. Он мчался как ветер, сэр, и я даже испугался, что он не сможет остановиться!

– Ты видел, кто находился внутри? – спросил Холмс.

– А как же, сэр! Там был шофер, сэр, но за очками и кепкой я так и не смог хорошенько его рассмотреть. Сидел и еще один господин, такой полный. У него что-то было с ногой, сэр, поскольку ему, похоже, было трудно вылезать из машины.

– Как он был одет?

– На нем был дорожный плащ, сэр, и большая широкополая шляпа.

– Ты видел его лицо?

– Нет, сэр, я разглядел только бороду и то, что он курил сигару. Он был без багажа и, выйдя из машины, тотчас махнул рукой шоферу и направился к кассам. Когда машина уехала, я вернулся на платформу и увидел их вместе – этого господина и того, о котором говорил носильщик. Высокий господин подсаживал собеседника в первый класс. Больше я ничего не видел – эдинбургский уехал сразу, как только они сели.

– Отлично! – радостно воскликнул Холмс и дал мальчишке монету. – Теперь, Ватсон, нам надо поговорить с контролером и удостовериться, что у господина в автомобиле, как его назвал наш юный друг, не было билета куда бы то ни было.

– Но у него должен был быть какой-нибудь билет! – с жаром возразил я.

– Напротив, Ватсон, чрезвычайно сомнительно, чтобы у этого господина был билет!

Выяснить так ничего и не удалось: контролера, который дежурил в ту ночь, мы не нашли и потому отправились в Грэнтэм.

Казалось, Холмс совершенно преобразился. Он мурлыкал себе под нос какие-то песенки и отказывался обсуждать дело, разглагольствуя вместо этого о мелькающих за окном сельских красотах. О, это настроение означало, что теперь мой старый друг глубоко вник в хитросплетения загадочной истории и ожидает лишь последующих событий.

На станции Грэнтэм мы разыскали сигнальщика Дэя; он подвел нас к южной сигнальной будке и описал машиниста Флитвуда и кочегара Тэлбота на площадке их обреченного на гибель локомотива.

– Они стояли по сторонам, – сказал он, – и прямо-таки прилипли к смотровым окошкам, как будто вообще не понимали, на каком свете находятся. А в следующий момент они уже пронеслись на станцию. Поезд с шумом и грохотом промчался мимо ночного дежурного Пайла, почтовых служащих, поджидавших его на платформе; почтальон Кокс был первым, кто заподозрил неладное. Мы в ужасе смотрели, как поезд мчит напролом, – продолжал он. – Локомотив выскочил со станции на красный свет, и в следующую минуту будто что-то взорвалось и все запылало.

Мы осмотрели место катастрофы, пространство под мостом, где потерявший управление поезд смел с лица земли парапет; на насыпь полетели пылающие обломки. Здесь безумец с телескопом добавил к своему адскому списку еще несколько душ.

Холмс настойчиво расспрашивал железнодорожных служащих о двух путешественниках, которых нам описали в Питерборо. Они остались в живых – какой-то носильщик припомнил, что в самый разгар сумятицы той кровавой ночи начальник станции приказал мальчику с телеграфа отвести в его контору двух джентльменов и позаботиться о них. Описание мальчика соответствовало внешности двух наших загадочных путешественников.

– Коротышка не вымолвил ни слова, сэр, – сказал он нам. – Я отвел господ в комнату начальника станции, и длинный попросил чаю. И еще он хотел имбирного печенья. Чай еще куда ни шло, но где я им возьму имбирное печенье? Так что я спросил у начальника станции, и он велел разбудить бакалейщика Робертса – почему-то было важно, чтобы эти господа получили то, что хотели. Я и пошел к бакалейщику. Он не слишком-то обрадовался, что его дергают в такое время, и еще он хотел знать, кто будет платить. Я сказал ему, что на станции только что произошла авария, но он не хотел давать мне печенье бесплатно. Уж таков он, сэр, все твердит о том, как либералы разграбили страну. Ну пришлось мне платить за имбирные орешки, сэр, но я все-таки доставил и отдал их тем двум господам, и правильно сделал – когда они уходили, длинный сунул мне аж целый соверен за мои хлопоты!

– И когда они ушли? – спросил Холмс.

– Примерно часа через два после крушения эдинбургского. Для них подогнали специальный поезд с другой стороны станции, и они уехали.

– Ха! – воскликнул Холмс. – Молодец, мой мальчик! – И дал пареньку еще один соверен. – Идемте, Ватсон. Мы, похоже, узнали здесь все, что нам нужно!

По пути в гостиницу я спросил моего друга о таинственных путешественниках.

– Ватсон! – воскликнул он. – У вас на руках все факты, но вы не можете сопоставить их друг с другом! Кто в этом деле такой же высокий, как я, но немного солиднее?

– Но… да ведь это же ваш брат Майкрофт! – изумился я. – Впрочем, вы же сами мне говорили, что он никогда не покинет свой кабинет, свои апартаменты и свой клуб без крайней необходимости. Неужели он один из этих людей с эдинбургского почтового?

– Ну а кто же еще? – спросил Холмс. – Случилось нечто такое, что даже мой вечно пребывающий в летаргии братец вынужден был спешно отправиться в Шотландию, встретившись по дороге со своим хозяином.

– Хозяином? – удивился я.

– Эдуардом VII, милостью Божьей королем Англии, императором Индии и Защитником Веры! «Мерседес» и имбирное печенье подтвердили мои догадки. Майкрофт делает совершенно неожиданный шаг: он спешно отправляется в Шотландию. Кто еще мог потребовать подобного от моего брата, как не король? В Питерборо загадочный пассажир прибывает на автомобиле, чтобы присоединиться к нему, и, несмотря на аварию, они продолжают свою поездку на специальном поезде. Что-то происходило в Шотландии такое, что вырвало их в спешке, одного из Лондона, другого из Сандринхэма.[3]

– В таком случае, мы отправляемся в Шотландию? – осведомился я.

– Вы превосходите самого себя, Ватсон. Итак, сегодня переночуем в этом исключительно скучном городишке, а завтра – в путь.

– Давненько я не бывал в Эдинбурге, – протянул я.

– И сейчас не доведется, – откликнулся Холмс, – ибо мы отправляемся в Абердин.

10

МЕТКИЙ СТРЕЛОК

Продолжительное путешествие на Север протекало достаточно приятно. Холмс был в ударе, отчасти, как я подозреваю, потому что ему удалось обнаружить факты, которые Майкрофт от него утаил. Он, конечно же, поминутно отпускал сардонические замечания по поводу таинственности, которой окружил себя брат, и его безуспешных попыток уговорить нас прекратить расследование, но по большей части просто болтал на разные небезынтересные темы.

В Абердине мы обосновались в простой, но уютной гостинице, недалеко от знаменитых городских доков. Холмс довел до сведения хозяина, что я литератор из лондонского журнала, а он – художник. Мы прибыли на побережье, дабы подготовить иллюстрированное эссе о рыбных промыслах в этом районе. Подобные роли не создавали особых проблем с переодеванием, и свой первый выход в город я ознаменовал малореспектабельным одеянием и кепкой. Холмс же предстал в вельветовом жакете и широком галстуке, без шляпы.

Общественные здания Абердина в основном построены из местного гранита, и, хотя в пасмурную погоду они выглядели несколько мрачновато, в ясном свете осеннего утра сверкали как жемчуг, искрясь на солнце частичками слюды. Холмса, однако, более всего интересовал морской порт, и вскоре мы уже достигли складских подсобных помещений. Улицы были запружены повозками, груженными бочками, и телегами с рыбой и колотым льдом.

Усиливающийся запах рыбы и замаячившие над крышами мачты и рангоуты подтверждали правильность выбранного направления, и мы наконец вышли на мощенный булыжником причал. Все здесь находилось в непрерывном движении, поскольку несколько судов только что вернулись с уловом. Крики моряков, разгружавших суда, мешались со странными протяжными звуками с другой стороны причала, где какой-то маленький человечек вел торги прямо с бочки, продавая рыбу и выкрикивая цены с захватывающей дух быстротой, используя такие жаргонные словечки, которые вряд ли я слышал прежде. Чуть поодаль, прямо на открытом воздухе, стояли крепко сколоченные столы, рядом с которыми группки молодых женщин орудовали чудовищными ножами, кромсая рыбу так, как будто от этого зависела их жизнь, и бросая куски в бочки с рассолом. Всюду была рыба и запах рыбы, а над всем этим кружились прожорливые чайки, взрывая пронзительными криками общий гул и внезапно резко пикируя, дабы подхватить лакомый кусочек из воды или с мостовой.

– Святый Боже! – выдавил я, когда мои глаза и уши справились с этой суматохой. – И вы полагаете, что в этом месте кто-нибудь хоть на секунду остановится, чтобы что-либо нам сообщить?

Мой компаньон хмыкнул.

– В настоящий момент эти добрые люди озабочены неотложным и очень важным делом: обеспечивают бесперебойное снабжение населения копченостями и солониной, – ответил он. – Нам же следует разыгрывать свои роли. Ты должен время от времени делать кое-какие пометки в блокноте, я же запечатлею несколько сценок, а между тем мы будем внимательно присматриваться ко всем иностранным судам. Позже, когда все наконец будет разгружено, продано и упаковано, мы отыщем нужных нам очевидцев.

Суматоха в конце концов улеглась, и в полдень большинство тех, кто работал утром, расположились в близлежащих тавернах, где мы со своим правильным английским и в приличных костюмах привлекли к себе всеобщее внимание. А после того как потратили еще и несколько шиллингов на виски, от друзей не было отбою. Холмс скромно демонстрировал свой альбом, который каким-то странным образом содержал несколько весьма достойных эскизов. Объясняя профессиональное любопытство к жизни обитателей порта, он подчеркивал свой особый интерес ко всему, что касается иностранных судов. Национальная гордость подвигла наших подвыпивших приятелей к перечислению многочисленных портов Северной Европы, чьи корабли посетили Абердин, а я, исполненный долга, строчил заметки.

Когда тема иссякла, Холмс невинно поинтересовался:

– А не видели ли вы когда-нибудь русских кораблей?

– Бывало, заходили сюда время от времени, – ответил некий бородач, – тральщики, лесовозы всех видов, но после того дела с подбитыми тральщиками стали обходить наш порт стороной!

Приятели его за столом зашумели и согласно закивали головами. Речь, видимо, шла о том инциденте, что-то около двух лет назад, когда царский флот, проходя через Северное море по пути в Японию обстрелял группу английских рыболовных судов в уверенности, что это японцы.

Мы до вечера исследовали городские доки и отыскали там практически все флаги Северной Европы, кроме российского. Вечером в гостинице Холмс, просмотрев мой список кораблей и портов их приписки, вдруг нетерпеливо отшвырнул записную книжку.

– Ватсон, – воскликнул он, – я по-прежнему уверен, что недавно здесь был русский корабль, и, может быть, он даже сейчас тут, хотя никто не видел такового. Я уверен, что нисколько не заблуждаюсь на сей счет!

День за днем мы вновь и вновь обходили причалы с альбомом и записной книжкой, запечатлевая все, что творится в доках, и разговаривая с рыбаками, с девушками, разделывающими рыбу, докерами и грузчиками, но не находили и следа русского корабля. Множество различных судов бывали в Абердине, начиная с тральщиков не больше баркаса и грязных пароходиков-угольщиков с Тайна[4] и кончая славными скандинавскими клипперами и большими барками под красными парусами с Темзы.

Мы уже около недели провели в городе, и вот в один прекрасный день наше внимание привлек высокий четырехмачтовый клиппер, на корме которого значилось, что он пришел из Исьорка с Ютландского полуострова. Холмс извлек бювар и карандаш и принялся за набросок. Через несколько мгновений высокий худой мужчина, похожий на викинга своими волосами и бородой, отделился от бортика у передних сходней и прошел на корму. Как только Холмс закончил рисовать и сунул альбом под мышку, мужчина приблизился к нам и вытащил изо рта раскуренную трубку.

– Извините, господа, – произнес он с безошибочно узнаваемым тягучим акцентом скандинава. – Вы были делать картинку нашего корабля, йа? Могу я, пожалуйста, увидеть ее?

– Конечно-конечно, – откликнулся Холмс приветливо и вновь открыл свой бювар, демонстрируя эскиз судна.

– Вы рисуете хорошо, йа! – одобрил моряк. – Но вам бы посмотреть на него, когда он в море, и тогда люди на берегу увидят, как он выглядит в штормовую погоду.

– Вы уже давно здесь? – спросил я.

– Пришли сегодня утром, – ответил он. – Мы сюда пустые, за грузом. Позавчера разгружаться в Стонхейвен.

– И вы возвращаетесь в Россию? – прикинулся простофилей Холмс.

– В Россию? Нет, нет, господа. Мы из Исьорк, в Дании. Вы думаете, мы русские, йа? – И он громко рассмеялся.

– Прошу извинить, – сказал Холмс, доставая свой табак и предлагая его собеседнику. – Я понял так, что русские корабли приходят в Абердин, и подумал, что у вас русский акцент.

– Нет, друзья мои, – сказал моряк. – Я добрый датчанин, как ваша королева, йа? А русские корабли, они не очень приходить после того, как стрелять в ваши траулеры. Но сегодня мы видели один.

– Правда? – удивился Холмс. – Здесь в порту?

– Не здесь, – ответил наш приятель, посасывая трубку. – Этим утром, прямо перед восходом, мы бывать к югу, идем из Стонхейвен выходим далеко в море поймать бриз, йа? Мы видеть русское судно, очень странное, шло в маленький порт к югу отсюда.

– Вы помните, в какой порт?

– Маленькой место вниз по берегу, – пожал плечами датчанин. – Я не могу сказать название, но там был странный пароходик с русским флагом. Вы хотите рисовать его, йа?

– Мне бы очень хотелось нарисовать его! – с жаром воскликнул Холмс и горячо поблагодарил нашего осведомителя, вручив ему напоследок рисунок его корабля.

Мы зашагали прочь, и, как только скрылись из поля зрения моряка, Холмс с горящими глазами повернулся ко мне.

– Русское судно, шедшее в порт к югу отсюда – и только сегодня на рассвете! – воскликнул он. – Нельзя терять ни минуты! Нам нужна хорошая карта и экипаж!

Поспешно вооружившись картами и упаковав провиант, мы подготовились к отъезду. Подоспел нанятый экипаж, и не прошло и часа, как мы уже мчались прочь из Абердина вдоль южного побережья.

Наше путешествие на поезде показало, а карты подтвердили, что пятнадцать миль побережья, или около того, между Абердином и Стонхейвеном усеяны с небольшими промежутками маленькими рыбацкими деревушками. Все еще под масками писателя и художника мы теперь посещали каждую из них по очереди. Они походили одна на другую: небольшое скопление каменных домишек, в беспорядке разбросанных на вершине холма или сгрудившихся вокруг маленькой гавани, заполненной рыбацкими лодками и снаряжением, лежащим под открытым небом или под какой-либо крышей понадежнее. Меня так и подмывало расспросить Холмса, и я наконец решился узнать, что для нас означает русское судно.

– Это свидетельство двуличия моего дипломатичного братца! – воскликнул тот. – Майкрофт не желал открывать факт американских переговоров, пока я не поймал его за руку. Он отговаривал нас от Грэнтэмского дела, несмотря на то, что под угрозой была судьба самого короля. Другими словами, за этой поездкой Майкрофта с королем в Шотландию скрывается еще одна тайна. Самая естественная вещь для короля Эдуарда – переезжать из имения в Сандрихэме в резиденцию в Шотландии, но весьма необычно для него – путешествовать в сопровождении моего брата. Они ехали на встречу еще с одним эмиссаром, Ватсон, на этот раз эмиссаром царя, тихо проскользнувшим в Шотландию по Северному морю!

– Уж не предлагаете ли вы вмешаться в эти переговоры? – озабоченно спросил я.

– Нет, Ватсон. Международные союзы – это забота Майкрофта. Я же уполномочен расследовать две железнодорожные катастрофы и отдать в руки правосудия безумного монстра, который уложил сорок человек из политических соображений. Отправляясь с вами на север, я собирался подкрепить свою уверенность относительно переговоров с русскими и использовать этот факт, дабы вытянуть подробности из своего брата. Необходимо всего лишь проверить тот факт, что русский эмиссар находился в Шотландии, когда эдинбургский почтовый сошел с рельсов. Однако удача опять нам улыбнулась и привела сюда посланника, и вы можете не сомневаться – что где бы ни был этот посланник, агенты «Всевышнего» отстают от него всего лишь на шаг!

Ближе к вечеру мы обнаружили предмет наших поисков. У причала неприметной рыбацкой деревушки высилась великолепная паровая яхта – голубая кровь среди беспородных рыбацких лодчонок, стоявших на приколе рядом. Из разговора с местными жителями выяснилось, что «гости» бросили якорь вчера утром, заявив о поломке мотора. Из команды почти никого не видели, за исключением юнца, который носил телеграммы на почту.

Вновь вооружившись блокнотом и бюваром, мы отправились на мол. На носу корабля, опершись руками о перила стоял приземистый темнобородый моряк. Он не обратил никакого внимания на наше появление, но когда Холмс открыл свой бювар и принялся рисовать, моряк нырнул в трюм и тут же возник вместе с парнишкой в бескозырке, тельняшке и сапогах. С минуту они переговаривались, понизив голоса, затем парнишка подошел к сходням, держа правую руку за спиной.

– Эй, господа! – крикнул он в нашу сторону. – Это частный корабль. Его нельзя рисовать! Пожалуйста, уходите! Не надо делать никаких рисунков!

– Но это очень красивое судно! – ответил Холмс. – Мы с другом просто залюбовались яхтой. Думаю, ничего страшного не произойдет, если я немного порисую?

– Это частный корабль! Его нельзя рисовать! – повторил мальчик и ступил на сходни. – Если вы не желаете подчиниться, мне придется вас заставить! – И он, вытащив из-за спины правую руку, пригрозил револьвером.

– Ну ладно, ладно, – заговорил Холмс примирительно. – Извините, что потревожили. – Он захлопнул бювар и повернулся. Мы двинулись по причалу в сторону деревенской гостиницы.

Выстрел все-таки застал нас врасплох. Из подмышки у Холмса выбило бювар, листки бумаги разметало по всему причалу. В растерянности я смотрел, как мальчик, а следом и моряк исчезли в трюме.

– Холмс! – закричал я. – Вы ранены?

– Что вы, Ватсон, – ответил он. – Выстрел был слишком хорош для этого!

Он остановился и с задумчивым видом стал собирать остатки зарисовок.

– Что за странная манера разговора у этого молодого человека! – пробормотал он.

11

ЗАСАДА В ВЕРЕСКОВЫХ ПУСТОШАХ

В гостинице мне потребовался целый бокал доброго шотландского виски, чтобы восстановить равновесие, однако Холмса, похоже, событие на причале ничуть не обеспокоило. Он договорился о ночлеге для нас обоих в комнате, окнами выходящей на корабельную стоянку, и после обеда попросил меня отправиться обратно в Абердин.

– Будьте добры, – обратился ко мне он, – скажите в отеле в Абердине, что наша миссия закончена, и мы возвращаемся в Лондон. Перед тем как вернуться, утром сделайте, пожалуйста, еще кое-что. Я не ожидал, что мы так быстро управимся, и, боюсь, не слишком хорошо подготовил снаряжение. В Абердине, полагаю, есть охотничьи магазины, неплохо бы взять там пару хороших полевых биноклей. Кроме того, у меня нет оружия; сомневаюсь, впрочем, что ваш старый «бульдог» при вас.

Действительно, выезжая в двухнедельный отпуск на побережье Суссекса, револьвер я с собой не прихватил.

– Тогда предлагаю вам добавить к списку покупок пару надежных пистолетов и две коробки бездымных патронов. Было бы неразумно, мне кажется, полностью игнорировать оценку противника, данную моим братом.

Я вернулся в деревню утром следующего дня и нашел Холмса в гостинице в обществе почтенного старого рыбака. Великий сыщик, угощая собеседника, с удовольствием выслушивал его воспоминания. Шерлок радостно приветствовал меня и представил своего нового приятеля.

– Мистер Маккензи рассказывает мне о своей совершенно замечательной жизни на море. Я объяснил ему, что мы с вами готовим журнальную статью о рыбных промыслах, и уверен, он даст вам богатый материал. Вы знаете, он сказал мне, что та прелестная яхта у причала – из России.

– Неужели? – спросил я, стараясь изобразить неподдельное удивление.

– О да, – буркнул он. – Из России, так точно. Моя сестрица держит почту и говорит, что стоило им появиться, как они только и делают что шлют телеграммы про свои моторы. Слали в Абердин и две – в посольство России в Лондоне. Кажется, хотят какую-то новую железку для своей машинерии, а поблизости не достать, вот и пришлось делать в Абердине!

Мистер Маккензи провел с нами целый день, предаваясь бесконечным воспоминаниям, я попутно делал свои заметки, а мой друг не спускал глаз с окна, что выходило на причал.

Стемнело, мы пообедали и довольно рано отправились в свою спальную комнату. Холмс потушил свечи, мы сели к окну и стали наблюдать за гаванью. Русская яхта тихо стояла у пристани, без единого признака жизни, не считая одинокого матроса на баке, который курил трубку. Около полуночи Холмс решил, что нам лучше отправиться в постель.

В течение трех дней наш распорядок не менялся. Мы съедали сытный шотландский завтрак, а затем поднимались на холмы. Там Холмс устроил что-то вроде наблюдательного пункта, хорошо замаскировав его вереском и мелким кустарником, откуда можно было наблюдать за гаванью без риска быть обнаруженными. Из этого укрытия мы по очереди следили за нашим объектом в течение всего дня при помощи полевого бинокля, который я привез из Абердина.

Каждый вечер мы возвращались в гостиницу, где Холмс потчевал словоохотливого Маккензи виски и отделял крупицы информации от всякого стариковского вздора. Результат не замедлил сказаться. Постукивая пальцем по своему огромному костлявому носу и низко склонившись к нам через стол, Маккензи однажды вечером сообщил нам последнюю сплетню, которую принес из конторы своей сестры.

– Ваши русы скоро отчалят, – выпалил он.

– Правда? – удивился Холмс. – А я думал, у них все еще проблемы.

– Ага, – подтвердил наш приятель. – Но теперь дело сделано. Два матроса и парень едут в Абердин с утречка взглянуть на готовую деталь.

– Мистер Маккензи, – глаза Холмса прямо-таки горели от восторга, – происходит ли в этих краях что-нибудь такое, чего бы вы не знали?

Лесть возымела желаемое действие, и последовали новые сведения.

– Из Абердина днем поступила телеграмма. Помню слово в слово: «если испытания успешны, можете отплыть в сорок восемь часов…» Да, именно так!

– Чудесно! – воскликнул Холмс и сменил тему разговора.

Позднее в нашей маленькой спальне Холмс с пылающим взором потирал руки от удовольствия:

– Итак, русские отбывают, и не в Абердин, надо думать! Ватсон, это наверняка выманит людей кайзера! Позаботьтесь зарядить оба пистолета!

Он разбудил меня на рассвете, засветив свечу и шепотом повторяя мое имя.

– Собирайтесь, – бросил он, когда я окончательно проснулся. – Мы должны исчезнуть, прежде чем они нас заметят!

Спешно одевшись, сунув в карманы револьверы, мы вышли из гостиницы по черной лестнице. Холмс оставил на столе в общей комнате несколько монет и записку, разъясняющую хозяйке, что некие непредвиденные журналистские дела требуют нашего отъезда в Стонхейвен первым утренним поездом.

– Если они собираются в Абердин, Холмс, то почему же мы собираемся в Стонхейвен? – поинтересовался я на полпути к железнодорожной станции в другой деревушке.

– Во-первых, как я уже отметил прошлой ночью, весьма сомнительно, чтобы Абердин был их местом назначения, и во-вторых, в настоящий момент мы собираемся не дальше железнодорожной станции, где станет ясно, какую пользу можно извлечь из этих замечательных карточек, которыми нас снабдила Лондонская юго-западная компания!

На крошечной железнодорожной станции предъявление особых проездных карточек лишний раз подтвердило рассказ Холмса, что мы являемся агентами компании, отвечающей за сохранность товаров при перевозке. С помощью этих карточек нам стал доступен не только комфорт поезда в Абердин, но и два комплекта униформы носильщиков, которые нам одолжили по просьбе Холмса.

Поезд вот-вот должен был подойти, и на платформе уже толпились люди, большинство которых составляли пассажиры третьего класса – рабочие из округи, правда, в конце концов объявилась и наша троица: мальчик с яхты, приземистый моряк, которого мы видели в первый день, и высокий представительный мужчина, тоже в мореходном одеянии. Черты лица его скрывала окладистая борода. Они с опаской поглядывали на своих попутчиков и держались в стороне, вполголоса о чем-то переговариваясь друг с другом.

Наконец поезд прибыл, троица быстро погрузилась в вагон третьего класса. Мы с Холмсом положили свои пальто и шляпы в дорожную корзину и теперь, переодетые носильщиками, втащили корзину в вагон охраны поезда, где Холмс опять предъявил наши подложные документы изумленным охранникам. Заунывный гудок и три тяжелых вздоха паровоза ознаменовали наше отбытие, и вот мы уже en route[5] в Абердин.

На каждой из станций, что прерывали нашу поездку, Холмс неустанно надевал фуражку носильщика и наблюдал из окна, не сошла ли группа русских. В Абердине станция оказалась запружена рабочими и товарами, и там было достаточно людно, чтобы, держась совсем рядом от объекта слежки, оставаться незамеченными. Русские, впрочем, со станции не ушли, а просто сменили платформу и сели в местный поезд, который уже готовился к отправлению.

– Так я и думал, Ватсон! – воскликнул Холмс, когда мы проскользнули в салон первого класса этого же поезда. – Их пункт назначения отнюдь не Абердин!

Поезд тронулся, и как только мы выехали за городскую черту, я понял, что мы едем вдоль левого берега реки Ди, которая берет начало в Кернгормских горах, около шестидесяти миль к западу от Абердина, и течет на восток, через всю Шотландию к Северному морю. Чем дальше на запад мы продвигались, тем веселее становился мой компаньон, ибо он, казалось, находил подтверждение каким-то своим невысказанным предположениям.

Мы не расставались с фуражками носильщиков, и на каждой станции я снова и снова продолжал слежку из-под блестящего козырька. Старания не пропали даром – в Боллотере компания наконец сошла. Мы с Холмсом через какое-то время разом спрыгнули с поезда и осторожно приблизились к калитке контролера, но беспокойство наше оказалось напрасным: к этому моменту русских уже и след простыл.

– Интересно, куда они подевались? – спросил я, внимательно озираясь по сторонам.

– Не осталось никаких сомнений, – как бы самому себе бросил Холмс. – Нам предстоит бодрящая прогулка, так что давайте-ка подкрепимся.

Мы набили карманы съестным в деревенском магазине, после чего Холмс уверенно устремился к западу от поселка. Спустя некоторое время сыщик и вовсе оставил дорогу и двинулся в холмы на юго-запад. Следуя за ним и продираясь сквозь вереск, я пытался восстановить перед своим умственным взором карту этой части Шотландии, но вспомнил лишь то, что территория, на которую мы вступили, полностью состояла из гористых заброшенных вересковых пустошей, изрезанных множеством маленьких ручьев и вздымающихся кое-где одинокими пиками.

Стоял поздний октябрь, и здесь, на севере, воздух был заметно холоднее, чем в Лондоне, несмотря на солнечный день. Тем не менее я уже изрядно вспотел, когда Холмс наконец объявил привал. Поскольку с утра у нас маковой росинки во рту не было, аппетит от прогулки только разыгрался и я с жадностью набросился на снедь, как только мы присели на вереск. Сыщик, впрочем, едва притронулся к пище, он все больше прикладывал к глазам бинокль, изучая расположенную поодаль долину, которую пересекала, насколько я различил, белая лента дороги.

После нескольких минут наблюдения он вскрикнул:

– Ага! Так я и думал! – И передал бинокль мне.

Взглянув через мощные окуляры, я увидел трех наших моряков, вышагивающих по отдаленной дороге.

– Ну, Ватсон, – с интересом спросил Холмс, – что вы об этом думаете?

– Только то, что они ушли далеко от моря и уж точно не за запчастями для мотора, – откликнулся я, возвращая бинокль.

– Да, уж наверняка, – подтвердил Холмс. – Они, видимо, собираются нанести визит мастеру по механизмам куда более деликатным и хрупким, чем оборудование их яхты. Смотрите! – Он ткнул пальцем и вновь передал мне бинокль. – Они уходят с дороги!

Они и впрямь свернули в сторону и, подобно нам, углубились в вересковые пустоши. Холмс вскочил на ноги, взглянул на солнце и резво устремился сквозь вереск, забирая чуть севернее уступов гор. Солнце осталось на юге, за горным хребтом, в тени которого мы и скрывались, в то время как вересковая пустошь с востока, куда устремились моряки, предстала под ярким солнечным светом как на ладони, и мы без труда отмечали каждое их движение.

Быстрым шагом мы вскоре добрались к восточной оконечности хребта, туда, где он навис над слиянием двух узких глубоких лощин, прорезанных бурлящим потоком. Холмы на той стороне были густо покрыты березовым мелколесьем и отдельно стоящими деревьями; кое-где на них еще трепетали потемневшие от холода листочки. Русские теперь находились к северо-востоку от нас, пересекая долину у основания хребта.

Холмс замер на месте, притаившись под маленькими дрожащими на ветру березками среди камней, и приставил к глазам бинокль. Я присел на корточки позади, с недоумением взирая, как он повернул окуляры в сторону слияния лощин и стал подробно, метр за метром, исследовать весь ландшафт.

– Это идеальное место! – пробормотал он. – Они должны быть где-то здесь!

– Кто, Холмс? – спросил я.

– Вот! Смотрите! – прошептал он вдруг, указывая на лесистый склон на противоположной стороне. – Вы не замечаете, Ватсон? Солнечные блики на стекле или металле. Здесь, чуть повыше этой группы камней!

Я вгляделся и внезапно увидел маленькие, но яркие пятна света там, под деревьями; видимо, солнечные лучи попали на какую-то блестящую поверхность.

– Что это, Холмс? – удивился я.

– Бинокль, наверное, или телескоп, – ответил он, направляя окуляры своего прибора в ту сторону. – О Боже! Винтовка с оптическим прицелом! Мы нашли их, Ватсон, мы нашли!

– Значит, русские попадут в ловушку! – Я наконец полностью оценил ситуацию. – Может быть, предупредить их, Холмс?

– Рано еще, мой друг, рано! Они вне опасности, пока не обогнут уступ и не появятся у реки. Давайте-ка используем это время. Надо продвинуться вниз по склону, чтобы не стать прекрасной мишенью для наших друзей под деревьями!

Мы ползли вниз по склону так быстро и с такой осторожностью, как только могли, используя каждый камень и каждое пятно тени для маскировки, пока Холмс, положив ладонь мне на руку, не скомандовал остановиться. Глубина лощины составляла ярдов пятьдесят, мы замерли с краю, пригнувшись, в тени огромного камня. Слева под нами появились моряки, шагавшие прямо к месту слияния двух долин.

Холмс посмотрел в бинокль на лесистый склон напротив и вынул из левого кармана свой пистолет.

– Возьмите оба пистолета, Ватсон, – без видимого волнения приказал он, – и, когда я скомандую, дайте четыре выстрела поверх вон той группы камней.

Я оперся о камень и направил оба пистолета туда, где прежде видел блики. Холмс не сводил бинокля с камней напротив, иногда, правда, отвлекаясь, чтобы взглянуть на продвижение русских. Днем потеплело, но я обливался холодным потом при одной только мысли о том, что невидимый враг притаился в укрытии за отдаленными деревьями и ждет, а внизу к нему приближаются ничего не подозревающие жертвы.

– Давайте, Ватсон! – шепнул Холмс, и я нажал на оба курка. Сквозь грохот донесся сухой треск винтовочных выстрелов и визг пуль, рикошетом отлетающих от камней у нас под ногами.

Высокий моряк, похоже, был ранен, но не упал, и все трое ринулись в укрытие среди камней вокруг речки. Холмс забрал у меня свой пистолет, мы тотчас скатились вниз по откосу, и вовремя, ибо смертельный шквал винтовочного огня обрушился на склон позади нас, и мы лишь чудом уцелели.

Спустившись на дно лощины, мы стали осторожно пробираться навстречу русским. Невидимки с винтовками вели теперь прямой огонь по камням, за которыми те притаились, то и дело свистели пули. Со своей новой позиции мы прекрасно видели, как блестели на солнце дула винтовок.

– Кажется, их четверо, Холмс! – крикнул я.

– Да, – откликнулся он, – и патронов в достатке! Давайте посмотрим, как объединить силы с русскими.

Мы продолжали ползти по направлению к морякам, пока до них не осталось что-то около шестидесяти ярдов. На этом пространстве никакого укрытия не было, и в конце концов нам пришлось рискнуть и сделать стремительный бросок прямо под пулями противника. Целые и невредимые, мы скатились в укрытие из больших камней, где спрятались русские.

Высокий сидел, откинувшись на камни, правая рука его висела на повязке из его же собственного шейного платка, а двое других залегли с пистолетами в руках, устремив взгляд на горный склон напротив.

Мальчик повернулся и приветствовал нас.

– Спасибо за предупреждение, – улыбнулся он, – но вам не следовало сюда приходить. Нам не выбраться из этой ловушки, я думаю.

– Может, оно и так, – согласился Холмс, – но у нас есть четыре пистолета. До сих пор им не удалось причинить нам большого вреда. Если они намерены расправиться с нами, им придется подойти поближе, и тогда мы наверняка неприятно удивим их. Твоя рука все так же тверда, как тогда, на причале?

Парнишка покраснел.

– Очень извиняюсь, – буркнул он. – Мы думали, вы наши враги. Кто же вы на самом деле?

– Два джентльмена, которые готовы стрелять в ту же сторону, что и вы, – ответил Холмс. – А теперь предлагаю тщательно осмотреть горный склон.

Где-то около часа мы лежали в камнях, и каждое наше движение вызывало очередные выстрелы с противоположного склона. Визг пуль напомнил мне пережитое лет тридцать назад, и я не мог надивиться на причуды судьбы, которая спасла меня от пули Иезаиля в горах Афганистана, чтобы заставить валяться на вересковой пустоши в Шотландии, уворачиваясь от пуль послушных служителей кайзера.

Через некоторое время картина, похоже, несколько изменилась. Я осторожно вгляделся в гущу деревьев, затем схватил Холмса за руку.

– Холмс, – воскликнул я, – теперь, похоже, стреляют только трое!

Холмс некоторое время прислушивался к выстрелам, потом осмотрел склон в бинокль.

– Вы совершенно правы, Ватсон, – подтвердил он и похлопал по плечу юного моряка.

– Ты видишь те заросли, примерно на полпути от них к реке? Как ты думаешь, сможешь туда попасть?

– Да, – кивнул мальчик, и, тщательно прицелившись, послал одиночный выстрел в указанном Холмсом направлении. В ответ раздался гортанный крик, и из зарослей вывалился какой-то человек. Шатаясь, он сделал несколько шагов к реке, а потом замертво упал на землю.

Холмс едва заметно улыбнулся.

– Кажется, у нас первый успех, – ободрил он. – Теперь посмотрим, как им удастся выкурить нас отсюда!

Потеря одного из своих, похоже, обескуражила приспешников кайзера, и огонь стал реже, но пока еще рано было покидать убежище. Вскоре стало ясно, что огневые точки сдвинулись и что каждый из наших врагов по отдельности пытается пробраться вниз по склону, чтобы приблизиться к нам. Я обратил внимание Холмса на сложившуюся ситуацию.

– Да, – согласился он, – но вряд ли они окажутся в пределах досягаемости наших пистолетов, не достигнув другого берега реки. Тогда, полагаю, скучать нам не придется!

Наши одиночные пистолетные выстрелы не могли остановить их продвижения по поросшему деревьями склону, и вскоре они уже оказались на самой опушке леса. Мы перезаряжали все имевшееся у нас оружие, готовясь к нападению с другой стороны реки, как вдруг услышали раскаты охотничьих двустволок.

Враги наши выскочили на открытое пространство, развернулись и стали поливать огнем заросли. В ответ раздалось несколько ружейных выстрелов, один из вояк упал, и тут как по команде из гущи леса высыпали какие-то люди, шесть человек с двустволками в руках.

Мы вряд ли успели осознать новый поворот событий, когда еще один немец упал, а единственный оставшийся в живых отбросил винтовку и поднял руки вверх. Мы осторожно поднялись на ноги, и уставились на странный отряд спасателей, что пришли нам на помощь. По всей видимости, это были местные егеря и лесники – мужчины и молодые парни, одетые в твид и шотландку, некоторые даже в шотландские юбки. По тому, как они бесшумно подкрались к людям кайзера, можно было предположить, что они хорошо знакомы с искусством выслеживания зверя.

Не успели мы опомниться, в возбуждении забыв о своих тылах, как вдруг сзади раздался хриплый голос:

– А ну положили свои игрушки, господа, и худого не будет!

Разом обернувшись, мы обнаружили, что стоим нос к носу еще с одной группой вооруженных егерей, возглавляемых коренастым рыжеволосым мужчиной с широкой бородой. Двустволка в его руках угрожающе смотрела прямо на нас.

– Пистолеты, господа! – повторил он.

Нас тотчас окружили, и мы вынуждены были бросить пистолеты на землю.

– Я – Шерлок Холмс и… – заявил великий сыщик.

– Вай! А я Рэбби Бернс! Будьте добры, перестаньте болтать, господа! Вы наши пленники! – прорычал рыжебородый. – Алекс, Ян, свяжите им руки, чтоб не вышло худого. Думаю, Сам оценит нашу добычу!

12

ПОСЛАНЕЦ КОРОЛЯ

Два егеря крепкой веревкой всем нам, за исключением раненого моряка, связали за спиной руки; в это время с другой стороны речки кто-то доложил, что трое нападавших убиты: двое ружейными выстрелами и один пистолетным выстрелом юнги. Их тела без всяких церемоний привязали к шестам, и, подгоняемые ружьями наших стражников, мы двинулись в вересковые заросли: шестеро из нас в качестве пленников, а погибшие стрелки болтались на шестах, подобно охотничьим трофеям в конце процессии. Охрана наша выглядела столь сурово и была увешана таким устрашающим количеством оружия, что любая попытка сбежать стала бы несомненной глупостью.

Мы в молчании шагали по северной долине. Время от времени, украдкой бросая взгляд на Холмса, я с удивлением замечал едва заметную улыбку на его губах.

Через час ходьбы мы углубились в долину. Уже вечерело, и солнце, красноватое на закате, садилось за холмами слева от нас. Холмс впереди меня тихонько усмехнулся. Я в недоумении взглянул вперед, стараясь определить, чем вызвана такая неожиданная реакция, и увидел освещенные заходящим солнцем сказочные башенки замка Балморал, шотландской резиденции нашего короля.

Холмс нередко, и зачастую справедливо, обвинял меня в том, что я не анализирую имеющиеся в моем распоряжении факты, но на этот раз в моей голове складывалась ясная картина наших необычайных приключений в Шотландии. Обнаружив, что русское судно бросило якорь в тихой шотландской гавани, Холмс пришел к выводу, что король возобновил контакты с русскими. Сыщик предположил, что целью их путешествия являлся Балморал, и безошибочно определил место, где они с наибольшей вероятностью могли бы подвергнуться нападению агентов кайзера. Следует признать, что я испытал значительное облегчение, когда понял, что окружен вооруженными шотландскими стрелками, преданными королю Эдуарду.

В замок нас отконвоировали через задние ворота и до глубокой ночи продержали под стражей в выложенной камнем комнате, рядом с кухнями. Затем приказали спуститься по лестнице, и мы оказались в подземелье без окон, в огромной комнате, лишенной мебели, но зато снабженной крепкой дверью и такими же мощными засовами. Нам приказали лечь на пол, и стража удалилась, и мы услышали металлический лязг запоров.

Нас окутала кромешная тьма, я тотчас позвал Холмса, но он предложил мне дожидаться дальнейшего развития событий молча. Русские перешептывались на своем языке, а уцелевший немец с самого момента пленения не проронил ни слова.

Как долго мы оставались в темноте, я не знаю, поскольку полное отсутствие видимости искажает ход времени, но, кажется, прошло около получаса, прежде чем мы снова услышали тяжелые шаги стражников. Вернулись четверо из них, теперь они вывели из комнаты немца и русских.

– Что же с нами будет, Холмс? – спросил я, когда мы остались одни.

– Ну, Ватсон, – беззаботно ответил он, – рано или поздно Его Величество установит личность незваных гостей и, полагаю, нас отпустят.

Едва он произнес эти слова, как дверь опять отворилась и появились двое с лампами, а за ними еще кто-то. Вряд ли мне когда-либо еще доводилось испытывать столь глубокое смятение, как в тот момент, когда из полумрака, негромко покашливая, на свет выступил некто представительный и бородатый. Это был наш король.

Его Величество вынул сигару изо рта и застыл на мгновение, посмеиваясь над нашим замешательством.

– Ну, мистер Холмс, – сказал он в конце концов, – в прошлом, когда я обращался к вам в связи с некоторыми промахами моими собственными или моих друзей, я чувствовал себя несколько смущенным. Полагаю, теперь баланс восстановлен.

– У Вашего Величества никогда не было и малейшего повода, чтобы испытывать замешательство в моем присутствии, – ответил мой друг. – Я всегда почитал за честь служение любому члену вашей семьи, и думаю, вы поверите, что наше с доктором Ватсоном присутствие в вашем погребе связано исключительно с нашим желанием сохранить мир в вашем королевстве.

– Ничуть не сомневаюсь в этом, мистер Холмс, и приношу извинения за то недостаточное уважение, с которым мои люди с вами обращались. Я приказал своим верным егерям доставлять сюда всех иноземцев, объявившихся на территории, прилегающей к замку. К сожалению, я упустил из виду, что, будучи шотландцами, они могут распространить это понятие и на англичан! – Он вытащил часы из кармана и повернул их к свету. – Мои слуги проводят вас в комнаты поудобнее, господа, а я пока распоряжусь задержать ужин. Через час жду вас в гостиной.

Король удалился, а нас освободили и устроили в двух больших смежных спальнях в дальней части замка. Нам предоставили подходящую одежду, и через час, направляясь в гостиную, мы чувствовали себя уже куда бодрее, несмотря на смертельную усталость после таких невероятных приключений. Вскоре появился король в сопровождении высокого бородатого мужчины в форме русского адмирала, одна его рука держалась на перевязи из шелкового платка; очевидно, это был один из русских моряков. Поблизости от него держалась высокая, чрезвычайно привлекательная молодая женщина, темные глаза которой затмевали своим блеском драгоценные камни в ее волосах, а восхитительные черты лица показались мне поразительно знакомыми.

– Итак, господа, – сказал Его Величество, – теперь, когда вы отошли от несколько невежливого приема, позвольте мне представить вам Его Императорское Высочество Великого князя Алексея и мисс Эмили Нортон, исполнительницу трюков с оружием и мужских ролей в американских водевилях! Мистер Шерлок Холмс и доктор Ватсон!

При виде дамы Холмс побледнел, а когда она улыбнулась и протянула ему руку, смущенно откликнулся:

– Мисс Нортон? Я не понимаю… Я…

Она прервала его заливистым смехом.

– Добрый вечер, мистер Холмс, – промолвила она, а глаза ее заискрились озорством.

Мой друг взял ее руку как во сне.

– Этот голос, – пробормотал он, – вы можете быть только…

– Да, конечно, – она опередила его, – единственная дочь покойной Ирен Нортон, или Адлер. Я полагаю, вы присутствовали на свадьбе моих родителей, мистер Холмс, так что мне следует благодарить вас не только за то, что вы сегодня днем спасли мне жизнь. – И она взорвалась смехом, глядя на совершенно обескураженного сыщика.

Не удержался от смеха и король; Холмс наконец пришел в себя.

– А не нахожусь ли я также в присутствии мисс Эйлин Нигл, мистера Джонатана Я. Сэмуэля и юнги с некой русской яхты?

Она сделала книксен.

– Как вы прозорливы, мистер Холмс! Я и впрямь была всеми ими, но как вы догадались?

– Мне довольно давно стало ясно, что мисс Нигл и Джонатан Сэмуэль скорее всего являлись одним и тем же лицом. Для женщины в качестве американского эмиссара мужской наряд на суше стал бы самой лучшей защитой, не говоря уже о том, что никакая женщина не могла бы встретиться с моим братом в клубе «Диоген». Признаюсь, я не до конца разгадал тайну юноши с яхты, но тем не менее догадался, что моряком он не был.

– В самом деле? – удивилась она. – Я думала, что моя игра была довольно убедительна.

– О да, мисс Нортон, за исключением того, что вы привлекли внимание к своим рукам, наведя на нас пистолет, а они оказались слишком изящны и бледны, чтобы быть руками юнги-работяги. Кроме того, хотя ваш русский акцент весьма убедителен, вы постоянно называли ваше судно «оно», а не «она»[6], что является нормальной ошибкой для представительницы вашего пола, но определенно не характерно для моряков где бы то ни было. Однако ваше искусство обращения с пистолетом почти переубедило меня.

– Я уже извинилась за это и могу только добавить, что, кроме талантов покойной матери, я унаследовала ее непревзойденное чувство юмора, и иногда оно заводит меня слишком далеко. – И она очень мило покраснела.

Король Эдуард ласково прикрыл своей ладонью руку американки:

– У юной Эмили внешность матери, ее ум и талант, и все это пригодится ей сегодня вечером. Эмили, вы единственная роза на грядке с сорняками за этим ужином. Впрочем, отчего же мы столь нерешительны? – И, взяв ее руку в свою, король пригласил нас в обеденный зал.

Я полагаю, что из частых визитов во Францию король Эдуард вынес привычку заканчивать ужин кофе, а не портвейном, так что дамам не было нужды удаляться. Так или иначе, Эмили осталась с нами, когда с ее разрешения мужчины отрезали кончики сигар и закурили. Король тем временем склонился над столом и обратился к Холмсу.

– Итак, мистер Холмс, – сказал он, – вы всегда оказывали моей матери неоценимые услуги; полагаю, что вы никогда не подведете и меня. Вы всегда подмечаете то, что ускользает от других. Так что же привело вас в Шотландию по следам юной Эмили?

– Преследование убийцы, – ответил мой друг, – Необходимость схватить жестокого маньяка, что погубил сорок невинных душ, угрожал жизни мисс Нортон и очень близко подошел к тому, чтобы свергнуть вас с вашего трона, сэр.

– Значит, ваш брат не счел нужным посвятить вас в политическую подоплеку всего этого? – удивился король.

– Напротив, – откликнулся Холмс, – мой брат ввел меня в курс дела в качестве представителя интересов железнодорожных компаний, в основном для того, чтобы подтвердить свои подозрения, что и плимутский и эдинбургский поезда были намеренно пущены под откос. Я лишний раз уверил его в этом, и он определенно попытался отговорить нас с Ватсоном от дальнейших расследований.

– В таком случае он, должно быть, много глупее, чем я предполагал! – воскликнул король. – Судите сами, мистер Холмс! Благодаря вашему недюжинному уму у вас, должно быть, есть нечто большее, чем просто догадки, иначе бы вы не появились столь своевременно на вересковых пустошах в этот полдень. Что ж, поведайте нам, что вы знаете, и мы выясним, смогу ли я что-либо добавить. В этом деле нам нужны самые лучшие умы.

Холмс взглянул по сторонам, и король перехватил его тревожный взгляд.

– Это вполне безопасно, мистер Холмс. Я сам заварил эту кашу, Эмили известно абсолютно все, а Великому князю – почти все. Что же касается доктора Ватсона, так он не первый день хранит ваши секреты, не так ли, доктор? Выкладывайте же нам свою версию, Холмс!

Холмс кратко изложил свою точку зрения, объясняя каждую зацепку и каждое умозаключение, которое привело его в тот день на вересковые пустоши рядом с Балморалом. Жемчужно-белые плечи Эмили восхитительно переливались в свете свечей, во время рассказа о нашем эксперименте на Юго-западной железной дороге она не сводила с моего друга своих прекрасных темных глаз. Когда Холмс излагал ход событий в сегодняшнем сражении, король с восхищением поглядывал на Эмили, перекатывая во рту сигару.

Наконец Холмс умолк, наступила очередь короля.

– Совсем немного сверх того, что вы узнали с помощью метода дедукции, – обратился он к Холмсу. – Ваш брат сказал вам правду о том, что я стараюсь не давать воли моему племянничку Вилли, но это становится все труднее и труднее и не может продолжаться вечно. Пока я жив, следует немедленно создать систему союзов, с которой даже Вильгельм будет вынужден считаться. Сейчас я сам предпринял переговоры с французами, и, кажется, они прошли достаточно успешно, но американцы не слишком жалуют королей, поэтому я нуждался в посреднике. Благодаря случаю я встретился в Париже с Эмили и сразу же догадался, чьей она была дочерью. После того как я ближе познакомился с ней, я частично посвятил ее в эту проблему.

– Я сама предложила свои услуги, – вмешалась мисс Нортон.

– Это в высшей степени мужественно с вашей стороны, – тотчас восхитился я.

– Чепуха, доктор! – ответила она. – Я англичанка и американка по рождению и к тому же воспитывалась в Европе. Я знаю Францию, Германию и Россию достаточно хорошо и говорю на языках этих стран. Добавим к тому же, что в наше время мало кто заподозрит актрису в том, что у нее достанет ума, чтобы быть международным посредником, а также в том, что ее актерский талант сослужит ей добрую службу.

– Так вот, – продолжал король, – я в первую очередь упомянул о помощи Эмили в контактах с американцами, ибо в случае их поддержки мы были бы неуязвимы. Однако новости, которые она привезла этим летом, отнюдь не обнадеживали. Похоже, в американской политике нет никого, кто рискнул бы своей карьерой, обмолвившись о нас хоть одним добрым словом. Вскоре после этой неудачи Эмили связалась с нами уже из России по поводу открывающихся возможностей, и именно это сообщение привело вашего брата и меня на эдинбургский почтовый той ночью. К счастью, мы уцелели в катастрофе, и опять-таки к счастью, у нас есть определенный прогресс в переговорах с русскими, что, кстати, является причиной присутствия здесь Великого князя. Что же касается вашей роли в моей стратегии, мистер Холмс, то вы чересчур скромны. Если бы вы не вмешались сегодня в полдень, все планы были бы по меньшей мере нарушены.

– Я также должен вас поблагодарить за сегодняшнее предупреждение и за вашу помощь, – вступил в разговор Великий князь. – Вы определенно всех нас спасли.

– Благодарю вас, Ваше Высочество, – отозвался Холмс. – Мне прежде приходилось служить вашей семье.

– Тем не менее, мистер Холмс, – продолжил король Эдуард, – ваша деятельность создает некоторые проблемы. Я меньше всего хочу, чтобы мерзавец, ответственный за железнодорожные катастрофы, остался ненаказанным, но я предвижу серьезное расстройство своих планов, если вы его арестуете. Каковы ваши следующие шаги в этом направлении?

– С разрешения Вашего Величества я хотел бы допросить уцелевшего немца, – ответил Холмс.

– Это я вам обещаю, – кивнул король, – а что касается убийцы, когда вы его поймаете – а я нисколько не сомневаюсь, что так оно и будет, – я бы хотел, чтобы вы ненадолго предоставили его мне.

Его Величество затем перешел к более общим темам, вспоминая о происшествии в Брюсселе в 1900 году, когда молодой анархист стрелял в него из револьвера через окно поезда.

– Вас ранили? – спросила Эмили Нортон.

– Нет, моя дорогая, – отвечал король. – Это был пятнадцатилетний сумасшедший, и, верите ли, их суд его оправдал! На том основании, что он якобы был слишком молод, чтобы иметь преступные намерения. Я иногда думаю, что вот мы пытаемся достигнуть какого-то баланса в стремлении к миру между народами, а в один прекрасный день какой-нибудь маленький идиот вроде этого выстрелит в какого-нибудь не того принца или политика в какой-нибудь неподходящий момент, и весь этот карточный домик рассыплется.

Мы с Холмсом спали той ночью мертвым сном, утомленные этим сумасшедшим днем. Утром мы вместе с Его Величеством вкушали один из тех гигантских завтраков, которыми так славится его дом. Он сообщил нам, что утром приедет Майкрофт, а днем между королем, Великим князем, Эмили Нортон и Майкрофтом состоится совещание. Видимо, Холмсу лучше всего в это время заняться допросом германского пленника.

Я не участвовал в этом мероприятии, а провел полдня, прогуливаясь по садам и лугам замка, пока гонг не собрал всех нас к чаю. И великий сыщик, и участники переговоров, казалось, удовлетворены проведенным временем, хотя Майкрофта заметно смущало наше с Холмсом присутствие.

– Что привело тебя сюда, Шерлок? – прошипел он, воспользовавшись шумом за чайным столом.

– Логический процесс дедукции, что, как я полагал, ты должен был бы понять, – ответил Холмс. – Скажи-ка, дорогой братец, не слишком ли много ты путешествуешь в последнее время? Надеюсь, твоя контора достаточно щедра в отношении дорожных расходов!

Видимо, король вмешался в разговор братьев как раз вовремя.

– Мистер Холмс, – спросил он, – как прошла ваша беседа с нашим другом?

– Мне удалось кое-что выведать, – ответил Холмс. – Человек, которого вы захватили, – мелкий чин службы разведки вашего племянника, и его задача – уметь обращаться с винтовкой и взрывчаткой. После некоторого нажима он вспомнил англичанина, который сотрудничает с их агентами. Более того, его описание совпадает с имеющимся у нас, и к тому же он разбирается в звездах. Пленник не знает имени, но утверждает, что этот британец тренировал его группу в использовании взрывчатки для разрушения железнодорожных путей. Именно тогда немец узнал, что англичанин вполне сносно владеет испанским. Эти полезные данные помогут мне сузить круг поисков, сэр.

– Отлично! – обрадовался король. – В таком случае, надеюсь, вы предоставите мне возможность распорядиться дальнейшей судьбой нашего приятеля, а завтра, прежде чем вы покинете нас, я дам вам свой ответ и по другому вопросу.

Майкрофт отбыл вечером, он торопился назад в Лондон, дабы не обнаружилось его долгое отсутствие в клубе и других местах, завсегдатаем которых он считался. Мы с Холмсом остались до утра, чтобы попрощаться с русскими, вновь отправляющимися в путь через холмы в своем матросском облачении. На этот раз их будут сопровождать верные егеря Балморала.

Король почтил нас своим вниманием, появившись на большой каменной площадке перед замком, когда мы уезжали. Он уже дал было знак нашему экипажу отправляться, как вдруг быстро приблизился к Холмсу и сказал:

– Вы совершенно правы, мистер Холмс. Убийца не должен уйти безнаказанным. С другой же стороны, необходимо избежать суда. Насколько я понял из отчетов доктора Ватсона, вы иногда позволяете себе некоторые вольности в обращении с моими законами – если вам удастся прижать этого негодяя к стенке, делайте с ним то, что сочтете нужным. Вы меня понимаете?

– Целиком и полностью, Ваше Величество, – ответил Холмс.

Я заговорил, только удалившись на почтительное расстояние от ворот замка:

– Если я не ошибаюсь, король дал вам лицензию на убийство!

– Похоже на то, Ватсон, похоже на то! – сказал Холмс и зловеще улыбнулся.

13

ЭМИЛИ И АСТРОНОМ

Прежде чем расстаться с Холмсом, я несколько раз повторил, чтобы он регулярно информировал меня о ходе расследования, но великий сыщик никогда не был аккуратным корреспондентом.

Миновала осень 1906 года, затем Рождество. Перед Новым годом поступили вести еще об одном железнодорожном крушении, на этот раз в Шотландии, и я, конечно же, задавался вопросом, не связано ли оно с проделками нашего безумного астронома. Однако с самого начала казалось, что главным виновником явилась погода. Это происшествие побудило меня написать Холмсу – поинтересоваться относительно каких-либо сдвигов в поисках железнодорожного маньяка.

Ожидая получить в ответ письмо, я был весьма разочарован. Через несколько дней мне принесли конверт с маркой Суссекса, а в нем – три вырезки из научных журналов. Без каких-либо комментариев, но на каждой рукой Холмса была помечена дата. Все три гласили:

Там же находилась копия письма, вырезанная из подобного журнала:

Тем не менее вырезка эта всего лишь указывала на то, что мой друг работает над поставленной проблемой, используя такой необычный метод, но не было даже намека на какие-нибудь результаты, что еще больше разжигало мое любопытство. Весна сменила зиму, а лето весну, король предпринял серию визитов в Европу: сначала в Париж, затем в Испанию и Италию. Широко распространялся слух, что он намеревался склонить итальянцев выйти из Тройственного союза с Германией и Австрией. Обсуждался и военный союз между Британией и Россией.

В разгар лета старания Эмили Нортон принесли свои плоды, и англо-русское соглашение было подписано. Многие, конечно, рассматривали его как недостойный союз с тиранией, ходили всякие разговоры о порках и соляных копях, но большинство, казалось, воспринимало договор как необходимый шаг в сохранении мира в Европе.

Стоял влажный августовский вечер, и в это воскресенье я собирался лечь пораньше, как вдруг раздался звонок в дверь и моя экономка вошла ко мне в сопровождении Холмса.

– Ватсон, – с порога закричал он, – такси уже у ворот – нас ждут!

– Ждут? – недоуменно пробормотал я, и он сунул мне в руку письмо с тисненой королевской короной. Я быстро пробежал глазами послание секретаря:

– Ради всего святого, что все это значит? – проворчал я, пытаясь собраться с мыслями.

– Приношу извинения за то, что застал вас врасплох, Ватсон, но воскресная почта в нашем деревенском Суссексе работает не лучшим образом. Что же касается требования Его Величества… посмотрим. В настоящий момент нас ждет такси. Если вы снимете ваши тапочки и халат и упакуете дорожную сумку, мы вскоре окажемся на Пэддингтонском вокзале.

В считанные минуты я собрался, и мы уже неслись к станции. По пути в Виндзор Холмс едва ли проронил слово, разглядывая в окно насквозь промокшие, сумеречные окрестности.

Носильщик приветствовал нас, приподняв кепку, когда мы прибыли к месту назначения.

– Начальник станции приветствует вас, господа. Будьте добры, следуйте за мной.

Он привел нас к ничем не примечательной двери и, распахнув ее, впустил в небольшую комнату для особых гостей, где стоял украшенный зеркалами и резьбой буфет. Я почувствовал запах свежего чая, и тут же раздался музыкальный голос с приятным американским выговором.

– О, мистер Холмс и доктор! Не хотите ли чаю?

Перед нами стояла Эмили Нортон, и выглядела она очаровательно в восхитительном платье из полосатого шелка.

– Мисс Нортон, – сказал я. – Какая приятная неожиданность! Откуда, скажите Бога ради, вы появились?

Она мило рассмеялась в ответ.

– О, мы, шпионы, почти так же хитроумны, как и сыщики-консультанты. Мы располагаем своими собственными методами, знаете ли!

– Не знаю, где вы были еще, мисс Нортон, но определенно, что совсем недавно вы посетили Париж, – сделал комплимент Холмс.

– Вы даже в курсе последних мод, мистер Холмс! О! Опять вы попали в точку! Король послал за мной в Париж, и вот я здесь.

– Полагаю, все мы здесь по одному и тому же делу, но, видимо, ваши русские приключения с успехом продолжаются.

– Я уже говорила вам, мистер Холмс, что наполовину американка и наполовину англичанка по рождению. Полагаю, это весьма недурное сочетание, и я готова сделать все возможное, чтобы объединить обе мои страны.

– Значит, переговоры в Соединенных Штатах не имели результата? – удивился Холмс.

– Что касается политиков – да, не имели. Они слишком боятся избирателей, для которых любая война будет прежде всего европейской, то есть их сыновьям придется отправляться в Европу на службу к какому-нибудь королю или императору.

– Ну а каковы другие перспективы, мисс Нортон? – поинтересовался я.

– Есть, конечно же, люди с деньгами, доктор, которые понимают, что европейская война будет долгой и дорогой; в результате Британия окажется без денег. Некоторые, правда, считают, что это не так уж плохо, ибо рассчитывают воспользоваться ситуацией и захватить все мировые рынки британских товаров, но у других здравый смысл преобладает: ясно одно – если Британия пойдет ко дну и кайзер захватит Европу, следующее, чего он захочет, будет весь мир.

– Поясните, пожалуйста, – продолжил я, – имеют ли эти люди с деньгами, как вы их называете, достаточное влияние на ваших политиков, чтобы заставить их заключить союз?

– Сейчас нет, доктор. Их мало, и они сомневаются, что дело зайдет так далеко. Однако есть один-два человека, которые не боятся заглядывать в будущее, и следующий этап моей работы заключается в том, чтобы достигнуть соглашения на субсидирование королевства в случае войны.

– При всем моем уважении, – посочувствовал Холмс, – это, видимо, нелегкая для вас задача.

– Ну не знаю, – беспечно отозвалась женщина, – мой двоюродный дедушка Теобальд является президентом страхового общества Эвансов в Аризоне. Он собирается присоединиться к нам в Балморале, и мне надо только добиться в этой поездке, чтобы они поладили с королем.

Холмс рассмеялся от удовольствия:

– В ваших жилах течет кровь вашей матери и одного из крупнейших американских финансистов. Вне всякого сомнения, это делает вас совершенно выдающейся молодой леди!

Осторожный стук в дверь прервал разговор, возвестив о возвращении носильщика, который затем препроводил нас со станции в закрытый экипаж, ожидавший под большим стеклянным навесом. Уже совсем стемнело, и дождь лил как из ведра, но, когда мы тронулись, я все же определил, что мы удаляемся от замка.

Я не стал делиться своими подозрениями, однако когда дорога привела нас в какие-то трущобы, начал задумываться, а не попали ли мы в руки наших врагов. Моя тревога возросла, когда экипаж въехал в высокие ворота на узкой боковой улочке.

Возница завез нас в большой каретный сарай и остановился. Холмс спрыгнул на землю и помог сойти Эмили.

– Холмс, – обратился я, сойдя вниз, – вы уверены, что нас не похитили?

Он только рассмеялся в ответ:

– Ладно вам, Ватсон, нам всего лишь нужно воспользоваться потайным, шпионским ходом в замок. – Он шагнул к двери и в открывшийся за ней освещенный газовыми лампами проход.

Пройдя всего лишь несколько ярдов, мы достигли широкой, ярко освещенной лестницы. Ступеням, выбитым в известняке, явно несколько столетий. Я оглядывался по сторонам, и Холмс опять рассмеялся.

– Мы в самом сердце подземелий замка, – объяснил он. – Король Эдуард не первый из этой династии, кому нужен потайной ход в свою твердыню.

И действительно, вскоре мы выбрались на поверхность, в жилище какого-то капеллана, уже за стенами замка, где нас встретил лакей и сопроводил в покои на королевской жилой половине.

Мы встретились с хозяином только за завтраком на следующее утро, когда он принес извинения за то, что нас сюда тайно доставили.

– После прошлогодних неприятностей в Балморале, по всей видимости, я должен быть очень осторожен в том, что касается любых встреч, связанных с этим делом, – проговорил он. – Итак, господа, осмелюсь предположить, что вы в недоумении, что же все это значит?

Мы согласились, ибо так оно и было, и он продолжил:

– Существует несколько причин вашего здесь присутствия. Во-первых, я хочу знать, как далеко продвинулись ваши поиски злополучного маньяка, и во-вторых, теперь мы можем получить некую информацию относительно вашего приятеля астронома. Это достаточно веские причины, господа?

– Мне все еще не удалось установить личность этого человека, – сказал Холмс и вытащил из внутреннего кармана копии вырезок. – Я послал эти объявления и письмо в научные издания после того, как мы вернулись из Шотландии в прошлом году.

Король Эдуард молча прочел вырезки, затем вернул их Холмсу.

– И каковы результаты? – напрямик спросил он.

– Надеюсь, у меня уже есть полный список всех испаноговорящих астрономов, профессионалов и любителей вашего королевства, сэр. В последние несколько месяцев я под разными предлогами посетил каждого из них, скрываясь под самыми невероятными обличьями. Таким образом, мне удалось исключить тех, кто слишком молод или слишком стар, у кого не та внешность, или кто не мог быть в Тэмпл-Коумбе или Питерсборо в соответствующие дни.

– И вы уверены, что убийца находится среди тех, кто откликнулся на ваши объявления, мистер Холмс?

– Нет, конечно, но мой список включает и тех, кого мне рекомендовали другие. Полагаю, он скорее всего среди них.

– Сколько еще осталось в вашем списке? – уточнил король.

– Около дюжины тех, кто соответствует описанию, и у кого, по моим представлениям, была соответствующая возможность. И еще около полудюжины тех, кого мне порекомендовали, но кто сам не ответил на мои объявления.

– И каков же следующий шаг?

– Попытаться выяснить, кто из людей в моем списке сколь-нибудь знаком с железными дорогами, взрывными работами, возможно, и тем и другим, или имеет какое-нибудь отношение к Германии.

– Не завидую я вам, мистер Холмс, – заключил король, – но уверен, что в конце концов вы добьетесь успеха. Эмили говорила вам, что ей известно о вашем человеке?

– Нет, – ответил Холмс, и мы разом повернулись к нашей спутнице.

– Расскажите мне еще раз, что вы знаете об астрономе, – попросила она.

– Мы знаем только, что он среднего роста, средней комплекции и волосы у него неопределенного цвета. Он, вероятно, образованный англичанин, говорит по-испански и, возможно, является железнодорожным или горным инженером. Неизвестно, какого цвета у него глаза, фальшивая ли у него борода, но мы определенно считаем, что он астроном.

– Хорошо, в таком случае я могла бы с уверенностью сказать вам, что борода настоящая, мистер Холмс, а глаза карие.

– Правда? – воскликнул Холмс. – Интересно, откуда вы это знаете?

– Насколько вам известно, я была в Париже, выступала там. Ныне несть числа джентльменам, которые посылают свои карточки в артистическую уборную сразу после представления. Очевидно, если бы я захотела, то могла бы пообедать четыре или даже пять раз за вечер после выступления. И вот однажды июльским вечером я получила карточку от некоего английского господина. Пьер, привратник, сообщил, что он славный малый; это, я полагаю, означало, что он дал щедрые чаевые, и я позволила англичанину сопроводить меня в город.

– Каков он был собой? – спросил Холмс.

– Он соответствовал вашему описанию, мистер Холмс. Человек среднего роста, лет тридцати пяти, с волосами неопределенного цвета, карими глазами и бородой в том же стиле, что у Его Величества.

– И с чего вы взяли, что это был наш астроном? – поинтересовался Холмс.

Она улыбнулась:

– Вы, вероятно, представляете, что все эти господа, которые ухаживают за артистками, развлекают их всякой романтической чепухой, мистер Холмс. В какой-то момент я его спросила, почему он меня пригласил. И он вдохновенно провозгласил, что я звезда, а звезды – предмет его особого изучения. Казалось, он проговорил это просто ради красного словца, но он не шутил.

– Откуда вы знаете, мисс Нортон?

– Мы обедали на открытой террасе. Уже спустилась ночь, и во время трапезы он рассказывал про звезды, перечислил все их настоящие названия и поведал очень интересные вещи о них.

– Это еще не делает его нашим астрономом, мисс Нортон, – откликнулся Холмс. – Есть масса людей, увлекающихся астрономией. Может быть, что-то еще?

– Он говорил по-испански! Владелец ресторана – испанец, и этот господин говорил с ним на его родном языке.

– О! Это уже лучше! – воскликнул Холмс. – Полагаю, вы сами не говорите по-испански?

– Всего несколько слов, поэтому я не поняла, о чем шла речь, но они с хозяином вместе потешались над чем-то. Я спросила его, с чего бы это, и оказалось, что хозяин ресторана одобрил испанский моего кавалера, но заметил, что он учил его в Южной Америке. Видимо, там говорят по-другому.

– Конечно! – воскликнул Холмс. – Южная Америка, строители железной дороги! Ватсон, помните, как наши инженеры несколько лет назад строили железные дороги по всей Южной Америке? Вот откуда знание взрывных работ! Он инженер или что-то в этом роде, работавший на южноамериканских железных дорогах. Да, мисс Нортон, я склоняюсь к тому, что это тот самый человек!

– Он и представился как инженер, – сказала мисс Нортон, – но я ему не поверила.

– Почему же, ради Бога? – спросил Холмс.

– Его руки, мистер Холмс. Инженеры работают руками, и это заметно. У этого человека были руки джентльмена, которые держали разве что какую-нибудь смешную тросточку.

– Вы весьма наблюдательны, мисс Нортон, и я не сомневаюсь в вашей правоте, но он мог иметь какое-нибудь отношение к железным дорогам в Южной Америке в качестве администратора. Скажите, его визитная карточка все еще у вас?

– Да, конечно. Я специально ее захватила. – Она пошарила в сумочке и предъявила ее моему Другу.

– Клиффорд Броутон, Париж, Рю дэ Сэнт Мериз, 14, – прочел Холмс. – Наверное, такой же фальшивый, как и адрес Миллера в Лондоне, но я должен его проверить. Как вы думаете, почему он познакомился с вами?

– Определенно ничего сказать не могу. Полагаю, стечение обстоятельств, ибо я поинтересовалась у Пьера, не замечал ли он этого джентльмена у сцены прежде, и он отрицал. Если это тот человек, мистер Холмс, я думаю, он меня прощупывал.

– Мне всегда с трудом верилось в совпадения, – кивнул Холмс. – Если два элемента одного и того же дела проявляются в одно и то же время, то почти всегда на то есть соответствующая причина. Я весьма опасаюсь, что таковой является то, что агенты кайзера узнали о вашем участии в переговорах Его Величества. Будьте предельно осторожны, мисс Нортон, а мы проследим, чтобы вы лишний раз не подвергали себя риску.

– И верно, Эмили, – поддержал Холмса король. – Вы поедете в моем сопровождении в Балморал, и я позабочусь о вашей безопасности. Кстати, Холмс, доктор, ко мне прибыл еще один гость, который жаждет познакомиться с вами за обедом сегодня вечером.

– А пока, – предложила Эмили, – не посмотреть ли мне ваш список астрономов, может быть, я помогу чем-нибудь?

14

ВАЛЕТ И ДЖОКЕРЫ

– Итак, господа, – начала Эмили, когда мы собрались в библиотеке замка, – все мы отмечаем одно и то же во внешности астронома. Мы считаем, что он увлекается астрономией, говорит по-английски, как джентльмен, и по-испански, как южноамериканец, обладает некоторыми практическими знаниями взрывных работ и, вероятно, имеет отношение к железным дорогам. Он представился инженером, но я остаюсь при своем мнении, что этому верить нельзя. Каковы же ваши выводы?

– Прекрасно сформулировано, – сказал Холмс.

– Но у нас все еще нет ни малейшего представления, где его искать и кто он такой на самом деле! – возразил я.

– И все-таки варианты есть. – Холмс вытащил из кармана несколько свернутых бумажек. – Вот имена тех, кто ответил на мои объявления, здесь человек двенадцать, а также имена людей, совмещающих знание испанского языка и интерес к астрономии.

– Вы разрешите ознакомиться? – спросила Эмили.

– Конечно, – ответил мой друг. – Были еще и другие, которые связались со мной, но в результате определенной работы осталось восемнадцать имен и кое-какие факты, полученные из разных источников.

– Кто же первый? – продолжала расспрашивать юная леди.

– Здесь нет никакого особого порядка, – сказал Холмс, – но первый – Отец Джеймс Галлахер из Сент-Патрик-Хаус в Уилверсолле, Стэффордшир. Я предположил по его титулу, фамилии и приходу, что он католик, и оказался прав. Соответствующий справочник указывает, что ему сорок лет, что он получил образование в Ирландии, поступил в католическую семинарию в Оскотте, недалеко от Бирмингема, и, кроме службы в приходах Средней Англии, был некоторое время в Южной Америке с Миссионерским обществом святого Джозефа из Купертино. Он первый в моем списке, но отнюдь не первый в моих предположениях.

– Почему же, Холмс? – поинтересовался я.

– Несмотря на то, что он почти наверняка говорит на южноамериканском испанском, по-английски, вероятнее всего, он говорит как образованный ирландец. Тем не менее мне нужен повод, дабы посетить его и выяснить все до конца. Следующий – еще один кельт, мистер Гордон Маклеод из Скай-Коттедж в Апэвоне, Уилтшир. Корреспондент, рекомендовавший его, сообщает, что Маклеоду около сорока и он поэт. Он опубликовал несколько работ за свой счет, таких, как «Венец звезд» и «Астроном в Испании». И все-таки вряд ли он тот самый подозреваемый.

– Но ведь Апэвон находится очень близко от Тэмпл-Коумба? – воскликнул я.

– Именно, Ватсон, но расстояние оттуда до Питерсборо очень велико. Не думаю, что его местожительство существенно поможет. Я бы оставил его в покое, хотя бы даже из-за речи. Пусть он и не говорит по-английски с акцентом своего родного острова Скай, но мистер Гордон путешествовал по Испании, и испанский, видимо, выучил, находясь по эту сторону Атлантики. Следующий, возможно, интереснее.

– Кто же это? – оживилась Эмили.

– Загадочный господин, имени которого мне не сообщили. Известна только фамилия – мистер А. Альварес. Он живет в Мэннингэм-Тауэрс, Хэмпстэд, видимо, с некоторым шиком, но страна, из которой он происходит, его занятие и источник его состояния неизвестны астрономическим кругам. Они ценят – по переписке – его знание предмета, но больше им ничего не известно.

– С таким именем он может быть и мексиканцем, – предположила Эмили.

– Не исключено, – сказал Холмс. – Его засекреченность и богатство могут иметь какое-то отношение к политическим коллизиям этой страны.

– Вы думаете, на него следует обратить внимание? – Я пытался следить за нитью беседы.

– Прежде чем ответить, я должен взглянуть на этого господина, Ватсон. Если он, как я подозреваю, смуглый и черноволосый латиноамериканец, то не может быть подозреваемым. По поводу следующего человека в списке я знаю только, что его зовут Артур Келли, что он живет в Селвуд-роуд, Уиллесден, и что он владеет какой-то конторой при совете Лондонского графства.

– Из этого многого не выжмешь, – прокомментировала Эмили.

– Да, – сказал Холмс. – Еще один повод, я думаю, притвориться бродячим проповедником или разносчиком галантереи. Далее – доктор Джордж Скофельд, который преподает юношам науки и языки в академии в Поусли, Хемпшир. В настоящий момент это все, что я о нем знаю.

– Кажется, немецкая фамилия? – спросила мисс Нортон.

– Похоже, – согласился Холмс, – но английское имя из Святцев – так что он может быть смешанного происхождения. С другой стороны, я не рассчитываю на него, потому что он преподает языки и скорее всего говорит на правильном испанском. Ничего не известно и об очередном в списке человеке за исключением того, что его зовут Алан Леннокс, проживает он на Стэддэли-Мэнор-Фам в Уэст-Райдинге, Йоркшир и является членом ряда астрономических обществ. Кандидат, которого я тоже не рассматриваю всерьез, это мисс Присцилла Дебено, и живет она в поселении работающих женщин в Уайтчэпеле. Полагаю, мы можем предоставить леди ее работе, ибо весьма сомнительно, что она обладает талантами мисс Нортон. – И он улыбнулся Эмили.

– Если я действительно встречалась с астрономом в Париже, – тотчас откликнулась Эмили, – я могу заверить вас, что это была отнюдь не переодетая мисс Дебено. Думаю, следует исключить всех женщин, если здесь еще есть таковые.

– В таком случае переходим к мистеру Мануэлю Перейра, который занимается ввозом каучука. У него своя фабрика гуттаперчи в Игл-Уоркс, Дептфорд. Он, предположительно, говорит по-испански на южноамериканский манер, но подозреваю, что, на каком бы совершенном английском он ни изъяснялся, подобно Альваресу, внешность его не подпадает под описание подозреваемого. Далее, Натаниэл Бромвелл, господин, который держит конюшни в Берчесе, Уокингэм, и который опубликовал «Архитектуру Вселенной», и викарий в Стоук-Мохан, Дорсет, Преподобный Оливер Корлетт, автор «Звезд Каталонии» и «Огней Монсеррат».

– Монсеррат – это остров в Вест-Индии? – решил уточнить я.

– Несомненно, но, видимо, работа почтенного господина относится к древнему монастырю Монсеррат в Каталонии. И вновь, я сомневаюсь, что это именно тот человек, так как он говорит либо на чистом кастильском испанском, либо на каталонском диалекте.

– А вы и в самом деле уверены, что он вообще присутствует в вашем списке? – вдруг усомнилась Эмили.

– Если он и правда астроном, говорящий по-испански, то должен быть обязательно, – ответил Холмс. – Может быть, это мистер Персиваль Шелдон, который живет в Сидденхэме и является служащим экспортно-импортной фирмы в Дептфорде.

– Зарубежные контакты, – уточнила мисс Нортон. – И что же импортируют и экспортируют?

– Практически все, что может принести доход, – сказал Холмс, – и они вполне могут иметь связи с Германией, не говоря уже об Абердине и Плимуте. Мне кажется, нелишним будет заглянуть в дела мистера Шелдона. А теперь на очереди адвокат мистер Эдмунд Синклер из Тэмпл-энд-Сиддентон-Мэнор в Хемпшире.

– Сиддентон – это одна из этих маленьких деревушек в северном Хемпшире? – решил вклиниться я.

– Ваша память прекрасно сохранила школьные знания, Ватсон, Я отыскал ее в железнодорожном путеводителе по Хемпширу. Это на дидкотском и саутхемптонском направлениях. Согласно атласу, дом находится у подножия холмов и ранее принадлежал Вернону Коксу, хемпширскому поэту. В окрестностях есть меловые копи, где было найдено множество интересных ископаемых. Следующий подозреваемый, я думаю, более примечателен. Он одной с вами профессии, Ватсон.

– В самом деле? И кто же?

– Это доктор Генри Бартон из Лоуэс-роуд, Донкастер. Он специализируется на тропических болезнях и глазной хирургии и опубликовал доклады «Болезни бассейна Амазонки» и «Заболевания при металлосварочных работах», а также книгу «Врач на реке Амазонке».

– Паровозная команда эдинбургского экспресса прибыла из Донкастера, – отметил я.

– Да, но он интересует меня по иным соображениям: он провел шесть лет в Южной Америке с англо-германской медицинской миссией.

– С вязь с Германией и связь с Южной Америкой, – заключила мисс Нортон.

– Именно! – воскликнул Холмс. – Думаю, я должен навестить доктора Бартона в самом ближайшем будущем. Переходим к следующему: капитан Лимингтон-Кэйс, проживает в Бремере, в Шотландии. Не женат и согласно армейскому списку примерно служил в инженерных войсках в Южной Африке и уволился из армии в связи с получением в наследство поместья. Я нахожу его весьма интересным.

– Кроме расположения его поместья, я не вижу, чем он интереснее других, – заметил я.

– Помилуйте, Ватсон, вы же бывший солдат! Вы забыли, что и железные дороги, и взрывные работы – все это лежит в поле деятельности военных инженеров?

– А что поместье? – вмешалась Эмили.

– Оно всего лишь примыкает к землям короля в Балморале, – ответил Холмс.

– Взрывные работы, железные дороги, связь с Балморалом. – Эмили загибала один за другим пальцы на своей изящной ручке. – Да, мистер Холмс, полагаю, следует переместить его в самое начало вашего списка!

– Я уже не говорю о возможных связях с Германией, – добавил Холмс.

– Я их не вижу, – произнес я.

– Это всего лишь предположение, – сказал Холмс, – но Германия всячески поддерживала североафриканскую войну. Снабжала буров «советниками» и засылала повсюду своих шпионов. Если капитан нарушил присягу, то его с успехом могли завербовать именно в Северной Африке.

– Не могу, поверить, что подобное поведение возможно для человека, который принес присягу королю! – сказал я.

– Это кардинальная ошибка, Ватсон, – возразил Холмс, – приписывать свои собственные достоинства, а тем более пороки другому. Нельзя ручаться, что каждый, кто принес присягу, обладает вашим несгибаемым патриотизмом. Однако мы не закончили. Вот мистер Энтони Эдвардс из Уиндро-Хаус, Гриндлинг, Саффолк. Он владеет флотилией барж, бороздящих просторы вдоль восточного побережья, а также Северного моря. Сам Эдварде является выдающимся яхтсменом-любителем, автором «Руководства для моряков по звездному небу».

– Опять европейские связи, – вставила Эмили.

– Да, – отозвался Холмс, – но при постоянных прогулках на яхте он вряд ли может иметь такие изнеженные руки, как у вашего парижского воздыхателя. И все же надобно им заняться. Думаю, мне также следует уделить внимание Джеймсу Фаллеру из Фаллерс-Уэрф в Хэруиче. Он продает лес на Балтике и к тому же занимается торговлей вином из Испании и Португалии. Не знаю, чистый у него испанский или нет, но он тоже тесно связан с Европой. – Он еще раз просмотрел свои записи. – И наконец, последние двое, которым я не придаю большого значения, – мисс Майфэнуи Морган, в прошлом преподавала языки и рукоделие юным дамам, а теперь заправляет магазином изделий ручных ремесел в Олдгейте, и Артур Браун из отеля «Стэнтон» на Чаринг-кросс.

– А чем занимается мистер Браун? – спросил я.

– Сочиняет песни для мюзик-холла, и был так любезен, что прислал мне несколько образцов. Я, к сожалению, не захватил их с собой, но их названия запечатлелись у меня в памяти – это «Испанка в поезде», «В старой Барселоне» и «Роза Рамбласа». Отсюда я делаю вывод, что мистер Браун говорит по-испански на кастильском или каталонском наречии.

– Если исключить донкастерского доктора и шотландского капитана, то вряд ли против кого-либо из этих людей нашлись более или менее значительные улики, – подвела итог Эмили. – Как вы намерены действовать дальше, мистер Холмс?

– Я сейчас подыскиваю подходящий повод посетить каждого из них под тем или иным предлогом. Следует иметь в виду, мисс Нортон, что тогда у нас будет гораздо больше материала, чем содержится в моих записях, и я почти не сомневаюсь, что однажды постучу в дверь нашего астронома-убийцы.

– Но это, конечно, потребует времени, Холмс? – уточнил я.

– По всей видимости, дорогой мой. Я собрал эти списки в относительно маленьком и закрытом мирке британских любителей астрономии. Как все маленькие группы, он полон пустой болтовни. Наш маньяк знает, что кто-то идет по его следу. Нельзя позволить, чтобы в результате моих опрометчивых шагов за мной в этом узком кругу тащился целый шлейф слухов. Надо действовать очень осторожно.

– Неужели нет иного способа, чтобы не тратить времени попусту? – спросила Эмили.

– Я, конечно, воспользуюсь помощью ведомства Майкрофта, но в настоящий момент на это не следует особо рассчитывать. Если бы мой братец-бюрократ не позволил себя усыпить, действуя согласно традициям департамента гражданской службы, то этот тип не смог бы нанести удар дважды. Сообщи мне Майкрофт о своих подозрениях сразу после катастрофы в Солсбери, мы были бы настороже в Питерборо, но теперь мне придется делать все основательно и не без труда.

Мы закрыли наше совещание и переоделись к обеду. В гостиной Его Величество представил нас Теобальду Д. Эвансу, финансисту и двоюродному дедушке Эмили. Я привык считать американцев, особенно с Западного побережья, крупными людьми, часто со странными вкусами в одежде, но великий банкир оказался низеньким, худым человечком. Его голову украшали серебристая грива волос и густые бакенбарды, а проницательные голубые глаза выдавали человека с большим жизненным опытом. Одет он был в строгий черный костюм.

– Мне следует поблагодарить вас обоих, – сказал финансист, как только церемония знакомства была завершена, – за заботу об Эмили. Его Величество сообщил, что прошлым летом вы вытащили ее из жуткой передряги в Шотландии. Я видел, как вы действовали в деле Липпинкоттов много лет назад, но никогда не думал, что мою внучатую племянницу будет спасать самый знаменитый детектив в мире.

– Мисс Нортон и сама очень смела и отважна, – отозвался Холмс.

– Это было честью для нас, мистер Эванс, – добавил я.

Он опять рассмеялся:

– Вы, британцы, просто меня поражаете. Попадаете в чужую заварушку и называете это честью! Все, что я могу добавить, так это то, что вы оба знаете, как связаться со мной, и при необходимости я буду счастлив помочь вам всем, чем смогу.

– Очень любезно с вашей стороны, – ответил Холмс. – Не сочтите за любопытство – мисс Нортон возвращается в Штаты вместе с вами?

– Так далеко вперед мы не заглядывали. А в чем, собственно, дело?

– Если вы будете ее сопровождать, необходимо принять особые меры предосторожности. Ей не следует, к примеру, отплывать из Глазго или Ливерпуля.

– Почему же, мистер Холмс? – удивился банкир.

– Агенты кайзера в прошлом году дважды обнаружили ее присутствие в Британии. То же самое может произойти и теперь. Советую ей избегать людных портов на пути в Штаты, дабы уменьшить опасность. Хорошо бы миновать и Плимут, ибо мы уверены, что у «Всевышнего» там есть агент.

Мы с Холмсом покинули Виндзор после обеда, тем же подземным путем, которым добирались сюда. Двигаясь древним переходом, я решился наконец спросить Холмса:

– Вы действительно считаете, что Эмили в опасности?

– Еще в какой! – ответил он, и я вздрогнул при мысли о том, что эта отважная и жизнерадостная леди может оказаться в лапах чудовищного убийцы.

15

КОШМАР В ШРЮСБЕРИ

Прошло немного времени, и Холмс вновь появился у меня на горизонте. Как-то октябрьским утром во время завтрака моя экономка принесла мне телеграмму. Как обычно, в ней не содержалось никаких объяснений:

ЖДИТЕ МЕНЯ НА ВОКЗАЛЕ ЮСТОН ЗАВТРА В ТРИ ДЛЯ КОРОТКОЙ ПОЕЗДКИ В ШРОПШИР ТЧК ХОЛМС

Я, конечно, на следующий же день прибыл на вокзал Юстон, в предвкушении невероятных событий и сгорая от любопытства. Мне и в голову не приходило, что наше путешествие в Шропшир обернется для нас кошмаром в результате содеянного железнодорожным маньяком.

Когда наш поезд, двигаясь на север, удалился на достаточное от станции расстояние, я обратился к Холмсу с вопросом по поводу цели нашей поездки.

– Я получил телеграмму от Майкрофта, – заявил он и передал ее мне.

Она была отправлена из деревенской почтовой конторы в Бэллэтер, недалеко от Балморала:

ДЖОНАТАН Я СЭМУЭЛЬ ОТПЛЫВАЕТ ИЗ БРИСТОЛЯ ПОСЛЕЗАВТРА ТЧК

ПЕРВАЯ СТАДИЯ АМЕРИКАНСКИХ ПЕРЕГОВОРОВ ПРОШЛА УСПЕШНО ТЧК

ЗАКЛЮЧЕННЫЙ ФРЭНСИС МИЛЛЕР В ТЮРЬМЕ ГРАФСТВА ШРОПШИР МОЖЕТ БЫТЬ ВАШИМ ЗВЕЗДОЧЕТОМ ТЧК КОМЕНДАНТ БУДЕТ ЖДАТЬ ВАС В 10 ВЕЧЕРА ЗАВТРА ТЧК М

– И что все это значит, Холмс? – Я поднял глаза на сыщика.

– Пока ничего. Я знаю, что Теобальд Эванс покинул Балморал на прошлой неделе, потому что газеты сообщали о его прибытии в Цюрих несколько дней назад. Именно поэтому мисс Нортон придется ехать одной. Приятно узнать, что переговоры короля проходят успешно, и тем более приятно, что мой совет по поводу безопасности мисс Нортон принят во внимание.

– Но заключенный Миллер, Холмс, – может ли он быть тем самым человеком?

– Даже самые умные негодяи совершают глупые ошибки, Ватсон, – ответил сыщик. – Насколько мы знаем, наш железнодорожный убийца дважды использовал одно и то же вымышленное имя. Возможно, он снова прибегнул к нему, впрочем, как знать…

– Так вы полагаете, мы наконец встретимся с ним лицом к лицу?

– Я ничего не утверждаю, Ватсон! Вы опять теоретизируете в отсутствие фактов. Фрэнсис Миллер может быть просто шропширским браконьером. Посмотрим.

День близился к закату, а мы катили на северо-запад, углубляясь в центральные графства, которые со всей очевидностью заявляли о себе неприглядным, изгаженным ландшафтом вокруг Бирмингема и Уолверхемптона благодаря металлургическим заводам и сопутствующим им производствам. Я слышал, что королева Виктория, проезжая через эти места на поезде, держала окна вагона наглухо занавешенными и не позволяла открывать их, пока состав не миновал Уолверхемптон.

Район производил весьма удручающее впечатление, но оно ослабевало по мере нашего продвижения на запад, к границе Уэльса и месту нашего назначения. Вскоре на горизонте появились приграничные холмы, стало ясно, что мы подъезжаем к Шрюсбери.

Расспросив народ на вокзале, мы выяснили, что тюрьма находится на близлежащем холме над самой станцией. Вскарабкавшись по лестнице среди развалин старой городской крепости, мы пересекли по пешеходному мостику железнодорожную линию и тут же оказались у самой тюрьмы. Если кому-либо из читателей доводилось видеть огромные тюрьмы Лондона, Бирмингема или Манчестера, тот верно воображает себе нечто столь же суровое и мрачное, но Шрюсбери отнюдь не одна из гигантских городских твердынь, а маленькая провинциальная тюрьма, построенная для весьма скромных нужд сельского района, и ее крошечные ворота и сторожка рядом выглядели едва ли не по-домашнему.

На звонок колокольчика в дверях немедленно появился часовой, с кем Холмс и объяснился по поводу нашего визита. Тот впустил нас внутрь и предложил подождать в сторожке, пока выясняются подробности назначенной нам встречи.

Он довольно долго отсутствовал и наконец вернулся в явном недоумении.

– Вы уверены, что встреча назначена на сегодняшний вечер, мистер Холмс? Комендант, похоже, ничего не знает.

Холмс подтвердил и повторил свою просьбу, но часовой только покачал головой:

– Так вот, сэр, коменданту об этом ничего не сказали. Всё же, если вы не возражаете – подождите немного, шеф придет и разберется сам.

Вскоре подоспел комендант, рассыпаясь в извинениях и недоумевая по поводу цели нашего визита. Объяснения Холмса привели его в еще большее изумление.

– У нас здесь нет Фрэнсиса Миллера в настоящее время. Миллер достаточно распространенная фамилия, и у нас их трое, но никто из них не является Фрэнсисом. Может быть, вы ошиблись? В чем предположительно обвиняется ваш Фрэнсис Миллер?

– Наверное, лучше всего нам посмотреть на всех ваших Миллеров, если вы любезно позволите, конечно.

Комендант тотчас согласился и вызвал еще одного стражника, и под его неусыпным оком мы проследовали к камерам с Миллерами. Одного взгляда в смотровой глазок каждой камеры было достаточно. Первый оказался юношей лет семнадцати, с чахоточной внешностью, второй – высоким, худым мужчиной с блестящими черными волосами, а третий – толстым, лысым и слишком старым, чтобы быть объектом наших поисков.

Мы возвратились к выходу, и Холмс принес извинения коменданту.

– Я могу лишь предположить, – сказал он, – что какой-то служащий в ведомстве моего брата что-то перепутал. Не исключено, что человек, которого мы ищем, находится в Эксетере или Линкольне!

Комендант исключительно любезно отнесся к нашему неожиданному появлению и проявил живейшее участие в нашем деле. Холмс стремился как можно скорее вернуться в Лондон, и комендант посоветовал нам дождаться последнего поезда в Бристоль, чтобы успеть на лондонский экспресс. Это куда удобнее, чем пытаться в столь поздний час возвращаться назад через центральные графства, заверил он. А пока ничто не доставит ему большего удовольствия, чем пригласить нас отужинать.

Мы приняли его приглашение и удобно расположились в уютной квартире коменданта, где они с Холмсом обсудили весьма животрепещущий вопрос: преступниками рождаются или становятся. Проводив нас до ворот после ужина, комендант не преминул напомнить, что дорога на железнодорожную станцию проходит через пешеходный мостик.

Вышагивая по мостику, я спросил:

– Холмс, вы и вправду считаете, что какой-то помощник Майкрофта по ошибке заставил нас заняться этим безнадежным делом?

– Нет, Ватсон, – ответил он. – Нас заманили в ловушку, но, признаюсь, не могу угадать причин. Ладно, поездка через Бристоль предоставит нам достаточно времени, чтобы все обдумать.

С этими словами он застыл как вкопанный, затем медленно повернулся и широко распахнул глаза.

– Поездка через Бристоль! – повторил он. – Мы глупцы, Ватсон! Скорее, нельзя терять ни секунды!

Он рванулся вперед, а я, все еще ничего не понимая, побежал следом. Мы кубарем скатились вниз по лестнице среди развалин крепости и промчались через дворик железнодорожной станции. Холмс забарабанил в дверь служебного входа, сунул под нос изумленному контролеру наши проездные карточки, и уже через минуту мы были на главной платформе.

Там не было ни души, за исключением служащих с тележкой, груженой почтой.

– Бристольский поезд! – крикнул им Холмс. – Где он?

– Вот-вот подойдет, сэр. Мы как раз его и дожидаемся!

Не успел он и рта раскрыть, как из телеграфной конторы выскочил обезумевший от ужаса телеграфист. В свете газовых ламп лицо его напоминало застывшую маску.

– Бристольский продолжает гнать! – закричал он. – В будке просигналили, но он мчится прямо к развилке!

Мороз пробежал у меня по коже, и тут мы услышали шум приближавшегося поезда, услышали мерный стук колес, а затем чудовищный скрежет и грохот, который, казалось, никогда не кончится.

Еще не стихло эхо продирающего до костей звука, как Холмс с криком «Скорей, Ватсон!» устремился вперед. Я помчался за ним, обливаясь холодным потом при одной лишь мысли о том, что мы только что стали свидетелями того, как сошел с рельсов бристольский экспресс. А мисс Эмили Нортон была пассажиром этого поезда!

Десять лет прошло с тех пор, как мы с Холмсом бежали вдоль платформы в Шрюсбери к искореженным обломкам поезда. Я уже досыта насмотрелся на человеческие жертвы современной войны, видел пострадавших от начиненных мощной взрывчаткой снарядов и отравляющих газов, имел дело с уцелевшими в крушении военного эшелона в Куинтиншилле, где погибло более двухсот солдат и где офицеры, рыдая навзрыд, стреляли в придавленных пылающими обломками людей, но ничто не могло вытеснить из моей памяти событий той октябрьской ночи 1907 года.

Развилка, где произошло крушение, представляла собой изгиб основного северного пути, радиусом всего около шестисот футов. Чтобы не сойти с рельсов, поезд должен подходить к развилке со скоростью не более десяти миль в час, но, как мы впоследствии узнали, бристольский экспресс не остановился у первой сигнальной будки на въезде в Шрюсбери и продолжал мчаться к роковой дуге на скорости шестьдесят миль в час, а может, и того больше.

Результаты не замедлили сказаться. Паровоз соскочил с рельсов, пробороздил землю и завалился набок, погребя под собой несчастную команду. Как только он замер на месте, пятнадцать пассажирских и почтовых вагонов, все еще не сбросивших скорость, врезались друг в друга и превратились в груду покореженного металла, разбитого стекла и дерева, произведя тот ужасный скрежет и грохот, что донесся до станционной платформы.

Мы с Холмсом прибыли на место происшествия одними из первых. Люди уже выползали из-под обломков, но крики, эхом разносящиеся в ночи, свидетельствовали о том, что еще множество несчастных придавлено грудой металла. Холмс бросился к потерпевшим, я же, надеясь только на свое медицинское искусство, старался помочь тем, кто уже выбрался. Раздумывать над судьбой мисс Нортон было некогда, надо было делать все возможное, дабы облегчить участь раненых.

Вскоре появились и другие медики; мы все вместе не покладая рук трудились прямо на путях, перевязывая раны, останавливая кровь, накладывая шины, и все же слишком часто медицина оказывалась бессильна. В тусклом свете фонарей мы как могли латали искалеченных, а крики и стоны придавленных и жалобы раненых все не стихали. Позже я узнал, что в течение всей ночи Холмс проявлял чудеса храбрости и сообразительности в деле спасения пассажиров из-под обломков.

Наконец рассвело, со стороны реки Северн расползался легкий осенний туман; смешиваясь с дымом пожарища, он будто бы желал прикрыть собой картину ночного кошмара. К этому времени все оставшиеся в живых были уже эвакуированы; погибшие, впрочем, тоже. В изнеможении притулившись на насыпи, я увидел Холмса – он чуть ли не насильно сунул мне в руку металлическую кружку, наполненную крепким чаем с ромом.

Горячий чай и спиртное прочистили мои усталые мозги.

– О ней ничего не слышно? – спросил я своего друга.

Лицо великого сыщика казалось белым и застывшим, словно вылепленным из алебастра.

– Нет, Ватсон, – ответил он. – Говорят, погибло около дюжины пассажиров, но ее среди них нет. Нет, насколько мне известно, и среди уцелевших.

– Так, может быть, она невредима?! – воскликнул я с надеждой.

– Может быть, старина, но все еще велика вероятность того, что некоторые тела не извлечены из-под обломков. – Он положил мне руку на плечо. – Идемте, – скомандовал он. – Вы сделали все, что могли. Надо ехать в Лондон и найти там моего брата.

Из всех поездок, которые мы предприняли в поисках железнодорожного маньяка, ни одна не была такой горькой, как наше возвращение в Лондон. Вымотанный прошедшей ночью, я то и дело засыпал, но каждый раз, открыв глаза, видел Холмса. С застывшим побелевшим лицом он невидящим взором уставился в окно. Конечно же, он проклинал себя за то, что не смог поймать кайзеровского убийцу, и за то, что посоветовал дедушке Эмили исключить поездку внучки через Плимутский или какой-либо северный порт. Я тоже цепенел от ужаса при одной только мысли о том, что такая храбрая и очаровательная девушка, возможно, лежит теперь среди дымящихся обломков.

Мы слишком рано прибыли на вокзал Юстон, но направились прямо в департамент. В обширном вестибюле огромного здания в итальянском стиле привратник в униформе взял карточку Холмса. Что уж он подумал о наших покрасневших глазах и непрезентабельном внешнем виде, не берусь и предположить. Слуга удалился вверх по широкой лестнице и почти тотчас вернулся, приглашая нас следовать за ним. Просторными коридорами он провел нас к двойной двери, постучал и распахнул ее.

В дальнем конце большой комнаты за внушительных размеров столом сидел Майкрофт, темным силуэтом выделяясь на фоне широкого окна. Позади него стоял еще кто-то, повернувшись лицом к осеннему солнечному свету, играющему в желтеющих верхушках деревьев парка Сент-Джеймса. Стоило нам приблизиться, как незнакомец повернулся, и я почувствовал, что мое сердце екнуло.

– Мисс Нортон! – воскликнули мы с Холмсом в один голос.

– Ах, господа! – улыбнулась она. – Весьма рада видеть вас снова! Ваш брат не говорил мне, что ждет вас, мистер Холмс.

– А я и не ждал, – отозвался Майкрофт. – Садись, дорогой братец, и вы тоже, доктор, садитесь, рассказывайте, что привело вас в коридоры власти. Вы оба выглядите просто жутко.

– Ты не слышал, что случилось в Шрюсбери прошлой ночью? – сразу приступил к делу Холмс.

– К сожалению, нет, – ответил Майкрофт. – Я обычно откладываю газеты до приезда в клуб, их гораздо приятнее листать в тишине. Так что там произошло?

– Ночной почтовый из Шотландии в Бристоль сошел с рельсов при въезде в Шрюсбери! – проговорил Холмс мрачно.

Водянисто-серые глаза Майкрофта дрогнули, а мисс Нортон, закрыв рот рукой, тихо ойкнула.

– О нет! – внезапно закричала она. – Они рассчитывали убить меня!

– Боюсь, что так, – подтвердил Холмс.

– Сколько людей погибло, мистер Холмс? – спросила она, чуть не плача.

– Одиннадцать пассажиров, бригада локомотива, два железнодорожника и трое почтовых служащих – всего восемнадцать; итого, общее число жертв убийцы уже равняется пятидесяти восьми. Не казнитесь, мисс Нортон, это моя ошибка. Вот уже больше года мне известно об этом преступнике, и до сих пор не удалось его остановить, а теперь он еще и потешается над моими промахами!

– Каким образом? – удивился Майкрофт.

– А вот каким. – Холмс вытащил откуда-то телеграмму. – Таким образом он гарантировал мое присутствие при той чудовищной сцене, которая является делом его рук.

Майкрофт внимательно изучил телеграмму.

– Да, я этого не посылал, а также и никому не поручал.

– Нисколько не сомневаюсь, – сказал Холмс, – и потому напрашивается другая версия.

Все вопросительно посмотрели на него.

– Ну разве вы не видите, – произнес он. – Парижский инцидент дает основание полагать, что люди кайзера узнали о том, кто такая мисс Нортон. Где они получили эти сведения? Эта телеграмма была послана кем-то, кто знал о намерениях мисс Нортон отправиться поездом в Бристоль. Были такие намерения?

– Да, – кивнул Майкрофт. – Именно так она должна была бы ехать прошлой ночью, если бы возвращалась в Соединенные Штаты. Но она неожиданно приняла предложение выступить в Лондоне.

– В таком случае один из шпионов «Всевышнего» находится где-то в твоей собственной конторе, – заключил великий сыщик.

16

КОРОЛЬ И ВАЛЕТ

– Весьма серьезное обвинение в адрес моего ведомства! – нахмурился Майкрофт.

– И не без оснований! – отрезал Холмс. – Более чем очевидно, я просто совсем упустил это из виду. Мне следовало бы гораздо раньше обратить внимание на подоплеку крушения в Грэнтэме, но я был так поглощен установлением личности двух джентльменов в Питерборо, что, когда преуспел в этом, даже не задался вопросом, каким образом злодей узнал о том, что ты был в этом поезде, Майкрофт.

– Ты хочешь сказать, что эпизод в Грэнтэме был нацелен исключительно на меня? – Брови Майкрофта удивленно взлетели.

– Конечно, – отозвался Холмс. – Держу пари, что никто, кроме тебя, не знал, что Его Величество присоединится к тебе в Питерборо. Или это не так?

– Ты прав.

– Значит, тот, кто организовал остановку эдинбургского почтового, знал о твоем отъезде из Лондона, событии столь экстраординарном, что связал его с переговорами и поспешил помешать твоей поездке.

– Твои рассуждения весьма убедительны, – задумчиво протянул Майкрофт, – но если ты прав, как же выявить предателя?

– Надо принять все меры предосторожности, чтобы быть уверенным, что информация доступна только узкому кругу лиц. Если обнаружатся какие-либо еще злоупотребления информацией, то чем меньше людей ею владеет, тем больше шансов разоблачить предателя. А пока подумай хорошенько, что тебе известно о всех тех, кто знал о твоей поездке в Шотландию, и тех, кто знал, что мисс Нортон едет в Бристоль прошлой ночью. К счастью, есть способ существенно сузить круг поисков.

– Что ты имеешь в виду?

– Нужно выделить тех, кто не знал, что планы мисс Нортон переменились. Только кто-то из них мог передать информацию.

– Непременно так и сделаю, – отозвался Майкрофт, – но вопрос о мисс Нортон остается открытым. Если безумец связывает ее со мной и следит за ее передвижениями, то опасность, без преувеличения, подстерегает ее на каждом шагу, пока она остается в Англии. Более того, вряд ли она окажется в большей безопасности в Соединенных Штатах. Разведка кайзера уже многие годы чувствует себя в этой стране как дома. – Он задумчиво побарабанил пальцами по столу. – Может быть, мы обезопасим мисс Нортон, если Его Величество займется этим.

Он нажал кнопку на своем столе и, пододвинув к себе лист бумаги, что-то быстро начертал. Прошло всего несколько минут, прежде чем в дверь вошел служащий, но записка Майкрофта была уже готова и запечатана.

– Проследите, чтобы письмо тотчас отправили во дворец, – бросил он. – Не через регистрацию, а прямо во дворец.

Примерно через три четверти часа мы были в Букингемском дворце, где ливрейный лакей провел нас в большую красивую комнату, уставленную мраморными колоннами, и заверил, что Его Величество присоединится к нам в самом скором времени.

Мы ждали совсем недолго, и вот дверь отворилась и появился король, одетый совсем по-домашнему. Он жестом указал нам на кресла, а сам уселся напротив.

– Итак, Майкрофт, – начал он, – в вашей записке говорилось о деле чрезвычайной срочности. Так что же все-таки произошло?

– Ваше Величество, мой брат и доктор Ватсон принесли вести о железнодорожной катастрофе в Шрюсбери прошлой ночью – вести, которые угрожают безопасности мисс Нортон, – проговорил Майкрофт.

– В таком случае лучше расскажите мне об этом сами, мистер Холмс, – обратился король к сыщику.

Холмс кратко и исчерпывающе описал события предыдущей ночи и изложил свои выводы.

– Видимо, вы правы, мистер Холмс, – задумчиво произнес король. – Майкрофту надо разобраться с людьми в своем ведомстве, а нам следует предпринять соответствующие шаги, дабы уберечь Эмили. – И король улыбнулся юной леди.

– Сэр, – вступил в беседу Майкрофт с куда большей робостью, чем можно было от него ожидать, – кажется, дела приняли такой оборот, что необходимо принять самые крайние меры, чтобы остановить этого сумасшедшего.

– Легко сказать! – воскликнул король. – Что же – отправить полицию гоняться за ним по всей стране? Веселенькая будет история! Тем самым мы тотчас позволим птичке упорхнуть, к тому же что подумают люди, узнав, что какой-то сумасшедший придурок на службе у кайзера колесит по всей стране, пускает под откос поезда и убивает десятки невинных? Какое там его остановить – они потребуют войны, вот что они потребуют, и я вряд ли смогу их обвинить!

– Прошу прощения, сэр, но именно так я и думаю, – отозвался Майкрофт. – Если бы Ваше Величество изъявило желание представить факты, которыми мы располагаем, германскому послу – не упоминая, конечно, об участии мисс Нортон во всем этом деле – и указать ему на то, что действия германской разведки дают нам повод в любой момент развязать войну, не положило ли бы это конец их дьявольским выходкам?

– Возможно, вы правы, – сказал король.

– Поверит ли ваш племянник, что вы в самом деле намерены использовать сей повод, чтобы начать войну против Германии? – спросил Холмс.

Король Эдуард от души рассмеялся.

– Простите меня, мистер Холмс, – заявил он, – но мой племянник Вилли готов верить всему что угодно, кроме правды обо мне! Он называет меня Душителем, представляете; давая званый обед в Берлине, он заявил своим гостям, что я – сам Сатана! Нет, мистер Холмс, мне нетрудно убедить Вилли, что я воспользуюсь любым предлогом, дабы начать войну. Я предупрежу германского посла, что мне лично известно о безобразиях, которые творит преступный безумец, работающий на Карлтон-Хаус-террас[7], и что любые подобные действия в дальнейшем приведут к войне без всякого предварительного заявления. Его хозяин поверит каждому слову!

– Не ставит ли это под удар вас, сэр? – вмешался я.

– Нет, доктор. Существует нечто вроде джентльменского соглашения между королями и императорами по поводу того, чтобы не покушаться на жизнь друг друга. Мы все окажемся в одинаковом положении, если кто-нибудь решится на это, и в конце концов Вильгельм все еще мой племянник – ему, возможно, наплевать на меня с точки зрения политики, но вряд ли он жаждет смерти своего старого дядюшки!

– Итак, мы способны его остановить, – заключил Холмс, – но мисс Нортон по-прежнему в опасности. Если только… – Он неожиданно замолчал.

– Если только я не использую предателя в моей конторе, чтобы защитить ее, – продолжил за него Майкрофт.

– Что вы имеете в виду? – нахмурился король.

– Если мне удастся убедить все мое ведомство, что мисс Нортон служила всего лишь прикрытием, а контакты осуществляли другие люди, Ваше Величество, тогда предатель обязательно передаст эту информацию своим немецким хозяевам, и они оставят мисс Нортон в покое.

– Ты читаешь мои мысли, Майкрофт, – одобрительно произнес Холмс.

– Прекрасно, – заключил король. – Эмили, я уверен, план Майкрофта сработает, и вам не придется больше ни о чем беспокоиться.

Мы тотчас поднялись, но король решительно остановил нас:

– Одну минуту, господа. Вероятно, мы разрешили проблему Эмили, но как же быть с вашей, мистер Холмс? Что будете делать вы?

– Я, сэр? – удивился Холмс. – Я просто продолжу свои поиски.

– А не находите ли вы сие неразумным? – спросил Его Величество.

– Неразумным, сэр? Отчего же?

– Мистер Холмс, – вновь заговорил король, – никто более меня не ценит усилия, предпринятые вами в этом деле, и я, конечно же, разделяю вашу убежденность, что с этим сумасшедшим пора кончать, но полагаю, сейчас не время для решительных действий. Мои переговоры более не нуждаются в услугах отважной Эмили, я предприму шаги, которые мы только что обсудили в целях ее безопасности, но чем я могу помочь вам?

– Не уверен, что правильно вас понимаю, сэр, – сказал Холмс.

– Мистер Холмс, мы в состоянии пресечь действия астронома, но мы не можем узнать, кто он. А он уже знает, что вы его разыскиваете. Это ставит вас в неравное с ним положение. Он будет начеку. Кроме того, если его хозяева на Карлтон-Хаус-террас дадут отбой всем его действиям, не захочет ли он на вас отыграться?

– Я готов пойти на этот риск, сэр, – отрезал Холмс.

– Не сомневаюсь, – произнес король, – дело в том, что я не готов позволить вам это сделать. Вы представляете слишком большую ценность для моей семьи и для меня лично, а также для моего трона и моих подданных с точки зрения заботы о государстве, чтобы я оставался равнодушен к вашей судьбе. Будьте уверены, пока я жив, я не забуду преступлений этого мерзавца, и придет время, когда я попрошу вас возобновить поиски. Но только в тот момент, когда он меньше всего этого ожидает. В настоящий момент я полагаюсь на вашу лояльность и прошу приостановить розыск.

Холмс застыл с каменным выражением лица.

– Прекрасно, сэр, если этого желает Ваше Величество, тогда именно это я и сделаю.

– Да, мистер Холмс, я желаю этого и признателен вам за лояльность к моим желаниям.

В кебе, когда мы остались одни, я спросил Холмса, что он собирается делать.

– Вы слышали, что сказал король, Ватсон? Бесполезно тратить время на размышления о недостижимом. Я вернусь к своим пчелам и там подожду, пока не получу приказ Его Величества.

Великий сыщик не проронил больше ни слова до самого вокзала Виктория, где он сухо попрощался со мной. Не секрет, что он всегда переживал по поводу незаконченных дел, и, глядя ему вслед, я глубоко сочувствовал своему старому другу. Но даже тогда, мне кажется, ни один из нас не ожидал, что приказ короля так никогда и не последует.

17

ПИКИ И ДЖОКЕР

– Пока я жив… – Слова короля Эдуарда эхом звучали в моих ушах, когда спустя примерно три года я вместе с братьями Холмсами стоял на балконе кабинета Майкрофта. Было солнечное летнее утро, на небе – ни облачка, но лик столицы омрачали похожие на темные тучи толпы народа, собравшегося проводить в последний путь своего короля. Мы перешли с балкона в величественную комнату, но и туда долетала приглушенная дробь барабанов и размеренная поступь множества ног.

– Хотелось бы знать, – пробормотал я, – какие мысли проносились в голове кайзера сегодня утром, когда он смотрел, как человек, который десять лет морочил ему голову, отправился к месту своего последнего упокоения?

– Нетрудно догадаться, – ответил Майкрофт. – Этот сумасшедший даже на траурном ужине прошлым вечером не преминул, пользуясь случаем, заявить французскому послу, что Франция должна встать на сторону Германии в случае войны с Британией!

– Значит, в этом деле не осталось никаких «если», – заключил Холмс. – Остался нерешенным лишь один-единственный вопрос: когда?

Наш разговор прервал одетый в черное лакей, препроводивший в комнату мисс Нортон. Она была в глубоком трауре, даже под вуалью угадывалось, что глаза ее покраснели от слез.

– Господа! – В голосе ее все еще чувствовалась боль. – Как хорошо, что вы здесь, но как грустно!

– Он был не молод, – попробовал утешить ее Майкрофт, приглашая нас туда, где его сотрудники устроили маленький буфет.

– О, я знаю, – откликнулась она, – но он еще был полон жизни и планов! И как же люди любили его – оплакивали так, будто лично были с ним знакомы. Его звали Тедди, как некоего любимого дядюшку.

– В газетах его называли «Дядюшка всей Европы», – уточнил Майкрофт, – и это недалеко от истины. Помимо Вилли, его племянниками были царь и царица. Королева Норвегии – его дочь, а королева Испании – еще одна племянница, а там, где сам он не был связан с королевской семьей родственными узами, сохранялось теснейшее родство через его жену.

Прислуга налила вина. Майкрофт поднял бокал.

– Итак, – провозгласил он, – король Эдуард на пути в Пэддингтон и в историю. Да здравствует король Георг!

Мы разом подняли бокалы и, не проронив ни слова, выпили.

– Насколько я понимаю, ты считаешь, что война теперь неизбежна? – спросил Холмс.

– Это, как ты верно подметил, лишь вопрос времени. Кайзер и боялся, и уважал дядюшку Эдуарда – кузена Георга он зовет «милый молодой человек». Стоит ему только развернуться, как он втянет в войну всю Европу.

– Но все громче раздаются голоса о недопустимости войны между цивилизованными нациями, – вставил я.

– Идеалистическая чепуха! – рявкнул Майкрофт. – В этом не больше реализма, чем в том, что недавняя комета – предвестница войны. О, Европа знала шестьдесят лет мирной жизни, но если начнется война, то это будет ужасно! Посмотрите на Америку – на их Гражданскую войну. Эта нация изобретателей продемонстрировала нам все особенности современной войны с минами и подводными лодками, броненосцами и голодными блокадами. Если европейские народы переведут свои фабрики на военное производство, результатом будут сотни дредноутов и летательных аппаратов, цеппелинов и дальнобойных орудий, подводных лодок и разрывных снарядов – разразится такая бойня, какой еще никто никогда не видел!

Он замолчал, уставившись в свой бокал, затем поднял глаза на брата.

– Шерлок, – сказал он, – ты был, я думаю, весьма расстроен, когда король Эдуард приостановил твое расследование…

– Ерунда, – отозвался Холмс. – Я не разделял его опасений, но он просил, хотя мог бы приказать, и я чувствовал себя обязанным уступить его желаниям.

– Думаю, тебе интересно будет узнать, что в последние часы своей жизни король Эдуард просил передать тебе послание?

– Послание? – изумился Холмс.

– Да. Даже в твоем сельском уединении до тебя, вероятно, дошли слухи, что подруга короля миссис Кеппел была допущена к его смертному одру с разрешения королевы? Между нами говоря, это правда, И именно миссис Кеппел передала от него весточку. Она, бедняжка, видимо, подумала, что Его Величество бредит, когда он попросил ее: «Скажите Майкрофту, что его брат должен возобновить охоту!»

Темные глаза Холмса сверкнули.

– Так он не забыл своих обязательств! А его преемник посвящен в сию историю?

– Нет, Шерлок. Он не станет принимать столь живейшее участие в международной политике, как его отец. Это даже к лучшему, что он ничего не знает.

– Прекрасно! Ты как-то обмолвился, что уже выследил змееныша в своей конторе, Майкрофт. Он все еще на своем месте?

– Да, конечно. Он мне чрезвычайно пригодился для того, чтобы сплавлять дезинформацию «Всевышнему».

– Боюсь, настало время положить конец его карьере. Завтра утром я должен его допросить.

Мы с Холмсом были к услугам Майкрофта уже на следующее утро. Когда нас ввели в его кабинет, он сидел за своим огромным столом, а перед ним лежала одна-единственная папка с какими-то документами. Не говоря ни слова, он пододвинул ее брату. Холмс быстро просмотрел бумаги и, по своему обыкновению, изложил мне их содержание.

– Ховард Хьюго, двадцати одного года, единственный сын почтенных торговцев из Пекхэма, поступил на службу в результате экзаменов четыре года назад, служащий отдела регистрации, вежлив и исполнителен по отзывам начальства, дисциплинарных нареканий не имеет.

Он положил папку обратно стол:

– Что привлекло к нему твое внимание, Майкрофт?

– Он был одним из немногих, кто знал о наших планах относительно мисс Нортон, вернее, ее поездки на бристольском поезде из Глазго, и одним из очень немногих, кто не знал, что планы изменились. В департаменте государственной службы вся информация обычно проходит регистрацию; она заносится в архив и подшивается, но планы изменились буквально в последний момент, и сведения не успели попасть в отдел регистрации. Хьюго и еще несколько сотрудников подпали под подозрение. За ним было установлено пристальное наблюдение, в результате которого открылось, что временами он переживает периоды финансовых затруднений, когда ему приходится занимать у коллег небольшие суммы, впрочем, затем наступают периоды необъяснимого финансового процветания. Вот, по сути дела, и все мои доказательства.

– Где он сейчас? – поинтересовался Холмс.

– Работает в отделе регистрации. Полагаю, лучше всего тебе самому расспросить его – он, возможно, скорее признается под давлением твоего авторитета.

– Тогда пошли за ним, дорогой брат, пора выяснить, в чем тут дело.

Майкрофт нажал кнопку на своем столе, и через несколько минут раздался стук в дверь. На слова Майкрофта: «Войдите», – дверь распахнулась и вошел бледный юноша среднего роста в скромном одеянии младшего клерка.

– Садитесь, Хьюго, – пригласил Майкрофт, когда юноша приблизился к столу. – Господа хотят задать вам несколько вопросов. Это мистер Шерлок Холмс и его коллега, доктор Ватсон. Уверен, вы прекрасно о них наслышаны.

Хьюго скорее свалился, чем сел на свободный стул и судорожно сцепил руки на коленях. Кровь отлила от его лица. Он испуганно переводил взгляд с Холмса на Майкрофта и обратно.

– Это как-то связано с моей работой? – пробормотал он.

– О да, конечно, – подтвердил Холмс. – Несколько вопросов по поводу того, например, на кого вы работаете!

– Я не совсем вас понимаю… – начал было юноша, но Холмс неожиданно бросился к нему и в буквальном смысле слова поднял его в воздух. Его руки, порхая, как руки фокусника, изучили пиджак юноши, и, прежде чем он отпустил ошарашенного молодого человека, на письменном столе Майкрофта оказались два предмета.

– Давайте сразу же кое-что проясним, мистер Хьюго, – сказал Холмс, вновь усаживаясь на место. – Я здесь не для того, чтобы мне морочили голову. Вы младший клерк, зарабатывающий самое большее несколько фунтов в месяц, и в то же время едва заметное пятно на вашем правом рукаве говорит о том, что у вас изысканный вкус: вы предпочитаете сигары высших сортов – зеленый лист, индийская разновидность. Это чересчур дорого для человека в вашем положении.

Он замолчал и потянулся к какой-то вещице на столе.

– Ваши часы, – объявил он, поддев крышку ногтем и поворачивая корпус к свету. – Метки ломбарда на внутренней стороне крышки подтверждают то, что мне уже известно: ваше финансовое положение постоянно испытывает взлеты и падения. Причиной тому могли бы быть женщины, вино или лошади, но в вашем случае это карты. Разве это не карточная колода? – И он указал на маленькую коробочку на столе.

Хьюго уже чуть не плакал, когда Холмс закончил.

– Простите, сэр, – захныкал он, обращаясь к Майкрофту. – Я втянулся в карточную игру и ушел в нее с головой. Надеюсь, я не обесчестил департамент?

– Если вы и нанесли урон репутации моего офиса, – строго проговорил Майкрофт, и лицо его приняло очень суровое выражение, – то отнюдь не пристрастием к индийским сигарам и не безрассудной игрой. Полагаю, вы догадываетесь, что дела обстоят куда серьезнее!

– О Боже! – вскричал несчастный, сотрясаясь от нового приступа рыданий. – Вы все знаете!

– А теперь, мистер Хьюго, – спокойно произнес Холмс, – выкладывайте все по порядку. Кому вы продавали секреты вашего департамента?

– Однажды вечером я отправился в пивную со своим кузеном Джеком, он моряк. Джек пригласил меня с собой, сказав, что там можно хорошенько повеселиться.

– Где это? – перебил его Холмс.

– В районе вест-индских доков, железнодорожная таверна.

Холмс невесело рассмеялся:

– Более известная как пивная Чарли Брауна – я знаю, о чем вы. Продолжайте.

– Ну, мы начали играть в карты, и я выиграл немного денег – совсем немного, всего лишь несколько шиллингов.

– Сколько времени прошло, прежде чем вы стали проигрывать, мистер Хьюго?

– Я приходил еще несколько раз и неизменно выигрывал примерно недели две. Затем настала черная полоса, я все проигрывал и проигрывал. Гораздо больше, чем мог себе позволить. Тогда я впервые заложил свои часы. И вот однажды вечером я не смог отдать долг. Я был в отчаянии, не зная, что и делать. Он был очень пьян, угрожал мне ножом, и я опасался, что он меня убьет.

– Но тут кто-то выплатил ваш долг, – подсказал Холмс. – Интересно, кто? Кто заплатил за вас?

– Не припомню, чтобы я раньше видел его. Это был человек, ничем не примечательный, лондонец, назвался Бэйкером. Он разрешил мне вернуть деньги в любое время, но я продолжал проигрывать.

– И тогда он предложил вам сделку в уплату долга, и вы стали регулярно информировать его о работе вашего департамента! – закончил за него Холмс.

– Да, сэр, но он заверил, что в этом нет ничего страшного, ибо он якобы является репортером агентства новостей. После первого раза он начал платить мне за то, что я рассказывал.

– Пожалуйста, подробнее, – потребовал Холмс. – Как выглядел этот мистер Бэйкер?

– Примерно такого же роста, как доктор Ватсон, но гораздо полнее – нет, скорее даже толстый. У него были усы…

– Какого цвета? – не удержался Холмс. – Как он говорил?

– Усы у него были очень светлые, сэр, и волосы тоже. Он говорил как лондонец, сэр, – я бы сказал, юг или восток Сити, судя по акценту.

– Вы всегда встречались с ним у Чарли Брауна? Вы не знаете, где он живет? – не давал ему опомниться Холмс.

– Всегда у Чарли Брауна, сэр. Я видел его, полагаю, раз десять. Где он живет, я не знал, но однажды вечером он пришел с каким-то моряком, и я слышал, как тот что-то говорил о возвращении в Дептфорд.

– Кто бы ни был этот мистер Бэйкер, но он никак не репортер агентства. – Холмс хмыкнул. – Как вам кажется, чем он зарабатывает на жизнь? Как он был одет?

– Он сказался репортером, сэр, но вполне мог быть и мелким торговцем или что-то вроде этого. Одевался он респектабельно, не кричаще и не вызывающе, просто респектабельно.

Холмс поднялся.

– Я думаю, – обернулся он к Майкрофту, – это все, что мистер Хьюго мог бы сказать нам полезного. Какова бы ни была его дальнейшая судьба, следует лишить его возможности контактировать с кем-либо, оставшимся без наблюдения.

– Я позабочусь об этом. – Майкрофт поднял телефонную трубку и отдал краткие распоряжения. Через несколько секунд дверь отворилась и вошли два дюжих молодчика, по виду бывшие солдаты.

– Вы знаете, куда отправить мистера Хьюго, – кивнул им Майкрофт, когда они взяли молодого человека под локти.

Его потащили к двери, и юноша повернул побледневшее лицо к Холмсу.

– Меня повесят, мистер Холмс? – спросил он почти шепотом.

– Пока война не развязана – нет, – сурово произнес Холмс, – но полагаю, вам хватит времени поразмышлять над своей глупостью, малодушием и вероломством.

Майкрофт Холмс надолго застыл, уставившись на дверь, когда она закрылась за троицей.

– Не могу припомнить, чтобы подобное когда-либо случалось прежде, – ужаснулся он, – в каком-либо департаменте – тем более в моем!

– Что с ним сделают? – спросил Холмс. – Суда быть не должно, а то мы спугнем мистера Бэйкера.

– У департамента есть дом неподалеку от Эпсома – соседи думают, что это клиника для нервнобольных – там-то мистер Хьюго и будет размышлять над своим поведением столько, сколько потребуется. Там высокие стены и достаточное количество здоровяков, подобных тем, которых вы только что видели, – объяснил Майкрофт.

– Прекрасно! – бодро сказал Холмс. – По крайней мере мы еще кое-что узнали о действиях германской разведки. Я должен переместить свои поиски непосредственно в район Дептфорда и попытаться найти этого мистера Бэйкера там.

– Но, судя по описанию, вряд ли это тот самый астроном! – высказал я свои соображения.

– Нет, конечно, но он является передаточным звеном, через который информация жалкого предателя достигала астронома, и, вполне возможно, наведет меня на след.

Прощаясь, Холмс обратился к своему брату:

– С этого момента и впредь, – предупредил он, – ты должен быть особенно осторожен. С исчезновением Хьюго они заподозрят, что тот разоблачен, а у тебя ведь больше нет покровительства короля Эдуарда.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что они попытаются убить меня? – уточнил Майкрофт.

– А не ты ли, мой дорогой брат, предупреждал нас несколько лет назад, что мы играем против самого хитрого и безжалостного из агентов кайзера? – вопросом на вопрос ответил Холмс. – Повторяю: будь очень осторожен.

18

ВЗРЫВ В КЛУБЕ «ДИОГЕН»

Холмс некоторое время разыскивал того человека у Чарли Брауна, но он так и не появился. Похоже, что исчезновение юного Хьюго заставило германского агента затаиться. Холмс, выряженный типичным моряком, долго рыскал по портовым тавернам, но все закончилось безуспешно.

На время этих мероприятий великий сыщик превратил мой дом в свою штаб-квартиру, где после бесплодных скитаний по Лаймхаусу[8] он с благоговением возвращался к своей книге по пчеловодству. Как-то осенним вечером он с головой ушел в свою рукопись, а я внимательно пролистывал журнал, как вдруг мы услышали на улице голос мальчишки-газетчика, выкрикивавшего заголовки.

Холмс распахнул окно и высунулся наружу. Я тотчас присоединился к нему.

– Послушайте, Ватсон! – бросил он. – Какой-то специальный выпуск. Бомба в Пэл-Мэл! Собирайтесь немедленно!

Я послал мальчика купить газету и нанять кеб.

Мы уже ехали по направлению к Пэл-Мэл, когда Холмс развернул на коленях газету. Едва просохшие заголовки так и кричали:

Газеты были столь поспешно отпечатаны, что почти не содержали подробностей за исключением одного – сегодня вечером на клуб «Диоген» было совершено нападение с применением взрывного устройства, несколько членов клуба убиты. Холмс вмиг осунулся и побледнел.

В Пэл-Мэл наш кеб остановил офицер полиции. Холмс объяснил ему, что он брат одного из членов клуба, и офицер провел нас через толпу зевак, плотным кольцом окружившую здание.

Уже пробираясь сквозь толпу, мы увидели, что полиция оцепила пространство перед входом в клуб, где стояли двое пожарных. Снаружи здание, похоже, почти не пострадало, но лестница и вестибюль были усеяны осколками стекла и деревянными щепками. На месте изящных полированных дверей зияла дыра. Изнутри все еще тянулся черный дым, полиция и пожарные делали свое дело. Холмс шагнул к полицейскому инспектору, принимая его за главного.

– Я Шерлок Холмс, – представился сыщик. – Не могли бы вы сказать, инспектор, в здании уже никого не осталось?

– О мистер Холмс! – восхищенно протянул инспектор. – Да, сэр, всех уже эвакуировали, и живых, и мертвых. Вы хотите о ком-то узнать подробнее?

– Мой брат – член клуба, – кивнул Холмс. – Человек моего роста, но немного плотнее.

Инспектор сверился с записной книжкой:

– Майкрофт Холмс, сэр? С ним все в порядке. Он даже помогал нам, пока всех не эвакуировали, а потом отправился домой.

– Спасибо, инспектор, – бросил Холмс и, протиснувшись через толпу, поспешно зашагал через улицу.

Престарелый слуга Майкрофта, выглядел глубоко потрясенным.

– Как он, Мортимер? – поинтересовался Холмс.

– Он не пострадал, сэр, мне кажется, но ситуация скверная, мистер Шерлок. Мистер Майкрофт всего лишь несколько минут как пришел, сэр. Он страшно взволнован и зол, сэр.

Слуга проводил нас в библиотеку, где Холмс в нетерпении стал мерить комнату шагами, вытаскивать книги и переставлять их, пока не появился Майкрофт. Лицо старшего Холмса, по обыкновению бледное, теперь было белее мела, а на виске и правой щеке красовались пластыри. Тем не менее он сохранил свой насмешливый тон.

– Шерлок! – закричал он. – Ты мчался сломя голову всю дорогу от Суссекса да еще привел с собой медицинскую помощь!

– У меня нет настроения шутить, – рявкнул в ответ Холмс, – и, мне кажется, его не должно быть и у тебя! Случилось именно то, о чем я тебя предупреждал!

Майкрофт осторожно опустился в большое кожаное кресло и позвонил в колокольчик. Когда Мортимер подал напитки, он слабо улыбнулся:

– У тебя есть все основания сердиться, Шерлок. Я невнимательно отнесся к твоему предупреждению. Теперь, увы, пятеро моих товарищей по клубу заплатили за мою беззаботность.

– Расскажи, что случилось? – попросил Холмс.

– Едва я прибыл в клуб и стал спокойно потягивать вино в библиотеке сразу за вестибюлем, как швейцар сообщил, что в фойе меня дожидается какой-то иностранный господин. Представиться он не соизволил. Я повернулся, чтобы проверить, не могу ли я понаблюдать за незнакомцем через стеклянные двери, и это спасло мне жизнь.

– Как это произошло? – продолжал допытываться Холмс.

– Очевидно, негодяй знал о моей привычке выпивать в библиотеке и использовал швейцара, чтобы идентифицировать меня. Он подошел к двери и распахнул ее. В тот самый момент, когда я взглянул на него, он толкнул по полу какой-то предмет в мою сторону. Я успел заметить, что эта штуковина была черной, сферической, с горящим шнуром. – Он замолчал и снова наполнил свой стакан. – Я догадался, что это взрывное устройство. Времени хватило лишь на то, чтобы крикнуть «Берегись!» и как-то попытаться спасти себя и швейцара. Схватив беднягу, я перебросил его через стул, сам же со стулом метнулся куда-то влево. Мои товарищи по клубу, к сожалению, недостаточно быстро отреагировали. Большинство из них все еще пеняли мне, что я нарушил правила поведения в клубе, когда эта чертова бомба взорвалась.

– И каковы же последствия? – не отступался Холмс.

– Она рванула с грохотом десятка орудий. Окна вылетели, вокруг нас засвистела шрапнель, но спинка и сиденье стула защитили нас со швейцаром от основного удара. Когда я поднялся, комната напоминала поле боя. Она была полна едкого дыма, ковер в нескольких местах прожжен, все вокруг усеяно обломками мебели и телами моих товарищей по клубу, застигнутых взрывом врасплох.

– И тем не менее, – проговорил Холмс строго, – ты продолжал подвергать себя риску, участвуя в спасении людей! Может, ты хотя бы теперь поостережешься, Майкрофт?

– Еще раз вынужден признать, что пренебрег твоими рекомендациями, Шерлок, но что же мне делать? Не могу же я огородиться железными дверями и жить так до тех пор, пока германский император забудет о моем существовании!

– Для начала, – бесстрастно произнес Холмс, – прихвати парочку невозмутимых парней из домика в Эпсоне и обзаведись личными телохранителями.

– Шерлок, ну в самом деле, – протянул Майкрофт. – Не могу же я повсюду ходить с телохранителями, будто я патрон боксеров-профессионалов!

– Если уж тебя не волнует твоя собственная безопасность, – рявкнул Холмс, – подумай по крайней мере о безопасности страны, которая фактически вверила тебе свою судьбу.

– Ну ладно, – согласился Майкрофт, сломленный таким напором. – Что дальше?

– Пусть газеты по-прежнему освещают случившееся как выходку анархистов. Сейчас журналисты в этом уверены; твоей конторе не составит труда и дальше вводить их в заблуждение.

– Нам с тобой отлично известно о причинах нападения, Шерлок. Почему мы должны притворяться?

– Чтобы облегчить мне поиски действительного виновника и убедить наших врагов в том, что мы идем по ложному следу. И наконец, тебе следует дружески поговорить с коллегами из посольства России – мне нужно узнать имя самого лучшего агента среди русских эмигрантов в Ист-Энде.

– Эта информация обойдется моему департаменту ценой некоторой услуги, которой мы всячески старались избежать, – заявил Майкрофт. – И зачем тебе это?

– Затем, что царская тайная полиция активно действует в Ист-Энде с тех самых пор, как царевы подданные стали скрываться здесь от его благодетельного правления. В их распоряжении, должно быть, гораздо больше секретной информации о политических группировках Ист-Энда, чем у любого лондонского полицейского или даже у твоей конторы.

– Ну хорошо, – с неохотой согласился Майкрофт. – А теперь, если позволите, я отойду ко сну, события этого вечера слегка выбили меня из колеи.

На обратном пути, проезжая по Пэл-Мэл, я заметил легкую усмешку на губах моего друга и поинтересовался, в чем дело.

– Я представил, Ватсон, что клуб «Диоген» теперь, после того как мой брат закричал в читальной комнате, никогда уже не будет прежним. Интересно, не забаллотируют ли его товарищи по клубу?

Возможно, Майкрофт и впрямь был выбит из колеи, но слово свое он сдержал. На следующее утро посыльный его конторы принес короткую записку:

19

ПОХОЖДЕНИЯ СРЕДИ АНАРХИСТОВ

Отчет, который я должен представить, о похождениях Шерлока Холмса в Ист-Энде, имеет своим источником рассказы самого великого сыщика. Не обладая его способностями к переодеванию и изменению речи, я не мог сопровождать его среди европейских emigres[9] – завсегдатаев ресторанчика «Варшава».

Уже через час после записки Майкрофта я обнаружил у себя в гостях старого, подслеповатого уличного музыканта в длинном поношенном пальто, который прижимал к себе обшарпанную скрипку в замшевом футляре. Его грубый акцент напоминал среднеевропейский выговор; он пожелал мне счастливого времяпрепровождения и выскользнул за дверь.

Ресторанчик «Варшава» на Осборн-стрит с помутневшими от дыма и чада окнами был полон. Безработные с Уайтчэпел играли в карты или шахматы, громко разговаривали на разных языках или просто скучали с чашкой черного чая, спасаясь от осеннего холода улиц Ист-Энда. Воздух в кафе казался горячим и удушливым, клубы табачного дыма и острый капустный аромат пропитали все помещение.

Холмс пробрался к стойке и заказал черный чай. Его тотчас обслужили, и он незамедлительно спросил:

– Вы Шнельвар?

– Кому еще я понадобился? – проворчал хозяин.

– Хайми сказал, вы знаете человека, который может разменять мне крупный чек. «Помещик», кажется так?

– Он где-то здесь, – отозвался Шнельвар, кивнув головой в угол комнаты, в полумраке которого скрывался одинокий посетитель. – Это тот самый, кого мы зовем Помещиком.

Холмс поблагодарил и, сжимая в одной руке скрипку, а другой удерживая чашку чая, стал осторожно пробираться через комнату. Рядом с угловым столиком он остановился и поставил чашку, затем осторожно положил скрипку на свободный стул и наконец уселся напротив Помещика.

Он дул на чай, шумно прихлебывал и в то же время рассматривал человека напротив. Помещик оказался низеньким человеком среднего возраста, одетым в черный костюм, знававшим лучшие времена. Он выделялся аккуратно подстриженной седеющей бородкой, нафабренными усами и блестящими черными глазами на смуглом продолговатом лице.

– Вы тот самый Помещик? – обратился к нему Холмс.

– Я Леон Берон, – откликнулся его сосед по столику. – Здесь меня называть Помещиком, да.

– Хайми сказал, вы можете разменять мне крупный чек.

– Вы британский агент, – констатировал Берон, не меняя тона. – Что вам обо мне известно?

– Что вы родом из России, но уже несколько лет живете во Франции и Лондоне.

– Кто вам говорить это? – резко спросил Берон.

– Ваша речь, – отозвался Холмс, – а тот факт, что меня послали именно к вам, означает, что вы – самый лучший русский агент в Лондоне.

– Зачем послали? – настороженно произнес Берон. – Что вам нужно?

– Мне нужен один человек, – сказал Холмс, – немецкий шпион.

– Почему я должен помогать вам?

– Потому что вы действуете по указке вашего правительства, потому что этот человек – наш общий враг. – Холмс осторожно подул на чай.

– Мое правительство, как вы изволили выразиться, велело мне следить за соплеменниками – теми самыми смутьянами, что строят планы свержения царя – а уж никак не гоняться за германскими шпионами для вас, мистер Холмс!

– Touche![10] – улыбнулся Холмс. – Могу я поинтересоваться, как вы меня узнали!

– Сюда приходить ваши полицейские, переодетый бродягами и матросами, даже агенты из Департамента вашего брата, но мы знать их. Вы молодец, мистер Холмс: одурачили Шнельвара, который очень осторожен. Кем же вы можете быть еще, если не знаменитый брат Майкрофта Холмса?

– Так Шнельвар покрывает вас?

Берон засмеялся:

– В этой комнате с десяток человек, которые убили бы меня, если бы знать мое настоящее занятие. Шнельвар и его друзья думают, что я ростовщик и меняла, и только. Я сидеть здесь каждый день с двух до полуночи, и они приходить сюда со своими чеками, а я менять их. Я меняю и разговариваю с ними и узнаю об их мечтах и планах. Итак, при очень небольших усилиях я удовлетворяю моих хозяев, продавая им этих людей.

– Похоже, вы не получаете никакого удовольствия от своей работы, – заметил Холмс.

Берон пристально посмотрел на него, затем взялся за свою чашку:

– Почему я занимаюсь тем, чем занимаюсь, это касается только меня и моего правительства, мистер Холмс. У них есть некоторые методы убеждения, о которых вы, может быть, слышали.

– Вся ваша разведка базируется здесь, в этом маленьком ресторанчике? – продолжал расспрашивать Холмс.

– Нет, мистер Холмс, она базируется по всему Лондону и состоит из людей, которые являются моими глазами и ушами. Некоторые из них знают, чем они занимаются, и делают это за небольшие суммы денег, некоторые помогают из политических убеждений, а некоторые втянулись, ни о чем не подозревая, лишь потому, что не могут удержаться, чтобы не болтать о себе и своих друзьях. Например, видите эту компанию за картами, слева от вас?

Холмс еще раньше обратил на них внимание и тотчас кивнул.

– Человек в центре, с лихими усами, весьма интересует мое правительство. Здесь он называет себя Питер Пятков, или Питер Страуме, но на самом деле его зовут Гедертс Элиасс. Он украл деньги, чтобы купить оружие для революции в России. Сейчас они с друзьями не просто играют в карты – они планируют ограбление ювелира на Хаундсдитч.

– И что вы намерены предпринять? – насторожился Холмс.

– Предпринять, мистер Холмс? Ничего! Я расскажу об этом своим хозяевам и по-прежнему буду сидеть здесь. Если их заинтересует, куда денутся деньги – все пойдет своим чередом. Если захотят побеспокоить ваше правительство, сообщат вашей полиции, и, когда грабителей поймают, ваши газеты поднимут настоящую шумиху против иммиграции. В любом случае я по-прежнему буду сидеть здесь. – Маленький человечек опять подул на чай. – А теперь, – он поднял глаза, – расскажите мне об этом германском шпионе.

Холмс выложил ему все, что знал о «мистере Бэйкере», Берон только задумчиво кивал головой. Когда Холмс умолк, он спросил:

– И чего же вы хотите?

– Я хочу знать, где его можно отыскать, но он не должен ни о чем догадаться. Я хочу выяснить кое-что о его сообщниках, особенно если в их число входит образованный бородатый англичанин, который, кроме всего прочего, говорит по-испански.

– Вы просите не так уж много! – рассмеялся Берон. – Ну ладно, допивайте ваш чай и ступайте. Придете неделю спустя – но не в качестве скрипача, а в качестве кого-нибудь другого. Возможно, у меня появятся новости.

Холмс вернулся в Суссекс, я же занялся своими делами. Примерно через неделю, в тот час, когда на Лондон спускается ночь, в дверь позвонили. Мальчик-посыльный сообщил, что пришел какой-то продавец книг, настаивает, чтобы я посмотрел кое-какие издания, и дожидается меня в гостиной.

В гостиной я нашел старика в темных очках, занятого раскладыванием своего товара у меня на столе. При моем появлении он тотчас выпрямился.

– Доктор Ватсон? – спросил он. – Знаменитый доктор Ватсон, спутник мистера Холмса? – Голос его слегка дребезжал и казался простуженным.

– Имею честь, сэр, – ответил я. – Что вы мне принесли?

– Здесь, – проскрипел он, – полный комплект «Божьей кары за раскрытое убийство», лишь чуть-чуть тронут плесенью. Даже Британский музей не обладает комплектом!

Я приблизился к столу и стал изучать брошюры. Неожиданно сзади раздался знакомый голос:

– Рад был услыхать, что вы за честь почитаете работать со мной, Ватсон!

Я обернулся и обнаружил позади себя Холмса, сбрасывающего потрепанное пальто торговца книгами, парик и очки.

– Холмс! – воскликнул я удивленно. – Вам всегда удается надуть меня своими мастерскими переодеваниями!

Он засмеялся и плюхнулся в кресло.

– Я недавно встретился с Бероном. А теперь, как вы полагаете, имею я право выпить чашечку кофе? Это черное пойло, которое подают в «Варшаве», отбило у меня всякое желание наслаждаться чаем.

Он пил кофе и описывал свой разговор с Бероном. Холмс нашел его за тем же столиком в ресторанчике «Варшава» и приблизился со словами, что его прислал старый музыкант.

Берон улыбнулся:

– Ваш репертуар и в самом деле замечателен. Мне бы пригодился человек с такими талантами!

Холмс улыбнулся в ответ:

– Сожалею, что не могу принять ваше предложение, Берон. Даже если бы я еще занимался делами, вряд ли мой брат одобрил бы мое участие в делах царской тайной полиции.

– Жаль, – покачал головой Берон и пожал плечами. – Тем не менее у меня есть для вас новости о мистере Бэйкере.

– Великолепно! – воскликнул Холмс. – Вы выследили его?

– Пока не до самого дома, – отозвался Берон, – но один из моих друзей знает, где его можно найти.

Он повернулся и дал знак смуглому человеку, сидевшему за другим столиком. Тот поднялся и подошел к нам. Это был худой, невероятно красивый молодой человек, с высокими скулами и темными глазами, горящими на бледном лице.

– Это Морри, – представил Берон. – Садись, Морри, и расскажи этому господину о человеке, которого ты разыскивал.

Молодой человек примостился на краешке стула, он явно нервничал и сидел слишком прямо.

– Кто это, Берон? – уточнил он, разглядывая Холмса.

– Все, что тебе следует знать, Морри, это то, что мне известно, кто он такой и откуда явился. Он же не выспрашивает о тебе!

– Не выспрашиваю, – вмешался Холмс. – За исключением того факта, что вы жили в Австралии и недавно сидели в тюрьме, я о вас ничего не знаю.

Морри отшатнулся и подпрыгнул на стуле.

– Кто он? – потребовал он ответа от Берона. – Откуда он все это знает?

– Сядь! – приказал Берон. – Я ручаюсь за собеседника, но, видимо, должен тебя предупредить, что за этими очками скрываются очень зоркие глаза.

– Я не хотел вас так растревожить, – стал успокаивать его Холмс. – Я всего лишь обратил внимание на ваши волосы и вашу бледность. И еще, хотя вы говорите по-английски на кокни, вы растягиваете некоторые слова, как австралиец. Вы разыскивали для меня мистера Бейкера?

– Я нашел мистера Бэйкера, – ответил молодой человек. – Он ошивается по матросским барам в районе Святой Катерины. Раза два в неделю вы его можете там застать.

– Что он там делает? – спросил Холмс.

– Разговаривает с иностранными матросами, пьет с ними, играет в карты. И я вам больше скажу: я знаю, какая у него профессия.

– В самом деле? – изумился Холмс. – И какая же?

– Он – булочник[11], – со значением произнес Морри. – Он называет себя по своей работе!

– Откуда вы знаете? – спросил Холмс.

– В пекарне все время потеешь – я знаю, я когда-то работал. Мука прилипает к бровям и волосам. Я заметил на нем муку. Он булочник.

– Прекрасная работа! – искренне восхитился Холмс. – Можем ли мы надеяться в ближайшее время узнать, где находятся его печи?

– Очень скоро, насколько я знаю Морри, – вмешался в разговор Берон, – но вам не следует сюда больше приходить. Скажите, куда вам послать записку, и вы получите вести, как только они появятся.

Холмс дал им мой адрес, несколько раз подчеркнув, что никто ни под каким видом не должен заходить туда, а затем удалился вместе со своими подплесневевшими брошюрами.

Приближалось Рождество, и в витринах цветочников появился остролист, а тротуары Лудгейт-Хилл были заполнены торговцами немецкими заводными игрушками. До праздников оставалось около трех недель, когда мы узнали из газет, что Берон оказался прав по крайней мере в одном. Группу иностранных анархистов застали в Ист-Энде при попытке сделать подкоп в магазин ювелира на Хаундсдитч. Завязалась перестрелка, и после продолжительной схватки на улице трое констеблей были убиты. Грабители затерялись в районе трущоб.

Газеты громко осуждали возмутительное происшествие и, как и предполагал Берон, требовали принятия закона против иммиграции. Прошло уже какое-то время, а полиция, похоже, ни малейшего представления не имела, где искать анархистов.

В ранних сумерках Сочельника мы с Холмсом расположились у камина в моем кабинете и вдруг услышали топот ног и приглушенные детские голоса у входной двери.

– Будут петь рождественские гимны, – бросил я и отправился к двери. Целый квинтет оборванцев, закутанных в самые теплые лохмотья, которые только можно было достать, при моем появлении разразился плохо отрепетированным «Бог завещает вам веселье, господа», который они пропели с безошибочно узнаваемым выговором Степни и Уайтчэпела.[12]

В конце самый длинный из хора шагнул вперед и пожелал мне: «Веселава Рождества и щасливава Нового года, дяденька!» – а его команда выжидающе смотрела на меня. Я нащупал в кармане мелочь, опустил ее в руку вожака, и их разгоряченные с мороза лица засияли. Через секунду с криками «Пока, дяденька!» они исчезли в сумерках, а я вдруг осознал, что мальчик, принимая пожертвование, незаметно сунул мне в руку свернутый листок бумаги.

Развернув его в холле при свете газовой лампы и ознакомившись с содержанием, я тотчас поспешил к Холмсу. Послание от Берона гласило:

20

УБИЙСТВО НА КЛЭПЭМСКОЙ ПУСТОШИ

Мне казалось, что информация Берона заставит Холмса, нацепив на себя очередной маскарадный костюм, провести праздники в Дептфорде, но он напомнил мне о том, что в Рождество булочник будет занят своим основным ремеслом, и ему придется отложить свои неофициальные контакты. Так вот и вышло, что в новогоднюю ночь мы по-прежнему были вместе, распили бутылочку вина в последние часы уходящего года и подняли бокалы за наступающий 1911-й, уповая на мир и благополучие в Новом году.

Что нам недолго блаженствовать в мире и покое, выяснилось достаточно быстро: открыв газеты за второе января, мы обнаружили, что вечером первого новогоднего дня на Клэпэмской пустоши был найден убитый – и этим человеком оказался Леон Берон!

Полицейский нашел тело, которое оттащили и спрятали в кустах. Берона сбили с ног на асфальтовой дорожке неподалеку. Полиция полагала, что он был убит около трех часов утра ударом по голове каким-то инструментом, предположительно ломиком или воровской фомкой. Его часы и цепочка с золотыми пятифунтовыми монетами отсутствовали, так же как и его бумажник из замшевой кожи, который всегда был наполнен соверенами и приколот к внутреннему карману плаща, и полиция, похоже, считала, что мотивом явилось ограбление.

– Что вы об этом думаете, Холмс? – спросил я, когда он просмотрел сообщения.

– Это не ограбление, Ватсон, – заключил Холмс. – Берон почти наверняка информировал полицию об ограблении в Хаундсдитч и нашел для меня Питера Хаана. Теперь его обнаружили мертвым, по некоторым признакам от рук предполагаемых воров. Совпадение, Ватсон, это услужливый помощник ленивого ума. Нет, беднягу Берона убили не за несколько соверенов, а потому что он был шпионом. Это подтверждают ножевые отметины!

– Ножевые отметины? – удивился я.

– Он скончался от ударов по голове, но на теле есть также раны от режущего предмета и ножевые отметины на лице. На каждой щеке острием ножа вырезана буква S. Что это означает?

– Понятия не имею.

– Я рискнул предположить, что это начальная буква слова «spy» [13] или, может быть, его русского эквивалента – шпик («spic»). Кроме того, дважды повторяющаяся буква на каждой щеке может обозначать «Secret Service».[14]

– Вы полагаете, что он был убит за донесения полиции? Или вам? – тут же уточнил я.

– Либо то, либо другое, Ватсон. Кто-то заманил его на Клэпэмскую пустошь. Почему он туда пошел? Он был столь же привержен своим привычкам, как и Майкрофт, а может, даже больше. У Майкрофта три места обитания. У Берона было всего два – комнаты, где он жил, и ресторан «Варшава». Кто же вытащил его на пустошь глухой ночью и под каким предлогом?

Холмс колдовал над газетами весь день, но более никакими умозаключениями не делился. Уже давно стемнело, когда на моей двери пронзительно зазвенел колокольчик. В состоянии полного смятения появилась моя экономка:

– Доктор, в прихожей какой-то господин, говорит, что хочет видеть продавца книг в синих очках! Я сказала, что тут нет никакого продавца, но он настаивает!

Холмс засмеялся:

– Проводи его к нам, Луиза.

Едва она успела повернуться к двери, как та распахнулась и вошел молодой человек с пронзительными черными глазами. Одет он был изысканно, но изрядно взъерошен и заметно возбужден. Он шагнул в комнату, глаза его в волнении блуждали по сторонам. Взгляд наконец остановился на нас с Холмсом, и по лицу пробежала волна смущения и непонимания.

– Где старик – торговец книгами? – резко произнес он.

– Я – торговец книгами, – ответил Холмс, и в его голосе появился простуженный скрип. – Возьмите стул, Морри, и спокойно расскажите, что вас сюда привело.

Морри опустился на стул, разглядывая Холмса.

– Вы – торговец книгами?! – воскликнул он и вгляделся повнимательнее. – И правда! Не зря Берон называл вас умнейшим человеком во всем Лондоне!

– Некоторое преувеличение, я полагаю, – отозвался Холмс своим обычным голосом. – Я всего лишь с особым вниманием отношусь к некоторым особенностям поведения. Но вы пришли сюда не для того, чтобы обсуждать мою репутацию – вы пришли в связи со смертью Берона.

– Кто вы? – Морри все еще смотрел с подозрением.

– Я – Шерлок Холмс, а это мой друг и коллега доктор Ватсон. Теперь было бы весьма небесполезно представиться нам полностью!

– Шерлок Холмс! – воскликнул молодой человек. – А я – Моррис Стейн. А также Стейни Моррисон. Вы должны помочь мне, мистер Холмс!

– Погодите, – охладил его пыл Холмс. – О какой помощи идет речь?

– Они говорят, это я убил Берона! Говорят, что я увел его на Клэпэм и избил до смерти!

– А вы этого не делали? – уточнил Холмс.

– Нет, мистер Холмс, клянусь вам! Берон был моим другом. Он платил мне, давал работу. Зачем бы мне его убивать?

– Так почему они утверждают, что вы его убили?

– Мы вместе были в «Варшаве» в новогоднюю ночь. Ели, разговаривали, потом я ушел. А теперь все говорят, что я вернулся и что мы вместе ушли в полночь. Этого не было, мистер Холмс. Я ушел… у меня было назначено свидание с одной молодой дамой.

– Насколько я понимаю, Берон вообще редко покидал ресторан внезапно? – продолжал расспрашивать Холмс.

– Да, – откликнулся Моррисон. – Он бы никуда не пошел без особой надобности, особенно так поздно.

– Это, должно быть, кто-то, кому он доверял так, как доверял вам, мистер Моррисон!

– Это не я, мистер Холмс! Я думаю, кто-то обманным путем вытянул его на Клэпэм.

– Каковы могут быть причины?

– В ресторане «Варшава» каждый хотел бы знать, кто натравил полицию на анархистов. Берон жил как раз по соседству с их клубом. Они убили его, потому что считают, что он за ними шпионил, и пытаются обвинить меня, потому что я работал на него!

– Кое-что, пожалуй, проясняется, – согласился Холмс, – но почему я должен помогать вам?

– Потому что я не убивал его, мистер Холмс! – воскликнул Моррисон и замолчал.

Холмс ничего не ответил, и спустя несколько мгновений молодой человек добавил:

– И потому что я могу быть вам полезен!

– Ха! – воскликнул Холмс. – И чем же это?

– Я могу сказать вам, куда Питер Хаан посылает информацию и откуда он получает распоряжения!

Глаза Холмса заблестели.

– Я буду с вами достаточно откровенен, Моррисон, – начал он. – Я не знал, вы ли убили Берона, когда вы только что появились, но у меня к тому моменту уже сложилось мнение, что его убили за передачу информации. У вас не было причин делать это. С вашей стороны, убивать Берона и оставлять отметины на его трупе, чтобы разоблачить его как шпиона, было бы отъявленной глупостью, так как это привлекло бы внимание и к вашим делам. И тем не менее вы могли бы быть одним из предполагаемых убийц. Если я и помогу вам, то только потому что верю в вашу невиновность, а не из-за того, что вы можете мне рассказать о Питере Хаане.

– Почему вы думаете, что он невиновен? – вмешался я.

– Потому что он мог бы явиться сюда сегодня вечером и сказать, что снабдит меня кое-какой информацией, если я ему помогу, но он этого не сделал. Он просил меня помочь ему, потому что он не виновен.

Он опять обратился к Моррисону:

– Я не гарантирую, что помогу вам избежать облавы, которая на вас начнется, но я сделаю все возможное.

– Не смею просить о большем, мистер Холмс.

– Теперь расскажите, что вы знаете о Питере Хаане.

– Я временно, на рождественских заказах, поработал у него. Довольно скоро я заметил, что это не обычная булочная. Он каждый день получал письма со всех концов страны.

– Что за письма? – спросил Холмс.

– Конверты по большей части надписаны от руки, некоторые иностранцами – во многих цифра «один» на адресе с хвостиком, как пишут на континенте, в других встречались неправильно написанные слова.

– Откуда они приходили? – уточнил Холмс.

– Со всей Англии, – ответил Моррисон, – а иногда из-за границы – из Амстердама, Дублина, Нью-Йорка…

– Вы хоть сколько-нибудь представляете, о чем они?

– Я заметил, что Хаан никогда на них не отвечает, а пишет всего по письму в день. Несколько раз я предлагал свои услуги, но он всегда отправлял письма сам. Однажды вечером, когда он улегся спать, а нас оставил работать, я заглянул в его кабинет.

– И что вы там обнаружили?

– Письма, которые пришли в то утро, мистер Холмс, – доклады германских агентов со всей страны и тетрадь с копиями бумаг!

– Тетрадь с копиями! – воскликнул Холмс. – Неужели он так глуп!

– Они весьма методичны, эти немцы, они все записывают, все хранят. В его тетради содержались копии отчетов, которые он посылал своему хозяину. У меня хватило времени узнать, кому отправлялись эти отчеты. – Он вытащил из кармана листок бумаги и вручил его Холмсу.

Холмс пробежал глазами по строчкам и просиял.

– Просто замечательно! – закричал он. – Вы великолепно справились с делом, и в знак благодарности я сделаю для вас все, что только смогу.

Он отослал Моррисона, наказав ему затаиться, а мы на следующее утро поспешили в контору Майкрофта. К нашему изумлению, его там не было, но спустя некоторое время он нашелся в заново отстроенной комнате для посетителей в клубе «Диоген», где тем же вечером мы просмотрели газеты.

В меблированных комнатах на Сидней-стрит в Степни полицией была обнаружена и окружена преступная банда анархистов. Анархисты тотчас открыли огонь, и было решено прибегнуть к помощи армии. Окруженные семью сотнями солдат, те продолжали сопротивляться даже тогда, когда против них применили пулемет «Максим».

При сем лично присутствовал министр внутренних дел мистер Уинстон Черчилль и, когда дом загорелся, приказал пожарной бригаде не вмешиваться и дать ему догореть.

В развалинах обнаружили тела двух анархистов, но Элиасса, или «Художника Питера», как называли его газеты, нигде не было. Полиция, по всей видимости, не знала его настоящего имени, поскольку, назначая за его поимку вознаграждение в пятьсот фунтов, называла его «Питер Пятков». Пока все безрезультатно и бандит по-прежнему на свободе.

Это чрезвычайное событие в самом центре Лондона произвело настоящий взрыв возмущения и привлекло повышенное внимание общественности к убийству Берона. Теперь Моррисон был официально признан человеком, которого видели вместе с Бероном последним.

Холмс приветствовал брата улыбкой:

– Так ты был в Ист-Энде, дорогой братец?

Майкрофта это ничуть не позабавило.

– Если у кабинета министров хватает ума подставлять себя под пули убийц, я не понимаю, почему департамент гражданской службы должен подвергаться столь безрассудному риску. Да, я действительно был в Ист-Энде, а теперь ты хочешь сказать мне, что этот Моррисон не убивал Леона Берона?

Холмс удивленно поднял брови.

– Я вижу, опасность не повлияла на твою способность рационально мыслить, – заметил он. – Да, именно поэтому я здесь и нахожусь.

– С чего ты взял, что я могу чем-нибудь помочь? – спросил Майкрофт, вытаскивая табакерку.

– Мне кажется, вопрос заключается не в том, что ты мог бы, Майкрофт, а в том, что ты должен. Даже из газетных сообщений ясно, что он является жертвой политических интриг.

– Но с этими интригами скоро будет покончено. Двое из анархистских лидеров убиты, за остальными охотятся по всему Ист-Энду. Есть дела и поважнее, чем судьба какого-то Стейни Моррисона.

– Все было бы так, если бы врагами Моррисона являлись анархисты, – возразил Холмс, – но если, как я считаю, Берона убили за связь со мной, тогда Моррисон по-прежнему в смертельной опасности.

Видно было, что Майкрофт размышляет.

– Это не так-то просто, брат, – наконец произнес он. – Общественность знает, что на Моррисона объявлен розыск. Свидетели от Скотленд-Ярда утверждают, что видели их вместе с Бероном на пути к Клэпэмской пустоши, а сегодняшние события подхлестнули недовольство и волну протеста против политических группировок. Эта организация то и дело выкидывает всякие фокусы; боюсь, я не в силах предотвратить арест и суд над Моррисоном!

– Эх, Майкрофт! – вздохнул Холмс. – Арест и суд не такая уж напасть. Куда хуже, если его повесят после всего этого! Надеюсь, это ты можешь предотвратить!

– Мне нужно тщательно все обдумать, – ответил Майкрофт. – Дай мне немного времени.

К какому соглашению пришли братья, я так и не узнал, поскольку не присутствовал на их следующей встрече. Знаю только, что после этого Холмс дал сигнал Моррисону, чтобы он выходил из укрытия. Через неделю после Нового года его арестовали за завтраком в кафе в Ист-Энде и обвинили в убийстве Берона.

Судебный процесс против него был беспрецедентен. Огромное количество свидетелей в один голос утверждало, что они с Бероном покинули ресторан «Варшава» вместе, что у Моррисона был с собой тяжелый сверток и что на улице их видели тоже вместе. Какой-то кебмен говорил, что довез обоих до Клэпэмской пустоши, а обратно взял одного только Моррисона. Появилась также девушка, которая видела Моррисона после убийства с золотыми монетами Берона, и юноша, который видел Моррисона с пистолетом, правда, оба они отозвали свои показания. После суда магистрата на кебмена (который один раз уже менял свои показания) напали три головореза, которые были приговорены к каторжным работам, хотя никто так и не смог разобраться, в чью пользу они пытались воздействовать на свидетеля.

В марте суд закончился признанием Стейни виновным и вынесением смертного приговора. Апелляция была отклонена, но в такой форме, что двенадцатого апреля министр внутренних дел смягчил приговор и заменил его пожизненным заключением. Холмс хитро улыбался, когда читал об этом в газете.

– Не понимаю, чему вы так рады, Холмс, – заметил я. – Вы говорили, что верите в невиновность Моррисона. А теперь бедняга обречен на пожизненное заключение.

– Мой дорогой Ватсон, – ответил Холмс. – Публика, которая шумит и толпится на Олд-Бейли[15], жаждет посмотреть сенсационный процесс по делу об убийстве и готова ждать всю ночь, чтобы увидеть вывешенный сертификат на смертную казнь, но тотчас теряет всякий интерес к человеку, приговоренному к пожизненному заключению. Начиная с сегодняшнего дня, где бы ни находился Стейни Моррисон, его судьба будет покрыта мраком полной безвестности.

Я не понял его ответа ни в то время, ни несколько лет спустя, но некий намек на объяснение дал мне случайно встреченный Этэлни Джонс. Он окликнул меня в пивной и за стаканчиком рассказал, что теперь служит в подразделении контр-разведки министерства обороны (тему эту, мне кажется, ему не следовало бы обсуждать, а особенно в пивной). Не зная ничего об участии Холмса в клэпэмском деле, он осторожно намекнул, что Моррисон, вместо того чтобы отбывать пожизненное заключение, на самом деле находится где-то на севере Англии и раскрывает там заговор против премьер-министра!

21

ГОРА РУДЫ И КРУПИЦА ЗОЛОТА

После публичного завершения дела Моррисона Холмс вернулся в Суссекс, предварительно сообщив, что информация Стейни, вероятно, поможет ему исключить еще нескольких подозреваемых. Как обычно, я ждал известий о его действиях и, как обычно, почти ничего не получал. Из случайных записок стало ясно, что мистер из Уиллесдена был низеньким и толстым, и что доктор Бэртон находился в Бельгии во время железнодорожных крушений. Господин из Уэст-Райдинг не говорил по-испански, а был женат на испанке. Что касается двоих южноамериканцев, то внешность мистера Перейра подтвердила подозрения Холмса, но об Альваресе он долгое время не мог получить никакой информации.

В конце лета 1911 года книга Холмса о пчелах благополучно попала в руки издателя, и на несколько месяцев он исчез из моего поля зрения, продолжая путешествовать по стране в поисках своих подозреваемых. Кайзер этим летом зашевелился и пытался спровоцировать кризис в Марокко. Газеты обсуждали тему войны, и я уже знал, что в конце августа имперский комитет обороны начал разрабатывать стратегию войны.

Поздней осенью пришла записка от Холмса, которая поведала мне, что он собирается встречать Рождество в Фулворте и приглашает меня к себе.

Рождество прошло без особых волнений, и на следующий день мы так отяжелели от яств Марты и содержимого погреба Холмса, что я настоял на том, чтобы потеплее закутаться и совершить небольшой моцион. Мы неторопливо прогуливались по склону небольшой возвышенности за домиком Холмса, где старая проезжая дорога, петляя между деревьями, исчезала за вершиной холма. Голые ветки чернели на фоне бледного зимнего неба, под ногами поскрипывали сучья, а Холмс рассказывал подробности о своих подозреваемых.

– Я разгадал одну маленькую тайну, Ватсон, – сказал он мне, – когда посетил магазин изделий ручных ремесел мисс Морган в Олдгейте.

– Надеюсь, она не астроном! – пошутил я.

– Нет, Ватсон, – улыбнувшись, хмыкнул Холмс, – но она возлюбленная того самого пропавшего мужа из Танбридж-Вэлса. Надеюсь, его жена уже смирилась с его отсутствием. Не хотел бы я быть тем, кто сообщит ей, что он живет теперь во внебрачном блаженстве с учительницей-социалисткой!

Мы рассмеялись, и он продолжил:

– Я исключил и некоторых других. Я встретился с сочинителем песен, он тот самый человек – слишком длинный, и лицом, и ростом. Я даже проник в тайну сеньора Альвареса. Он, как мы и думали, южноамериканец, и скрывается в своей твердыне в Хэмпстеде по причине одного небольшого дела, имеющего отношение к казне его бывшей республики. Мне удалось выяснить о шотландском капитане, только то, что он говорит с шотландским акцентом, но больше всего меня интересуют Фаллер и яхтсмен. Информация Моррисона свидетельствует о том, что надо обратить внимание именно на них.

Мы повернули назад, достигнув вершины холма, и теперь сверху видели домик Холмса с рядами ульев во дворе и высоким столбом дыма из трубы в неподвижном морозном воздухе. За ним серым листом стали поблескивал Ла-Манш.

– Кажется, нам послание, Ватсон. – Холмс указал тростью на одетого в форму юношу, удаляющегося от виллы на красном велосипеде. Мы ускорили спуск, у дверей нас уже ждала Марта с желтым конвертом в руках. Это была телеграмма от Майкрофта:

Холмс с улыбкой передал ее мне.

– В самом деле, Ватсон, – заметил он, – будь я на вашем месте, я бы выбрал мой дом для отдыха в самую последнюю очередь!

На следующий день экипаж со станции Фулворт доставил закутанного в дорожные пледы Майкрофта, но был не один. Рядом с ним сидел человек, чье лицо нам было хорошо знакомо по газетам, – мистер Херберт Эскуит.

– Мистер Холмс, – начал премьер-министр, когда Марта подала чай в гостиную, – ваш брат говорил мне, что уже некоторое время вы исследуете деятельность германской разведки в нашей стране.

– Это не совсем так, господин премьер-министр, – ответил Холмс. – Уже некоторое время мне известно о деятельности одного из германских агентов, человека, который в мирное время совершил чудовищные преступления в нашей стране, и значение которого для кайзера во время войны было бы трудно переоценить. Имея это в виду и действуя по прямому указанию Его Покойного Величества, я посвятил определенные усилия тому, чтобы разыскать и нейтрализовать этого человека прежде, чем война разразится.

– И вам это удалось? – спросил премьер-министр.

– Я подбираюсь к нему все ближе и ближе. Я не хочу спугнуть его, иначе во время войны он явится в каком-нибудь ином ужасном обличье, но у меня есть твердая уверенность в успехе.

Майкрофт с трудом откашлялся.

– Шерлок, – обратился он, – можно ли уговорить тебя ненадолго отложить поиски этого человека и посвятить свое внимание кое-чему другому?

Глаза Холмса на мгновение сделались жесткими.

– К этому должны быть причины самого серьезного свойства, – отрезал он.

– Тогда позвольте ознакомить вас, в чем они заключаются, – продолжил премьер-министр. – Когда кайзер начнет военные действия, его первой мишенью будет Франция или Россия. В обоих случаях мы связаны соглашениями, которые не позволят нам оставаться в стороне, как бы нам этого ни хотелось. В частности, мы близки к ратификации такого соглашения с французами, что, если на них нападут, наш флот будет защищать Ла-Манш и Северное море. – Он помолчал, устремив взгляд на волнующиеся за окнами волны. – Сейчас на всех парах идет подготовка к войне. Немцы наступают на пятки, строят дредноуты и цеппелины, проводят Кильский канал. Мы тоже не должны оказаться в хвосте.

– А с чем связаны такие опасения? – спросил Холмс.

– С тем, мистер Холмс, что события принимают дурной оборот – незначительные события, возможно, но важные. Несчастный случай в порту, пожар в офисе, утечка информации то тут, то там – непримечательные события, я понимаю, но все это суммируется в шпионаж и саботаж, ослабляет и сводит на нет наши усилия.

– Но департамент моего брата… – начал было Холмс.

– …активно расследует эти инциденты и знает, с чьей подачи все это происходит, – закончил за него премьер-министр.

– И с чьей же? – осведомился Холмс у своего брата.

– Есть тут один немецкий господин, который обосновался в этой стране года два назад, владеет домом в сельской местности на восточном побережье и известен в Англии главным образом в связи со своими спортивными увлечениями, – отчеканил Майкрофт.

– Герр Максимилиан фон Борк из Оукли-Грин в Эссексе, – раскрыл инкогнито Холмс.

Эффект был потрясающим. Премьер-министр едва не уронил чашку, а Майкрофт от волнения полез за табакеркой не в тот карман.

– Ты его знаешь? – почему-то усомнился Майкрофт.

– Я знаю о нем, – уточнил Холмс. – Знаю, что он ответствен за взрыв бомбы, который чуть не стоил тебе жизни, и знаю, что он стоит во главе той сети, которую сплел кайзер в Англии. Я знаю, что за обманчивой внешностью, столь импонирующей государственным чиновникам, с которыми он играет в поло, и джентльменов с гончими, с которыми он охотится, скрывается безжалостный ум главы всех шпионов. Я знаю, что каждый германский агент в этой стране подотчетен ему, даже не зная его имени.

– Если ты так много о нем знаешь, тебя могло бы заинтересовать наше предложение, – заключил Майкрофт.

– Ты, видимо, не совсем понял меня, Майкрофт, – возразил Холмс. – Я раскрыл фон Борка в ходе моих розысков железнодорожного маньяка. Он интересует меня лишь постольку, поскольку может привести к объекту преследования.

– В таком случае нет никаких препятствий, – сказал премьер-министр. – Я хотел бы довести до вашего сведения, что не в наших интересах схватить фон Борка прямо сейчас.

– Помилуйте, сэр, почему же нет? – удивился я.

– Потому, доктор, что если это произойдет, то имена тех, кто на него работает, останутся неизвестны для нас, а Берлин заменит фон Борка кем-нибудь еще. Наш план – использовать против них их же собственных агентов, установив предварительно личности.

– Проникнуть в их организацию и снабжать дезинформацией? – уточнил Холмс.

– Вот именно, мистер Холмс, – подтвердил премьер-министр.

Воцарилось долгое молчание, затем Майкрофт спросил:

– Ты сделаешь это, Шерлок?

– Только на следующих условиях, – заявил Холмс. Майкрофт открыл было рот, но Шерлок остановил его повелительным жестом. – Нет! – сказал он. – Условия обсуждению не подлежат и заключаются вот в чем: мне должна быть предоставлена полная свобода действий, во-первых, а во-вторых, никто, кроме нас четверых, не должен знать об этой договоренности. Фон Борк платил человеку, который проник в твою контору, Майкрофт, опасность и так уже достаточно велика!

Воодушевление в связи с согласием брата на лице Майкрофта сменилось досадой при упоминании Хьюго, но затем он успокоился. Мистер Эскуит, поднявшись, сердечно пожал Холмсу руку.

Когда наши гости удалились, я в смятении обратился к великому сыщику.

– Холмс, – сказал я, – это чрезвычайно опасно! Вы же лезете прямо в пасть ко льву!

– Мой дорогой Ватсон, – заверил он, – я не собираюсь совершать глупостей и служить ему лакомым кусочком – нет, я лучше предстану перед ним как совсем иное создание, совершенное в своей беспощадности и коварное, подобно ему самому, которое он не прочь иметь своим союзником. Кроме того, это чудесная возможность выйти на нашего маньяка совсем с другой стороны. В конце концов именно фон Борк отдает ему распоряжения.

На следующий день Холмс удивил меня, сообщив, что едет в Лондон вместе со мной, но еще больше – тем, что выразил желание пригласить на ужин Эмили Нортон.

За трапезой он подробно расспросил Эмили о связях между агентами кайзера и ирландскими фениями[16] в Америке.

– Благодаря банковской деятельности ваш двоюродный дядюшка должен располагать доступом ко всякого рода информации, – заговорил наконец Холмс. – Может быть, ему удалось бы выяснить имена германских агентов, которые занимаются ирландцами в Америке?

Эмили задумчиво посмотрела на него.

– Если они проводят свои деньги через американские банки, – ответила она, – дядюшка Тео наверняка что-нибудь о них разузнает. Вы хотите, чтобы я его попросила?

– Только абсолютно конфиденциально, – предупредил Холмс. – Передайте ему, что я, по его собственному выражению, свяжусь с ним. Уверен, он предоставит всю доступную для него информацию.

Я не мог не заметить, что вопросы Холмса расстроили Эмили. Когда мы вышли из ресторана, она отвела меня в сторону.

– Доктор, – прошептала она, – к чему все-таки клонит мистер Холмс? Я весьма обеспокоена, уж не связался ли он с фениями или шпионами кайзера?

– Милая леди, – ответил я, – я обещал молчать относительно этого дела. Могу сказать лишь одно: это его собственный выбор, и за тридцать лет, что мы вместе, я никогда не видел, чтобы он ставил личную безопасность превыше долга. Это самый лучший и самый отважный из всех людей, которых я когда-либо знал.

Холмс оставался в моем доме, ожидая вестей от Теобальда Д. Эванса. Он получил их через несколько дней в виде телеграммы из конторы банка в Сан-Диего. Телеграмма поставила меня в полный тупик своим содержанием:

– Очевидно, это шифр, – заключил я, возвращая ее Холмсу, – но как же вы прочтете, не имея ключа?

– Я уже как-то говорил вам, Ватсон, что в основе всех шифров лежат несколько простых принципов.

– Да, – согласился я, – припоминаю. Если шифр является простой заменой, например, А заменено 1, Б – 2 и так далее, то его можно расшифровать, зная частоту встречаемости определенных букв в английском языке. Это тот самый случай? Сочетание цифр 09, похоже, встречается довольно часто. Не обозначает ли оно Е?

– Прекрасно, Ватсон! – радостно воскликнул сыщик. – Я вижу, вы не все пропускаете мимо ушей, но это не просто замена. В подобных шифрах наиболее часто встречающийся символ обычно обозначает Е, как вы изволили заметить, и это подтверждается его присутствием в конце последовательностей из трех букв, которые являются заменой слова «the», и так далее. Здесь подобная структура отсутствует. Кроме того, чтобы заменить все буквы алфавита, нужно всего двадцать шесть символов, а здесь их намного больше.

– Тогда что же это за шифр?

– Видимо, чуть посложнее, – отозвался Холмс, – но, полагаю, мы справимся. В первую очередь здесь есть полезная для нас неровность – из двух колонок одна длиннее другой.

– Все равно ничего не понятно.

– Это обычная практика делать так, чтобы общее количество символов в сообщении делилось на несколько чисел. Тогда становится возможным записать сообщение в форме различных квадратов или прямоугольников, не обнаруживая при этом, где оно начинается и в какую сторону идет. Так, сообщение из ста знаков может быть записано квадратом десять на десять или прямоугольником двадцать на пять, или двумя колонками пять на десять. Текст может начинаться в любом углу и идти в любом направлении. Данное сообщение содержит сто тридцать три символа, что делает его делимым только на семь и девятнадцать, замечу, не самые удобные числа. Прошу вас, возьмите бумагу, Ватсон, и выпишите числа в строчку, сначала верхнее число в первой колонке слева, затем верхнее число в первой колонке справа и так далее.

– И что это даст? – не замедлил спросить я, взявшись за дело.

– Асимметричное расположение наводит на мысль, что две колонки были образованы из первоначального текста девятнадцать на семь символов, и начало находится сверху слева. В новом виде его легче будет читать.

– Итак, – продолжил он, заглядывая мне через плечо, – числа до двухсот, с несколькими повторами наводят на мысль, что в основе сего послания лежит короткий отрывок текста. В таком случае, это что-то вроде того шифра, с которым мы столкнулись в бирлстоунском деле, и его нельзя прочесть без текста, из которого он образован. Мистер Эванс вряд ли стремился к подобному эффекту, значит, это, должно быть, текст, который, он уверен, есть в нашем распоряжении. Обычные источники – Библия или Шекспир…

– …которые стоят на полке, – перебил я.

– Но это ни то ни другое, – продолжил Холмс.

– Откуда вы знаете? – изумился я.

– Здесь отсутствует несколько символов небольших чисел. Так, от 01 до 10 встречаются в некоторых случаях более одного раза, но от 11 до 14 – полностью отсутствуют. Разве это не наводит на некоторые соображения?

– Не понимаю, о чем речь, – признался я.

– Мой дорогой Ватсон! Вы не достойны ваших сегодняшних достижений! Последовательность из четырех символов – разве это не напоминает дату, например, 1066 или 1492? В Библии или Шекспире нет таких дат, а значит, придется поискать где-нибудь еще.

Он выпрямился и стал разглядывать мой книжный шкаф.

– Ну конечно же! – вдруг воскликнул он. – Эванс упоминал, что читал американские издания твоих записок. Это, должно быть, текст, который ты поместил в одно из таких изданий!

Выхватив том из шкафа, он начал быстро пролистывать страницы.

– А может быть, это одна из ваших собственных работ? – спросил я. – «Лассус», «Изучение следов» или статья о табачном пепле?

– Вряд ли, – ответил он. – Он послал телеграмму сюда. Значит, наличие этого текста он предполагал у вас, Ватсон, а не у меня.

Сыщик вытащил еще том и начал быстро листать.

– О Боже, Ватсон! Вам, похоже, нравится изображать меня чуть ли не малограмотным! – воскликнул он с раздражением.

Он почти уже засунул книгу обратно в шкаф, как вдруг застыл на месте.

– Я понял! – закричал он. – Ватсон! Берите бумагу и скорее пишите эти числа!

Вытащив еще одну книгу и раскрыв ее, он начал диктовать мне буквы и числа. Я был слишком сосредоточен, чтобы понять, что это за текст, но он казался знакомым.

Когда я записал все буквы и цифры, числом около двухсот, мы вместе сели за стол и стали подставлять буквы против цифр в колонках Эванса.

Вскоре у нас получилось следующее:

– И что у нас тут получается? – задумался на минуту Холмс, когда подстановка была завершена. – Теперь чуть-чуть пунктуации, Ватсон, и у нас вполне читаемое сообщение.

На третьем листке бумаги он написал:

– Это же просто до смешного! – воскликнул я.

– Сказал Христофор Колумб по поводу яйца. Ватсон, это всегда просто до смешного, когда тебе показали. Впрочем, не важно – подобно Колумбу я должен пересечь теперь Атлантику, теперь, когда я уверен в поддержке Теобальда Эванса.

– Атлантику! – поддержал я. – Но фон Борк здесь, в Эссексе!

– Сеть германского заговора опутала весь мир, Ватсон, от Берлина до Лиссабона и Амстердама, до Брюсселя и Санкт-Петербурга, до Нью-Йорка и Чикаго. Я подберусь к фон Борку издалека, и к тому времени, когда я к нему приближусь, он будет принимать меня за одного из обычных служак. Сейчас надо срочно телеграфировать ответ и как можно скорее организовать поездку по морю.

Холмс поспешил по своим делам, оставив меня раздумывать об опасностях, с которыми он, возможно, столкнется в Америке.

Он отсутствовал уже около часа, когда принесли вторую телеграмму от Теобальда Эванса, на этот раз из его конторы в Таксоне. Она оказалась ключом к шифру:

Признаюсь, к своему стыду, что мне понадобилось немало времени, чтобы разобраться, к какому тексту это относится.

22

ФЛОТ ИДЕТ НА СЕВЕР

Через несколько дней после происшедшего Холмс сел на корабль в Саутгемптоне. Я не мог даже помахать ему рукой с причала, поскольку он путешествовал, изменив внешность и под вымышленным именем.

Не считая тех лет, что прошли после Райхенбахского дела, погоня Холмса за фон Борком стала причиной самого долгого перерыва в наших давних отношениях, и переносить эту разлуку в некотором смысле оказалось труднее. Полагая, что он мертв, я глубоко тосковал по нему, но надеялся, что он принял смерть без страха и по своей воле. Теперь же меня одолевали дурные предчувствия и предположения. Мне не было известно, где он и чем занят, я знал только, что мой друг находится среди людей, которые убивают сразу же, едва заподозрив обман. Возможность его жалкой и бесславной кончины страшила меня, но более всего волновало то, что я даже не узнаю, как он умер.

Я взял за правило постоянно просматривать новости из Америки в надежде, что смогу выудить хоть какой-нибудь намек на присутствие моего друга, но безуспешно. Обнаружив себя однажды вечером неподалеку от клуба «Диоген», я решился навестить Майкрофта Холмса. Он принял меня весьма любезно, но если даже что и знал о брате, мне он ничего не сказал.

В тревоге и пустоте прошли два томительных года. Весной 1914 года, когда Германия закончила строительство Кильского канала, разговоры о войне велись уже открыто. Теперь военный флот, который она собирала годами, имел прямой выход в Северное море, и лишь самые заядлые оптимисты верили в то, что до войны еще дело не дошло. Летом отряд нашего флота посетил Германию, где кайзер имел бесстыдство учинить морякам смотр, вырядившись в форму британского адмирала, и вновь выразить свое уважение и любовь к Англии.

Погода сделала то лето одним из самых жарких и бесконечных на моей памяти; в пыли и чаду столицы я часто вспоминал полную воздуха гостиную Холмса с прекрасным видом на океан. Я обзавелся автомобилем и выучился его водить, но не мог долго находиться вне дома, опасаясь, что пропущу какие-либо новости о своем друге.

Затем в конце июня была высечена та самая искра, которая подожгла бочку с порохом. На Балканах, в Сараево, эрцгерцог Франц Фердинанд, законный наследник престола Австрийской империи, был убит вместе с герцогиней одним из членов «Черной руки», сербской националистической организации. Застыв на залитой солнцем лондонской улице и вперившись в газету, я мысленно перенесся назад, в тот осенний вечер, когда в гостиной Балморала король Эдуард высказывал опасения о том, что некстати выпущенная пуля в какого-нибудь принца или политика сведет на нет все его многотрудные переговоры.

Душным и знойным июльским днем я перечитывал новости, которые с каждым днем становились все мрачнее и мрачнее. Германия предложила Австрии поддержку. От Сербии потребовали репараций, ее ответ был отвергнут Австрией. Теперь уже никто не сомневался, что Балканы вот-вот взорвутся, и от этого огня запылает вся Европа.

И тут к ограде перед домом кто-то прислонил велосипед, зазвонил дверной колокольчик. Через минуту Луиза принесла телеграмму. Ее содержание заставило меня вскочить в безумном ликовании:

Я отправил Луизу паковать багаж с такой поспешностью, что она решила: произошло какое-то несчастье. Однако никак не могла увязать эту догадку с блаженной улыбкой на моем лице, а сам я тем временем бросился в гараж, чтобы подготовить свой «форд». Когда вещи были собраны, я задержался ровно настолько, чтобы захватить свой старый испытанный «адамс-450», и устремился в Суссекс.

Лондон остался позади и, взяв курс на юг, я наслаждался ветром в лицо, как школьник, внезапно отпущенный на каникулы. Вскоре я оказался в переплетении узких проселков, ведущих к побережью, и около семи свернул к деревянному указателю на дороге в Фулворт. Я проехал по маленькой деревенской улочке, сопровождаемый ликующими ребятишками, преодолел подъем к домику Холмса и прибыл к воротам точно в назначенное время.

Выскочив из машины, я снял запылившиеся очки, взбежал на крыльцо и уже поднес было руку к звонку, как дверь внезапно распахнулась и передо мной вырос какой-то высокий незнакомец с бронзовым загаром и козлиной бородкой.

– А-а, привет, – бросил он, заметно растягивая слова, как это обычно делают янки, – вы, должно быть, доктор Ватсон, наслышан-наслышан. Очень рад познакомиться!

В замешательстве, я промямлил слова приветствия и пожал протянутую руку, соображая, кто бы это мог быть.

– Я американский кузен Шерлока Отис Т. Пеннибэнкер, – представился американец. – Но вы, должно быть, устали с дороги. Входите и позвольте вам что-нибудь предложить.

Я никогда ничего не слышал о заокеанском кузене Холмса, но, вспомнив, что он далеко не сразу познакомил меня с Майкрофтом, спокойно последовал за хозяином в прихожую, где тот, широко улыбаясь, повернулся ко мне. И вмиг лицо Отиса Пеннибэнкера после удивительной трансформации приобрело черты моего друга.

– Ватсон! – воскликнул он. – Как же я рад вас видеть!

Я в изумлении потряс головой и вновь схватил его руку.

– Холмс! – радостно произнес я. – Вы не можете себе представить, какое облегчение видеть вас снова, дорогой!

– Предложение подкрепиться, во всяком случае, в силе. – Холмс провел меня в большую, выложенную красными изразцами кухню. – Боюсь, что Марты некоторое время не будет, но мне помогает ее племянница, и для нас здесь непременно что-нибудь найдется.

Мы уселись в деревянные кресла у большого выскобленного деревянного стола, Холмс налил из кувшина местного пива и снял крышку с тарелки с мясными сандвичами. Как только холодный эль прочистил мое забитое дорожной пылью горло, я задал первый из множества вопросов:

– Для чего, ради всего святого, эта борода?

Холмс усмехнулся.

– В Фулворте она позволяет мне оставаться моим кузеном, который приехал сюда на лето, и таким образом скрывать свое присутствие. В делах же с герром фон Борком благодаря ей я прохожу как Деннис О'Нейл Альтамонт, американец ирландского происхождения с резко выраженной неприязнью к Англии.

– Так вы уже давно в Англии? – поинтересовался я.

– Год или около того, – ответил Холмс, – но я не мог позволить себе контактировать с вами, дабы не навлечь опасности на нас обоих. Теперь игра близится к концу и мне не обойтись без своего верного товарища. Через несколько дней фон Борк станет моим, и тогда наконец раскроется тайна астронома.

Пока Холмс пересказывал мне свои похождения, солнце зашло. Теобальд Дж. Эванс предложил свести его с Сандерсом, который вербовал в агенты кайзера недовольных ирландцев. Эванс предупредил Холмса, что Сандерс тщательно исследует подноготную своих агентов, поэтому Холмс изрядно потрудился, чтобы во время проверки к нему не придрались. Отправившись в Чикаго, он устроился на работу на фабрику мясных консервов, где даже не пытался скрыть своих антианглийских настроений среди ирландских рабочих. В конце концов его пригласили вступить в Братство фениев и после нелепой церемонии с ножами и черепами приняли в этот тайный орден, где вскоре он стал одним из наиболее авторитетных братьев.

Мы переместились в кабинет Холмса, зажгли лампы, раскурили трубки, и он рассказал мне, как, во всеоружии своей чикагской репутации, переехал в Буффало и опять связался с фениями. Вскоре после этого Сандерс предложил ему выполнить небольшое задание в Ирландии. Он справился с поручением, вырвав лист из некой книги короля Эдуарда, и был публично арестован после схватки с двумя констеблями в Скибберине. Когда его тащили в тюрьму, он выкрикивал оскорбления в адрес короля Георга. Его выпустили на свободу только после того, как агент фон Борка выплатил за него залог, а впоследствии и штраф.

Таким образом, он оказался в логове фон Борка, и там ему уже абсолютно доверяли. Не сомневаясь в нем ни на минуту, фон Борк велел ему устроиться автомехаником и скоро сделал Холмса одним из самых высокооплачиваемых агентов. При помощи Майкрофта Холмс снабжал этого пруссака дезинформацией, а сам тем временем постепенно устанавливал личности сотоварищей по агентурному делу.

– То, что вы рассказали, невероятно опасно, Холмс! – воскликнул я.

– Эх, Ватсон! – Он покачал головой. – Вы и сами никогда не бегали от опасности, мой друг, ведь она всегда являлась неотъемлемой частью моей профессии. Если бы я ограничился рационализацией и дедукцией, развалившись в кресле, я был бы ничуть не лучше брата Майкрофта!

– Где же сейчас фон Борк? – Я хотел выяснить все до конца.

– Все еще в Эссексе, пребывая в блаженном неведении, ожидает, что я доставлю ему новые кодировки военного флота, и что на Карлтон-Хаус-террас посчитают его миссию законченной, и позволят отправиться домой.

– У вас есть новые кодировки военного флота? – изумился я.

Холмс кивнул в сторону свертка на письменном столе и улыбнулся.

– Здесь есть кое-что, что сойдет за шифровальную книгу. Когда Майкрофт сообщит, что время пришло – мне пришлось смириться с вторжением сюда телефона, так что у него есть возможность сделать это, – мы с вами положим конец игре фон Борка.

Но и на третий день после моего приезда от Майкрофта все еще не было вестей. Мы поздно поднялись и долго сидели за завтраком, читая газеты. Вести с Балкан становились все тревожнее, Австрия объявила войну Сербии. Теперь Россия примет сторону Сербии, а Германия объединится с Австрией.

Из открытого окна тянуло благоуханием теплого летнего утра. Я собрался было перевернуть страницу, как вдруг краем глаза заметил что-то на горизонте.

– Что это, Холмс? – спросил я, указав в ту сторону.

Он отложил газету, поднялся и подошел к окну. Некоторое время Холмс молча вглядывался в горизонт, а потом повернулся ко мне.

– Думаю, это первый знак войны, – произнес он. – Давайте выйдем наружу.

Мы поднялись на вершину холма, где уже собрались деревенские жители. Кто-то бежал вверх по тропинке, ведущей из деревни. Все смотрели на запад, за горизонт, где в морской дали в линию вытянулись какие-то длинные предметы расплывчатых очертаний. Мы приблизились к собравшимся.

– Что это, доктор? – встревоженно спрашивали они. – В чем дело?

Я всмотрелся в морскую даль – рассеялись последние сомнения, это были суда флота Его Величества, которые в боевом порядке шли по водам Ла-Манша.

– Это война? – раздался голос какого-то жителя Суссекса.

Врачи привыкли сообщать ложь из благих соображений, но, боюсь, мой голос звучал не очень убедительно, когда я поспешно ответил:

– Нет-нет, что вы. Флот был на учениях и возвращается в Портленд. А часть его направляется куда-то еще.

Холмс, выгнув бровь, внимательно посмотрел на меня. Он принес с собой полевой бинокль и теперь пристально вглядывался в каждое судно. Через некоторое время он сунул бинокль мне в руки и направился к дому.

Не знаю, как долго я стоял на вершине холма, но линия военных кораблей все вытягивалась и вытягивалась, пока не заняла весь горизонт. С юго-запада непрерывно дул морской бриз, но флаги на носу кораблей и верхушки мачт неподвижно смотрели в противоположную сторону – корабли на полной скорости шли на восток. Для нас их продвижение казалось бесшумным, но нетрудно себе представить, как ревели мощные моторы, увлекая суда в открытое море.

По краям кильватерной колонны сновали миноносцы, маленькие и юркие, то тут, то там виднелась башня подводной лодки, ее узкую палубу все время заливало водой, поэтому морякам пришлось вскарабкаться на надстройку. В середине процессии шли огромные военные корабли, а между ними – сам «Дредноут», подобно королю среди своих братьев, получивших от него название. В бинокль я разглядел, что сообщил деревенским жителям новость, весьма далекую от истины, – все орудия на кораблях были приведены в боевую готовность.

Корабли, должно быть, находились на расстоянии пятнадцати – двадцати миль, они передвигались на восток, оставляя за собой длинные хвосты дыма, и было ясно, что их маневр не имел никакого отношения к возвращению домой после учений – военно-морская мощь Англии направлялась к местам сражений будущей войны. Убедительнее, чем какие-либо обзоры в газетах, это заставило меня осознать, что обратно пути нет.

Хвост процессии растаял на востоке, и я поплелся к дому, размышляя о том, что войны в Европе не было со времен моего детства. Я вспомнил пророчества Майкрофта, и холодок пробежал у меня по спине при мысли об этой нескончаемой военной махине, прокладывающей себе путь в Северное море.

Холмс встретил меня у дверей.

– Звонил Майкрофт, – сказал он. – Австрияки атаковали Белград, а русские подтянули войска к австрийской границе. Черчилль передислоцировал флот так, чтобы корабли не оказались заперты в Ла-Манше, когда все начнется. Майкрофт вот-вот даст нам сигнал.

Итак, мы ждали, а тучи тем временем очень быстро сгущались. Французская армия отошла километров на десять от своей границы, чтобы не провоцировать немцев. Наш премьер-министр обратился к Франции и Германии с призывом гарантировать нейтралитет Бельгии, но ответа от кайзера не последовало.

Начался уик-энд перед августовским Днем отдыха, дипломатические и ответные ходы продолжались. В субботу в полдень Франция и Германия объявили всеобщую мобилизацию, а вечером того же дня две роты пересекли на автомашинах границу Люксембурга, Германия тотчас объявила войну России. Поздно ночью позвонил Майкрофт.

Холмс положил трубку с каменным выражением лица.

– Завтра ночью, – сказал он, – мы идем на свидание с фон Борком.

Первый понедельник августа – официальный выходной день.

23

ПАУК В ЛОВУШКЕ

Теперь мне следует извиниться перед моими читателями. Не знаю, будут ли еще помнить имя Шерлока Холмса к тому времени, когда эту рукопись опубликуют, – хотя было бы вопиющей несправедливостью, если бы его забыли. Итак, если его все еще будут помнить, и если мои предыдущие описания его дел будут все еще в ходу, то в таком случае некоторые из вас наверняка прочтут историю «Его прощальный поклон», в которой приведен отчет о взятии фон Борка. Я прошу прощения за пропуски и некоторые неточности сего повествования в сравнении с настоящим. Оно было писано по настоянию Майкрофта Холмса и преследовало одну цель – воодушевить многочисленных поклонников моего друга, воевавших в тот момент на фронте, примером великого сыщика, который сыграл немаловажную роль в закулисной борьбе с захватчиками. В то же время брат Холмса поставил условие: исключить все, что касается астронома. В результате пришлось слегка поступиться истиной, и в итоге я был настолько неудовлетворен тем, что получилось, что переписал историю от третьего лица, поскольку она никоим образом не отражала моих воспоминаний о событиях.

Перед теми из моих читателей, для которых история о фон Борке звучит впервые, я также должен извиниться, поскольку многое в «Его последнем выходе…» является правдой, и я не ставил перед собой цели здесь повторяться.

Достаточно будет сказать, что мы с Холмсом выехали из Фулворта воскресным утром второго августа на моем автомобиле и прибыли в окрестности имения фон Борка около девяти часов вечера. Этот день тоже был жарким, и в сумерки атмосфера оставалась удушливой и гнетущей. Мы расположились на холме над Оукли-Грин; Холмс достал бинокль и начал рассматривать территорию за деревней.

– На первом этаже горит свет, – сказал он, – а освещенное окошко наверху – это сигнал моего верного тайного шпиона.

– У вас есть шпион среди обитателей поместья фон Борка?! – воскликнул я.

Холмс хмыкнул.

– Вы не поинтересовались, почему я обхожусь без услуг уважаемой Марты, – откликнулся он. – Она экономка герра фон Борка!

– Марта! – вскричал я. – Холмс, как вы могли подвергнуть ее такой опасности?

– Опасности нет, Ватсон, – ответил он. – Она гораздо хитроумнее, чем это требуется на кухне. Она ведет для меня наблюдение за нашим пауком и следит за его почтой. Сегодня вечером Марта даст мне знать, что он остался один.

Внезапно в темноте за деревней блеснул огонек.

– Есть! – крикнул Холмс. – Сигнал Марты! Вперед!

Я завел автомобиль, и мы, на всей скорости миновав маленькую деревушку, оказались на дороге. За поворотом нас внезапно ослепил свет огромной машины. Потребовалось все мое искусство, чтобы мы не полетели в кювет, когда на нас стремительно надвинулась эта громадина – «бенц» в сто лошадиных сил.

Я не удержался от проклятий в адрес водителя «бенца», Холмс лукаво улыбнулся:

– Это был барон фон Херлинг, первый секретарь посольства. Наш подопечный теперь в одиночестве.

Я одолел подъем к воротам перед темнеющей громадой дома, и Холмс, взяв с собой сверток, который прихватил из Суссекса, распахнул дверцу автомобиля.

– Ждите моего сигнала, Ватсон, – распорядился он, – и держите пистолет наготове!

Я закурил и приготовился ждать. Не прошло и пятнадцати минут, как Холмс окликнул меня из дверей:

– Несите багажные ремни, Ватсон!

Я последовал за ним в дом, и мы прошли в уставленный книгами кабинет.

На полу лежал человек могучего телосложения, с выразительными чертами лица и орлиным носом, а в комнате резко пахло хлороформом. Сейф над столом был распахнут.

– Тьфу ты! – воскликнул я, поморщившись от знакомого запаха. – Что здесь произошло, Холмс?

– Боюсь, – сказал он, – герр фон Борк так сильно расстроился, когда обнаружил, что это вовсе не коды военно-морского флота, за которые он заплатил пятьсот фунтов, что слегка разошелся. – И он указал на стол.

Я увидел на столе бумагу, в которую был упакован сверток Холмса, а также маленькую голубую книжечку. Название, тисненное золотом, гласило: «Практическое руководство по пчеловодству, с некоторыми замечаниями по сегрегации королевы».

Я усмехнулся:

– Так вы вместо кодов продали ему свою книгу!

– Именно, Ватсон, и у меня еще осталось достаточно денег после оплаты издательских расходов. А теперь, будьте добры, помогите мне с этими ремнями, пока наш пленник не пришел в себя.

Мы быстро связали пруссака и положили его на диван. Холмс налил мне заздравную чашу лучшего вина нашего пленника и стал перекладывать документы из сейфа в саквояж. К нам тотчас присоединилась Марта, и в эту безумную ночь так приятно было видеть ее невозмутимое лицо и знать, что с ней все в порядке! Прежде чем она покинула дом, Холмс горячо поблагодарил ее за старания и попросил ждать нас следующим утром в отеле «Клэридж».

Фон Борк наконец пришел в себя и обрушил на Холмса поток по-немецки многословных проклятий, его даже не слишком успокоил тот факт, что предателем оказался не Деннис О'Нейл Альтамонт, а Шерлок Холмс. Он отчаянно сопротивлялся, и посему его трудно было передвигать, но в конце концов мы запихнули его и саквояж с документами в машину и направились в Лондон, где, доставив нашего пленника в Скотленд-Ярд, занялись наконец ночлегом.

Следующий день, праздничный понедельник августа, выдался серым и дождливым, но все еще теплым. Новости по-прежнему не радовали – Германия оккупировала Люксембург и дала Бельгии двадцать часов на размышление: позволить или нет германской армии пройти через свою территорию, чтобы напасть на Францию. Марта за завтраком передала нам списки адресов на письмах, которые получал и отправлял фон Борк. Холмс лихорадочно просмотрел их, сравнивая со своим списком подозреваемых, но никаких совпадений не обнаружил. Марта тотчас отправилась в Суссекс, а мы взяли кеб до Скотленд-Ярда.

Оказалось, что, несмотря на праздники, Лондон просто наводнен народом. События последних дней не только не опустошили столицу, но похоже, напротив, притягивали в город людей, желающих, по всей вероятности, быть ближе к месту событий в это тревожное время.

В Скотленд-Ярде одетый без претензий инспектор политического отдела встретил и провел нас в огромную комнату. Здесь стоял простой письменный стол, несколько книжных шкафов, несколько стульев с красной обивкой и большое коричневое кожаное кресло у стола.

– Где задержанный? – спросил Холмс.

– Мы поместили его в камеры Кэннон-Роу, сэр. Сию минуту доставим, – ответил инспектор, – и шеф велел, чтобы я оставался снаружи с двумя вооруженными констеблями, пока он находится тут, сэр.

– Весьма предусмотрительно, – отозвался Холмс. – Ватсон, прошу вас, займите это кресло. Инспектор, введите арестованного.

Через несколько минут два офицера в форме и с пистолетами ввели в комнату фон Борка в наручниках. Он выглядел бледным, несмотря на загар, но был куда собраннее, чем в предыдущую ночь. Не обращая внимания на охрану, он коротко бросил нам:

– Добрый день.

– Надеюсь, что так, – откликнулся мой друг. – Прошу вас, офицер, усадите его в коричневое кресло и расстегните наручники.

– Вы уверены, сэр? – уточнил один из констеблей.

– Мой товарищ захватил с собой заряженный пистолет, вы вдвоем – непосредственно у дверей снаружи. Не думаю, что наш гость окажется столь безрассуден, что попытается бежать.

Офицеры усадили пленника, освободили ему руки и уже собрались было удалиться, как Холмс сказал:

– Я ожидаю доставки кое-каких бумаг. Пожалуйста, имейте в виду, что они мне нужны сразу же, как только прибудут.

Фон Борк растер онемевшие запястья и посмотрел на Холмса.

– Я был не совсем вежлив с вами прошлой ночью, мистер Холмс, – начал он. – Прошу прощения. Вы были правы, утверждая, что каждый из нас делал то, что мог, для своей страны.

– Теперь это скорее бравада с вашей стороны, – отозвался Холмс, – но, я надеюсь, такое начало предвещает интересный разговор.

– Пожалуйста, не поймите меня превратно, – продолжил пруссак. – Я ваш пленник. Вы можете делать со мной все, что захотите, но ничто не в состоянии заставить меня помогать врагам моей Родины.

– Ваша голова хранит не так уж много информации, которую бы мы не выдумали сами, или которая была бы нам неизвестна, – не обращая внимания на его слова, сказал Холмс, – но есть один вопрос, в котором вы могли бы нам помочь…

Германец начал громко протестовать, но Холмс резко оборвал его.

– Выслушайте меня! – потребовал он. – Человеку, в чьем ведомстве мы находимся, принадлежит отныне власть над вашей жизнью и смертью. Если он позволит, вы сможете даже с последним кораблем вернуться в Германию. А нет – так в лучшем случае, вы проведете войну в тюремной камере, в худшем же – закончите свои дни на виселице в Пентонвилле[17] или оставите после себя на несколько пулевых отверстий больше в стене Лондонского Тауэра.[18]

– Вы не осмелитесь меня повесить! – запротестовал фон Борк. – Это было бы нарушением всех законов!

– Ваша смерть, безусловно, прискорбна с вашей точки зрения, но с этим ничего не поделаешь. Вы, как я сказал, бесполезны для британской разведки. Было бы проще использовать вас в качестве показательного примера. С другой стороны, мой интерес заключается всего лишь в одном вопросе, и, если вы поможете, я, без сомнения, замолвлю за вас словечко перед нашими властями.

– И что же это за вопрос? – спросил фон Борк осторожно.

– Вы наняли на целый ряд заданий одного англичанина, специалиста по взрывным работам. Им-то я и интересуюсь.

– С чего вы взяли, что подобный человек существует? – удивился фон Борк.

– Не тратьте понапрасну мое время! – отрезал Холмс. – И не упускайте своей возможности! Хотите валяться с пулей в затылке во рву Тауэра? Нет ничего проще! Человек такой существует, и я знал о нем еще прежде, чем узнал о вас. Он действовал уже задолго до того, как ваша нога ступила на землю этой страны. Взрыв в Портленде был делом его рук, так же как и пожар в Бэрроу-на-Фернессе, причем и то и другое осуществлялось согласно вашим распоряжениям!

– Если вам так много известно, вы должны знать, что операции в Портленде и Бэрроу осуществлялись разными агентами, – сказал фон Борк.

– И устройствами весьма хитроумными, и в том и в другом случае, очевидно, изготовленными одними и теми же руками – как, например, устройство, использованное в клубе «Диоген», – добавил Холмс.

В дверь постучали, появился один из констеблей с большим конвертом в руках, который он тут же вручил Холмсу.

– Я не собираюсь помогать вам охранять ваши верфи и фабрики, – произнес фон Борк, – и даже ваши клубы для джентльменов! Через несколько дней – а возможно, часов – наши страны будут находиться в состоянии войны. Вы сказали, что понимаете, чем я занимался. Значит, должны понять, почему я не могу сотрудничать с вами!

– Я расследую происшествия, случившиеся несколько лет назад, – пояснил Холмс сурово. – Меня интересуют не диверсии на верфях, стоянках военных кораблей и фабриках, а кровавая бойня, устроенная для невинных женщин и детей!

Прежде чем фон Борк смог что-либо ответить, Холмс схватил конверт и, резко рванув, вскрыл его, так что содержимое рассыпалось по столу перед пруссаком. Я наклонился вперед и тотчас отпрянул, увидев в беспорядке разбросанные перед нами фотографии с изображениями жертв трех железнодорожных катастроф, возможно, еще более страшных в застывших черно-белых цветах, чем в кровавой действительности.

– Кто эти люди, фон Борк? – прошипел Холмс. – Люди, с которыми воюет «Всевышний»? Женщины, дети, ни в чем не повинные пассажиры железной дороги, убитые или искалеченные при посредстве вашего агента!

Пруссак широко открытыми глазами уставился на фотографии. Руки его непроизвольно выхватывали одну за другой фотографии, а потом роняли их на стол, когда ужасные образы вторгались в его сознание.

– Не может быть, что это работа моих людей! – начал отрицать он в конце концов. – Мы к этому не причастны!

– К этому причастна разведывательная служба вашей страны, и причастна задолго до того, как вы прибыли сюда, фон Борк, – сказал Холмс угрожающим тихим голосом. – Все это было сделано сумасшедшим англичанином, который предоставил в Ваше распоряжение свои извращенные таланты. Если вы не поможете мне найти его, я, заключив, что вы одобряете его художества, я оставлю вас нашим властям. Больше мне нечего добавить.

Мы сидели в молчании, а германец продолжал копаться в фотографиях и рассматривать их. Послышался гудок буксирного судна на Темзе, за окнами прогрохотал трамвай. В конце концов фон Борк оттолкнул ужасные фотографии в сторону и заговорил хриплым, срывающимся голосом:

– Я не использовал этого человека для подобной работы. Поверьте мне, мистер Холмс.

– Кто он? – спросил Холмс.

– Я не знаю его имени, – ответил фон Борк.

– Но распоряжения отдавали вы. Вы должны знать, как с ним связаться.

– Он звонит по телефону каждую неделю, – отозвался фон Борк. – Называет себя просто «Астроном». У него есть система шифровки сообщений, придуманная еще моим предшественником.

– Вы разговаривали с ним по телефону? – уточнил Холмс. – Значит, вы знаете его голос – как он говорит?

– Как англичанин, как образованный англичанин – ничего особенного.

– Какова система шифровки? – потребовал Холмс.

– Семь табачных магазинов в Лондоне – по одному на каждый день недели. Он звонил, и тот из нас, у кого было сообщение, должен был сказать: «У меня есть для вас сообщение» и название улицы, например, «сообщение на Уэстборн-террас» значило, что ему надо было забрать его там в среду и так далее.

– Перечислите мне названия улиц и магазинов! – приказал Холмс.

Фон Борк называл, а Холмс все записывал в свой блокнот.

– Как вы получали его устройства? – допытывался он.

– Тем же самым путем. Я оставлял инструкции у одного из табачников, и когда устройство было готово, он звонил и говорил, что сверток находится там-то и там-то.

– Как вы ему платили? – спросил Холмс.

– Платил? – повторил фон Борк. – Ему не платят, мистер Холмс. Я никогда не делал ему никаких выплат.

– Фон Борк, – произнес мой друг, поднимаясь со стула, – если вы сказали мне правду, я поговорю с властями и потребую принять во внимание вашу помощь. Если нет – вы знаете, какова будет расплата.

– Не волнуйтесь, – буркнул пруссак устало. – Я рассказал вам все, что знаю об этом безумце. Ничто другое не заставило бы меня выдать вам секреты моей страны!

– То, что произошло между нами в этой комнате, это сугубо наше дело, фон Борк. Ваша информация будет использована только мной. Что вы скажете нашим властям или тем более своим собственным, остается на ваше усмотрение. Поздравьте себя, что вы смыли позор с вашей страны, которая использует такого человека в таких целях, – подытожил Холмс и засунул ужасные фотографии в конверт. – А теперь, – сказал он, похлопывая пакетом по руке, – я должен сделать то же самое для страны, которая породила его.

24

ОДИННАДЦАТЫЙ ЧАС

Выйдя из Скотленд-Ярда на августовский солнечный свет, мы воочию убедились, какое невероятное брожение происходит в народе. С момента нашего приезда толпы увеличились, и теперь выплескивались за края тротуаров, а уличное движение почти застопорилось. Люди либо стояли на месте, либо беспорядочно слонялись из стороны в сторону, с тревогой изучая газеты или повторяя что-нибудь из последних новостей или слухов.

Наше продвижение замедлилось, и спустя некоторое время Холмс с беспокойством вытащил часы.

– Полагаю, я должен вернуться в гостиницу, Ватсон. Должен обдумать то, что сказал нам фон Борк, а у нас, по всей вероятности, осталось очень мало времени, чтобы поймать астронома. Не сочтите за труд навестить Майкрофта и поставить его в известность о том, что произошло сегодня утром.

Мы расстались перед входом в ведомство Майкрофта, и вскоре я уже сидел в его длинной комнате, излагая подробности утренних событий.

– И Шерлок теперь установит личность этого человека? – спросил он, когда я закончил.

– Я и сам не прочь бы знать ответ, – ответил я совершенно искренне. – Он многих исключил из своего списка. Я просто не представляю, сможет ли он теперь довести свой анализ до конца.

– Мы очень близки к весьма критической ситуации, доктор, – сказал Майкрофт. – Этим утром бельгийцы начали взрывать мосты и железнодорожные туннели на границе с Люксембургом. Если немцы войдут в Бельгию, нам придется отстаивать свои гарантии; невозможно представить какое-либо иное решение парламента нежели объявление о вступлении в войну. Уже призывают резервистов и территориальные войска.[19] Шерлок должен поймать этого человека. Если его не остановить прежде, чем начнется мобилизация, он будет представлять собой сокрушительное оружие. Вы видели плоды его трудов в мирное время, доктор, – вообразите, какой удар он нанесет по эшелонам с солдатами и военными грузами!

Мы продолжали обсуждать положение дел. Майкрофт сообщил, что консерваторы направили премьер-министру декларацию о том, что было бы губительно для чести и безопасности Британии не замечать военных действий. Либеральный кабинет министров заседает несколько часов подряд, и два его члена уже смирились с перспективой войны для Британии в качестве союзницы русского царя.

Я уже собирался уходить, когда Майкрофт предложил мне отправиться вместе с ним в палату общин, где на три часа дня назначено выступление министра иностранных дел. Чтобы избежать толчеи на Уайтхолл[20], мы пошли мимо Хорсгардс[21], но толпа переполняла Даунинг-стрит[22] и выплескивалась в Сент-Джеймс-парк. При нашем появлении народ заволновался, как делал это при каждом входящем или выходящем из здания палаты.

Я никогда не был в палате общин, ни до того ни после, но Майкрофт заверил меня, что он ни разу не видел зал таким многолюдным. Все скамьи были заполнены, и даже в проходах, ведущих к трибуне, стояли стулья. На дипломатической галерее был представлен полный состав послов различных стран, а мы уселись на галерее для публики вместе с большей частью представителей палаты лордов. Вокруг себя я заметил множество лиц, известных мне по газетам, и не мог не подумать о том, что нахожусь в этот день в самом центре мира, поскольку решения Англии ждет вся Европа.

Мы устремили взгляды на скамью правительства, пытаясь уловить какой-нибудь знак, выказывающий настроения премьер-министра и его окружения, но безуспешно. Лицо Эсквита оставалось непроницаемым, как это было и в гостиной Холмса. Ллойд Джордж казался бледен и много старше своих лет, а герой дня лорд Грей выглядел усталым и изнуренным.

Когда наконец Грей поднялся, вокруг все стихло и все на мгновение застыли, дабы не пропустить ни слова. Он начал издалека, с чувством напомнив палате о британских интересах, британской чести и британских обязательствах. Он кратко обрисовал расхождения между нами и Францией, подчеркивая, что страны не связаны формальными обязательствами. Указал на то, что Франция заключила договор только с Россией, мы же являемся всего лишь участниками этого соглашения. В толпе зароптали. Грей, казалось, клонил к тому, что Англия должна остаться в стороне. «Это неслыханно!» – раздавался шепот. «Они собираются не вмешиваться!»

Министр иностранных дел продолжал выступление, упомянув о военно-морском соглашении с Францией и о том, что французский флот находится в Средиземном море, а северо-западное побережье Франции остается незащищенным.

– Если германский флот войдет в Ла-Манш, бомбардируя и обстреливая артиллерийским огнем оставшееся без защиты побережье, мы не сможем стоять в стороне и наблюдать происходящее – практически у нас под боком, – опустив оружие и ничего не предпринимая!

Оппозиция одобрительно зашумела, но либералы хранили молчание. Грей перешел к нейтралитету Бельгии и задал вопрос, можем ли мы быть свидетелями и очевидцами «ужаснейшего преступления, которое только пятнало страницы истории», и не стать при этом участниками преступления?

В конце он вернулся к интересам Британии.

– Подумаем, каковы могут быть ставки. Если Франция поставлена на колени, если Бельгия пала, а за ней Голландия, а за ней Дания, если в момент кризиса, подобного этому, мы отказываемся от своего долга чести и обязательств участия, в том, что касается Бельгийского соглашения, я вовсе не уверен, что в конце войны мы будем в состоянии аннулировать то, что произошло в ее ходе, и воспрепятствовать тому, чтобы вся Западная Европа, подпавшая под единую власть, выступила против нас. Мы бы пожертвовали своим добрым именем и репутацией перед миром и не избежали бы самых серьезных и разрушительных экономических последствий.

Итак, он поставил перед аудиторией вопрос, и она ответила ему бурей аплодисментов и одобрительных возгласов. Лорд, говорят, не самый лучший оратор, но хочу заметить, в тот день он более часа держал в своих руках величайший парламент мира, и уверен, не только мои глаза увлажнились, когда по залу прокатилась волна рукоплесканий.

– Что теперь будет? – спросил я Майкрофта, когда мы пробирались через толпу на Олд-Палас-Ярд.

– Он добился того, чего хотел, – ответил Майкрофт. – Теперь он даст кайзеру двадцать четыре часа, чтобы остановить вторжение.

– И он остановит? – Я, впрочем, почти не сомневался в ответе.

– Нет, – откликнулся он. – Завтра ночью мы начнем войну. Пожалуйста, передайте брату, что у него остался один день.

В «Клэридже» я обнаружил, что стол нашей гостиной усеян листами бумаги со списками подозреваемых, а под ними лежит карта Лондона и железных дорог. В воздухе стоит густой сизоватый дым грубого табака, а Холмс растянулся на кушетке с закрытыми глазами и трубкой во рту.

– Ватсон, – приветствовал он меня, открыв глаза. – Сколько времени в нашем распоряжении?

Я передал ему слова Майкрофта.

– Этого достаточно, – буркнул он, посасывая трубку. – Информация фон Борка оказалась весьма полезна.

– Так вы вычислили этого человека?! – нетерпеливо воскликнул я.

– Не совсем, – ответил он, – но посмотрите сюда. – Он поднялся и прошел через комнату к столу. – Это мои подозреваемые. – Он собрал листы бумаги со списками. – Итак, отец Галлахер остается под подозрением, хотя я уверен, что у него ирландский акцент. Маклеода я исключил, и Альвареса тоже, и фон Борк исключает Келли, но его информация указывает на учителя Скофельда. Леннокса я устранил, и, как уверяла нас мисс Нортон, это не мисс Дебено. Это мог бы быть Реверент Корлетт, если он говорит на южноамериканском испанском, и мистер Бромвелл сейчас не худший кандидат. Шелдона я проверил, и он не подходит, но Синклер для нас становится все более интересен. Доктор Бэртон был исключен и – слава Богу – капитан Лимингтон-Кэйс.

– Почему слава Богу? – изумился я.

– Потому что мне пришлось бы провести некоторое время, выдавая себя за горца, чтобы разузнать о нем. Боюсь, что юбка и шотландский плед мне бы не пошли!

Он провел указательным пальцем вниз по странице.

– Эдвардс и Фаллер теперь гораздо менее вероятны. Мисс Морган мы можем оставить ее незаконному блаженству, а мистера Брауна его сочинительству. Теперь, я думаю, мы получим более реальный список.

Тотчас перейдя от слов к делу, он нацарапал в записной книжке несколько имен, а затем показал мне листок.

– Разве это не прогресс, Ватсон? – поинтересовался он, пока я просматривал список.

– Кажется, да, – ответил я, – но не могу понять, какую роль сыграла информация фон Борка? Все, что я вижу, это то, что четверо из них живут в южной Англии, а один – в Черной стране.[23]

– Тысяча извинений! – воскликнул Холмс. – Я и забыл, что вас здесь не было, когда я рассматривал это сочетание.

– Сочетание! – изумился я.

– Семи табачных магазинов! – Холмс по памяти назвал районы, где они находятся, загибая по очереди пальцы: – Понедельник – Мэйда-Вейл, вторник – Тэлбот-роуд, среда – Уэстбурн-террас, четверг – Тэрлоу-стрит, пятница – Фитцрой-стрит, суббота – Суссекс-Гарденс, воскресенье – Сент-Джонс-Вуд-роуд.[24] Очевидно, не правда ли?

– Для меня нет, Холмс. – Я отрицательно покачал головой. – Все они, по-моему, в западной части Лондона, но что с того?

Он схватил меня за руку и потащил назад к столу.

– Смотрите! – закричал он, указывая на карту города. – Здесь все они отмечены, а вот тут – между ними – Пэддингтонский вокзал! Конечная станция Большой западной железной дороги!

Он ткнул пальцем в черный кружочек, обозначающий на карте крупную станцию, и в семь красных крестиков, отмечающих табачные магазины вокруг нее.

– О Боже, конечно! – воскликнул я. – Теперь я вижу. Вы думаете, он приезжает в Лондон на поезде и прибывает всегда на Пэддингтонский вокзал, поэтому контактные адреса находятся в непосредственной близости!

– Именно так, Ватсон, и этим путем я сократил мой список до пяти. Я должен еще раз извиниться перед вами, дружище, поскольку однажды вы заметили, что должна существовать какая-то связь с его местом жительства. К сожалению, я вынужден был подойти к проблеме с другой стороны.

– Нет ли какого-либо способа еще сократить список? – осмелел я.

– Откровенно говоря, я уверен, что можно сбросить со счетов отца Галлахера, – сказал Холмс. – Его приход расположен между узловой станцией Большой западной дороги в Бирмингеме и Центральной железной дорогой в Вольвергемптон. Подозреваю, что он пользовался бы последней и приезжал на вокзал Юстон.

Он поднял со стола железнодорожную карту и стал ее в задумчивости рассматривать, намечая пальцем какие-то линии:

– Мы можем также расстаться с викарием из Стоук-Мохан. Он живет поблизости от станции Юго-западной дороги в Йовиле. Теперь Скофельд – где находится Поусли, Ватсон? Он не показан на этой карте.

– Это к северу от долины Мион, в Восточном Хемпшире, – ответил я.

– Хм-м, – отозвался Холмс и вернулся к изучению карты. – Тогда нельзя исключать нашего учителя. Он мог использовать прямую линию из Питерсфилда до вокзала Ватерлоо, но, чтобы скрыть следы, не велик был бы труд ездить из Бэйсингстоука и пересаживаться в Рединге, где станции Большой западной и Южной дорог непосредственно примыкают друг к другу. Нет – игнорировать его нельзя.

– Как насчет других? – спросил я.

– Бромвелл – в Уокингэме, поблизости от основной линии Западно-английской дороги, а Синклер живет рядом с остановкой в Дидкоте и Саутгемптоне, всего лишь в нескольких милях от Большой западной в Ньюбери. Оба весьма и весьма подозрительны.

– Что вы теперь предпримете? – поинтересовался я.

– Мне надо подумать, Ватсон, – окинуть взглядом ситуацию в целом. Должен же быть какой-то способ выделить одного из этих трех оставшихся! – И он, долговязый и нескладный, вновь растянулся на кушетке.

В тот вечер мы не обедали, а обошлись холодными закусками, которые прислали к нам в номер. И даже к ним Холмс почти не притронулся. Он сидел в неподвижности, с застывшим лицом и глазами, устремленными в пространство, а комната наполнялась густым табачным дымом.

Примерно в середине вечера, услышав гомон на улице и крики мальчишек-разносчиков, я послал за газетами. Жирные заголовки сообщали, что Германия объявила войну Франции, оправдывая это лживыми утверждениями, что французские летчики якобы нарушили нейтралитет Бельгии. Я без слов передал газету Холмсу.

– Странно, – бросил я, когда он проглотил новости, – думать о том, как мы ехали, чтобы обнаружить причину железнодорожной катастрофы. Кто бы мог предположить, когда мы отправились в Тэмпл-Коумб…

И не успел я закончить, как Холмс подскочил на кушетке как ужаленный. Он встал с широко раскрытыми глазами и лицом, белым как мел.

– Тэмпл-Коумб, Ватсон! – повторил он. – Это наша зацепка – Тэмпл-Коумб!

– При чем тут Тэмпл-Коумб, ради всего святого?! – закричал я.

– При всем, что только может быть, Ватсон. Ах, мой добрый старый друг, я уже говорил раньше, что вы не светитесь сами, но открываете дорогу свету, Ватсон, вы впускаете свет!

Он позвонил прислуге и быстро набросал телеграмму. Когда послание было отправлено, он вернулся на свое место и сел, улыбаясь и потирая руки.

– Холмс, – взмолился я, – ради Бога, скажите, что происходит?

– Я полагаю, мне следовало бы признать, что после всех этих лет, что вы наблюдали методы моей работы, вы почти ничему не научились! – ответил он. – Исключение – вот краткий ответ! У нас осталось трое подозреваемых, из коих учитель Скофельд наименее вероятен. Теперь мы располагаем средством определить интересующего нас из двух оставшихся – если это, конечно, кто-нибудь из них.

– А если нет?

– Тогда это должен быть третий – Скофельд! – отрезал он. – Право, Ватсон, уж не думаете ли вы, что смогли бы воздерживаться от расспросов по поводу очевидного так долго, чтобы составить мне компанию за поздним обедом?

Существовал еще один вопрос, ответ на который не казался мне очевидным, и я задал его:

– Что содержалось в вашей телеграмме?

– Там был вопрос к викарию из Тэмпл-Коумба о том, какие журналы он выписывал в 1906 году, – объявил Холмс. Это нисколько не прояснило для меня ситуацию, но я удержался от дальнейших расспросов.

Когда я отправился спать, ответ так и не пришел, и еще долгое время, после того как я улегся, друг мой мерил шагами гостиную.

Проснулся я рано, видимо, волнуясь оттого, что это должен быть последний день нашего расследования, и обнаружил, что Холмс уже сидит за столом, накрытым к завтраку, и чашку за чашкой тянет крепкий кофе.

Не успели мы закончить завтрак, как мальчик-посыльный принес телеграмму. Холмс торопливо разорвал конверт и выскочил из-за стола. Глаза его горели, он похлопывал ладонью по вскрытому бланку.

– Идемте, Ватсон! – скомандовал он. – В читальную комнату!

Я потащился вслед за ним в читальную комнату гостиницы, где он потребовал от служащего подшивку за первую половину 1906 года определенной периодики.

Он начал быстро листать ее и вдруг остановился. На глазах у изумленного служащего читальни он вырвал две страницы и сунул их в карман. Прежде чем человек смог издать какой-либо звук, Холмс швырнул ему горсть монет, с лихвой возмещающих стоимость новой подшивки, и стремительно обернулся ко мне.

– Мы поймали его, Ватсон! – закричал он, привлекая к себе внимание немногочисленных утренних читателей. – Мы поймали нашего маньяка! Вперед, Ватсон, – дело теперь на мази!

25

В СВОЕЙ СОБСТВЕННОЙ ЯМЕ

Когда мы выбежали из гостиницы, швейцар как раз высаживал из кеба какую-то леди, но Холмс был не в силах ждать.

– Извозчик, в Пэддингтон! – закричал он, второпях запрыгивая в другой экипаж. – Гони во всю мочь!

Нас отбросило назад на наших сиденьях, когда извозчик хлестнул лошадь и свернул на многолюдную улицу. Августовский праздник прошел, но многие еще слонялись по тротуарам. Над дверями магазинов были вывешены государственные флаги и патриотические символы, а уличные торговцы продавали гуляющей публике красно-бело-голубые банты. На одной из улиц нас задержала колонна людей, одетых в это жаркое утро в рубашки с длинными рукавами и с чемоданами в руках. Их сопровождал оркестр и кучка народу с британскими государственными флагами и триколорами; плакат во главе колонны извещал, что это французские официанты, которые отправляются на родину на военную службу.

У Пэддингтона Холмс выпрыгнул из кеба, швырнул извозчику горсть монет и бросился на вокзал. Я помчался следом вдоль платформы, и мы едва успели вскочить в вагон отходящего поезда.

Поезд вырвался из-под темных сводов вокзала, мы уютно устроились в купе, и Холмс, вынув из кармана маленькую красную книжечку, начал просматривать ее. Спустя некоторое время он улыбнулся каким-то своим мыслям и сунул книжку обратно в карман.

– Надеюсь, вы вооружены? – поинтересовался он.

Чтобы удостовериться, я похлопал себя по карману.

– Вы думаете, он понадобится? – спросил я.

– Вполне возможно, – ответил он. – В конце концов ведь мы имеем дело с маньяком.

Больше он не проронил ни слова; закрыв глаза, он всем своим видом старался показать, что спит. Я смотрел в окно и пытался решить задачу, правда, безо всякого успеха, какое из трех предположений Холмса получило подтверждение. Мы уже подъезжали к Редингу, когда Холмс вдруг открыл глаза, распахнул дверь и спрыгнул на платформу, прежде чем поезд остановился. Следуя за ним, я поспешил к маленькой боковой платформе, откуда как раз отправлялся местный поезд, и тут наконец узнал пункт нашего назначения.

Небольшой состав доставил нас в город скачек – Ньюбери, там мы и сошли. В конюшне, неподалеку от вокзала, нам предложили экипаж, и вскоре, следуя по Винчестерской дороге, мы уже поднимались на высокий холм, усеянный красивыми виллами.

Оставив город далеко позади, под восхищенные возгласы деревенских мальчишек, столпившихся по сторонам изящного деревянного моста, мы переправились через воды Инборна. Теперь мы находились на длинном открытом участке пути, где могли развить хорошую скорость, пока несколькими милями южнее границы графства дорога не начала петлять между высокими зелеными холмами. Тут Холмс повернул наш экипаж на узкую извилистую дорожку, покрытую белой меловой пылью древних холмов.

Отроги по сторонам были высоки и зеленели пышной летней растительностью. Погружая дорогу в глубокую тень, раскидывали свои ветви огромные дубы. Между ними виднелись поля с колосящимися хлебами на самых пологих склонах холмов. Все это наводило на мысль о том, что эта чудная сельская местность дремлет под тихими лучами полуденного солнца, а мы вскоре встретимся лицом к лицу с безумным человекоубийцей.

Дорожка привела нас к крошечной железнодорожной станции; мы обогнали девушку на велосипеде, неистово крутившую педали, невзирая на полуденную жару. Еще несколько поворотов – и мы уже у въезда в Сиддентон-Мэнор, украшенного колоннами. Холмс повернул на подъездную аллею. За деревьями у дороги открывался великолепный вид на поместный дом Елизаветинской эпохи, средних размеров, обращенный задней стеной к холмам. Старый бульдог дремал на аккуратно подстриженной лужайке, а на покрытой гравием подъездной дорожке не было ни одного сорняка.

Холмс дернул большой железный колокольчик на входной двери черного дерева, и где-то внутри раздался ответный звон. Через минуту дверь распахнулась и на пороге оказался вовсе не слуга, как мы ожидали, а джентльмен среднего роста, одетый в свободный полотняный пиджак. Его каштановые волосы, слегка седеющие, были коротко пострижены, лицо хранило выражение вежливого интереса, а спокойные карие глаза частично скрывали полукруглые очки. Что-то вроде старомодных бакенбардов и маленькая бородка обрамляли его лик. Точно такого человека можно встретить в любом суде – восстающий от хитросплетений различных бумаг, он вот-вот размеренным тоном обратится к судье с речью. Ничто в его манерах или внешности не говорило о какой-либо неуравновешенности, однако, без сомнения, мы лицом к лицу стояли с астрономом собственной персоной. Он во всех деталях соответствовал имеющемуся у нас описанию.

– Прошу прощения, господа, – проговорил он, – но мои люди в данный момент отсутствуют, и мне приходится самому выполнять свои поручения. Да входите же, пожалуйста.

Он впустил нас в длинную прихожую, где на стеклянных ящиках с экспонатами играл солнечный свет, проникающий через старинные окна со свинцовыми переплетами. Холмс устремился к одному из ящиков, на ходу вытаскивая из кармана маленькую красную книжечку.

– Простите меня, мистер Синклер, – начал он. – Вы ведь мистер Синклер, не так ли? Это именно те образцы, о которых я пришел навести справки? Путеводитель железных дорог упоминает, что образцы раскопок из меловых карьеров выставлены в музее графства, но самые лучшие экземпляры находятся в вашей коллекции. Мы с другом пришли сюда со станции, чтобы осмотреть знаменитые Семь курганов, эти великолепные свидетельства славного прошлого Британии. К тому же мы хотели рискнуть – потревожить Вас, чтобы посмотреть на экземпляры ископаемых из вашей коллекции!

Синклер улыбнулся таким излияниям моего друга.

– Я с удовольствием покажу их, – сказал он. – Не совершить ли нам короткую прогулку к карьерам, откуда они были извлечены? Возможно, осмотрев их, вы могли бы составить себе полную картину раскопок.

– Это было бы просто прекрасно, мистер Синклер, – ответил Холмс, и они стали обсуждать ископаемые, тем самым повергнув меня в полное смятение. В течение получаса я поддерживал в себе притворный интерес к предмету разговора, затем Синклер предложил нам пройтись к карьерам.

Мы вышли через черный ход и прошли вдоль стены старомодного кухонного садика. В самом конце оказалась калитка, которая открывалась на заросшую тропу, ведущую к железной дороге.

– Мой отец, – начал объяснять он, – был железнодорожным инженером. Он много лет провел в Южной Америке, где прошла и моя юность. Когда же пришла пора заняться моим образованием, он удалился сюда, забросив дела, но не полностью. Меловые карьеры относились к поместью и благодаря им у отца появилось увлечение на старости лет. Хотя по образованию я юрист, несколько лет спустя я бросил практику. Теперь я посвятил себя тому, что всю жизнь было моей страстью, – науке о звездах и науке о земле. Между такими гармонирующими друг с другом занятиями я управляюсь со своими делами. Вообще-то здесь должно было быть трое-четверо моих слуг, но они так встревожены последними новостями, что я отпустил их в Личфилд, дабы они оставались в курсе событий.

Мы добрались до железнодорожной насыпи, за ней виднелись склоны холмов, изрезанные огромными зияющими провалами, в которых открывался необработанный мел. За железными воротцами в футе от насыпи были деревянные ступени, ведущие вверх по откосу к простым деревянным мосткам. Синклер вежливо придержал дверцу и подождал, пока мы поднимемся.

Мы ступили на железнодорожный путь, и тут любезное воркование Синклера закончилось. Когда его голос раздался вновь, в нем слышались совсем другие интонации.

– Не оборачиваться, господа! – скомандовал он. – У меня в кармане заряженный пистолет!

– О чем это вы, мистер Синклер? – начал было Холмс, но Синклер перебил его.

– Можете отбросить притворство, мистер Холмс, – сказал он. – Я знаю, кто вы, и знаю, что вы выслеживали меня в течение долгого времени, а сейчас дело зашло слишком далеко, чтобы ошибаться. Без сомнения, в один прекрасный момент мы должны были встретиться.

– И теперь, когда это случилось, – отозвался Холмс, – что вы намерены делать?

– Вы и ваш славный доктор станете средоточием одной финальной загадки, мистер Холмс. Увы, доктор Ватсон никогда не внесет ее в свои отчеты, и она навсегда останется неразрешенной. Когда вон та известняковая яма поглотит вас, не останется вообще никаких следов.

– Не делайте глупостей! – ничуть не испугался Холмс, поворачиваясь лицом к Синклеру. – Вы полагаете, полиция графства дремлет?

Синклер вызывающе расхохотался.

– Вы не проезжали ни одного полицейского участка по дороге сюда. Вы в полном одиночестве, – добавил он.

– О том, что мы здесь, известно в департаменте моего брата, – возразил Холмс, – и возможности этого департамента иногда воистину безграничны.

Безумец опять рассмеялся.

– Сотрудники вашего брата безуспешно охотились за мной в течение нескольких лет. Они не спасут вас – и как только вы будете устранены с дороги, они не смогут помешать моей работе – работе, которая наконец может стать по-настоящему полезной!

– Вы называете убийство невинных людей своей «работой»?! – воскликнул я.

– Послушайте, Ватсон! – подхватил Холмс. – Вы в конце концов врач. Могли бы принять во внимание, что мистер Синклер не совсем в здравом уме, хотя не слишком, я надеюсь, для виселицы в Пентонвилле.

Синклер дернулся в сторону Холмса и вытащил из кармана пистолет.

– Что вам известно обо мне? Как вы посмели назвать меня сумасшедшим? – рявкнул он с побелевшим от гнева лицом.

– Мне представляется, я знаю о вас достаточно, – заметил Холмс спокойным тоном. – Знаю, например, что ваше влечение к Германии возникло в связи с тем, что ваш отец женился на немке, когда работал в этой стране, и вы на самом деле родились в Дрездене. Знаю, что вы с вашей матерью следовали за отцом и его работой по всему миру, пока она не умерла от эпидемии холеры в Аргентине в 1881 году…

– Ни слова больше о матери! – угрожающе завопил Синклер. По лицу его струился пот, а бархатистые карие глаза теперь светились странным желтым светом. – Она не умерла, Холмс! Ее замучило бессердечное и самовлюбленное животное, которое больше заботило давление пара и коэффициенты расширения, чем его преданная жена! – самодовольный маньяк, который таскал эту хрупкую леди по местам, не подходящим для любой женщины, и она следовала за ним без слова упрека, и это все больше подтачивало ее тело и дух! Прекратите эту чертову болтовню и поворачивайтесь! Cuando se acabo la cosa, se acabo la cosa![25] С этим покончено, пусть так и будет! А теперь поворачивайтесь! – И он направил пистолет на Холмса.

Пока Холмс выводил Синклера из себя, мне удалось незаметно сунуть руку в карман и нащупать свой пистолет. Теперь я собирался отвлечь его внимание и попытаться убить, но меня опередили.

Звук выстрела прогремел со стороны подлеска слева от нас, и Синклер, покачнувшись, упал, а затем кубарем скатился вниз по ступенькам за нашей спиной.

– Быстро, Ватсон! – крикнул Холмс. – Ваш пистолет!

Выхватив свой «адамс», я пальнул в Синклера, который пытался подняться на ноги где-то под насыпью. Я промахнулся, но и он в меня не попал и метнулся куда-то назад, в укрытие.

Мы с Холмсом скатились вниз по откосу в нескольких ярдах от ступенек и стали обследовать территорию. Между нами и меловыми карьерами изгибалась запасная ветка, заполненная вереницей вагонов, груженных мелом. Рельсы сходились, соединяясь с основной веткой сразу за пешеходными мостками, и пространство между запасным и основным путями было заполнено густым подлеском и кустарником, где скрывалась узкая тропа. Наш неизвестный союзник стрелял, по всей видимости, с запасной ветки. Синклер же теперь прятался где-то в кустарнике.

Мы с Холмсом осторожно пробирались по тропинке, всматриваясь в заросли по сторонам. Мы прошли всего несколько ярдов, когда раздался щелчок пистолета и у моего виска просвистела пуля. Повернувшись на звук, я почувствовал, как вторая пуля задела мне левую руку, и одновременно послышался выстрел.

– Сюда, Холмс! – крикнул я, поскольку Синклер каким-то образом занял удобную позицию у главного пути и затаился где-то у стрелки.

Холмс нырнул в заросли, когда безумец опять прицелился. Я выстрелил и опять промазал, его же пуля прошла неприятно близко.

Распластавшись и вжавшись в землю, насколько возможно, я пополз вверх по насыпи, что сильно осложнялось из-за моей раненой руки. Когда я достиг вершины и попытался подняться на ноги, перед глазами предстал Синклер, всего в нескольких ярдах от меня; пистолет его нацелен прямо мне в сердце. Я поднял оружие, но было уже поздно.

Прежде чем он смог выстрелить, произошло нечто удивительное. Рельсы под его ногами задвигались, он потерял равновесие и в мгновение ока растянулся рядом с железнодорожными путями.

Я осторожно поднялся на ноги и пошел к нему. Его пистолет валялся на расстоянии вытянутой руки, и он как сумасшедший скреб землю, пытаясь до него дотянуться. Я не мог понять, почему он не может подползти, пока наконец до меня не дошло, что его правая нога накрепко зажата между рельсом и подвижной частью основной ветки, которая сочленялась с запасной.

Я находился всего лишь футах в двадцати от него, когда он схватил свое оружие. Я тотчас выстрелил, но снова промахнулся. Его первый выстрел оказался неудачным, но вторая пуля угодила мне в левое плечо, пронзив такой острой болью, что я выпустил из рук свой пистолет, повалился на колени; слабость и боль завладели мною. Голова закружилась, и я опять услышал ритмичный стук колес, как будто вернулся на площадку машиниста в Солсбери. Я знал, что надо найти свой пистолет и начал в полузабытье шарить вокруг себя. Солнце полыхнуло мне в глаза, и я услышал крик Холмса: «Прыгайте, Ватсон, погибнете!»

Секундой позже откуда-то выскочил Холмс, как будто появился прямо из солнечной вспышки, и, вцепившись в меня захватом регбиста, метнулся в сторону, на склон насыпи. Пространство над моей головой наполнилось ревом и темными очертаниями, мелькающими вдоль запасной ветки и громыхающими в сторону стрелки, где лежал зажатый рельсами Синклер.

Когда астроном понял свою участь, он громко, пронзительно закричал, криком, ужаснее которого я ничего не слышал, но голос его тотчас оборвался с ужасающим бульканьем, когда поезд с тяжелыми, груженными известью вагонами неумолимо пересек стрелки, превращая несчастного в кровавые лохмотья своими безжалостными стальными колесами.

– О Боже, – раздался потрясенный голос Эмили Нортон. – Я вовсе не хотела этого!

26

ВЕТЕР ВОЙНЫ

На некоторое время я потерял сознание, и следующее, что я помню, это склонившееся надо мной встревоженное лицо Эмили, перевязывающей мои раны. Вместе с Холмсом они каким-то образом перенесли меня подальше от железнодорожного пути, и теперь я лежал на кушетке, должно быть, в кабинете Синклера. Когда Эмили увидела, что я пришел в себя, она подозвала Холмса.

– Как вы себя чувствуете, Ватсон? – спросил он. – Мисс Нортон говорит, что обе пули задели только мышечную ткань.

С помощью Эмили мне удалось сесть.

– Со мной все будет в порядке, Холмс, – заверил я, – но что же с Синклером? Что произошло с ним?

– Его больше нет, Ватсон. Желание короля Эдуарда исполнено, но не нами, а рукой судьбы. Погибшие в Солсбери, Грэнтэме и Шрюсбери отомщены в какой-то мере, и наша страна не будет страдать от его зверств в грядущей войне.

Мой друг вскоре ушел, чтобы связаться с Майкрофтом, а Эмили занялась исследованием кухни Мэнора, разыскивая, чем бы мы могли подкрепиться. Я лежал, оберегая больное плечо, в самом обиталище астронома, и глазел по сторонам. Тихая уютная комната всем своим видом говорила о вкусе образованного сельского джентльмена. Здесь были выставлены ящики с ископаемыми из меловых холмов, кусочки метеорита, бесконечные полки с книгами по астрономии, геологии… У окна, поблескивая медной трубой, устремленной в голубое небо, стоял его телескоп на своих неуклюже растопыренных ножках. Я не мог представить, как безумие, подобное безумию Синклера, могло быть вскормлено в этом гнезде учености, вернее, как человек, который выбрал своим занятием познание Вселенной, мог опуститься до тех кошмаров, которые он изобретал и конструировал.

Эмили принесла чай, а вскоре вернулся и Холмс и, роясь в бумагах Синклера, время от времени стал издавать ликующие возгласы, обнаружив какой-нибудь очередной особенно важный документ.

На автомобиле прибыла группа работников Майкрофта, и я настоял на том, чтобы пойти вместе с ними к запасной железнодорожной ветке.

Оказавшись там, я понял наконец, как погиб Синклер. Пришедшие в движение стрелки зажали его ногу, как раз когда он собирался выстрелить, а падение повлекло за собой спиральный перелом зажатой ноги. Кто бы ни был тот, кто привел в движение стрелку, он не сообразил, что это действие приведет к высвобождению поезда с тяжело груженными вагонами и позволит ему тем самым съехать вниз по наклонной запасной ветке к основному пути. Распростертый у самых рельсов, Синклер со своей изувеченной ногой не мог даже откатиться. Его останки представляли собой чудовищное зрелище.

Люди Майкрофта занялись своим делом, и с этим мы их оставили. Погрузив велосипед Эмили в кабриолет, мы выехали в Ньюбери. Последний раз взглянув на Мэнор, я заметил, что старый бульдог так и спит на лужайке, окруженный слегка колышущимися полуденными тенями.

В Сэндлфорде в старой деревенской гостинице мы заказали чай на хемпширском берегу Инборна. Его подали в маленьком садике с крошечным ручейком – притоком Инборна, под узловатыми яблонями, на которых уже красовались плоды. Рядом возвышалась деревенская церковь, а вокруг раскинувшейся неподалеку зеленой полянки из дверей своих домиков на солнышко высыпали сельские жители. Мы уселись вокруг простого, грубо обработанного чайного столика – ни дать ни взять трое друзей на загородной прогулке, – и если бы не боль в плече, я бы не поверил в события сегодняшнего дня.

– Итак, господа, – сказала Эмили, разлив чай по чашкам, – может ли мне кто-нибудь объяснить, в чем было дело?

Холмс улыбнулся ей поверх чашки с чаем:

– Я думаю, что прекрасному полу надо предоставить право первенства. Может, вам будет угодно просветить нас по поводу вашего неожиданного и весьма своевременного появления в Сиддентоне?

– Хотела бы я напустить туману, как вы, когда мистифицируете других и получаете от этого удовольствие, – ответила она, – но все было до нелепости просто. Новости оказались слишком тревожными, и мне захотелось узнать, есть ли у вас какие-то сдвиги. Этим утром я заехала в «Клэридж» и едва не столкнулась с вами, когда вы выскочили из гостиницы и схватили кеб до Пэддингтона.

– Вы поехали за нами! – воскликнул я. – Это было очень рискованно!

– Чепуха, доктор! Я просто подумала, что если вы так спешите, то, должно быть, не без причины, и помчалась за вами без всяких раздумий. На Пэддингтоне я вскочила в тот же поезд и доехала до Ньюбери.

– Но как же вы не потеряли нас после Ньюбери? – спросил Холмс.

– Я вспомнила, что в вашем списке числился Сиддентон-Мэнор, и, пока вы были в конюшне, взяла напрокат велосипед. Вы обогнали меня у станции в Сиддентоне.

– Точно! – воскликнул я.

– Когда вы свернули на подъездную дорогу, я оставила велосипед на обочине и стала осматривать окрестности. Увидев шахты и запасной путь, я подумала, что здесь кто-то явно разбирается во взрывных работах и в железных дорогах, и как раз подошла к вагонам с другой стороны, когда послышались голоса. Я видела вас на мостках, но не могла расслышать, что происходит, и не заметила у него оружие, пока вы не повернулись. Тут я решила, что самое время вмешаться.

– Очень своевременное решение! – одобрил Холмс.

– Он полетел со ступенек после моего выстрела, и я стала осторожно перемещаться, скрываясь за вагонами и пытаясь настичь его, но увидела лишь когда он поднялся во весь рост прямо на путях. Доктор заслонял его, и стрелять я не могла. Я перевела рычаг, увидев, что он стоит как раз рядом со стрелкой, и стараясь отвлечь, чтобы у доктора Ватсона появился шанс. О, то была чистая случайность, что ему зажало ногу. Я вовсе не рассчитывала на это!

– И я тоже! – заметил я с искренним сожалением.

– Затем я побежала к вам, оставаясь за вагонами. Увидела, что он вторично ранил вас, доктор, и только тут поняла, что вагоны катятся по направлению к вам обоим. Как это произошло, и что теперь делать, я не знала!

– Что касается этого, – вмешался Холмс, – то я выбил тормозную колодку из-под первого вагона, и состав двинулся сам собой.

Эмили удивленно посмотрела на него:

– Так вы утверждаете, что они поехали не из-за меня? Я его не убивала?

– Нет, мисс Нортон, – отозвался Холмс. – Груженые вагоны держались на спуске с помощью башмака под передними колесами. Как только его убрали, они волей-неволей поехали вниз. Это распространенный способ передвижения вагонов без паровоза. Я намеревался отвлечь внимание Синклера, но мне и в голову не приходило, что он не способен передвигаться. Таким образом, он погиб в результате стечения обстоятельств, но он умер бы в любом случае, а то, что вы действовали без промедления, спасло гораздо более ценную жизнь – жизнь доктора Ватсона.

Эмили улыбнулась нам обоим, и глаза ее засияли.

– О, я так рада, что это не я! Я думала, это моя вина, и мне невыносимо думать, что кто-либо – даже он – погиб такой смертью.

– Он был безумно опасен, – заметил Холмс, – и его дьявольским планам необходимо было воспрепятствовать любыми средствами.

– Как мог человек с таким образованием стать безжалостным убийцей? – спросил я.

Холмс усмехнулся:

– Вы спрашиваете вслед за Вергилием – Tantaene animis caelestibus irae? Может ли быть столько жестокости в божественном разуме? Кто знает, каковы были источники его безумия? Современные психиатры сказали бы, что он винил своего отца в смерти матери, но я сомневаюсь, что они могли бы объяснить, почему любовь мальчика к матери должна была превратиться в кровожадное безумие. Кроме того, он очевидным образом был привязан к родной стране своей умершей матери и готов был уничтожать символы отцовской работы. Вы помните, фон Борк говорил, что Синклер никогда не получал платы?

– Но как он сделался агентом кайзера? – удивилась Эмили.

– В его бумагах встречается переписка с профессором астрономии из университета Антверпена, он часто бывал там. В этом городе находится одна из самых больших шпионских школ Германии, и, возможно, именно там он был завербован и подготовлен. Без сомнения, они ценили его знания взрывных работ и поручали ему разработку исключительно изощренных устройств, которые использовались в Бэрроу и Портленде.

– Вы так и не сказали, как все-таки вычислили его, – сказала Эмили.

– С помощью случайного замечания Ватсона, – ответил Холмс, – Я вспомнил некий факт, на который в свое время не обратил внимания и почти забыл о нем. Начиная это дело, я был уверен, что нет особых причин рассматривать его как преступление. Сбитый с толку этим преждевременным допущением, я пропустил мимо ушей замечание нашей хозяйки в Тэмпл-Коумбе, когда она расписывала своего постояльца-астронома. Когда я узнал, что крушение было спровоцировано, я многое вспомнил из ее рассказа, и это позволило мне напасть на след астронома, но я проглядел самый существенный момент.

– Что бы это могло быть? – поинтересовался я.

– Наша словоохотливая хозяйка, которая так восхищалась вашими произведениями, Ватсон, сообщила, что муж ее читал журналы, которые ему дал викарий, и в одном из них прочел о том, что астроном был «знаменит чем-то еще». Когда вы напомнили мне о Тэмпл-Коумбе, проще простого было выяснить читательские пристрастия пастыря Тэмпл-Коумба, после чего небольшое нарушение порядка в читальне «Клэриджа» – и я стал владельцем вот этого.

Он вытащил из кармана две смятые страницы и разложил их на столе:

– Это интервью с Эдмундом Синклером, в то время знаменитым адвокатом, который с триумфом выиграл дело Энсли Брутона, обвинявшегося в мошенничестве с банком «Чэннел-Айлендс». Он удивил мир, объявив о том, что удаляется от дел, чтобы посвятить себя звездам. Здесь есть его портрет и краткое описание жизни и общественной карьеры. Эти страницы годами пылились в библиотеке, а я ничего об этом не знал, потому что нарушил свое собственное правило и теоретизировал, не располагая данными. Хороший урок для меня. А дело это, думаю, нельзя назвать удачным.

– Но в конце концов вы же расправились с ним, – резонно заметила Эмили.

На мосту появился мальчик, развозящий газеты, и мне удалось добыть вечерний выпуск. Шесть немецких пехотных бригад и две кавалерийские дивизии перешли границу Бельгии. Британия напоминала Германии, что обе страны были гарантами бельгийского нейтралитета, и требовала ответа до полуночи. В Германии это уже рассматривали как декларацию войны, и толпа штурмовала Британское посольство.

Суровые вести омрачили сияющий день. Неподалеку от нас, на другом конце лужайки, кто-то из местных жителей зачитывал отрывок из газеты встревоженным соседям, и те, подзывая к себе детишек, отрывали их от игры, будто над ними нависла непосредственная угроза. Мы расплатились и направились в Лондон.

На Пэддингтонском вокзале нам удалось найти кеб только благодаря нашим особым проездным документам. Вокзал был полон перепуганными людьми, возвращающимися после праздников с запада, и резервистами, направляющимися в часть. Цвет хаки казался теперь неотъемлемой частью жизни.

Народу в городе заметно прибавилось, толпы переполняли все улицы в районе Вестминстера.[26] В сгущавшихся сумерках свет фонарей мерцал особым свечением, характерным для теплого летнего воздуха, придавая золотистый оттенок листьям на деревьях и отражаясь от древней каменной кладки, выхватывая из темноты бледные встревоженные лица людей.

В департаменте Майкрофта на всех этажах ярко светились окна, как и в других правительственных учреждениях во всем районе. Старший брат Холмса сидел за своим столом и, когда мы вошли, отпустил сотрудников. Прошло немногим более суток с тех пор, как мы виделись, но теперь у него под глазами залегли темные тени, а черты его лица, всегда контрастировавшие с округлыми его формами, казалось, еще больше заострились.

– Мисс Нортон, Шерлок, доктор, – сказал он, – ваши новости хоть немного развеяли мрачную атмосферу сегодняшнего дня. Вы должны мне все рассказать. Я, похоже, несколько дней не вставал из-за этого стола и уверен, подготовка к войне несколько минут может продолжаться и без меня.

Он послал за чаем, и, когда его принесли, Холмс изложил последнюю стадию своих дедуктивных умозаключений. Майкрофт медленно покачал головой, когда Холмс описал смерть астронома.

– Итак, с этим покончено, – сказал он, – и нам не придется напрягать силы, чтобы не дать ему развернуться в военное время. Я не знаю, как вас и благодарить. Все вы сослужили нашему народу неоценимую службу, но она никогда, боюсь, не сможет получить общественного признания.

Мы с Эмили что-то невнятно забормотали, а Холмс объявил:

– Я просто сделал то, что обязан был сделать, брат. Из-за того, что я был слеп вначале, дело затянулось, и это стоило стране жизней, которые можно было бы сохранить.

– Ты несправедлив к себе, – запротестовал Майкрофт. – Это моя ошибка – я с самого начала считал, что крушение плимутского поезда было спровоцировано, но пытался ввести тебя в заблуждение. Затем король Эдуард из лучших побуждений, которые, как показали сегодняшние события, были весьма оправданны, отвел твою карающую десницу. Но факт остается фактом, Шерлок, – именно ты помешал Синклеру и его хозяевам разрушить планы короля Эдуарда – и только одним этим ты оттянул войну и помог нам подготовиться, собрать силы и союзников. Ты нейтрализовал работу фон Борка, и все его агенты будут вот-вот арестованы. И наконец, ты поставил точку в истории этого предателя и безумца Синклера. Нет, Шерлок, ты не должен расценивать это как неудачу. Осмелюсь сказать, что, какие бы подвиги ни совершали люди под нашим флагом в грядущем, ни один из них не будет иметь больших заслуг перед своей страной, чем ты.

Я редко видел, чтобы Холмса смущали какие-либо слова, но хвалебная речь брата оказала на него именно такое воздействие.

Молчание, которое последовало за этим, нарушила Эмили.

– Теперь уже нет надежды? – спросила она. Майкрофт взглянул на часы:

– Наш ультиматум кайзеру истекает в полночь по берлинскому времени – одиннадцать часов по здешнему. Полагаю, всего через несколько мгновений начнется война.

Мы сидели в молчании, прислушиваясь, как часы отстукивают последние минуты мирного времени, и вот Биг-Бен[27] пробил роковой час. Гул толпы на улице стал громче. Темные глаза Эмили заблестели от слез, она не стала их сдерживать, и они покатились по щекам.

– О! Я стыжусь своей американской крови этой ночью! Мы свободно могли бы вмешаться и остановить этот кошмар!

– Ни один человек ни в одной стране не сделал больше вас для того, чтобы остановить это, – успокаивал ее я. – Вам может быть стыдно за Америку, но, если бы Америка знала о ваших усилиях, она гордилась бы вами!

Толпа за окном распевала национальный гимн. Раздался стук в дверь, и появился служащий с одним-единственным листом бумаги в руках.

– Ответ из Берлина не пришел, сэр, – доложил он Майкрофту. – Будет отправлена вот эта телеграмма.

Он положил копию телеграммы на стол Майкрофту, и я увидел короткое сообщение:

Через несколько минут мы с Холмсом, оставив изнуренного Майкрофта выполнять свои обязанности, доставили Эмили в гостиницу. Страна перешла роковую черту, и народ уже ощутил дыхание войны. Прежнего тревожного безмолвия как не бывало; люди в буквальном смысле плясали на улицах, распевая старые военные песни времен королевы Виктории. Автомобили, набитые подвыпившими юнцами и раскрашенными девицами, перемещались от одного бара к другому, откуда доносились лозунги и обрывки песен. Дай Бог, чтобы эта дурачащаяся толпа выдержала ту борьбу, которую предрекал Майкрофт.

Холмс убедил меня провести ночь в «Клэридже», да я и не нуждался в долгих уговорах, поскольку сильно устал, а мое раненое плечо ныло и болело.

Итак, мы закончили этот безумный день, сидя друг против друга за бутылкой портвейна и прислушиваясь через открытое окно к шуму на улицах.

– Что вы теперь собираетесь делать, Ватсон? – поинтересовался Холмс, набивая свою трубку.

Я дотронулся до больной руки:

– Когда это заживет, посмотрим, не возьмут ли меня на прежнюю службу. Бог знает, что из этого выйдет, но если ваш брат прав, то нам понадобятся все врачи, каких только удастся найти. А вы, Холмс?

– Я вернусь к своим пчелам и Марте, а еще попытаюсь описать искусство сыска, пока моя память мне не изменяет.

Мы курили в молчании некоторое время, потом Холмс поднялся и закрыл окно.

– Поднимается восточный ветер, Ватсон, – сказал он.

– Вряд ли, Холмс. Ведь очень тепло!

– Старый добрый Ватсон! Вы единственная неизменная черта быстротечного времени! И все же восточный ветер поднимается, да такой, которого еще не видела Англия. Он будет холодным и обжигающим, Ватсон, и очень многие из нас согнутся и сломаются под его порывами. Но давайте надеяться, что этот ветер все же ниспослал сам Бог, и, когда тучи рассеются, страна, лежащая под солнечными лучами, окажется чище, лучше и сильнее.

Вот мы и подошли к концу истории о последнем расследовании Холмса. На следующее утро мы расстались: он направился в Суссекс, я – в Кенсингтон, и с тех пор я его не видел, хотя время от времени мы переписывались. Мои раны зажили без всяких осложнений, и военная медицинская служба пригласила меня в свои ряды. Эмили бросила сцену и записалась добровольцем в медсестры, в связи с чем я иногда вижусь с нею. Ей уже не надо стыдиться своей родины, поскольку американцы теперь воюют вместе с нами.

Все эти четыре года люди только и говорят о «войне, чтобы положить конец всем войнам», и я искренне надеюсь, что такая возможность есть, и что к тому времени, когда эти записки будут опубликованы, безумие, которое ныне терзает Европу, более не повторится. Я не могу поверить, что люди ничему не научатся после кошмара Фландрии, и не могу представить, что такому же безумцу, как «Всевышний», будет когда-либо опять позволено втянуть народ в подобную самоубийственную авантюру.

Одно лишь не вызывает сомнений – в истории эта война запомнится. Так пусть же запомнится и та роль, которую сыграл в борьбе за мир мой друг мистер Шерлок Холмс.

Комментарии Барри Робертса

1

Пэл-Мэл – улица в центре Лондона, на которой расположены несколько известных клубов. – Здесь и далее примеч. перев.

2

Сент-Джеймс – бывшая королевская резиденция в Лондоне.

3

Сандринхэм – одна из загородных резиденций английских королей, находится в графстве Норфолк.

4

Тайн – река в северо-восточной Англии.

5

На пути (фр.).

6

В английском языке существительное «судно, корабль» – женского рода.

7

Посольство Германии в Англии находилось на Карлтон-Хаус-террас.

8

Лаймхаус – участок лондонских доков.

9

Эмигранты (фр.).

10

В яблочко! (фр.)

11

Игра слов: по-английски бэйкер (baker) – булочник.

12

Степни, Уайтчэпел – районы лондонского Ист-Энда.

13

Шпион (англ.).

14

Секретная служба (англ.).

15

Олд-Бейли – улица, где находится Центральный криминальный суд Англии.

16

Фении – члены ирландской националистической организации.

17

Пентонвилль – большая тюрьма в Лондоне.

18

Тауэр – старинная крепость на берегу Темзы, одно время была тюрьмой для государственных преступников.

19

Территориальные войска – резерв первой очереди сухопутных войск.

20

Уайтхолл – одна из центральных улиц Лондона, где находятся здания многих министерств.

21

Хорсгардс – здание Королевской конной гвардии.

22

На этой улице находится резиденция премьер-министра Британии.

23

Черная страна – район каменноугольной промышленности с центром в Бирмингеме.

24

В английском тексте первая буква в названиях улиц совпадает с первой буквой соответствующего дня недели.

25

Всему когда-то приходит конец! (исп.)

26

Вестминстер – район, где находится здание парламента, в переносном смысле – английский парламент.

27

Часы-куранты на здании парламента, бой которых служит сигналом точного времени.