– Да, – удовлетворенно вздохнула Рода Титус, – именно так.

– Ну, думаю, друзья станут избегать его, может, даже врежут пару раз для острастки. Потом этот «некто» будет сидеть сложа руки и пить водку весь день напролет, но в полном одиночестве. Много людей испытывает потребность в уединении. Знаете, бывает такое состояние, когда не хочется никого видеть. Тогда люди покидают поселение и строят хижины вдалеке от городов.

Казалось, женщина была сыта по горло общением со мной: без единого слова она повернулась к стенке, вытянулась в струнку на кровати и начала в подробностях изучать потолок.

Я взял блокнот и принялся читать. Дьявольский Шепот усиливался, стены автомобиля покачивались от резких толчков, как подвески на люстре. Несколько минут мы занимались тем, что без движения лежали на койках и прислушивались к звукам внешнего мира. Потом я встал и налил себе немного водки, сед обратно и присосался к бутылке. Внезапно Рода Титус рывком перешла из лежачего в сидячее положение, выкатившись из своего алькова на краешек кровати.

– Я вспомнила, – с триумфом провозгласила она, как будто наконец нашла, чем сразить меня наповал. – Вы сами мне сказали это, когда я только прибыла в Алс. Во время исполнения своих дипломатических обязанностей я попросила вас провести меня в женское общежитие, а вы отказались. Итак, получается все-таки существует правило, закон, который запрещает мужчинам появляться в жилище сограждан противоположного пола!

Я засмеялся.

– Нет никакого правила, – разуверил я ее, – просто многим женщинам вряд ли понравилось бы видеть меня у себя дома. Думаю, меня просто побьют и выкинут за порог. Но ведь это не закон. К тому же, – добавил я через некоторое время, – зачем мне вообще понадобится туда заходить?

Рода Титус немного помолчала, никак не отреагировав на мою реплику. Только покачала головой.

– Ну, мало ли зачем, – пробормотала она несколько неуверенно.

– А если конкретно? Чтобы пообщаться с женщиной? Но я могу сделать это в любое время и в любом месте. Какие еще могут быть причины?

Не получив ответа, я продолжил:

– Могу предположить, почему вы вообще затронули этот вопрос. Из-за того, что в Сенаре существуют законы, каждый житель вашего города, вполне естественно, хочет их нарушать. Вы загоняете свое желание глубже в подсознание – наверное, потому, что считаете его грехом, но все равно ощущаете его присутствие. Итак, есть закон. Тогда нужны полиция и армия, которые следят за выполнением правил. Нужны темницы, куда отправляются провинившиеся. Нужно даже нечто большее, чем все это: система убеждений, по которым должны жить граждане, тюрьма, в которой наказуется инакомыслие. Мы, алсиане, сделали ставку на то, что при отсутствии законов не возникает необходимости в сопутствующих им только что перечисленных явлениях.

Она снова покачала головой и ничего не ответила.

– Мне кажется, – осторожно заключил я, – что у нас разные понятия о свободе. С точки зрения алсианина именно сенарцы являются рабской нацией. Последовала незамедлительная реакция:

– Да нет же, это Алс порабощен… дикостью. Своими собственными примитивными желаниями и потребностями. Эгоизм – это монстр, который сидит внутри каждого человека.

Рода говорила с непонятной горячностью: похоже было на то что тема на самом деле задела ее за живое.

– Ни один из вас не понимает истинной красоты, свободы служения: ощущения чего-то несравненно более могущественного, чем маленький человек, – а именно добровольного поклонения Господу. Для вас свобода – это только «свобода для», но существует гораздо больше видов, из которых наивысшая – свобода от самого себя.

Такой замечательной страстно выраженной глупости я еще не слышал, а потому запрокинул голову и засмеялся от радости:

– Рода Титус, в конечном счете в вас все-таки присутствует страсть, несмотря на все усилия воспитателей загнать ее как можно глубже! В первый раз я увидел в вас прекрасную женщину!…

Я тотчас вскочил на ноги и бросился к ней, чувствуя тепло от водки во всем теле.

Глаза сенарки чуть не вывалились из орбит от неожиданности – в них плескалось что-то похоже на страх, – когда я схватил ее и начал целовать в губы.

Когда я наконец оторвался от сенарки, лицо женщины оказалось каменным, белым от страсти, недвижимым из-за внутренней борьбы желания с социальными установками. Глаза были широко распахнуты…

На протяжении всего путешествия у меня не возникало никакой потребности заниматься сексом с Родой Титус, но теперь что-то произошло, поднялось возбуждение, заклинатель потерял контроль над коброй.

Заметив, что все еще держу стакан с водкой в ладони, я осушил его и бросил на пол. Освободившейся рукой я взял Роду Титус за волосы и прижался к ней всем телом так, что она прогнулась и упала на кровать.

У сенарки вырывались странные звуки: страстное мычание почти походило на всхлипывание. Может, она пыталась что-то сказать, протолкнуть слова сквозь внутренние сенсоры. Но тогда я чувствовал только тепло ее тела, соприкасающегося с моим сквозь тонкую ткань одежды. Я снова поцеловал ее, потом слегка приподнялся, чтобы ощутить дюны ее грудей. Теперь она бессвязно лепетала слова тонким, едва слышным голосом, но смысл фраз был не важен. Шепот возбуждал сам по себе.

Я начал стягивать с себя одежду, но, как только отвлекся, тело подо мной стало извиваться и брыкаться, поэтому пришлось остановиться и попридержать его рукой.

Вначале я положил ладонь на лицо сенарки, но, так как она продолжала бороться, передвинул руку на шею. Обе руки Роды Титус сразу же рванулись к моему запястью; царапаясь и колотя, женщина безрезультатно старалась сорвать массивный корень моей руки с плодородной почвы своего горла.

Я снял одежду, оставив только майку, и принялся бороться с ее крючками и пуговицами левой рукой. Сенарское платье приведет в тупик сколь угодно опытного любовника количеством ненужных деталей, и мне пришлось просто разорвать его, чтобы снять.

Ее тело оказалось очень бледным, цвета соли, серебро и веснушчатые серебряные дуги бедер, голеней, рыхлого животика. Лицо к тому времени уже приобрело пурпурный оттенок, но я так часто видел ее покрасневшей, что цвет не резал глаза. Белая – как свеча с огненным лицом. Она дрожала, ноги дергались в неясных спазмах. Язык желания ее тела показался мне любопытным, но труднораспознаваемым. Я убрал руку с ее горла, и женщина конвульсивно дернулась, набирая полные легкие воздуха. Правая моя рука таким образом освободилась и смогла легко добраться до ног, я раздвинул их и вошел в ее лоно. Она вначале успокоилась и лежала очень тихо, потом с новой силой начала извиваться и выгибаться подо мной, как только я стал двигаться.

И тут это случилось: пик, высшая точка, момент вне времени, когда на мгновение зависаешь на вершине дюны, а затем стремительно съезжаешь вниз, в канаву, в которой и проходит вся наша жизнь. Оргазм пришел слишком быстро, но учтите, что я многие недели не занимался сексом вообще.

Говорят, семя мужчины соленое на вкус.

Весь процесс занял несколько минут, но я, против ожидания, никак не мог отдышаться и лежал на ней, как на матрасе, ожидая, пока успокоится бешеное биение сердца. Потом вскочил и натянул штаны.

– Разрядка, – проговорил я, усмехаясь, – разрядка. Вот еще одно определение свободы, это чувство.

Сенарка смотрела на меня ничего не выражающими глазами, грудь вздымалась вверх и опадала в соответствии с ритмом ее глубоких вздохов. Я заново наполнил стакан водкой и выпил.

– Наверное, в этот раз тебе было не так хорошо, как мне, – предположил я. – Но если мы снова займемся любовью, я постараюсь не слишком торопиться.

Не обращая ни малейшего внимания на мои слова, женщина села и начала оправлять одежду, скреплять края порванной рубашки, открывающей тело. Потом встала с кровати и исчезла в кабине водителя.

Я допил водку и натянул рубашку. Дьявольский Шепот утих, поэтому можно было двигаться дальше.

Я пошел в переднюю часть автомобиля. Рода Титус издала стон. Она стояла в одной рубашке, нагая ниже пояса, у правого окна. Я ей улыбнулся, потому что мне доставляло удовольствие смотреть на то место, где ее бедра переходили в колени, и залез в водительское кресло.

Без единого звука женщина рванулась прочь из кабины. Полагая, что она передумала и решила пойти полежать, я завел двигатель, но легкий стук двери возвестил, что случилось что-то не то. Я вскочил на ноги и босиком нырнул в фургон, но Роды Титус там уже не увидел.

Нелепо. На много километров вокруг простиралась пустыня без единого домика, она просто умрет. Я повернул ручку, открыл дверь и выпрыгнул наружу. Маска мягко заняла свое место.

Солнце уже зашло, только небольшая пурпурная полоска ближе к горизонту напоминала о его недавнем свете, но уже появились звезды. В абсолютной темноте безлунной ночи они сверкали миллионами огней. Некоторые двигались – это были корабли на орбите, – но большинство тихо покоилось на черном небесном покрове. Белоснежность соли на земле казалась призрачной в их неверном свете, затуманенное восприятие отказывалось понимать что-либо в пушистой тьме. Вокруг стояла совершенная тишина, которую прерывал только мерный звук мотора машины у меня за спиной. Соль холодила босые ноги, ветер освежал лицо. Я позвал:

– Рода Титус!…

Кричать через маску очень сложно. Глаза начали потихоньку привыкать к темноте и различать расплывчатые очертания окружающего мира. Женщины нигде не было видно.

Я остановил машину, снова вылез наружу. Потом заметил ее: темные волосы и рубашка, прикрывающая две белые полоски ног, которые разрезали воздух подобно ножницам, когда Рода пыталась взобраться на следующую дюну. В пустыне крайне нелегко бегать по рассыпчатым холмам: ступни женщины вязли в соли.

Я снова позвал ее. Сенарка остановилась, повернулась, посмотрела на меня, ладонью прикрывая лобок. Картинка из старинной книги – Ева в райском саду.

– Куда вы собрались? – крикнул я. – В пустыне никто не выживает!

Она ничего не сказала, повалилась на спину и свернулась калачиком, как ребенок, на голой соляной земле.

Ее поведение внесло нотку раздражения в мое умиротворенное настроение. Я забрался обратно в машину, прошел в кабину и выключил двигатель. Несколько минут сидел и ждал, пока Рода Титус вернется, но вскоре понял, что сенарка собирается остаться снаружи и замерзнуть или умереть от жажды. Во всяком случае, найти какой-нибудь достойный способ покончить с собой.

Я снова прошел через фургон и вылез наружу. Женщина оставалась все там же, скорчившаяся на соли у ближней дюны. Я заорал во всю глотку:

– Я уезжаю отсюда, но задняя дверь все еще открыта!

Потом вернулся в автомобиль, завел его и поехал.

Первые десять минут скорость движения не превышала спокойный шаг. Ничего. Я прибавил газа и вместо того, чтобы ползти вдоль холма, немного свернул с дороги, пытаясь исчезнуть из поля зрения Роды Титус. Это возымело должный эффект. Через пару минут позади хлопнула дверь, послышался надсадный кашель. Скорее всего, пытаясь нагнать удаляющуюся машину, сенарка нечаянно заглотнула воздух ртом, предположил я. Минут двадцать она отчаянно плевалась и хрипела, стараясь избавиться от хлора в легких.

Я, по-видимому, сконцентрировался на ведении машины. Чуть прибавить скорость, подняться вверх по дюне и спуститься вниз, пытаясь определить больший угол наклона при выборе траектории… Километры вверх и километры вниз. Через какое-то время в фургоне позади меня восстановилась тишина, изредка прерываемая приступами кашля.

Я ехал, пока окончательно не устал, потом выбрался из кабины. В неярком свете было видно, что Рода Титус снова оделась, потом натянула сверху пальто и в таком виде улеглась в постель. Подол пальто торчал из-под одеяла. Но теперь она спала, и я решил не мешать: вышел из машины, закрепил ее на земле, установил защиту против утреннего Дьявольского Шепота, потом забрался в кровать и забылся счастливым сном.

На следующий день Рода Титус не стала вставать, не поддерживала разговора, чем ничуть меня не обидела.

Я отправлялся в путешествие, ища одиночества, и, честно говоря, уже начал уставать от ее компании. Теперь же можно есть в тишине и вести машину тоже в тишине. В сумерках я попросил Роду установить крепления против Шепота – она уже достаточно насмотрелась, как это делается, и вполне могла помочь мне, – но женщина не ответила. Соответственно, я вышел и сделал все сам. Она сидела все еще в пальто – но хоть расстегнутом на этот раз – и ела руками макароны. Шея покрылась сетью синяков, похожих на замысловатую татуировку. Подбородок слегка оцарапан после соприкосновения с моей новоприобретенной бородой. Отметины, оставшиеся от нашего недавнего общения, показались мне странно привлекательными.

Я выудил из автомата кое-какую еду и уселся напротив Роды. Она избегала встречаться со мной взглядом.

– Я думаю, осталось еще дня два.

Тишина.

– Я говорю – через два дня мы приедем в Йаред и вы сможете добраться домой.

Ее глаза заметались, встретились с моими, видно было, как они заблестели от тщательно подавляемого чувства. Но потом она снова опустила голову.

Разговор утомил меня.

После Шепота я снова поехал вперед. Вел машину, пока не замучился вконец, потом вернулся в фургон. Свет по-прежнему горел, Рода Титус стояла на кровати на коленях и молилась. Звук моих шагов напугал ее до полусмерти, женщина вскочила как ошпаренная.

Я около часа читал отрывки записей из блокнота, но теперь сенарка, казалось, наблюдала за мной.

– Прекрати смотреть на меня, – приказал я, уловив ее пристальный взгляд.

Она тут же опустила глаза.

Я быстро поел. Макароны жутко надоели. Когда вся пища соленая, перестаешь ощущать даже вкус соли.

Потом поехал дальше.

На следующий день показались первые признаки обитаемой территории. На пути нам встретился мусоровоз, который вез на захоронение в глубокую пустыню токсичные отходы. Рода Титус ворвалась в кабину, заслышав отдаленный гул двигателей, и начала махать руками, как обрадованный ребенок. В первый раз за много дней она появилась в водительской кабине.

Поздно вечером нам попались первые постройки, дома и какие-то склады. Я спросил Роду Титус, хочет ли она сойти здесь, или мне везти ее в сам Йаред. Ответа так и не дождался и продолжил путь.

Всего за час до Шепота мы прибыли на центральную площадь города. Несколько припаркованных машин стояли в ряд у новенького здания, на котором крепились огромные светящиеся буквы, выраставшие из покатой крыши – «Главная автострада».

Я подъехал ближе и встал в ряд так, чтобы дверь машины оказалась как можно ближе к полуарке здания – мы все привыкли так поступать, автоматически защищаясь от радиации, минимизируя время нахождения в патологической зоне солнечного света. Мотор заглох.

Некоторое время я просто сидел, уставившись на город, в который прибыл. После стольких дней блуждания по белоснежной пустыне, с солью вместо песка, простирающейся на многие километры вокруг, с ослепляющим солнцем и глухой черной ночью, в глаза бросилось неприличное месиво домов поселения. Так много разбросанных повсюду домов, так много однообразных форм… и так мало представителей людского рода окружающем пространстве. Время от времени возникает человек: быстро, как клоп, перебегает освещенную солнцем улицу и исчезает в темноте другого здания.

Караван из машин протарахтел через площадь и исчез вдалеке. Все выдавало банальность каждодневной жизни, все казалось болезненно мелким. Я с дрожью в сердце, осознал, что не в состоянии дольше выносить такой пейзаж. Все это после величавости пустыни… даже мысль о Роде Титус в задней части автомобиля показалась мне недостойной и грязной.

Итак, я рванулся вперед, прижался к толстому пластику лобового стекла, защищавшего от ветра, пытаясь разглядеть воскресающую чистоту открытого неба, едва различимого сквозь беспорядочные крыши йаредских домов.

Глоток свежего воздуха для меня.

Теперь вы, должно быть, понимаете, почему мне хотелось как можно быстрее уехать оттуда. Я прошел в фургон: Рода Титус сидела на кровати. Синяки на шее побледнели и теперь приобрели цвет черной смородины, как будто увяли и всосались внутрь тела.

Я сел напротив нее:

– Вы хотели в Йаред, теперь мы здесь. Рядом находится вокзал Главной автострады, по ней вы можете добраться до Сенара.

Она зашевелила губами, пытаясь что-то сказать, потом остановилась. Затем, как будто с силой вырывая из себя слова, прошептала:

– Спасибо.

Я усмехнулся:

– Мне не нужны благодарности от иерарха.

Женщина вздрогнула, но ничего не ответила. Последовала пауза, медленно наполнившая комнату тишиной. Потом Рода Титус встала, надежнее подвязала пальто – наверное, чтобы никто не заметил рваную рубашку. Прошла к двери и открыла замок.

Послышался вой вихря хлорных паров. Она прижала правую руку к груди, левую – ко рту и спрыгнула наружу. Я последовал за ней и вышел из машины. Маска заняла привычное место.

Рода некоторое время стояла передо мной: было видно, как сенарка старается не дышать ртом. Крылья носа расширялись при вдохах и слипались при выдохах. Потом Рода отвела левую руку ото рта.

– Я положила соль туда после… – быстро проговорила недавняя попутчица, – после того, как вы сделали это со мной. Когда сидела около дюны, я насыпала туда целую горсть соли. Я это сделала.

Потом ее рука вернулась на свое место, подрагивание носа выдало усилия, с которыми она пыталась набрать полные легкие воздуха.

Я отвернулся и залез обратно в машину. Дверь закрылась, клубы хлора продолжали завывать снаружи, предвещая приход Шепота. Я залез в кабину, завелся, разогрел двигатель и поехал.

Воду достать оказалось довольно сложно, поэтому мне пришлось несколько дольше бродить по Йареду, чем хотелось. Я останавливался, заходил в дома, разговаривал с людьми, но им нужны были только деньги, а когда выяснялось мое алсианское происхождение, большинство йаредцев просто отворачивались и уходили.

Я приготовился приобретать все необходимые в путешествии вещи с помощью бартерного обмена, но со мной никто не желал иметь дело. Как оказалось позже, такое поведение объяснялось нарастанием напряженности в мире, появлением первых предпосылок войны между Севером и Югом.

В то время подобное отчужденное отношение вызывало только злобу. Я провел ночь, припарковавшись на окраине Йареда, и на рассвете – за полчаса до начала Шепота, когда все люди наверняка попрятались в укрытия, – подъехал к бочке с водой и наполнил свои бутыли.

На самом деле Йареде утренний Шепот не так уж свиреп, отчасти из-за земляных валов (может, все же соляных валов?), построенных Сенаром на востоке, отчасти из-за моря, окружавшего страну с других сторон. Никто не заметил, как я забрал воду, хотя у искусственного родника и остались следы моего пребывания.

К полудню мой автомобиль уже направлялся в пустынные северные местности.