Святой князь Дмитрий Донской

Весть о прибытии русского посольства огнём полыхнула по Сараю. Отовсюду к княжеской процессии сбегались русские люди, измождённые, в лохмотьях. Были здесь ремесленники, приехавшие на заработки, были невольники, несмотря на угрозу свирепого наказания сбежавшие с хозяйского двора, чтобы взглянуть на своих земляков, были здесь и люди, родившиеся в Сарае и никогда не видевшие русской земли, но слышавшие о ней от невольницы-матери. Некогда угнанные татарами в плен, их матери теперь рабствовали вдалеке от Родины.

Отдельным кружком стояли купцы. В добротных кафтанах, с ножами у поясов, они чинно кланялись князю.

Миновала неделя, прежде чем хан Науруз принял московское посольство. Это расценивалось как милость (а Мамай позднее примет Дмитрия в день приезда). Обычно хан выдерживал послов месяц, а то и долее.

Грозный владыка, сидевший на ковровом возвышении у задней стенки шатра, оказался маленьким черноусым человечком с жидкой козлиной бородёнкой.

Дмитрий заметил, что, как только они вошли во дворец, с его спутниками случилась странная перемена, у них округлились спины, точно все они вдруг стали сутулыми, они заговорили какими-то ненатуральными голосами, голоса зазвучали глаже, и в них появилась угодливая сладость. Но его потрясло до глубины души, что едва они переступили порог шатра, где, скрестив ноги, восседал хан, его степенные бояре, которых после отца и матери он любил своим горячим мальчишеским сердцем сильнее прочих людей, вдруг все, даже самые старые и почтенные, которых он видел на коленях только в церкви, вдруг бухнулись на колени. Мало того, так, на коленях, они поковыляли через весь шатёр к хану. Что было делать ему? Вместе со всеми и он вынужден был проделать то же самое.

Затем хан позволил всем стать. Начался приём даров. Бояре передавали тысяцкому Василию Вельяминову, а он вручал хану слитки серебра, связки соболиных и беличьих шкурок, моржовые клыки, добытые у Студёного моря, одежды, шитые золотом и жемчугом (подарок жене хана и его дочерям), богато отделанное оружие. На улице перед шатрами стояли поезда из телег с зерном, сушёной и солёной рыбой, грибами, ягодами, бочонками мёда, пива, медовухи, это не заносили в шатёр, а только передали список. Подарки принимал не сам хан, а стоявший возле него татарин. Хан только кивал с таким скучающим видом, будто всё поднесённое было сущей безделицей, не заслуживающей большого внимания. А сколько было разговоров, даже споров в Москве об этих подарках: понравится это хану или нет, соизволит ли он принять их или с презрением бросит в лицо послам и, затопав ногами, прикажет вышвырнуть их из шатра?

Ещё не овладев наукой не выдавать своих чувств, Дмитрий готов был выкрикнуть хану слова упрёка, негодования, но, предупреждённый в Москве, что говорить нельзя, пока хан сам не спросит, молчал.

Дмитрий не мог прочесть следующих строк иностранного путешественника Карпини: «Они посылают также за государями земель, чтобы те явились к ним без промедления, а когда они придут, то не получают никакого должного почёта, а считаются наряду с другими презренными личностями». (Чивилихин, 644.)

Если бы Дмитрий прочёл эти строки, ему бы стало понятно поведение хана.

Но и это было ещё не всё. Ежедневно в шатёр великого князя являлись справиться о его здоровье ханши, и каждую нужно было одарить, чтобы не ушла с пустыми руками. Дмитрий понимал, что это вымогательство подарков, но поделать ничего было нельзя, таков был обычай. А не дашь, не избежать ханского гнева.

Проездились, истратились, претерпели унижения, насмешки, а поездка оказалась бесплодной. Несмотря на обилие даров, несмотря на умные речи бояр, хан дал ярлык на великое Владимирское княжение князю Андрею Суздальскому. Не приглянулся ему великий князь московский. «Слишком юн», – сказал хан. Да и суздальские дары оказались, должно быть, весомее московских.

Поездка оказалась бесплодной, но небесполезной. Чрезвычайно много дала она молодому великому князю. До неё его кругозор был ограничен Москвой, её окрестностями. Теперь он увидел просторы русской равнины, увидел другие города, населённые иными народами. И главное, увидел воочию, лицом к лицу врага, того, кто угнетает его родную землю, кто творит грабежи и убийства, уводит в рабство русских людей.

Когда в душе Дмитрия зародилась мысль о том, что так дальше жить нельзя? Пора, пора подняться и прогнать захватчиков с русской земли. Быть может, впервые это семечко посеялось в раннем детстве, когда перед ним только-только раскрывался во всей своей красе мир Божий? Когда вместе с материнской и отцовской лаской, со сказками нянек, с рассветом над родным городом в душу вдруг вошло чужое колючее слово «татары». Все произносили это слово с опаской, чувствовалось в этом слове что-то нехорошее, тайное, злое. Сказал ли ему об этом слове святитель Алексий, которого он за длинную седую бороду, за строгий голос, но добрые глаза в малолетстве звал дедушкой. Родного дедушку Дмитрий не видел, он умер за десять лет до его рождения. Или, быть может, кормиличич поведал ему о разграблении Рязани и Киева, о тысячах убитых русских воинов, о тысячах уведённых в плен, о жестоких врагах, не знающих милости ни к старым, ни к малым. Или всего сильней поразила его перемена с его спутниками, когда они предстали перед ханом. Или когда он увидел в Сарае своих земляков, соотчичей, которых ему было нестерпимо жаль, но которым он бессилен был чем-либо помочь…

Многие важнейшие решения принимаются в детстве. Потом мы о них забываем, но они живут в душе и действуют, как скрытая сила.

Вернувшись в Москву, стали готовиться к поездке на следующий год.

В этой настойчивости, стремлении получить ярлык было много причин. Проще всего объяснить стремление получить ярлык патриотическими государственными помыслами окружения князя Дмитрия. Однако всё было проще. Для бояр это было обычное стремление не отдавать того, что уже было у них и что они считали своим по праву. Ведь у какого князя ярлык на великое княжение, у того и больше власти. И больше богатства. Не нужно идеализировать предков, ими могли двигать вполне обычные человеческие мотивы. Времена меняются, но притягательность власти и мест возле носителя власти остаётся прежней. Мысль о собирании земель вокруг Московского княжества как средства окрепнуть силой и освободиться от иноземного ига ещё не вполне отпечаталась в сознании многих современников князя. Это показали позднее события 1382 года, когда не то что у бояр, у князей, с кем он бился на Куликовом поле, Дмитрий Иванович не нашёл понимания. Единственный, кто действовал сознательно в общегосударственном смысле и мог предвидеть будущее, был митрополит Алексий.

Церковь была и остаётся до сего дня единственным общественным институтом, который при любых потрясениях, при любых поворотах судьбы всегда однозначно стоит на страже русского государства и народа. Это единственный государственный институт, который не ищет корысти именно для себя и, хотя обладает значительным имущественным потенциалом (за что Церковь не раз была осуждена и оклеветана), богатеет не для себя, а для государства [4]. Царство её, как тела Господня, не от мира сего, но поскольку живёт она в миру, то миром и питается и живёт. Могут быть у Церкви несогласия, противоречия с мирской властью, но она единственная или громогласная (во времена патриарха Гермогена), или молчащая (в советские времена) заступница за народ.

Поэтому боярами могли двигать свои мотивы, святителем Алексием свои, но так или иначе, а весной следующего 1361 года, повзрослевший на год князь Дмитрий снова ехал верхом до Оки, затем плыл по Волге и прибыл в Сарай.

Если в прошлый раз посольство вернулось ни с чем, но, по крайней мере, пребывание его в Орде не было ничем омрачено, ничто не угрожало жизням послов, то в этот раз общее желание было одно: дай бог унести подобру-поздорову ноги. В Орде случилась «замятня», или проще – очередная резня, когда в борьбе за власть один хан резал другого и всех его родственников и приближённых. Русское посольство очутилось в Сарае как раз в разгар этой резни.

Вот что писал об этом историк С.М. Соловьёв: «Но Москва не думала уступать. Бояре её, привыкшие быть боярами сильнейших князей, князей всея Руси, не хотели сойти на низшую ступень и начали стараться добыть ярлык своему князю. Малютка Дмитрий отправился в Орду; но там ничего нельзя было добиться при сильной смуте, когда один хан сменял другого: Неврус был убит…Хидырем, Хидырь был убит сыном своим Темир-Ходжею; наконец, Орда разделилась между двумя ханами: Абдулом, именем которого правил сильный темник Мамай, и Мюридом. Московские бояре отправили послов последнему и он дал ярлык малолетнему их князю…» (Соловьёв, 255.)

И только с третьей попытки князь Московский Дмитрий получил ярлык на великое княжение. Причём в третье путешествие его не отправили, поостереглись, а то опять начнётся в Орде заваруха.

Мы не знаем, как выглядел обряд венчания на великое княжение Владимирское. Письменных свидетельств не сохранилось. Псковская летопись, повествуя о князе Довмонте, пишет, что он в храме был торжественно препоясан мечом. Видимо, этот обряд был совершён и с Дмитрием. Это произошло летом 1362 года.

Исследователи много писали о собирательской деятельности великих князей Московских. Но Даниил Александрович и Иван Данилович собирали земли, как копит и приумножает свой капиталец крепенький хозяин. Он не прочь прижать, а то и придушить соперника-конкурента, чтобы завладеть его добром: землями, крестьянами и присоединить к своему. Но это был, скорее всего, хватательный рефлекс собственника. О деятельности Симеона Ивановича и Ивана Ивановича ничего сказать нельзя. Они не успели предпринять что-то крупное, большое.

Но в деятельности Дмитрия Ивановича уже виден не только собственник-феодал, в его делах заметна высокая цель, задача, программа, которую он обдумал и которую воплощал всю свою жизнь. Он не просто увеличивал, расширял княжество, разживался землями и крестьянами, но приращивал княжество и людей для того, чтобы освободиться от хана, чтобы власть над родной землёй была не в чужих, загребущих жирных руках, а в своих.

Примечания

1

Гней Помпей должен быть доставить суда с хлебом в Рим. В море разразилась буря. Кормчий боялся отправиться в опасное плавание. Тогда Помпей приказал ему плыть и сказал эти слова: «Плавать по морю необходимо, жить не так необходимо».

2

В Бозе, т. е. в Боге. Тут чередование согласных «г» и «з» в древнерусском языке.

3

Король умер – да здравствует король!

4

Приведу сведения только о Троице-Сергиевой лавре. В трудные для Отечества годы лавра открывала свою казну, помогая государству. Первый заём взял Борис Годунов (15 440 руб.). Обращался туда и Василий Шуйский (20 255 руб.). Большую финансовую помощь оказала лавра Петру I, сильно нуждавшемуся в деньгах вследствие Северной войны и неудачного Прутского похода. Он взял в лавре около 400 тысяч.

В «грозу двенадцатого года» Сергиева обитель выделила государству 70 тысяч рублей ассигнациями, 2500 рублей серебром и 5 пудов серебра. Не стояла она в стороне от общей борьбы и в русско-турецкую войну 1877–1878 гг., пожертвовав 50 тысяч рублей.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.