Тем временем из винного погреба поднялся отдувающийся Гиамо и удивленно вскрикнул, Меат похлопал его по плечу.
      — Все уже улажено. Вот только боюсь, что мы превратили ваш трактир в мясную лавку… — Фарадим опустил глаза; искусные руки принялись обрабатывать его рану. — Это пустяк, — сказал он Вилле.
      — Пустяк? — фыркнула она, разрывая передник и перевязывая его руку. — Ничего себе пустяк! В моем доме чуть не дошло до смертоубийства! Вы бы лучше дознались, кто эти негодяи и откуда они, а я тем временем поищу вина покрепче, которое возместит вам потерю крови!
      Меат готов был заявить, что его рана — всего лишь царапина, но вовремя вспомнил о славном вине, которым угощал его принц Ллейн прошлой осенью в этом самом трактире. Он готовно кивнул, и Вилла фыркнула снова.
      Оказалось, что главный ущерб был нанесен не столько людям, сколько мебели и посуде. Риальт отделался ссадиной на плече, которая должна была пройти через несколько дней, а у купцов вообще пострадали не столько бока, сколько достоинство. Меат поднял опрокинутый стул, проверил его на прочность и ткнул пальцем в сидевшую на полу командиршу крибцев. Руки женщины были связаны за спиной.
      — Садись, — пригласил он.
      Она неловко поднялась и молча подчинилась приказу. Ее красная туника слегка потемнела на плече, но Меат рассудил, что рана не опасна. Троим ее дружкам предстояло помаяться головной болью, а четвертый какое-то время смог бы передвигаться только на карачках. Удостоверившись, что их жизни ничто не угрожает, Меат встал перед командиршей и сложил руки на груди, не обращая внимания на дерзкое требование женщины немедленно освободить ее.
      — Командир, — сказал он ей, — мне наплевать на то, что ты стоишь у дверей спальни принца Велдена, когда он уединяется там с женой. Ты знаешь местный закон.
      — Это было наше личное дело! — огрызнулась она. — Ты не имеешь права…
      — У меня, как и у всякого мужчины и женщины, есть право проверять, исполняется ли закон. Я хочу кое-что знать, и знать сию же минуту: твое имя, имена твоих людей и причину, которая заставила вас нарушить мир в государстве принца Ллейна. А затем ты принесешь извинения и возместишь ущерб, который вы нанесли этому заведению.
      — Извинения! — Она чуть не задохнулась от злости и сверкнула глазами.
      Меат посмотрел вниз и увидел, что Поль теребит его за рукав.
      — Что тебе?
      — Я послал Гиамо за стражами порядка. Они скоро будут здесь.
      — Хорошая мысль. Спасибо. — Мальчик выглядел слегка бледным, но прекрасно владел собой. — С тобой все в порядке?
      — Да. Но я не думаю, что это была простая размолвка, — задумчиво добавил он. — По правде говоря, мне кажется, что бородатый затеял ее умышленно.
      Меат так испугался, что едва не забыл спросить, откуда Поль это взял и кто научил мальчика вызывать Огонь. Ни он, ни Эоли никогда не показывали принцу, как это делается. Может быть, Сьонед обучила его этому искусству еще в Стронгходде? Едва ли. Иначе Поль давно бы все рассказал ему.
      Фарадим заглянул в ясные глаза мальчика.
      — И зачем же он это сделал? — спокойно спросил Меат.
      — Чтобы убить меня, — пожал плечами Поль. — Риальт не дал ему метнуть второй нож. Ты занимался другими и не видел этого. Но этот бородатый и в первый раз целился не в тебя. Он пришел за мной.
      Ни один четырнадцатилетний подросток не смог бы так спокойно говорить о попытке убить его… Меат хотел обнять мальчика за плечи, но Поль увернулся и шагнул к двери винного подвала, в которой показалась Вилла с глиняными кружками в руках. Поль взял одну из кружек, как следует приложился к ней, а затем помог хозяйке обнести вином остальных. Меат выдул свою порцию в два глотка, а затем подошел к бесчувственному мужчине, придавленному перевернутым столом.
      Ничто в этом человеке не бросалось в глаза: ни рост, ни вес, ни цвет кожи, ни черты лица. Если бы не форменная одежда и борода, никто бы не обратил на него внимания. Однако и от того, и от другого было слишком легко избавиться. Меат не мог не задуматься над этим. Даже если бы у Велдена Крибского были веские причины для убийства Поля, Меат никогда бы не поверил, что тот настолько глуп, чтобы подсылать к наследному принцу убийц, одетых в цвета Криба. Он прикинул еще и еще раз: нет, таких дураков не было на всем континенте. При мысли о хитроумном заговоре у Меата заболела голова. Он уже видел себя бросающим обвинение владетельному принцу в попытке преднамеренного убийства… Нет, куда проще было освободить Велдена от подозрений и решить, что форма Криба была позаимствована убийцами для прикрытия и использована для того, чтобы пробраться в Грэйперл под видом воинов из сопровождения крибского посла, случайно оказавшихся в трактире именно в тот момент, когда туда зашел Поль.
      Тогда борода должна быть такой же легко снимающейся маской, как и форма… Меат наклонился и принялся пристально разглядывать лицо мужчины.
      — Что ты ищешь? — спросил Поль из-за спины фарадима.
      — Сам не знаю, — признался Меат. — Похоже, эта борода у него совсем недавно. Она неровная и недостаточно длинная, чтобы ее как следует подстричь. Вот этот кусок подбородка почти голый…
      Мальчик опустился на колени и потрогал бороду. Когда Поль поднял взгляд, у него были глаза ясновидящего.
      — Мерид… — прошептал принц.
      — Это невозможно. Они были уничтожены в тот год, когда ты родился. Вальвис перебил их в битве у Тиглата.
      — Это мерид, — упрямо повторил Поль. — Шрам на подбородке именно в том месте, где надо. Они опытные убийцы. Кому еще могло понадобиться убивать меня?
      Голос Поля слегка повысился, и Меат догадался, что мальчик потрясен. Фарадам помог принцу подняться на ноги, усадил его на стул, взял с подноса еще одну кружку и протянул подростку.
      Рохан послал сына в Дорваль, чтобы обеспечить ему безопасность, понимая, что Меат — старый друг Сьонед со времен обучения в Крепости Богини — возьмет на себя обязанности телохранителя мальчика, когда тот будет выходить за пределы Грэйперла… У Меата затряслись руки при мысли о том, что могло произойти.
      Поль пришел в себя и даже слегка порозовел. Он похвалил купцов и корабелов за их умение драться и говорил так непринужденно, словно это была простая трактирная стычка, а не покушение на убийство. Но беспечный оруженосец Ллейна исчез, уступив место молодому человеку, прекрасно знавшему, кому выгодна его смерть. Рохан и Сьонед сразу поняли бы, что их сын за несколько минут превратился из мальчика в мужа. Сейчас Поля узнали все, но когда Риальт, которого принц поблагодарил за быстроту, низко поклонился в ответ, казалось, что принц смутился. Как ни странно, это помогло Меату немного успокоиться.
      Тем временем прибыла стража, и Меат с облегчением передал ей пленников. Они должны были предстать перед принцем Ллейном, и фарадам с мрачным удовлетворением предвкушал допрос мерила.
      — Прошу прощения за причиненный ущерб, — сказал Поль Гиамо. — Жаль, кубок разбился. Я обещаю, что во время Риаллы найду ему замену.
      — Мой кубок? — воскликнула Вилла. — Великая Богиня, при чем тут какой-то дурацкий кубок? Если бы ваш «Гонец Солнца» не вызвал Огонь и не напугал их, разбилось бы то, что куда ценнее моего кубка и всей посуды в придачу!
      Поль не стал поправлять ее. Пусть думает, что Огонь вызвал Меат.
      — И все же когда я вернусь осенью, вы получите другой кубок из фиронского хрусталя.
      Тут, откашлялся один из купцов.
      — Хорошо сказано, ваше высочество. Но я не согласен с почтенной Виллой. Их отвлек ваш крик. Пожалуй, именно он избавил меня от кровопускания, если не спас жизнь. Может быть, принцу и положено быть храбрым, но смелость всегда заслуживает награды.
      — Мы знаем, что вы ничего не примете от нас лично для себя, — добавил его товарищ. — Но мы просим прийти к нам в лавку и выбрать все, что вы сочтете достойным несравненной красоты вашей леди матери.
      Поль начал было отнекиваться, но Меат мягко прервал его:
      — Вы очень щедры. Ради верховной принцессы Сьонед мы принимаем ваше предложение. — В данной ситуации отказ был бы оскорблением, но Поль еще не до конца сознавал себя принцем, чтобы понимать такие вещи. Большинство людей привыкло верить, что благородные — существа другой породы, что они смелее и лучше простонародья. Они обязаны были верить в это, иначе возник бы вопрос: если знать ничем не отличается от обычных людей, то почему она правит государствами и поместьями? Возвратить долг прекрасными шелками было так же справедливо, как подарить Вилле новый кубок. Инстинкт Поля был безошибочным, хотя мальчик и не до конца понимал, что сделал нечто куда более важное, чем просто предложил возместить ущерб.
      Однако он прекрасно умел брать на себя инициативу.
      — Спасибо. Мать будет вам очень благодарна. Вы приедете в Виз полюбоваться ее новыми платьями, сшитыми из вашего шелка?
      — Даже драконы не удержат нас от этого, ваше высочество! — Купцы галантно поклонились, и Поль улыбнулся. Один Меат заметил искорки смеха, мелькавшие в зелено-голубых глазах принца.
      Позднее, когда они верхом возвращались в Грэйперл, Меат держал язык за зубами и размышлял над тем, как объяснить случившееся принцу Ллейну. Происшедшее казалось ясным, но фарадима волновало появление мерида и вызов Огня. На полпути он остановил коня, посмотрел на Поля и сказал:
      — Знаешь, если ты решил таким образом избежать расходов на подарок матери, так можно было выбрать способ полегче.
      — Ты что, собираешься рассказать ей эту сказку?
      — Мог бы. Но на самом деле меня больше заботит, как ты умудрился вызвать Огонь. Нет, жаловаться мне не на что. Они так испугались, что не смогли как следует сражаться. Но ведь от твоего Огня даже следа на столе не осталось, — добавил он.
      — Может, леди Андраде даст мне за это первое кольцо? — лукаво спросил Поль.
      — Ты бы лучше рассказал мне, кто тебя этому научил, — без улыбки предложил Меат.
      — Никто. Просто нужно было отвлечь их, а этот способ показался мне самым подходящим.
      Меат прищурился и устремил взгляд на уши своего коня.
      — Дар фарадима был в роду и твоего отца, и твоей матери. Неудивительно, что он достался тебе в наследство. — Он натянул поводья и остановился в тени. Поль сделал то же самое. Меат пытливо заглянул в лицо мальчика и негромко промолвил: — Надо ли говорить, мой принц, насколько это опасно?
      То, что Меат обратился к нему не по имени, а назвал его титул, заставило мальчика затаить дыхание. Он не мог отвести взгляда от глаз Меата. «Гонец Солнца» проверял, как долго он сможет влиять на мальчика. Этому искусству учились у леди Андраде все фарадимы; абсолютная концентрация взгляда захватывала людей в плен так же, как глаза дракона, моментально пригвождавшие к месту какую-нибудь овцу или оленя. Глядя в глаза Поля, Меат понял, что цвет их не имел ничего общего с морем. Это был цвет озаренного солнцем неба Пустыни; нестерпимо голубой цвет глаз его отца смешивался в них с цветом изумруда — яркого, как тот, что носила на пальце его мать, как лист, сквозь который пробивается лунный свет. У этого сына Пустыни с морем не было ничего общего.
      Меат поднял руки, и его кольца отразили свет, пробивавшийся сквозь раскинувшуюся над ними листву.
      — Мой отец был кузнецом в Гиладе, а мать — дочерью рыбака, ненавидевшей море. От нее я и получил дар фарадима. Первое из этих колец мне вручили за умение вызывать Огонь. На это мне понадобилось три года. Четвертое кольцо я заслужил, когда мне перевалило за двадцать, а еще через два года получил пятое и шестое. Может быть, твой дар сильнее моего. Но и потерять ты можешь больше, чем я.
      — Потерять? — Поль нахмурился. — Наверно, ты хотел сказать «приобрести»?
      — Нет, — резко сказал Меат. — Ты родился для двух видов власти. Ты принц, а однажды станешь «Гонцом Солнца».
      — Ты хочешь сказать, что я могу потерять все это? — прошептал мальчик, сжигая поводья так, что побелели костяшки. — Меат…
      — Что? — Он опустил руки на шею коня.
      — Ты нарочно пугаешь меня. Ты и Мааркену говорил тоже самое?
      — Говорил. — Он сознательно отвел глаза, и мальчик понурил светловолосую голову, Меат знал, что этот урок должна была дать ему Сьонед, которая сама обладала двумя видами власти. Но более подходящего момента могло и не представиться, а ему нужно было удостовериться, что урок усвоен надежно. — Я и сам боялся, — признался он. — Боялся каждый день, пока не познал самого себя. Именно этому учат в Крепости Богини, Поль. Учат, как пользоваться собственной силой и собственной интуицией и когда ими не следует пользоваться ни в коем случае. А разве не тому же учат оруженосца и рыцаря? Их обучают пользоваться властью принца и воина.
      — И все же есть одна вещь, которая позволена принцу, но запрещена «Гонцам Солнца»…
      Меат кивнул.
      — Да. Фарадимы никогда не используют свой дар для убийства. Поль, когда ты познаешь себя и научишься доверять себе, ты перестанешь бояться. — Он потрепал мальчика по плечу; блеснули кольца фарадима. — Пора ехать. Уже поздно.
      Они подъезжали к воротам, когда Поль заговорил снова.
      — Меат… Сегодня я был прав?
      — А сам ты как думаешь?
      — Думаю… думаю, прав. Нет, уверен в этом. — Когдаони проезжали под аркой, мальчик добавил: — Но ты знаешь, что глупее всего? Я все время думаю о разбитом кубке Виллы…
      У конюшни они расстались: Поль пошел с докладом к главе оруженосцев, а Меат отправился к Чадрику и Аудрите, чтобы рассказать им о событиях этого дня. Весть о случившемся прибыла во дворец почти одновременно с пленниками, и принц Ллейн до сих пор допрашивал командира крибцев. Старший сын Чадрика Лудхиль сообщил зловещую весть: бородатый солдат сумел повеситься в своей камере.
      Вскоре на веранду Аудрите пришел Ллейн. Старику было уже за восемьдесят: он был хрупок, как лист пергамента, опирался на деревянную трость, но отверг помощь сына и внука и сам уселся на стул. Он прищурил выцветшие, но по-прежнему красивые глаза, покосился на Меата, сложил руки на резной ручке трости, изображавшей дракона, и промолвил:
      — Ну?
      — Судя по вашему выражению, милорд, командир крибцев ничего не знает о том, откуда взялся мерид, и понятия не имеет о причине ссоры. — Меат пожал плечами. — Мне казалось, что она скажет правду.
      — Меня не интересует, что тебе казалось, — огрызнулся Ллейн. — Я хочу знать, что случилось.
      — Поль считает, что мерид намеренно спровоцировал драку. А поскольку мерзавец предпочел покончить с собой, я полагаю, ему было что скрывать.
      — Но почему покушение на Поля произошло именно сейчас? — спросил Чадрик. — Я уверен, что пока мальчик жил в Стронгхолде, у них была для этого уйма возможностей.
      — Нужно больше доверять слухам, — сказал ему отец. Когда Аудрите затаила дыхание, Ллейн кивнул. — Я вижу, ты поняла меня, дорогая. На некрасивое, но приятное лицо Чадрика легла тень.
      — Если ты говоришь об этом самозванце, который выдает себя за сына Ролстры, то…
      — Сейчас ему должно быть около двадцати одного года, А Полю едва исполнилось четырнадцать, — бросил Ллейн.
      — Но это же смешно! — возразила Аудрите. — Даже если мальчишка действительно сын Ролстры, ему надо добиться поддержки всей Марки. Однако этого не случится. Рохан правильно сделал, что назначил регентом Пандсалу. Только дурак согласится променять нынешнее процветание на поддержку никому не известного претендента на трон!
      — Все это верно, — проворчал Ллейн. — Но ничего бы не случиллось, если бы Рохан не был таким честным дураком. Он непременно решит, что обязан встретиться с этим молодым человеком и выслушать его.
      — Это одни предположения, — сказал Чадрик. — Нет никаких доказательств.
      — Именно отсутствие доказательств и делает этого самозванца таким опасным, — откликнулся Меат.
      — Но ведь есть леди Андраде, — напомнила им Аудрите. — Она была там в ночь родов.
      — Она могла знать, что случилось, а могла и не знать, — парировал Ллейн. — И при всем ее авторитете леди Крепости Богини она приходится Рохану родной теткой, а потому не может рассматриваться как беспристрастный свидетель.
      Чадрик покачал головой и принялся расхаживать по веранде.
      — Отец, дело не в личности претендента. Все сводится к простому вопросу: неужели капли крови Ролстры достаточно, чтобы свести на нет все годы справедливого правления землями, которые Рохан получил после войны?
      Глаза Ллейна блеснули.
      — Я рад, что моя наука не прошла даром и что ты унаследовал от матери не только глаза, но и ум. Твои рассуждения не лишены овнований. Но на чем держится наша собственная власть? Если этот юноша действительно сын Ролстры, должны ли мы поддерживать его на том основании, что в жилах мальчишки течет кровь законного правителя, какими являются все принцы, в том числе и мы с вами? Или же нам следует держаться Рохана и той политики, которую он проводит в Марке? — Он невесело улыбнулся. — Не слишком приятный выбор для любого принца.
      Меат сел и уперся локтями в колени.
      — Ваше высочество, еще нужно доказать, что этот человек действительно тот, за кого себя выдает. Но даже если это ему и не удастся, всегда найдутся люди, которые предпочтут поверить…
      — Или сделать вид, что поверили, — согласился Ллейн. — Просто из вредности: Ведь доказательств противного тоже нет.
      — Теперь я понимаю, почему Поль стал их мишенью, — с несчастным видом сказала Аудрите. — Мийон Кунакский все еще прячет меридов, хотя клянется, что у него их нет. — Возможно, за случившимся сегодня скрывается именно он. Конечно, убедительных доказательств нет и не будет. Но если Поль не сумеет унаследовать Марку, никто не сможет оспаривать права претендента на престол, а Мийон согласится иметь дело с кем угодно, только не с Роханом и его сыном. А еще я понимаю, почему Рохан хочет забрать мальчика на лето и взять его с собой на Риаллу.
      — Да, а потом отправиться с ним в замок Крэг, — подтвердил Ллейн.
      Чадрик махнул рукой так, словно сметал самозванца со сцены.
      — Стоит жителям Марки увидеть Поля, и он победит их, как побеждает всех прочих…
      — Ему будет нелегко справиться с этим лжецом, — проворчал Ллейн. — Ты думаешь, люди вроде Мийона клюнут на его обворожительную улыбку?
      — Он завоюет симпатии народа Марки, — сказал Чадрик.
      — Народ на Риаллу не допускают; кроме того, он плохо разбирается в том, что правда, а что нет. Единственной настоящей свидетельницей является Андраде, и если она даст показания в присутствии других принцев, им придется признать это за абсолютную истину.
      — Но ведь есть еще и Пандсала, — напомнил Меат.
      — О да, Пандсала! — фыркнул Ллейн. — Может, напомнить тебе, что если этого мальчишку провозгласят принцем, регент останется без работы? — Он покачал головой, — Мне это не нравится. Совсем не нравится. Меат, прежде чем ты уедешь из Радзина в Крепость Богини, непременно обсуди это дело с Чейном и Тобин.
      Гораздо позже, оказавшись в своей комнате, Меат вынул из специально сделанного ящика свитки, найденные в древней крепости «Гонцов Солнца». Они были написаны на старом наречии, и хотя шрифт не слишком отличался от принятого ныне, Меат не понимал в них ни слова. Лишь самые обычные слова дожили до сегодняшнего дня не изменившись — например, некоторые личные имена, которые обычно выбирались по смыслу, заложенному в них древними. Но когда он развернул один из пергаментов, то закусил губу. На первой странице не было традиционных изображений солнца и лун. Не было тут привычных для фарадимов источников света, как на всех других рукописях. Узор здесь был совсем иной: ночное небо, испещренное звездами. Меат долго не сводил глаз с заголовка, который потряс его с первого взгляда. Эти два слова он перевел без всякого труда. О колдовстве.

ГЛАВА 2