Замок Крэг не видел такой пышности вот уже больше пятидесяти пяти лет — с того дня, как Лалланте приехала сюда, чтобы стать невестой Ролстры. Полотнища знамен всех виднейших атри Марки полоскались по ветру, поднимавшемуся из ущелья, а золотой дракон на голубом фоне говорил о том, что вскоре сюда прибудет сам верховный принц. Толпа зевак в четыре ряда выстроилась вдоль дороги на протяжении половины меры. Дорога была усыпана цветами, люди что-то хрипло выкрикивали, с зубчатых стен ревели трубы… Наконец Рохан с Полем въехали во внутренний двор.
      — Я чувствую себя, как главное блюдо на банкете, — прошептал Поль отцу.
      — Они хотят тебя видеть, а не съесть, дракончик, — ласково улыбнулся Рохан.
      Он раньше ни разу не был в Марке и отклонял все приглашения посетить ее. Хотя номинально страна принадлежала ему, он старался внести ясность, что Пандсала была регентом Поля и что правителем Марки следует считать не самого Рохана, а его сына. Как только мальчик будет посвящен в рыцари и пройдет обучение искусству фарадима, он возьмет Марку и станет править ею как независимым государством. А после смерти Рохана к Полю перейдет и Пустыня. Рохан надеялся, что с годами здешние жители привыкнут считать Поля своим принцем, и когда придет его время, Мальчику будет гораздо легче.
      Эта особенность была подчеркнута приветствием Пандсалы. Принцесса-регент спустилась по ступеням, одетая в голубое с фиолетовым, и первый поклон адресовала Полю. Он, следуя указаниям отца, взял ее за руки, поднял с коленей и поклонился в ответ, держа за левую руку, на которой вместе с кольцами «Гонца Солнца» сияли аметист и топаз — символы ее регентства. Только после этого она повернулась к Рохану и преклонила колени. Таким образом, в присутствии высокопоставленных придворных и людей благородной крови положение Поля в Марке было официально признано более высоким, чем положение Рохана. Все было проделано очень тонко, и Рохан это оценил.
      Поль раньше ни разу не встречал Пандсалу, и сейчас она слегка удивила его. Принцесса не выглядела на свои сорок четыре зимы и этим чем-то напоминала леди Андраде — почти без возраста, где-то между тридцатью и шестидесятью. Ее тонко очерченное лицо обладало аристократической красотой, в которой отражалось больше чувства собственного достоинства, чем теплоты — даже тогда, когда она улыбалась. Кроме кольца, которое она получила от Рохана как символ ее служения, у нее было пять колец «Гонца Солнца». Ее глаза были какого-то холодного карего цвета, а волосы с сильной проседью завивались от висков к обернутым вокруг головы косам. Голос, которым Пандсала приветствовала прибывших, был негромким и вежливым. В ходе церемонии все соответствовало ритуалу, однако Поль чувствовал внутреннее напряжение. Внешне принцесса была сама любезность, и мальчик не мог понять, откуда взялась его настороженность. Может быть, потому, что Пандсала сначала смотрела на него, а потом стала отводить взгляд: как ни старался Поль, он не мог заглянуть ей в глаза.
      — У меня послание вашему высочеству от верховной принцессы Сьонед, — сообщила она, сопровождая его, Рохана и Мааркена по ступеням вверх, в их спальни.
      — Правда? — вскинулся Поль, только сейчас осознавший, насколько он соскучился по матери. Желая скрыть это чувство, он сразу же добавил: — Что, драконы уже вылупились?
      — Осталось еще дней десять, — ответила она, слегка улыбаясь. — Возможно, именно в это время мы будем плыть в Виз.
      — Тогда я прошу извинения, но нам не по дороге, — сказал Мааркен, улыбка которого выражала и сожаление, и облегчение одновременно. — Ни у Поля, ни у меня нет вашей завидной способности преодолевать водные преграды, не позорясь при этом.
      — Жаль, лорд Мааркен. Мне всегда нравилось плавать под парусом по Фаолейну. Она повернулась к Рохану.
      — У верховной принцессы все в порядке, милорд. Она выражает надежду, что вы вовремя прибудете на Риаллу. У нее появилось много новой информации о драконах.
      — Они с леди Фейлин все лето говорят об этом, — улыбаясь, ответил он. — Да, на лестнице был очаровательный гобелен, Пандсала, — добавил он. — Из Кунаксы?
      — Из Криба, милорд, и к тому же совершенно новый. Я поддерживаю торговлю с ними, как вы и советовали несколько лет назад. Они многого добились за это время.
      — Гм-м… Кажется, что-то подобное мы видели в поместье Резельд — неуклюжие, топорные вещи, которые не выдержат и одного чиха и годны лишь на то, чтобы с зимними ветрами улететь в горы. — Он невинно посмотрел на Поля, и мальчику стоило большого труда удержаться от улыбки. — Однако я получил массу впечатлений от встречи с лордом Морленом и от количества скота, который он держит. Да, пока мы здесь, вы должны будете рассказать о его каменоломне.
      — Я рада, милорд, что в последнее время его положение изменилось к лучшему. Он всегда славился отчаянной нищетой. — Пандсала сделала жест, и слуга открыл тяжелую резную дверь, инкрустированную блестящим черным камнем. — Лорд Мааркен, это ваша спальня. Надеюсь, вам здесь понравится.
      Мааркен достаточно хорошо владел собой, чтобы не открыть рот при виде царившей внутри роскоши. Он едва кивнул.
      — Спасибо, миледи. Я уверен, это полностью соответствует моим потребностям. Если вы меня извините, то я смою с себя дорожную грязь, а немного позже присоединюсь к вам.
      Поль недостаточно хорошо владел глазами и челюстью, чтобы никак не отреагировать, когда Пандсала сама открыла дверь покоев, которые ему предстояло разделить с отцом. Первое помещение было огромной приемной: в ней были заметны следы недавнего ремонта — естественно, совсем не такого, как в Резельде. Здесь стояло много новых светильников, лежали подушки, на которых никто никогда не сидел. В воздухе стоял резкий запах краски и лимонного лака. Преобладали голубой, фиолетовый и золотой тона — роскошные и подавляющие.
      Спальни были оформлены в том же стиле. Рохан, улыбаясь, наблюдал за лицом Поля.
      — Ну, что ты скажешь? — поинтересовался он, когда Пандсала ушла.
      — Это… это…
      — Да, это все настоящее, правда? — Он опустился в кресло, наслаждаясь комфортом после стольких дней, проведенных в седле.
      — Отец, она меня почему-то тревожит.
      — Если Пандсала вела себя холодновато, то просто от беспокойства. Ей хотелось, чтобы все было великолепно. На самом деле это ты заставляешь ее нервничать.
      — Я?
      — Угу. Конечно, этот пост поручил ей я, однако ее настоящий хозяин ты, и она это знает.
      — Но ведь я не сказал ей ни слова.
      — Пока.
      Поль переварил слова отца, а затем прыгнул на кровать, покачался на ней и состроил гримасу.
      — По крайней мере, теперь у меня есть своя комната, и мне не придется слушать, как ты храпишь.
      — Я не храплю, ты, дерзкий…
      — Храпишь.
      — Нет! — Рохан схватил подушку в изголовье своей кровати и швырнул ею в сына. В ответ Поль запустил в него мягким, туго набитым валиком. Рохан поймал его и метнул обратно.
      — Хватит, а то здесь все будет в перьях!
      — Титулы, титулы… — мрачно буркнул Поль, качая головой. — Я должен себя прилично вести, так? — Он лег на живот и обхватил руками подушку. — Ну хорошо, когда я действительно буду здесь жить, все это исчезнет. Мне неважно, что принцы должны вести себя согласно этикету. Да я побоюсь тут мыться, даже если упаду в грязную бочку. Ты когда-нибудь видел такую роскошь? Вы с мамой живете совсем по-другому. Зачем Пандсала все это сделала?
      — Знаешь ли, здесь всюду так. А ты на минутку задумайся, почему она захотела сделать эту спальню самой роскошной в замке Крэг? Не ошибись в ней, Поль. Пандсала вовсе не стремится показать, чего можно добиться с помощью денег. Все, что она здесь делает, делается для нас. Когда она примкнула к нам, выступив против родного отца, то рисковала всем, в том числе и своей жизнью. Сколько людей, включая Тобин и Андраде, говорили мне, что я сошел с ума, делая ее регентом! И она об этом знает. — Рохан тихонько вздохнул. — Регентство — это все, что у нее есть. С ее кровью она никогда не стала бы простым «Гонцом Солнца» при дворе какого-нибудь принца. Скажи честно, ты можешь себе представить дочь верховного принца Ролстры придворным фарадимом? А поскольку Андраде ее недолюбливала, то в Крепости Богини Пандсале тоже делать было нечего.
      — Да и мама не приняла бы ее в Стронгхолде, — проницательно добавил Поль.
      — Люди часто чувствуют себя с ней неловко, — задумчиво сказал Рохан. — Не стал бы утверждать, что Пандсала мне очень нравится, но я ценю то, что она для нас делает. Ее в юности учили только тому, как следует вести себя принцессе, а после смерти ее отца… — Он пожал плечами.
      — Однажды я слышал, как мама сказала, что ее служба здесь — это месть своему отцу.
      — Возможно. Но она искренне заботится о тебе и о Марке. Мы ведь видели результаты.
      — За исключением того, что она не разгадала хитрость лорда Морлена. — Поль сначала ухмыльнулся, а затем нахмурился. — Только в ее присутствии мне не до смеха.
      — Ну, а ей в твоем. Перестань ломать голову над всякими пустяками! — прикрикнул Рохан. — Если бы я волновался столько же, сколько и ты, то давно бы уже был лысым, как яйцо дракона. Знаешь, вообще-то мы собирались отдохнуть.
      — Знаю. Но ведь скоро надо будет одеваться к обеду. Есть шанс, что вечером не будет банкета?
      — Мечтать не вредно, — ответил отец.
      Но банкет отменили за несколько минут до начала. Рохан еще был завернут в большое полотенце после ванны когда пришел Мааркен и сообщил новости, полученные Пандсалой с последним лучом заходящего солнца.
      — Иноат Оссетский и его сын Йос ушли сегодня в плавание по озеру Кадар. Они должны были вернуться вечером. Но к берегу прибило пустую лодку. Тела были найдены немного позже. Оба мертвы, Рохан.
      Рохан опустился на резную кровать.
      — Опять смерть. Нет, две смерти… Богиня милосердная… Йос на несколько зим младше Поля. — Он уставился на подсвечник. — Чейл не переживет этого. Он их обожал…
      — Единственные сын и внук, — кивнул Мааркен. — Я пару раз видел Иноата — он гостил в Крепости Богини, когда я был там. Он мне нравился, Рохан. Иноат был бы прекрасным принцем. — Молодой человек на секунду замялся. — Я попросил Пандсалу прекратить все приготовления к банкету. Я не чересчур много взял на себя?
      — Нет, все верно. Спасибо, что подумал об этом. Сегодня вечером вместо банкета состоится похоронный ритуал. — Он провел рукой по мокрым волосам. — Ты ведь знаешь, что это значит. Конечно, неудобно в такой момент говорить о политике, но…
      — Ты верховный принц. Думать о политике — твоя обязанность.
      Лицо Рохана тронула легкая улыбка.
      — Ты очень похож на своего отца: тот — моя совесть. Он успокаивает меня, когда я нуждаюсь в этом, но при случае может и нещадно отругать. Обещай, что будешь делать то же для Поля.
      — Я так же принадлежу ему, как мой отец тебе, — улыбнулся в ответ Мааркен.
      — А Оссетия будет принадлежать принцессе Гемме. У Чейла а нет других наследников.
      — Гемма? Его двоюродная сестра?
      — Племянница. Ее мать — сестра Чейла.
      Рохан заметил, что Мааркен посмотрел на свою руку, где первым кольцом «Гонца Солнца» служил перстень с гранатом, который когда-то принадлежал старшему брату Геммы, принцу Ястри Сирскому, участвовавшему в войне с Пустыней на стороне Ролстры и погибшему в сражении.
      — Неожиданно она стала очень важной леди, — сделал вывод молодой человек.
      — И Виз переполнят мужчины, которые будут стараться поймать ее взгляд.
      — Меня среди них не будет, — поспешно заявил Мааркен.
      — Значит, ты уже кого-то подыскал себе?
      Юноша слегка побледнел и покачал головой. Рохан только улыбнулся. Мааркен быстро вернулся к теме, применив тактический маневр, не оставшийся незамеченным его дядей:
      — А где сейчас Гемма?
      — В Верхнем Кирате, вместе с Давви, братом Сьонед. Они все двоюродные братья и сестры, принадлежащие к роду принцев Сирских. Гемма все еще принцесса и номинально находится под опекой Давви.
      — Чтобы выйти замуж, ей потребуется согласие верховного принца.
      — А вдруг она выберет человека, которого я не смогу одобрить в роли принца Оссетского? Или, что еще хуже, он будет неприятен Чейлу? Ни я, ни он не согласимся на такое.
      — Если ты будешь сильно вмешиваться, то рискуешь быть обвиненным в том, что пытаешься через Гемму прибрать к рукам Оссетию. — Мааркен с досадой махнул рукой. — А ведь есть еще и Фирон! Одно к одному. Похоже, это не добавит тебе популярности.
      — Да, смотреть, как жадный принц пожирает земли и власть… — согласился Рохан. — Ладно, пока не будем об этом. Пандсала умеет плести лунный свет?
      — Не уверен. У нее пять колец: это говорит о том, что она ученик. Но я не знаю, как много она успела узнать, пока не покинула Крепость Богини. Я спрошу.
      — Хорошо. Если умеет, тогда сегодня вы разделите обязанности дежурного фарадима при принце. Надо сообщить Давви, чтобы он приставил к Гемме телохранителя — если, конечно, это еще не сделано. Пусть Пандсала передаст Чейлу наши и свои соболезнования. Он оценит это. А тебе придется связаться с Андраде. Не думаю, что они с Пандсалой обменялись хоть словом за последние пятнадцать лет. Сьонед захочет узнать все подробности, как только ты передашь ей скорбную весть. — Он встал с кровати и посмотрел на приготовленную одежду. — Пандсала и ее сенешаль уже отдали распоряжение о подготовке к серому трауру… Где здесь проводят подобные ритуалы?
      — Для умерших в других государствах — в часовне.
      — Да… Я надеялся посмотреть на нее при более приятных обстоятельствах. Мне говорили, что она просто чудо. Мааркен, я ничего не забыл?
      — Ничего из того, о чем я могу вспомнить. Ты не хотел бы, чтобы я сам сообщил Полю о случившемся?
      — Да, если можешь. Спасибо. А потом найди Пандсалу, и начнем. — Снова зачесав волосы, он добавил: — Напомни мне сказать Полю, что он ни при каких обстоятельствах не должен смотреть на Гемму — разве что в самом крайнем случае. Единственное, чего мне не хватает, так это слуха о том, что их свадьба даст мне и Оссетию. Насколько она старше его? Зим на десять?
      — В пятнадцать лет мальчики растут очень быстро, — откликнулся Мааркен.
      — Пока непохоже, чтобы его интересовали девушки, — кисло сказал Рохан.
      — В пятнадцать лет мальчики растут очень быстро, — повторил Мааркен и ухмыльнулся.

* * *

      Свечи, ярко горевшие в начале церемонии, оплыли; их фитили догорали. Рохан стоял спиной к ним, вглядываясь в темноту. Было далеко за полночь, ритуал закончился. Здесь, в часовне, он выполнял обязанности верховного принца. Собрав людей благородной крови и высокопоставленных придворных, он обратился к ним с краткой речью о том, что в лице Иноата и Йоса они понесли тяжелую утрату. Все свечи стояли вдоль задней стены; их владельцы спустились в зал, где ожидал накрытый стол. Рохан подумал, что ему тоже пора вниз. Это уже не был официальный банкет: Рохану хотелось есть, да и Полю было бы легче, если бы отец был рядом. Но там находились Пандсала и Мааркен, которые могли последить за мальчиком в самые тяжелые моменты, а Рохан еще не был готов присоединиться к ним.
      Часовня была прекрасна. В ее центре находилась огромная глыба фиронского хрусталя, выступавшая из отвесной скалы, которая служила стеной замка. Внутри стояли кресла, обитые белым бархатом. Внутренность часовни светилась и под солнцем, и под луной, и под звездами. Однако вскоре после восхода лун небо потемнело, покрытое густыми облаками. Остались только горящие свечи, но их свет был очень слаб.
      Где-то рядом с оссетским поселением Атмир на двойном погребальном костре пылали тела отца и сына.