– Да, это и в самом деле я.

Он схватил ее руку, поднес к губам. Целуя пальцы, глазами искал глаза.

– Ты выйдешь за меня замуж, правда? В данный момент я не могу предложить тебе никакого титула. Теперь я навсегда связан с Парламентом. – Его мрачная улыбка скрывала напряжение, такое же хрупкое, как кости иллюстратора. – Но у меня есть два имения. Никто, даже мой отец, не сможет их у меня отобрать. Скажи, что ты станешь моей женой, а остальное не важно.

"Сарио ни за что этого не допустит”.

Эйха! Элейна попыталась отбросить все обязательства перед Сарио Грихальвой, не думать о долге перед своей семьей, заставила себя увидеть Рохарио таким, какой он был в действительности, без прикрас, взглядом художника.

Карие глаза, как у матери. Светлые волосы ему достались от отца. Тонкое, с правильными чертами лицо, упрямый подбородок, а в глазах холодная решимость, которую можно заметить лишь в том случае, если смотреть очень внимательно. Рохарио отличался хрупким телосложением, но в последние несколько месяцев все его существо переполняла такая энергия и жизненная сила, что он стал казаться выше и крепче. И еще – столь характерная для него манера безупречно одеваться. Пусть кто-нибудь посмеет сказать, что Рохарио до'Веррада выглядит не лучше всех остальных мужчин своего времени.

Элейна рассмеялась, но в глазах у нее стояли слезы. Она потянулась к нему и обняла, чувствуя, как губы его касаются ее волос. Она ощущала его тело, легкое дыхание, руки, обхватившие плечи. Рохарио рядом с ней, здесь. Ей захотелось оказаться как можно ближе к нему. Старые, незваные воспоминания вогнали ее в краску, она устыдилась того, что происходило между нею и Фелиппо.

И все же… этот стыд не мог встать между ними. Не мог испачкать, погасить то теплое сияние, что соединило ее и Рохарио.

– Прошу прощения, господин. Я должен проводить вас. Если Великий герцог обнаружит вас тут…

Рохарио тяжело вздохнул, все еще не отпуская Элейну, потом, быстро поцеловав в лоб, высвободился из ее рук. Сильно, до боли, сжал ее пальцы.

– Милая, – прошептал он и отошел на несколько шагов. Элейна молча протянула ему свернутый в трубочку рисунок. Рохарио взял его и вышел из комнаты.

– Если я и стану чьей-нибудь женой, Рохарио до'Веррада, – тихо сказала ему вслед Элейна, – так это будешь ты.

Ей понадобилось довольно много времени, чтобы успокоиться, и еще больше, чтобы решиться выйти из Зала Совета. Старые часы с петушком, стоявшие на столе, пробили какой-то час, и петушок захлопал крыльями. В темной комнате уже так стемнело, что почти ничего не было видно. Элейна выскользнула за дверь, стараясь не шуметь, спустилась вниз по лестнице, разбирая путь лишь благодаря недавно зажженным факелам, закрепленным на стенах. Никто ее не заметил. Словно в тумане, Элейна вернулась в ателиерро.

В комнате не было никого, кроме принцессы Аласаис, ее верных слуг и Сарио. Он наносил последние штрихи на изумительный портрет Великого герцога Ренайо. Как всегда, Элейна не могла не восхититься умело продуманной композицией: Ренайо стоял на подстриженной лужайке, под персиковым деревом, держа в руке цветы льна. Как странно. Элейна помимо воли вдруг вспомнила уроки бабушки Лейлы. Лен означает Судьбу. Трава – Покорность.

Покорность!

Она мгновенно похолодела.

Какие идиотские мысли лезут в голову! Семейство Грихальва действует заодно с до'Веррада. В кабинете Великого герцога висит портрет Верховного иллюстратора, чтобы он мог… Эйха! Элейна не знала точно, что он может сделать. Но никто не мешал ей строить догадки. Нет, все это глупые фантазии. Предательство матери отравило ее, заставило думать плохо и об остальных людях. Сарио дает ей все, о чем она с такой одержимостью мечтала всю жизнь.

Все, кроме Рохарио, конечно. Но стоит ей вернуться в Палассо Грихальва, и она снова станет пленницей. Элейна покачала головой, пытаясь избавиться от злополучных мыслей. Все дело в потрясении, которое она пережила, узнав о смерти Андрее. И только. Аласаис сидела все так же неподвижно, вышивала при свете ламп.

Наконец Элейна с трудом сделала шаг, потом еще один, подошла к иллюстратору.

– Мастер Сарио, – она сглотнула, – я только что получила известие из Палассо Грихальва. Верховный иллюстратор Андрее умер.

– Да, – ответил Сарио. – Я хочу, чтобы завтра ты нашла перечень картин, имеющихся в Галиерре. Ты должна выяснить, сохранились ли там – и какие именно – произведения Риобаро Грихальвы, Дионисо, Арриано, Этторо, Домаоса – нет, нет, не Домаоса, – Оакино, Гуильбарро, Мартайна, Сандора, Игнаддио, Веррейо, Матейо, Тимиррина, Ренсио… Эйха! Ренсио! Какой осел! Те, что находятся в хранилище, нужно будет оттуда забрать.

Элейна была изумлена тем, как спокойно Сарио отнесся к потрясающей новости, которую она ему сообщила.

– Только их работы? Есть еще много других, Сарио…

– Сарио! Конечно же, Сарио! Да, я забыл о Тасиони и Адальберто. И Бенедетто. Он обладал поразительным даром видеть цвета. Начни с этих. Удели их работам особое внимание. Я говорил тебе, какое восхищение вызвала во мне твоя работа “Битва на Рио Сангва”? Достойное произведение. Мне эта картина нравится больше, чем та, что принадлежит кисти Бартойина.

"Произведение!” Элейна была так потрясена, что воскликнула:

– Правда?

Сарио даже оторвался от своего занятия.

– Матра эй Фильхо! Я бы не стал этого говорить, если б так не думал! Посмотри сюда… Видишь, как последние мазки, которые ты наносишь на картину, создают нужное впечатление.

Элейне безумно нравился портрет Ренайо. Научиться так рисовать! Наверняка есть какое-то другое, совсем невинное, объяснение замеченным ею символам. Сарио не имел в виду ничего плохого.

– Наступит день, и ты научишься рисовать так же хорошо, если будешь работать. Ты будешь работать?

Сарио пристально посмотрел на Элейну. Его переполняла жизненная сила, а талант был сродни пламени, Луса до'Орро, озаряющей все вокруг. Рядом с ним нет места мраку, все сияет ослепительным светом.

– А разве у меня есть выбор? Он удовлетворенно кивнул.

– В таком случае до утра.

Элейна встала очень рано и сразу отправилась в Галиерру, но помощник кураторрио, дежуривший в тот день, смог предложить ей лишь смехотворный по своему объему путеводитель. Она старательно пометила все картины иллюстраторов, которых упоминал Сарио, а затем терпеливо искала их на стенах. Это заняло у нее все утро.

– Здесь обязательно должно быть хранилище.

– Естественно, у нас есть хранилище, – подтвердил помощник кураторрио, которого Элейна почему-то сильно раздражала.

Он открыл дверь на огромный пыльный чердак, заставленный прикрытыми какими-то тряпками картинами и ящиками. Элейна наклонилась и открыла одну из картин. На нее смотрела девочка с печальными глазами, одетая в старомодное платье.

– Матра эй Фильхо! Мне понадобится не одна неделя, чтобы все тут разобрать, даже если и удастся понять, какая из них кому принадлежит… Маэссо, неужели у вас нет полной описи? Не могу поверить, что картины просто-напросто убирают сюда и нигде не остается никаких заметок.

– При мне никто ничего подобного не делал, – ответил помощник кураторрио. – У меня есть свои, вполне определенные обязанности. Простите, но я должен их выполнять. – Не сказав больше ни слова, он вышел.

Элейна выпрямилась, отряхнула юбку, раскрыла ставни и впустила на чердак лучи солнца, в которых тут же заклубились крошечные пылинки. После этого она принялась методично снимать тряпки с картин, доставать их из ящиков.

Как-то так получилось, что эта однообразная работа захватила ее. С полотен на нее взирали лица давно умерших людей, одни с радостью или грустью, другие равнодушно, словно им вовсе не хотелось позировать для портрета и они мечтали оказаться совсем в другом месте. Эйха! Они и в самом деле сейчас находятся в другом месте, в своих могилах. Элейна видела то тут, то там собственных предков, мужчин в пышных воротниках, женщин в вызывающе открытых платьях, оливковая кожа, типичные носы, серые глаза – эти черты до сих пор отличают Грихальва: Верховных иллюстраторов, знаменитых живописцев, обожаемых любовниц.

Старые “Договоры”, “Помолвки”, “Деяния”, “Смерти”; изредка встречались “Разводы”, окаймленные черной рамкой. Матра! Кто эта потрясающая красавица с хлыстом в одной руке и букетом белых маков – в другой. “Мое проклятие”. Элейна поискала надпись внизу портрета. Бенекитта до'Веррада? Еще одно незнакомое имя. Она отложила картину в сторону.

Ее юбка и волосы были в пыли, но она не обращала на это внимания. Через некоторое время Элейна сообразила, что начало темнеть. Вдруг дорогу ей преградил огромный комод с неглубокими широкими ящиками. Она потянула за ручку, и тут же вперед скользнула плоская доска.

Эскизы! Элейна чихнула. Наброски “Договоров”, портреты. В одном из ящиков она обнаружила зарисовку – видимо, к картине, которая должна была запечатлеть торжественный момент, когда первый Ренайо стал Великим герцогом и основал Тайра-Вирте. Внизу стояла довольно необычной формы буква S с многочисленными завитушками и украшениями – произведение неизвестного художника.

Элейна открыла очередной ящик. Эйха! Целая куча карикатур на придворных, некоторые из них весьма грубые! Она чихнула, наглоталась пыли, закашлялась.

У стенки, за ящиком, куда они, по всей вероятности, завалились много лет назад, лежали смятые листки бумаги. Элейна развернула их, и они захрустели у нее в руках. Слишком мелкие буквы прочитать при таком освещении было невозможно.

Свеча почти догорела, Элейна взяла ее и выбралась наружу. В коридоре на стенах уже горели лампы. Выяснилось, что она нашла старую опись имеющихся в Галиерре картин. В самом конце стояла дата, когда она была составлена: “По приказу Тасита Грихальвы, в году 1216”. Ровно сто лет назад.

Подумать только! Прижав к груди драгоценный документ, Элейна поспешила в Галиерру, уже закрытую, но не запертую на ключ. Внутри никого не было, царил мрак. В желудке у нее заурчало. Матра! Она же не ела целый день! Однако любопытство победило голод.

Элейна зажгла лампу и поставила ее на стол кураторрио. Опись была разделена на две части: “Для выставки в Галиерре” и “Для хранения”.

В самом верху списка картин, предназначенных для хранения, она прочитала: “Первая Любовница”, портрет Сааведры Грихальва, выполненный Сарио Грихальвой”. Дальше шло краткое описание: “Портрет в полный рост. Сааведра Грихальва стоит у стола в своей комнате. Ночь. На ней платье из пепельно-розового бархата. На шее тяжелое ожерелье из жемчуга, мелкие жемчужины украшают платье. На столе лежит раскрытая книга. Одна рука Сааведры касается стола, другая указывает на первую строку текста”.

Элейна поднялась, сжимая в руках опись. Взяла лампу за раскрашенное керамическое основание и пошла – медленно, ей совсем не хотелось побыстрее добраться до другого конца Галиерры. Вокруг царила мертвая тишина.

"Первая Любовница” висела на своем месте. Такая прекрасная, что на нее было немного страшно смотреть, потому что кроме всего прочего она казалась невыносимо печальной. Сааведра исчезла навсегда, ведь все в жизни рано или поздно уходит. Только вот благодаря гению Сарио Грихальвы память о Первой Любовнице будет жить вечно.

Впрочем, взгляд Элейны лишь на мгновение задержался на лице и глазах Сааведры. Дрожа от ужаса, она, словно первый раз в жизни, стала рассматривать картину.

Сааведра не стояла у стола. И в комнате была не ночь. Судя по отсутствию теней и свету за сводчатыми окнами, уже наступил полдень. Лампа погашена. На подоконнике – свеча, толстая, почти догоревшая. На столе и в самом деле лежит книга, только она закрыта, точно ее последняя страница прочитана, а сама книга отодвинута в сторону.

Сааведра стоит у окованной железом двери, левая рука на щеколде, голова повернута к зеркалу. Либо в описание картины вкралась ошибка, либо кто-то не правильно ее скопировал.

Где-то в противоположном конце Галиерры открылась дверь, и Элейна подпрыгнула на месте. Не задумываясь над тем, зачем она это делает, погасила лампу и укрылась за большим, тяжелым занавесом в дальнем углу. К тому месту, где она пряталась, не спеша приближались двое… Темная, погрузившаяся в ночную тишину Галиерра вдруг превратилась в хранилище страхов Даже тусклый свет казался пугающим.

– Вы должны действовать, ваша светлость, – тихо, но совершенно отчетливо промолвил Сарио, и его голос эхом разнесся по пустой Галиерре. Такой спокойный. Такой уверенный в себе. Такой сильный. – Вы же знаете, что до'Веррада не могут обходиться без Верховного иллюстратора Шаги приблизились. Элейне почудилось, будто сердце у нее стучит слишком громко и они вот-вот догадаются, что она здесь. Но они остановились у портрета Сааведры Грихальва, и тени, отбрасываемые лампой Сарио, заметались по стенам, укрыли картину, словно покрывалом.

– Новость про Андрее… так меня потрясла! Вы уверены, что это правда?

– К сожалению, да.

– Но вы так молоды. Вы утверждаете, что остальные не будут возражать?

– Решение принимаете вы, ваша светлость. Если вы представите меня Вьехос Фратос в качестве вашего нового Верховного иллюстратора…

Элейне чудом удалось сдержаться и не вскрикнуть от изумления. Она боялась даже пошевелиться.

– Я вас не знаю…

Разве это тот самый человек, который вышвырнул Рохарио из своего Палассо? Его голос звучал так неуверенно. А ведь Великий герцог никогда ни в чем не сомневается.

– Вы можете мне доверять, ваша светлость. Если я нарушу наш кодекс чести, у моих родственников есть способ меня наказать.

– Эйха! Конечно. Немножко жестоко, если подумать…

– Зато необходимо, когда власть, дарованная нам Матрой эй Фильхо, попадает в руки человека, лишенного совести.

– Да, пожалуй. Вы совершенно правы. Вы зайдете ко мне утром, Верховный иллюстратор Сарио?

– Почту за честь, ваша светлость. Я буду служить вам так же верно, как мой тезка служил Алехандро до'Веррада. – Его тень поклонилась Великому герцогу, соскользнула с фигуры Сааведры.

Тень Ренайо сделала какой-то странный жест рукой. Элейна не поняла, что он означал. А потом он ушел. Его шаги постепенно стихли в другом конце Галиерры.

У Элейны защекотало в носу, и ей захотелось чихнуть. Сарио неподвижно стоял на месте. Элейна знала, что долго ей не продержаться.

Сарио сделал несколько шагов вперед, так что теперь она его видела, поднял лампу и подошел поближе к портрету Сааведры. Приложил сложенные пальцы к губам и, потянувшись вперед, коснулся ими губ Сааведры.

– Любимая моя. Скоро ты будешь возвращена к той жизни, которую заслужила. Но ты должна набраться терпения, Ведра. Должна помнить: я знаю, как для тебя лучше.

Он долго стоял перед портретом, смотрел на прекрасное лицо.

Элейна замерла, листки описи жгли ей руки, но она знала, что стоит хоть чуть-чуть пошевелиться, и шуршание старой бумаги выдаст ее присутствие.

Сарио покачал головой, словно отвечая на безмолвный вопрос.

– Еще не пришло время освободить тебя, любимая, – снова обратился он к картине.

Потом – благодарение всем святым! – медленно пошел прочь, тихо ступая по ковру, устилавшему пол. Элейна не двинулась с места, пока не услышала, как в дальнем конце Галиерры закрылась дверь.

Сарио Грихальва сошел с ума.

А Великий герцог только что назначил его Верховным иллюстратором.

Элейна выскользнула из-за портьеры и посмотрела на “Первую Любовницу”: Сааведра Грихальва казалась живой, возникало ощущение, что вот сейчас она сделает шаг и выйдет из картины – такая, какой была триста лет назад.

– Каким же могуществом обладают иллюстраторы Грихальва? – прошептала Элейна, поймав взгляд Сааведры, отраженный в зеркале. С каким поразительным искусством удалось Сарио в самых мельчайших подробностях передать на полотне это лицо, его потрясающую красоту, гнев, страстность изображенной на портрете женщины.

«Достаточным могуществом, чтобы поступить со мной вот так! Кто ты, сестра моя? Я уже видела тебя. Ты мне поможешь? Ты понимаешь, что сделали со мной и моим ребенком?»

Невозможно. Этого не может быть.

А если может? Если Сааведра Грихальва не умерла и не сбежала? Если Сарио Грихальва пленил ее, заключив в портрет? Но почему он совершил такое ужасное преступление?

И как может Сарио Грихальва – нынешний Сарио – знать о том, что произошло триста лет назад?