4

Неопытный глаз не определит, где кончает править пустыня и начинаются владения ее старшей, беспощадной сестры. Но для таких как я, тридцать с лишним лет бродивших по пескам, граница между пустыней и Пенджей ясна как день и сразу бросается в глаза.

Дел остановила свою лошадь рядом с моей, осмотрелась и удивленно взглянула на меня. Косу она перекинула через левое плечо и ее конец лежал на красном шелке, покрывавшем высокую грудь. Нос Дел порозовел от солнца и я знал, что если она срочно не накинет капюшон, очень скоро такой же оттенок приобретет все ее лицо.

Мой капюшон был на голове, хотя я мог обойтись и без этого. Дел напряженно проследила за моим взглядом. Я кивнул.

– Здесь, моя баска с Севера, начинается Пенджа.

Она осмотрела пространство. Горизонт скрывался за рядами грязно-коричневых дюн. Казалось, что даже из неба солнце высосало все цвета. Над нами возвышался огромный купол из бледного топаза и лишь у края появлялся серо-голубой ободок. К югу, западу и востоку не было ничего, мили и мили пустоты. Аиды, наверное, такие же.

Дел обернулась. К северу тоже было жарко и пыльно, но чувствовалось, что земля жила и обещала справиться с песком и возродиться. Пенджа тоже обещала – обещала, напевая песню смерти.

Дел не скрыла недоумения.

– Как ты определил? Почему именно здесь?

Я показал на песок под копытами ее лошади.

– Посмотри. Видишь разницу?

– Песок как песок.

Но прежде чем я успел сделать ей выговор за такое бездумное заявление, она соскочила с пыльного серого мерина, наклонилась и набрала полную ладонь песка.

Дел пропускала песок между пальцами пока ладонь не опустела. На ней осталось лишь несколько крупинок полупрозрачных серебряных кристаллов. В них и заключался губительный секрет Пенджи: кристаллы ловили и задерживали солнечное тепло, усиливали его, отражали, тысячекратно увеличивая яркость и температуру, так что все, кроме песка, сгорало.

Дел медленно сжала пальцы.

– Теперь я поняла, – она поднялась и осмотрела бесконечную Пенджу. – Сколько миль?

– Кто знает? Пенджа как дикий зверь, баска, для нее нет преград. Ее не огородить забором, у нее нет границ. Она идет куда захочет вместе с ветром, она свободнее любого кочевника, – я пожал плечами. – Сегодня она может быть в милях от поселения, а через пару дней поглотить в нем все, до последней козы и ребенка. Поэтому без проводника нельзя. Если ты раньше не пересекала Пенджу, ты не знаешь меток, не знаешь, где искать колодцы, – я махнул рукой на Юг. – Там, баска, правит смерть, – она плотно сжала губы и я добавил: – Баска, я не пытаюсь запугать тебя. Я не преувеличиваю. В Пендже не бывает излишних мер предосторожности.

– Но ее МОЖНО пересечь, – она посмотрела на меня, стряхнула кристаллы и вытерла ладонь о бурнус. – Ты же переходил ее.

– Переходил, – согласился я, – но прежде чем пересечь неотмеченную границу и шагнуть на серебряный песок, ты должна понять, что будет ждать тебя там.

Маленький мерин ткнулся ей в бок носом, требуя внимания. Дел положила одну руку ему на лоб, а другую под широкую морду и начала нежно поглаживать твердые мускулы. Но ее взгляд и внимание были прикованы ко мне.

– Тогда скажи, что там будет меня ждать.

Она не испугалась. Сначала я подумал, что она притворялась, чтобы я не принял ее за слабую, глупую женщину, которая пытается играть в мужчину, но потом понял, что ошибся. Она действительно была сильной. И что более важно, она готова была выслушать меня.

Жеребец фыркнул, сдувая пыль с ноздрей. В неподвижном тяжелом воздухе я услышал, как зазвенели трензельные кольца, тяжелые кисточки застучали по медным украшениям уздечки. Насекомое с низким жужжанием опустилось на ухо гнедому. Жеребец раздраженно тряхнул головой, отгоняя паразита, и затанцевал на песке. От этого поднялись облака пыли и он снова фыркнул. В пустыне все идет по кругу. Колесо, бесконечно вращающееся в изменчивой постоянности окружающего мира.

– Во-первых, миражи, – начал я, – губительные миражи. Ты думаешь, что видишь оазис, а когда подъезжаешь к нему, он превращается в песок и небо и расплывается в воздухе. Если хотя бы раз поверить в такой мираж, можно уйти слишком далеко от настоящего оазиса, настоящего колодца. И тогда верная смерть.

Она ждала продолжения молча, почесывая морду серому мерину.

– Может начаться самум, – рассказывал я, – сирокко. Это что-то вроде песчаных бурь, а песчаные бури Пенджи будут вопить, визжать и стонать пока не сдерут плоть с костей человека. Есть еще кумфы. И песчаные тигры.

– Но с песчаным тигром можно справиться, – она сказала это резко. Так резко, что я нахмурился, пытаясь понять, серьезно она говорила или просто подшутила над моим именем и моей репутацией.

– Можно столкнуться с борджуни, – продолжил я. – Это воры и они ненамного лучше падальщиков пустыни. Нападают на неосторожных путников и караваны, крадут все, снимают с человека последний бурнус, а потом убивают.

– Это все? – спросила она, когда я замолчал.

Я вздохнул – ну, если ей и этого мало…

– Всегда есть шанс столкнуться с кочевыми племенами. Кое-кто из них дружелюбен, как Салсет и Талариан, но большинство, вроде Ханджи и Вашни, воинственные племена, приносящие человеческие жертвы. Отличаются только ритуалами, – я сделал паузу. – Вашни увлекаются вивисекцией, Ханджи – каннибалы.

Она подумала и снова кивнула.

– Что еще?

– Тебе этого недостаточно?

– Достаточно, – тихо сказала она, – может быть более, чем достаточно. Но мне кажется, что ты кое-что от меня скрываешь.

– А что еще ты хочешь от меня услышать? – раздраженно спросил я. – Или ты думаешь, что я не знаю, как тебя развлечь и рассказываю сказки?

– Нет, – она прижала ладонь ко лбу, прикрывая глаза, и посмотрела на юг, сквозь сверкающие пески. – Ты не сказал ни слова о колдовстве.

Я опешил и разъяренно уставился на нее. Потом фыркнул.

– Меня интересует только магия, заключенная в круге.

Под пылающим солнцем ярко-красная ткань выгорала на глазах, а золотые кисточки ослепительно сияли.

– Танцор меча, – мягко сказала она, – будет лучше, если ты перестанешь принижать то, что скрывает великую силу.

Я выругался.

– Аиды, баска, ты говоришь как шукар, он тоже пытался заставить людей поверить, что он вместилище тайн и магии. Слушай, я не скажу, что магии нет, потому что она есть. Но магией называют разные вещи, и сколько раз за свою жизнь я видел как прикрываясь этим словом обманывали дураков, отбирая у них деньги и воду. Это жульничество, баска, и таких мошенников можно разоблачить.

Она долго пристально смотрела мне в лицо, словно взвешивая что-то, потом неохотно кивнула.

– Скептик, – отметила она. – Может даже дурак. Но знаешь… это твое дело. Я не священник, чтобы пытаться обратить тебя в свою веру, – Дел повернулась и пошла вперед.

Не задумываясь, я шагнул в сторону, чтобы ее пропустить, и схватил свободно повисший повод мерина. Серый уже собрался идти за ней.

– В аиды, куда ты отправилась?

Она остановилась. Застыла на неотмеченной границе. Ничего мне не ответила. Она просто вытащила свой сияющий меч и вонзила его в песок, словно пригвождая к земле человека, а потом отпустила рукоять. Меч возвышался над песками, руны на лезвии радужно переливались. Она села перед ним, скрестила ноги и закрыла глаза. Руки безвольно опустились на колени.

Лицо опалял зной. Когда едешь, можно забыть о жаре и сконцентрироваться на движении. Но сидя на лошади, застывшей посреди раскаленных песков, зная, что слезть придется еще не скоро, я чувствовал только зной… и удивлялся, наблюдая за странным поведением женщины.

Глаза закрыты. Голова опущена. Тишина. Фигурка, закутанная в малиновый шелк, ноги скрещены на песке. Перед ней Северный меч из неизвестной стали, рукоять сияла в плывущем воздухе.

Я чувствовал, как по лицу стекали капли пота. Лоб, живот, руки, все было влажным. Шелковая ткань бурнуса намокла и прилипала к коже. Острый запах бил в ноздри.

Я пригляделся к мечу. Мне казалось, что под тонкой пленкой металла двигались тени и это уже относилось к области магии, той могущественной магии, которой владели единицы. Я моргнул, и видение тут же пропало.

Нет, магия существовала только в круге танцора меча.

Дел легко вскочила и вытащила меч из песка. Клинок скрылся в ножнах за левым плечом, а Дел подошла к серому и перекинула повод на шею мерина.

Я не удержался и мрачно спросил:

– Ну и что это было?

Она быстро вскочила в седло.

– Я просила разрешения продолжить мое дело. Так принято на Севере, готовясь к опасному путешествию.

– Просила у кого? – не понял я. – У меча?

– У богов, – серьезно ответила она. – Но может, если ты не веришь в магию, ты не веришь и в богов?

Я улыбнулся.

– Точное попадание, баска. Ладно, если боги… или меч… дали тебе разрешение, поехали дальше, – я показал рукой. – На Юг, баска. Все время на Юг.

Выносить Южное солнце тяжело всем. Оно висит над тобой на выжженном небе как зловещий бог аид и смотрит вниз единственным круглым глазом. Бурнус хорошо защищает кожу, но не спасает от жары. Шелк, нагреваясь, сам задерживает тепло, и если ткань не лежит складками, а прикасается к телу, обжигает как раскаленный металл.

Через некоторое время глаза начинают болеть, устают щуриться от безжалостного сияния, а если закрыть их, видно было яркое красное солнце, просвечивающее сквозь веки. Пески Пенджи сверкают ослепительно. Сначала янтарно-красные переливы дюн, покрытых коркой драгоценных кристаллов, притягивают и очаровывают, но с каждой проходящей минутой кристаллы сияют все ярче, и блеск начинает резать глаза.

А вокруг стоит давящая тишина, которую нарушает только шелест песка под копытами лошадей и случайный скрип кожаного седла на чепраке.

Сотни лет Южные лошади выводились в расчете на зной и слепящее солнце. Длинные челки предохраняли их глаза от света и частично изолировали тепло. Шерсть у них редкая, а шкуры скользкие как шелк. Сколько раз я мечтал о том, чтобы человек был приспособлен к жизни в песках так же как пустынная лошадка… и был бы таким же нетребовательным.

Воздух плывет. Вы смотрите вперед и видите ровный горизонт, ровное небо, ровный цвет. Вы чувствуете как из вас пьют жизнь, высасывая влагу из кожи до тех пор, пока вы не поймете, что превратились в сухую оболочку, готовую рассыпаться на миллион частей при первом же порыве ветра. Но ветер не подует, и молитесь, чтобы его не было, потому что ветер – это начало самума, это летящий песок, острый как зубы кумфы, который въедается в вашу плоть.

Я посмотрел на Дел, вспомнил свежесть ее бледной кожи и понял, что не хочу видеть как она обгорит, потрескается и покроется рубцами.

Мы пили мало, но вода из фляг исчезала на удивление быстро. Даже если воду расходовать аккуратно, через некоторое время, к своему ужасу, понимаешь, как мало ее осталось. Знание того, что она здесь, под рукой, и можно сделать глоток, терзает сильнее чем жажда. Пока вода у вас есть, ваша рука тянется к ней. Это проверка на силу воли, и множество сильных на вид людей ее не выдерживали. Дел выдержала. Но воды оставалось все меньше.

– Почти добрались до колодца, – нарушил я тишину. – Впереди.

Она вздрогнула от неожиданности и подняла голову.

– Где?

Я показал.

– Видишь темную линию? Это насыпь из камней вокруг колодца. Вода не лучшая, чуть солоноватая… но мокрая. Сойдет.

– У меня еще осталось во флягах.

– У меня тоже. Но здесь просто так мимо воды не проходят. В Пендже ничего лишнего не бывает. Даже если фляги полны, остановись. Иногда жизнь зависит от одного купания, – я помолчал. – Как твой нос?

Она потрогала его и страдальчески сморщилась.

– Болит.

– Если найдем алла, местное растение, я сделаю мазь. Она снимет боль и нос больше не будет обгорать, – я усмехнулся. – И не отказывайся, баска. Твоя нежная Северная кожа не создана для солнца Пенджи.

Она сжала губы.

– А твоя создана.

Я рассмеялся.

– Я жесткий как мясо старой кумфы, помнишь? Пенджа мой дом, Дел… как и любое другое место, – я посмотрел на горящие пески. – Если у танцора меча вообще может быть дом.

Не знаю, зачем я это сказал. Тем более ей. Иногда женщины используют вырвавшиеся из глубины души фразы как оружие. Мечей у них нет, и они наносят раны словами.

Но у Дел меч был, и мне показалось, что она не должна легко бросать слова.

– Есть, – тихо сказала она. – Есть дом. Дом танцора в круге.

Я резко взглянул на нее.

– Что можешь ТЫ знать о круге, баска?

Дел задумчиво улыбнулась.

– А ты думаешь, я ношу меч в надежде запугать его видом?

Ну, это у нее получалось. Даже если она не знала, как его держать.

– Запугать им Муна тебе удалось, – неохотно признал я, – значит кое-что ты умеешь. Но в круге? – я покачал головой. – Баска, вряд ли ты понимаешь, что такое круг.

Она не перестала улыбаться, но больше не сказала ни слова.

Гнедой осторожно выбирал дорогу между темных, горячих камней. После шелеста песка странно было снова слышать удары копыт о гранит. Серый Дел уже не отставал от моего жеребца, хотя гнедой шел значительно быстрее чем днем. Лошади почувствовали воду.

Я соскочил на землю бросил повод, зная, что от воды жеребец не удерет. Дел спрыгнула с серого и молча наблюдала за моими поисками.

То, что я искал, нашлось в стороне, в куче камней – это была железная ручка. За многие годы она погнулась и проржавела, но мне удалось просунуть под нее ладонь и крепко ухватиться. Я стиснул зубы и рванул, застонав от усилия. Тяжелая крышка колодца сдвинулась.

Дел нетерпеливо подошла ко мне, потянув за собой сопротивлявшегося серого – вот что заставило меня насторожиться. А потом серый отказался пить. Дел уговаривала его, нежно шептала что-то на Северном, а ничего не добившись, растерянно посмотрела на меня. Я зачерпнул воды, понюхал ее, коснулся кончиком языка мокрой ладони и тут же сплюнул.

– Отравлена.

– Но… – Дел замолчала. Добавить было нечего.

Я поставил крышку на место и в одной из сумок нашел кусок угля. Дел молча смотрела как я рисовал на металле черное Х. Наверняка вскоре поверхность покроется песком и метка затеряется, но я сделал все, что было в моих силах, чтобы предупредить других путешественников. Многие добирались до колодцев из последних сил, и я помнил случаи, когда люди пили отравленную воду даже зная, что она отравлена. Вид воды сводил их с ума и они не могли остановиться. Я помнил их мучительные, страшные смерти.

Я взял одну из фляг, плеснул воды в ладонь и поднес к морде гнедого. Этого хватило ему лишь на то, чтобы смочить горло. Глядя на меня, и Дел налила из своей фляги серому. Всю дорогу от хиорта Осмуна мы ехали спокойно, не подгоняя лошадей, и они были еще свежими. Теперь им предстояло долго нести нас на себе, прежде чем на горизонте появится следующий колодец.

Дел отдала серому все, что оставалось в ее флягах. Я проверил свои – в одной еще плескалась вода.

– Глотни.

– Я не хочу.

– Ты зря упрямишься, – я улыбнулся ей. – Это тебя не унизит. Я предлагаю тебе воду не из-за того, что ты женщина. Просто ты с Севера, ты не так приспособлена к Югу, как я, – я подождал, а она плотнее сжала губы.

– Выпей, баска.

Дел выпила, и я сразу заметил, что она снова ожила. Я не услышал от нее ни одной жалобы, она даже не спросила сколько ехать до следующего колодца. Я уважал сильных духом людей, тем более если таким человеком оказалась женщина.

Она вернула мне флягу.

– Ты?

Я собирался сказать ей, что привык к жаре и могу проехать еще пару миль без воды, но прикусил язык. Такого она не заслужила. Я сделал пару глотков и снова привесил флягу к седлу.

Уже привычно я показал на Юг.

– Я знаю один оазис. Воды до него хватит. Там наполним фляги и поедем вперед до следующего колодца. Если он тоже отравлен, вернемся.

– Вернемся? – она повернула голову и посмотрела на меня. – Ты хочешь сказать, не поедем в Джулу?

– Именно это я и хотел сказать.

Она мотнула головой.

– Я не поверну.

– Придется, – спокойно сказал я. – Если ты поедешь в Джулу, не зная точно, где искать воду, навсегда останешься в Пендже, – я кивнул. – Я провожу тебя до оазиса, баска. Там решим.

– ТЫ ничего не решаешь, – отрезала она.

– Дел…

– Я не могу повернуть. Неужели ты не понимаешь? Я должна найти брата.

Я вздохнул и заговорил, стараясь скрыть раздражение.

– Баска, если ты пойдешь в пустыню без воды, через сутки отправишься в другой мир к своей семье и брату уже не поможешь.

Выбившиеся пряди волос падали ей на лицо, нос и щеки покраснели, а в ярко-голубых глазах светилось упрямство. Она уставилась на меня, и я понял, как чувствует себя лошадь на базаре, когда придирчивый покупатель проверяет ее ход, ноги, сердце. Это был взгляд танцора меча, выискивавшего брешь в обороне противника, чтобы через секунду поразить его насмерть.

Я заметил, как напряглись мышцы на ее лице.

– У тебя нет семьи, иначе бы… Тебе не нужно ни о ком беспокоиться.

Спорить она не собиралась. В каждом слове Дел была уверена.

– Да, семьи у меня нет, – согласился я, стараясь ничего не выдать.

По ее тону я понял, как она меня в этот миг презирала. Сами слова не были оскорбительными, но голос звенел от отвращения.

– Может быть если бы у тебя была семья, ты бы понял меня, – резко бросила она. Помолчав, Дел отвернулась, вскочила в седло и разобрала повод. – Не суди… не обесценивай… то, чего не можешь понять, Песчаный Тигр. Танцору меча следовало бы знать такие вещи.

Я быстро схватил повод ее мерина и серый застыл.

– Баска, поверь, я все понимаю и не обесцениваю то, что ты делаешь, – таких слов от меня ни одна женщина не слышала, – но я знаю, что если женщина под влиянием эмоций начинает делать глупости, лучше ей довериться опытному мужчине.

– А стоит ли? – уточнила она. Пальцы вцепились в повод. Я уже готов был выслушать грязную Северную ругань, но Дел промолчала. Она молчала достаточно для того, чтобы успокоиться и подумать, а потом тихо вздохнула.

– У нас на Севере родственные связи очень важны. Они придают родственникам силу, мощь и будущее, как рождение ребенка дает будущее мужчине и женщине. И всем очень тяжело, когда хотя бы одна жизнь теряется

– мальчика или девочки, младенца или старика – потому что связь разрывается. Каждая жизнь для нас драгоценна и мы скорбим, но проходит время и мы приветствуем рождение и новый человек заменяет умершего, появляется новая жизнь, – соскучившийся мерин затряс головой и пряжки уздечки зазвенели. Не отвлекаясь, Дел успокоила его, похлопав ладонью по шее. – Вся мои родные были убиты, Тигр. Выжили только брат и я. Но Джамайла увезли. Я – дочь Севера, член своей семьи и сделаю все, чтобы вернуть брата домой, – она смотрела на меня решительно, и такая же твердость была в ее голосе, хотя говорила она спокойно. – Я поеду вперед несмотря ни на что.

Я взглянул на нее, восхитившую меня своей гордостью и женственностью. Но дело было не только в женственности. В ней была такая сила воли, такое стремление достичь своей цели…

– Тогда поехали, – отрезал я. – Мы здесь без толку паримся и теряем время.

Дел слабо улыбнулась и больше эту тему не затрагивала.

Ну что ж, немного повздорили. Маленькая стычка еще не война.

5

– Смотри! – закричала Дел. – Деревья!

Я проследил взглядом за ее вытянутой рукой и действительно увидел деревья – высокие тонкие пальмы со свисающими выгоревшими листьями и заостренными, светло-коричневыми стволами.

– Вода, – удовлетворенно сказал я. – Видишь, листья зеленые и сильные. Если они коричневые и пожухшие, значит воды нет.

– А ты сомневался? – растерялась она. – Ты привез меня сюда зная, что воды может не быть?

Она не злилась, просто очень удивилась. Я не улыбнулся.

– В Пендже никогда не знаешь, где найдешь воду, а где нет. И… Да, я привез тебя сюда зная, что воды может не быть, потому что ты очень старалась произвести на меня впечатление, что тебя не волнует ничего, кроме поисков брата, и тебе это удалось.

Дел кивнула.

– Ты думаешь, я дура. Глуповатая, неразумная женщина, – это был не вызов. Она констатировала факт.

– Тебя так волнует, что я о тебе думаю?

– Нет, – тут же улыбнулась она, – так же как вряд ли тебя волнует, что я думаю о Песчаном Тигре.

Она обогнала меня и поскакала к оазису.

На этот раз вода оказалась чистой и сладкой. Мы попробовали ее сами, потом напоили лошадей и наполнили фляги. Дел не скрывала удивления, что в Пендже можно найти такое сокровище: деревья предлагали спасительную тень, под ними росла трава – холмики бледной зелени соединенные длинными тонкими отростками. Песок здесь был таким же как в пустыне, но вместо тепла хранил прохладу. Всю мою жизнь я не переставал изумляться многообразию Пенджи. Что это был за странный мир. Он манил, он вытягивал из вас соки и дурачил бесконечными превращениями хамелеона. А потом убивал.

Оазис был большим. Его окружала каменная изгородь, построенная руками человека, чтобы защитить убежище от самумов. Пальмы возвышались над сеткой травы. Растительности было достаточно, чтобы в оазисе могли прожить два небольших племени, а может еще и караван или два одновременно пару недель. Все это время животные могли бы спокойно пастись, не угрожая природе этого уголка. Но задержись они подольше, и оазис мог был уничтожен полностью, а в Пендже нашлось бы немного людей, которые решились бы оставить другого без еды и воды даже ради своих животных. Обычно в подобных местах кочевники устраивали лагерь на неделю или две, а потом шли по пескам к следующему оазису и до прибытия других путешественников природа успевала оправиться. Хотя были случаи, когда оазисы уничтожались полностью бездумными караванщиками.

Колодец на самом деле был не колодцем, а больше напоминал водоем. Из глубокой трещины в земле били ключи, вокруг них много лет назад люди выложили из камней глубокий круглый бассейн футов семь от края до края. Водоем оказался внутри огромного каменного полукруга – какому-то богу вздумалось сложить эту стену на песке. Внутри этого полукольца росла самая густая поросль – жесткая, жилистая трава, в которой не было и намека на сладкий сок горных трав, но набить желудок можно было и ею.

В жаркие сезоны ключи били тонкими струйками и воды в бассейне было настолько мало, что она едва смачивала нижние камни. В такое время я подъезжал к источнику с обнаженным мечом. Мне не раз приходилось сталкиваться с людьми, которые до того боялись лишиться воды, что не допускали вторжения в оазис посторонних. Бывали случаи, когда мне приходилось сражаться за один глоток. Однажды я убил человека, чтобы напоить лошадь.

В это время года ключи наполняли бассейн до краев, вода переливалась через позеленевшие камни, так что Дел и я, расседлав и напоив лошадей, сбросили бурнусы, уселись в тени пальм, прислонившись спинами к кольцу камней, и расслабились, наслаждаясь желанной передышкой. Дел откинула назад голову, подставив лицо солнцу, и закрыла глаза.

– Юг так непохож на Север. Ты правильно сказал… они разные по виду и по характеру, как мужчина и женщина, – она улыбнулась. – Я люблю Север с его снегом, льдом, буранами. Но в Юге есть свое жестокое очарование.

Я ухмыльнулся.

– Большинство людей этого не замечают.

Дел пожала плечами.

– Мой отец учил меня смотреть на все места… и всех людей… открыто и с пониманием, учил хотеть понимать нравы других. Не суди сразу, говорил он, пока не узнаешь, что находится под одеждой или кожей. Даже пол не главное, – в ее голосе прозвучала нотка кислого юмора, – хотя судя по Южным законам, это вам трудно понять. В любом случае, я не притворяюсь, что уже поняла Юг, но он начинает мне нравиться.

Я пришлепнул насекомое, попытавшееся засунуть свой хоботок под кожу моего бедра. Я был почти обнажен, на мне осталась только набедренная повязка, которую носили большинство танцоров мечей – без ощущения физической свободы нельзя войти в круг.

– Мало найдется людей, которые назвали бы Пенджу приятным местом.

Дел мотнула головой и светлая коса скользнула по ее плечу как ящерица, взбиравшаяся на камень.

– Нет, ее не назовешь приятной. Она дика, опасна и зла, как снежные львы в горах Севера. Как и львы, она ходит одна, надеясь на свою уверенность и силу. Снежные львы убивают без сожаления, их не мучает совесть после каждого убийства, – Дел вздохнула. Глаза ее были закрыты, под ними лежали тени от бледно-желтых ресниц. – Жестокость это часть их. Без нее лев не был бы львом.

Хорошее описание Пенджи. Я посмотрел на Дел – голова запрокинута, лицо подставлено солнечным лучам – и удивился, откуда у совсем молодой девушки столько мудрости. Такие знания можно получить лишь прожив долгую жизнь.

А потом, глядя на нее, я уже не думал о мудрости. Я думал только о ней. Я встал, подошел к Дел. Она не открыла глаза. Я наклонился, сгреб ее в охапку, поднес к бассейну и опустил в воду.

Она вынырнула отфыркиваясь, разбрызгивая воду, испуганная и растерянная одновременно. Мокрые пальцы нащупали кромку каменного круга и крепко вцепились в него. Роскошные светлые волосы слиплись от воды.

Я стоял рядом и молчал. Через несколько секунд с ее лица исчезла ярость, а напряженные плечи расслабились. Она вздохнула и закрыла глаза, наслаждаясь водой.

– Вымокни как следует, – посоветовал я. – Тебе нужно напитать кожу влагой, прежде чем двинемся в путь.

Вместо ответа она с головой ушла под воду. Я полюбовался пузырями, а потом повернулся к седлу, чтобы вытащить мясо кумфы из переметной сумы.

Рычание я услышал до того, как увидел зверя. Я даже представить себе не мог, когда он успел выбраться из своего логова в скалах, но он уже припал к песку и траве, обнажив зубы, и нервно бил себя коротким хвостом. Длинные, чуть изогнутые клыки торчали из пасти и касались мощной нижней челюсти. На ромбовидной голове песчаного цвета горели зеленые глаза.

Самец. Молодой и здоровый. Песчаные тигры не вырастают до огромных размеров, им этого не требуется. Песчаный тигр это просто комок ненависти. У них короткие лапы, куцые хвосты и почти незаметные уши. Огромные глаза перед атакой покрываются поволокой, словно разум зверя бродит где-то в иных мирах, но это только иллюзия. Нежный, обезоруживающий взгляд моментально изменяется в секунду прыжка, который приносит жертве смерть. У любого песчаного тигра, независимо от размера, задние лапы и бедра сильнее чем у взрослой тренированной лошади, а их челюсти запросто перекусывают человеческую руку.

Одного взгляда на песчаного тигра мне хватило, чтобы утонуть в воспоминаниях. В голове замелькали образы: другая кошка, другой тигр, приготовившийся вырвать мои внутренности или выгрызть мне горло.

Прошло много, много времени с тех пор, как я видел песчаного тигра. Их осталось мало и это одна из причин, по которой мое имя идеально соответствует моей профессии – песчаного тигра многие считают почти мифическим животным, рожденным древними сказками и легендами. Хотя в нем нет ничего мифического. И не было ничего мифического в звере, застывшем передо мной.

А вот я мог уйти в мифы.

Ножны я бросил на землю около седла, там же остался Разящий. Я проклял собственную глупость. Надо же было настолько увлечься водой, чтобы пренебречь собственной безопасностью. Подобная беззаботность могла закончиться и смертью.

Я застыл, зная, что малейшее движение должно было вызвать немедленную атаку. Тигр прыгнет в любом случае, пошевелюсь я или нет, но провоцировать его не хотелось.