7

– Хм, – прокомментировал я. Я считал, что этого должно было хватить.

– Посмотри, Тигр, – настаивала Дел. – Ты видишь, что ты сделал?

Я пожал плечами.

– Ну и что? Я не хотел, и вряд ли стоит из-за этого поднимать такой шум. И вообще, кому это нужно?

– Очень богатые люди вставляют это в окна.

– Что?

– Это стекло, Тигр.

– Я знаю, что это, – я хмуро осмотрел потрескавшийся круг.

Спиральную воронку песка, находившуюся в центре круга, окаймлял вздутый ободок, похожий на толстый край чашки. От него во всех направлениях расползалась сложная сеть тонких трещин. Круг с поверхностью тонкой и хрупкой, но очень опасной для танцора меча, решившего по глупости ступить на нее босиком (речь не обо мне, я уже починил сандалии).

– Но во всех окнах, которые я видел, – их было не очень много – всего одно, – стекла были большие и ровные. Конечно они тоже хрупкие и через них хуже видно – но кусочки с мой большой палец в окно не вставишь.

– Ты разбил его прошлой ночью, – напомнила она. – Ночь вообще была богата событиями, в их числе было и появление этого стекла.

Я раздраженно переступил с ноги на ногу – мышцы все еще подчинялись неохотно.

– Магией, которую я вызвал.

– Думаешь она откликнулась на твою красоту? – Дел сладко улыбнулась.

Я посмотрел на нее, не скрывая досады.

– Разве мы сейчас не счастливы?

– Счастливы? – бледные брови выгнулись. – ОТНОСИТЕЛЬНО счастливы: а как иначе могут чувствовать себя люди, если по их следам идут убийцы?

Я посмотрел на Север.

– Ну раз уж речь зашла об этом, нам действительно пора двигаться.

– Не хочешь взять кусочек на память?

– Это? Нет. Зачем? Это просто стекло, баска.

Дел пожала плечами, почти защищаясь.

– А в лучах восхода красиво смотрится. Желтый, розовый, серебристый. Сверкает почти как тысяча бриллиантов.

Я ухмыльнулся, отворачиваясь.

– Пошли, Делила. Зря прожигаем день.

Она смотрела мне вслед, пока я шаркал по песку к поджидающему жеребцу.

– У тебя совсем нет воображения.

Я подобрал свисающие поводья.

– Если задуматься, у тебя его тоже нет.

– У меня? – разозлилась Дел и тоже пошла к лошади.

– Аиды, женщина, тебе не приходило в голову, что последние шесть лет твоей жизни тебя интересовали только поиски Аджани? Это одержимость, а она не требует большого воображения. Даже наоборот, человек с воображением так жить не смог бы, – я вставил ногу в стремя и сел в седло. – Я не собираюсь выговаривать тебе за это – ты делала то, что нужно было делать. Но теперь козлиное отродье сдохло, теперь есть мы.

Дел подождала, пока я вынул ногу из стремени, чтобы сесть самой.

– Мы?

– За нами идет толпа людей с полным отсутствием воображения, а ты собираешься терять время, собирая кусочки разбитого стекла?

Дел изобразила улыбку.

– Я подумала, что тебе захочется иметь что-то на память о магии, которую ты вызвал прошлой ночью. Но зря я все это сказала.

Дел вставила ногу в стремя и я наклонился направо, чтобы, пока Дел влезает, седло не съехало. Когда она устроилась за моей спиной, разобравшись с ногами, сумками и перевязью, я повернул жеребца на Юг.

– Это вечная женская проблема. Вы чересчур сентиментальны.

– Одарены воображением, – тихо поправила она, – и множеством других качеств.

– Я за это выпью, – я подобрал повод и сжал колени. – Пошли, старина… нам еще далеко ехать.

Но «далеко» оказалось гораздо дальше, чем ожидалось. И в другом направлении. Но это было потом.

А пока я мог только ругаться.

Было уже за полдень. Солнце не сильно припекало, но и прохладным день назвать было нельзя; прохлада это когда намного холоднее. Пока было что-то среднее, но чем дальше мы будем забираться на Юг, тем жарче будут дни, и от ожидания этого пекла воздух казался теплее, чем был на самом деле.

Солнце согревало песок. Под бурнусом и хитоном пот стекал по моему телу и жег расчесанную за ночь кожу.

Дел стерла капли с верхней губы. Толстая коса, перекинутая через плечо, вяло покачивалась.

– А дома было прохладнее.

Я не потрудился ответить на это глупое, хотя и верное замечание; Дел обычно глупости не говорит, но такое с каждым может случится. Я мог бы напомнить ей, что упомянутый ею «дом» вовсе не был домом для меня, потому что я, как бы там ни было, был Южанином; к тому же этот «дом» и для нее больше не был домом, поскольку ее оттуда изгнали. Все это Дел знала не хуже меня, но об этом не подумала, может потому что ей было жарко, а может потому что она так и не осознала, что пути назад для нее нет.

Сначала я хотел сказать это вслух, но потом передумал и только тихо выругался. Толку от чего было не больше, чем от замечания Дел, но почувствовал я себя лучше.

Ненадолго.

И ненамного.

Я стоял около знака: скрепленная глиной пирамида из девяти пестрых, серо-зеленых камней, грубо обтесанных, чтобы лежали плотнее. На верхнем камне были выбиты стрелы, уходящие от центра в четырех направлениях света, и знакомый благословляющий (или благословенный, в зависимости от полноты ваших фляг) знак воды: грубое изображение слезы, часто изъеденное ветром, песком и временем, но от этого не менее выразительное. Подобные пирамиды усеивали весь Юг, отмечая места, где можно было пополнить запас воды.

В нашем случае знак врал.

– Ну? – спросила Дел.

Я выдохнул с усталостью и отвращением.

– Здесь была Пенджа.

Она немного подождала.

– И что?

– И она засыпала колодец. Видишь, как здесь ровно? Как утрамбован песок? – я провел сандалией по светлой поверхности, пыль взлетела, а на песке не осталось ни следа. – Видишь как плотно лежит? Самум пронесся уже давно, песок успел отвердеть… а значит не стоит и пытаться раскопать воду, – я помолчал. – Даже если бы нам было чем копать.

– Но… – Дел махнула рукой, – в десяти шагах отсюда земля, трава, растения. Если попробовать там?

– Это КОЛОДЕЦ, баска, а не подземное течение. Колодец это дырка в земле, – я выразительно ткнул пальцем. – Прямо вниз, как клинок меча… и больше ничего. Здесь не может быть воды.

– Тогда откуда здесь вообще колодец?

– Танзирам и караванщикам пришлось приказать выкопать их на торговых путях. Колодцев много, но многие уже высохли. Просто нужно знать, где какие.

Дел задумчиво кивнула.

– Но мы не так далеко зашли на Юг, чтобы столкнуться с Пенджей. Еще рано, – она нахмурилась. – Или нет?

– Обычно я бы сказал рано; Пенджа должна быть в нескольких днях пути в ту сторону, – я махнул рукой вперед. – Но Пенджа есть Пенджа. Она идет куда захочет и законов для нее нет, – я равнодушно пожал плечами. – Пустыня непредсказуема, в ней все меняется в зависимости от погоды. И границы все время передвигаются.

Дел внимательно посмотрела на уплотнившийся песок, полный сверкающих кристаллов Пенджи.

– Значит нужно идти дальше.

Я кивнул.

– Придется. Пока у нас нет проблем… до вечера воды хватит, но к утру ее нужно достать. Дай подумать… – мысленно я представил карту, с которой не расставался много лет. Если не изучить знаки, не запомнить расположение колодцев и оазисов, легко можно погибнуть.

И даже изучив их, все равно можно погибнуть.

– Ну? – наконец не выдержала она.

Я прищурился на восток.

– Туда ближе всего. Если он все еще там. Всякое бывает… но делать нечего, надо идти и надеяться на лучшее.

Дел, сидя на спине жеребца, взвесила фляги. Вода в них еще плескалась.

– Нужно экономить для жеребца, – тихо сказала она.

– Поскольку он один несет двоих, – согласился я, подошел к жеребцу и взял повод. – Слезай, баска. Пройдемся немного. Пусть старик отдохнет.

Отблеск уходящего за горизонт оранжевого солнца зловеще играл на медных украшениях, пришитых к оголовью уздечки жеребца, на металлических застежках – и на клинках. Они были еще далеко от нас, но мне расстояние показалось пугающе небольшим.

– Ну нет, – простонал я, заставляя жеребца остановиться.

Дел, ссутулившаяся позади меня, встрепенулась.

– В чем дело?

– Компания в оазисе.

– Мы туда едем? В оазис? – она наклонилась вбок, пытаясь хоть что-то разглядеть за моим телом. Жеребец расставил ноги, чтобы не упасть от неожиданного груза сбоку. – Тигр, но не могут же ВСЕ на Юге искать нас!

– Может не могут. А может и могут, – я нахмурился и обернулся. – Сядь прямо или упадем втроем. Бедный старик устал.

Дел выпрямилась и начала выпутывая ноги из паутины ремней, сумок и фляг, чтобы слезть.

– Он не старик, он лошадь. Он рожден для такой работы. Знаешь, судя по тому, что ты все время говоришь с ним – и о нем – как будто он человек, я начинаю думать, что ты сентиментален.

– Он не рожден таскать двух здоровяков вроде нас. Ему и одного более чем достаточно, но к одному он привык, – я вглядывался в оазис. Тонкая струйка дыма поднималась в воздух и растворялась в закате. Может на костре готовили ужин, а может он нужен был для другого.

– Я не могу разглядеть, сколько их там и кто они. Может это караван или племя…

– …или танцоры мечей, нанятые убить нас? – Дел поправила перевязь, посвободнее расправляя складки бурнуса. – И почему это «здоровяки»? На Севере нас не назвали бы высокими.

Дел была права. По Северным меркам я был средним, что с непривычки меня раздражало. На Юге я казался гигантом, на целую голову выше большинства Южан. Я возвышался над женщинами и привык пригибаться в низких дверях и в домах, чтобы не тереться головой о потолки. Я привык, что мой рост дает мне лишнее преимущество в круге, я высокий, но сильный и ловкий. Руки у меня длиннее и шаг шире. Я крупный, но быстрый. На первый взгляд многим Южанам я кажусь неповоротливым чудовищем, зато потом в круге следует жестокое разочарование.

Все это относилось и к Дел, чья светловолосая, голубоглазая красота выделяла ее из всех в стране смуглых, черноволосых людей; чьи гибкие, изящные движения ничуть не скрывали ее силу, да Дел и не желала ничего скрывать, невзирая на законы приличий Юга, которые она презирала.

Да, Делиле даже в голову не приходило, что она может сделать с мужчиной – или для него.

Я осмотрел Дел. Потом многозначительно отвернулся и бросил через плечо.

– Как хочешь, баска.

В ответ, конечно, последовали вопросы, которых я и ожидал.

– Я хочу? Чего хочу? Ты о чем?

– Если тебе приятно считать себя робкой изнеженной женщиной… – я не закончил.

– Что? Да о чем ты? – Дел прошла немного вперед и остановилась около меня. В сандалиях на плоской подошве она ненамного уступала мне ростом; почти на четыре дюйма выше шести футов. – У меня нет никакого желания быть жеманной слабой женщиной…

Я усмехнулся и не дал ей закончить.

– Ну и ладно, баска. Этим ты не одарена.

– А я и не хочу, – Дел повернулась и внимательно осмотрела меня с ног до головы. – Но если мы собираемся обсуждать изнеженность…

– Обсуждать мы собираемся одно: воду, – отрезал я. – Стоит ли рисковать собой, чтобы достать ее.

Дел посмотрела на далекий оазис и возвышающиеся над ним широколистные пальмы. Мы слышали крики, но мы не могли различить слова. Может путешественники отмечали что-то, а может дело было в другом.

– Фляги почти пусты, – напомнила Дел.

– Значит стоит рискнуть.

– Рисковать стоит всегда, – слегка приподняв плечо, она проверила вес яватмы, отдыхавшей в ножнах за ее спиной. – Мы обычные люди, Тигр. Рано или поздно нас настигнет смерть. И я очень хочу, чтобы в этот момент у меня в руках был меч.

– Правда? – я усмехнулся. – А я всегда мечтал умереть в постели в объятиях страстной Южной баски в самый разгар…

– Этим ты и кончишь, – пробормотала она.

– Или может быть Северной баски.

Дел скрыла улыбку; она это умеет.

– Поехали за водой.

8

Когда мы добрались до оазиса, никто уже не кричал. Потому что люди были мертвы.

– Глупо, – выдавил я, – это глупо, просто по-идиотски. Какие же они дураки…

– Тигр…

– Они так ничему и не хотят учиться, эти люди… они спокойно собирают вещи и уходят в пустыню, даже не подумав…

– Тигр… – повторила Дел очень мягко, но настойчиво.

– …что только валхайл знает, что поджидает их там! Неужели они никогда ничему не научатся? Неужели они никогда не остановятся и не задумаются…

– Тигр, – Дел так и не убрала Бореал в ножны, хотя ясно было, что нам ничего не угрожает. – Твои укоры уже не помогут. Теперь им нужна только песня смерти.

Я скривился.

– Ты и твои песни… – начал я, но не закончил и только махнул рукой.

– Делай что хочешь, баска. Если тебе от этого легче, – я отвернулся и пошел куда глаза глядят, убирая в ножны Северную яватму. Я остановился только у самой границы оазиса. Уперев руки в бедра, несколько секунд я постоял неподвижно, потом наклонился и с отвращением сплюнул. Больше всего мне хотелось выпить что-нибудь и смыть привкус злости и беспомощности, обжигавший язык, но я знал, что мог пить воду, вино или акиви флягами и не почувствовать их вкуса. Со злобой и отчаянием так просто не справиться.

– Тупицы и дураки, – прошептал я. И облегчения не почувствовал.

Меня потряс не вид тел, не мысль о том, что еще несколько часов назад эти тела были полными жизни мужчиной, женщиной и ребенком, чей пол определить было уже невозможно. Меня потрясло ощущение потери, осознание ее невероятной бессмысленности и глупости.

И в этом был весь Юг.

Узнавание наступало болезненно. Оно поднималось из ничего и било кулаком мне в живот так, что хотелось выплюнуть гнев, горе и беспомощность. Я сказал точно: они были глупыми, невежественными и наивными, потому что ошибочно верили, что смогут одни безопасно пересечь пустыню. Что на их родине им ничего не угрожает.

Да, они сделали глупость. Я с полным правом мог назвать их идиотами и невежественными дураками, потому что в отличие от них точно знал: никто, пересекая пустыню, не был в безопасности ни от кого. Таковой уж была природа Юга. Если солнце не убьет вас, если Пенджа не убьет вас, если жадные танзиры не убьют вас, если песчаные тигры не убьют вас…

Аиды. Это Юг. Грубый, жестокий, смертельно опасный и всегда чужой. Даже для меня. ОСОБЕННО для меня: я начал задумываться, а был ли я истинным сыном Юга хотя бы по духу, если не по плоти. Юг был моим домом. Знакомым. Родным. Таким уютным со всеми его обычаями, нравами и даже его жестокостью, потому что все это я хорошо знал.

Но разве легче танцевать оттого, что хорошо знаешь сильного врага? Разве помогает это выжить?

Где-то за моей спиной жеребец фыркнул, разбрызгивая воду. Жажда страшнее страха смерти и гнедой подошел к бассейну, окруженному камнями с грубо выбитыми охранными рунами, пересилив страх перед лежащими рядом безжизненными телами. Дел очень тихо запела свою Северную песню.

Я сжал зубы и в который раз прошипел:

– Наивные, невежественные дураки…

Двое взрослых, без сопровождения. И один крошечный ребенок. Легкая добыча для борджуни.

Я резко повернулся к Дел.

– Если бы они наняли танцора меча… – начал я, но закончить не смог. Дел опустилась на колени, меч она успела убрать в ножны, осторожно завернула то, что осталось от ребенка в ее единственный запасной бурнус и очень нежно, ласково запела.

Я сразу подумал о Калле. Пятилетней малышке, которую Дел оставила в Стаал-Уста. Она родила девочку и отдала ее бездетной семье. Дел тогда была слишком занята местью, чтобы думать о ребенке. Я на себе выяснил, что ради достижения поставленной цели она способна на все. Например предложить меня Стаал-Уста в обмен на право прожить год со своей дочерью. Дел знала, что большего не добьется, и платить ей было нечем, и в обмен на этот год Дел решила отдать меня. Она была уверена, что вока сочтет мое мастерство достойной ценой.

Вот только заплатить пришлось нам обоим и гораздо дороже; мы оба чуть не погибли.

Но ни одержимость, ни самоконтроль не смогли заставить Дел забыть о своей вине, и боль ни на миг не переставала терзать ее – я спал с этой женщиной: я знал. Каждый из нас, но по разным причинам, сражался во сне со своими демонами.

Увидев, как ей тяжело, я сразу подумал, что Дел вспомнила о Калле. Хотела ли она, чтобы изгнание окончилось и она могла вернуться на Север к голубоглазой светловолосой дочери, очень похожей на мать, которая бросила ее; которой пришлось бросить ее, чтобы подчиниться принуждению, с которым не может спорить человек.

Теперь Аджани был мертв. Исчезло и принуждение, оставив Дел с… чем?

Дел подняла на меня взгляд, крепко прижимая к груди окровавленный бурнус.

– Ты не мог бы выкопать ей могилу, Тигр?

Ей. Как же Дел определила.

От отчаяния горло сжалось так, что я едва мог дышать. Я хотел сказать ей, что на самом деле Юг не такой, настоящий Юг. Что он изменился за то время, пока мы были на Севере. Что случилось что-то ужасное.

Но сказав это, я соврал бы. Юг не изменился. Юг остался таким же, каким был всегда.

Я внимательно посмотрел на сверток, который Дел нежно баюкала. У нас не было лопаты. Но у меня была пара крепких рук, которым нечем было заняться, поскольку борджуни уже уехали.