– А это совсем неприятно.

– Чула, – плюнул он. – Все знают правду.

– Знают? Неужели? – я прижал клинок к его левому уху. – Может безухий человек слушать сплетни? – теперь рот. – Может человек без языка их повторить?

Черные глаза вспыхнули.

– Убийца джихади. У тебя совсем нет чести.

– Боюсь ты ошибаешься, даже если бы я убил джихади. Но мы это уже обсуждали, повторяться я не хочу, – я приподнял кончик клинка и показал на меч Незбета. – Вот он, Незбет. Подбери его, если хочешь… танец едва начался.

Когда он поднялся, по левой руке потекла струйка крови.

– Ты позволишь…

– Я человек добрый, – признался я. – Убил я джихади или нет, я не забыл семь лет, которые провел с моим шодо, и выучил все его уроки.

– Если я выйду из круга, ты скажешь, что я сдался, – догадался он.

– Нет, если я дам тебе разрешение выйти. Такой случай тоже предусмотрен в кодексе.

Незбет резко повернулся к своим приятелям, отдыхавшим в тени.

– Вы слышали его! – закричал он. – Он позволяет мне поднять меч не сдавая танец!

Глупый, глупый Незбет. Неужели у тебя совсем нет головы? Неужели ты даже понятия не имеешь, что такое достоинство и самоконтроль?

Хотя с моей стороны глупо об этом спрашивать.

Я снова положил меч и вышел с голыми руками на свою строну круга. Почки болели как в аидах, пустой желудок требовал еды и мне очень хотелось облегчиться.

Но есть дела неотложные.

Незбет вернулся с мечом и застыл у линии, увидев мой клинок.

– Но… снова? Бежать?

Можно было обойтись и без этого, мы уже начали танец. В таких случаях пробежка была уже не нужна, но и не запрещалась.

– Туда, – показал я. – Ты плохо начал. Почему не попробовать еще раз?

Он долго смотрел на меня, не понимая, чего я добиваюсь. Потом, нахмурившись, Незбет медленно положил свой меч рядом с моим и вернулся на свою строну круга.

– Танцуйте, – сказала Дел.

На этот раз он успел схватить меч и почти поднял его, но к тому времени я уже ждал его. Кончик Самиэля щекотал его горло.

Я сочувственно щелкнул языком.

– Прости, Незбет. Наверное по пути ты поскользнулся на песке, – я наклонился и снова положил меч. – Давай еще раз попробуем.

Один из друзей Незбета пошевелился у стены кантины: Осман, Маудин или Хасан: не знаю уж, кто из них кто.

– Убей его, – посоветовал он.

– Видимо он и пытается это сделать, – объяснил я.

Другой Южанин изобразил усмешку.

– Нет, Песчаный Тигр. ТЫ убей его.

– А-а, – я посмотрел на Незбета. – По-моему им это надоело.

Незбет, так и не положивший свой меч, развернулся и нанес удар. Тем самым предав все законы чести. Но похоже, что ни о чести – ни даже о победе – он уже не думал.

Он хотел только убить меня.

Сталь спела, рисуя дугу на золоте восходящего солнца. Против сияющего диска клинок был ровной черной линией. Я сделал короткий шаг в сторону, поймал запястье и с треском вывернул его, потом подсек, и Незбет упал на песок.

А я подхватил меч еще до того, как его владелец приземлился.

Я безжалостно смотрел вниз, на глупого клеща Пенджи.

– Ненавижу повторяться, но в этот раз, думаю, придется, – я наклонился к нему. – Ты слишком глуп, чтобы убивать.

Незбет, весь дрожа, молча лежал на песке. Оно было и к лучшему.

– Где она? – спросил я. – Как далеко отсюда?

Мальчик молчал. Слезы шока и унижения наполняли темные глаза.

– Где она? – повторил я.

– Идет, – пробормотал он. – И все ее люди с ней.

– Как далеко отсюда?

– Может день пути, – он пожал плечами. – Она ездит верхом как мужчина.

Времени не было. Я подобрал свой меч, вышел из оскверненного круга и подошел к его друзьям: Осману, Маудину, Хасану. Так или в другом порядке.

– Кто следующий?

Лица у всех застыли. Потом один слабо улыбнулся.

Я бросил ему меч Незбета.

– Кто ты?

– Маудин. Третий ранг, – он передал клинок молодому танцору меча, стоявшему рядом. ВСЕ они были молодые. – Ты оказываешь мне честь, Песчаный Тигр, но я выучил урок: любой может отказаться от танца.

Я посмотрел на следующего.

– ТЫ?

Он только покачал головой.

– Ты? – третий и последний.

– Хасан, – просто сказал он. – Меня не устраивает цена.

– Да? – я приподнял брови. – Ты не согласен, что можно заплатить любую цену ради получения следующего ранга?

– Смерть это не тот ранг, которого я добиваюсь, – объяснил Хасан.

– Аиды, мальчик, я не собираюсь УБИВАТЬ тебя! Как же ты сможешь рассказать обо мне всему Югу, если твои кишки растянутся по земле?

Белые зубы сверкнули.

– Да озарит солнце свою голову.

– Так и есть, – я посмотрел на небо, прикинул время, отвернулся. – Значит отложим до другого раза. Когда цена будет стоить риска.

Маудин коротко прижал разведенные пальцы к сердцу.

– Лучше бы ты убил его. Он лишился своего меча и чести. Для него круг теперь закрыт. Ради чего ему жить?

– Может он извлечет из этого урок, – предположил я после недолгого размышления.

Второй – Осман? – покачал головой.

– Ты сделал его борджуни. Лучше его убить.

– Незбет сам себя сделал… – пробормотал я, потом отвернулся и пошел к Делиле.

За моей спиной засовещались три тихих голоса.

– Такой большой, – пробормотал один.

– Сильный, – другой. И за ним третий:

– И очень быстрый для такого возраста.

Просто так не выиграешь.

Снова в пути. Снова все болит. И Дел это заметила.

– Что с тобой? – забеспокоилась она и заставила кобылу догнать жеребца. – Ты совсем… позеленел.

– Нужно… остановиться, – выдавил я.

Дел сразу остановила лошадь.

– Почему ты раньше молчал?

– Потому что… нужно было…. ехать….

– Мы едем уже несколько часов, – она с тревогой смотрела как я все ниже и ниже склоняюсь над гривой жеребца. – В чем дело?

– Просто… нужно слезть… ненадолго… кое-что сделать… – я соскользнул с седла, попытался нащупать землю и для надежности повис на жеребце. – Отойти мне сейчас не удастся, так что я здесь… не возражаешь?

Дел смотрела безучастно.

– Ну и смотри, – пробормотал я. – Мне уже все равно.

– Что ты… а-а.

Догадалась. Я покрепче уцепился за жеребца и занялся делом, не забывая ругаться. Результаты меня не удивили. А чего еще было ждать с отбитыми почками?

Закончив, я заполз на седло. Дел дождалась, пока скрип седла и мои проклятья затихли, и обернулась.

– Что они с тобой делали?

– Немного побили, – я прижал руку к пояснице. – У кого-то была очень большая нога.

– Нужно где-то остановится и отдохнуть. И как можно быстрее.

Я ухмыльнулся.

– Мы в середине Пенджи.

– Есть оазисы, разве не так? Поселения? Колодцы?

Я покосился на нее.

– Рядом поселений нет. О воде мы можем пока не беспокоиться. По крайней мере до завтрашнего вечера. Сейчас нам нельзя останавливаться, – я заставил жеребца шагнуть вперед. – Я не доверяю Умиру.

Дел поехала за мной, подгоняя кобылу.

– Да он сюда не поедет. Ради меня? Забираться так далеко в Пенджу?

– У меня предчувствие, что Умир поедет куда угодно, чтобы получить желаемое, – я снова взглянул на Дел. – Ты не знаешь, какой тебя видят люди, Дел. Ты другая, ты от всех отличаешься. Это Умир и собирает.

– Никто не знает, каким его видят люди. Ты тоже.

– Да, – кисло согласился я. – И видимо Осман, Хасан и Маудин тоже.

Дел не поняла.

– Это ты к чему?

– Так, ерунда, – я подумал и небрежно поинтересовался. – А каким ты меня видишь?

– Я?

– Ну не кобыла же, – я начал повторяться.

Дел уставилась на меня. Потом раздражение прошло, сменившись задумчивостью.

– Я вижу внутреннее.

– Что?

– Внутреннее, – она пожевала губу и нахмурилась, ей никак не удавалось подобрать Южные слова. – Ну, то, что не сверху.

Я засмеялся и потер лицо.

– Иногда я забываю, что ты Северянка… и Южный язык для тебя чужой.

– Иногда ты говоришь такое, что и мне приходится об этом вспоминать.

Упрек был ясен. Я кивнул, приняв к сведению.

– Так что там внутри? Что не на поверхности?

– Под этой кожей настоящий человек.

Что-то холодное прижало палец к моей спине. Я чуть не поежился.

– А что снаружи?

– Ты о чем? – не поняла Дел.

– Я чем-нибудь… – я помолчал, – отличаюсь от других людей?

– Конечно.

Стало еще холоднее.

– И насколько отличаюсь?

– Ты совсем не такой, как окружающие.

– Дел…

– А ты как думал? – возмутилась она. – Ты выше Южан, но не такой высокий как большинство Северян. Твоя кожа темнее чем у меня, у Северян, но не такая темная как у Южан. И глаза у тебя зеленые, а не голубые или карие, или изредка серые. У тебя каштановые волосы, не темные и не светлые, – она вздохнула. – Тебе этого достаточно?

– Нет.

Дел пробормотала что-то на Высокогорном.

– Ну еще твой нос.

– Мой нос?

– Он изгибается наоборот.

– Мой нос изгибается наоборот?

Она отчаянно пыталась подобрать слова и наконец нашла пример.

– Ты видел нос Аббу.

– У Аббу на носу зарубка, он был перебит. А у меня нос всегда был целым.

– Но ты видел, каким он был, нос Аббу. И много остальных. Все они такие, – она согнула палец крючком.

Я проверил мой.

– У меня нет горбинки.

– Да. Твой более прямой, но все же не такой прямой, как у некоторых племен. Твой нос больше похож на Северный. И скулы не так выделяются, – Дел внимательно изучала меня. – Но мы это и раньше обсуждали. В тебе есть и Южная, и Северная кровь. Как у жителей Границы.

Я нетерпеливо кивнул.

– Я выгляжу реальным?

– Реальным? – она нахмурилась. – Ты уже задавал этот вопрос.

– Просто ответь. Я выгляжу реальным?

– Ты случайно не хочешь выяснить, похож ли ты на мужчину моей мечты?

– поинтересовалась она.

– Нет! – рявкнул я. – Ты можешь быть серьезной?

– Только не сейчас, – пробормотала она и расхохоталась.

Вот вам и еще одно доказательство невозможности общения с женщиной.

Лагерь мы обустроили без лишних удобств: расстелили два одеяла и скомкали – в ее случае сложили – бурнусы вместо подушек. Костер разжигать не стали. Мы лежали на одеялах и упрямо жевали сухую кумфу. И смотрели на звезды.

– Значит ты говорил серьезно, – пробормотала она.

– Иногда, – пробормотал я не поворачивая головы. Лучше было не двигаться.

– Днем. Насчет реального.

– Я просто поинтересовался.

– Реален ли ты?

Я надолго задумался и наконец выдал ответ.

– Ты все равно этого не поймешь.

– Обещаю не смеяться.

– Ну не знаю… Вообще-то мне нравится как ты смеешься.

– Пока я смеюсь не над тобой, – Дел улыбнулась небу. – Но иногда мне не удается сдержаться, – она перекатилась поближе и положила голову мне на раскрытую ладонь. – Ты не чувствуешь себя реальным?

– Мои почки убеждают меня, что я реален.

– Ну вот и доказательство. Боль означает, что ты реален.

– Но… – я замолчал, яростно дожевывая последний кусок кумфы. – Я ничего о себе не знаю. У меня нет прошлого.

Голубые глаза сразу стали серьезными.

– У тебя слишком много прошлого.

– Я не об этом. Я не знаю, кто я. Знаю только, что нос у меня наоборот и кожа как коричневый бурнус, оставленный на много лет под солнцем.

– Как и у большинства жителей Границы. Ты посмотри на Рашада: у него рыжие волосы.

– Я совсем не похож на Рашада.

– Почти все жители Границы не похожи друг на друга. В них смешиваются слишком разные краски, – Дел улыбнулась. – Я не дразню тебя, но ты не производишь впечатление человека, который жить не может без прошлого. У тебя же столько талантов. Ты сам делаешь свое прошлое из будущего.

Порез дошел до кости.

– В Искандаре говорили, что джихади был – и остается – человеком многих талантов.

Дел перестала жевать кумфу и внимательно посмотрела на меня.

Я потер большой синяк.

– И об Искандаре почти ничего неизвестно.

– Он умер.

Я посчитал.

– Восемь дней.

– С… а-а, – Дел пожала плечами. – Думаю, ты переживешь десять дней Искандара.

– Нет, если Сабра имеет что-то против. Или Умир Безжалостный.

– Пусть сначала тебя поймают.

– Умир меня поймал.

– А ты сбежал, – не сдалась Дел и тут же нахмурилась. – А как тебе это удалось? Ты мне так и не рассказал.

Я пожал плечами.

– Тут и рассказывать нечего.

– Но они избили тебя, а ты освободился.

– Не освободился бы, если бы не использовал… – я замолчал.

Дел ждала, а потом поняла и даже приподнялась на локте.

– Магию, – закончила она.

Мне оставалось только тяжело вздохнуть.

– В самый жалкий день моей жизни впуталась еще и магия.

– Но она помогла тебе, ты сам это сказал.

– И из-за нее я таскаю зараженный меч. Я с самого начала от него отказывался, а сейчас… – я снова вздохнул, чувствуя себя очень уставшим, и не закончил. – Аиды, все это неважно.

Дел снова легла.

– Ты унизил его.

– Его? А-а, его. Незбет получил то, что заслужил.

– Ты мог просто просто выиграть танец.

– А я и просто выиграл! Я дал ему шанс отказаться еще до начала и два шанса сдаться во время танца. А чего ты от меня ждала? Я должен был отрезать ему голову, как ты Аджани?

– Нет, – возразила она. – Но…

– Но? Так ты хотела, чтобы я убил его?

Дел молчала.

– Хотела? – настаивал я.

Она вздохнула и повернулась ко мне.

– Тигр, ты оставил его раненного, злого и униженного. Некоторые люди, после такого, единственной целью своей жизни делают месть. Они плохие враги.

– Незбет?

– А ты уверен, что он не из таких?

Я фыркнул.

– С такими врагами как Незбет, я бы прожил вечность.

– Я слышала, что говорили те трое. Ты сделал его борджуни. Почему?

– Почему я сделал его борджуни? Или просто почему я это сделал?

– И то, и другое.

– Я его борджуни не делал. Это был его выбор. И он сам его сделал, отказавшись от своей чести, как указывает кодекс, – я вытащил полоску кумфы застрявшую между зубов. – Ты понимаешь, что такое кодекс и что такое честь.

– Да.

– Когда обученный шодо танцор меча сознательно отказывается от чести ради выигрыша танца или убийства, все отворачиваются от него. Он сам себя изгоняет из круга, – я пожал плечами. – После этого он не обязан становиться борджуни, но я не знаю ни одного танцора меча, который бы согласился растить коз или выцарапывать урожай из Южной пустыни.

– Есть и другие занятия.

– Да. Можно охранять караваны. Но караванщики предпочитают нанимать настоящих танцоров, а не обесчещенного человека. Они не могут быть уверены в его преданности – он ведь может завести их в ловушку, – я покачал головой. – Нет больше, истиннее свободы, чем быть танцором меча. И нет большего бесчестия, чем нарушить кодекс. Этот проступок будет преследовать человека всю жизнь, каждый день издеваясь над ним, пока все мысли этого человека не повернутся к борджуни, потому что только им все равно. Чтобы стать одним из них, достаточно уметь быстро и легко убивать.

– И ты сделал таким Незбета.

– Незбет молод. Он мог бы снова пойти к шодо и попросить о переучебе, начать все сначала. Но если у него есть голова на плечах, он вернется туда, откуда пришел и забудет о круге. Танцы – не его дело.

– Поэтому ты и сломал ему запястье?

– Нет. Хотя может быть. Если честно, я сделал это потому что знал, что другого шанса проучить его у меня может не быть. Еще одна попытка, и у него могло получиться.

– Нет, – отрезала Дел.

Я улыбнулся.

– Зря ты так думаешь.

– Из всех, кого я видела, ты лучший.

– Не считая Аббу?

Тишина.

– Ну? – настаивал я.

– Аббу… прекрасно танцует.

– Умир говорит, что он лучший.

Дел перекатилась набок.

– Ты слушаешь человека, который крадет женщин?

– Мораль мужчины – или ее отсутствие – не мешает верно судить о танце мечей.

Дел прошипела что-то на Высокогорном.

– Конечно он не видел, как я танцую. Он только слышал обо мне, – я помолчал. – Я так думаю.

– Тщеславие, – пробормотала она. – Тщеславие и гордость.

Усталость постепенно брала верх. Я чувствовал, что больше не могу продолжать разговор, оставалось только осторожно повернуться набок. Я лег к ней спиной и закрыл глаза.

– У тебя их тоже предостаточно, – пробурчал я.

Ответа не последовало.

Я медленно поплыл, приближаясь к краю.

Дел осторожно коснулась пальцем моей спины и мягко провела по позвоночнику.

– Ты реальный, – тихо сказала она. – Разве я не доказательство этому?

– Ты? – сонно удивился я.

– Я не африт. Если бы ты не был реальным, смог бы ты делить постель с кем-то кроме африта?

Я улыбнулся в темноту.

– А откуда я знаю, что ты не африт? С твоих слов? Нет, баска, это не доказательство.

Палец покинул мой позвоночник, потом осторожно коснулся огромного синяка.

– Если бы я была афритом, у меня не было бы ни гордости, ни тщеславия.

Я хмыкнул.

– Ну значит мы оба реальны.

Дел повернулась набок и уткнулась мне в спину.

– Давай спать.

– Тогда хватит болтать.

Ночь стала совсем тихой.

Пока я не захрапел, конечно.

Дел клянется, что я храплю. А я этого никогда не слышал.