- Мой шатер слишком мал для Мухааров, - тихо заметил он, и, приглядевшись, я увидел в его глазах веселые искорки. - Мой шатер в особенности мал сейчас для тебя. Идем со мной, и я предоставлю тебе более подходящий трон - может, более подходящий, чем тот, другой. По крайней мере, пока ты не убил того, кто забрал его себе.
      Я ничего не ответил. В его голосе впервые зазвучали мрачные нотки, и я впервые осознал, что Дункан, похоже, умеет ненавидеть не меньше, чем я сам. Я никогда раньше не думал об этом, слишком увлекшись моей личной целью. Я хотел получить трон для себя, так же, как и Хомейну. Дункан тоже хотел, чтобы я получил трон - но у него были на то свои причины.
      Он увел меня от шатров к груде гранитных валунов, поросших серебристо-серым и зеленым бархатным мхом. Солнечный свет превращал мох в изумрудно-зеленое покрывало, пушистое и сверкающее, как камень в арфе Лахлэна. "Троном", о котором говорил мне Дункан, были два камня: один - четырехугольной формы, прилегающий ко второму, стоящему вертикально и образующему подобие спинки. Мох служил мне подушечкой. Творение богов, сказал бы Финн, я сел на трон и улыбнулся.
      - Не слишком роскошно для законного Мухаара, - Дункан присел на соседний камень. Тонкие ветви деревьев, сплетавшиеся над нами в полог, покачивались под легким ветерком, тени и блики играли на лице Чэйсули, оживляя его привычную неподвижность. Дункан всегда был менее склонен к веселью, чем Финн. Он был спокойнее, серьезнее и сосредоточеннее, почти суровым. Он казался старым несмотря на то, что был еще молод по обычным меркам. Слишком молод для вождя клана - я знал это, но знал и то, что старшее поколение его клана погибло в кумаалин, развязанной Шейном.
      - Сойдет и этот, пока я не получил тот, другой, - беспечно ответил я.
      Дункан наклонился и вытянул из влажной земли колосок дикой пшеницы. Он разглядывал изжелта-зеленый стебелек, который, казалось, сейчас полностью поглощал его внимание. Это было непохоже на Дункана - он никогда не любил долгих прелюдий, впрочем, возможно, я постарел и предпочитал, чтобы люди сразу переходили к делу.
      - У тебя будут сложности с тем, чтобы объединить хомэйнов и Чэйсули, наконец вымолвил он.
      - Не со всеми, - я сразу понял, о чем он говорит. - Возможно, с некоторыми, - этого следовало ожидать. Но я не потерплю ни от кого недоверия к соратникам, будь то Чэйсули или я сам.
      Я подался вперед на моем престоле из гранита, покрытого мхом, так непохожего на Трон Льва:
      - Дункан, я покончу с кумаалин так скоро, как только смогу. И начну со своей армии. Он не улыбался:
      - Поговаривают о нашем колдовстве.
      - О вашем колдовстве будут говорить всегда. Это главное, что их пугает, я вспомнил пору своего юношества и похвальбы дядюшки: он говорил, что вся Хомейна боится Чэйсули, потому что он заставил людей бояться их. Он говорил и о том, что Изменяющиеся хотят свергнуть Царствующий Дом, чтобы посадить на трон своего короля.
      Своего короля. Легенды Чэйсули рассказывают о том, что их Дом создал саму Хомейну прежде, чем уступил ее нашему роду.
      - Есть еще и Роуэн, - тихо напомнил Дункан. Я не сразу сообразил, о чем речь:
      - Роуэн верно служит мне. Я не мог бы найти лучшего военачальника.
      - Роуэн - человек, живущий между двумя мирами, - Дункан смотрел мне в глаза. - Ты видел его, Кэриллон. Разве ты не разглядел его боли?
      Я нахмурился:
      - Я не понимаю... Его лицо дернулось:
      - Он - Чэйсули. И теперь хомэйны знают это.
      - Он всегда отрицал... - я остановился на полуслове. Верно, он всегда отрицал, что он - Чэйсули. А я всегда сомневался в том, что он говорит правду уж слишком он был похож на Чэйсули внешне.
      - Кай подтвердил это, - сказал Дункан. - Я призвал Роуэна сюда и объяснил ему, но он по-прежнему отпирается. Он утверждает, что он - хомэйн. Как человек может так поступать... - он оборвал фразу, словно решив, что она не имеет ничего общего с темой разговора. - Я заговорил о Роуэне потому, что он служит примером проблем внутри твоей армии, Кэриллон. У тебя есть Чэйсули и хомэйны, и ты полагаешь, что они будут сражаться плечом к плечу. После тридцати лет кумаалин, развязанной Шейном.
      - Что я еще могу сделать? - почти резко сказал я. - Мне нужны люди - любые люди - мне нужны и те, и другие! Как еще я могу победить в этой войне? Беллэм не станет разбирать, кто Чэйсули, а кто нет, он убьет нас всех, если ему представится такая возможность! Я не могу разделить армию из-за безумия своего дядюшки!
      - Но этим безумием заражена большая часть Хомейны, - Дункан покачал головой, его губы сжались в жесткую тонкую линию. - Я вовсе не хочу сказать, что они все ненавидят нас. Вот Торрин, например. Но это еще одно напоминание: перед сражением с Беллэмом ты должен выдержать еще одно сражение - с предрассудками людей, иначе здесь начнется усобица. Займись сперва своей армией, Кэриллон, только потом можешь подсчитывать, сколько у тебя людей.
      - Я делаю все, что могу, - внезапно я почувствовал себя невероятно старым и усталым. - Боги... я делаю все, что могу... что еще мне сделать?!
      - Я все знаю, - он изучал колосок, который все еще вертел в руках. - Все знаю. Но ты - моя единственная надежда.
      Я вздохнул и откинулся на спинку моего замшелого трона, все мои замыслы и желания легли на плечи тяжким грузом:
      - Мы можем и проиграть.
      - Можем. Но боги на нашей стороне. Я коротко и горько рассмеялся:
      - Ты, как всегда, серьезен, Дункан. Ты что, совсем разучился смеяться? И не боишься ли ты, что боги Айлини сильнее ваших богов?
      Он выслушал меня без улыбки. В глазах его было спокойное молчаливое одобрение, словно ему чем-то понравились мои слова, одобрение, заставившее меня вспомнить, что он все-таки очень молод, несмотря на всю свою мудрость пожилого человека:
      - Я снова буду смеяться, когда мне не нужно будет больше бояться, что я потеряю сына только из-за того, что у него желтые глаза.
      Я дернулся, до конца осознав смысл сказанного. Будь я на его месте, возможно, я был бы таким же. Но что бы делал он на моем месте?
      - Если бы ты был Мухааром... - начал я и остановился, заметив, как вспыхнули его глаза. - Дункан?
      - Я не Мухаар Больше он не сказал ничего, и странный огонек в его глазах погас. Я посмотрел на его, сдвинув брови, выпрямившись на своем каменном троне:
      - Я все-таки хочу, чтобы ты ответил мне: если бы ты был Мухааром, что бы ты сделал?
      Его улыбка была совершенно спокойной:
      - Снова завоевал бы свой трон. Здесь мы заодно, повелитель: тебе не нужно бояться, что я отниму у тебя твою собственность. Трон Льва - твой.
      Я подумал о троне. Трон Льва, сердце Хомейны-Мухаар, стоящий в Большом Зале на мраморном возвышении. Тяжелый, темный, мрачный. Алая подушечка и золотые письмена, глубоко врезанные в темное, почерневшее от времени дерево.
      Древний - насколько, я сам не мог представить. Древнее древнего.
      - Чэйсули, - я невольно произнес это вслух. Улыбка Дункана стала теплее.
      От глаз его разбежались мелкие лучики-морщинки, его лицо утратило часть серьезности, став вдруг моложе:
      - Такова Хомейна, мой принц. Но мы приняли неблагословенный народ много лет назад. Примете ли вы нас теперь?
      Я подпер голову руками, глаза у меня болели, я тер их, тер лицо, болевшее от напряжения. Так много нужно сделать - и так мало времени отпущено на это...
      Объединить два враждующих народа, отвоевать Королевство - королевство, хранимое столь могучим чародейством, что я даже не мог представить всей его силы...
      - Ты не один, - тихо сказал Дункан, - Ты никогда не будешь один. Есть я, и Финн.. и Аликс.
      Я сидел, ссутулившись, прижав тыльную сторону Ладоней к глазам, словно это могло заставить меня забыть о боли, оставить позади все сражения, все нужды и тяготы будущей войны и сам путь к трону. Если бы и в самом деле можно было забыть обо всех потерях, бедах и страхах...
      Я почувствовал, что на мое плечо легла рука, отнял руки от лица и взглянул в глаза Дункану - в эти мудрые глаза, полные печали и сострадания. Сострадания тому, кого он хотел видеть на престоле. Я почувствовал себя мальчишкой рядом с ним.
      - Толмоора лохэлла мей уик-ан, чэйсу, - тихо сказал он, правая рука его поднялась в знакомом жесте. - А теперь, господин мой, пойдем: ты отобедаешь со мной. На пустой желудок можно только проиграть сражение, а выиграть - никогда.
      Я поднялся с камня, оттолкнувшись рукой. Судьба человека всегда в руках богов...
      Моих - или богов Беллэма?
      Глава 11
      Кай сидел на отполированном деревянном шестке, воткнутом в землю подле голубовато-серого шатра Дункана. Его тяжелые крылья были тщательно сложены: ни одно перышко не выбивается. Большой крючковатый клюв отливал красным в неярких отблесках костра и алом пожаре закатного солнца. Глаза его, настороженные и яркие, не упускали ничего из того, что происходило в Обители.
      Я стоял перед шатром. Дункан, Финн и мальчик оставались внутри, доедая ужин: горячее тушеное мясо, свежий хлеб, сыр и мед Чэйсули. Аликс, принесшая с фермы Торрина хлеб, ушла в другую палатку.
      Я надел плащ Чэйсули, завернулся в жесткую шерстяную ткань, чтобы спастись от ночного холода. Плащ был такого темного зеленого цвета, что я растворялся в сгущающихся сумерках несмотря на то, что меня озаряли сполохи костра. Меня более не удивляло, как Чэйсули могли скрываться в лесу, растворяясь среди теней и бликов, сливаясь с деревьями, человек, стоящий неподвижно, может весьма просто сделаться незаметным. Он должен просто подобрать плащ нужного цвета - и ждать, пока враг сам выйдет на него.
      Кай повернул голову. Острый клюв был нацелен прямо на меня, темные глаза поблескивали в последних отсветах умирающего дня. В его взгляде было пристальное человеческое внимание и нечто большее, ведь он был лиир, а лиир превосходит человека - по крайней мере, гак считают Чэйсули. У меня не было повода оспаривать это утверждение. Я достаточно давно знал Сторра, чтобы выяснить многое о его способностях и быть благодарным ему за службу.
      Я передернул плечами - но не от вечернего холода, от подавляющего чувства предопределенности, царившего в Обители Чэйсули: ведь Обитель - это место, где живет и человек, и его лиир, и лиир сидел сейчас рядом со мной. Кай, огромный темно-золотой ястреб, наделенный мудростью веков и предвиденьем будущего. Он не делился этим знанием ни с кем из людей, даже с Дунканом, служившим своим богам лучше, чем кто бы то ни было. Жестокое служение, думалось мне, требующее жертвы и смерти. Чэйсули несли на своих плечах тяжесть, которая была бы не под силу мне. Способность изменяться действительно была волшебством, но я не стал бы платить за нее такую цену.
      Я отвернулся и откинул дверной полог, тусклый свет маленькой железной жаровни наполнял шатер тенями и туманными фигурами, а из полумрака на меня смотрели три пары желтых глаз - смотрели мне прямо в лицо.
      Глаза зверей.
      Даже долгая дружба не убивает инстинктивного страха перед таким взглядом.
      - Я поднимусь к лагерю армии. Я провел достаточно времени в отлучке и давно не видел своих людей.
      Финн тут же поднялся, передав свою чашу Дункану. Свет блеснул на ноже из Степей, висящем у него на поясе, и я внезапно вспомнил о том, что у меня больше нет такого же. Кэйлдонский нож с костяной рукоятью остался лежать в снежных полях под Жуаенной.
      Финн подхватил свой черный как ночь плащ и набросил его на плечи. Плащ скрыл золото на его руках - из темно-коричневой его фигура стала черной, слившись с ночной тьмой, он тряхнул головой, и волосы, черные, как вороново крыло, скрыли золотую серьгу. Теперь я видел только его желтые глаза.
      Финн улыбнулся:
      - Ну что, идем?
      С ним мне не нужно было оружие. Он был моим кинжалом, луком и мечом.
      - Идем, - я оглянулся на Дункана, стаявшего рядом с сыном. - Я хорошо подумаю над тем, что ты мне сказал. Я поговорю с Роуэном и узнаю, какая боль его гложет, чтобы подле меня был человек, не считающий себя одиноким.
      Он улыбнулся в ответ. В сумрачном свете он снова казался старше своих лет, но мальчик, стоящий рядом, словно возвращал ему молодость. Донал был олицетворением будущего его народа.
      - Быть может, этого будет достаточно, чтобы Хомейна узнала своего Мухаара.
      Я шагнул в сторону, и Финн подошел ко мне. Вместе мы добрались в темноте к нашим коням. Оба были оседланы и готовы к дороге. Чэйсули не слишком верят в безопасность - слишком близко мы подошли к Мухааре.
      Я тоже больше не чувствовал прежней защищенности.
      - До армии недалеко, - Финн отвел в сторону низкую ветку. - Думаю, даже Хомэйны способны оценить силу трех сотен Чэйсули.
      - Оценят, когда мы разберемся с ними.
      Он тихо рассмеялся, почти невидимый в ночном сумраке. Я отвязал моего коня, унаследованного от Айлини, и сел в седло.
      Финн оказался в седле мгновением позже и двинулся вперед между деревьями.
      Я последовал за ним, Сторр бесшумно бежал позади, прикрывая мне спину, в то время как Финн ехал впереди своего сюзерена. Свою службу они выполняли великолепно и без видимого труда.
      Полная луна поднялась над лесом, озарив угольно-черные изломанные деревья - серебряный диск в черном ночном небе. Я взглянул вверх сквозь путаницу ветвей над моей головой. Вверху горели сияющие глаза звезд, глядящие с высоты на землю. Я слышал треск мелких веток под копытами наших коней и приглушенный стук железных подков. Лес звучал оркестром звуков и запахов, на которые прежде я не обращал внимания. Кузнечики пели по обеим сторонам тропы, ночная бабочка скользнула мимо моего лица, стремясь к свету - но света не было здесь, в лесной чаще.
      И вновь радость того, что я дома, в Хомейне, переполнила меня - я едва мог дышать, казалось, мое сердце разорвется, не в силах вместить ее. Ощущение это длилось недолго, но на мгновение ошеломило меня, потом я успокоился и снова отдался очарованию ночного путешествия. Финн дорожил связью с лиир и своими магическими способностями, для меня не было ничего дороже Хомейны, и моя связь с ней была не менее прочной. Даже Мухаар в изгнании может благословлять изгнание, если оно дарит ему сладость этих мгновений возвращения.
      Мы перевалили через хребет невысокой горы - сперва поднимались по незаметной тропе, вьющейся среди деревьев, потом спускались по ней - почти бесшумно, как течет медленная вода по каменному желобу. Финн привел меня в тихую долину, похожую на темную чашу, краями которой служили стоявшие стеной деревья.
      В ночи вспыхивали искры крохотных огоньков - не более ярких, чем огонек светлячка. Как и Чэйсули, моя хомэйнская армия старалась не привлекать к себе внимания, хотя и грелась у костров. Нужно было долго приглядываться, чтобы понять, что здесь раскинулся лагерь: только еле заметные огоньки неверным светом мерцают в сумерках, полускрытые ветвями деревьев и кустарником.
      Кольцо огоньков окружало чашу долины, лежало на холмах, как королевский венец, украшенный сверкающими бриллиантами. Мы подъехали ближе, по-прежнему держась подле деревьев, и тут я получил возможность убедиться, насколько хорошо охраняется лагерь.
      - Стой!
      Резкий окрик разорвал ночную тишину. По шороху листьев я определил положение стражей: полукруг из пяти человек. - Отвечайте, кто ваш господин.
      Приказ был отдан резким голосом и не имел ничего общего с аристократической гладкой и плавной речью - но это была речь хомэйна.
      - Мухаар Кэриллон, - тихо ответил я, зная, что произношение Финна выдаст его происхождение. В темноте его могут убить, просто не разобравшись, что к чему.
      - Сколько вас?
      - Трое, - я улыбнулся в темноте. - Один хомэйн, один Чэйсули... и один лиир.
      Я почти услышал, как у всех пятерых внезапно перехватило дыхание. Добрые, славные люди... но их напряженное молчание невольно заставило меня похолодеть.
      - Ты хомэйн?
      - Да. Хотите, я поговорю подольше, чтобы вы могли убедиться в отсутствии акцента? - я решил, что это неплохая проверка, речь солиндцев отличается от нашей и может выдать врага.
      - Ты говорил довольно. С каким оружием вы пришли?
      - Меч, лук и воин Чэйсули. Думаю, мы достаточно хорошо вооружены.
      Хмыканье.
      - Выходи, да вместе с эскортом.
      Мы подъехали ближе - Финн первым - и нас тут же окружили люди.
      Недостаточно много, чтобы помешать Финну, если бы он решил убить их, я сам смог бы справиться с двумя, а то и с тремя. Еще нескольких прикончил бы Сторр. Чтобы остановить нас, потребовалось бы человек десять, если не больше... Я внезапно обнаружил, что мне по душе подобные приключения.
      Новые шорохи и скрип утоптанного снега под ногами. Наконец, мы остановились у внешней границы кольца костров, и в их свете я увидел, как поблескивают мечи. Молчаливые люди, напоминающие тени, с напряженными лицами и настороженными глазами, наблюдающие за нами. Более всего они следили за Сторром - как поступил бы и всякий другой на их месте: они-то видели только волка. И Финна - в черном плаще, черноволосого, темнолицего и желтоглазого. На меня они не обратили особого внимания, разве что отметили мой высокий рост.
      Предводитель выступил в круг света. На поясе у него висел длинный нож, на перевязи - меч. Он был широк в плечах, хорошо сложен, коротко остриженные седеющие волосы отливали, рыжим, а глаза были ярко-зелеными. На нем была шерстяная одежда - но лучше всего, без сомнения, он выглядел бы в доспехах. Он держался со спокойным достоинством прирожденного лидера, я немедленно определил в нем ветерана тех войн, которые еще мой дядюшка вел с Солиндой.
      Остальные собрались возле небольшого очага. Света было недостаточно, чтобы разглядеть их всех отчетливо, видны были клинки, руки, державшие оружие, и лица людей - все остальное тонуло в ночном сумраке. Настороженная тишина и готовность к нападению - отличительный знак преследуемых людей. И такими сделал их Беллэм.
      - Как твое имя? - поинтересовался я у предводителя.
      - Заред, - спокойно ответил он, - а твое? Я ухмыльнулся:
      - Я наемник. А это Финн с волком Сторром, - я шевельнулся в седле и увидел, как руки потянулись к мечам. - Оставьте оружие, я рожден в Хомейне и желаю только скорее вступить в войну. Вы произвели на меня благоприятное впечатление, но теперь довольно игр, - я выдержал паузу. - Я Кэриллон. Зеленые глаза Зареда сузились:
      - Слезай с коня.
      Я так и поступил, и встал перед предводителем, позволив ему пристально разглядывать мое лицо.
      - Я сражался в войске Принца Фергуса, отца Кэриллона, - отрывисто бросил он. - Я видел, как сына Фергуса взяли в плен прямо подле трона. Хочешь сказать, что ты и есть тот парнишка?
      Тон его мог бы развеселить меня, но в этой ситуации ничего веселого не было. Я вытянул обе руки и стянул рукава, открыв запястья Заред взглянул на них, потом снова перевел взгляд на мое лицо. И снова его глаза сузились:
      - Ходили слухи, что ты был убит в изгнании.
      - Нет, как видишь, - я снова опустил рукава. - Тебе нужны еще доказательства?
      - Много кого заковывали в цепи, - странный аргумент, но я его понял.
      - Сними с седла мой меч.
      Он указал пальцем, по его знаку один из воинов зашел с противоположного от нас бока лошади, снял с седла меч в ножнах и подал его Зареду. Тот наполовину вытащил из ножен клинок, разглядывая руны, однако обернутая кожей рукоять смотрелась слишком грубо, явно не соответствовала великолепному клинку.
      - Срежь кожу, - снова посоветовал я. Это он и сделал, при помощи своего ножа, наконец освободив из-под ремней золотую рукоять. Гербовый лев, казалось, выпустил когти, когда тени пробежали по золоту. Лев Хомейны - и горящий рубин в яблоке рукояти.
      - Это мне знакомо, - с удовлетворением сказал Заред и протянул мне меч.
      - Если ты думал, что я мертв, почему же присоединился к армии? - с любопытством спросил я.
      - Я солдат, - просто ответил он. - Я служу Хомейне. Даже без Мухаара, за которым я мог бы идти в бой - Мухаара хомэйна - я буду сражаться, чтобы защитить свою землю. Но в одиночку я не смог бы сделать этого, а прежде немногие желали рисковать жизнью, - он еле заметно улыбнулся, и на его грубоватом лице обозначились резкие морщины, напоминавшие старые шрамы. Теперь у нас более тысячи человек, мой господин - и принц, который поведет их на войну.
      Я видел, как остальные разглядывают меня. Они только что услышали, как их предводитель назвал меня господином. Слишком часто правитель - только имя, а потому видящие его почти всегда ощущают почтительный страх.
      Я повернулся к своему коню и снова приторочил к седлу меч:
      - Проведите меня к Роуэну.
      - К Роуэну? - голос Зареда звучал удивленно, ветеран был явно озадачен. Ты хочешь говорить с ним?
      - Почему нет? Он начал создавать эту армию, - я снова сел в седло. - Или ты хочешь сказать, что это сделал кто-то другой? Может, это был ты?
      Лицо Зареда залила темная краска:
      - Господин... говорят, что он - Чэйсули... Чэйсули не может быть предводителем Хомэйнов, - голос был жестким, слова звучали отрывисто, на Финна он не смотрел.
      Эта откровенность потрясла меня. Я считал Зареда хорошим человеком и опытным солдатом, стоящим любого звания, какое бы я ни дал ему. А он, зная воинское искусство Чэйсули, отвергает возможность их участия в войне.
      Я глубоко вдохнул, чтобы успокоиться, и заговорил с удивлявшим меня самого спокойствием:
      - Мы отошлем прочь любого, кто станет выказывать ненависть к Чэйсули.
      Любого. Не будем спорить о том, что вбил вам в голову мой безумный дядюшка - он хорошо поработал, чтобы добиться этого, - но в нашей армии мы этого не потерпим. Те из вас, кто хочет продолжить дело Шейна и преследовать Чэйсули, может уйти немедленно. Среди нас таким места нет.
      Заред уставился на меня, потрясенный до глубины души:
      - Мой господин...
      - Мы не желаем терпеть таких здесь, - повторил я. - Сражайтесь с Беллэмом и Тинстаром, но более ни с кем. Не с Чэйсули. Они слишком предано служат нам, я натянул поводья. - Проводите нас к Роуэну.
      Немедленно.
      Заред указал на дальний огонек:
      - Туда, господин мой. Вон туда.
      - Подумай о том, что я сказал, - велел я. -Когда мы победим, Чэйсули станут свободными. Теперь мы поведем такую политику.
      - Мой господин...
      Дальнейших объяснений я не слышал - я скакал от костра так быстро, как только мог.
      Роуэн одиноко сидел у маленького костерка. Позади него возвышались деревья - словно отряд телохранителей, молчаливых и стойких. Но среди этих безмолвных стражей его фигурка казалась еще меньше - человек наедине со своим горем. Его тайна стала явной.
      Тепла костерка было недостаточно, чтобы согреть его, недостаточно даже для того, чтобы согреть кружку вина, которую он сжимал в негнущихся пальцах. Но пламя выхватывало из тьмы его лицо - лицо человека, которого постигла страшная утрата.
      Я соскочил с коня и подошел к огню, давая ему возможность узнать меня.
      Роуэн медленно поднял голову. Несколько мгновений он смотрел на меня, словно никак не мог узнать, потом медленно опустился на колени неловким движением старика.
      Я смотрел на него - и за потрясением, за внешней оболочкой потерянности видел обреченную покорность.
      Он знал.
      - Давно? - спросил я. - И почему ты скрывал это от меня?
      - Всю мою жизнь, - ровно ответил он, по-прежнему стоя на коленях. А что до того, чтобы скрывать это от тебя... разве у меня был выбор? Немного найдется в Хомейне таких, как ты, господин мой... Я думал, они начнут ненавидеть и презирать меня. Так оно и вышло.
      Я отпустил поводья и, подойдя ближе, поднял его с колен. Он снова медленно опустился на свое место. Кружка в его руках ходила ходуном.
      - Расскажи, - тихо попросил я. Он на миг закрыл глаза. В неверном свете он напоминал демона из детских сказок. Чэйсули.
      - Мне было пять лет, - так же тихо заговорил он. - Я видел, как люди Мухаара убивали мою родню. Всех, кроме меня, - его лицо передернулось. - Они напали из-за деревьев, крича, что нашли гнездо демонов. Я побежал. Мои жехаан и жехаана - и моя рухолла - они не успели убежать. Их убили.
      Слова языка Чэйсули, произнесенные Роуэном, глубоко поразили меня. Он всегда говорил с выговором Хомейны, словно вовсе не знал Древнего Языка - а теперь я узнавал, что он имеет большее право говорить на нем, чем большинство людей Хомейны.
      Я услышал, как подошел Финн и остановился подле моей лошади. Я не взглянул на него, но Роуэн поднял голову. Они были похожи, как два листа одного дерева, достаточно похожи для того, чтобы быть отцом и сыном. Быть может, они и вправду были в родстве, - У меня не было выбора, - продолжал Роуэн, - меня подобрала семья, у которой не было детей. Они были элласийцами, но переселились в Хомейну. Жили в долине почти на самой границе, там Чэйсули никто и в глаза не видел. Я был в безопасности. Так было, пока я не пришел сюда.
      - Ты не мог не знать, что твою тайну раскроют.
      Он передернул плечами:
      - Такое могло случиться. В Мухааре я был осторожен. Но те, кто хотел сражаться с Беллэмом, были моими ровесниками и никогда не видели оборотней Чэйсули. Я сказал, что я хомэйн, и мне поверили. Много лет прошло с тех пор, когда Чэйсули были вольны появляться, где вздумается. Хомейна почти забыла свой древний народ, - он коротко взглянул на меня. - Да. Я знал, кто я. И кем мне никогда не быть, - он повернулся к огню. - У меня нет лиир.
      Я не сразу понял его, но задумался о Финне, о его связи со Сторром и о цене, которую он за это платил - и осознал, что имел в виду Роуэн.
      - Не хочешь же ты сказать, что обречен на смерть!
      - Ему не нужно умирать, - сказал Финн. Он соскочил с коня и вышел к костру, рядом с ним бежал Сторр. - У него никогда не было лиир, а это не то же самое, что потерять лиир. Если ты не терял его, необходимости в ритуале смерти нет.
      Лицо Роуэна мертвенно побелело, только отблески костра придавали ему видимость жизни:
      - Ритуал уже исполнен, пусть даже и хомэйнский. Я назван оборотнем и лишен той чести и достоинства, которым обладал.
      Я подумал о людях в таверне, где мы с Лахлэном нашли Роуэна. О тех людях, которые следовали за ним с радостью и по доброй воле. Роуэн собрал большую часть тех людей, что были сейчас здесь, остальных привели слухи - они приходили и до сих пор, но начал все дело Роуэн.
      - Не все так относятся к тебе, - заверил я его, стараясь не вспоминать о Зареде. - Человек всегда узнается по его делам, люди не станут судить только по цвету глаз и по золоту...
      Я осекся, только сейчас осознав, что он не носил золота лиир: он не получил этого права.
      - Боги слепы к тебе, - тихо сказал Финн, обращаясь к Роуэну.
      Я потрясенно взглянул на него:
      - Ты хочешь уничтожить даже то, что осталось от него?
      - Нет. Я говорю о том, что он знает и без меня. Можешь спросить его сам, по голосу и глазам Финна невозможно было прочесть его мысли. - Он - лишенный лиир. Только половина человека, обделенная душой. Лишенный благословения богов, как и ты, хотя ты хомэйн, а он - Чэйсули.
      Он продолжал, не обратив внимания на мою попытку возразить:
      - Он не воин клана, у него нет лиир. Ему нет пути к древним богам.
      Я схватил его за руку и впился в нее пальцами, ощущая напрягшиеся мускулы.
      Никогда прежде я в гневе не поднимал на него руку.
      Финн остановился и замолчал. Он ждал. Когда я разжал пальцы и убрал руку, он объяснил смысл своих слов:
      - Он отрекся от этого по доброй воле, Кэриллон, и теперь расплачивается за это страданием.
      - Страданием!
      - Да, - его глаза полыхнули огнем, остановившись на сгорбленной фигуре Роуэна. - Будь такой выбор у меня, я бы рискнул.
      - И умер бы, - гневно отпарировал я.
      - О да, верно, - заметил он со знанием дела, - но так я тоже не смог бы жить.
      - Не слушай его, - обратился я к Роуэну. - Финн часто говорит тогда, когда ему лучше бы помолчать и оставить свои чувства и мысли при себе.
      - Пусть говорит, - устало ответил Роуэн, - он говорит то, что я ожидал услышать всю свою жизнь. Мой господин, ты многого не знаешь о Чэйсули. Многого не знаю и я, отрекшийся от своей души, - горькая усмешка искривила его губы. О да, я давно знаю, что я такое. Лишенный души, лишенный лиир - недочеловек. Но я сам сделал выбор: я слишком боялся умереть. Я думал, что действительно умру, когда пришло время связать себя узами лиир.
      - Ты знал? - я уставился на него, - Знал, когда настало, время?
      - Как я мог не знать? Я болел долгие дни, мои приемные родители решили даже, что я умру. Внутри была тоска, сосущая пустота, меня тянуло в леса... его лицо исказила страшная гримаса. - Какая боль - отказаться...
      - Ты должен был всего лишь откликнуться на зов своей души, - резко прервал его Финн. - Боги создали для тебя лиир, а ты предал его смерти. Курештин! Ты сотню раз достоин смерти за то, что сделал!
      - Довольно! - рявкнул на него я. - Финн - во имя богов! - мне нужна твоя поддержка! Поддержка, а не приговор человеку, который мне нужен.
      Рука Финна обвиняющим жестом указала на склонившего голову Роуэна:
      - Он выжил, когда умер его лиир. Неужели ты не понимаешь, кто он теперь?
      Он - убийца, Кэриллон - и то, что он убил, было даром богов...
      - Довольно, - повторил я. - Остановись. Хватит.
      - Посмотри на Сторра, - оскалился Финн. - Подумай, что было бы с тобой, если бы я пренебрег возможностью связать себя с ним. Он умер бы, ибо лиир, который остается один после того, как услышал зов, предает себя смерти. Они платят ту же Цену, что и воин, чей лиир гибнет.
      Он злобно ощерился и подобрался, словно волк, Приготовившийся к прыжку.
      Волк-Финн.
      - Оставь в покое Роуэна, - наконец сказал я. - ты и так уже сказал больше, чем нужно. - Я повторил бы это снова, я сказал бы и больше, если бы мои слова заставили его увидеть, что он сделал.