- Что-то еще..?
      Он пытался отдышаться после долгой скачки. В последнее время я часто посылал своих людей на главные дороги Хомейны - обычно это были добровольцы из ремесленников и фермеров, но не солдаты. Некоторые побывали даже в Мухааре, чтобы получить информацию из первых рук и выяснить намерения Беллэма, о которых нам в общих чертах поведал Лахлэн.
      - Мой господин, - сказал вестник, - похоже, что Беллэм в гневе, ему не терпится покончить со всем этим. Он хочет уничтожить тебя. А потому, мой господин, он предлагает тебе битву неподалеку от Мухаары. Как он говорит, это будет последняя битва, которая покончит с войной.
      - Да? - я ухмыльнулся, взглянув на Роуэна, - Без сомнения, он присовокупил к этому множество разнообразных оскорблений, чтобы приправить свои слова перчиком, не так ли?
      Посланник расхохотался:
      - Конечно же, господин мой! Что еще может делать побитый пес? - только выть и тявкать. Он потрясает кулаками, кричит и угрожает - и все лишь потому, что становится слабее с каждым днем, - его лицо разрумянилось, - господин мои Кэриллон, он утверждает, что ты устраиваешь такие вылазки потому, что не способен командовать армией на поле боя. Что ты посылаешь Чэйсули околдовывать его патрули, потому что на большее тебе не хватает ума. Мой господин - мы будем биться?..
      Я видел, что он готов к этому, видел и то, что вокруг собираются люди - не слишком близко, чтобы вмешаться в разговор, но достаточно близко, чтобы слышать мой ответ. Я был не против. Без сомнения, всех их грызло нетерпение.
      - Мы будем биться, - подтвердил я, поднимаясь. Ответом мне был хор приветственных криков.
      - Поешь и отдохни, - продолжил я, обратившись к гонцу, - и выпей вина любого, какого хочешь. Сегодня мы пьем за нашу победу и поражение Беллэма, а завтра выступаем.
      Он поклонился и ушел исполнять мое приказание. Остальные тоже поспешили разойтись, чтобы передать мои слова войску. Вино развяжет им языки, они исполнят то, чего не мог сделать я: поговорят о каждым солдатом. Теперь моя армия была слишком велика.
      Роуэн вздохнул:
      - Мой господин - это прекрасно. Даже я с радостью пойду в бой.
      - Даже зная, что тебя могут убить?
      - Меня могут убить в любой вылазке, - ответил он. - И что за дело, умру ли я, ведя в бой двадцать солдат, или двести? Или даже две тысячи?
      Рукоять меча грела мне ладонь, рубин ярко сверкал в лучах солнца.
      - И верно, что за дело? - я оглядел лагерь. - Чем измерить силу Мухаара тем ли, сколько людей льют за него кровь? Или - просто тем, что они готовы умереть за него?..
      Эта мысль заставила меня нахмуриться, я тряхнул головой - сейчас не время для таких размышлений:
      - Найди мне Дункана. Последний раз я видел его с Финном. Нам многое нужно обсудить.
      Роуэн кивнул и тут же ушел. Я застегнул пояс и собрался было вернуться в свой шатер и посмотреть карты, но задержался.
      Приди, о госпожа моя - я наполнил кубок вином, Я собрал для тебя золотых плодов - и слаще их губы твои.
      Но напрасно я ждал, скорбя, И напрасны слова любви Ты сказала мне, что вовек не придешь в мой дом И боль в моем сердце, и пуст без тебя мой дом...
      Я поморщился и поскреб бороду. Это была поэтическая вольность: на самом деле Торри вовсе не говорила, что не придет - то был приказ ее брата. И все эти восемь недель, что Торри провела в Обители, Лахлэн доверял свои мысли одной только Леди, забыв о том доверии, что когда-то возникло между нами.
      - Безумец, - пробормотал я. - Безумец, решивший взлететь слишком высоко... и, несомненно, сам знает об этом не хуже моего.
      Может, он и знал. Он часто бывал при дворах королей. Но человек никогда не знает, где найдет свою любовь - так и принцесса не выбирает, чьей женой ей суждено стать.
      Музыка арфы умолкла. Я стоял, слушая шорох ветра, пролетающего над сухой вытоптанной землей, потом выругался сквозь зубы и вошел в шатер.
      - Кэриллон.
      На пороге стоял Финн. Я жестом предложил ему войти, но он только отвел в сторону полог - и не сдвинулся с места. Он стоял в тени, а за его спиной был лишь ночной мрак.
      Я сел рывком, мгновенно проснувшись - да и спал ли я, сознавая, что завтра мне предстоит сойтись лицом к лицу с Беллэмом? - и зажег свою единственную свечу. Нахмурившись, я смотрел на Финна. Внезапно он показался мне чужим и странно сосредоточенным.
      - Возьми свой меч и иди со мной.
      Я посмотрел на меч, лежавший в ножнах подле меня. Меч, который ждал меня не меньше, чем я ждал рассвета. Зная, что Финн ничего не делает без серьезной на то причины, я натянул сапоги и поднялся - как это обычно бывает в военных лагерях, я спал в одежде.
      - Куда? - я вынул меч из ножен.
      - Туда.
      Больше он не сказал ничего - просто ждал, когда я последую за ним. И я пошел с ним и за Сторром, к дальнему холму. Лагерь остался позади - мутное красноватое зарево за гребнем холма.
      Я ждал объяснений от Финна.
      Сперва он молчал. Я видел, как он осматривает землю - словно в поисках какого-то знака. И мы увидели этот знак - одновременно.
      Пять гладких камней, расположенных правильным кругом. Финн улыбнулся и, опустившись на колени, коснулся каждого по очереди кончиком пальца, словно пересчитывал их или хотел, чтобы они узнали его прикосновение. Он проговорил что-то почти беззвучно, я не понял, что Древний Язык, и ни одного знакомого слова. Он перестал быть тем Финном, которого я знал.
      Чэйсули взглянул вверх, по-прежнему стоя на коленях. Все вверх и вверх, запрокинув голову - в небо: ночное небо, бархатный черный полог, расшитый сияющими звездами, словно драгоценными камнями. Ветер отбросил его волосы назад - я снова увидел свежий шрам, пересекающий щеку до челюсти, но увидел и нечто больше. Я увидел человека, ушедшего отсюда - далеко, далеко - ввысь.
      - Жа-хай, - проговорил он. - Жа-хай, чэйсу, Мухаар.
      Волк единожды обошел круг. Я видел янтарный блеск его глаз. Финн бросил на него короткий взгляд - рассеянная отстраненность, без слов сказавшая мне, что он говорит с лиир. Хотел бы я знать, что было сказано между ними...
      Ночь была прохладной. Ветер нес пыль, песок набился мне в бороду. Я поднес руку к губам, намереваясь вытереть их, но Финн сделал какой-то странный жест я никогда не видел такого - и я замер. Я взглянул в небо, как и он - и увидел звездный венец.
      Пять звезд, образовывавших круг. как ожерелье, обвивающее шею женщины. За миг до этого они были одними из тысяч, сейчас же - словно отделены ото всех.
      Финн снова коснулся каждого из камней. Потом прижал к земле ладонь, словно благословляя - или ища благословения, и положил другую руку себе на сердце.
      - Доверься мне.
      Я понял, что на этот раз он обращается ко мне, и на мгновение задумался над ответом. Его неподвижность пробудила во мне неясные смутные сомнения.
      - Разве я когда-то не доверял тебе?
      - Доверься мне, - его глаза были средоточием ночной тьмы.
      Я попытался одолеть странное предчувствие:
      - Да будет так. Моя жизнь в твоих руках. Он не улыбнулся:
      - Твоя жизнь всегда была в моих руках. Но теперь боги доверили мне иное...
      На минуту он закрыл глаза. В звездном свете его лицо было похоже на лик древнего изваяния - застывшее, белое, прочерченное глубокими тенями. Лицо, в котором, кажется, не осталось ничего человеческого. Призрак ночи.
      - Ты знаешь, что нам предстоит завтра, - его взгляд остановился на моем лице, - и знаешь, сколь велика опасность. Ты, конечно же, также знаешь, что, если мы будем побеждены, и Хомейна останется под властью Беллэма, это будет означать конец для Чэйсули.
      - Хомэйны...
      - Я не говорю о хомэйнах, - голос Финна шел словно издалека. - Сейчас речь лишь о Чэйсули и о тех богах, что создали это место. На хомэйнов у нас нет времени.
      - Но я - хомэйн...
      - Ты - часть нашего Пророчества, - на мгновение по его лицу скользнула знакомая ироническая усмешка. - Не сомневаюсь, ты предпочел бы, чтобы все было по-другому - если бы мог выбирать, я тоже. Но выбора нет, Кэриллон. Если ты умрешь завтра - если будешь убит в битвах с Беллэмом - с тобой умрет и Хомейна, и Чэйсули.
      Я почувствовал, как моя душа сжимается в трепещущий комок:
      - Финн... ты возложил тяжкую ношу на мои плечи. Ты хочешь, чтобы я рухнул под ее тяжестью?
      - Ты Мухаар, - мягко сказал он, - Такова твоя судьба.
      Я передернул плечами, чувствуя себя до крайности неуютно:
      - Чего же ты от меня хочешь? Заключить сделку с богами? Согласен, скажи только, как! Финн остался серьезен:
      - Не сделку. Боги не заключают сделок с людьми. Они предлагают, люди соглашаются - или отказываются. И отказываются слишком часто, - он поднялся с земли, опираясь на руку: в звездном свете блеснула золотая серьга. - То, что я скажу тебе в эту ночь, пришлось бы не по вкусу многим - особенно королям. Но я все же скажу тебе - потому, что мы слишком многое делили с тобой... и потому, что это может кое-что изменить.
      Я медленно и глубоко вздохнул. Финн - перестал быть собой. Тому, чем он стал, я не знал имени.
      - Тогда говори.
      - Этот меч, - он коротко указал рукой, - меч, который ты держишь, был сделан Чэйсули - Хэйлом, моим жехааном. Говорилось, что он делает этот меч для Мухаара, но мы в Обители знали другое, - его лицо было сурово и торжественно. Он не для Шейна, хотя Шейн и носил его. Не для тебя, хотя он перешел к тебе, как к наследнику Шейна. Для Мухаара, верно... но для Мухаара-Чэйсули, не для хомэйна.
      - Что-то вроде этого я слышал и раньше, - мрачно сказал я. - Эти же слова - или похожие - часто повторял Дункан.
      - Ты сражаешься за спасение Хомейны, - продолжал Финн. - Мы тоже сражаемся за это - но и за то, чтобы выжить, сохранив наши обычаи и наш образ жизни.
      Таково Пророчество, Кэриллон. Я знаю... - он поднял руку, предупреждая мою попытку заговорить, - Я знаю, ты не задумываешься об этом. Но об этом думаю я.
      Как и все те, кто связан узами лиир, - его взгляд остановился на Сторре, казавшемся в ночном сумраке статуей, высеченной из темного камня.
      - Это правда, Кэриллон. Придет день, и человек, в котором сольется кровь всех племен, объединит в мире четыре враждующих государства и два народа чародеев, - он улыбнулся, - Похоже, это твое проклятье, сколь можно судить по выражению твоего лица.
      - К чему ты ведешь? - его неторопливая манера разговора начинала раздражать меня, - Как связано Пророчество с этим вот мечом?
      - Меч был откован для другого. Хэйл знал это, когда брал для него небесный камень. И предсказание начертано здесь, - его пальцы пробежали по рунной вязи на клинке. - С того часа, как он был откован, меч Чэйсули ждет того, кому он предназначен. Это не ты - и все же ты пойдешь в бой с этим мечом.
      Я не сумел подавить раздражения:
      - При попустительстве Чэйсули? Что, опять дошло до этого?
      - Никакого попустительства, - ответил он, - Ты хорошо служил этому клинку, и он хранил твою жизнь, но придет время отдать его в другие руки.
      - В руки моего сына, - твердо сказал я. - То, что есть у меня, должно перейти к моему сыну. По праву наследования.
      - Может, и так, - согласился он, - если боги желают того.
      - Финн...
      - Положи меч, Кэриллон.
      Я внимательно посмотрел на него в темноте:
      - Ты хочешь, чтобы я отдал его? - я говорил, тщательно взвешивая слова, Ты хочешь забрать его у меня?
      - Нет, я не сделаю этого. Когда меч найдет своего хозяина, тот получит его по доброй воле.
      Несколько мгновений он молчал, словно прислушиваясь к собственным словам, потом улыбнулся. Коротко коснулся моей руки дружеским жестом, который мне нечасто доводилось видеть:
      - Положи меч, Кэриллон. В эту ночь он принадлежит богам.
      Я наклонился, опустил меч на землю и выпрямился снова. В лунном свете меч поблескивал серебром, золотом и алым.
      - Твой кинжал, - сказал Финн.
      Так он разоружил меня. Я стоял, одинокий и беззащитный, хотя рядом были воин и волк, и ждал ответа. Его могло и не быть, Финн нечасто открывал свои мысли, и в эту ночь, подумалось мне, я могу ничего не узнать. Я ждал.
      Он держал кинжал в руке - в той руке, которая и создала его. Длинный кинжал Чэйсули, рукоять которого завершалась волчьей головой, непохожий на оружие хомэйнов. И тут я понял.
      В эту ночь он был Чэйсули во всем, Чэйсули более, чем когда-либо. Он отбросил заученные Хомейнские манеры, как солдат сбрасывает плащ. Он больше не был Финном, которого я знал - его душа была спокойнее, она была полна волшебства и слов богов и, не знай я, кто он, тысячу раз пожалел бы, что оказался с ним здесь. Я нечасто видел его таким, и всегда этот Финн вызывал во мне опасливое почтение.
      Внезапно я почувствовал, что остался один среди равнин Хомейны, а рядом со мной только Изменяющийся - и страх сжал мое сердце.
      Он перехватил рукой мое левое запястье. Прежде, чем я успел сказать хоть слово, он обнажил мою руку, повернул ее тыльной стороной вверх - и глубоко вспорол плоть кинжалом.
      Я зашипел сквозь зубы и попытался вырвать руку, но он крепко сдавил ее пальцами - боль заставила меня содрогнуться.
      Я забыл о его силе, об упорстве зверя - в сравнении с ним я был слаб, как подросток, несмотря на высокий рост и крепкое слоение. Финн держал меня с легкостью, с которой отец удерживает ребенка, не обратив внимания на мой протестующий возглас - словно бы и не услышал его. Он силой опустил мою руку к земле, некоторое время держал ее так, а потом немного разжал пальцы, позволив крови хлынуть свободным потоком.
      Кровь текла по моему запястью, обагряя кисть, и капала с напряженно застывших пальцев. Финн держал мою руку прямо над кругом пяти камней, и багряные капли падали на ровную землю.
      - Опустись на колени.
      Он потянул меня за руку вниз, принудив меня исполнить его приказание, и отпустил мою руку. Я чувствовал тупую боль в запястье, кровь все еще текла. Я поднял правую руку, чтобы зажать рану, но одним взглядом Финн остановил меня.
      Он хотел от меня чего-то большего.
      Он поднял с земли мой меч и встал передо мной:
      - Мы должны на время сделать его твоим, - тихо сказал он. - Мы возьмем его взаймы у богов. Для завтрашней битвы, ради Хомейны... тебе нужно немного магии, - он указал на залитую кровью землю. - Человеческая кровь и плоть земли.
      Соединенные с одной целью...
      Он вонзил меч в землю так, что рукоять была вровень с моим лицом сверкающая золотом рукоять с кровавым рубином.
      - Положи на него руку.
      Я инстинктивно понял - какую: левую, с рассеченным запястьем. Коснулся рукояти - геральдического льва, алого рубина - и сжал на ней руку.
      Кровь текла по рукояти к перекладине и дальше по клинку, наполняя собой руны - они стали черно-красными в лунном свете, а кровь текла дальше, красной лентой обвивая клинок, сбегая к земле, уже окропленной соленой алой влагой - и тут рубин вспыхнул багровым огнем.
      Пламя плеснуло мне в глаза, заслонив собою весь мир. М не стало больше ничего - ни Финна, ни меня самого - только это яростное колдовское пламя.
      - Жа-хай, - дрогнувшим голосом прошептал Финн, - Жа-хай, чэйсу, Мухаар.
      Пять звезд. Пять камней. Один меч. И - одно сражение, в котором нужно победить.
      Звезды пришли в движение. Они сорвались с места и полетели по небу, становясь ярче, а за ними тянулись огненные шлейфы. Они летели по небу, как стрелы, выпущенные из луков - летели к земле. Я видел падающие звезды - но здесь было другое. Это было...
      - Боги, - прерывающимся шепотом выдохнул я, - неужели человек должен все видеть своими глазами, чтобы поверить?
      Я пошатнулся, по-прежнему стоя на коленях. Финн поднял меня - я побоялся, что не устою на ногах, упасть сейчас было бы для меня стыдом. Рука Финна сомкнулась на порезе, остановив кровь. Он коротко улыбнулся, потом лицо его стало отстраненным, утратив выражение, и я понял, что он взывает к магии земли.
      Когда Чэйсули отнял руку, на запястье не осталось ни следа раны - только шрам от атвийских кандалов. Я потряс рукой, сгибая и разгибая пальцы, и встретил знакомую усмешку Финна:
      - Я же сказал - доверься мне.
      - На этот раз мое доверие может стоить мне кошмарных снов, - я с опаской взглянул в небо. - Ты видел звезды?..
      - Звезды? - он больше не улыбался, - Камни. Только камни.
      Он поднял их и показал мне. В его руке были обычные камни - я забрал их у него, трудно было поверить, что минуту назад они обладали магической силой.
      Я перевел взгляд с камней на Финна, он казался чудовищно усталым и обессилевшим. И было в его глазах что-то странное, что - я не мог понять.
      - Ты заснешь, - он нахмурился в размышлении. - Боги даруют тебе сон.
      - А ты? - отрывисто спросил я.
      - Что дадут боги мне - это только мое дело, - его потемневшие глаза были устремлены к небу.
      Я подумал, что Финн чего-то недоговаривает. Но он молчал, и я не стал расспрашивать - просто взялся свободной рукой за рукоять меча, пальцы сомкнулись на окровавленном золоте. Но я твердо знал, вытаскивая меч из земли, что не стану просить Роуэна смыть с него эту кровь.
      - Камни, - пробормотал Финн и пошел прочь, сопровождаемый Сторром.
      Я разжал руку и посмотрел на камни. Просто пять гладких камешков, ничего больше. Но я не стал выбрасывать их.
      Утром Роуэн поднял знамя на древке из ясеневой древесины. Вокруг знамени клубился туман. Капли росы стекали по древку на влажную землю - как этой ночью стекала по клинку моя кровь. Знамя висело неподвижно - алое полотнище с дремлющим в его складках черным львом Хомейны, выпустившим когти и скалящим клыки, поджидающим добычу.
      Роуэн вонзил древко в землю. Оно с трудом входило в неподатливую влажную почву, но, наконец, воин отнял руки, убедившись, что знамя стоит прочно.
      По рядам войска прокатилась волна приветственных криков. По рядам хомэйнского войска: Чэйсули хранили молчание. Они стояли за моей спиной, отдельно от хомэйнов, а вместо знамен и гербов рядом с каждым из них или на плече у каждого был лиир.
      Радость предстоящего сражения и нетерпение мешались в моей душе со страхом. Привкус страха я чувствовал перед каждым боем, сколько бы их не было.
      Я сидел в седле - в кольчуге, с мечом на поясе - и сознавал, что боюсь. Но знал и то, что этот страх будет гнать меня вперед в стремлении преодолеть его, и я молил о том, чтобы это помогло мне одолеть и врагов.
      Я повернулся к своему войску. Войско Беллэма ждало нас на равнине - в свете восходящего солнца сияло оружие и доспехи. Они были слишком далеко, чтобы можно было как следует разглядеть их - просто множество людей, готовых к бою.
      Тысячи против тысяч.
      Я повернулся к своему войску и оглядел его. Людская волна, захлестнувшая холм. В отличии от армии Беллэма не каждый из моих воинов мог похвастаться кожаным доспехом или кольчугой. У многих были только кожаные наручи, поножи и кожаные туники. Кое-где поблескивали нагрудные пластины, были воины и в кольчугах с усилением на груди и плечах, но большинство - в простой шерстяной одежде: ничего другого у них не было - и все же они стремились в бой. Моя армия выглядела не так роскошно, как легионы Беллэма в шелковых туниках, но целеустремленности и мужества это у нас не отнимало.
      Я вытащил меч из ножен, медленно поднял его - рука, покрытая следами старых шрамов, охватила клинок у острия. Я поднял меч рукоятью вверх, и рубин вспыхнул огнем восходящего солнца:
      - Скальте клыки! Выпускайте когти! И пусть рычит Лев!
      Глава 17
      Солнце садилось. Поле было алым, оранжевым, золотым, но я не знал, что более красит его в алый цвет - кровь заката или людская кровь.
      Земля была влажной, сухая трава вытоптана и вырвана клочьями, но я не сразу поднялся с колен. Я остался стоять так, опираясь на вонзенный в землю передо мной меч и глядя в Око Мухаара. Может, этот огромный рубин окрасил все вокруг в цвета крови...
      Но я знал, что это не так, что поле действительно залито кровью - алой и уже черной, стылой: цвета смерти. И стервятники кружили над полем в извечном танце смерти с победными криками - победителями были они, люди проиграли. И крики их мучительным звоном отдавались в моей гудящей голове.
      Силы оставили меня. Я дрожал от слабости и усталости, проникавшей в меня до костей, и кровь моя была - холодна, как вода. Ничего не осталось во мне, кроме отстраненного осознания, что все кончено, а я еще жив.
      Позади раздался шорох шагов. Я резко обернулся, подняв меч, нацеленный человеку в грудь.
      Он стоял вне пределов досягаемости, и все же достаточно близко для того, чтобы я мог достать его, сделав длинный выпад - если бы у меня еще оставались на это силы. Но в этом не было необходимости:
      Финн не был врагом.
      Клинок опустился к земле. Я облизнул губы, покрытые запекшейся кровавой коркой и подумал о глотке вина. А лучше - воды, чтобы остудить пересохшее горящее горло. Мой голос прозвучал глухо и безжизненно - похоже, я сорвал его в бою. Тень голоса. Тень звука.
      - Кончено, - тихо молвил Финн.
      - Я знаю, - я сглотнул и попытался говорить без рожденной слабостью дрожи, - Я знаю это.
      - Но почему же тогда ты стоишь тут на коленях, словно молишься этому лахлэновому Всеотцу?
      - Может, так оно и есть...
      Я глубоко вздохнул и, пошатываясь, поднялся на ноги. Чуть было не упал снова, я был слишком измучен, чтобы легко восстановить равновесие. Каждая коcть, казалось, разламывалась от боли, бессильные мускулы были похожи на тряпичные мешки. Я провел рукой по лицу, пытаясь стереть с него пот и кровь и выговорил, наконец, то, что боялся признать даже перед самим собой, во что не смел поверить:
      - Беллэм разбит. Хомейна - моя.
      - Да, господин мой Мухаар, - как всегда, в голосе моего ленника звучала ирония.
      Я снова вздохнул и сурово - насколько я был на это способен сейчас посмотрел на Финна:
      - Благодарю за то, что ты защищал меня. Весь этот день он прикрывал меня, не позволял врагам отрезать меня от остальных воинов, за все время битвы я ни на минуту не оставался один. Он пожал плечами:
      - Я связан клятвой крови, она обязывает меня... - и тут, наконец, он открыто ухмыльнулся и жестом показал, что понял все. Мы часто обходились без слов - слова были не нужны, чтобы понять друг друга.
      Он протянул руку и сжал мое плечо, принимая благодарность, которую я не был в силах выразить словами.
      - Ты думал, мы доживем до этого? - наконец, спросил я.
      - Ода. Пророчество... Я жестом остановил его:
      - Хватит. Довольно об этом. Я устал от вашего Пророчества, которое ты поминаешь по всякому поводу, - я сумел, наконец, отдышаться. - Но нужно еще освободить Мухаару. Бой не окончен.
      - Почти окончен, - так же тихо ответил Финн. - Я пришел, чтобы отвести тебя к Беллэму. Я бросил на него острый взгляд:
      - Вы взяли его в плен?
      - Он... у Дункана. Иди и посмотри.
      Мы медленно прошли по полю боя. Вокруг нас были только мертвые, над землей витал запах страха, крови и боли. При взгляде на этот пир смерти сама жизнь казалась бессмысленной и тщетной. Изломанные, истерзанные тела - пронзенные мечами, пригвожденные к земле копьями, утыканные стрелами... Птицы с криками взлетали при нашем приближении и, покружив, снова опускались на свою добычу.
      Смерть равняла всех - врагов и союзников, правых и не правых, захватчиков и защитников.
      Я остановился и взглянул на меч, который все еще сжимал в руке. Меч Чэйсули, сделанный Хэйлом, с тяжелым рубином в рукояти. Око Мухаара. Или это у меня в глазах все красно оттого, что я видел слишком много крови?
      Финн положил руку мне на плечо. Когда я собрался с силами, я снова вложил меч в ножны и продолжил путь.
      Дункан, Роуэн и несколько моих командиров стояли на вершине невысокого холма, на котором торчало обломанное древко знамени Беллэма. Тут же лежало и само знамя, втоптанное в пыль. Белое восходящее солнце на темно-синем фоне. Но солнце Беллэма закатилось навсегда.
      Он был мертв. Тело его было так обезображено, что я не мог представить, какая сила могла сотворить это. Оно больше не было телом человека.
      Тинстар. Я понял это сразу. Я не знал только одного - что было причиной смерти. Должно быть, этого мне и не было суждено узнать никогда.
      Это - тело Беллэма больше нельзя было назвать телом мужчины - свернулось, как нерожденный младенец в утробе. Одежда и доспехи обгорели и расплавились.
      Колыбелью - или погребальным ложем этому стал пепел, тело съежилось, как сброшенная одежда. Колени подтянуты к подбородку, руки охватили прижатые к груди ноги, плоть на лице словно бы истаяла. Безгубый рот Беллэма ухмылялся, то, что было некогда владыкой Солинды и Хомейны, глядело на нас провалами пустых глазниц.
      А на почерневшем черепе все еще сиял венец из чистого золота.
      Когда я смог сглотнуть застрявший в горле шершавый комок тошноты, я выговорил всего два слова:
      - Похороните это.
      - Мой господин, - начал Роуэн, - что нам теперь делать?
      - Теперь? - я глянул на него и попытался улыбнуться. - Теперь я отправлюсь в Мухаару и, наконец, займу свой трон.
      - Ты пойдешь туда один? - он был потрясен. - Теперь?
      - Теперь же, - ответил я, - но не один. Со мной пойдут Чэйсули.
      Город встретил нас слабым сопротивлением - скорее, просто по обязанности.
      Солиндские солдаты и их союзники-атвийцы еще сражались за королевский дворец, но слух о том, что Беллэм мертв - и о том, как он умер, - быстро облетел весь город. Город был потрясен деянием Тинстара, теперь солиндцы должны были возненавидеть его, как убийцу их короля. И - начать бояться его. Да, он разорвал союзнические узы, связывавшие Беллэма с Айлини. Но может ли случиться так, что чары окажутся сильнее ненависти и страха, и солиндцы будут продолжать подчиняться ему?..
      Сопротивление в Хомейне-Мухаар было быстро подавлено. Позади остались окованные бронзой ворота, Чэйсули и их лиир рассыпались по замку-крепости, отвоевывая стены и башни - розовые стены и башни Хомейны-Мухаар. Я спешился у подножия мраморной лестницы, ведущей к двери под высокой аркой и медленно начал подниматься по ступеням, сжимая в руках обнаженный меч. Боги, этот дворец наконец стал моим...
      И, воистину, с божьей помощью. Я снова вспомнил о звездах.
      Финн и Дункан поднимались на несколько шагов позади меня, с ними были и их лиир. И тут внезапно я остался один. Передо мной были украшенные серебряными чеканными пластинами двери Большого Зала. Позади все еще шел бой, но здесь его звуков было почти не слышно. Передо мной была моя толмоора.
      Я улыбнулся. Толмоора. Да, так оно и было. Я распахнул двери и вошел.
      Воспоминания обрушились на меня, как падающие камни. Одно за одним, одно за одним. Я помнил все...
      Шеин, стоящий на мраморном возвышении, громоподобные гневные речи...
      Аликс, призвавшая Кая прямо в зал - полет огромного ястреба, ветер, поднятый его крыльями, задувающий свечи... Снова Шейн, мой дядюшка, изгоняющий Чэйсули за стены города, которые они построили в давние времена, разрушающий магию, удерживавшую Айлини - обрекающий Хомейну на поражение... Моя рука стиснула рукоять меча. О боги, я слишком хорошо помнил это поражение!
      Я пошел к возвышению, на котором стоял трон, не обращая внимания ни на солиндские гербы на стенах, ни на темно-синие драпировки с гербом Беллэма. Я прошел мимо длинной остывшей жаровни, протянувшейся вдоль зала, под сводами, украшенными затейливой резьбой по темно-медовому дереву и изображениями зверей... Нет, не зверей: лиир. До того, как Чэйсули начали рисовать лиир на шатрах, они вырезали их изображения из камня, украшая ими замки. Правда была здесь, на виду - все те годы, что мы называли Чэйсули лжецами.
      Я остановился перед возвышением. Мрамор его разительно отличался от холодного серого камня пола, он был теплым, розовым, с золотыми поблескивающими прожилками. Достойный пьедестал для стоявшего на нем трона.
      Трон Льва. Ножки и подлокотники его были сделаны в форме львиных лап, спинка трона была увенчана львиной головой. Темное древнее дерево, натертое пчелиным воском до гладкого шелковистого блеска, и вырезанные на дереве руны поблескивают позолотой. Сидение обтянуто красным шелком с вышитым .на нем золотым гербовым львом. Этого Беллэм не изменил - оставил льва, как он был.
      Мой лев, мой Трон Львов.
      Мой?..
      Я обернулся, он стоял там, где я и ожидал его увидеть.
      - Мой? - спросил я. - Или - твой? Дункан не пытался притвориться, что не понял моих слов. Он просто вложил в ножны окровавленный нож, скрестил на груди руки и улыбнулся:
      - Он твой, господин мой. С этого часа - твой. До времени.
      Позади него раздавались звуки боя. Дункан стоял в распахнутых дверях, украшенных серебряной листвой. Черные волосы ниспадали на его плечи - они были столь же грязны от пота и крови, как мои, а на лице его были свежие ссадины. Но даже такой, в залитых кровью кожаных одеждах, с витавшим вокруг него запахом смерти, он был светлее, чем все великолепие этого зала.
      У меня перехватило дыхание. Пройти весь этот путь, чтобы понять, сколь мало я значу...
      - Трон, - хрипло и резко сказал я, - предназначен для Мухаара-Чэйсули. Так ты сказал.
      - Когда-нибудь так и будет, - согласился он. - Но этот день настанет, когда не будет ни тебя, ни меня.
      - Значит, все так же, как с этим мечом... - я коснулся сверкающего камня.
      - Предназначено для другого...
      - Перворожденный возродится снова, - Дункан улыбнулся. - Но его придется ждать долго. Есть еще время.
      Шелковый вкрадчивый шепот прервал наш разговор:
      - А меня вы тоже ожидаете? Я резко обернулся, вырвав меч из ножен. Тинстар - Тинстар медленно и мягко, как кошка, вышел из алькова подле трона. Дункан дернулся - и Айлини поднял руку:
      - Не стоит, Изменяющийся! Стой, где стоишь, иначе я точно убью его, - он улыбнулся, - Ведь тебя опечалит, если вы потеряете своего Мухаара в тот самый день, когда возвели его на престол? Не так ли?
      Он не изменился - у Айлини нет возраста. Он улыбался. Его лицо с небольшой бородкой было совершенно спокойно, почти умиротворенно, волосы были по-прежнему густыми - черные с серебряными нитями. Он был затянут в черную кожу, в руке его сверкал серебром меч.