Глава шестая

Лас-Вегас — ночной город. Позади отелей — бассейны с отфильтрованной и подсиненной водой, но там увидишь лишь туристов да проституток, работающих в отелях. Чтобы поддерживать ровный загар, они время от времени слегка подрумянивают тела на солнце: имидж — их бизнес. Но для посетителей игральных домов в Лас-Вегасе — всегда ночь.

Говорят, игроков нельзя и выпускать на солнечный свет. Сияние дня не должно вторгаться в их реальность. Она — в перестуке игральных костей, в крутящейся рулетке, в алчных страстях, в желанном выигрыше. Нежданное счастье, шальная удача, вечная надежда на завтрашний день… Все остальное секс, веселье, бизнес — все отступает перед страстью, к легкой наживе. Бешеные деньги… Как знать, быть может, именно сейчас вам улыбнется фортуна.

Они вышли из варьете, все еще смеясь над пьесой одного из величайших комиков мира.

Было десять часов вечера: толпы людей, вышедших после представления, сгрудились теперь у столов Махараджи. Чезарио внимательно всматривался в лица игроков.

— Но ты не слушаешь меня, — укоризненно заметила Барбара.

Чезарио обернулся: в его главах сквозило непонятное возбуждение. — Да, я прослушал, дорогая. Ты говорила…

«Любой, — глядя на него, подумал она, — рассыпался бы в извинениях, или солгал, что слушал. А этот…»

— Я спросила, тебе больше нравится рулетка, или кости?

Он почему-то рассмеялся.

— Конечно, рулетка! Но знаю, что находят в этих кубиках…

И они направились к столам с рулеткой.

— Здесь не играют в баккара, а жаль. Но крайней мере, там нужно соображать, а не надеяться на случай.

Она подошла к одному из столов, но он остановил ее.

— Взгляни, — он указал на другой стол, — там посвободней.

И правда, у стола напротив народу было меньше. Он подал ей стул. Устроившись, она подняла к нему лицо и улыбнулась.

— Ну, какое у тебя чувство? Нам повезет?

Он тоже улыбнулся и высылал перед ней горсть жетонов.

— Непременно! Сегодня я в ударе!

На рабочем столе Беккета в Нью-Йорке зазвонил телефон. Отодвинув чашку с кофе, он поднял трубку. Послышался голос дежурного:

— Вас вызывает Джордан из Лас-Вегаса.

— Соедините.

— Привет, Джордж! — раздался голос Тэда. — Как успехи? Что-нибудь прояснилось?

— Пока ничего, — устало отозвался Беккет. — Как они ухитрились убрать Адамса — сам черт не разберет… Ну, а что ваш парень?

Тэд рассмеялся.

— Потрясающе! Теперь он в игорном зале, за рулеткой. И держится так, будто завтра ему ничего не предстоит!

— Он прикрыт?

— Все в лучшем виде. Два детектива по бокам, один сзади.

— И все-таки будьте внимательней. Мы тоже думали: Динки Адамс прикрыт лучше некуда, а в итоге…

— Но, Джордж, в таком случае не лучше ли посадить этого сукина сына в надежное место и держать там взаперти до самого суда, а не трепать себе нервы?

— В том-то и дело! — возразил Беккет. — Не дай бог, защита пронюхает, кто пройдет свидетелем. Они сделают все, чтобы заставить его молчать. И дело будет проиграно еще до начала процесса.

— Маттео теперь наверняка хихикает и потирает руки, — хмыкнул Джордан.

— Ничего, хорошо смеется тот… Сам знаешь.

— А мой парень ставит двадцать против одного, что в суде ему не бывать.

— Ты хочешь сказать: он убежден, что его уберут? — не поверил Беккет. — И спокойно играет в рулетку?

— Конечно. Он считает, раз уж ничего не поделаешь, так уж хоть погулять на всю катушку, пока живой.

Беккет повесил трубку и принялся медленно потягивать кофе. Как он ни ломал себе голову, в этом было нечто, недоступное его пониманию. Убийцы, трусы, сутенеры… Но было в них что-то еще, какой-то рок, фатум, ведущий их по жизни наперекор всему. Что это было? Он не знал.

Твистер сидел за рулеткой: вся реальность теперь сосредоточилась для него в этом крутящемся колесе.

Постепенно оно замедлило ход, остановилось, и шарик очутился на красном секторе под номером двадцать. Сделав на листке пометку, Джек быстро подсчитал сумму цифр в колонке. Все верно. Теперь должно быть черное. Пора было делать ход — и он положил несколько жетонов на черное.

Твистер слышал, как позади него остановился Джордан, но не обернулся. Телохранитель, стоящий рядом, вполголоса проговорил:

— Тэд, тебе не трудно подменить меня на минуту? Я не успел перед сменой забежать в туалет.

Что ответил Джордан, Твистер не расслышал. Шарик снова попал на красное! Он взял новую горстку жетонов и снова поставил их на черное.

* * *

Барбара не отрывала взгляда от колеса рулетки, а Чезарио исподволь разглядывал Твистера. В записке Маттео были кое-какие указания. Уже третий день Чезарио изучал обстановку.

Трое телохранителей ни на шаг не отходили от него, окружив плотным кольцом, все время наготове, изучающе посматривая вокруг. Вот один отошел, другой тут же занял его место. Чезарио отвернулся, когда настороженный взгляд двинулся в его сторону. Ситуация ясна. Теперь, если повезет… По лицу его пробежала ироничная улыбка: эту фразу твердил про себя каждый в зале.

Если повезет, он покончит с этим делом сегодня же.

Он наклонился к Барбаре.

Я принесу что-нибудь выпить.

Она подняла глаза, улыбнулась и вновь погрузилась в игру. На пути в буфет он обогнул стол, за которым сидел Твистер, еще раз окинув все цепким взглядом. Прямо напротив Твистера сидела роскошная полная блондинка. Ее полуобнаженные пышные груди туго натягивали две тонкие полоски ткани. На них держалось платье. Вдруг он понял, что надо делать, и почти развеселился: вспомнился бородатый анекдот, который рассказывали в Лас-Вегасе каждому новоприбывшему.

Джордан с тоской огляделся. Как хотелось, чтобы все скорее закончилось! Недавний выпускник юридической школы, начиненный свежими наставлениями, он мечтал о необыкновенных приключениях, о захватывающих воображение стычках с преступным миром… И меньше всего ожидал, что целых три месяца придется возглавлять команду нянек, охраняя какую-то дешевку из уголовников.

За столом напротив снова находилась та же красивая пара: он обратил на них внимание еще в первую ночь. На миг почудилось, что он их где-то видел. По привычке ничего не оставлять без внимания, попытался вспомнить…

Да. Девушка была одной из популярнейших в Америке моделей — Барбара Ланг из «Огня и дыма». Ее портреты красовались на буклетах многих косметических фирм. А мужчина — Чезарио Кординелли, князь, известный автогонщик, легендарная личность… Тэд увидел, как Чезарио, что-то шепнув девушке, встал и пошел в сторону буфетной. Припомнились какие-то отрывки из газетной светской хроники. Этот парень — из тех, кому выпало жить по-настоящему: шарик всегда падает на поставленный им номер. Он и выглядит так — спокоен, невозмутим, словно иначе и быть не может. Джордан перевел взгляд на девушку. Все радости жизни, все обещания рекламы светились в ее облике. Везет же некоторым…

Чезарио дожидался, когда блондинка снова усядется на свое место. Явно раздосадованная, она подошла к своему спутнику, низенькому толстяку. Тот отделил от внушительной пачки несколько купюр, протянул ей, и она вернулась к столу. Чезарио, взяв стакан в левую руку, неспешно пошел из буфетной, лавируя в толпе. В узком проходе на мгновенье задержался и огляделся, как бы соображая, где находится… В этот момент крупье пустил колесо и бросил шарик. Едва заметным Движением рукой Чезарио коснулся спины блондинки и пошел в обход стола, направляясь к Барбаре.

Кровь бешено стучала в висках, невыносимая тянущая боль разливалась по всему телу. Такая знакомая — он давно уже перестал ее бояться. Она приходила всегда в минуту тревоги и опасности. Приходила из глубины веков, из бездны забвения.

Когда он поравнялся со стулом Твистера, который, уткнувшись подбородком в сжатые кулаки, завороженно следил за колесом рулетки, раздался пронзительный женский вопль.

Детектив резко обернулся на крик, нащупывая пистолет. Блондинка, сидящая напротив, тщетно пыталась упрятать пышную грудь под сползающее платье. Чезарио действовал стремительно: бросок, и, скользнув по коже запястья, стилет уже исчез в рукаве. Твистер сидел в той же позе. Телохранитель мельком глянул на него и перевел взгляд на Барбару. Чезарио, подавая ей стакан, видел, как он улыбается.

Мимо них поспешно пробиралась к выходу разъяренная блондинка, разрезая мерный гул, стоящий в зале, своим высоким раздраженным голосом:

— Они не могли оторваться, говорю тебе! — кричала она маленькому толстяку, семенящему вслед. — Не могли! Их срезали! Кто-то…

— Тише, крошка! Умоляю… На нас смотрят!

— Да плевать мне! — взвизгнула блондинка, величественно и оскорбленно устремляясь дверям.

Стальной обруч стиснул грудь, перехватило дыхание. Он склонился к Барбаре.

— Может не стоит проводить последнюю ночь в Лас-Вегасе, среди этого скопища идиотов?

Она подняла глаза.

— Предлагаешь что-нибудь другое?

— Остаться с тобой вдвоем.

Она на миг смешалась: бешеная волна желания, исходящая от него, словно накрыла ее с головой. И все же, озорно прищурясь, не удержалась, чтобы не поддразнить:

— Все из-за блондинки! Столько секса — и на одного…

— Неправда! — он взял ее за руку.

Ладонь была горячая, влажная и чуть дрожала. Она внимательно взглянула на него.

— Как ты себя чувствуешь?

— Превосходно! Просто надоело… Осточертели эти люди, которым нужны только деньги… Хочу быть с тобой! Услышать в тебе жизнь!

Внезапно у нее пересохло в горле. Обжигающая волна стремительно поднималась, захватывая все ее существо. Явственно, будто и на самом деле, она почувствовала его крепкие руки, близость молодого сильного тела… Стиснув его ладонь, она подняла лицо. Никогда прежде она не испытывала ничего подобного.

— Сначала выпьем холодного шампанского, — тем временем продолжал он, — а бренди пусть пока согреется.

Она поднялась с места, сразу ощутив, как слабеют ноги и все плывет перед глазами. Пытаясь улыбнуться, прошептала чуть слышно:

— А потом снова шампанского?..

Джордан смотрел на Твистера. Четвертый раз подряд шарик падал на черное. Теперь перед Твистером была груда жетонов почти на девять тысяч долларов.

— Не спугни удачу, Джек, отложи что-нибудь на завтра, — сказал он улыбаясь и тронул игрока за плечо.

Тот как-то странно подался вперед, локти заскользили по столу, сдвигая жетоны… Распластавшись он безжизненно уронил голову на руки.

Пронзительно вскрикнула женщина. Джордан поднял его голову: широко распахнутые глаза уже остекленели.

— Убрать его, — проговорил Джордан сдавленным голосом.

Телохранители работали быстро. Без лишних движений подняли тело и отнесли в кабинет распорядителя… Был момент общей истерики, но только момент.

Ровные монотонные голоса менеджеров и крупье успокаивали:

— Все в порядке, господа! Все в порядке. Парню стало плохо. Просто упал в обморок. Ничего страшного, господа!..

Таков Лас-Вегас: шальные деньги, вечная надежда на завтра… Вскоре все забыли о человеке, сидевшем с ними за одним столом… Все, не считая крупье, который без зазрения совести положил в карман пять тысяч долларов из выигрыша Твистера.

Проводив взглядом людей, поспешно выносивших недвижимое тело, Барбара обернулась к Чезарио — и замерла…

Страшное напряжение исказило его лицо: глаза горели, рот — судорожно кривился.

По ее спине побежали мурашки.

— Что с тобой?!

Но уродующее напряжение уже исчезло, и он смог улыбнуться.

— Просто подумалось: все здесь просчитано… Как ни крутись, ничего не выиграешь.

Теперь ноющая боль сконцентрировалась в паху. Столь мучительно, что он едва сдерживался.

— Пойдем. Нечего тут делать.

Беккет уже уходил, когда на столе заверещал телефон. Пришлось вернуться. Звонил Джордан. Голос в трубке подрагивал:

— Они убили Твистера…

Беккет медленно опустился в кресло.

— Это невозможно!

— Стилетом. Как и Адамса, — от отчаяния Джордан с трудом ворочал языком. — Очень жаль, Джордж. Не могу представить, мы все время были рядом, не оставляли ни на секунду… Сегодня там было столько людей!..

Внезапно Беккет все понял.

— Слушай, перезвони через час. Нужно срочно связаться с Майами.

Он бросил трубку и тут же поднял снова.

— Соедините меня со специальным агентом Стенли в Майами-Бич.

«Они знали, кто свидетели! — думал он, ожидая связи. — Знали с самого начала. Все хлопоты и предосторожности — все впустую!»

Они знали.

Глава седьмая

В комнате было совсем тихо. Ни звука — лишь легкое дыхание Барбары возле плеча. Он лежал навзничь, глядя в потолок широко открытыми глазами. Как много лет прошло — почти забытое чувство… Война! С тех пор он не испытывал ничего подобного!

Все остальное было суррогатом, жалким суррогатом смерти… Чувство опасности, страшного волнения, ощущение могущества и власти, разлитое во всем теле, сознание таящейся в нем и рвущейся на волю смертоносной силы — неистовой и жуткой, повелевающей твоей судьбой!..

Он улыбнулся в темноте и потянулся к ночному столику за сигаретой. Пачка была пуста. Выскользнув из постели, он подошел к шкафу с одеждой и закурил.

Через раскрытую дверь террасы проступали серые полосы рассвета.

— Чезарио, — шепотом позвала Барбара.

— Да? — он обернулся, хотя и не мог ее видеть.

— Открой вторую бутылку шампанского, — хрипловатым со сна голосом попросила она.

— Мы ее уже открыли.

— Но я хочу пить! — повторила она голосом капризного ребенка. Что же мне делать?

Он засмеялся.

— Похоже, что ничего.

Она села. Тихо зашуршали простыни. Чезарио вышел на террасу и облокотился о перила.

Ночь еще не ушла, но небо уже бледнело на востоке. Он молча вглядывался в темноту и не обернулся, когда она подошла и прижалась, опустив голову на его обнаженную спину.

— Скоро утро. — Да.

Она потрогала губами его плечо.

— Какая у тебя нежная кожа. Кто бы поверил, что под ней — сила и страсть победителя автогонок!..

— Должно быть, это от вина, которое я пил в детстве! Говорят, вино Сицилии улучшает кровь и кожу, — усмехнулся он.

Она всматривалась в его лицо и снова видела в нем нечто непонятное для нее.

— Скажи, Чезарио, — недоуменно произнесла она, — почему ты всегда говоришь: «Я умираю!», когда занимаешься любовью?

— Так уж у нас говорят… Итальянцы называют это — «маленькая смерть».

— Но зачем, тот миг, когда что-то рвется из тебя и рождается, называть «смертью»? — не унималась она.

Улыбка испарилась с его лица.

— Разве это не одно и тоже? Разве не всегда рождение — начало смерти? И разве тебе не бывает больно?

Она удивленно покачала головой:

— Нет… Я только чувствую, как радость растет изнутри, поднимается волной… — она помолчала и подняла глаза. — А вдруг именно это и разделяет нас? Не могу отделаться от чувства, что ты бесконечно далеко… Я совсем ничего не знаю о тебе.

— Глупости, — отмахнулся он.

— Нет, Чезарио, нет! Помнишь, я испугалась, как ты смотрел, когда выносили того беднягу из казино? В этот миг я словно слилась с тобой, словно ты вошел в меня прямо там, в зале. Потом все задвигались — и ты ушел… Он был мертв, правда?

— С чего ты взяла?

— Он был мертв… — прошептала она. — Я смотрела на тебя и поняла: ты знал. Еще никто вокруг не знал, только ты…

— Глупышка, — улыбнулся он, — откуда мне было знать.

Она задумалась.

— Не понимаю… Но у тебя было точно такое же лицо, как в день перед поездкой, когда ты зашел за документами в окружной суд. Потом в самолете сообщили: в зале суда был убит человек. И это произошло… — Она спрятала голову у него на груди и не видела, как затвердели его черты. — Понимаешь, я могу даже не читать завтрашних газет. Я и так знаю: того человека убили. Интересно, что ждет нас в Майами?

Слышно ли ей, как стучит сердце в его груди. Заглушая удары, он заговорил громче:

— Что и везде. Солнце, прозрачная вода… Она подняла глаза.

— Я о другом, милый. А вдруг там вот так же кто-то умрет.

Глаза его странно прояснились. Ей показалось — она тонет в их притягивающей жуткой глубине, впадая в транс.

— Люди умирают всегда и везде, — проговорил он.

— Мне часто кажется… Скажи, быть может, ты — Ангел Смерти?

Глаза его вдруг потеряли завораживающую прозрачность. Он рассмеялся.

— Не могла придумать ничего сумасбродней!

— Я не придумала, — медленно проговорила она. — Я где-то читала рассказ о девушке, которая влюбилась в Ангела Смерти.

Он мягко притянул ее к себе.

— И что было дальше?

Барбара тихонько поцеловала его в грудь.

— Она умерла. Он взял ее с собой, когда понял, что она знает.

Взглянув на него исподлобья, она вдруг спросила:

— Возьмешь меня с собой, Чезарио?

Пальцы, гладившие ее по голове, замерли. Внезапно он запустил пятерню ей в волосы и потянул назад, запрокидывая лицо.

— Я возьму тебя с собой, — проговорил он, грубо целуя ее в губы, и, ощутив, как она вздрогнула от боли, свободной рукой стиснул ее грудь. Барбара вскрикнула, пытаясь вырваться:

— Чезарио! Что ты делаешь?!

Он прижал ее лицо к своей груди и принялся крутить ее голову, медленно расширяя круги и все сильнее сжимая грудь. Он слышал ее глухие стоны и чувствовал, как огненная лава заливает его изнутри. Круг становился все шире. Обессиленная, она уже склонилась к его коленям, не переставая стонать и всхлипывать.

— Чезарио! Чезарио, остановись! Я не выдержу! Мне больно!

Он только улыбался. Его переполняло, рвалось наружу упоительное ощущение власти и силы. Ощущение жизни… и смерти. Голос девушки доносился будто издалека.

— Теперь, дорогая моя, ты узнаешь, какое наслаждение приносят муки…

— Нет, Чезарио, нет! — тело ее вздрагивало. — Не могу! Больно!.. Я умираю!

Он поглядел на нее сверху и внезапно отпустил, так что она чуть не упала. Стоя на коленях, она обняла и прижалась к нему, плача навзрыд.

— Я люблю тебя, Чезарио! Люблю тебя!

Глава восьмая

Майами-Бич — город, залитый ослепительным солнцем, расположенный на узкой полоске чистого песчаного пляжа на побережье Флориды. Отели вырастают здесь каждый год, будто грибы после дождя. И «Сент— Тропес» был тоже только что построен: он вознесся ввысь своими одиннадцатью этажами невдалеке от «Иден-Рок» и «Фонтенбло» и внешне, пожалуй, напоминал фантазии Пикассо. Однако обитатели Флориды, обыкновенно оценивающие красоту гостиницы согласно размеру платы за номер в купальный сезон (восемьдесят долларов в сутки) считали его одним из прекраснейших зданий в мире.

Океанский пляж перед отелем был доступен лишь живущим в нем туристам. К их услугам был также причудливый бассейн в виде клеверного листа — величайший в мире из всех искусственных бассейнов, как уверяла реклама.

В каждой кабине — ванная, телефон, удобные кресла, столики для карточной игры и небольшие холодильники. В три часа дня включались игральные машины, и обитатели отеля могли прямо в купальных костюмах делать свои ставки. В шезлонгах, расставленных по периметру бассейна, любители позагорать, натертые кремами и маслами, лениво перелистывали страницы журналов и рекламных буклетов.

Стоя у раскрытого окна, Сэм Ваникола глядел вниз на бассейн. Его фигура на фоне оконного проема выглядела внушительно: при росте шесть футов он весил двести сорок фунтов. Сэм презрительно фыркнул и вернулся в номер, где еще три человека, расположившись у маленького столика, играли в карты.

— Развлекаемся? — раздраженно проговорил Ваникола. Спецагент Стенли поднял голову.

— Ты же знаешь, Сэм, приказ.

— Знаем мы ваши приказы, — проворчал Ваникола. — Эба Рильса в свое время вот так же замуровали в Бруклинском отеле… Ну и что? Уберегли его? Как бы не так! Если надо, они кого угодно из-под земли достанут.

— Сэм, тебе прекрасно известно: Рильс выбросился из окна, и суд установил факт самоубийства, — спокойно заметил Стенли.

— Не смешите, — возразил Ваникола. — Парня я отлично знал. Он никогда бы этого не сделал!

— Но с тех пор прошло двадцать лет, — не сдавался Стенли. — Многое изменилось.

Ваникола захохотал.

— Это уж точно! — мстительно парировал он. Динки Адамса пришили на пути в суд. Твистера достали в казино, на глаза у кучи людей. Рассказывайте вашей бабушке, будто что-то изменилось!

Стенли промолчал и переглянулся с товарищами. Те не решались вступать в перепалку.

Ваникола вынул сигару и, откусив кончик, выплюнул его на пол. Прикурив, плюхнулся на диван и, посмотрев на своих телохранителей, заговорил примирительным тоном:

— Рассудите сами, парни. Я, как и все, плачу налоги. И правительство тратит приличную часть моих денег, чтобы держать меня в таком месте. Ну и стоит шиковать, если от этого — никакого толку?

— Почему нет толку? Здесь ты надежно защищен… — откликнулся Стенли, вставая.

— Не валяй дурака, Стенли! — снова взорвался Ваникола. Прекрасно знаешь, не можете вы меня защитить.

— Не понимаю, Сэм, ты что же не надеешься остаться в живых? — Стенли был не на шутку встревожен.

Ваникола смотрел угрюмо и решительно.

— Вот что я вам скажу. Я умер уже давно — с той самой минуты, как попал в ваши руки. Если бы я продолжал запираться, меня посадили бы на электрический стул. А коль я раскололся, ребята достанут меня, и ничто им не сможет помешать. Это только вопрос времени. И время мое летит быстро. А раз так — вы могли бы позвонить своему шефу и попросить для меня разрешения поплескаться в бассейне часок-другой в день. Обещаю выполнять все ваши указания.

Стенли развернулся и ушел в соседнюю комнату, плотно прикрыв за собой дверь. Ваникола покосился на охранников. Те продолжали играть. Насупясь, он молчал, посасывая сигару.

Стенли вскоре возвратился и подошел к нему.

— Ладно, Сэм. Сделаем, как ты просишь. Но знай: с тобой ничего не должно произойти. А потому, как только заподозришь что-либо подозрительное, сообщи немедленно.

— Ладно-ладно, — проворчал Ваникола, подойдя к окну и снова поглядывая на бассейн, — чего уж болтать попусту.

Стенли снова уселся за карточный столик. Ваникола отвернулся от окна и улыбнулся, но это была мрачная улыбка.

— Теперь хоть в одном я могу быть уверен. Стенли вопросительно поднял глаза.

— Мне удастся загореть, и никто потом не сможет усомниться, где я провел эту зиму.

Барбара стояла на балконе и смотрела на океан, когда в комнате зазвонил телефон. Она вернулась и взяла трубку.

— Князя Кординелли вызывает Нью-Йорк. Она прикрыла рукой микрофон.

— Это тебя, дорогой!

Чезарио вошел в комнату. Он хорошо загорел за эти несколько дней: белый купальный костюм красиво оттенял золотистый цвет кожи. Она передала ему трубку.

— Кординелли слушает.

Из трубки доносился голос телефонистки.

— Хорошо, соедините, — сказал Чезарио и покосился на Барбару. — Это мисс Мартин — моя секретарша.

Барбара кивнула и снова вышла на балкон. Ей были слышны обрывки разговора о каком-то автомобиле, находящемся в Палм-Бич. Вскоре он положил трубку, но к ней не вышел. Она заглянула в комнату. Чезарио сидел за столом и что-то черкал в блокноте. Он поднял голову.

— Прости, пожалуйста. Дела.

Она печально кивнула. Сегодня кончалась неделя, которую они договорились провести вместе.

— Как было бы прекрасно, если бы наш праздник начинался только сегодня, — вздохнула она.

— Да, — коротко кивнул он.

— В Нью-Йорке теперь холодно и пасмурно… И до самого лета будут лить дожди. Не хочется и вспоминать. Как бы мне хотелось, чтобы мы остались здесь с тобой навсегда…

— Что же делать, — улыбнулся он. — Любой праздник когда-то начинается — и когда-то кончается.

— И наш?

— Конечно, — пожал он плечами, хотя прекрасно понимал, что она имела в виду, и добавил: — Я не могу оставить свои дела. И тебя ждет твоя работа. Ей стало грустно. Она ясно понимала теперь, что сама себя обманывала, согласившись на поездку. Для него это было не более, чем очередное развлечение.

— Интересно, Чезарио, кто-нибудь на этом свете знает, кто ты на самом деле?

Он удивленно поднял брови.

— Какой странный вопрос.

Ей вдруг нестерпимо захотелось прижаться к нему, обнять, почувствовать всем телом. Но она лишь отошла на шаг, чтобы ненароком не коснуться его рукой.

— Нет, нет, не странный… — говорила она. — Все считают тебя богатым любителем развлечений, плейбоем. Но ведь ты не плейбой!

Чезарио подошел к ней.

— Я просто всегда делаю, что хочу, и это не вредит, а наоборот, помогает моему бизнесу.

— Понятно, — проговорила она медленно, не отводя глаз. — Предпочитаешь делать карьеру в одиночестве, связывая свою судьбу только с гоночными машинами. Похоже, ты всегда это говоришь девушкам вроде меня.

— Девушек «вроде тебя» нет, — он взял ее за руку.

— Нет?! — потеряв самообладание, она осыпала его упреками: — А что же тогда та баронесса? Де Бронски, или как ее там?! Только месяц назад все газеты писали: ты собираешься совершить с нею турне по Европе!