11

Поздоровавшись, Рина торопливо прошла мимо консьержки и преодолела три узких лестничных пролета. Она задержалась в студии дольше, чем предполагала, так что оставалось совсем мало времени, чтобы приготовить обед до прихода Пегги.

Рина прошла через маленькую гостиную в кухню, зажгла одной спичкой газовый нагреватель для воды и плиту и убавила пламя до минимума. Затем достала небольшого готового цыпленка, которого только что купила на углу в закусочной, бросила его на сковородку и поставила сковородку на плиту. Быстро нарезала длинный батон, положила его на тарелку рядом с куском сыра и начала накрывать на стол. Через несколько минут все было готово.

Она взглянула на часы. Если вода нагрелась, то, пожалуй, можно успеть принять ванну. Она потрогала бак — вода была чуть теплая, но если не наливать полную ванну, можно обойтись и такой.

Рина вернулась в гостиную, расстегивая на ходу блузку. Послышался звук открываемой двери. Рина обернулась.

— Ты что-то рано сегодня, — сказала она.

Закрывая дверь, Пегги холодно посмотрела на нее. Рина пожала плечами. У Пегги бывали заскоки. Она могла быть веселой, ласковой, и вдруг замыкалась. Потом это пропадало.

— Если хочешь перекусить перед обедом, то на столе вино и сыр, — сказала она, направляясь в ванную.

Пегги схватила ее за плечо.

— Я ведь говорила тебе, чтобы ты больше не встречалась с Дешаном.

Рина посмотрела на нее. Так вот в чем дело. Кто-то видел их в ресторане и рассказал Пегги. Странно, что Пегги не ревновала ее ни к одному из знакомых мужчин, за исключением Жака. Молодые мужчины не пугали ее, но Жак, с его обаятельной улыбкой и висками, тронутыми сединой, всегда расстраивал Пегги.

— Я просто встретила его, и он пригласил меня на ланч. — Ее не пугала ревность Пегги, просто не хотелось ссориться. — Было бы невежливо отказать ему.

— А где ты была весь день? В школе искусств тебя не было, дома тоже. Я звонила в оба места и уже начала волноваться.

— Мне что-то не хотелось идти в школу, — ответила Рина.

Пегги буквально буравила ее взглядом.

— Но в любом случае ты не была у него дома?

— Нет, не была.

— Около четырех его видели — он входил в свой подъезд с блондинкой.

Рина удивленно подняла брови. Да, Жак не терял времени даром.

— Я не единственная блондинка в Париже.

— Он не отвечал на телефонные звонки, — с подозрением сказала Пегги.

— Не могу сказать, что осуждаю его за это, а ты?

— Ты врешь! — Пегги хлестнула Рину по лицу. Рина прижала руку к лицу и посмотрела на подругу. Пегги ударила ее по другой щеке, схватила за плечи и начала трясти. — Я хочу знать правду!

— Я сказала тебе правду, — закричала Рина, набрасываясь на нее с кулаками.

Пегги упала, ошеломленная таким натиском, гримаса боли исказила ее лицо.

— Почему ты так обращаешься со мной, ведь ты знаешь, как я люблю тебя. — Впервые Рину охватило отвращение — сначала к Пегги, потом к себе. Пегги встала на колени и обхватила Рину руками за бедра. — Пожалуйста, пожалуйста, дорогая, не смотри на меня так. Не сердись, прости, я обезумела от ревности.

Щеки у Рины горели и болели. Вдруг она почувствовала страшную усталость.

— Не смей больше никогда делать этого, — слабым голосом сказала она.

— Не буду, не буду, — воскликнула Пегги. — Просто меня преследовала мысль, что этот развратник опять тянет к тебе свои грязные руки.

— Он не развратник, он мужчина, — сказала Рина и посмотрела на Пегги. В ее голосе прозвучало легкое презрение. — Настоящий мужчина, а не подделка.

— Я дала тебе больше, чем все мужчины в мире.

Внезапно Рину ошеломило первое слабое ощущение правды о себе. Холодный испуг охватил ее. Она посмотрела на темноволосую голову, прижатую к ее юбке.

— Это-то и страшно. Ты так стремилась показать мне любовь и научить любви, но это все наносное. Почему ты не можешь научить меня чувствовать любовь, дарить любовь? — Она медленно отстранила Пегги, упала на колени и, уткнув лицо в ее грудь, заплакала.

— Плачь, любимая, плачь, — шептала Пегги. — Выплачь все, что наболело, я всегда буду заботиться о тебе. Для этого и существует любовь.

Было еще рано, когда Амру Сингх пришел на прием, устроенный Паваном в честь окончания своего скульптурного шедевра. Он прибыл около шести, отвесил почтительный поклон хозяину, вежливо отказался от выпивки и занял свое обычное место у стены в пустой комнате.

Следуя привычке, он снял рубашку, сложил ее и постелил на пол, затем снял ботинки и, оставшись босиком, поставил их на пол рядом с рубашкой. Сделав глубокий вдох, он прислонился к стене и медленно опустился на рубашку, скрестив ноги.

В таком положении он мог, не поворачивая головы, наблюдать за всем, что происходило в комнате, а кроме того, эта поза способствовала беспрепятственному течению мыслей. Он размышлял о многих вещах, но главным образом о тщетности и суетности человеческой жизни. Амру Сингх всегда искал человека, который, поднявшись над собственным тщеславием и амбициями, стремился познать красоту, веками таящуюся в глубине человеческого духа. Но пока он не нашел такого человека, не распознал его.

Он почувствовал в мускулах знакомое напряжение и в то же время покой и комфорт, дыхание стало тихим и неглубоким. Но глаза оставались открытыми. Встреча может произойти в любой из вечеров, может быть, даже сегодня его поискам придет конец.

Но он также чувствовал, что в комнате витает злой дух богини Кали. Внутренним движением плеч он прогонял от себя чувство разочарования. Здесь было слишком много незначительных людей.

В углу за большой софой, на полу, мужчина и женщина совершали половой акт, думая, что скрыты от посторонних глаз. Амру Сингх вспомнил о непристойных позах, вырезанных на стенах храма богини Кали, и почувствовал нарастающее отвращение. Грубое совокупление, которое он наблюдал между высоких ножек софы, нельзя было оправдать священным поклонением злу.

В нише рядом с дверью на пьедестале, освещенная сверху единственной лампой, стояла задрапированная статуя. В своей неподвижности она напоминала труп в саване. Открылась дверь, и вошли два новых гостя. Даже не взглянув на них, Амру узнал их. Белокурая американка со своей темноволосой подругой. В этот момент раздался бой часов, и Паван начал свою речь.

Она ничем не отличалась от его многочисленных выступлений на подобных вечерах, за исключением того, что на этот раз Паван под конец зарыдал. Он был сильно пьян, почти падал, резким жестом он сорвал покрывало. В комнате наступила тишина, все взоры были устремлены на холодную мраморную статую. Она была выполнена в две трети натуральной величины из розово-красного итальянского мрамора, сверкавшего под струящимся светом лампы. Фигурка стояла, приподнявшись на цыпочках, вытянув руки и лицо навстречу своему любовнику — солнцу.

Вдруг тишина рухнула, и все заговорили разом, обсуждая работу и поздравляя скульптора. Все, за исключением одного. Это был Леокади — агент по продаже произведений искусства. Маленький серый человечек с тонкими сморщенными губами менялы.

В конце концов, что бы ни говорили, последнее слово оставалось за ним. Именно он назначал цену, и не имело значения, что работу могли не купить, если цена была слишком высока. Таким образом он давал оценку произведению искусства.

Волнуясь, Паван подошел к нему.

— Ну как, мсье, — спросил он. — Что вы скажете?

Леокади даже не взглянул на скульптора. Он никогда не смотрел на собеседника. Художники утверждали, что он не смотрит им в глаза потому, что паразитирует на них.

— Рынок скульптуры очень слабый, — сказал он.

— Я спрашиваю не о рынке, а о моей работе, — вскричал Паван.

— Она похожа на все ваши предыдущие работы, — уклончиво ответил агент.

Паван повернулся и протянул руки по направлению к статуе.

— Посмотрите на эту грудь, я лепил ее с нескольких моделей, чтобы достичь той гармонии, которую не предоставила им природа. А лицо! Оно совершенно! Обратите внимание на брови, глаза, скулы, нос! — Он внезапно замолчал, уставившись на статую. — Нос... — Принесите мсье бутылку вина. Нос, мсье, — жалобно повторил скульптор. — Почему вы ни чего не говорите про нос?

Леокади молчал. Незачем было говорить Павану, что нос безупречен. Только молчание было способно подкрепить его репутацию.

— Мой резец! — закричал Паван. Он вскарабкался на стул, осторожно поводил резцом по камню и протер поверхность рукавом. Мрамор засиял еще сильнее, скульптор слез со стула и снова посмотрел на статую. Вдруг он закричал, то был вопль отчаяния.

— Плохо! Все плохо! Почему вы не сказали мне, мсье? Почему позволили выставить себя глупцом?

Леокади продолжал молчать. Паван тупо уставился на агента, из глаз его лились слезы. Потом он повернулся и со всей силы швырнул молоток в голову статуи. Мрамор треснул, и осколки головы посыпались на пол. Паван схватил молоток и стал яростно колотить, им по статуе. Сначала отлетели руки, потом плечи, на груди появилась трещина, затем раскололась и грудь. Статуя резко качнулась и рухнула на пол.

Паван опустился на колени, размахивая молотком как одержимый.

— Я любил тебя, — кричал он сквозь слезы, катящиеся по щекам. — Я любил тебя, а ты предала меня. — Наконец он бессильно опустился на пол среди осколков.

Слезы прекратились так же внезапно, как и начались. Паван принялся что-то искать среди мраморных осколков и наконец нашел. Он поднялся на ноги и протянул агенту какую-то деталь.

— Теперь я знаю, где ошибся, мсье, а вы?

Леокади посмотрел на кусок камня. Он недоумевал, что это могло быть, но не сказал ни слова, а только кивнул.

— Хвала Господу! — воскликнул Паван. — Благодарю тебя, Боже, что в припадке глупости и разочарования я не уничтожил эту красоту.

Присутствующие придвинулись поближе, пытаясь разглядеть фрагмент, зажатый в руке скульптора. На вид это был не более чем осколок.

— Что это может быть, — начали перешептываться в публике.

— Глупцы! Неужели вы не узнаете врата, откуда все вы вышли? Не узнаете душу женской красоты? — вскричал Паван.

Он поднялся и злобно оглядел присутствующих. Потом посмотрел на камень, зажатый в руке, и взгляд его засветился нежностью.

— Теперь я вижу свою ошибку. Я буду высекать идеальную женщину вокруг этой маленькой сути! — Он с пафосом оглядел присутствующих.

Леокади вновь взглянул на фрагмент, который был не более чем обыкновенным куском мрамора. Внезапно он вспомнил о полненькой молоденькой египетской принцессе, которая пришла в галерею. Ему все-таки надо было объявить свое веское мнение.

— Тысяча франков, — сказал он.

Паван посмотрел на агента.

— Тысяча франков, — презрительно произнес он.

— Ну полторы, — тихо добавил Леокади.

Но Паван уже ввязался в вековечную борьбу между «художником и торгашом». Он повернулся к друзьям.

— Он предлагает мне всего полторы тысячи.

Скульптор снова посмотрел на агента.

— Двадцать пять сотен, и ни сантима меньше, плюс аванс для создания скульптурного портрета женщины, которая позировала для этой части статуи.

Леокади опустил глаза в пол.

— Как я могу согласиться еще и на аванс, если даже не знаю натуру.

Паван обернулся. Натурщицы вопросительно посматривали друг на друга, пытаясь угадать, с кого скульптор лепил таинственную деталь.

Вдруг Паван вскинул руку.

— Ты! — вскричал он. — Иди сюда.

Все обернулись и посмотрели в направлении его руки. Рина стояла на месте, словно примерзшая. Лицо ее начало наливаться краской. Несколько рук подтолкнули ее к скульптору.

Он схватил ее за руку и повернул к агенту. Тот бросил на Рину молниеносный взгляд и отвернулся.

— Согласен.

Из груди скульптора вырвался крик торжества. Он подхватил Рину на руки и расцеловал в обе щеки.

— Ты будешь жить вечно, моя любимая, — гордо воскликнул он. — Я воплощу твою красоту в камне, и ты обретешь бессмертие!

Рина начала смеяться. Это было какое-то сумасшествие, все они были сумасшедшими. Паван начал громко напевать, вовлекая Рину в безумный танец. Потом он поднял ее на пьедестал, где раньше стояла статуя. Его руки начали срывать с нее одежду. Стремясь удержаться от падения, Рина вытянула руки. Внезапно в комнате наступила полная тишина. Рина стояла на пьедестале обнаженная.

Паван помог ей сойти вниз, набросил на нее кое-какую одежду и проводил к ванной. Одна из натурщиц принесла ей оставшиеся в комнате вещи, и через несколько минут Рина снова появилась перед гостями.

Пегги поджидала ее. Она стала подталкивать Рину к двери, и через несколько секунду дверь за ними захлопнулась.

Внезапно что-то встрепенулось в сознании Амру Сингха. Сквозь тонкую деревянную перегородку он услышал приглушенные голоса.

— Ты что, с ума сошла?

— Это не имеет значения, Пегги.

— А что, если сообщение об этом появится в газетах? Потом его перепечатают на первых полосах бостонских газет!

Рина радостно рассмеялась.

— Я даже представляю заголовки. «Девушка из Бостона признана лучшей кокоткой Парижа!»

— Можно подумать, что ты гордишься этим?

— А почему бы и нет? Это единственное, чего я добилась сама.

— И главное, все мужчины Парижа будут увиваться за тобой. Думаю, что этого ты и добиваешься.

— Возможно. Я начала взрослеть и перестала петь с твоего голоса.

Раздался глухой звук пощечины, и гневный голос Пегги произнес:

— Ты шлюха, дешевая шлюха, и к тебе надо относиться, как к шлюхе.

На мгновение наступила тишина, потом раздался голос Рины:

— Я предупреждала тебя, чтобы ты больше никогда не делала этого.

Снова раздался звук пощечины.

— Шлюха! Сука! Только такой язык ты и понимаешь. — И через мгновение: — Рина!

В этом крике был страх. Амру Сингх подумал, что он напоминает крик дрессировщика тигров, вошедшего однажды в клетку и обнаружившего, что его маленькая кошка превратилась во взрослого зверя.

— Что ты делаешь? Зачем ты сняла туфлю, брось ее!

Раздался сдавленный крик и шум падающего тела, покатившегося по длинной лестнице. И впервые за все время Амру Сингх покинул вечеринку до ухода последнего гостя.

Рина с побледневшим лицом стояла у перил и смотрела вниз.

В руках она все еще держала туфлю с высоким острым каблуком. Он взял туфлю у нее из рук и, наклонившись, надел ей на ногу.

— Я даже, не дотронулась до нее!

— Я знаю, — тихо ответил Амру Сингх.

Неожиданно она прижалась к нему. Он почувствовал, как бешено колотится сердце у нее в груди.

— Он оступилась и упала.

— Ничего никому не говори, — прошептал он приказным тоном. — Говорить буду я.

Дверь отворилась, и на площадку вышли двое гостей. Амру Сингх повернулся к ним, крепко прижимая голову Рины к своей груди.

— Произошел несчастный случай. Позовите доктора.

Он почувствовал, что Рина заплакала. Посмотрев на блестящую белокурую головку, он вздохнул, и в его темных, глубоко посаженных глазах появилось какое-то странное удовлетворение.

Предчувствие не обмануло его. Богиня зла Кали нанесла свой удар. Но в этот раз, как бы она ни старалась, она не получит в жертву это невинное дитя.

12

Когда Жак вошел в комнату, Рина стояла на голове, вытянув ноги вверх и прислонив их к стене. Некоторое время он любовался ее стройным телом, плотно обтянутым черным трико, и блестящими белокурыми волосами, рассыпавшимися по полу.

— Что ты делаешь? — мягко спросил он.

— Стою на голове, — улыбнулась Рина.

— Это я вижу, но для чего?

— Амру Сингх говорит, что это очень хорошее упражнение для мозга. Кровь приливает к голове, и мир кажется другим. Он прав, ты просто не представляешь, как замечательно все воспринимается в перевернутом виде.

— А не говорил тебе Амру Сингх, как поцеловать девушку, которая стоит на голове?

— Нет, но я сама придумала. — Она слегка выгнула спину и раздвинула ноги.

Жак громко рассмеялся. Не было никакого сомнения в том, что это было приглашение. Он нагнулся, опустил голову между ее разведенных ног... и поцеловал.

Смеясь, Рина повалилась на пол.

— Рад слышать твой смех, прежде ты мало смеялась.

— Я была не слишком-то счастливой.

— А сейчас ты счастлива? — спросил он.

Рина посмотрела на него смеющимися глазами.

— Очень.

Это была совсем не та девушка, которую он увидел ночью несколько месяцев назад. Он вспомнил тот ночной телефонный звонок.

— Мсье Дешан? — спросил глубокий спокойный голос.

— Да, — ответил он, еще толком не проснувшись.

— Извините пожалуйста, что нарушаю ваш сон, — продолжил голос по-французски с не совсем английским акцентом. — Меня зовут Амру Сингх, я нахожусь здесь с вашей подругой мадмуазель Риной Марлоу. Ей нужна ваша помощь.

— Что-нибудь серьезное? — Жак окончательно проснулся.

— Да. С мадмуазель Брэдли произошел несчастный случай. Она упала с лестницы и погибла, и сейчас полиция находится в затруднительном положении.

— Дайте мне поговорить с мадмуазель Марлоу.

— К сожалению, она не может подойти к телефону, она в шоке.

— Где вы?

— В студии скульптора Павана, вы знаете, где это?

— Да, — быстро ответил Жак, — буду через полчаса. До моего приезда не позволяйте никому разговаривать с ней.

— Я слежу за этим, не беспокойтесь.

Жак не совсем понял, что имел в виду Амру Сингх, пока не увидел пепельное лицо и отсутствующий взгляд Рины. Полицейские поместили ее в маленькой гардеробной.

— Состояние вашей знакомой, похоже, очень тяжелое, мсье, — сказал инспектор, когда Жак представился ему. — Я послал за доктором.

— Вы очень любезны, инспектор. Может, вы расскажете мне, что произошло? Мне позвонил наш общий друг, и я только что приехал.

— Ничего сложного, мсье. Мадмуазель Брэдли упала с лестницы. Нам нужно только допросить мадмуазель Марлоу, которая была единственной свидетельницей.

Жак кивнул. Возможно, что дело сложнее, чем он думал. Иначе зачем Амру Сингх позвонил ему?

— Вы разрешите мне пройти к ней?

— Конечно, мсье.

Жак вошел в маленькую комнату. Рина сидела в небольшом кресле, поддерживаемая сзади высоким мужчиной в чалме.

— Мсье Дешан?

— К вашим услугам, мсье Сингх.

Жак взглянул на Рину. Вряд ли она видела его.

Когда Амру Сингх заговорил, его голос звучал ласково, как будто он разговаривал с ребенком.

— Ваш друг мсье Дешан здесь, мадмуазель.

Рина смотрела на Жака пустыми глазами, не узнавая его. Жак вопросительно посмотрел на индийца, его темные глаза были непроницаемы.

— Я был свидетелем несчастного случая, мсье Дешан. Мадмуазель была в отчаянии, ей казалось, что она виновата в том, что произошло.

— А она действительно не имела к этому отношения?

— Как я уже говорил полиции, — спокойно произнес Амру Сингх, — то, что я видел, доказывает ее непричастность к происшедшему.

— А мадмуазель Марлоу уже давала показания полиции?

— Я подумал, что ей лучше не объясняться с полицией.

— Вы врач?

— Я студент, мсье.

— А как же вам удалось отстранить ее от общения с полицией?

Лицо Сингха было абсолютно бесстрастным.

— Я велел ей не разговаривать с ними.

— И она послушалась?

Сингх кивнул.

— А можно мне с ней поговорить?

— Если вам так угодно. Но думаю, что лучше не сейчас и не здесь. Полиция может неправильно истолковать ее слова.

— Но полиция уже послала за доктором, и если...

— Доктор только подтвердит, что она в глубоком шоке.

И действительно, прибывший доктор подтвердил диагноз. Жак повернулся к инспектору.

— Если позволите, я отвезу мадмуазель Марлоу домой, а завтра днем доставлю ее к вам в кабинет, и если она будет в состоянии отвечать на ваши вопросы, вы снимете показания.

Инспектор согласился.

Жак назвал таксисту адрес Рины.

Рина послушно проследовала за Амру Сингхом в комнату. Жак закрыл дверь. Индиец усадил Рину в кресло.

— А теперь я убираю свое плечо, — тихо сказал он. — Я не могу больше говорить за вас, теперь вы должны говорить сами.

Рина медленно подняла голову. Она заморгала глазами, как будто только что пробудилась от долгого сна. Потом она увидела Жака. Из ее глаз брызнули слезы, и она кинулась в его объятья.

— Жак! Жак! — кричала она. — Я знала, что ты придешь.

Она дрожала всем телом и всхлипывала, с ее уст слетали обрывки фраз.

— Не бойся, — ласково прошептал Жак, гладя ее по голове. — Все будет хорошо.

Он услышал звук закрывавшейся двери и повернул голову. Амру Сингх ушел. На следующий день они явились к инспектору. Оттуда заехали к Рине, собрали ее вещи и перевезли их в квартиру Жака. Спустя два дня, неожиданно зайдя домой, Жак застал там Амру Сингха.

— Амру Сингх мой друг, — сказала Рина.

Жак посмотрел на нее, потом на индийца и быстро протянул руку.

— Если он твой друг, то, значит, и мой тоже.

Индиец улыбнулся, обнажив белоснежные зубы, и тепло пожал руку Жака. С этого времени они по крайней мере раз в неделю обедали втроем.

Жак открыл ключом дверь, распахнул ее перед Риной и проследовал за ней в спальню. Рина сбросила туфли и, сев на кровать, принялась растирать ступни.

— Ох, как хорошо.

Жак опустился перед ней на колени и тоже принялся массировать ей ноги.

— Ты сегодня великолепно выглядела.

Рина озорно взглянула на него.

— Господин министр был такого же мнения, — поддразнила она Жака. — Он сказал, что если я надумаю сменить любовника, то он к моим услугам.

— Старый развратник, ему уже все восемьдесят, а все туда же.

Рина поднялась с кровати, сняла платье и села на пол в позе йога, скрестив ноги и сложив руки на груди.

— Что ты делаешь? — удивленно спросил Жак.

— Подготавливаю себя к медитации. Амру Сингх говорит, что пять минут медитации перед сном полностью снимают напряжение в мозгу и в теле.

Жак снял запонки и положил их на столик, наблюдая за Риной в зеркало.

— Я скоро начну ревновать тебя к нему.

— Это будет несчастьем для меня, — серьезно сказала Рина. — Ведь мне придется перестать видеться с ним.

— И ты готова на это ради меня?

— Конечно, я люблю тебя, а он только мой друг и учитель.

— Он также и мой друг, и будет неразумно порвать наши отношения из-за моей шутки, — улыбнулся Жак и начал снимать рубашку. — А чему тебя сегодня обучал твой друг?

— Он сказал, что я скоро избавлюсь от ощущения смерти, которое преследует меня с детских лет.

— Отлично, — сказал Жак, — а каким образом?

— Он показывал мне упражнения йоги для деторождения. Это позволит мне управлять своим телом.

— Не вижу, как это может помочь. Ведь эти упражнения только для тех, кто ждет ребенка.

— Знаю, — ответила Рина.

Что-то в ее голосе заставило Жака взглянуть на нее в зеркало.

— Так с чем же это связано?

— С тобой. Доктор Форне сказал, что я беременна.

Жак мгновенно оказался на полу рядом с Риной и принялся ее целовать, говоря о том, что разведется с женой и что рожать она будет в его родовом поместье на юге Франции.

Рина зажала ему рот рукой, и Жаку показалось, что она вдруг стала старше него.

— Остановись, — мягко попросила Рина. — Ты ведешь себя, как американец, у которого в голове лишь провинциальные глупости. Мы оба знаем, что развод повредит твоей карьере, поэтому не будем больше говорить об этом. Я рожу ребенка, и все будет по-прежнему.

— А если узнает твой отец?

Рина улыбнулась.

— Ему совсем не обязательно знать об этом. Когда я поеду домой погостить, то скажу, что неудачно вышла замуж, и никому до этого не будет дела.

Рина рассмеялась и подтолкнула Жака к ванной.

— Иди полежи в теплой водичке, а то у тебя слишком много впечатлений для одного дня. Кстати, ты принес мне бостонские газеты?

— Они в портфеле.

Жак погрузился в ванну. Теплая вода приятно расслабляла, он чувствовал, как сердце успокаивается и начинает биться в нормальном ритме. Когда он вышел из ванной, Рина была в гостиной. Она сидела за столом, склонившись над газетой. Что-то в ее позе испугало его.

— Рина!

Она повернулась и медленно подняла голову. Он никогда в жизни не видел таких несчастных глаз. Словно у нее отняли последнюю надежду в жизни.

— Жак, у меня не будет ребенка, — отрешенно произнесла Рина.

Слова застряли у него в горле.

— Что?

Из глаз Рины покатились слезы.

— Я должна ехать домой, — прошептала она.

— Почему? — воскликнул Жак.

Она указала на газету. Он подошел к столу и заглянул ей через плечо. Во всю ширину страницы был набран заголовок:

ГАРРИСОН МАРЛОУ ОТДАН ПОД СУД

Представитель пятого поколения бостонских банкиров замешан в преступлении, разорившем банк.

Ниже был помещен портрет Гаррисона Марлоу.

— О, дорогая, — сказал Жак, тронув Рину за плечо. Он с трудом различил ее шепот:

— А я так хотела ребенка.

— У нас еще будет ребенок, когда все закончится и ты вернешься во Францию.

Рина забилась в его объятьях.

— Нет! — закричала она. — Доктор Форне сказал, что у меня больше не будет детей.

13

В кабинете губернатора под потолком вращался большой вентилятор, наполняя комнату августовским теплом и влажностью. Худощавый, нервного вида секретарь указал Рине на кресло перед массивным столом.

Она села и посмотрела на молодого человека, стоявшего рядом с губернатором и складывавшего бумаги, которые тот подписывал. Наконец все было закончено, секретарь взял последнюю бумагу и быстро вышел из кабинета, закрыв за собою дверь.

Рина посмотрела на губернатора, нагнувшегося над столом за сигарой, и поймала на себе взгляд его проницательных темных глаз.

— Не возражаете, если я закурю, мисс Марлоу? — Голос губернатора звучал с легкой хрипотцой.

Она покачала головой. Губернатор улыбнулся, достал маленький ножичек и тщательно обрезал кончик сигары. Чиркнув спичкой, он начал раскуривать ее, и желтое пламя спички становилось то больше, то меньше. Когда он бросил спичку в пепельницу, Рина почувствовала приятный запах гаванской сигары. Губернатор снова улыбнулся.

— Одно из маленьких удовольствий, которое я еще могу себе позволить...

Говорил он тихо, как хороший актер, чей шепот можно слышать на балконе. Он перегнулся через стол и тихо, доверительно произнес:

— Вы знаете, я не прочь дожить до ста двадцати пяти дет, но это в том случае, если брошу курить.

В голосе его прозвучала такая убежденность, что Рина на минуту поверила в его слова.

— Я уверена, что доживете, губернатор.

Он удовлетворенно откинулся в кресле.

— Между нами, меня на самом деле не волнует, как долго я проживу. Просто я хочу, чтобы после смерти у меня не осталось врагов, и я думаю, что единственный путь для этого — пережить их всех.

Они рассмеялись, забыв на время о деле, которое привело ее сюда. В губернаторе была какая-то необыкновенная молодость и энергия, которые никак не вязались с его темными блестящими волосами, обильно тронутыми сединой.

Губернатор посмотрел на Рину, снова ощутив неумолимый бег времени, и отложил в сторону дымящуюся сигару. Ему понравилось то, что он увидел: ни следа глупых современных диет, ни коротких мальчишеских стрижек, волосы у мисс Марлоу были длинные и спускались на плечи.

Внезапно он встретился с ней взглядом и понял, что она знает, что он изучает ее. Губернатор улыбнулся без тени смущения.

— Вы были ребенком, когда я утвердил документы о вашем удочерении.

— Мама и папа часто говорили мне, что это стало возможным лишь благодаря вашей доброте, — ответила Рина.

Ее ответ позволил губернатору чувствовать себя свободнее.

Он медленно опустил голову. Конечно, им было трудно сказать ей правду, но все равно она рано или поздно узнала бы ее.