3

Макаллистер прямо на месте внес в оба контракта необходимые изменения, и мы подписали их. Когда все вышли в вестибюль, было около половины пятого. Я направился к лифту, но Эймос Уинтроп задержал меня.

Мне совсем не хотелось разговаривать с ним.

— Может, отложим на утро, Эймос? — спросил я. — Мне надо поспать.

На его лице появилась понимающая улыбка, и он весело похлопал меня по плечу.

— Я знаю, как ты собираешься спать, мальчик, но это важный разговор.

— Сейчас не может быть ничего важного.

Двери лифта открылись и я вошел внутрь, но Эймос юркнул за мной. Лифтер начал закрывать двери.

— Минутку, — попросил я. — Двери снова открылись и я вышел из лифта. — Ну, хорошо, Эймос. В чем дело?

Мы уселись на диване в вестибюле.

— Мне надо еще десять тысяч, — сказал он.

Все было ясно, он опять был на мели. Уинтроп тратил деньги быстрее, чем их печатали.

— А где же деньги, которые вы получили за акции?

— Кончились, — смутился он. — Ты ведь знаешь, как много я задолжал.

Да, я знал это, он был должен всем. На долги кредиторам и бывшим женам у него улетело пятьдесят тысяч. Мне стало немного жаль его. Я взял его в дело, но вряд ли он сумеет принести какую-нибудь пользу компании, а ведь когда-то он был одним из лучших авиаконструкторов в стране.

— Ваш контракт не предусматривает таких авансов.

— Я знаю, но это очень важно. Обещаю, что больше подобного не повторится. Сейчас мне нужны деньги для Моники.

— Для Моники? А что с ней?

— Я хочу отправить ее к матери в Англию, мне уже трудно с ней. Она тайком встречается с каким-то парнем, и если еще не спит с ним, то думаю, что это скоро случится.

Я некоторое время молча смотрел на него. Интересно, он вежливо дает понять мне или шантажирует? Возможно, ему уже обо всем известно, и он говорит подобным образом, чтобы я понял.

— Вы знаете этого парня?

Он покачал головой.

— Если бы знал, убил бы. Ведь она еще невинное дитя.

Я придал своему лицу равнодушное выражение. Родительская любовь слепа, и родители слепцы. Даже такой опытный ловелас, как Эймос, был не более чем слепец.

— Вы уже говорили с ней?

Он снова покачал головой.

— Я пытался, но она ничего не хочет слушать, знаете эту современную молодежь. Они учатся всему в школе, и уже трудно что-либо изменить. Однажды, когда ей было шестнадцать, я нашел у нее в книжечке пачку презервативов.

Вот тогда-то и надо было ее остановить, он опоздал на три года. Теперь ей было девятнадцать, и она жила своей жизнью.

— И что мне теперь делать? — со злостью воскликнул Уинтроп. — Посадить под замок?

— Надо попытаться быть ей отцом.

— Откуда у тебя такой опыт, можно подумать, что у тебя есть собственные дети.

Я мог бы сказать ему, что мой отец всю жизнь был слишком занят, чтобы заниматься мной, но я так устал. Давая понять, что разговор закончен, я поднялся с дивана.

— Так как насчет денег, — забеспокоился Уинтроп.

— Я дам вам денег. — Внезапно во мне вспыхнуло отвращение. Зачем я окружаю себя подобными людьми? Они похожи на пиявок — если уж раз вцепятся, то не отстанут. — И дам, между прочим, двадцать пять тысяч.

Он удивленно посмотрел на меня.

— Правда, Джонас?

— Да, но при одном условии.

Впервые за время нашего разговора Эймос насторожился.

— Что за условие?

— Ваш уход.

— Из «Уинтроп Эркрафт»? — недоверчиво спросил он.

— Из «Корд Эркрафт», — жестко сказал я.

Краска отлила от лица Уинтропа.

— Но... но ведь я создал эту компанию, я знаю о ней все. Я как раз собирался начать разработку нового самолета, которым наверняка заинтересовались бы военные.

— Берите лучше деньги, Эймос, — холодно сказал я и направился к лифту. Я вошел внутрь, и лифтер закрыл дверь.

— Наверх, мистер Корд? — спросил он.

Я посмотрел на него. Что за глупый вопрос, а куда еще можно было ехать?

— Куда хочешь, — вяло ответил я.

Моника лежала на кровати поверх моей пижамы и дремала. При моем появлении она открыла глаза.

— Все в порядке?

Я кивнул.

— А что надо было папаше? — спросила она, наблюдая, как я снимаю рубашку.

Я разделся и поймал пижаму, которую она бросила мне.

— Он только что подал в отставку, — ответил я, надевая пижаму.

Моника села на кровати, раскрыв от удивления свои карие глаза.

— В отставку?

Я кивнул.

— Но почему?

— Он сказал, что хочет больше времени уделять тебе.

Некоторое время она молчала, недоуменно уставившись на меня, потом рассмеялась.

— Черт побери, всю жизнь я хотела, чтобы он уделял мне больше внимания, и теперь, когда я не нуждаюсь в нем, он решил поиграть в заботливого отца.

— Ты больше в нем не нуждаешься?

— Он мне больше не нужен. — Моника встала с кровати, подошла и положила голову мне на грудь. — Теперь у меня есть ты, — прошептала она доверчивым детским голоском. — Ты для меня все: отец, брат, любовник.

Я погладил ее каштановые волосы. Внезапно я почувствовал к ней большую нежность — мне-то было известно, каким одиноким можно быть в девятнадцать лет.

Я ласково поцеловал ее в лоб.

— Давай спать, детка, уже почти утро.

Она уснула мгновенно. Голова ее покоилась на моем плече, я обнял ее за шею. Я долго не мог уснуть, разглядывая ее спокойное лицо. Взошло солнце, и его первые лучи заполнили комнату.

Чертов Эймос Уинтроп, чертов Джонас Корд! Я проклинал всех людей, которые были слишком заняты и слишком эгоистичны, чтобы быть отцами своим детям.

Я начал дремать, согреваемый теплом ее стройного, изящного тела. Потом пришел сон, глубокий чудесный сон.

На следующий вечер мы обвенчались в церкви в Рино.

4

Заметив сверкание чешуи в воде, я закинул блесну как раз в то место, где резвилась форель. Меня охватил азарт, я знал, что поймаю ее. Все было прекрасно: и тени от деревьев на берегу ручья, и голубые, зеленые, красные блики сверкавшей блесны. Еще немного, и она попадется. В этот момент я услышал голос Моники, доносившийся с берега.

— Джонас!

От звука ее голоса форель скрылась в глубине и, еще не успев обернуться, я почувствовал, что медовый месяц кончился.

— Что такое?

Она стояла на берегу в шортах, коленки покраснела, нос шелушился.

— Тебя просят к телефону из Лос-Анджелеса.

— Кто?

— Не знаю, какая-то женщина, но она не представилась.

Я обернулся и посмотрел на ручей. Рыба уже не плескалась, а это значило, что она ушла и рыбалка закончилась.

— Скажи ей, пусть подождет минуту, — крикнул я и побрел к берегу.

Моника кивнула и вернулась в хижину, а я принялся складывать удочку. Интересно, кто бы это мог быть. Очень мало людей знало об этой хижине в горах. Когда я был ребенком, то приезжал сюда с Невадой, отец всегда хотел поехать с нами, но так и не собрался.

Было уже далеко за полдень и воздух наполнился вечерними звуками, из чащи леса доносилось стрекотание цикад. Прислонив удочку к стене хижины, я вошел в комнату. Моника сидела в кресле рядом с телефоном и листала журнал. Я взял трубку.

— Алло?

— Мистер Корд?

— Да.

— Подождите минутку, на проводе Лос-Анджелес, — сказала телефонистка.

Вдруг я услышал щелчок и знакомый низкий голос произнес:

— Джонас?

— Рина?

— Да, — ответила она. — Я три дня разыскиваю тебя, никто не знает где ты, и я подумала о хижине.

— Молодец, — сказал я, взглянув на Монику. Казалось, что она увлечена журналом, но я знал, что она прислушивается.

— Между прочим, прими мои поздравления, надеюсь, что ты счастлив. У тебя очень приятная жена.

— Ты знаешь ее?

— Нет, — быстро ответила Рина, — видела фотографии в газетах.

— А-а, спасибо, но надеюсь, ты не для этого позвонила?

— Конечно нет, — ответила она с присущей ей прямотой. — Мне нужна твоя помощь.

— Если тебе нужны очередные десять тысяч, то пожалуйста.

— Мне нужно гораздо больше денег.

— Насколько больше?

— Два миллиона.

— Что? — воскликнул я, — для чего, черт возьми, тебе нужны такие деньги?

— Это не мне, — в голосе ее прозвучали печальные нотки, — это для Невады. Он в затруднительном положении и может потерять все, что имеет.

— А я думал, он процветает. Газеты писали, что он зарабатывает по пятьсот тысяч в год.

— Это так, но...

— Что но? — Я вытащил сигарету и поискал спички. Моника заметила это, но не сдвинулась с места. — Да, я слушаю.

— Невада вложил все в фильм. Он работал над ним целый год, а теперь его не выпускают на экраны.

— Почему? Наверное, какая-нибудь мура?

— Нет, — быстро возразила она, — совсем нет. Это великий фильм. Но сейчас в прокат берут только звуковые картины.

— А почему он не сделал звуковую картину?

— Он начал работать над ней более года назад, и никто не ожидал, что звуковое кино так быстро завоюет все позиции. И теперь банк требует возврата ссуды, а Норман денег не дает. Он делает собственные фильмы.

— Я понял.

— Ты должен помочь ему, Джонас. Он вложил в этот фильм всего себя. Если он потеряет его, то для него это будет катастрофа.

— Невада никогда не уделял большого внимания деньгам.

— Да дело не в деньгах, дело в его отношении к этому фильму. Он верит в него, наконец у него появился шанс показать Запад таким, каким он на самом деле был.

— Да кому это, к черту, надо знать?

— Ты видел хоть один фильм с его участием?

— Нет.

В голосе Рины послышалось разочарование.

— Неужели тебе не интересно, как он выглядит на экране?

— А почему мне должно быть это интересно? Я знаю, как он выглядит.

— Так ты поможешь? — снова ровным голосом спросила она.

— Слишком большая сумма, да и почему именно я?

— Я помню, что когда-то ты очень нуждался в одной вещи, и он отдал ее тебе.

Я понял, что она говорит об акциях «Корд Эксплоузивз».

— Но это не стоило ему два миллиона.

— Тогда да, а сейчас?

Я задумался. Сейчас, пожалуй, еще нет, а лет через пять акции будут стоить два миллиона.

— Но если он в таком положении, то почему сам не позвонил мне?

— Невада слишком гордый человек, ты знаешь это.

— А почему ты так хлопочешь?

— Потому, что он мой друг, — быстро ответила Рина. — Когда мне нужна помощь, он не задает вопросов.

— Я ничего не обещаю, но вечером прилечу в Лос-Анджелес. Где мне найти тебя?

— Я остановилась у Невады, но нам лучше увидеться в каком-нибудь другом месте. Я не хочу, чтобы он знал о моем звонке.

— Хорошо, поздно вечером я буду в отеле «Беверли-Хиллз». — Я положил трубку.

— Кто это? — спросила Моника.

— Вдова моего отца, — ответил я, проходя в спальню. — Собери свои вещи, я отвезу тебя на ранчо, а сам вылечу по делам в Лос-Анджелес.

— Но ведь мы здесь только пять дней, а ты обещал, что медовый месяц продлится две недели?

— Непредвиденные обстоятельства.

Я сел на кровать и стал стягивать сапоги.

— А что подумают люди, если мы вернемся через пять дней?

— Какое мне, черт побери, до этого дело?

Моника расплакалась.

— Я не поеду, — крикнула она и топнула ногой.

— Тогда оставайся, — сердито ответил я. — Я спущусь за машиной, и если к моему возвращению ты не будешь готова, я уеду без тебя.

Что за существо — женщина? Пять минут постоишь перед священником, и все буквально переворачивается. До женитьбы она великолепна, ты для нее король. Одной рукой она держит тебя за конец, давая понять этим, что хочет тебя, а другой прикуривает тебе сигарету, моет спину, гладит по лицу и взбивает для тебя подушку. Потом произносятся магические слова, и тебе уже приходится просить обо всем этом. Теперь уже ты должен обхаживать ее: прикуривать сигарету, приносить халат, открывать двери. Ты должен даже благодарить ее, когда она позволяет тебе иметь то, что раньше непрерывно предлагала сама.

Когда я подъехал к хижине, Моника вышла с небольшим чемоданчиком в руке и остановилась, ожидая, чтобы я открыл ей дверь. Подождав некоторое время, она сама открыла ее и уселась в машину с оскорбленным видом. Это выражение не сходило у нее с лица все два часа, которые заняла у нас дорога до ранчо.

В девять часов вечера я остановил машину перед домом. Робер, как всегда, ожидал возле дверей. Когда он взял у Моники чемодан и она вышла из машины, а я остался, лицо его сохраняло невозмутимость.

— Добрый вечер, миссис Корд, — сказал он. — Ваша комната готова.

Взглянув на меня, он начал подниматься по ступенькам.

— И когда тебя ждать назад? — язвительно спросила Моника.

Я пожал плечами.

— Вернусь, как только закончу дела. — Внезапно я почувствовал слабость. Черт возьми, ведь мы женаты всего пять дней. — Постараюсь побыстрее, — добавил я.

— Можешь не спешить, — сказала она и, не оглядываясь, ушла в дом.

Я разозлился, врубил передачу и помчался по дороге к фабрике. Позади нее на поле стоял мой старенький биплан. Залезая в кабину, я все еще был зол и, только поднявшись на высоту две с половиной тысячи футов и взяв курс на Лос-Анджелес, успокоился.

5

Я посмотрел на сценарий в голубой обложке, затем на Рину. Время было не властно над ней: изящная, стройная, с высокой упругой грудью. Изменились только ее глаза, в них появилась уверенность, которой я не замечал раньше.

— Я не особо люблю читать, — сказал я.

— Я предвидела это и договорилась со студией, чтобы они показали тебе фильм. Можно пойти прямо сейчас.

— Сколько времени ты уже здесь?

— Года полтора, сразу как вернулась из Европы.

— И все это время живешь у Невады?

Она кивнула.

— Ты спишь с ним?

Рина даже не пыталась уйти от ответа:

— Да, мне очень хорошо с ним.

— А ему с тобой? — спросил я.

— Надеюсь, — тихо ответила она. — Но тебя это не касается.

— Я спросил просто из любопытства, — сказал я, поднимаясь, и бросил сценарий в кресло.

— Это совсем не то, что ты думаешь, — быстро проговорила Рина.

— А что это тогда, деньги?

— Нет, — покачала она головой. — Мужчина, настоящий мужчина. Я никогда не испытывала ничего подобного с мальчишками.

— Может быть, и у меня это когда-нибудь получится?

— Ты ведь пять дней назад женился.

Я посмотрел на нее, внутри возникло знакомое возбуждение.

— Пошли, — коротко бросил я. — Не собираюсь торчать там всю ночь.

Я сидел в темном кинозале, с одной стороны от меня сидела Рина, с другой — директор Ван Элстер.

Рина сказала правду. Фильм был великолепный, но лишь благодаря Неваде. Именно его игра была самой сильной стороной картины.

Я всегда чувствовал его силу, но здесь она была сконцентрированной, целенаправленной и проникала в каждого. В начале фильма он играл шестнадцатилетнего мальчишку, а в конце уже двадцатипятилетнего мужчину, при этом угадать его настоящий возраст было невозможно.

Когда зажегся свет, я сидел в кресле, возбужденный увиденным. Достал сигарету и закурил. Вместе с тем, меня не покидало ощущение, что в фильме чего-то не хватает. Ощутив тепло внизу живота, я понял чего.

— Кроме этой мадам из Нового Орлеана и дочери жертвы, в картине нет женщин, — обратился я к Ван Элстеру.

— Есть некоторые вещи, — улыбнулся Ван Элстер, — которые не показывают в боевиках, к ним как раз относятся и женщины.

— Почему?

— Считается, что образ чистого, сильного мужчины предпочтительней. Герой может совершать любые преступления, но только не заводить любовные шашни.

Я рассмеялся и встал.

— Извините за мой вопрос, но почему вы не можете добавить голос точно так, как добавляете музыку? В чем здесь дело?

— Добавить голос мы можем, — ответил Ван Элстер, — но скорость воспроизведения немых фильмов отличается от скорости звуковых. Звуковые фильмы воспроизводятся со скоростью речи, а немые гораздо быстрее.

Все ясно, здесь была чисто механическая загвоздка. Как и в любом другом бизнесе, тут была своя технология, и она начала интересовать меня.

— Поедемте со мной в отель, мне хотелось бы поговорить об этом подробнее.

В глазах Рины промелькнуло удивление, она посмотрела на Ван Элстера, потом обернулась ко мне.

— Но уже почти четыре утра, да и вряд ли мы что-нибудь решим без Невады.

— Хорошо, — согласился я, — приведете Неваду ко мне в восемь утра. Устраивает?

— Отлично, в восемь.

— Я могу подвезти вас до отеля, мистер Корд, — с готовностью предложил Ван Элстер.

Я посмотрел на Рину, она незаметно покачала головой.

— Благодарю вас, Рина завезет меня по пути домой.

Всю дорогу до отеля Рина молчала, и только когда мы остановились, она заговорила.

— Ван Элстер нервничает. Он никогда не делал звуковых картин, но эту очень хочет сделать. Это великий фильм, и если он удастся, Ван Элстер упрочит свое положение.

— А что, оно у него шаткое?

— Как и у всех в Голливуде, начиная от Гарбо и кончая Джоном Гилбертом. Никто из них не уверен, как сложится их карьера в звуковом кино. Я слышала, что у Джона Гилберта настолько плохой голос, что студия «МГМ» даже не пригласила его сниматься в следующем фильме.

— А как у Невады с голосом?

— Все в порядке, очень хороший голос. Позавчера мы делали звуковые пробы.

— Отлично, хотя бы за это можно не беспокоиться.

— Так ты возьмешься? — спросила она.

— А что я получу взамен?

— Заработаешь кучу денег.

— В этом нет нужды, я везде зарабатываю много денег.

— Ты совсем не изменился, правда ведь? — холодно спросила Рина.

— Нет. А почему я, собственно, должен меняться? Разве кто-нибудь меняется? Ты, например? — Я взял ее за руку, она была холодна как лед. — И как велико твое желание помочь Неваде?

Она пристально посмотрела на меня.

— Я все отдала бы, чтобы помочь ему.

Мне стало грустно. Интересно, а сколько людей могли бы вот так сказать обо мне? Я не смог припомнить ни одного. Отпустив ее руку, я вылез из машины.

— Джонас, ты уже принял решение?

— Еще нет, — тихо ответил я. — Мне нужно еще кое-что узнать.

— Ох, — разочарованно воскликнула Рина.

— Но не волнуйся, если я возьмусь за это, то ты будешь первая, с кого я потребую плату.

— Зная тебя, я и не ожидала ничего другого, — сказала Рина и сделала знак шоферу.

Огни автомобиля удалились, а я повернулся и пошел в отель. Поднявшись в комнату, я открыл сценарий. Когда через полтора часа я закончил читать и закрыл глаза, было шесть утра.

6

Затрещал телефон. Я потряс головой, приходя в себя, и взглянул на часы — они показывали начало восьмого. Я снял трубку.

— Мистер Корд? Это Ван Элстер. Извините, что беспокою вас так рано, но я внизу в вестибюле с мистером Норманом. Нам очень важно поговорить с вами до того, как вы увидитесь с Невадой.

— Кто такой Норман? — спросил я, все еще не в силах стряхнуть сон.

— Бернард Норман, глава «Норман Пикчерз» — компании по прокату фильмов. Мистер Норман считает, что мог бы помочь вам принять правильное решение в отношении сделки с Невадой.

— А почему мне нужна чья-то помощь? Я знаю Неваду всю жизнь.

Ван Элстер понизил голос.

— С Невадой все в порядке, мистер Корд, но его агент Дэн Пирс очень скользкий человек. Мистер Норман просто хотел дать вам несколько советов перед тем, как вы будете разговаривать с ним.

Я потянулся за сигаретой. Этот Ван Элстер даром времени не теряет. Как только запахло моими деньгами, он тут же помчался к своему боссу. Не знаю, чего они хотели, но я, черт побери, был уверен, что это будет не на пользу Неваде.

— Подождите, пока я оденусь, я позвоню.

Я положил трубку и прикурил. В глаза бросилась голубая обложка сценария. Я снова снял трубку и назвал телефонистке домашний номер Тони Морони.