Раздалось еще несколько щелчков и гудящий звук.
— Алло, алло, — закричал он. Внезапно линия очистилась, и он услышал голос своей жены.
— Марджери, это ты? — крикнул он.
— Ричард? — эхом ответила она.
— Конечно, Ричард, — хмыкнул он, не скрывая своего удивления. — А как ты думаешь, кто же это мог быть?
— Ты где-то ужасно далеко, — сказала она.
— А я и есть ужасно далеко, — ответил он. — Я в Каннах.
— Что ты там делаешь? — спросила она. — Я думала, что вы работаете.
— Господи, Марджери, я и работаю. Я же говорил тебе, что шеф собирался провести уик-энд здесь, на дне рождения своей жены.
— Чей день рождения?
— Его жены! — рявкнул он. — Ох, прости, Марджери. Как дети?
— У них все прекрасно, — сказала она. — Только Тимми простужен. Я не пускаю его в школу. Когда ты вернешься?
— Не знаю, — сказал он. — У шефа для меня куча дел.
— Но ты говорил, что в этот раз уезжаешь всего на три недели.
— Я же не виноват. Дела идут одно за другим.
— Нам было куда лучше, когда ты работал в «Арамко». По крайней мере, каждый вечер ты приходил домой.
— И приносил куда меньше денег, — сказал он. — Двенадцать тысяч в год вместо сорока.
— Но я скучаю по тебе, — сказала она и в голосе послышались слезы.
Он смягчился.
— Я тоже скучаю по тебе, дорогая. И по детям.
— Ричард, — сказала она.
— Да, дорогая?
— С тобой все в порядке?
— Со мной все отлично, — сказал он.
— Я все время волнуюсь. Мне кажется, что вы все время летаете и у тебя нет времени отдохнуть.
— Я научился высыпаться в самолете, — соврал он. — Я себя просто прекрасно чувствую.
Свободной рукой он потянулся за сигаретой и закурил.
— Во всяком случае, до среды мы будем здесь. И мне удастся отоспаться.
— Я рада, — сказала она. — Ты скоро будешь дома?
— Как только смогу, — сказал он.
— Я люблю тебя, Ричард.
— И я люблю тебя, — сказал он. — Расцелуй ребят за меня.
— Обязательно, — сказала она. — Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, дорогая.
Положив трубку, он глубоко затянулся и огляделся вокруг. Комната отеля казалась странно пустой и стерильной. Во всем мире номера в гостиницах одни и те же. Они созданы таким образом, чтобы вы не чувствовали себя в них как дома.
Он хотел бы больше походить на Бадра. Казалось, что Бадру принадлежит все, к чему он прикасался. Чужие помещения и чужие места, казалось, не производили на него никакого впечатления. Конечно, у него были свои собственные дома и апартаменты в большинстве крупных городов. Нью-Йорк, Лос-Анджелес, Сан-Франциско, Париж, Лондон, Женева, Бейрут, Тегеран. Но даже, когда ему приходилось останавливаться в отеле, он приказывал приспособить комнаты под свой собственный вкус.
Может быть, потому, что почти всю жизнь он провел в чужих краях. Мальчиком отец послал его в школу в Англии, затем в колледж в Штатах — сначала в Гарвардскую школу бизнеса, а затем в Станфорд. Его жизнь была странным образом спланирована для него еще до рождения. Так как он был первым кузеном правящего эмира и единственным наследником по мужской линии, то естественно, что они должны были доверять ему, когда он вел их дела. Когда обнаружились нефтяные залежи, деньги так и потекли к ним. И инвестиции семьи были вручены Бадру потому, что они не доверяли людям с Запада. Кроме главных различий в философии и религии, за их плечами была долгая история колониального угнетения. Богатый по праву рождения, Бадр стал еще богаче. Только лишь в виде комиссионных его доход составил пять миллионов долларов в год, и он контролировал фонд международных инвестиций более чем в пятьсот миллионов долларов. И может быть, самое интересное было то, что он управлял своими делами единолично. В каждой стране у него была небольшая группа подчиненных, которая докладывала ему лично. И, наконец, он принимал решение. Он был единственным, кто знал, как идут дела. Теперь, после двух лет, Дик начинал представлять себе размах операций и все же каждый день приносил все новые открытия, изумлявшие его.
В первый раз он понял, что Бадр может быть связан с Аль-Иквахом, когда увидел каблограмму, подписанную Абу Саадом, финансовым представителем группы. Он всегда думал, что Бадр с его врожденным консерватизмом неодобрительно относится к тому, как действуют феддаины, считая, что они более вредят, чем помогают арабскому делу. Выясняется, что он все же ведет с ними дела. Карьяж был достаточно умен, чтобы понять, какие на то есть причины. Случилось нечто, обеспокоившее Бадра. Об этом знал только он один. Карьяж попытался представить, что бы это могло быть, но без успеха. Когда-нибудь ему все станет ясно. Когда Бадр решит приоткрыть ему тайну.
Карьяж посмотрел на часы. Было почти десять. Время переодеваться и отправляться на яхту. Бадру нравилось, что он всегда поблизости, даже когда с делами было покончено.
* * *
Бадр остановился у дверей, соединяющих их гостиные. Мгновение он стоял, раздумывая, затем вернулся к своему туалетному столику и вынул бархатный футляр для драгоценностей. Его туфли без задников бесшумно скользили по высокому ворсу ковра. Когда он пересекал комнату, единственным звуком было шуршание длинной блестящей джелаббы.
Комната была полностью погружена в темноту, если не считать полоски света из приоткрытых дверей. Она лежала, свернувшись в комочек, накинув на себя простыню. Осторожно прикрыв двери, он подошел и сел рядом. Она не шевельнулась.
— Иордана, — наконец сказал он.
Она не подала и виду, что слышит его.
— Ты спишь? — прошептал он.
Ответа не было. Наклонившись, он положил футляр с драгоценностью на подушку рядом с ее головой, встал и пошел к дверям. Как только он взялся за дверную ручку, внезапно вспыхнул свет. Он моргнул и обернулся. Она сидела в постели, ее длинные белокурые волосы рассыпались по белоснежным плечам, прикрывая полные груди с розовыми сосками. Она молчала.
— Я думал, что ты крепко спишь, — сказал он.
— Я и спала, — ответила она. — Ты хорошо долетел?
Он кивнул.
— Да.
— Мальчики будут очень рады увидеть тебя, — сказала она. — Сможешь ли ты им уделить время на этот раз?
— Я планирую быть здесь до среды, — сказал он. — Может быть, завтра мы возьмем их на Капри и проведем там несколько дней.
— Им это понравится, — сказала она.
Отбросив простыню, она спрыгнула с постели. Ее пеньюар лежал на стуле и она подхватила его. В зеркале, расположенном в дальнем конце комнаты, она увидела, как он рассматривает ее.
— Я должна одеться к приему, — сказала она, поворачиваясь к нему и накидывая пеньюар.
Он не ответил.
— Лучше тебе тоже переодеться.
— Я это сделаю, — сказал он.
Обождав, пока она вошла в ванную и закрыла за собой двери, он повернулся к постели. Черный бархатный футляр по-прежнему лежал на подушке. Она даже не заметила его. Он подошел и взял его, а затем тихонько вернулся к себе. Нажав кнопку, он вызвал Джаббира.
Джаббир явился в ту же секунду.
— Да, хозяин?
Бадр протянул ему футляр с драгоценностью.
— Положи к капитану в сейф. Это понадобится завтра утром.
— Да, хозяин, — сказал Джаббир, опуская футляр в карман. — Я приготовил на вечер синий чесучовый пиджак. Устроит ли он вас?
Бадр кивнул.
— Прекрасно.
— Благодарю вас, — Джаббир поклонился и оставил помещение.
Бадр молча смотрел на дверь, закрывшуюся за слугой. Невероятно. Она не могла не увидеть футляр, лежавший рядом с ней на подушке. Она предпочла не обратить на него внимания.
Он резко повернулся и вернулся в ее комнату. Иордана сидела у туалетного столика, разглядывая себя в зеркало. Увидев его отражение, она повернулась к нему.
Открытой ладонью он ударил ее по лицу. Она рухнула на пол, смахнув взметнувшимися руками всю косметику с туалетного столика. Широко раскрытыми глазами, в которых было больше удивления, чем страха, она смотрела на него. Прикоснувшись к щеке, она почувствовала на ней отпечаток его ладони.
— Глупо, — почти равнодушно сказала она. — Теперь я не смогу присутствовать на своем собственном дне рождения.
— Ты будешь присутствовать, — мрачно сказал он. — Даже если тебе придется надеть паранджу, как порядочной мусульманской жене.
Ее глаза следили за ним, когда он направился к выходу. Помолчав, он взглянул на нее, лежавшую на полу.
— С днем рождения, — сказал Бадр, закрывая за собой дверь.
* * *
Дик стоял у бара, наблюдая за своим хозяином. Бадр был в обществе Юсефа и других людей, со своим терпеливо-внимательным видом слушая одну из бесконечных историй Юсефа. Дик посмотрел на часы. Стрелки подходили к часу. И если даже Бадра волновало, что Иордана еще не появилась, он ничем это не показывал.
Из громкоговорителей, спрятанных среди балдахинов, украшавших палубу, доносилась музыка. Несколько пар танцевали, и их тела как бы растворялись в потоках света, которым был залит прием. Остальные пары сидели на банкетках, стоявших вдоль перил и за маленькими столиками для коктейлей, раскиданных вокруг площадки для танцев. Буфет располагался на главной палубе внизу, но Бадр еще не подал сигнала садиться за стол.
К нему подошел Али Ясфир. Несмотря на вечернюю прохладу, пухлое лицо ливанца лоснилось от пота.
— Прекрасное судно, — сказал он. — Какой оно длины?
— Сто восемьдесят футов, — сказал Дик.
Ясфир кивнул.
— Оно кажется еще больше, — он посмотрел на Бадра, стоявшего по ту сторону палубы. — Похоже, что нашему хозяину приходится развлекаться самому.
Карьяж улыбнулся.
— Так он обычно и поступает. Я не знаю другого человека, который мог бы так, как он, объединять дело и удовольствие.
— Вероятно, он отдает предпочтение удовольствиям, — с мягкой уверенностью сказал Ясфир.
Карьяж был вежлив, но холоден.
— Прежде всего это день рождения мадам, и в этой поездке он не собирался заниматься делами.
Ясфир без комментариев воспринял этот скрытый выговор.
— Я еще не видел ее.
Карьяж позволил себе улыбнуться.
— Это ее день рождения, и вы же знаете, что представляют собой женщины. Вероятно, она готовит подлинно королевский выход.
Ясфир торжественно склонил голову.
— Западные женщины очень отличаются от арабских. Они пользуются такой свободой, о которой наши женщины не могут и мечтать. Моя жена ... — его голос прервался, когда он взглянул на трап, ведущий с нижней палубы.
Карьяж проследил за его взглядом. Появилась Иордана. Смолкли все разговоры. Только музыка плыла над головами и внезапно она сменилась на резкие ритмы «Мизирлу».
Свет объял Иордану, когда она вышла в центр танцевальной площадки. На ней был наряд восточной танцовщицы. Тяжелая золотая повязка прикрывала ее груди, ниже которых было голое тело, на бедрах был драгоценный пояс с разноцветными кусками материи, заменявшими ей юбку. Длинные золотые волосы струились по плечам из-под диадемы. Легкая шелковая вуаль прикрывала лицо, оставляя только соблазнительные глаза Иорданы. Она подняла над головой руки и остановилась на мгновение, позируя.
Карьяж отчетливо услышал, как у ливанца перехватило дыхание. Иордана никогда еще не выглядела такой прекрасной. Об этом кричала каждая линия ее великолепного тела. Она начала медленно раскачиваться под музыку. Сначала она кастаньетами отбивала ритм, а затем начала танцевать. В свое время Карьяж видел много исполнительниц танца живота. Его семья была родом с Ближнего Востока и он был с детства знаком с этими танцами. Но никогда ему не доводилось присутствовать при столь совершенном исполнении.
Оно представляло собой апофеоз сексуальности. Каждое ее движение вызывало воспоминания о женщинах, которых он знал, так как ее танец был преисполнен эротики. Невольно он отвел от нее глаза и бросил взгляд по другую сторону палубы.
Все чувствовали то же самое, мужчины и женщины; их страсть, их ненасытность выражались в том, как они следили за танцовщицей. Все, кроме Бадра.
Он стоял, молча наблюдая за каждым ее движением. Но лицо его и глаза были бесстрастны. Выражение его не изменилось даже, когда она предстала перед ним, припав к его коленям. Раздались последние аккорды музыки, и она осталась сидеть у его коленей, касаясь их лбом.
Мгновение стояла тишина, а затем раздались аплодисменты. Были слышны крики «браво», смешанные с возгласами восторга по-арабски. Но Иордана не шевелилась.
Через несколько секунд Бадр наклонился к ней, взял ее руки в свои и поднял ее. Когда он повернулся к гостям, те по-прежнему аплодировали. Он поднял руку. Аплодисменты стихли.
— От имени моей жены и от своего я благодарю вас, что вы почтили нас своим присутствием в такой радостный день.
Снова раздались аплодисменты и громкие пожелания счастья в день рождения. Он переждал, пока снова не наступила тишина.
— И мне больше нечего сказать вам, кроме того, что ... стол накрыт.
По-прежнему держа ее под руку, он подвел Иордану к трапу и они стали спускаться. Остальные последовали за ними и звуки голосов, разговоры опять наполнили собой ночь.
Глава 5
Стюарды в ливреях, готовые ответить каждому желанию гостей, размещались у столов, накрытых а ля фуршет. На них царило изобилие — ростбифы, копченая ветчина, индюшки и гигантские рыбы, только что отловленные в водах Средиземного моря. В центре стола красовался хрустальный кубок, обложенный льдом, в котором было пять кило черной икры.
Огромная гостиная, все столы и банкетки уже были заполнены гостями, когда Карьяж увидел, что Бадр, извинившись, пошел к дверям. Повернувшись и взглянув на Карьяжа, он кивком головы указал ему на Ясфира, который по-прежнему вместе с остальными гостями ждал своей очереди подойти к буфету. Затем он повернулся и вышел в салон, не глядя на то, что делалось у него за спиной.
Карьяж подошел к ливанцу.
— Мистер Аль Фей к вашим услугам.
Ясфир взглянул на изобилие стойки, затем на Карьяжа. При виде такого обилия деликатесов в желудке у маленького человечка раздалось бурчание, и он неохотно поставил пустую тарелку, которую держал в руках.
Карьяж перехватил ее.
— Я скажу стюарду, чтобы он обеспечил вас обедом.
— Благодарю, — сказал Али.
Вручив тарелку стюарду и сказав, чтобы он, наполнив, принес ее для мистера Ясфира в кабинет, Дик снова повернулся обратно к нему.
— Будьте любезны следовать за мной.
Ясфир прошествовал за ним через салон в коридор, где-то на середине пути Карьяж остановился у двери красного дерева и постучался в нее.
— Войдите, — раздался голос Бадра.
Открыв двери, Карьяж отступил в сторону, чтобы пропустить стоявшего за ним Ясфира. Сам он не вошел.
— Будут ли еще какие-то указания, сэр?
— Будьте наготове, — сказал Бадр. — Вы мне понадобитесь попозже.
— Да, сэр, — ответил Карьяж.
Появился стюард с полной тарелкой для Ясфира.
— Внесите ее, — приказал он.
И когда стюард вышел, он закрыл двери. Услышав, как щелкнул замок, пошел обратно по коридору.
— Простите, что оторвал вас, — сказал Бадр.
Ливанец уже расположился в кресле и закусывал.
— Ничего страшного, — обронил он, пережевывая икру.
Из угла рта показалась темная струйка давленой икры, и он поспешно вытер ее платком.
Бадр подошел к небольшому письменному столу и вынул из центрального ящика папку. Она легла на столик рядом с тарелкой Ясфира.
— В соответствии с тем разговором, который я вел с вашим принципалом, — сказал он, — я подготовил портфель инвестиций, включающий в себя часть надежных акций и часть реального имущества, что, как мы оценили по минимуму, должно давать не менее двадцати процентов ежегодного дохода в течение десяти лет. Сюда включены и рост на шесть процентов и выплата дивидендов наличными. Это означает, что через десять лет мы получим наличными не менее сорока процентов или десять миллионов фунтов стерлингов.
— Отлично, — сказал Ясфир, пережевывая цыпленка.
— Чтобы эти замыслы пустить в дело, мне нужно одобрение вашего принципала, — сказал Бадр.
Ясфир не сделал даже попытки заглянуть в папку. Положив цыплячьи косточки на тарелку, он удовлетворенно вытер губы, давая понять, какое удовольствие он получил от пищи.
— Не мог бы я вымыть руки? — спросил он.
Бадр кивнул. Он проводил ливанца в небольшой туалет рядом с кабинетом. Когда маленький человечек вернулся, Бадр уже сидел за своим письменным столом. Ясфир, оставив папку там же, где она лежала, рядом с тарелкой, взял стул и разместился напротив Бадра. Бадр вежливо ждал, пока тот заговорит.
— Человек предполагает, бог располагает, — сказал Ясфир.
Бадр промолчал.
— Обстоятельства заставили изменить наши планы, — сказал Ясфир. — Боюсь, что сегодня замысел этих инвестиций нас уже не удовлетворяет.
Бадр сидел с бесстрастным лицом, молча слушая Ясфира.
— Относительно фондов надо взять на себя другие обязательства, — сказал ливанец.
— Понимаю, — спокойно сказал Бадр. — Я отдам распоряжение, чтобы десять миллионов фунтов немедленно вернулись бы к вам.
— В этом нет необходимости, — быстро ответил Ясфир. — Мы не видим причин, по которым вы не могли бы пустить их для нас в дело. На обычных комиссионных, конечно.
Бадр молча кивнул.
— Как вы знаете, Израиль с каждым днем становится все сильнее. Он давит все основательнее. Страдания нашего народа под его господством все усиливаются. Они взывают к своим братьям о помощи. Но времени остается все меньше. Скоро мы должны начинать, или же все будет потеряно навсегда. — Ливанец перевел дыхание. — Мы заключили определенное соглашение с Анонимным Обществом Военного Снаряжения о поставке нам товаров на сумму шесть миллионов фунтов. В силу того доверия, которое мы питаем к вам, мы согласны, чтобы вы выступили нашим доверенным агентом по закупкам. Исходя из этого, мы готовы платить вам обычные десять процентов комиссионных кроме остальных расходов.
Бадр по-прежнему молчал.
— Что же касается трех миллионов четырехсот тысяч фунтов, остающихся на счете после этих закупок, мы хотели бы ассигновать миллион фунтов для вложений в Колумбии, естественно, в кофейные плантации.
— Естественно, — сказал Бадр.
Но оба понимали, что он во всем разобрался.
— Остаются два миллиона триста тысяч.
Ясфир улыбнулся. Маленький человечек был удовлетворен. Он знал, что если деньги попали на счет Бадра, не так уж трудно будет добиться его содействия. Неважно, насколько он был богат, ему всегда было нужно еще больше.
— У нас еще нет планов относительно этого счета, — сказал он. — Мы думаем, что, возможно, вы можете подготовить определенные предложения относительно него, и мы дадим вам список некоторых счетов в банках Швейцарии и Багамских островов, из которых будет идти кредитование.
— Понимаю, — кивнул Бадр.
— С этих счетов вы, конечно, также получите свои десять процентов комиссионных, — быстро добавил Ясфир. — Это означает, что вам достанется почти миллион фунтов лишь за то, что вы отмоете эти деньги, пропустив через свои счета.
Бадр посмотрел на него. Вот в этом и была вся слабость арабского мира. Коррупция и взятки стали неотъемлемой частью их коммерции. Из суммы в десять миллионов фунтов на пользу народу шло только шесть миллионов. И большим вопросом было, принесут ли они им пользу. Народ нуждался в пище и образовании, а не в оружии. И, конечно, народ не хотел, чтобы его лидеры обогащались за его счет.
Ливанец принял его молчание за согласие. Он поднялся.
— Значит, я могу сообщить своему принципалу, что вы принимаете его предложение, — с удовольствием сказал он.
Бадр посмотрел на него.
— Нет.
Ясфир в изумлении открыл рот.
— Нет? — эхом повторил он.
Бадр тоже встал. Он посмотрел на человечка сверху вниз.
— Как только в понедельник утром откроются банки, деньги будут вам возвращены, — сказал он. — Вы же выразите своим коллегам мое сожаление в связи с тем, что не могу быть им полезен. Но я не готов взять на себя такую ответственность. Не сомневаюсь, что они найдут человека более квалифицированного в таких делах, нежели я.
— Сказано и написано, что о решениях, которые принимаются в спешке, потом приходится сожалеть, — сказал маленький человечек.
— И также сказано и написано, — наставительно процитировал Бадр, — что честный человек проходит по жизни, ни о чем не сожалея.
— Мистер Аль Фей, — сказал Ясфир, когда Бадр направился к дверям.
Бадр повернулся к нему.
— Да?
— Еще до начала зимы будет война.
Ливанец в первый раз заговорил по-арабски.
— И когда она завершится, под нашим контролем будет весь Ближний Восток. Израиль прекратит существование потому, что мы поставим на колени весь мир. Старый порядок меняется — и вместе с народом идет новая сила. Если вы успеете к нам присоединиться, вы будете среди победителей.
Бадр не отвечал. Он нажал кнопку вызова, вмонтированную в часы на его столе.
— Песок пустыни станет красным от крови наших врагов, — сказал Ясфир.
— И нашей собственной, — сказал Бадр. — И когда все кончится, ничего не изменится. Несколько сот ярдов туда, несколько сот сюда. Мы только пешки в руках высшей силы. Ни Россия, ни Америка не позволят победить ни одной из сторон.
— Они будут вынуждены слушать нас, — сказал Ясфир. — Мы контролируем их запасы нефти. И если мы перекроем их, они упадут на колени.
Раздался стук в дверь. Бадр открыл ее.
— Проводите, пожалуйста, мистера Ясфира на прием, — сказал он Карьяжу, повернувшись спиной к ливанцу. — Если в нашем распоряжении имеется что-либо, чтобы украсить ваше пребывание у нас, мы к вашим услугам.
Ясфир посмотрел на него. Горечь разочарования желчью поднималась к горлу. Но он заставил себя улыбнуться. Все может быстро измениться, когда Бадр узнает, что его дочь находится у них.
— Хатрак, — сказал он. — С вашего разрешения, я удаляюсь.
— Идите с миром, — произнес Бадр привычную формулу на арабском.
Закрыв за ними дверь, он подошел к столу и взял портфель. Бегло заглянув в него, он кинул его содержимое в мусорную корзину.
То был просто заговор с целью втянуть его в эти дела. Они никогда и не собирались иметь дело с тем, что находилось в портфеле. Теперь он это знал. Также он понимал, что они и не справились бы с этим. Но они не успокоятся, пока не заставят весь мир опуститься до их уровня. Или потерпев в этом поражение, не уничтожат его.
Почувствовав внезапную усталость, он подошел к письменному столу, сел и закрыл глаза. Ему показалось, что на него, как всегда, мягко и серьезно смотрит его отец, смотрит ему прямо в душу. Этот взгляд он помнил с детства. Ему было тогда лет десять, не больше.
Дети играли в войну, и он ударил своего товарища деревянным ятаганом, восклицая что есть мочи:
— Умри, неверный, умри! Во имя Пророка, умри!
Он почувствовал, как ятаган вырвали у него из рук, и, повернувшись, с удивлением увидел своего отца. Его соперник стонал и плакал.
— Почему ты остановил меня? — гневно спросил он. — Ахмад был евреем.
Отец встал на колени рядом с ним так, что их лица оказались на одном уровне.
— Ты богохульствовал, — мягко сказал он. — Ты употреблял имя Пророка, оправдывая свои собственные действия.
— Этого не было, — возразил он. — Я защитник Пророка.
Отец покачал головой.
— Ты забываешь, сын мой, что Пророк, которого ты пытаешься защищать, пуская в ход силу, был известен и как Посланец Мира.
Это было тридцать лет назад, но события последних дней всколыхнули в памяти эти слова.
Глава 6
Взлетные дорожки плыли в озерцах миражей от жаркого полуденного солнца, пока двухмоторный ДС-3 описывал круг над пустыней, готовясь идти на посадку. Услышав щелчок выпущенных шасси, Бадр глянул в иллюминатор. На дальнем краю поля уже ждали несколько больших черных «кадиллаков»; рядом с ними, скрываясь в тени пальм, стояли верблюды с погонщиками. Самолет заходил на последнюю прямую.
Бадр обернулся и посмотрел на то, что делалось в салоне. Стюардесса уже заняла свое место и пристегнулась. Джаббир, сидевший напротив него, тоже пристегнулся. Самолет уже касался колесами бетона полосы, и он торопливо затянул ремень.
В иллюминаторы летел песок и показалось, что пилот хочет зарыться в песчаные наносы близкой пустыни. Но их приняла бетонная полоса, и самолет затрясся, когда колеса стали тормозить. Мгновение — и пилот включил экстренное торможение, и Бадр почувствовал, как его кинуло вперед. Но давление ремней тут же ослабло, и самолет медленно подкатился к месту стоянки. Шум моторов стих и стюардесса, встав со своего места, двинулась к ним.
Белокурая американка, она обратилась к ним с безличной профессиональной улыбкой, которую стюардессы всего мира культивируют независимо от того, на какой линии им приходится летать. Во всяком случае, работа на борту личного самолета его отца никак не сказывалась на ней.
— Надеюсь, что вам понравился полет, мистер Аль Фей.
Он кивнул.
— Все было прекрасно, благодарю вас.
— Мы хорошо уложились, — сказала она. — Всего восемьдесят семь минут лету от Бейрута.
— Отличное время, — сказал он.
Самолет окончательно остановился. Сквозь иллюминаторы он увидел, как лимузины двинулись к самолету. Несколько человек, одетых в полувоенную форму, выскочили из первой машины. У них были автоматы, и они поторопились занять отведенное для каждого место вокруг самолета. Дверцы второго лимузина оставались закрытыми. Бадр не мог разглядеть, кто в нем сидит, так как на нем были очки с темно-коричневыми стеклами. Четверо рабочих подвезли к самолету трап.
Бадр расстегнул пряжку ремня и, встав, направился к выходу. Джаббир умоляюще протянул руку.
— Не будет ли хозяин так любезен подождать минутку?
Бадр кивнул, позволив слуге первым подойти к дверям. Второй пилот, покинув кабину, стоял вместе со стюардессой у люка. Они не сделали ни малейшей попытки открыть его. Джаббир расстегнул пиджак и извлек из-под подмышки тяжелый автоматический люгер. Спустив предохранитель, он привел оружие в боевую готовность.
Кто-то постучал в двери. Раз, два, три. Второй пилот поднял руку и посмотрел на Джаббира.
— Раз, два, — сказал слуга. — Они должны ответить: раз, два, три, четыре. Если что-то другое, мы взлетаем.
Пилот кивнул. Его кулак прикоснулся к дверям. Раз, два.
Ответ был быстр и точен. Пилот откинул дверь в сторону. Двое охранников с автоматами уже стояли у входа в самолет и еще двое ждали внизу.
Бадр было двинулся к дверям, но Джаббир снова простер руку.
— С вашего разрешения, хозяин.
Выйдя на верхнюю площадку трапа, он обменялся несколькими быстрыми словами по-арабски с одним из охранников, а затем, обернувшись к Бадру, кивнул.
Палящая жара пустыни охватила юношу прежде, чем он показался на выходе. Бадр вышел на солнце, моргая от его слепящего света. Едва он ступил на трап, как открылась дверца второго лимузина и показался его отец.
Он пересек линию охраны и медленно пошел навстречу Бадру. На нем была традиционная одежда в виде длинной рубахи шейха пустыни, а гутра защищала голову и шею от лучей солнца. Бадр, поспешив навстречу отцу, схватил протянутые ему руки и прижал их к губам традиционным жестом уважения.
Обняв, Самир поднял голову сына. Несколько бесконечных мгновении он не мог оторвать взгляд от лица юноши, затем, склонившись, обнял его и расцеловал в обе щеки.
— Мархаб. Добро пожаловать домой, сын мой.
— Я-халабик. Я счастлив быть дома, отец, — Бадр выпрямился. Он был на голову выше отца.
Самир посмотрел на него.
— Ты вырос, сын мой, — гордо сказал он. — Ты становишься мужчиной.
Бадр улыбнулся.
— Уже тысяча девятьсот пятьдесят первый год, отец. Я не могу вечно оставаться мальчиком.
Самир кивнул.
— Мы гордимся тобой, сын мой. Мы горды твоими успехами в американских школах, горды почетом, который нам оказывают благодаря тебе, горды тем, что ты изучил в знаменитом Гарвардском университете, в. Бостоне, Кембридже, Массачусетсе.
— Я только старался быть достойным своих родителей и доставить им удовольствие, — сказал Бадр. Он посмотрел на машину. — А где моя мать и сестры?
Самир улыбнулся.
— С ними все в порядке. Ты их скоро увидишь. Твоя мать страстно мечтает как можно скорее увидеть тебя дома, а твои сестры с мужьями сегодня придут к нам на обед.
Если даже Бадр и испытывал разочарование, не увидев их на аэродроме, он знал, что лучше не показывать его. Здесь были не Соединенные Штаты, в которых он прожил последние пять лет. Арабские женщины не показываются на людях, по крайней мере, женщины, испытывающие к себе уважение.
— Я спешу увидеть их, — сказал он.
Отец взял его за руку.
— Идем, садись в машину. В ней будет прохладнее. Это последняя модель, и в ней есть кондиционер.
— Спасибо, отец, — Бадр вежливо обождал, пока тот займет свое место в лимузине.
Охранник с автоматом быстро подбежал к машине и закрыл за ними дверцу, затем прыгнул на переднее сидение рядом с водителем. Остальная охрана заполнила машину, которая двинулась перед ними. Пока машины разворачивались, Бадр увидел, как погонщики подгоняли своих верблюдов поближе к самолету, чтобы забрать грузы и багаж.
Оставив аэропорт, машины двинулись по бетонной дороге, которая вела к горам в нескольких милях отсюда. Бронированный «лендровер» с установленным наверху пулеметом следовал за ними.
Бадр посмотрел на отца.
— Ведь война кончилась здесь довольно давно, и мне казалось, что в страже больше нет необходимости.
— В горах по-прежнему много бандитов, — сказал отец.
— Бандитов?
— Да, — сказал отец. — Тех, кто проникает сквозь наши границы, чтобы воровать, насиловать и убивать. Кое-кто считает, что это партизаны из Израиля.
— Но ведь поблизости нет израильских границ, — сказал Бадр.
— Верно, — ответил старик. — Но у них есть свои агенты. Мы не можем ослабить бдительность.
— Вам уже досаждали эти бандиты? — спросил Бадр.