Глава 7

Извиваясь, Лейла ползла по твердой каменистой земле. Добравшись до проволочного заграждения, она остановилась, переводя дыхание, а затем, переждав мгновение, легла на бок и посмотрела в небо, озаренное смутным ликом луны. Крупная египтянка Соад и Аида из Ливана ползли за ней по пятам.

— Где Хамид? — спросила она.

— Какого черта мне знать? — пробурчала египтянка. — Я думала, что он где-то впереди нас.

— Джамила разбила себе колено, когда перелезала через камни, — сказала Аида. — Я видела, как он ей бинтовал.

— Это было час тому назад, — саркастически заметила Соад. — Теперь, наверно, он обхаживает ей другое место.

— Что нам делать? — спросила Лейла. — Нужны ножницы для резки проволоки, чтобы пробраться внутрь.

— Кажется, они есть у Фариды, — сказала Аида.

— Передай дальше, — сказала Лейла.

Приказ был быстро передан по цепочке женщин, лежавших за ними. Через минуту ножницы, передававшиеся из рук в руки, попали к Лейле.

— Ты раньше пользовалась ими? — спросила Соад.

— Нет, — сказала Лейла. — А ты?

Соад покачала головой.

— Должно быть, это не очень трудно. Я видела, как Хамид работал с ними.

Взяв ножницы, она осторожно подползла под проволочное заграждение, перевернулась на спину и медленно подняла ножницы над головой. В лунном свете блеснул отполированный металл лезвий. Это длилось не больше доли секунды, но сразу же заговорил пулемет, и над их головами засвистели пули.

— Проклятье, — в отчаянии вырвалось у Лейлы, старавшейся вжаться в землю. Она не смела даже повернуть голову и посмотреть, что делается за ней.

— Где вы? — крикнула она.

— Мы здесь, — сказала Соад. — Лежим и не двигаемся.

— Нужно уходить, — сказала Лейла. — Они нас засекли.

— Ты и иди. А я не двинусь с места, пока не прекратится стрельба.

— Если поползем, то спасемся, огонь идет в трех футах над головами.

— Это же арабы, — с тем же сарказмом сказала Соад. — А я не знаю ни одного, кто бы мог попасть точно в цель. Я остаюсь.

— А я иду. Ты можешь оставаться тут хоть всю ночь, если хочешь.

Осторожно перекатившись на живот, Лейла, извиваясь, поползла вдоль заграждений. Через минуту она услышала за собой какие-то скрежещущие звуки. Она обернулась. Остальные ползли за ней.

Примерно через полчаса они остановились. Пулемет по-прежнему вел огонь, но пуль над головами уже не было слышно. Они вышли из зоны огня.

На этот раз они подготовились куда лучше. Вымазали грязью лезвия ножниц, чтобы они не блестели. Перевернувшись на спину, Лейла снова подползла к проволоке. Резать ее оказалось труднее, чем она думала. Скрежет отдавался в тишине ночи, но, похоже, никто его не слышал. Через пять минут она уже расправилась с первым рядом. Скользнув в проход, она принялась за второй ряд. Осталось еще два.

Несмотря на прохладу, она обливалась потом. Второй ряд проволоки был вдвое гуще, и работа под ним заняла около двадцати минут. Очередной, третий ряд, был заплетен еще гуще, и он занял у нее минут сорок.

Лежа на спине, она с трудом переводила дыхание, а ее плечи и руки ныли от боли. Передохнув, она посмотрела на Соад, что ползла за ней.

— Мы двинемся дальше, пока не достигнем белой отметки. Она примерно в двухстах метрах. И после этого сможем объявить о себе.

— О'кей, — ответила Соад.

— Не забывай пониже держать голову, — сказала Лейла.

Снова перекатившись на живот, она поползла вперед. Ей казалось, что двести метров по-пластунски равны тысяче миль. Наконец она стала ясно различать белую отметку. И в то же время она услышала голоса — мужские голоса.

Лейла вытянула руку ладонью вниз, давая знать женщинам, чтобы они не издавали ни звука. Позор, если их обнаружат именно сейчас. Они вжались в землю. Голоса раздавались слева от нее. В лунном свете она видела трех солдат. Один из них курил, остальные сидели у пулемета. Спичка описала огненную дугу, упав почти рядом с лицом Лейлы.

— Эти шлюхи по-прежнему где-то здесь, — сказал солдат с сигаретой.

Другой встал, размахивая руками, чтобы согреться.

— Хамид небось где-то греет дюжину замерзших мышек.

Куривший засмеялся.

— Парочку он может уступить мне. Я покажу, как их нужно греть.

— Хамид ничего тебе не даст, — сказал сидящий. — Он ведет себя, как паша в гареме.

Зазвучал зуммер. Солдат с сигаретой взял уоки-токи. Лейла не слышала, что он говорит в передатчик, но разобрала его слова, обращенные к остальным двум.

— Это был первый пост. Они засекли их, но потом потеряли. Там думают, что они могли двинуться в этом направлении.

— Они порят чепуху, — сказал другой. — При этом свете я вижу за полмили. Здесь ничего нет.

— Держи ушки на макушке. Только не хватает, чтобы пара баб накрутила нам хвосты.

Лейла мрачно усмехнулась. Именно это они и собирались сделать. Обернувшись назад, она похлопала Соад по плечу.

— Слышала?

Соад и все остальные за ней кивнули. Они все слышали.

Лейла развела обе руки в стороны. Все было понятно. Широким кругом они беззвучно охватили сидящих, обойдя пулеметное гнездо с тыла, и, затаив дыхание, медленно продвигались вперед.

Прошло не менее часа, пока Лейла дала сигнал.

С дикими воплями женщины вскочили и кинулись вперед. Ругаясь, солдаты повернулись в ту сторону и увидели стволы направленных на них автоматов.

— Вы наши пленники, — объявила Лейла.

Капрал неожиданно улыбнулся.

— Думаю, что так оно и есть, — согласился он.

Лейла узнала в нем курившего. Она не могла сдержать торжества в голосе.

— Может быть, теперь ты изменишь свое мнение о женщинах как о солдатах.

Капрал кивнул.

— Может быть.

— Что нам теперь делать? — спросила Соад.

— Не знаю, — сказала Лейла. — Наверно, мы должны связаться по рации и сказать, что взяли их в плен. — Она повернулась к капралу. — Дай мне твой уоки-токи.

По-прежнему улыбаясь, он протянул ей аппарат.

— Могу ли я кое-что предложить?

— Если хочешь, — деловито ответила Лейла.

— Мы ваши пленники, не так ли?

Лейла кивнула.

— Почему бы вам нас предварительно не изнасиловать. Мы обещаем, что не будем жаловаться.

Женщины захихикали. Лейла разгневалась. Арабы — худшие представители свинского мужского шовинизма. Она нажала кнопку уоки-токи. Но прежде чем прозвучал ответ, к ним приблизились Хамид и Джамила, вид у них был столь непринужденный, словно они провели время в парк.

— Какого черта! — заорала она на Хамида. — Где вы были?

— Как раз за вами.

— Почему ты не помогал нам?

Он пожал плечами.

— Чего ради? Вы все делали совершенно правильно.

Она посмотрела на Джамилу. На лице этой пухлой палестинки плавало расслабленное выражение, и Лейла знала, в чем дело. Она повернулась к Хамиду.

— Как вы пробрались через заграждения?

— Очень легко, — с широкой улыбкой сказал он. — Мы прорыли под ними небольшой ровик и перепихнулись внутрь.

Лейла изо всех сил старалась сохранять строгое выражение на лице, но тут не выдержала и расхохоталась. У сирийского наемника было странное чувство юмора, но он был забавен. Она протянула ему уоки-токи.

— Сообщи о нас, — сказала она. — Может, тебе удастся связаться с ними, чтобы они прислали грузовик. Думаю, что всем нам нужен горячий душ.

Над крышей барака, где размещалась душевая, поднимались клубы пара. Сквозь плеск льющейся воды была слышна болтовня женщин. В каждой кабинке было четыре рожка. Так как кабинок было всего две, то у душа стояла толпа женщин, дожидавшихся своей очереди. Лейла предпочитала ждать, пока все вымоются, чтобы ей не надо было торопиться, освобождая место очередной ожидающей. Облокотившись на подоконник, она курила, прислушиваясь к болтовне.

С тех пор, как она попала в лагерь, прошло три месяца, и все это время с утра до вечера было наполнено непрерывной муштрой. Все лишние жировые отложения у всех давно исчезли. Лейла стала подтянутой, с плоским твердым животом, а груди стали как два яблочка. Ее густые черные волосы, по прибытии коротко подстриженные, сейчас спадали до плеч.

Каждое утро два часа отводилось тренировкам и строевой подготовке. После завтрака шли занятия, в ходе которых девушки изучали оружие — как пользоваться и как ухаживать за ним. Они усваивали типы гранат и искусство пользования пластиковой взрывчаткой, технику приготовления и пересылки бомб в конвертах и практику работы с таймерами, взрываемыми по радиосигналу. Время после обеда отводилось для изучения рукопашного боя. В конце дня они слушали лекции. Изучение идеологических доктрин было важно потому, что они должны были стать миссионерами нового порядка в арабском мире.

Позже политические занятия уступили место урокам военной тактики, проникновению на территорию противника и саботажу, партизанской войны и диверсиям.

Весь прошлый месяц они тренировались в полевых условиях. Все, что изучалось, сейчас пошло в дело. Постепенно Лейла начала чувствовать, как она грубеет. Все меньше и меньше она думала о себе, как о женщине. Цель, к которой она себя готовила, полностью овладевала ею, становясь смыслом жизни. Именно она и другие будут способствовать приходу нового мира. Она бегло вспомнила мать и сестру. Они пребывали в Бейруте, по-прежнему оставаясь частью старого общества: сестра со своей семьей и общественными проблемами, мать со всей остротой все еще переживающая то, как была брошена отцом, но так ничего толкового и не сделавшая со своей жизнью. На минуту она прикрыла глаза, вспоминая тот день на юге Франции перед ее прибытием сюда. Она увидела, как отец и его сыновья катаются на водных лыжах в заливе перед Карлтон-отелем. Отец не изменился за те девять лет, когда она в последний раз видела его. Он был по-прежнему строен и красив, полон силы и жизни. Если бы он только понимал, если бы только знал, как много он может сделать для освобождения арабов от империализма Израиля и Америки. Если бы он только знал, как мучаются и страдают его братья, как им нужна его помощь, он не стоял бы в стороне, позволяя вершиться этой несправедливости. Но ей оставалось только мечтать об этом. Конечно, он все знал. Он должен знать. Просто его это не волнует. Роскошь окружала его с детства и его единственное желание — приумножать богатство. Он любил роскошь и власть, которая по мановению пальца была к его услугам. И страшная правда заключалась в том, что он был не одинок. Точно такими же были шейхи и эмиры, принцы и короли, банкиры и богачи, арабы и все прочие. Они заботились только о самих себе. Миллионы крестьян в каждой арабской стране по-прежнему жили на грани голода, пока их правители разъезжали в «кадиллаках» с кондиционерами, летали на собственных самолетах, возводили дворцы и виллы по всему миру и напыщенно говорили о свободе для их народа. Но от судьбы не уйдешь. Это будет война не только против иностранцев: покончить с ними будет только первым шагом. Вторым и может быть, самым трудным шагом будет борьба с собственными угнетателями — с такими, как ее отец, с людьми, у которых есть все и которые не хотят поделиться ни крошкой.

Кабинка в душе освободилась, и Лейла, повесив большое грубое полотенце на крючок в стене, вошла под обжигающие струи. Жар обдал ее умиротворяющим бальзамом. Она чувствовала, как расслабляются все мышцы. Медленно, с наслаждением она стала намыливаться и прикосновение пальцев к телу дарило почти чувственное удовлетворение.

В этом она походила на своего отца. Снова она увидела, как он мчится на водных лыжах, с напряженными мускулами, и его облик говорит о той радости, которую дает умение держаться на воде.

Раздвинув ноги и выгнувшись, она позволила влаге омывать самые интимные уголки тела. Тепло наполняло ее приятной негой. Вдруг острый приступ наслаждения потряс ее. Она почувствовала ужас, гнев и отвращение к себе. Ей было противно даже думать об этом. Лейла резко закрыла горячую воду и стояла под холодными струями, пока кожа ее не посинела. И только тогда, обмотавшись полотенцем, вышла из-под душа.

Она сходит с ума. Никогда раньше ее не посещали такие мысли и видения. Но они были у нее в крови. Мать не раз говорила ей об этом. Она была плоть от плоти своего отца. Тот был рабом своего тела, не в силах устоять перед его похотливыми потребностями. Мать рассказывала им истории об отце и его женщинах. Он принадлежал к людям, которых ни одна, даже самая лучшая женщина не может удовлетворить. Дурная кровь, предостерегающе говорила им мать.

Она насухо вытерлась и, обмотавшись полотенцем, вернулась в барак.

Соад, чья койка стояла рядом с ней, была уже почти одета.

— Что ты делаешь вечером?

Лейла потянулась за своим комбинезоном.

— Ничего. Я хотела бы поваляться в постели и почитать.

Соад принялась подкрашивать губы.

— Я договорилась с Абдуллой и его приятелем. Почему бы тебе не пойти со мной?

— Не думаю, чтобы мне это понравилось.

Соад посмотрела на нее.

— Да идем же. Тебе надо выбраться из этого заточения.

Лейла промолчала. Она помнила Соад в первые дни их пребывания здесь. Она оказалась в лагере, чтобы быть поближе к своему дружку и всем рассказывала, как не может дождаться их встречи. Но когда он не пришел, Соад отнюдь не была разочарована. Свою женскую свободу она восприняла совершенно серьезно. В этой армии у женщин равные с мужчинами права и отныне она может, не моргнув глазом, переспать со всем лагерем.

— В Каире так никогда не было, — с радостным смехом говорила она.

— Вот что я тебе скажу, — серьезно сказала Соад. — Если ты пойдешь с нами, я тебе уступлю Абдуллу. Он лучший мужик в лагере. А я уж займусь его приятелем.

Лейла посмотрела на нее.

— Меня это не интересует.

— Для кого ты себя бережешь? — спросила Соад. — Даже если тебе лично ничего не надо, это часть твоих обязанностей. Разве командир не говорила нам, что мы должны давать покой и наслаждение нашим мужчинам? И я не вижу лучшего способа, как в одно и то же время объединять дело и удовольствие.

Лейла не могла удержаться от смеха. Соад думала только об одном.

— Ты фантастическая личность, — сказала она. — Но никто из этих мужчин меня не привлекает.

— Ты этого никогда не узнаешь, пока сама не попробуешь, — сказала Соад. — Мужчина может преподнести тебе сюрприз. Порой самые классные любовники выглядят сущими замухрышками.

Лейла отрицательно покачала головой.

На лице Соад появилось удивленное выражение.

— Никак ты девственница?

Лейла улыбнулась.

— Нет.

— Значит, ты влюблена. — Это был не вопрос, а утверждение.

— Нет.

Соад растерялась.

— Тогда я тебя не понимаю.

Это было честное признание с ее стороны. Но как Лейла могла заставить эту женщину понять, что на свете есть и более важные вещи, чем секс?

Глава 8

После побудки прошло не более десяти минут, когда дверь барака неожиданно распахнулась, и Хамид гаркнул с порога:

— Внимание!

Полуодетые женщины торопливо кинулись занимать свои места и застыли у коек по стойке смирно.

Хамид сделал шаг в сторону, пропуская вперед командира. Быстро окинув убранство помещения, она вышла на середину барака, сопровождаемая Хамидом. Вид полуголых женщин не остановил на себе её внимания.

Прежде чем заговорить, несколько томительных мгновений она молчала. Голос ее был спокоен и бесстрастен.

— Сегодня — ваш последний день здесь. Подготовка окончена. Свою работу мы сделали. Лагерь расформировывается, и каждая из вас приступит к исполнению своих обязанностей в соответствующем месте.

Она сделала паузу. Женщины стояли застыв, не отрывая глаз от ее лица.

— Я горжусь вами, — сказала она. — Горжусь всеми. Есть люди, которые смотрят на нас со скепсисом и разочарованием. Они говорят, что женщина, особенно арабская женщина, не может стать хорошим солдатом, что она годится лишь для того, чтобы готовить, стирать и смотреть за детьми. Мы доказали, что они не правы. Вы члены «Аль-Иквах». В нашей армии вы равны мужчинам. Вы прошли ту же подготовку, что и они, и вы ни, в чем не уступили им.

Женщины по-прежнему молчали.

— У вас будет ровно час, чтобы упаковать вещи и быть готовыми к отправке, — сказала командир. — Каждой из вас я дам персональное назначение. Оно не должно, я повторяю, не должно обсуждаться между вами. Оно совершенно секретно и относится лично к каждой из вас. Любой разговор о будущем назначении будет расцениваться как предательство и караться смертью, ибо одно случайно оброненное слово может привести к гибели многих ваших товарищей.

У дверей она снова повернулась лицом к ним.

— Ан-наср! Я приветствую вас! И да защитит вас Аллах! — ее рука взметнулась в салюте.

— Ан-наср! — крикнули они, отдавая ответное приветствие. — Идбах аль-аду!

Как только за командиром закрылась дверь, помещение наполнилось голосами.

— Грядет что-то большое.

— Нам говорили об этом месяц назад.

— Что-то не так.

Лейла не участвовала в разговорах. Открыв шкафчик, она стала вынимать ту одежду, в которой прибыла сюда. В аккуратную стопку на постели сложила форму и рабочую робу.

С собой у нее был небольшой рюкзачок, и она открыла его. Вынув синие джинсы, которые купила во Франции перед отправкой в лагерь, Лейла развернула их. Глядя на них, она почувствовала, как изменились очертания фигуры. Джинсы, прежде туго обтягивавшие ее, теперь свободно висели на талии и сзади. Даже рубашка стала ей велика, и она закатала рукава. Засунув рубашку в брюки, она надела на ноги мягкие сандалии. Положив в рюкзак гребенку, щетку и косметику, она тщательно проверила шкафчик: он был пуст. Она затянула завязки рюкзака.

Присев на кровать, Лейла закурила. Остальные женщины продолжали обсуждать, что брать с собой, а что оставить. Соад искоса посмотрела на нее.

— Ты надела твою собственную одежду?

Лейла кивнула.

— Командир сказала о личных вещах. Здесь только то, что принадлежит мне.

— А как насчет формы? — спросила другая женщина.

— Если бы они хотели, чтобы мы взяли ее, то сказали бы об этом.

— Я думаю, Лейла права, — сказала Соад. Она склонилась к своему шкафчику и вздохнула с разочарованием. — Ничего не подходит. Все стало таким большим!

Лейла засмеялась.

— Это не так плохо. — Она вынула сигареты. — Подумай, как приятно будет влезть во все новое.

Когда они вышли из здания, солнце уже поднялось над горами. Утренний воздух был чистым и свежим. Они дышали полной грудью.

— Готова? — откуда-то сзади раздался голос Хамида.

Лейла повернулась. Он стоял, прислонившись к стене, и неизменная сигарета свисала у него с губ.

— Я всегда готова, — сказала она.

Он упорно не отводил от нее глаз.

— Знаешь, а ведь ты не похожа на всех остальных.

Она не ответила.

— Ты не должна была оказаться здесь. Ты богата. У тебя может быть все, чего ты пожелаешь. — Наемник оценивающе смотрел на нее.

— Неужто? Откуда ты знаешь, что мне надо?

— Ведь ты не веришь во все эти пустые разговоры, не так ли? — Он засмеялся. — Я прошел уже через три войны. И каждый раз все то же самое. Лозунги, вопли, угрозы, обещания кровавой мести. А как только начинают свистеть пули, все как ветром сдувает. Они берут ноги в руки и бегут. Только политики талдычат то же самое.

— Может быть, когда-нибудь все изменится, — сказала она.

Хамид выудил из кармана еще сигарету и прикурил от первой.

— Как ты думаешь, что будет, если мы отвоюем Палестину?

— Люди обретут свободу, — сказала она.

— Свободу для чего? Свободу голодать, как все мы? Столько денег поступает к нам из всех арабских стран, а люди по-прежнему голодны.

— И это тоже придется менять.

— Неужели ты думаешь, что Хуссейн, нефтяной шейх, и даже твой отец со своим принцем добровольно поделятся своим богатством? Ведь они могли бы даже сейчас сделать хоть что-то. Но если мы победим и не заставим их, то что тогда? Кто заставит их поделиться добром? Нет, они станут еще богаче.

— Народ заставит их.

Хамид горько рассмеялся.

— Мне жаль, что эта работа закончена. Здесь было неплохо. Теперь придется искать другую.

— Что ты имеешь в виду? — спросила она. — Разве у них нет для тебя другого дела?

— Дела? — Он снова рассмеялся. — Я профессионал. Мне надо платить. Тысячу ливанских фунтов в месяц за эту работу. Не знаю, где еще удастся получать столько денег.

— Для тебя, конечно, могло бы найтись место и в армии?

— За сто пятьдесят в месяц пусть они поцелуют меня в зад, — сказал он. — Я предпочитаю служить Братству. Оно лучше платит. А те вечно хотят урвать у тебя кусок.

— Разве ты не веришь в то, что мы делаем? — спросила она.

— Конечно, верю, — сказал он. — Просто я не верю в наших вождей. Их слишком много, и каждый, карабкаясь кверху, торопится набить собственные карманы.

— Не может быть, чтобы все были такими.

Он улыбнулся ей.

— Ты еще молода. Еще поймешь.

— Что случилось сегодня? — спросила Лейла. — Почему такое внезапное изменение планов?

Хамид пожал плечами.

— Не знаю. Приказ пришел ночью, и командир, похоже, была удивлена, как и все мы. Даже не ложилась, приводя все в порядок.

— Удивительная женщина, не так ли?

Хамид кивнул.

— Будь она мужчиной, я бы, возможно, больше верил в наших лидеров. — Он насмешливо посмотрел на нее. — А ты знаешь, что кое-что должна мне?

— Я? — с удивлением спросила она. — Что именно?

Он показал на барак за ними.

— Во взводе было четырнадцать девушек и ты единственная, кого я не трахнул.

Она засмеялась.

— Прошу прощения.

— Ты и должна его просить, — полушутливо сказал он. — Тринадцать — несчастливое число. Может случиться что-то плохое.

— Не думаю. — Она улыбнулась. — Посмотри на ситуацию с другой точки зрения: у тебя есть нечто, к чему стоит стремиться.