Глава 8

Солнце изливало на нее свои лучи, и по всему телу расходились волны тепла. Она дремала, уткнув лицо в сгиб локтя, прикрыв глаза от всепроникающего солнечного света рукой. Она загорала...

Не успел он произнести и двух слов, она сразу же узнала его голос, хотя и слышала его только раз, да и то больше месяца тому назад.

— Привет, Джери-Ли. Я вернулся и собираюсь угостить тебя кокой.

Она приоткрыла глаза, и взгляд ее упал на его ноги. Теперь они были бронзовыми от загара.

— Где ты был? — спросила она.

— В Калифорнии, гостил у матери, — ответил он. — Они в разводе с отцом. Она промолчала.

— Ты все еще побаиваешься нарушать правила?

Она отрицательно покачала головой.

По мере того как раскалялось лето, правила, определяющие взаимоотношения между членами клуба и обслугой, расшатывались. Больше того, началось какое-то братание с обслугой. От Лайзы она узнала, что так происходило каждое лето.

Джери-Ли поднялась на ноги — он оказался значительно выше, чем запомнилось ей.

Они пошли к бару, и он непринужденно взял ее за руку. Ей показалось, что по телу прошел электрический ток от его руки. А в том месте, куда он прикоснулся, вдруг стало покалывать, словно иголочками. Ноги внезапно ослабели, в самом низу живота возник знакомый болезненный узел. Она с удивлением и недоумением вопрошала себя: почему с ним все это оказалось гораздо сильнее, чем с другими?

Он указал ей на один из пустых маленьких столиков под ярким солнечным зонтиком.

— Садись сюда, — сказал он. — Здесь прохладнее, чем в баре. Я принесу коку.

— Мне, пожалуйста, вишневую коку.

Он вернулся очень скоро и принес для нее коку и баночку пива для себя. Сев напротив, он улыбнулся.

— Будь! — и сделал большой глоток из банки. Она стала потягивать коку через соломинку и рассматривать его. Он оказался чуть старше, чем она думала. Во всяком случае, ему должно было уже исполниться восемнадцать, для того чтобы получить в баре пиво.

— Вкусно? — спросил он. Она кивнула.

— Как тут было без меня? Все хорошо?

— Все о'кей.

— Я имею в виду погоду.

— А я о погоде и ответила.

Они смущенно умолкли. Через несколько минут он заговорил снова:

— Ты первая, кого я стал искать, вернувшись.

— Почему? — она посмотрела ему прямо в глаза. Он улыбнулся.

— Может быть, потому, что ты такая красивая.

— Тут есть девочки и покрасивее меня, — она сказала это без тени кокетства или тем более притворства, — просто констатировала факт.

— Ну, это вопрос взглядов и вкусов, — сказал он с улыбкой. — Ты же, наверно, отметила, что я не забыл твое имя? Готов биться об заклад, что мое ты забыла.

— Уолт.

— А дальше?

— Ты не сказал.

— Уолтер Торнтон-младший. А ты?

— Рэндол, — ответила она и спросила:

— Твой отец писатель?

— Угу. Ты что, знаешь его?

— Вроде бы знаю. Он сидел рядом со мной в автобусе всю зиму, когда ездил на вокзал, к поезду. Он рассмеялся.

— Это точно мой папаша. Он не водит машину.

— А он сейчас здесь? Я слышала, он уезжал в Европу.

— Вчера вернулся. Я специально прилетел из Лос-Анджелеса, чтобы встретить его.

— Я не знала, что он член клуба. Я его никогда здесь не видела.

— А он просто никогда и не ходит в клуб. Не думаю, что он вообще хоть раз тут появлялся. Просто он купил членство для моей матери. Она обычно жаловалась, что ей нечего делать, когда он ездит по своим делам.

— Как жаль, — сказала она разочарованно. — Я надеялась, что смогу поговорить с ним. Я хочу стать писателем, а он, как мне кажется, один из настоящих.

— Я могу попросить отца поговорить с тобой.

— Спасибо. Он улыбнулся.

— Ну а теперь, может быть, мы поговорим с тобой, а?

— Мы же разговариваем.

— Не совсем. В основном, я отвечаю на твои вопросы.

— Но я не знаю, о чем говорить.

— Вот это честно, — опять рассмеялся он. — Что тебя интересует в жизни?

— Я же сказала, что хочу стать писателем.

— А кроме того? Ты увлекаешься спортом? Танцами?

— Да.

— Не очень-то подробный ответ.

— Боюсь, что я не очень интересная собеседница. Не то, что девушки, которых ты знаешь.

— Почему ты так думаешь?

— Они умеют развлекаться и весело проводить время. А я — не умею.

Вообще-то Порт-Клер — не самое лучшее место для тех, кто здесь родился.

Тут никогда ничего не происходит.

— Ты придешь сегодня вечером на танцы? Она молча кивнула.

— Я надеюсь встретить тебя на танцах.

— Ладно, — она встала. — Спасибо за коку. Мне пора идти.

— Так мы еще увидимся, — сказал он утвердительно и долго смотрел ей вслед.

Да, в одном она была права: она никак не походила на других девушек, которых он знал. Любая из них — так ли, иначе — была кокеткой и лицемеркой и умело играла в извечную женскую игру поддразнивания и обещаний, а она, — и он почему-то был в этом совершенно уверен — эту игру не признавала и никогда в нее играть не станет.

А Джери-Ли прислушивалась к своим ощущениям — только когда она вошла В здание клуба, мышцы немного расслабились. Удивительно, какое странное воздействие оказывает на нее этот парень — необъяснимое, внезапное ощущение собственного "я" и одновременно нарастание сексуального напряжения. Больше того, все время, пока она была с ним, она чувствовала, что в промежности у нее мокро и горячо.

Она вошла в душевую, сбросила купальник и встала под холодный дождь.

Не помогло... Намыливаясь, она случайно скользнула пальцами в горячую, сокровенную глубину плоти и тут же почти упала от внезапного и сильного оргазма.

Только немного придя в себя, она прижалась головой к холодному кафелю душевой кабины. Нет, что-то в ней было не так, что-то испорченное, очень испорченное. Она была уверена, что ни одна из ее знакомых девушек не испытывает того, что она, и не проходит через такие мучения.

— Похоже на то, что ты теряешь свою новую маленькую подружку, Фред, — сказал Лафайету барабанщик Джек, указывая палочкой на танцевальную площадку.

Там танцевали среди других Джери-Ли и Уолт. Слоу-фокс позволил ему прижать к себе девушку, прижать слишком даже плотно, подумал Фред. На ее лице застыло выражение, которого он никогда раньше не видел у нее, — она вся излучала напряжение, и он ощущал его даже здесь, на подиуме сцены.

Не делая паузы, без остановки он стал петь что-то в стиле быстрой линды. Оркестр на мгновение споткнулся, но сразу же подхватил.

Джек ухмыльнулся.

— Теперь уже не поможет, дружище. Ты вел себя с ней слишком сдержанно, как ледышка, парень.

— Она не такая! — яростно прошептал в ответ Фред. — Она прямая, откровенная и чистая

девочка.

— Кто спорит? Она чудо как откровенная и вполне созрела. Эта пушистая, мягкая беленькая крошечка уже созрела и умоляет сорвать ее.

— Чего это ради ты возомнил себя таким знатоком? — рассердился Фред.

— Потому что у меня на уме только две вещи — мои барабаны и все крошечки. И если я не думаю об одном, я думаю о другом, — и он захохотал.

— Так что ты уж мне поверь.

Фред посмотрел на танцевальную площадку, — Джери-Ли и Уолт ушли...

Уолт прижал ее к себе, ведя в медленном танце, и сразу же почувствовал, как ее груди уперлись в его тело, так, словно на нем не было рубашки. Он был уверен — она не носила лифчика. И тут же ощутил, как плоть его напряглась и затвердела. Он попытался танцевать не так близко и слегка отодвинул ее от себя, чтобы она не почувствовала этого, но Джери-Ли прижалась к нему, тихонько вздохнула и положила голову на его плечо.

— Эй...

Она подняла глаза.

— Ты всегда так танцуешь?

— Не знаю, — прошептала она. — Я просто следую за музыкой.

— Ты понимаешь, что ты со мной делаешь? — хрипло сказал он. — Ты меня жутко возбуждаешь.

Она не отвела взгляда и продолжала смотреть ему прямо в глаза.

— Я вовсе не думала, что возбуждаю тебя. Я полагала, что это ты возбуждаешь меня.

— Ты хочешь сказать, что ты тоже?..

— Боюсь, что если ты отпустишь меня, я просто шлепнусь. Ноги как ватные...

Он уставился на нее. Господи, как же он ошибался!

Все это время он считал, что она маленькая, невинная, ничего не понимающая девочка.

Оркестр внезапно заиграл какой-то танец в быстром темпе. Он остановился, поглядел на нее сверху вниз.

— Пойдем-ка отсюда, Джери-Ли.

— Пойдем, — ответила она покорно и последовала за ним на воздух через дверь, ведущую на террасу.

Они пересекли лужайку и направились к площадке для парковки автомобилей. Она молчала, пока он не открыл перед ней дверцу машины.

— Куда мы едем?

— Куда-нибудь, где мы будем с тобой одни. Она молча кивнула ему в ответ, словно заранее зная, что он скажет, и села в машину.

Минут через десять они въехали на асфальтированную дорожку, ведущую к небольшому дому, расположенному недалеко от моря.

— Дома никого нет, — сказал он. — Отец не вернется из Нью-Йорка до завтра, а прислуга ушла домой.

Она внимательно посмотрела на него и ничего не ответила.

— Ты ничего не собираешься мне сказать? Она стала разглядывать свои руки — они напряженно лежали на коленях, словно чужие, сжимая одна другую.

Потом она взглянула на него.

— Я немного боюсь.

— Чего? .. — Не знаю.

— Не стоит, — мягко произнес он, не догадываясь об истинной причине ее страхов. — Никто даже не догадается, что ты здесь. Ближайшие соседи живут в полумиле отсюда по берегу.

Она не ответила.

— В доме есть бассейн с подогреваемой водой, — сказал он. — Купаться ночью в нем просто потрясно. Хочешь?

Она опять молча кивнула и потом сказала:

— Но у меня нет купальника.

— Именно в этом и заключается прелесть ночных купаний — темно. — Он выбрался из машины, обошел ее и приблизился к противоположной дверце. — Идем?

Она неожиданно рассмеялась.

— А почему бы и нет?

— Над чем ты смеешься?

— Боюсь, что ты никогда этого не поймешь. Впервые за этот долгий месяц она начала чувствовать себя хорошо. Пришло облегчение, словно началось то, что должно было произойти, чего с напряжением вот уже целый месяц она ожидала.

Они вошли в дом, прошли до задней двери и вышли через нее к бассейну.

Он указал ей на небольшую кабинку.

— Там ты можешь оставить свое платье.

— О'кей, — ответила она и пошла к кабинке. — А ты куда? — спросила она, заметив, что он возвращается в дом.

— Я вернусь через минутку, — ответил он. — Принесу чего-нибудь холодненького выпить.

Войдя в кабину, Джери-Ли внимательно оглядела себя в зеркале, висевшем над небольшим туалетным столиком. На лице было абсолютное спокойствие, поразившее даже ее самое, потому что оно совершенно не отражало того сильного возбуждения, которое бурлило внутри нее. Она быстро расстегнула блузку, — груди буквально выпрыгнули на свободу, словно засидевшиеся зверьки. Соски были набрякшими, вздутыми. Она слегка прикоснулась к ним. Было больно, но приятно. Собственно, только поэтому она и не носила бюстгалтеры: они причиняли ей боль. Она еще раз прикоснулась к соскам и надавила на грудь. Почувствовала, как что-то приятное прокатилось по телу и отдалось внизу живота. Она сбросила юбку.

Трусишки были уже влажными. Темный треугольник завивающихся волос отчетливо просвечивал сквозь нейлон. Медленно она спустила трусики, переступила через них, а потом, подумав, подняла и повесила так, чтобы они могли подсохнуть.

Все это время она пыталась представить себе, что он сейчас думает. Ей вспомнилось, как торчал у него во время танца — это было настолько сильно, что ей делалось даже больно, когда он слишком уж приближался к ней.

Дважды, танцуя, она чуть не споткнулась и не упала, потому что кончала. И оба раза она испуганно думала, не заметил ли он, что с ней произошло, но по нему ничего нельзя было понять.

Донесся его голос.

— Я уже вернулся. Ты выходишь? Она выключила свет, кабинка погрузилась в темноту, и только тогда она открыла дверь.

Он расстилал несколько полотенец на качалках у противоположного конца бассейна. Раздеться он еще не успел. Она тихонько скользнула в воду. Он был прав — вода оказалась теплой, прекрасной.

Он быстро оглянулся.

— Это нечестно, — крикнул он, — ты забралась в воду раньше, чем я тебя разглядел!

— Это с твоей стороны нечестно! — крикнула она. — Ты даже не разделся сам.

Он не ответил, нагнулся над столиком и включил портативный радиоприемник, — он принес его с собой. Над бассейном негромко полилась музыка. Стоя спиной к ней, он быстро разделся, бросая одежду на землю, стремительно повернулся к бассейну и прежде, чем она успела его разглядеть, нырнул, Вынырнул он в другом конце бассейна.

— Тебе нравится? — спросил он. — Вода достаточно теплая?

— Здорово! Я первый раз купаюсь голышом, ей-Богу! Дивное ощущение!

Не сравнить с тем, что в купальнике.

— Отец то же самое всегда говорит. Он утверждает, что если бы природа считала, что нам необходима одежда, мы бы так и рождались — в одежде.

— Возможно, твой отец и прав. Просто мне никогда это не приходило в голову.

— У отца куча самых странных мыслей и идей. Обо всем на свете. Он говорит, что если бы только люди научились быть честными сами с собой, отпали бы почти все проблемы, раздиравшие мир.

— А ты честен сам с собой? — спросила она.

— Стараюсь.

— А ты мог бы быть честным со мной, как ты думаешь?

— Думаю, да.

— Тогда скажи, почему ты меня привез сюда?

— Хотел остаться с тобой наедине. А почему ты приехала?

Она не ответила.

Вместо этого она поплыла к глубокому концу бассейна. Он поплыл за ней. Внезапно она нырнула, повернулась к нему, вынырнула рядом и поплыла.

Он рассмеялся и нагнал ее на мелководье. Взял за руку.

— Ты так и не ответила на мой вопрос.

— Потому что ты со мной не откровенен, — она строго посмотрела ему прямо в глаза.

— Тогда скажи сама, почему, по-твоему, я привез тебя сюда?

— Потому что... — она немного замялась, поколебалась и потом выпалила, так и не подобрав других слов чтобы выразить то, что имела в виду, — потому что ты хотел утрахать меня.

— Но если ты так думала, почему же ты приехала? — удивленно воскликнул он.

— Потому что я хотела, чтобы ты меня трахнул.

Он неожиданно оттолкнул ее руку и выбрался из бассейна. Поднял полотенце, обмотал его вокруг бедер, налил себе рому и добавил коки. Сел и стал потягивать, ни слова не говоря.

Она подплыла к краю бассейна и лежала на воде, держась за бортик.

— Ты что, рассердился? Я что-нибудь не так сказала? Он сделал еще один хороший глоток, прежде чем ответить.

— Господи, Джери-Ли, ты говорила, как вульгарная дешевка.

— Прости. Я всего-навсего хотела быть с тобой честной. Я чувствовала тебя во время танца, я... чувствовала тебя, какой ты напряженный, и подумала, что ты хочешь...

— Но девушки не должны так себя вести! — запротестовал он. — И вообще, нельзя же с каждым парнем, у которого на тебя встал...

— Я ни с кем!

— Но ты так говоришь... Что я должен был подумать?

— Вот, значит, как ты считаешь.

— Да я просто ничего не считаю! Я не знаю... У меня никогда до тебя не было девочки, которая бы так себя вела!

И тут вдруг радостное, ясное настроение оставило ее, и она почувствовала, что вот-вот заплачет. Какое-то время она молчала, а когда заговорила, голос ее был спокойным и холодным:

— Уже очень поздно, Уолт. Пожалуй, будет лучше, если ты отвезешь меня домой. Родители будут волноваться, что со мной случилось.

Он остановил машину перед поворотом к ее дому, открыл дверцу, но сам из машины не вышел.

— Спокойной ночи, Уолт, — сказала она.

— Спокойной! — ответил он коротко, включил мотор и уехал, оставив ее на дорожке.

Она медленно пошла к дому, поднялась по ступенькам и вошла.

Отец сидел перед телевизором, и когда она вошла в комнату, оглянулся.

Она чмокнула его в щеку.

— А мама где? — спросила Джери-Ли.

— Она устала и легла пораньше, — ответил он. — Ты тоже рано пришла.

Кто тебя провожал?

— Один мальчик, его зовут Уолт. Он член клуба.

— Симпатичный?

— Да, — она собралась было уже выйти из гостиной, как вдруг спросила, — папа!

— Да?

— Скажи, можно ли быть слишком честным?

— Весьма странный вопрос, дорогая. Почему ты об этом спрашиваешь?

— Не знаю сама. У меня просто сложилось такое впечатление, что когда я отвечаю на вопросы совершенно искренне и честно, мои друзья пугаются или начинают чувствовать себя неуютно. Он задумчиво посмотрел на нее.

— Иногда люди действительно не хотят слышать правду. Они бы предпочли жить с иллюзиями.

— И так всегда?

— Полагаю, что в определенной мере всегда. Я, например, пытаюсь быть настолько честным насколько мне это удается в отношениях с людьми. Но бывают такие ситуации, когда это оказывается невозможным.

— А со мной ты честен?

— Надеюсь, что да.

— Ты любишь меня?

Он протянул руку, выключил телевизор, затем обернулся к ней, протянул руки.

— Я думаю, ты сама знаешь, что люблю. Она опустилась на колени перед его креслом, прижалась щекой к его груди. Он обнял ее и тихонько прижал к себе.

Они долго молчали.

Наконец она сказала тонким, детским голосом, в котором звучала боль:

— Если бы ты знал, папа, как это трудно вырастать и становиться женщиной.

Он поцеловал ее в щеку и почувствовал соленый вкус ее тихих слез. Его охватила непонятная грусть.

— Пожалуй, я знаю, дорогая моя девочка, — сказал он как можно мягче.

— Но мне кажется, что вообще вырастать и становиться чем-нибудь или кем-нибудь очень трудно, — согласись.

Глава 9

Ощущение было такое, словно пронесся шторм.

Неделями ее мучила тяжесть от сознания того, что она разрывается на части от собственной сексуальной натуры. И вдруг в одно прекрасное утро она проснулась и почувствовала, что все куда-то ушло.

Она поняла то, что не все еще знает. Но уже больше не ощущала безумного желания узнать, ускорить знание. Все, что она чувствовала, составляло часть того бесконечно раздвигающегося нового мира и своего самоощущения в нем, которое — теперь каким-то чутьем она поняла это — в свое время само полностью станет для нее ясным. Она стала больше сама собой, не такой зажатой, и опять смогла получать удовольствие от простых радостей и общения с другими людьми.

И с Берни она опять смогла вернуть прежние дружеские отношения.

Теперь, когда они ездили на мыс, она могла отвечать на его ласки и при этом отдаваться полностью своим желаниям. Секс по-прежнему заполнял все ее мысли. Но она знала, что все придет в свое время. Но придет только тогда, когда она будет во всеоружии знания своей сущности и своих стремлений.

И так теперь было не только с Берни, но и с другими, с кем она иногда встречалась. Мартин оказался хорошим другом. Частенько они сидели у ее крыльца и болтали о книгах, которые читали, или обсуждали обывателей городка. Порой они покатывались со смеху, замечая одновременно, как некоторые их соседи надуваются от важности, тянутся на цыпочки, чтобы придать себе больше значимости. Один раз она даже дала прочитать Мартину рассказ, который написала недавно.

Речь в нем шла о мэре маленького городка. Во время войны у него началась депрессия, потому что во всех городках в округе были свои герои войны, а в его городе такого не было. Поэтому он решил, что сделает героем войны первого же вернувшегося с фронта солдата, Так случилось, что им оказался человек, освобожденный решением врачей по состоянию здоровья от участия в боевых действиях и никогда даже близко к фронту не подъезжавший.

И тем не менее, этого солдатика мэр решил встретить с подобающей случаю торжественной церемонией. Только с самого начала все пошло вкривь и вкось.

Рассказ во многом основывался на том, что произошло с ее настоящим отцом. Но Джери-Ли сама придумала новый поворот в сюжете.

В разгар торжественной встречи появляются два чина военной полиции и уводят героя потому, что, как выяснилось, есть подозрение, что он подделал медицинское заключение психиатра.

— Грандиозно, Джери-Ли! — воскликнул Мартин с искренним восторгом, закончив читать. — Я узнал почти всех наших. Ты должна послать в журнал!

Она вздохнула.

— Нет, я еще не готова. Рано. Я чувствую, что в рассказе есть еще масса шероховатостей и ошибок. Кроме того, сейчас я пишу другой рассказ, и мне кажется, он будет куда лучше.

— О чем он?

— О девушке, вроде меня. О том, как девушки взрослеют в таком городишке, как наш.

— Ты дашь мне прочитать, когда закончишь?

— Не знаю... наверное, я не закончу его еще долго. На свете существует еще очень много вещей, которые я должна познать, прежде чем писать о них.

— Да, я тебя понимаю, — согласился Мартин. — Хемингуэй сказал, что лучше всего получается тогда, когда пишешь о том, что прочувствовал собственной шкурой и даже кишками.

— Хемингуэя я не люблю. Он ничего не знает о женщинах. Как мне кажется, они просто безразличны ему, совершенно.

— А кто тебе нравится?

— Фицджеральд. Он, по крайней мере, ощущает характер женщины и уделяет ему внимание в своих рассказах не меньше, чем характерам мужчин.

Мартин помолчал, обдумывая сказанное.

— На мой взгляд, — сказал он наконец, — все его мужчины немного странные, в какой-то мере слабые. И, как мне кажется, побаиваются женщин.

— Как интересно, — я думаю то же самое о Хемингуэе. Мне кажется, что его мужчины тоже боятся женщин и поэтому вечно озабочены тем, чтобы доказать, что они именно мужчины.

— Ты знаешь, об этом нужно подумать, — сказал он, поднимаясь на ноги. — Мне, пожалуй, пора домой.

— Дома у тебя теперь все в порядке? — спросила она.

Они давно уже перестали умалчивать в разговорах о своих делах, и она прямо спрашивала его, как обстоит дело с его родителями.

— Немного получше, — сказал он. — По крайней мере, они не пьют теперь столько, с тех пор как отец получил работу на автозаправочной станции.

— Рада за тебя, — она встала. — Спокойной ночи. Мартин не ответил.

Он стоял, не двигаясь, и смотрел на нее.

Она прикоснулась к его щеке.

— Что-то не так?

— Нет.

— А почему ты так на меня уставился?

— Я прежде не понимал, насколько ты красива. Правда, по-настоящему красива.

В другое время она, возможно, и улыбнулась бы, но сейчас в его голосе звучала неподдельная искренность, и она тронула ее.

— Спасибо, Мартин, — сказала она просто.

— Потрясно красива, — повторил он и сбежал по ступеням. — Спокойной ночи, Джери-Ли! — крикнул он, убегая.

Понемногу, изо дня в день популярность Джери-Ли росла. В ней было что-то такое, что привлекало к ней людей, и они становились ее друзьями — как мальчики, так и девочки. Может быть, потому, что с каждым она вела себя так, как он того хотел бы, и всегда в пределах их собственных представлений о дружбе. И в то же самое время она всегда оставалась сама собой и была очень, если можно так выразиться, внутренне самостоятельным человеком. Помимо всего, молодежь любила с ней вести разговоры еще и потому, что она умела слушать.

К разгару сезона, когда понаехало много народу, в клубе можно было получить поздний обед с вином каждый вечер, а танцы теперь устраивались не только по воскресеньям, но и по средам и субботам. И поскольку для оркестрантов теперь не имело смысла возвращаться каждый день в Нью-Йорк, мистер Коркорэн выделил им маленький коттедж за теннисными кортами. Задняя дверь в коттедж выходила на плошадку для парковки, откуда вела дорожка прямо на террасу, и музыкантам не нужно было проходить через клуб, чтобы попасть на сцену.

В этот вечер Джери-Ли, которая теперь работала по средам допоздна, сидела на террасе, взобравшись на перила ограды, потягивая коку и болтая с Фредом в перерывах между его номерами. К ней подошел Уолт.

— Джери-Ли, — сказал он, совершенно не обращая внимания на Фреда.

Он обратился к ней первый раз за весь месяц, прошедший с тех пор, как она побывала у него дома.

— Да? — отозвалась она.

— Мы тут с друзьями из моей школы решили съездить на пляж искупаться. Может быть, ты присоединишься к нам?

Джери-Ли бросила взгляд на Фреда — на его лице застыло безразличное выражение. Она обратилась к Уолту:

— Ты знаком с Фредом?

— Да. Хелло, Фред.

— Хелло, Уолт, — протянул Фред. Лицо его оставалось бесстрастным.

— Будет здорово, — сказал Уолт весело. — А если море холодное, всегда есть бассейн у меня дома.

— Право, не знаю... Пожалуй, не смогу, — сказала Джери-Ли. — Мне завтра рано приходить, я обслуживаю ленч.

— Да брось ты, Джери-Ли, пустое! Пошли — мы недолго. Немного выпьем, посмеемся, искупаемся и все.

— Нет, благодарю, — сказала она с подчеркнутой вежливостью. — И вообще, я как раз подумывала о том, Чтобы пораньше поехать домой. Я смогу еще успеть на автобус в одиннадцать тридцать.

— Господи, зачем тебе еще автобус? Мы можем подвезти тебя прямо домой.

— Не хочу доставлять вам беспокойство. Мой дом в стороне, и вам придется делать крюк.

— Да какой крюк — чепуха! И никаких беспокойств.