Глава 6

Неожиданно оказалось, что этой новой «любовью» наполнено все, что окружало ее: и в журналах, и в газетах, и в книгах, которые она читала, в фильмах, на которые она ходила, в рекламе, и в коммерческих передачах по телевизору, в разговорах друзей и знакомых. И то, что она видела во всем, говорило ей о ее растущей сексуальности.

Произошло так, словно Уолт нажал на таинственный спусковой крючок, который вызвал в ней бурную реакцию, и теперь словно ее увлекают на дорогу, по которой ей вовсе не хочется двигаться. Во всяком случае, она еще не уверена, что ей хочется вступать на нее... У нее не было уверенности, что она хочет исследовать новый путь, и потому ей приходилось бороться со смутным желанием все же вступить на него. Видимо, из-за того, что она так и не могла понять, что же она хотела бы — или не хотела — открыть на нем.

А тем временем ее сны наполнялись фантастическими сексуальными картинами, в которых участвовали все, кого она знала, даже родители и младший брат. По утрам она теперь просыпалась измученной от бесплодного желания спокойно уснуть.

Теперь она занималась мастурбацией регулярно. Вначале только в своей ванне, затем и в кровати. Но вскоре и этого оказалось недостаточно. День между сном и бодрствованием стал казаться ей слишком долгим. Она научилась так манипулировать, что умудрялась избавиться от напряжения буквально за считанные минуты. Несколько раз в день во время работы в клубе она вдруг исчезала в дамском туалете. Тщательно запирала за собой дверь. Лихорадочно задирала платье. Спускала трусики. Откидывалась на сидении унитаза и отдавалась тому сладостному чувству, которое приносили ей ее собственные нежные пальцы. Через несколько минут она уже возвращалась на работу, словно ничего не произошло.

Но за все то время, пока в ней развивался этот бурный внутренний процесс, внешне она почти не менялась. Во всяком случае, на ее лице ничего не отражалось. Может быть, она стала вести себя с молодыми людьми чуть более напряженно, резко просто потому, что не доверяла себе. Она теперь избегала парней, старалась не прикасаться к ним и не позволять им прикасаться к ней. Даже Берни, если, конечно, ей удавалось. Теперь она не дожидалась, чтобы он подвез ее на машине, а уходила сразу же после окончания работы, стараясь как можно скорее укрыться в безопасности своей постели.

Однажды Берни остановил ее.

— В чем дело, Джери-Ли? — спросил он. — Я что-то не так сделал?

Она покраснела.

— Не понимаю, о чем ты говоришь. Ничего не произошло.

— Уже больше двух недель прошло с тех пор, как мы были вместе. И ты ни разу больше не просила подвезти тебя домой.

— Я последнее время слишком устаю, чтобы ждать, когда ты освободишься.

— Это правда? Ты уверена, что причина только в этом?

— Уверена.

— А сегодня подождешь меня?

Она поколебалась мгновение, затем кивнула: О'кеи!". В горле возник комок, и со странным ощущением, что она вот-вот расплачется, она поспешила в обеденный зал накрывать к обеду свои столы.

По дороге домой Берни свернул к площадке на мысе.

— Не останавливайся, Берни, — попросила Джери-Ли напряженным, чужим голосом. — Я действительно очень устала.

— Я хочу поговорить с тобой, вот и все, — сказал Берни, останавливаясь и выключая мотор.

В тишине стала слышной музыка, льющаяся из автомобильного радиоприемника. Звуки ее уплывали к морю, растворяясь в ночном воздухе...

Он достал сигареты.

— Ты все еще куришь?

— Угу... — он обернулся к ней и посмотрел на нее в профиль. Она сидела, прислонившись к дверце так, чтобы быть как можно дальше от него. — Я тебе больше не нравлюсь, Джери-Ли?

— Ты мне нравишься по-прежнему, так же, как и всегда.

— Появился кто-то еще другой? — спросил он. — Я знаю, ты ходила в кино с Мартином пару недель назад. Она медленно покачала головой.

— Тогда я ничего не понимаю, — сказал он растерянно и обиженно одновременно.

— Отвези меня домой, Берни.

— Джери-Ли, я люблю тебя!

Его слова будто прорвали незримую плотину — она почувствовала, что из глаз у нее потекли слезы, и, закрывая лицо руками, она сотрясалась от рыданий.

Он перегнулся к ней и привлек к себе.

— Джери-Ли, — прошептал он мягко. — Что с тобой? Что случилось? В чем дело, девочка?

— Не знаю... Ничего не знаю, — ответила она еле слышно, так как уткнулась ему в плечо. — Мне иногда кажется, что я схожу с ума... У меня появляются такие дикие мысли...

— Дикие мысли?

— Я просто не могу даже сказать вслух! Это слишком... это ужасно, — ей удалось взять себя в руки. — Прости, Берни.

— Господи, Джери-Ли, за что я должен тебя прощать? Я хотел бы помочь, если бы смог.

Он осторожно взял ее за подбородок и, повернув ее лицо к себе, нежно поцеловал.

В первый момент губы ее были мягкими, дрожащими. Но вдруг ее язык проник между его губ. Сначала он растерялся от изумления, затем ее возбуждение передалось ему. С силой, даже с откровенной грубостью он привлек ее к себе так, что ее упругие груди вдавились где-то около его сильно бьющегося сердца. Она замерла. Тогда он, словно пробуя, осторожно взял одну ее грудь в свою широкую ладонь и сразу же почувствовал, как участилось ее дыхание. Но она не оттолкнула его, как делала прежде.

Ее покорность придала ему смелости, — он просунул руку под платье, а затем и под бюстгалтер. Погладил теплую нежную кожу, начал ласкать, нащупал сосок, затвердевший под его пальцами. Она застонала, ее затрясло в его объятиях, и он почувствовал, как все его естество напряглось до предела. Он выдохнул, почти простонав:

«Джери-Ли!», — опрокинул ее на сиденье, накрыв своим тяжелым сильным телом, и стал судорожно возиться с ее платьем. Одна грудь Джери-Ли выскользнула, и он приник к ней ртом, целуя твердый, торчащий сосок. Она стала задыхаться и одновременно почувствовала, как что-то твердое и горячее уткнулось ей между ног, настолько горячее, что она ощутила это сквозь ткань его брюк и своего платья. Джери-Ли начала ритмично покачиваться...

Оргазм пришел к нему внезапно и был для него полной неожиданностью — все его большое тело вдруг дернулось, словно от судорог, его выгнуло, и сразу же в брюках стало мокро и горячо. Сперма, казалось извергалась бесконечно.

— О Боже! — вздохнул он наконец и затих.

Некоторое время и она продолжала изгибаться под ним, крепко зажмурившись, затем замерла и открыла глаза.

Он посмотрел в них.

Что-то новое появилось в их выражении, такое, что он раньше никогда не видел ни в ее глазах, ни тем более в глазах других девушек.

Если бы он осмелился спросить Джер-Ли, она бы могла сказать ему, что открыла в себе нечто такое, о чем давно догадывалась и чего боялась.

Но он ни о чем не стал спрашивать. Он сел, не спуская с нее глаз.

Брюки промокли так сильно, что промочили даже ее платье.

— Ради Бога, извини, — пробормотал он наконец.

— Ничего... — сказала она тихо.

— Я потерял голову. Запачкал тебе платье...

— Не беспокойся, — сказала она неожиданно для него совершенно спокойным голосом.

— Больше этого никогда не случится, я обещаю.

— Я знаю, — сказала она. — Теперь ты отвезешь. меня домой?

— Но ты не сердишься на меня? Скажи, правда не сердишься!

— Нет, Берни, не сержусь, — она вдруг улыбнулась и поцеловала его в щеку. — Спасибо, Берни!

— За что? — удивился он.

— За то, что ты помог мне понять... Он повез ее домой, ломая голову над тем, что она имела в виду, но так и не понял.

Как ни странно, после того вечера наступил перелом. Стало легче.

Наверное, потому, что она убедилась: ее подозрения относительно своих физических особенностей подтвердились. Она теперь воспринимала собственную сексуальность как данность.

К сожалению, ей не с кем было поговорить. Во всяком случае, не с матерью, которую Джери-Ли считала последним человеком на земле, с которым могла бы заговорить на эту тему.

Вероника принадлежала к тому довоенному поколению, для которого правила поведения в отношениях мужчины и женщины были простыми и строгими.

Хорошие девочки не позволяют себе ничего такого с мальчиками, а плохие девочки позволяют и поэтому подвергаются наказанию и даже беременеют. Сама она всегда была сдержанной в постели и вела себя пристойно. Даже с первым мужем, отцом Джери-Ли, который обладал способностью возбуждать ее до такого состояния, что она почти забывалась и теряла контроль над собой, она умудрялась в последний момент все же брать себя в руки и останавливалась за мгновение до того, как мог бы произойти оргазм. Но дело в том, что она никогда не испытывала потребности в этом. У добропорядочной женщины всегда есть о чем думать, чем занять свои мысли. Секс — дело необязательное, случайное. Главное — вести дом, воспитывать детей, создать хорошую семью.

К ее великому счастью, второй муж исповедовал столь же консервативные взгляды на секс и полностью ей соответствовал. Джон Рэндол не был на войне, к своему величайшему разочарованию. Он не раз записывался добровольцем, но его обычно не брали. Другие уезжали на войну, а он оставался на службе в банке и поскольку был одним из немногих молодых мужчин, остававшихся в банке, неуклонно продвигался вверх по служебной лестнице.

Именно во время войны Вероника Джеррарти впервые пришла работать в банк — ее муж служил в армии, и ей необходимо было зарабатывать на семью.

Несмотря на то, что она была замужем, она произвела на Джона сильное впечатление. Она не походила на большинство молодых замужних женщин, солдатских жен, вернее было бы назвать их девочками. Они постоянно твердили, как им не хватает мужей, и откровенно намекали, что не отказались бы от свидания, многообещающе улыбаясь.

Вероника была тихой, спокойной, приятной, часто улыбалась. Правда, улыбалась по-дружески, без игривости или обещаний. Потом ее муж вернулся с войны, и Джон уже не видел ее так часто, за исключением тех случаев, когда она приходила в банк снять деньги или положить их на счет. В этих случаях она всегда останавливалась у его конторки и спрашивала, как он поживает. И всегда была мила и внимательна.

Потом случилась эта трагедия — ее муж погиб в автомобильной катастрофе на шоссе поздно ночью. Ходили слухи, говорили разное. Боб всегда отличался вспыльчивым, неуправляемым характером. В тот

вечер он сильно выпил, и его видели с женщиной, у которой была дурная репутация. Но в газетах, широко писавших о гибели первого героя войны, жителе города, эти слухи не появились.

Джон Рэндол отлично помнил, как после смерти Боба он проверял его банковское дело. Для такого неуправляемого и необузданного человека его финансовые дела были в удивительном порядке. Тогда он полагал, что заслуга принадлежит миссис Джеррарти. На совместном счету лежало около одиннадцати тысяч долларов и еще семь сотен на текущем. Из дела явствовало, что она владела более чем двумя тысячами долларов, полученных от военных займов по их полной цене. Закладная, которую банк выдал на их дом, — на двадцать пять тысяч долларов — была практически полностью выплачена за счет сбережений по страхованию жизни, так же, как выплачен и небольшой заем, выданный ей лично в размере одной тысячи долларов. Этот заем Боб сделал за месяц до гибели. Кроме того, имелась страховка компании «Джи Ай» на десять тысяч долларов, превращенная в страховой полис. В банке считали, что есть и еще несколько более мелких полисов, общая сумма которых оставалась неизвестной. И наконец, в добавление ко всему, вдова имела право на различные воспомоществования и пенсии на себя и на детей. Все вместе говорило о том, что она обеспечена гораздо лучше, чем большинство людей в их местах.

Джон Рэндол послал Веронике записку с выражением соболезнования и сочувствия и получил вежливый ответ с искренней благодарностью.

Через несколько недель после похорон она пришла в банк, и он помог ей переоформить счета на ее имя. После этого он не видел ее почти два месяца, до того дня, когда она снова пришла в банк и спросила, не найдется ли работы для нее. Как сказала Вероника, ей хочется работать не потому, что есть финансовая необходимость, а просто потому, что она будет чувствовать себя лучше, зная, что полностью обеспечивает текущие расходы из заработной платы. Он подумал, что она проявляет удивительное благоразумие. Если бы существовало больше женщин, подобных ей, в мире было бы гораздо меньше различных проблем. К счастью, как раз в это время в банке открылась вакансия, и она начала работать со следующей недели в качестве младшего клерка в окошке личных сбережений.

Она проработала около трех месяцев, когда он решился и пригласил ее в ресторан.

Она засомневалась.

— Не знаю, — сказала она. — Мне кажется, что это слишком рано...

Люди могут плохо подумать.

Он согласился и сказал, что понимает ее и разделяет ее взгляды. Он знал, о чем она думала, — мистер Кар-сон, президент банка, был ревностным пресвитерианцем, и у него были четкие представления о том, как должны себя его служащие в тех или иных случаях. Он регулярно высказывался самым критическим образом о разлагающем воздействии современного мышления на мораль страны.

— Я буду ждать, — сказал Рэндол.

— Благодарю вас, — ответила Вероника.

Прошло еще три месяца, и, наконец, состоялся первый их совместный вечерний выход — вначале в кино, а затем в ресторан, поужинать.

Она вернулась домой к одиннадцати. У порога ее дома он пожелал ей спокойной ночи.

Возвращаясь к своей машине, он кивнул сам себе — да, дом чудесный, уютный, комфортабельный, хотя и небольшой, в образцовом порядке и в замечательном месте. Она станет очень хорошей женой для серьезного человека, даже если он собирается быть президентом банка.

Медовый месяц они провели на Ниагарском водопаде.

В первую брачную ночь Джон стоял у окна в новой пижаме и шелковом халате. Рядом с ним на столике в ведерке со льдом мерзла бутылка шампанского, которую отель обычно презентовал всем новобрачным. Проспект обещал прекрасный вид на водопад из окна каждого номера, но забыл, правда, упомянуть, что этот вид ограничивают два других отеля так, что видно только узенькая полосочка воды. Зато можно было невозбранно любоваться облаками над водопадом, что он и делал, когда в комнату вошла Вероника.

На ней была ночная рубашка из тончайшего шелкового шифона с шелковой же отделкой на груди, а сверху наброшен прозрачный пеньюар. На лице застыло почти испуганное выражение.

— Ты не возражаешь против бокала шампанского? — спросил он.

Она кивнула.

Неумело он откупорил бутылку. Пробка хлопнула, вылетела и отскочила от потолка. Он засмеялся.

— Именно этим и отличается хорошее шампанское от плохого, — сказал он с видом знатока. — Пробка должна лететь в потолок.

Засмеялась и она.

Он наполнил два бокала и один подал ей.

— У меня тост. За нас! — сказал он при этом. Они пригубили искристый напиток.

— Неплохое шампанское, — сказала она.

— Иди сюда, посмотри в окно, — позвал он. Она взглянула ему в глаза и покачала головой.

— Пожалуй, я лягу в постель. Я немного устала после такой долгой поездки.

Он наблюдал, как она укладывает пеньюар на стул, ложится в кровать, закрывает глаза.

— Тебе не слишком режет глаза свет, дорогая? — спросил он.

Она кивнула, не открывая глаз.

Он выключил верхний свет и подошел к кровати с другой стороны.

Укладываясь, он услышал ее легкое дыхание. Осторожно прикоснулся к ее плечу.

Она не пошевелилась.

Тогда он повернул ее лицо к себе. В слабом свете ночника он увидел, что глаза ее открыты.

— Пожалуйста, помоги мне, — прошептал он смущенно. — Я никогда... видишь ли... еще ни разу... — он совсем смутился и умолк.

— Ты хочешь сказать... — спросила она и умолкла.

— Да! — вздохнул он. — Конечно, я бы мог... Но я знал, что не смогу себя заставить лечь ни с кем, кроме как со своей женой.

— Господи, как это прекрасно! — воскликнула она. Все ее страхи мгновенно рассеялись. Наконец-то по крайней мере никто не будет сравнивать ее с другими бабами, как, несомненно, сравнивал вечно Боб. И требовать, чтобы она кончала, и говорить, что ей никогда не будет хорошо, если она не научится кончать. Нет, она сделала правильный выбор!

— Джон... — прошептала она.

— Да?

Она протянула к нему руки.

— Первое, что ты должен сделать, — прижаться ко мне и поцеловать меня.

Медленно, нежно она провела его через все таинства своего тела до того момента, пока вздрагивающий от желания его член не стал таким твердым, что он уже больше не мог терпеть. Тогда она взяла его в руки и впустила в себя.

С непроизвольным стоном он тут же мгновенно излился в долгом болезненном, сотрясающем все тело оргазме. Когда он затих, она взяла в руки его взбухшие яички и, нежно массируя, выдавила остатки спермы из них, как учил ее Боб. От ее прикосновения он застонал опять, потом умолк, тяжело дыша. Тогда она выскользнула из-под него.

Он погладил ее лицо с удивлением и благодарностью.

— Я никогда ничего подобного не испытывал, — сказал он.

Она не ответила.

— А тебе было хорошо?

— Очень хорошо, — ответила она сонным голосом.

— Я слышал, если мужчина кончает слишком быстро, женщина не получает никакого удовлетворения. Она улыбнулась снисходительно:

— Не правда. Может быть, женщины определенного сорта... Ты мне дал все, чего я желала.

— Ты не просто так говоришь, чтобы успокоить меня? — спросил он озабоченно.

— Конечно, нет. Я говорю тебе истинную правду. Мне никогда не было так хорошо, даже с Бобом. Я вполне удовлетворена.

— Я страшно рад, — прошептал он.

Она подвинулась к нему и поцеловала нежно.

— Я люблю тебя, — сказала она тихо.

— И я люблю тебя, — ответил он и вдруг добавил с ноткой удивления в голосе. — Знаешь, я думаю... я опять хочу...

— Постарайся не думать об этом. Больше одного раза за ночь вредно, это может вызвать серьезные нарушения, и ты навредишь своему здоровью.

— Потрогай меня еще, — попросил он. — Он опять твердый...

Она разрешила ему взять свою руку и положить туда. Ей показалось, что он высечен из камня. Она удивилась: даже Боб никогда не возбуждался вторично так быстро.

— Мне кажется... если только сегодня... второй раз, то ничего страшного не будет, а? — сказал он умоляюще. — Возьми меня... пусти к себе...

Она со вздохом покорилась, взяла его и помогла войти в себя. На этот раз он продержался дольше, но все равно взорвался в ней буквально через несколько минут. Он застонал от странной комбинации боли и наслаждения, когда его почти пустые железы напряглись, чтобы вытолкнуть из себя то, что в них еще оставалось.

Наконец, он буквально скатился с нее и лег рядом, тяжело дыша.

— Ты знаешь, — сказал он немного погодя, глядя на нее, — пожалуй, ты была права.

— Конечно же, я была права, — согласилась она и поцеловала его в щеку. — Теперь постарайся заснуть, — добавила она ласково. — Выспишься, отдохнешь и завтра все будет в порядке. Одного раза достаточно...

С этой ночи у них все так и происходило...

Глава 7

Увидев Джери-Ли, Берни спустился с вышки спасателей и подошел к ней.

Она расстилала полотенце в своем излюбленном месте.

— Ты не сердишься на меня за вчерашнее? — спросил он.

— А разве я должна сердиться? — улыбнулась она.

— Я вовсе не хотел...

— Все о'кей, — быстро сказала она. — Ничего страшного не случилось.

И вообще, мне тоже понравилось...

— Джери-Ли! — воскликнул он, пораженный.

— А что? Разве что-нибудь не так? Разве тебе не было хорошо? Он не ответил.

— Может быть, мне не дозволено получать удовольствие? — воинственно спросила она. — Или только мальчишки обладают чувствами?

— Но, Джери-Ли, девушкам полагается быть совсем другими...

Она рассмеялась.

— Если они другие, то они просто несчастные, лишенные радостей жизни создания, вынужденные делать то, что им вовсе не нравится!

— Знаешь, Джери-Ли, я тебя совершенно не понимаю. Один день ты такая, другой — совсем непохожая.

— Какая есть! И, по крайней мере, мои слова соответствуют тому, что я считаю в данный момент правильным, — сказала она. — И вообще, девушки, как известно, в этом возрасте меняются! — она откровенно смеялась над Берни. — А вот платье ты мне испортил основательно. Матери я сказала, что выплеснула что-то на себя в кухне, — она продолжала смеяться.

— Ничего смешного. Я из-за этого не спал всю ночь, чувствовал себя ужасно виноватым.

— Даже так? Не стоит терзаться. Просто в следующий раз будь чуть-чуть осторожней.

— Следующего раза не будет, Джери-Ли, — я обещаю, что больше не потеряю головы.

Она посмотрела на него испытывающе и чуть насмешливо.

— Обещаю, правда. Я слишком уважаю тебя...

— Ты хочешь сказать, что не станешь этого делать, даже если я захочу, чтобы ты...

— Но ты не можешь хотеть! — сказал он с убежденностью.

— Ну если ты так считаешь, тогда объясни, почему я позволила тебе все это вчера?

— Потому что и ты потеряла голову.

— Нет, Берни, причина совсем не в этом. Я позволила тебе все это только потому, что сама того хотела. Совершенно неожиданно для себя я вдруг поняла, почему последнее время чувствовала себя так странно, почему была такой нервной, взвинченной. Просто потому, что я все время старалась убежать от тех инстинктов, которые бушевали во мне.

— Бог мой, Джери-Ли! Ты просто не отдаешь себе отчета в том, что сейчас говоришь!

— Просто я сейчас предельно честна и с тобой и с собой. Я не желаю притворяться перед кем бы то ни было, а перед собой тем более мне не хочется. Может быть, именно теперь я смогу совладать со своими чувствами и переживаниями.

— Джери-Ли, хорошие девочки не позволяют себе так чувствовать. — Берни был крайне смущен и обеспокоен. — Может быть, тебе следует поговорить с кем-нибудь?

— С кем? С матерью? — спросила она, саркастически улыбаясь. — С ней я не могу говорить. Она никогда меня не поймет.

— Тогда что же ты собираешься делать?

— То же, что делаешь и ты, — она ухмыльнулась. — Возможно, со временем мы лучше поймем, что все это означает.

Он ничего не ответил и побрел к своей вышке. Весь день Берни наблюдал за Джери-Ли. Все произошло как-то не так, как положено. Он бесконечно сожалел, что начал все это с ней.

— Ты прочитала книжку? — спросил Мартин, когда она вернула ее.

— Конечно.

— И что ты думаешь?

— Есть места, которые я просто не поняла. Но большую часть времени я испытывала во время чтения сострадание ко всем им. Они произвели на меня впечатление таких потерянных и таких несчастных, независимо от того, что они делали.

— А что ты не поняла?

— Ну, ты сказал, что герои напоминают тебе твою собственную семью.

Но ты ничего общего не имеешь со Стадсом Лониганом.

— Я бы мог стать таким, как он, если бы позволил себе пить, как это делал он, — сказал Мартин. — А мои предки такие же лицемеры, как и его.

Они вечно потчуют меня расхожими истинами, а сами живут совсем не так, как требуют от меня.

— А ты никогда не пробовал с какой-нибудь девушкой так, как Лониган?

Мартин пунцово покраснел.

— Нет.

— А что-нибудь другое?

— Я... я... не понимаю, о чем ты, — сказал он, спотыкаясь на каждом слове.

— А я думаю, что отлично понимаешь. Он покраснел еще больше, хотя это, казалось, уже и невозможно.

— Бог мой, Джери-Ли, не надо... Люди не говорят о таких вещах и не задают подобных вопросов...