Вульфстан всегда считал, что его добродетель и чистые помыслы помогают ему в ремесле. Бог даровал ему самую чудесную профессию, ибо он доказал, что достоин ее.
      Но теперь о чистых помыслах не могло быть и речи. По собственному неразумию он убил двух человек. И предпочел никому не говорить. Никто не должен знать, что эти больные умерли неестественной смертью. Молва могла уничтожить чету Уилтонов и, да простит его Бог, подорвать веру аббата Кампиана в своего лекаря. Он не мог так поступить, тем более с Люси Уилтон. Да и с собой тоже. Он не станет разрушать ее жизнь, после того как эта женщина подарила ему еще один шанс. А что касается его самого, то он знал, что отныне будет проявлять безмерное усердие.
      Потому он и решил не делиться своими подозрениями ни с кем, кроме Люси Уилтон. Ей обязательно нужно присматривать за мужем. Лекарь опасался этого разговора, но она восприняла известие с поразительным спокойствием.
      Вульфстан доверял Люси. Но он терзался виной в содеянном из-за собственной беспечности.
      В таком состоянии ему не нужны были визитеры. И все же он вряд ли мог отказать в приеме тому, кто привез письмо от лекаря самого архиепископа.
      Когда Оуэн появился в лазарете, Вульфстан отошел от рабочего стола, но даже не взглянул в глаза гостю.
      Оуэн вручил ему послание.
      Руки монаха дрожали, когда он взламывал печать и читал письмо. Оуэн заметил в глазах Вульфстана беспокойство, но оно исчезло, когда старик дочитал письмо до конца.
      — Мастер Роглио. Да благословит его Господь за то, что он вспомнил обо мне. Я ничего особенного не сделал, всего лишь приготовил лекарство для архиепископа. — Вульфстан нахмурился. — Даже точно не помню, какое именно. У меня нашлись все составляющие, кроме мандрагоры. Я ее здесь не выращиваю, видите ли. Дьявольский корень.
      Он потер щетину на подбородке, мысленно погружаясь в прошлое.
      — Архиепископу понадобилось обезболивающее?
      В глазах Вульфстана опять вспыхнуло беспокойство.
      — Я вижу, вы кое-что смыслите в ремесле. Да, мандрагора избавляет от боли.
      Оуэна не удивило, что монах так нервничает. Все-таки у него недавно умерли двое больных. Но бывший капитан лучников надеялся, что лекарь не откажется рассказать то, что знает.
      — Я удивлен, что вы настояли на мандрагоре. Вы ведь знаете другое средство — аконит.
      Монах побледнел.
      — Разумеется. Но мастер Роглио сказал, что архиепископ темпераментен и легковозбудим, аконит мог подействовать на него как горячительное. Поэтому я послал к Уилтону — у него отличный сад, где растут почти все необходимые растения, — за растертым в порошок корнем и собственноручно приготовил лекарство. Да, так все и было. И благодаря такой малости мастер Роглио все еще помнит меня.
      — Я познакомился с женой мастера Уилтона, — сказал Оуэн. — Она приготовила мазь для моего глаза.
      — Николасу Уилтону повезло с Люси. Она много знает.
      — Не сомневаюсь. Ее мазь оказалась гораздо лучше той, что я купил в Уорвике.
      — Руки у нее золотые.
      — Между прочим, окно моей комнаты выходит в сад Уилтонов. А вы часто пользуетесь их услугами?
      Лекарь напрягся.
      — Время от времени. — Монах вернулся к работе.
      Оуэн оглядел комнату. Хорошо освещенное, теплое помещение, пропахшее лекарствами, которые монах смешивал за своим столиком и хранил в горшочках и склянках, расставленных по полкам вдоль стен. Камышовая подстилка на полу была свежей и сухой. На койках вдоль противоположной стены в этот день больных не было.
      — Братья аббатства отличаются здоровьем, как я вижу.
      — Не больше, чем обычно. Скоро начнется весеннее кровопускание. А до того всегда затишье.
      — Никому не хочется лишний раз любоваться пиявками.
      Вульфстан слегка улыбнулся.
      — Да вы знаток человеческой природы.
      — Пришлось им стать по должности. Когда-то я был капитаном лучников. — Оуэн решился на рискованный шаг. — Рад убедиться, что зимняя эпидемия закончилась.
      Красные щеки покрылись пятнами. Рука нервно разрушила насыпанную горку порошка из фиалкового корня. Серое облачко поднялось к самому лицу Вульфстана, и он расчихался, закрывшись рукавом. Обойдя стол, он уселся рядом с гостем.
      — Откуда вам известно об эпидемии?
      Оуэн пожал плечами.
      — Вчера вечером послушал разговоры в таверне. Самый верный способ узнать, что творится в городе. Народ обсуждал две похожие смерти, случившиеся в течение только одного месяца. Одна смерть — не показатель. Просто больному пришло время умереть. Но две смерти могли означать, что затем последует третья, четвертая, десятая…
      Вульфстан прикрыл глаза и потер переносицу с видом утомленного человека.
      — Прошло столько времени, что уже можно не беспокоиться. — Он покачал головой. — В любом случае две смерти означают только, что пробил час этих больных. Господь в своей милости призвал обоих, когда они стали пилигримами, то есть безгрешными. Эти смерти свидетельствуют о безграничной доброте Всевышнего.
      Оуэн пожал плечами.
      — Я бы предположил, что кончине обоих немало способствовало путешествие на север в зимнее время. Для меня самого дорога оказалась очень трудной, а ведь я на здоровье не жалуюсь.
      Свет из окошка осветил лицо монаха, покрывшееся бусинами пота.
      — И это тоже правда. Первый из паломников был не в том состоянии, чтобы путешествовать. Мне кажется, он понимал, что может встретить здесь свой смертный час.
      Оуэн подметил особую нотку в голосе старого монаха.
      — Вы хорошо его знали?
      Вульфстан склонил голову и на секунду закрыл глаза, прежде чем ответить.
      — Мы сдружились, пока я его лечил.
      — Во время военной службы для меня это было самым тяжелым — потерять друга, за которого отвечаешь.
      Вульфстан молча уставился на противоположную стену, глаза его увлажнились.
      — Кому выпало оповещать родственников? Вам? — тихо поинтересовался Оуэн.
      — Это сделал бы аббат Кампиан, но пилигрим предпочел не называть своего имени.
      — Он не рассказывал вам о своем доме?
      — Он так долго воевал, что я даже неуверен, помнил ли он свой дом.
      Оуэн кивнул.
      — Я очень хорошо это понимаю.
      — Для солдата вы слишком чувствительны.
      — Я заработал рану, которая полностью переменила мою жизнь.
      Вульфстан сочувственно взглянул на повязку.
      — А тот, второй пилигрим, который умер, Фицуильям. Он тоже приехал больным?
      Вульфстан покачал головой.
      — Отголоски беспутной жизни. — Потом он пристально посмотрел на Оуэна. — Откуда вам известно его имя?
      — Оно прозвучало вчера вечером. Я потому и стал прислушиваться. Фицуильям тоже служил Ланкастеру. Я был в Кенилуорте, когда пришло известие о его смерти.
      Монах выглядел удрученным.
      — И как к этому отнеслись у Ланкастера?
      — Говорили, что враги Фицуильяма остались с носом, не успев его прикончить. Но прошу меня простить. Кажется, я затронул неприятную для вас тему.
      Вульфстан тяжело вздохнул.
      — То, что умерли сразу два пилигрима, — не слишком хорошо для аббатства.
      — Мы узнали только о смерти Фицуильяма. И сразу предположили, что его оставил умирать на дороге кто-нибудь из личных врагов.
      Вульфстан опустил голову.
      — Он был сорвиголова, — продолжал Оуэн. — О нем всегда ходили разные слухи.
      — Заблудшая душа. У нас о таких говорят «рожден под темной звездой».
      — Вы хорошо его знали?
      — Я знал не его, а о нем. Он довольно долго прожил в аббатстве. Но до поры до времени ему удавалось обходиться без моего лазарета.
      — Он вам не нравился.
      — Я не знал его. — В голосе Вульфстана прозвучала нотка, предупреждавшая, что его терпению приходит конец.
      — Простите. Я пришел сюда вовсе не для того, чтобы удовлетворить праздное любопытство.
      — Ничего.
      Оуэн посмотрел в окно на огород с лекарственными растениями. По краям припорошенных снегом грядок росли лаванда и сантолина. Пройдет какой-то месяц, снежное одеяло растает, и темная земля будет испещрена зелеными побегами.
      Оуэн почувствовал на себе взгляд лекаря.
      — Мастер Роглио посоветовал мне обязательно изучить два самых выдающихся аптекарских сада в Йорке, ваш и мастера Уилтона. Я думал, что сад в Кенилуорте самый лучший, он ведь в два раза больше этого. Но Роглио сказал, что сады в Йорке отличаются гораздо большим разнообразием.
      — У нашего сада в аббатстве давняя история. Но сад Уилтона — дело рук одного человека, самого Николаса. Это предмет его гордости и радости. Его шедевр. Именно меня гильдмейстер попросил определить, достоин ли Николас того, чтобы его повысили до звания мастера аптекаря. Я не представлял, что обычный горожанин мог иметь доступ к книгам, к которым он, должно быть, обращался. Но думаю, он планировал создать подобный сад уже тогда, когда учился здесь.
      — Так он посещал школу при аббатстве?
      Монах снова замкнулся.
      Оуэну стало любопытно, какого именно вопроса опасается Вульфстан.
      — Вы должны меня извинить, — пробормотал монах, вставая. — У меня еще много работы.
      Оуэн тоже поднялся.
      — Извините, что отнял у вас время. С нетерпением буду ждать весны, чтобы осмотреть ваш сад.
      Вульфстан нахмурился.
      — Вы собираетесь пробыть здесь так долго?
      — Я приехал в поисках работы. — Оуэн дотронулся до повязки на глазу. — Из одноглазых выходят не очень хорошие солдаты, я так думаю.
      Монах сочувственно на него посмотрел.
      — А мастер Роглио ничем не сумел помочь?
      Оуэн покачал головой.
      — Жаль. Если бы кто и смог помочь, то только он. Какой работой вы хотели бы заняться?
      Оуэн оглядел комнату.
      — Я знаю, для человека моего возраста это не совсем обычно, но я надеюсь поступить в ученики к какому-нибудь аптекарю или лекарю.
      Вульфстан нахмурился.
      — От солдата до лекаря — большой скачок. Но если Господь сочтет нужным, то укажет вам путь.
      От Оуэна не ускользнуло, что монах снова бросил взгляд на оставленную работу.
      — Я отнял у вас слишком много времени. — С этими словами он ушел.
      Что дал ему этот визит? Что нового он узнал? Только то, что брат Вульфстан обеспокоен смертями в аббатстве и нервничает по какому-то поводу. Монаху не понравились вопросы об умерших пилигримах, как и о Николасе Уилтоне. Возможно, это ровным счетом ничего не значит, но Оуэн решил подумать об этом на досуге. Лекарь упорствовал в своем утверждении, что Фицуильям умер от болезни. С другой стороны, если юношу убили в лазарете Вульфстана, то это плохо бы сказалось на репутации монаха, так что он вряд ли отступил бы от своей версии.
      В общем, беседа не дала никакого результата. Оуэн решил воспользоваться случаем и расспросить о Фицуильяме других обитателей аббатства. Он жестом подозвал молодого монаха, пробегавшего мимо.
      — Я надеялся поговорить с кем-то, кто, возможно, помнит моего кузена, сэра Освальда Фицуильяма.
      Монах, совсем еще юный, оглядел Оуэна с ног до головы и заулыбался.
      — Вы совсем не похожи на своего кузена, мистер?..
      — Арчер. Оуэн Арчер. — Он протянул руку. Юноша слегка поклонился, но руки из рукава не протянул.
      — Я брат Джонас. Я помню вашего кузена. Он был… — Джонас на секунду отвел взгляд, задумавшись. — Он был заметной личностью. Его смерть, должно быть, явилась полной неожиданностью.
      — Меня удивило другое — как он умер. При его способности заводить себе врагов он не должен был умереть своей смертью.
      Монах недоуменно приподнял брови.
      — Говорили, он был большой любитель дам. Ходил в туго обтягивающих рейтузах и коротких рубахах, так что его намерения были сразу ясны. Но это самое плохое, что я о нем слышал.
      — Так его здесь любили?
      — Во всяком случае, не испытывали неприязни. — Монах оглянулся и засунул руки поглубже в рукава. — Мне пора по своим делам. Вас проводить к выходу?
      — Нет необходимости. — Оуэн кивком попрощался с юношей и продолжил путь по коридору, а выйдя из здания, направился к монастырской стене. Там он встретил другого монаха, постарше. — Да пребудет с вами Господь.
      — И с вами, сын мой, — прошептал старый монах.
      — Простите, что нарушаю ваше уединение, но я подумал, а вдруг вы один из тех братьев, кто помогал моему кузену, Освальду Фицуильяму. Кузен отзывался с большой благодарностью и любовью о вашем монастыре, где обрел душевный покой.
      На изможденном лице старика появилось легкое удивление. Он покачал головой.
      — Я не заслужил столь добрых слов от вашего кузена. Я вообще не имею никаких дел с пилигримами, которые приходят в аббатство.
      Он перекрестил Оуэна и зашагал прочь.
      — Я знал Фицуильяма, — раздался голос за спиной Арчера.
      Обернувшись, Оуэн увидел круглолицего монаха с яркими глазами и хитрой улыбкой, который стоял, перекатываясь с пятки на носок и засунув руки в рукава.
      — Я брат Селадин, здешний келарь.
      — Ну конечно, он без вас обойтись не мог.
      — А у вас есть разрешение обсуждать с монахами своего кузена?
      Вопрос изумил Оуэна, ведь брат Селадин начал разговор вполне дружески.
      — У меня нет разрешения как такового. Я пришел с рекомендательным письмом к брату Вульфстану. Но я подумал, раз уж я здесь, то…
      — Вы были близки с вашим кузеном?
      — Только не в последнее время.
      Селадин кивнул.
      — Большинство братьев терпели Фицуильяма только потому, что он был подопечным архиепископа. Но мне он нравился. Нелегко приходится тому, кто имеет своим покровителем такого облеченного властью человека, как его светлость. С Фицуильяма не сводили глаз. Подмечали каждый его проступок. Конечно, он не мог не взорваться. Но я не думаю, чтобы в душе это был прежний человек. О, я вовсе не питаю иллюзий, будто он собирался больше вообще не грешить, но он старался стать лучше.
      — Как получилось, что вы так хорошо успели его изучить?
      Селадин усмехнулся.
      — Однажды я поймал его в винном подвале, где он изрядно напотчевался.
      — И он раскаялся?
      — Больше он не совершал подобных проступков.
      — Каким он вам казался в последнее время?
      Монах задумчиво оглядел монастырский сад.
      — Он был какой-то тихий, бледный, наверное, приехал сюда уже больной.
      — Вы думаете, его что-то беспокоило?
      — Не по собственной воле он оказался в аббатстве.
      В конце стены открылась дверца. Келарь обеспокоенно оглянулся.
      — Мне пора заняться делами, — быстро проговорил он. — Да хранит вас Господь.
      Оуэн повернулся и увидел, что к нему решительной походкой направляется аббат Кампиан. Его хмурое выражение сразу подсказало Оуэну, что игре конец.
      — Я позволил вам поговорить с братом Вульфстаном. А теперь, как я слышал, вы прерываете размышления братьев и задаете вопросы о сэре Освальде Фицуильяме. Вы злоупотребляете моим гостеприимством, капитан Арчер.
      — Прошу меня простить. Я думал, раз уж я здесь…
      — Аббатство Святой Марии — это место для молитв и раздумий.
      — Простите мне мой грех.
      — Я попрошу брата Себастьяна проводить вас к выходу.
      Кампиан подозвал молодого монаха, державшегося в тени. Оуэн покорно последовал за юношей к парадным воротам.
      — Ваш аббат очень на меня сердится?
      Брат Себастьян заулыбался.
      — Он не сердится. Он требует порядка. И ожидает, что все будут соблюдать этот порядок.
      — Ему повезло, что он сумел подчинить всю жизнь порядку.
      — Это нам повезло, что у нас такой аббат.
      Оуэн покинул монастырь в расстроенных чувствах. Он не узнал о Фицуильяме ничего, что могло бы объяснить его смерть. Более того, братья аббатства Святой Марии, видимо, не находили ничего странного, что человек умер, простудившись зимой. Впервые у Оуэна появилось подозрение, не дал ли ему Торсби бессмысленное поручение.
      Может быть, визит к архидиакону даст лучший результат.

* * *

      «Аскет», — подумал Оуэн, когда Ансельм жестом пригласил его сесть. Высокий, худой, весь какой-то серый, включая даже глаза. Холодные ноты в голосе заставляли держать дистанцию.
      — Насколько я знаю, вы побывали вчера у секретаря архиепископа.
      Значит, все-таки это вопрос территории. Оуэн расслабился. Торсби заранее просветил его на сей счет.
      — Его светлость архиепископ оказывает услугу покойному Генриху, герцогу Ланкастеру, снабдив меня рекомендательным письмом и средствами, отписанными мне в завещании лорда. Он послал меня завершить дело к Йоханнесу, потому как исполняет последнюю волю покойного герцога в качестве лорда-казначея.
      — Рекомендательное письмо, говорите? А какое у вас дело в Йорке?
      — Я ищу работу.
      Ансельм окинул его холодным взглядом.
      — Что вы делали при покойном герцоге?
      — Я был капитаном лучников.
      — А теперешний герцог не захотел оставить вас у себя на службе?
      — Я покончил с военным делом. Хочу изучить ремесло, поступить в ученики к какому-нибудь мастеру.
      Ансельм сморщил нос.
      — Капитан лучников будет довольствоваться ролью скромного ученика?
      — На то воля Господа, чтобы я начал заново. Я верю, что потеря глаза была знаком свыше, мол, пора свернуть с тропы убийств, мое предназначение — служить Господу по-другому.
      — Что вы имеете в виду?
      — Я бы хотел стать помощником аптекаря.
      — От убийцы до лекаря? — Голос прозвучал весело, но взгляд остался по-прежнему ледяным.
      — Я помогал полковому лекарю, отмерял лекарства и все такое.
      — В Йорке редко требуются такие ученики. Кроме того, лучник вряд ли умеет читать и писать.
      — Я умею и то и другое. Покойный герцог позаботился, чтобы я впоследствии мог получить доходную должность.
      — Замечательно. — Церковник произнес это слово как оскорбление.
      — Господь как раз сегодня указал мне мой путь. Я узнал о том, какая ситуация сложилась в аптеке мастера Уилтона.
      Услышав это имя, архидиакон насторожился.
      — У меня сильная спина, как раз для работы в саду, и есть опыт приготовления лекарств.
      — Хотите поступить в ученики к Николасу Уилтону? — спросил Ансельм.
      — Это было бы как раз для меня.
      Архидиакон покачал головой.
      — Ошибаетесь. Вы попали бы в ученики к его жене. Ничего хорошего не выйдет, если учиться у женщины. К тому же происхождение ее весьма сомнительно.
      — Я пока не слышал ничего дурного о миссис Уилтон.
      — Еще услышите, — фыркнул архидиакон. — Кроме того, пойдут разговоры. Вы холостяк, еще не старый, миссис Уилтон молода и красива, ее муж прикован к постели. Сами понимаете, в чем проблема.
      — Я поселюсь в другом месте. Архидиакон опустил голову.
      — Вижу, вы действительно настроены получить это место. Такое рвение похвально. Но я вам советую держаться подальше от этой аптеки. Сделаю, что смогу — я обладаю значительным влиянием, уверяю вас, — и найду вам место. Может быть, даже не в Йорке, но надеюсь, вы не против переехать в какой-нибудь другой город?
      — Вы очень любезны. Архидиакон слегка кивнул.
      — Пустяки, капитан Арчер.

* * *

      Оуэн Арчер мало чем отличался от тех типов, с которыми Ансельм не раз сталкивался, — статный, кудрявый, хоть и с одним глазом, но зато красиво очерченным, опушенным длинными ресницами. Именно из ребер таких молодцов, хитрых, порочных, и создаются Евы. Такие мужчины привлекают женщин, ибо ведьмы узнают в нем своего. Это Люси Уилтон его позвала, в этом Ансельм не сомневался. Люси — типичное порождение своей мамаши. А Бесс Мерчет помогает ей во всем. Эта парочка способна натворить много дел. Ни та, ни другая особа даже глаз не опустят при его приближении. Наглые, бесстыжие женщины. Порочные.
      И Оуэн Арчер с ними заодно. За ним нужно присматривать.

* * *

      Бесс сидела на табуретке за прилавком и болтала с Люси в ожидании очередного посетителя. Хозяйка таверны жалела подругу, на которую свалились заботы о лавке, Николасе и всем доме — у той даже минутки не было, чтобы выйти в город поболтать.
      — Что ты думаешь об Оуэне Арчере? — поинтересовалась Бесс.
      Постоялец успел рассказать ей, что побывал в аптеке и познакомился с миссис Уилтон. Теперь Бесс с интересом отметила, как залилось румянцем хорошенькое личико подруги.
      — Не имею привычки обсуждать своих покупателей, — ответила Люси, избегая смотреть Бесс в глаза.
      — Я так и думала, — фыркнула та.
      — Что это значит? — Люси с вызовом посмотрела на подругу.
      — Он тебя очаровал.
      Щеки Люси запылали.
      — Ничего подобного. Если тебе обязательно нужно знать, он был груб. Принял меня за служанку. Решил, что сможет вскружить мне голову красивыми словами.
      Бесс поморщилась. Она не учла упрямства Люси, когда представляла себе, как подруга закрутит невинный романчик. Что ж, наверное, так даже лучше.
      — Возможно, он плут. За ним присылал архидиакон Ансельм, чтобы тот навестил его.
      — А ты откуда знаешь?
      — Я услышала, как Оуэн Арчер разговаривал с Поттером Дигби в таверне вчера вечером. — Бесс не понравились напряженные нотки в голосе Люси. Не понравилось и то, как быстро румянец сменился бледностью. — Что тебя встревожило? — спросила женщина.
      — С какой стати мне тревожиться? Я едва знаю этого человека.
      Люси резко повернулась и нечаянно смахнула с прилавка глиняную кружку, которая упала на пол и раскололась надвое. Из глаз аптекарши так и брызнули слезы.
      — Люси, милая, что случилось? Люси покачала головой.
      — Я устала. Пожалуйста, Бесс, оставь меня.
      — Тебе нужен помощник в лавке.
      — А это скажи гильдмейстеру Торпу.
      — Почему бы тебе не закрыть сегодня лавку пораньше?
      — Просто оставь меня в покое, Бесс. Прошу тебя.

* * *

      Люси опустилась на табуретку, на которой еще недавно сидела Бесс, и обхватила себя руками. Она не верила в совпадение. С того самого вечера, когда Дигби привез домой Николаса, пристав с архидиаконом шпионят за ними. Прежде Дигби никогда не наведывался в лавку. Его мать была повитухой. Если он болел, она лечила его сама. А тут вдруг ни с того ни с сего он зачастил в лавку. Вчера он натолкнулся здесь на Оуэна Арчера, и уже вечером архидиакон прислал за этим человеком. Неужели Ансельм расспрашивает всех ее покупателей? Этот церковник навевал на нее страх. И на Николаса тоже, хотя муж это отрицал.
      — Он приходит как друг, Люси. Ты не должна тревожиться из-за его визитов.
      Но она хорошо знала мужа, изучила все его настроения, в болезни и здравии, и видела, что каждый раз после посещения архидиакона он очень волнуется. Ансельм ему нравился не больше, чем жене.

8
МАГДА ДИГБИ, ЖЕНЩИНА С РЕКИ