По каменным плитам часовни раздавались шаги двух человек — один шел сандалиях, а другой — в сапогах. Оба замерли в дверях, а затем двинулись дальше. Громко позвякивали золотые цепи. Вульфстан перестал прислушиваться к этим посторонним звукам и мысленно вернулся к своим размышлениям, лежа на каменном полу перед алтарем, широко раскинув руки, словно распятый на кресте. Распятие, Христовы муки, спасение человечества. Спасение. Благодаря этому акту бескорыстия человек мог надеяться на спасение, даже несмотря на самый тяжкий грех.
      Он изо всех сил старался сосредоточиться на кресте, но это никак не удавалось. Мысли его парили где-то далеко, не позволяя собой управлять, только иногда обрывочно возвращаясь к хозяину. Такое приятное чувство парения, от которого невозможно было отказаться. Но он все равно старался. Им владела странная идея, что ему не следует искать утешения, что он совершил нечто непростительное, хотя в тот момент никак не мог припомнить, что именно. Пытаясь это вспомнить, он сразу пугался и прекращал попытки.
      — Брат Вульфстан, вы меня слышите?
      Тихий незнакомый голос. Низкий и звучный. Вульфстану он понравился. Но старый монах не стал отвечать. Заговорить означало разрушить ту пелену, в которой он витал под облаками. Ну почему всем не оставить его в покое?
      — Вульфстан, пришел архиепископ, чтобы с тобой поговорить.
      Голос аббата. От волнения высокий. Неприятный голос. Вульфстану больше понравился первый.
      — Его светлость хочет расспросить тебя о Люси Уилтон.
      Голубые глаза. Нежные прикосновения. Улыбка. Люси Уилтон. Вульфстан вздрогнул. Корабль, в котором он дрейфовал, наклонился, грозя опрокинуться, но тут же выровнялся. Имя Люси Уилтон вызвало какое-то неприятное воспоминание. Он не хотел о ней думать.
      — Вульфстан!
      Ну почему они не уходят?
      — Николас Уилтон умер, Вульфстан. Мы знаем, он отравил твоего друга Монтейна. Люси Уилтон тоже приложила к этому руку?
      Монтейн. Благородный пилигрим. Тьма. Милосердная Мария, так вот в чем дело. Вот какой ужасный грех он совершил, ему нет прощения. Никакая епитимья не поможет. Его вина. Ему следовало бы знать. Это был его долг. А так он убил своего друга. И все из-за собственной гордыни. Милая Люси Уилтон. Могла ли она приложить руку к отравлению? Или знать заранее и не предупредить его? Могла ли она хладнокровно отвернуться, пока готовился яд для его друга?
      — Нет!
      Пелена исчезла. Его сердце подпрыгнуло. Он вцепился в камни, пытаясь встать. Сильные руки подхватили его и помогли подняться. Вульфстан открыл глаза и пошатнулся, ослепленный мигающим светом алтарных свечей. Сильные руки поддержали его.
      — Идемте, присядьте на скамью.
      Оказалось, что приятный голос принадлежал архиепископу, который так деликатно ему помог. Сам Торсби. На его груди сияла цепь лорд-канцлера. От него исходил запах ароматных масел.
      — Я должен знать, каков характер этой женщины, брат Вульфстан. Вы должны рассказать мне о ней.
      От Микаэло иногда тоже так пахло. Пряный, мускусный и цветочный запах одновременно. Тщеславный юноша. Но вполне безобидный, как когда-то думал Вульфстан, пока Микаэло не попытался его отравить. Ему почти это удалось.
      — Почему я? Почему он захотел убить меня? — вслух удивился Вульфстан.
      — Вульфстан. — Лицо аббата Кампиана приблизилось, заслонив собой все. — Ты бредишь, — Обращаясь к Торсби, Кампиан добавил: — Он еще не полностью пришел в себя. Но он умолял позволить ему прийти в часовню и покаяться.
      — Покаяться? В каком грехе, брат Вульфстан?
      Вульфстан склонил голову.
      — Мне следовало распознать состав снадобья. Мне следовало узнать признаки отравления аконитом. Ваш подопечный не должен был умереть. Как и Джеффри. — Лекарь заплакал.

* * *

      Леди Филиппа вместе с Бесс заставили Люси и Оуэна пойти в таверну и отдохнуть. Сами они собирались подготовить Николаса к погребению и посидеть у тела. Один из людей архиепископа охранял таверну, а второй — аптечную лавку. Остальные двое отправились сообщить Торсби о смерти архидиакона.
      Прежде чем подняться в свою комнату, Оуэн заглянул к Люси. Она стояла у окна, крепко обхватив себя руками, словно готовясь к следующему удару.
      — Пожалуйста, попытайся уснуть.
      — Стоит мне закрыть глаза, как я вижу Николаса в объятиях Ансельма. — В голосе ее послышались рыдания. — Это невыносимо.
      Оуэн замялся на пороге, не зная, позволено ли ему войти. Но он не мог ее оставить.
      — Приляг. Я поболтаю с тобой, пока ты не уснешь.
      Он повел ее к кровати, и она не сопротивлялась.
      — Расскажи, как ты познакомился с архиепископом.
      — Нет. Тогда ты точно не уснешь.
      Вместо этого он принялся рассказывать о своих лучниках, называл каждого по имени и описывал характер. Вскоре Люси заснула.
      Оуэн задремал, сидя на стуле рядом с ней.
      Прокричал петух и разбудил Люси, которая открыла глаза и не сразу поняла, где находится.
      — Где я?
      Оуэн, вздрогнув, проснулся.
      — Где я? — повторила она.
      — В лучшем номере Йорка. Мы пришли сюда вчера ночью.
      — Архидиакон, — прошептала Люси, осторожно дотрагиваясь до головы. На лице и горле успели проступить синяки, убедившие Оуэна, что борьба шла гораздо более серьезная, чем он предполагал.
      Вид этих синяков наполнил Оуэна яростью, которую не могло усмирить сознание, что он расправился с Ансельмом. Нет, придется как-то сдерживаться.
      — Лежи спокойно. — Он приложил холодную влажную тряпицу к голове Люси. — Ты храбро сражалась.
      Она смотрела куда-то мимо Оуэна.
      — Я сама хотела его убить и очень рассердилась на тебя за то, что ты отнял у меня эту возможность.
      — Теперь все позади.
      — Что же мне делать?
      — Ты о чем?
      — Я все потеряла. Мужа. Лавку. Все.
      — Я рассказал архиепископу, что ты ни в чем не виновата.
      — Это не будет иметь никакого значения.
      — Я сделаю все, что в моих силах.
      Люси отбросила компресс и с усилием села.
      — Ты будешь продолжать службу у архиепископа?
      — Вполне возможно, она окончится для меня в подвалах Олд Бейли.
      — Почему? Ты ведь меня защищал. Неужели за это ты можешь угодить в темницу?
      — Архиепископ не желал, чтобы от Ансельма избавились в черте города. Он хотел, чтобы это случилось без свидетелей. — Наверняка его светлость успел усомниться в лояльности Оуэна.
      — Выходит, тебе следовало позволить Ансельму расправиться со мной?
      — Разумеется, нет. Вопрос в том, поверит ли мне теперь его светлость. — Оуэн освежил компресс и снова приложил к ее лбу. — Я видел ножевую рану на лице Ансельма. На это нужна смелость.
      — Он меня довел. Я хотела ослепить его, а затем заколоть прямо в сердце. Сам видел, насколько я преуспела. Никогда раньше не нападала ни на кого с ножом. Жаль, ничего не вышло…
      Люси закашлялась и согнулась пополам. Он придерживал ей голову, пока ее рвало.

* * *

      Джон Торсби снял цепь и накидку. Если бы кровь запачкала мех, то смыть ее было бы очень сложно. Только после этого он наклонился и внимательно осмотрел тело архидиакона. Шея была сломана. Арчер действовал быстро и умело. Архиепископ остался доволен. Но не совсем. Он действительно хотел, чтобы это случилось. Но только не в Йорке. Не так близко от собора. Или если уж это должно было случиться в городе, тогда в его епархии, где он пользовался властью. Хотя, конечно, участники событий вряд ли заговорят. Все-таки жаль, что все это произошло в самом центре города. Какой-нибудь грешник, страдающий бессонницей, мог заметить архидиакона. А потом наблюдать за потасовкой. Да и ради кого Оуэн убил Ансельма? Ради своего хозяина или все-таки ради хорошенькой вдовы?
      Торсби знал, как поступить с вдовой. Вульфстан утверждал, что она ждет перевода в мастера. По его словам, она очень этого хочет. И Николас хотел этого для жены. Такой расклад Торсби устраивал. Ему нравился сильный характер миссис Уилтон. Из такой получилась бы хорошая аббатиса. Он даст согласие на перевод ее в мастера в обмен на молчание по поводу всего этого дела. Он не сомневался, что она пойдет ему навстречу.
      Но оставался Арчер. Как поступить с ним? Он знал все, не был ни к кому привязан, и у архиепископа не находилось рычагов, чтобы заставить его молчать. Разве только с помощью вдовы. Если Арчер убил Ансельма ради вдовы, то это уже кое-что. Торсби решил за ним понаблюдать.

* * *

      Мессы были короткие и тихие, но вполне достойные. Оба, Ансельм и Николас, упокоились в священной земле. Для аптекаря Торсби благословил уголок в саду Уилтонов. Такой пустяк, но вдова преисполнилась трогательной благодарности. Архиепископу это служило на руку.
      Торсби не сводил глаз с Арчера, когда тот стоял у могилы. Если этот человек любил вдову, то ему следовало бы выглядеть не таким мрачным. Миссис Уилтон теперь свободна, хотя, конечно, следует соблюсти траур. Арчер же стоял там, мрачно поглядывая на происходящее одним глазом, ни разу не дотронувшись до Люси Уилтон. Словно и не сознавал, какая награда его ждет.
      После церемонии Торсби отвел Оуэна в сторону.
      — С чего вдруг такая печаль?
      Арчер как-то странно на него посмотрел.
      — Все это неправильно. Чуть ли не каждый житель Йорка считает Ансельма мучеником. Поговаривают, будто он попал в засаду, когда возвращался в город, чтобы совершить последний обряд над своим другом. Будто Бог увидел его преданность и позволил ему прожить ровно столько, чтобы помочь его другу попасть на небеса.
      — Это почти правда, Арчер.
      — Люди должны знать всю правду. Они должны понять, что на самом деле совершил Ансельм.
      Торсби опустил взгляд на свое кольцо, расстроенный фанатическим блеском в глазу слуги.
      — Это я вложил в уста людей историю о благородной смерти Ансельма, — тихо произнес Торсби. — Если я теперь все исправлю и расскажу всем, что мой архидиакон сначала убил Дигби, а потом пытался убить тебя и миссис Уилтон, тогда мы вызовем скандал. Народ не станет дарить деньги церкви, так опорочившей себя. А король пожелал, чтобы в Йорке был создан огромный собор, ведь здесь похоронен его сын, Уильям Хатфилдский, умерший в младенчестве, ибо он оказался слишком хорош для этой жизни. Эдуарду нравится этот созданный образ. Хатфилдская часовня должна находиться в церкви, достойной маленького ангела. Так что сам понимаешь, романтическая история о друзьях детства — это единственное, что они должны запомнить.
      — Но это ложь.
      — Ты глупец, Арчер. Кому эта ложь может навредить?
      — А вы разве не ставленник Божий? Разве вам не следует научить нас выбирать между добром и злом?
      Торсби подавил улыбку. Неужели, проведя столько лет на службе у старого герцога, Арчер сохранил наивность?
      — Я архиепископ Йорка и лорд-канцлер Англии. О добре и зле я должен судить исходя из пользы для общества.
      Оуэн принялся расхаживать перед ним.
      — Вы отослали своего архидиакона в Дарем, надеясь, что там его ждет засада.
      — Я не надеялся. Я ведь сам тебе сказал, что подписал его смертный приговор. Что, по-твоему, я имел в виду? Те солдаты были моими людьми.
      — А как же Брандон?
      — Я был вынужден послать кого-то из аббатств, иначе Ансельм сразу бы что-то заподозрил. Молодой Брандон был посвящен в наш план. Он удрал, хотя мог бы этого не делать. Мои люди и так не причинили бы ему вреда.
      — На болотах успело стемнеть, ваша светлость. Откуда вашим людям было знать, что это их сообщник?
      — Парень довольно находчив. Он мог бы назвать свое имя.
      — А что, если бы первыми их нашли шотландцы?
      — Я полагался на милость Господа. Брандон силен, к тому же вырос на границе. Он умеет защищаться.
      — Один против нескольких горцев? Что вы знаете о сражении в одиночку? Вы, которого баловали с рождения. То же самое происходит на войне. Сидят такие командиры в своих роскошных палатках, придумывают какие-то схемы, а потом двигают нас по полю, словно пешки, подражая тактикам, о которых прочли в книжках. Все это их очень забавляет. Происходящее они воспринимают как увлекательное состязание. Делают ставки. Какой умный тактик этот Торсби, он потерял всего пятьдесят человек.
      — Если бы ты был солдатом, ты бы ценил такого командира.
      — Почему вы послали послушника? Почему не Микаэло?
      — Я не доверял Микаэло, он мог бы попытаться в последний момент спасти Ансельма.
      — Вы слишком хладнокровны.
      Торсби усмехнулся.
      — Мне по нраву твое негодование, Арчер. Я хочу, чтобы ты и дальше оставался у меня на службе. Я всегда найду применение таким, как ты.
      — Зачем я вам нужен? Я ведь спутал все карты.
      — Каким образом? Ты решил загадку смерти Фицуильяма. Я доволен тем, что его смерть оказалась случайной. Я перестал терзаться виной теперь, когда знаю, что он был не настолько порочен, что Бог захотел его смерти.
      — Я вас не понимаю.
      — Ты не привык к мирной жизни, Арчер. На воине все кажется ясным: противники сражаются друг с другом. Но на самом деле все не так. На поле брани ты не можешь видеть то, что происходит в кулуарах. Сегодняшний враг завтра становится союзником. Теперь ты сам оказался в кулуарах и видишь, как некрасива порою бывает правда. Все не так элементарно, как ты думал. Ты теперь не столь простодушен.
      — Боюсь, я лишился не только простодушия, я лишился души. Когда-то вы предоставили мне выбирать между вами и Гонтом. Я выбрал вас, полагая, что вы честнее. — Арчер испытывал отвращение к самому себе.
      — Отужинай со мной сегодня. Мы поговорим.

* * *

      В назначенный час Торсби нашел в зале Оуэна; тот мрачно наблюдал за несколькими солдатами, собравшимися вокруг бочонка с элем. Воины обменивались рассказами о былых подвигах, явно наслаждаясь своим братством.
      — Ты мог бы вернуться к прежней жизни. Хочешь?
      Оуэн покачал головой.
      — Причина, по которой я оставил службу, не изменилась. С одним глазом я не вправе отвечать за людей. Мне нужно работать в одиночку. Так я рискую только собственной жизнью.
      — Хорошо. Я найду тебе применение у себя.
      — Я бы предпочел заняться более честной работой.
      — Честной. Вот как. О чем же ты подумывал?
      — Что станет с лавкой Уилтонов?
      Торсби склонил голову набок.
      — Тебя это интересует? Но ведь ты простой ученик.
      — Я бы хотел и впредь им оставаться у миссис Уилтон.
      Торсби приподнял бровь.
      — А я пока не решил, сохранит ли она лавку.
      — Было бы неразумно отнимать у нее дело. Вполне возможно, она окажется даже более умелой, чем ее муж.
      — И поэтому ты заинтересован в том, чтобы служить у нее в помощниках.
      Торсби хитро улыбнулся. Оуэн бросил на архиепископа сердитый взгляд.
      — Вы думаете, я намерен уложить ее в постель. Но я хочу жить. И выполнять честную работу.
      — Архидиакона ты убил ради нее, а не ради меня, ведь так?
      — В ту минуту это не имело никакого значения. Я просто не мог позволить ему убить ее.
      Торсби подумал о похоронах. В поведении обоих он тогда не увидел и признака симпатии друг к другу.
      — А ты уже обсуждал с ней свои планы?
      — Пока нет.
      — Что, если она откажется оставить тебя у себя на службе?
      — Тогда я буду искать такое же место.
      — Понятно. Так или иначе, я все равно тебя теряю. Жаль. Мне нравилось, что ты ненавидишь эту работу. Только так можно сохранить свою честь.
      — Когда вы решите насчет лавки?
      — Скоро.
      — Я хочу провести несколько дней в аббатстве Святой Марии.
      — Честная работа и молитва. Интересно, что бы сказали о тебе теперь твои старые друзья.
      — С тех самых пор, как вы сочинили для меня историю, будто я охладел к воинскому делу… — Оуэн тряхнул головой. — Сам ничего не понимаю, но никак не могу простить себе смерть Дигби.
      Торсби опустил руку на плечо Арчеру.
      — Нам не дано предугадать потери, с которыми трудно смириться. Идем. Пора садиться за стол.

      Бесс сидела на скамье в комнате Оуэна и смотрела, как он собирает вещи, чтобы унести с собой в аббатство Святой Марии.
      — Хорошо, что после всего случившегося ты решил посвятить время молитвам и раздумьям. Все-таки у тебя есть голова, Оуэн Арчер. — (Он успел рассказать ей обо всем. Даже поделился надеждами на будущее.) — А когда ты вернешься, Люси, возможно, будет готова посмотреть на тебя другими глазами.
      — Я не питаю никакой надежды, слишком мало времени прошло. Но вы настоящий друг, раз говорите так. — Он опустил котомку на пол, поднял Бесс со скамейки и крепко обнял.
      — Надо же. — Хозяйка таверны взволнованно отпрянула. — Если моя подруга Люси не ждет с нетерпением этого, то она не так умна, как кажется.
      — Присмотрите за ней, Бесс. — Оуэн подхватил на плечо котомку.
      — Комната будет ждать тебя, — прокричала Бесс ему вслед.
      «Но будет ли ждать Люси Уилтон, еще неизвестно», — подумала она. Эта молодуха всегда себе на уме, к тому же упрямица. Бесс не бралась предсказывать, как подруга отреагирует на планы Оуэна.

* * *

      Люси поднялась, чтобы подлить архиепископу подогретого вина. Он жестом велел ей сесть.
      — Я не могу дольше задерживаться. Условия соглашения вам подходят?
      Она исследовала документ с чрезмерной, как ему показалось, тщательностью, он даже подумал, не устраивает ли она здесь спектакль. Бледное напряженное лицо говорило о горе и пережитом испытании. Белый платок на голове только подчеркивал синяки. После смерти мужа и стычки с Ансельмом прошло слишком мало времени, чтобы она успела как следует все обдумать и начала торговаться из-за своего будущего. Именно поэтому архиепископ явился к ней на следующий день после похорон. Она получит то, что всегда хотела, если поклянется сохранять молчание. Только это от нее и требовалось.
      — Я всем довольна. А что говорит гильдмейстер Торп?
      — Он так и думал, что вы возьмете управление аптекой на себя. И ему совершенно не обязательно знать, что его план не осуществился бы, если бы вы отказались сотрудничать.
      Люси так долго всматривалась в лицо Торсби, что ему стало немного не по себе.
      — Думаю, я не ошиблась, доверившись вам, — сказала наконец она. — Надеюсь, мне не придется раскаиваться в собственной глупости.
      — До тех пор пока вы будете соблюдать нашу договоренность, ничего дурного не случится.
      — А что будет с Оуэном Арчером?
      — Он разочаровался в своей службе церкви и намерен найти настоящую работу.
      — И вы ему позволите?
      — Смотря что это будет. Он с вами уже говорил?
      Она покачала головой.
      — Мы поговорим, когда он вернется из аббатства.
      — Ах, да. Сейчас он молится.
      Торсби поднялся. Хозяйка аптеки тоже.
      — Ваша светлость, а не мог бы он снова стать капитаном лучников, хоть и потерял один глаз?
      Странный вопрос.
      — Конечно. Лучник все равно закрывает один глаз, чтобы прицелиться. Обзор, разумеется, уже не тот, но старый герцог говорил, что Арчер почти достиг своей прежней точности.
      — Так почему он оставил ту жизнь?
      — Он больше не доверял себе.
      — Так он и говорит. Но что вы думаете, ваша светлость?
      Торсби улыбнулся. Она ему нравилась.
      — Я ему верю. Думаю, он покончил с убийствами. Он и глаз потерял, потому что спас жизнь того, кто не считал нужным испытывать благодарность за это. Арчер невинная душа. Во всяком случае был таким. Думаю, у меня на службе он кое-чему научился.
      — Он спас мне жизнь.
      — К счастью, Арчер сохранил повадки воина, если не душу. Да пребудет с вами Господь, миссис Уилтон.
      — Вы не станете наказывать его за смерть архидиакона?
      Еще один странный вопрос.
      — Раз я стал архиепископом Йорка и лорд-канцлером Англии, значит, не настолько глуп, миссис Уилтон.
      Люси засиделась внизу до глубокой ночи. Пришла Мелисенди, попила водички, прикорнула на коленях у хозяйки. Тилди принесла ужин, а потом убрала нетронутую остывшую еду. Заглянула Бесс и решила оставить подругу в покое, потом кошка ушла на ночную охоту, и, наконец промерзнув до костей, Люси потащилась наверх, легла в кровать, зарылась лицом в подушку и заплакала.

* * *

      Оуэн метался на тюфяке, затыкая уши. Но все равно слышал колокольный звон, который пронзал его тело насквозь. Проклятые колокола.
      В дверь робко постучали.
      — Пилигрим Арчер, время ночной службы. Оуэн сел, только сейчас поняв, почему колокола звучали так громко. Он ведь не у себя в комнате, а в аббатстве Святой Марии. Нащупав повязку, он надел ее на глаз и только тогда открыл дверь кельи. Перед ним склонился послушник.
      — Следуйте за мной.
      Колокола смолкли. В наступившей звонкой тишине шаги Оуэна слились с множеством других. Обутые в сандалии ноги шаркали по плохо освещенным каменным коридорам. Молчаливая толпа людей в черных рясах заполнила освещенную свечами часовню и растеклась по рядам скамеек; лишь немногие осмеливались поднять глаза. Послушник подвел Оуэна к его месту. Арчер оглядел своих соседей, почти все из них подняли капюшоны и склонили головы, никто не спорил, никто не толкался в борьбе за лучшее место. Все эти люди выражали собой робость и кроткое послушание. Зрелище наполнило душу Оуэна чувством покоя. Он находил монастырскую жизнь привлекательной. Когда началось песнопение, душа его воспарила.
      Но лишь пока взгляд его не упал на брата Вульфстана. Добряк Вульфстан. С тех пор как его пытались отравить, лекарь начал как-то странно смотреть на окружающих, словно мысли его были далеко, в другой жизни. Оуэн подумал, что, наверное, отрава еще не вся вышла из тела Вульфстана и послушнику Генри следовало бы сделать старому монаху кровопускание. Чувство покоя в душе Оуэна исчезло.
      На следующее утро Оуэн прошелся после завтрака до лазарета, чтобы переговорить с Генри. Но нашел Вульфстана одного за рабочим столом. Монах добавлял различные масла в лечебную мазь. Каждая капля масла, попав в подогретую массу, начинала источать густой аромат. Оуэн понял, почему старый лекарь стоит возле приоткрытого окошка.
      — Можно поговорить с вами? — спросил Оуэн. Он не знал, насколько строга здесь дисциплина.
      Вульфстан жестом пригласил Оуэна присесть рядом.
      — На лазарет по необходимости это правило не распространяется. А Всевышнему хорошо известно, что я с течением лет позволяю себе послабление в обете молчания.
      В это утро взгляд старого монаха казался ясным.
      — Вы, как видно, почти поправились, — сказал Оуэн.
      Вульфстан секунду подумал, но потом кивнул.
      — Скверное дело. Кто бы мог подумать, что Микаэло способен на такое? — Он коротко хохотнул. — Я, например, считаю чудом, что у него хватило прыти.
      Этот смех удивил Оуэна.
      — Так вы его простили?
      Вульфстан пожал плечами.
      — Он во всем признался и понес наказание. — Монах прищурился, отмеряя следующую каплю. — И если он искренне раскаивается в душе, то Всевышний простит его. И я должен простить.
      — А Николаса Уилтона? Вы его тоже прощаете?
      Вульфстан вздохнул, вытер руки и опустился на скамью рядом с Оуэном.
      — С ним сложнее. Он использовал меня, чтобы отравить моего друга. Аббат Кампиан объяснил, что Николас это сделал из страха перед Монтейном. Но ему не следовало так поступать, в этом я уверен. Джеффри пришел сюда, чтобы примириться с Господом. Он бы не стал грешить и никогда не навредил бы Уилтону. — Вульфстан смахнул с глаз слезы.
      — Мне жаль, что все это причинило вам столько боли.
      Лекарь внимательно вгляделся в лицо Оуэна.
      — Я верю тебе, хотя поначалу ты мне не понравился.
      — Знаю.
      — Для незнакомца ты был чересчур хорошо осведомлен. И задавал слишком много вопросов. — Старый монах покачал головой. — Бедная Люси. Неужели эта история станет всеобщим достоянием? Неужели она потеряет все, что Николас старался ей дать?
      — У архиепископа нет никакого желания предавать гласности скандал, затрагивающий покойного архидиакона. Но позволит ли он миссис Уилтон сохранить аптеку, я не знаю.
      — Ты не одобряешь молчание архиепископа?
      — Я рад за миссис Уилтон. И за вас. Но насчет Ансельма народ введен в заблуждение.
      Вульфстан пожал печами.
      — Заблудшая душа. Как все мы в той или иной степени. Да упокоится он с миром.
      Оуэн помолчал.
      — Чем теперь займешься? — спросил Вульфстан.
      — Хотел бы продолжить ученичество у миссис Уилтон.
      Вульфстан вздохнул.
      — Понятно.
      Оуэн подождет какое-то время, прибегнет к своему обаянию и в конце концов попросит ее руки. Да и кто станет его в этом корить?

* * *

      Однажды ранним утром, две недели спустя после похорон, Люси проснулась от свежего запаха, напомнившего ей весну. Она заулыбалась, когда, повернувшись к окну в сад, увидела ветки айвы, которые поставила на подоконник два дня назад. В теплой комнате они пробудились к жизни и расцвели. Хороший знак для первого пробуждения в этой супружеской постели одной. Она так боялась этой ночи. Все откладывала ее и спала в одной комнатушке с тетей Филиппой, пока они проветривали эту комнату и отмывали от всех следов болезни и смерти.