— А что, по-твоему, он сделал, Люси?
Она уставилась в чашку, пытаясь подобрать слова.
— Мне кажется… — Она набрала в легкие побольше воздуха. — Мне кажется, что Николас намеренно отравил Джеффри Монтейна, пилигрима, скончавшегося в аббатстве Святой Марии. Давным-давно, когда моя мама умерла, Джефф, ее возлюбленный, попытался убить Николаса. Не знаю почему. Как не знаю и того, почему спустя все эти годы Николас решил отомстить. Но именно так он и поступил. Получается, ты нанялся учеником в дом убийцы.
— Ты говоришь, что он стал очень скрытным, и все же он тебе в этом признался?
— Нет. Я узнала это, подслушивая у дверей, роясь в старых конторских книгах. — Оуэн хмурился, глядя на нее, словно пытался прочесть что-то в ее лице. Но он не выглядел удивленным. — Ты… что-то знал об этом?
Он мотнул головой.
Она так крепко вцепилась в чашку, что у нее сильнее заныла обожженная ладонь. Сделав глоток, Люси отставила чашку.
— Говори же.
— Я знаю, что Николас отравил Монтейна.
Этого она никак не ожидала услышать. Оуэн все знал? Как он мог все знать, если только не был сторонним наблюдателем? И с чего вдруг ему интересоваться этим делом, если Джеффри умер до того, как Оуэн появился в Йорке?
— Почему у меня такое чувство, что и ты вот-вот превратишься в недруга?
Оуэн ответил не сразу. Он долго смотрел в огонь, и по его напряженному лицу она видела, что он борется сам с собой.
— Неужели так трудно сказать правду?
— Ты всегда думаешь обо мне самое худшее. Ладно, так и быть, расскажу тебе правду. Хотя это не самый мудрый шаг именно сейчас. Тебе нужна моя помощь, а правда может заставить тебя отказаться от нее. Но я не стану больше лгать.
Услышав эти слова, она вовсе не почувствовала себя победительницей.
— Я прибыл сюда под фальшивым предлогом, как ты подозревала с самого начала. В Йорк меня прислал его светлость архиепископ, поручив расследовать смерть своего подопечного, сэра Освальда Фицуильяма.
Покрой одежды, отдельная комната в таверне Йорка, унизительнейший переход из капитана лучников в ученики аптекаря — все теперь сошлось.
— Насколько все было бы лучше, если бы мое первое впечатление оказалось ошибочным. — Люси почувствовала себя ужасно одинокой.
Оуэн потянулся к ее рукам. Она отпрянула.
— Я ничего о тебе не слыхал, когда согласился сюда приехать, — сказал он. — Его светлость узнал, что тебе нужен ученик, и написал письмо Камдену Торпу, порекомендовав меня.
— Но почему? Почему мы?
— В вашей аптеке требовался ученик, а я как раз годился для этой роли. Мне нужна была работа, чтобы остаться в городе, не вызвав подозрения.
— Гильдмейстер участвовал в обмане?
— Нет, его пришлось уговаривать.
— Откуда мне знать, что тебе можно верить?
— Даю тебе слово.
— Если оно хоть чего-то стоит. — Она потянулась за чашкой с бренди, но потом передумала. Так будет труднее ясно мыслить.
Оуэн явно был задет за живое. Интересно, с чего бы ему так переживать?
— Неужели ты думаешь, что после этого я смогу тебе доверять?
— Я знал, что рискованно рассказывать тебе правду. Особенно сегодня. Я понимал, что ты можешь мне больше никогда не поверить, как только узнаешь, каким образом я здесь оказался. Но ты должна мне верить, Люси. У тебя нет другого выхода. Я сумею тебя защитить.
— От кого?
— Для начала от архидиакона.
Как ей поступить? Говорил он вроде бы искренне, но может быть, ей просто хотелось поверить ему? Вот именно. В голове у нее стоял туман.
— Значит, ты связал смерть Фицуильяма со смертью Монтейна и каким-то образом обнаружил, что мой муж отравил Джеффри?
— Да. Дигби указал мне верную тропинку, хотя поначалу я сомневался. Уж очень его светлость был уверен, что с Фицуильямом расправились враги.
— Если б я знала об этом раньше!.. Почему ты так долго ждал?
— Потому что… Я бы и раньше тебе рассказал, Люси. Мне с самого начала не хотелось лгать.
— Так почему?
Он все не решался. Люси приготовилась услышать еще одно неприятное откровение.
— До сегодняшней ночи я думал, что это ты могла отравить Монтейна.
Она восприняла это как удар. Подобное признание Оуэн мог бы сделать со смешком, но он не смеялся. Даже не улыбался. Вид у него был виноватый. Все это время она льстила себе, что Оуэн уважает ее и даже неравнодушен к ней, а правда заключалась в том, что он считал ее убийцей.
— С чего вдруг мне его убивать? Да и как я смогла бы это сделать? Я даже не знала, кем был этот пилигрим!
— А если бы знала?
— Я бы пошла к нему. Он хорошо ко мне относился, Оуэн. Благодаря ему, во взгляде мамы исчезла грусть. — Люси пыталась побороть слезы, не смогла и нетерпеливо смахнула их, рассердившись на собственную слабость. — Я бы скорее убила сэра Роберта. — Глупо, конечно, такое говорить. — Выходит, мне повезло, что архидиакон попытался меня убить. Я теперь оправдана?
— Люси, прошу тебя. Монтейн был возлюбленным твоей матери. Он навлек позор на твою семью. Ты могла с тем же успехом, что и Николас, отравить его. И, на мой взгляд, причин у тебя было больше.
Она никогда не думала, как все это дело выглядит со стороны. Аргументы Оуэна были весомы. Люси не могла их отрицать. И это ее пугало.
— Ты не можешь себе представить, как меня радует, что ты невиновна, — тихо произнес Оуэн.
Люси не хотела ничего слышать о его чувствах.
— Так что же ты выяснил? Очевидно, ты до сих пор не знаешь, почему Николас отравил умирающего, иначе ты бы не подозревал меня вплоть до сегодняшнего дня. — Она не удержалась от того, чтобы высказать самое мрачное свое предположение: — Моя мать и Николас были любовниками?
Оуэн смутился, пусть даже только для вида.
— Любовниками? Думаю, нет, впрочем, точно не знаю. Я пока что не очень хорошо во всем разобрался.
— Расскажи все, что знаешь.
— История неприятная, Люси.
— А я и не воображаю, что убийства бывают приятными.
— Как думает Магда Дигби, Николас сделал это, чтобы заставить Монтейна молчать, в противном случае ты потеряла бы свое положение в гильдии после смерти мужа. Это, по крайней мере, благородно.
— О чем же он должен был молчать?
— О том, что дал твоей матери лекарство для выкидыша, которое ее убило. Слишком большая доза.
У Люси заныло внутри.
— Он дал ей смертельную дозу?
— Нет, она сама ее приняла.
— Но ему следовало это предвидеть.
— Поэтому, я думаю, Николас решил, что через тебя искупит свой грех.
— И это, по-твоему, должно служить мне утешением?
— Нет. Утешаться тут нечем.
Люси сделала большой глоток бренди.
— Рассказывай все остальное.
— Мне хотелось бы избавить тебя от подробностей, но после того, что случилось сегодня, наверное, мне следует начать с Николаса и Ансельма.
Люси слушала молча, пока он рассказывал об отношениях ее мужа с Ансельмом в аббатской школе.
— Это многое объясняет в поведении Ансельма, — сказала она, когда он умолк. — Что еще ты узнал?
Она увидела по взгляду Оуэна, что ее спокойная реакция прибавила ему уверенности. Дальнейший рассказ дался ему легче. Он поведал ей о подозрениях Дигби и о том, что сообщила ему Магда Дигби. Наступил рассвет, а они все еще сидели на кухне.
— Deus juva me, — прошептала она, когда Арчер смолк, договорив. — Моя жизнь разрушена.
Оуэн промолчал.
— Моя мать… — Даже если Женщина с Реки права и Николас действительно без всякого умысла потворствовал слабости ее матери, все равно он виноват. — Мой любящий муж дал моей матери средство убить себя. Его нельзя было переводить в мастера. Каким образом удалось замять дело?
Оуэн пожал плечами.
— Не знаю. Возможно, тетя Филиппа просветит нас.
— Тетя Филиппа убеждала меня выйти за Николаса. Всячески подталкивала. — Люси поднялась и, подойдя к двери в сад, открыла ее, впустив внутрь слабый утренний свет. — Кто она мне — друг или враг? — прошептала Люси, обхватив себя руками. — Она ведь может сегодня приехать. Я собиралась первым делом приготовить для нее постель.
— Тебе нужно немного поспать.
Люси резко обернулась. Как он слеп.
— Лечь рядом с тем чужим человеком и думать о том, что ты мне рассказал? Да я бы с ума сошла. Не знаю, то ли мне ненавидеть его, то ли жалеть.
— Я обязательно выясню все, что смогу, ради тебя.
— Ты имеешь в виду, ради архиепископа.
Оуэн поднялся и, подойдя к ней, взял ее за руки.
— Повторяю, ради тебя, Люси. — Она невольно взглянула ему в лицо, без повязки, непривычное. Шрам побагровел. Под здоровым глазом пролегли тени. Он был измучен не меньше, чем она. — Сумеешь простить меня? Сумеешь когда-нибудь мне поверить?
— Не знаю. Помоги мне добраться до сути этой проклятой истории, Оуэн, и тогда мы посмотрим. Но ведь твое будущее зависит от его светлости? Я, пожалуй, начну подыскивать нового ученика. Ладно. Работа отвлечет меня.
Она вышла из кухни.
* * *
Наверху она проверила, как Николас. По привычке. Веки его дрогнули, и он открыл глаза.
— Люси? Ты ранена?
— Пустяки. — Она наклонилась, чтобы посмотреть, нет ли у него жара.
Он дотронулся до ее лица, она отпрянула.
— Люси!
Убийца мамы. Ей захотелось причинить ему боль.
— Это Ансельм затеял пожар, ты разве не знал? Он назвал меня дьяволицей. Ведьмой. Блудницей. Этот огонь предназначался мне, Николас. Я должна была в нем сгореть. После этого он ни с кем бы тебя не делил.
— Он безумец. Что он тебе наговорил?
— Ты называешь его безумцем? Но ведь он твой друг, Николас.
— Это было давно, Люси.
— Вот как? С недавнего времени он стал самым желанным гостем. С тех самых пор, как ты отравил Джеффри.
— Нет! — прошипел Николас.
Люси отошла от изголовья кровати. Ее тошнило от его лжи.
— Даже сейчас ты не хочешь сказать мне правду?
— Это не то, что ты думаешь.
— Ты отравил его, Николас. Использовал мастерство, дарованное тебе Господом, чтобы убить Джеффри Монтейна. Он был хороший человек. Благородный. Он любил мою мать. А ты? Неужели ты ревновал к нему?
— Люси, умоляю тебя. Она была моим другом, не более того.
— И поэтому ты ее убил?
— Я не… Я сделал то, о чем она просила.
— А она просила тебя убить Джеффри?
— Я поступил так ради тебя.
— Ради меня? Ты проклял себя ради меня? Ты так говоришь, словно ожидаешь моей благодарности. Я никогда не желала Джеффри смерти. Это не он убил мою маму.
— Ты обвиняешь меня?
— Да.
— Кто тебе об этом рассказал?
— Это был твой долг, Николас, твой.
— Я… виноват лишь в том, что не подумал как следует. Я был очень молод. Но я старался загладить перед тобой вину. Лавка. Скоро ты станешь мастером аптекарем. Никто не смог бы тебе помешать. Кроме Монтейна. Если бы он рассказал кому-то о том, что я совершил… Умоляю, Люси.
Он отказывался отвечать за свой поступок.
— Поспи, Николас. Оставь меня в покое.
— Я люблю тебя, Люси. Я сделал это ради тебя. Но признаться… я не мог.
Ради нее. Он в самом деле был уверен, что убил ради нее. Она вся дрожала, когда выходила из комнаты.
В соседней крошечной комнате, служившей некогда детской Николасу, где потом так недолго прожил Мартин, она приготовила постель для тети Филиппы, а вторую для себя.
21
ДАР
Помощник Ансельма немедленно вскочил, когда появился архидиакон, собиравшийся заняться каким-то делом, перед тем как отслужить мессу.
— Его светлость архиепископ хочет вас видеть.
— Его светлость?
— Он просил вас прийти немедленно.
— В его дом или в приемную?
— В приемную.
Ансельм заторопился. Нечасто в последние дни его вызывали к архиепископу. Он даже подумал, не прослышал ли его светлость о пожаре. Маловероятно. Единственный свидетель погиб. А если бы даже Торсби и узнал что-то, то неужели не одобрил бы? Они ведь с ним в конце концов оба пастыри своей паствы. И он устранил волчицу, грозившую одному из их дражайших агнцев.
Йоханнес проводил его к архиепископу.
Джон Торсби не поднялся из кресла, чтобы поприветствовать Ансельма, а просто указал ему на стул перед своим столом, за которым изучал документы.
— Ваша светлость, для меня большая честь…
— Я позвал вас не для того, чтобы выслушивать любезности. Мне нужно, чтобы вы отправились выполнить одно мое поручение.
Значит, его вызвали не из-за пожара.
— За пределами города, ваша светлость?
— В Дареме.
Он был польщен, что понадобился вдруг архиепископу. Но Дарем! Сейчас это невозможно. Он должен быть рядом с Николасом, когда нужен ему больше всего.
— Прошу простить меня, ваша светлость. Заболел один мой хороший друг. Боюсь, он находится на смертном одре. Мне бы очень не хотелось покидать его именно сейчас.
— Вы говорите о Николасе Уилтоне?
Ансельм удивился, что Торсби сразу догадался, о ком речь. Это ему польстило. Приятно все-таки, что архиепископ настолько интересуется его особой.
— Это мой давнишний друг. И он сейчас очень одинок.
— Я знаю о вашей дружбе. И понимаю, что вам трудно расстаться с Уилтоном. Но вряд ли можно считать его одиноким. Уилтон находится в хороших руках, а вы мне нужны в Дареме. Сэр Джон Далвили раздумывает о том, чтобы передать в фонд собора значительную сумму. Мы должны проявить к нему уважение и поддержать, рассказав об уже сделанных подобных дарах. Я доверяю эту миссию вам, архидиакон. Это большая честь. Или вы хотите, чтобы я пожалел о своем доверии к вам?
— Нет, ваша светлость. Я понимаю, какая это честь, и очень вам благодарен, но нельзя ли подождать с отъездом?
— Нет, нельзя. Мне нужно, чтобы вы отправились в путь сегодня же. Как только соберетесь.
— Но я служу мессу…
— Я все устроил.
Ансельм поклонился. Он знал, когда лучше не настаивать.
— Я вас не подведу, ваша светлость.
— Отлично. — Торсби поднялся. — Отдайте своему помощнику необходимые распоряжения на ближайшие пять-шесть дней. Йоханнес сообщит вам подробности и даст рекомендательные письма.
Когда Ансельм вышел из приемной архиепископа, с Йоханнесом беседовал пронырливый Оуэн Арчер. Говорили они очень тихо, так что Ансельм не расслышал слов, а как только его заметили, то сразу замолчали.
— Архидиакон, — сказал Йоханнес, — прошу вас, присядьте, а я пока доложу его светлости о капитане Арчере.
Секретарь проскользнул в другую комнату. Ансельм почувствовал на себе взгляд проходимца.
— Вы сегодня рано, Арчер.
— Провел бессонную ночь.
Ансельм заметил, что Арчер смотрит хоть и одним глазом, но весьма недружелюбно. Возможно, Господь лишил его второго глаза в наказание за такой дерзкий взгляд.
— Плохо спали? Нездоровится?
— Нет.
Вернулся Йоханнес.
— Его светлость готов вас принять незамедлительно, капитан Арчер.
* * *
Торсби поднялся при виде Оуэна.
— Йоханнес рассказал мне, что был пожар.
— Ваш архидиакон постарался услать миссис Уилтон к праотцам, ваша светлость. Если б я не оказался случайно у окна, а потом не взломал дверь в сарай, Ансельма бы ждал успех.
— Вы уверены, что это был он?
— Миссис Уилтон уверена.
Торсби кивнул, пошелестел бумагами на столе, выбрал одну, прочитал ее, потом взял перо и поставил витиеватый росчерк.
— Я только что подписал приказ о приведении в исполнение его смертного приговора. Можете больше не беспокоиться: он не вернется.
— Когда он отправляется в путь?
— Незамедлительно.
— Тогда мне нужно вернуться в лавку. А то вдруг ему вздумается зайти попрощаться.
— Он этого не сделает, Арчер.
— Я все-таки прослежу.
* * *
Как только Люси вошла в комнату, то сразу поняла — что-то не так. Уж очень неподвижно лежал ее муж. Она распахнула ставни неловкими от страха пальцами. Изо рта Николаса тонкой струйкой стекала слюна, дышал он часто и неровно.
— Николас, ты меня слышишь?
Ответа не последовало.
Она нащупала его пульс. Слабый и неровный.
— Милостивый Боже.
Еще один приступ. Она хотела сделать ему больно. Но не так.
* * *
Когда Бесс зашла проведать подругу и убедиться, что Люси пришла в себя после ночных страхов, она удивилась, увидев, что та сидит в изножье кровати и неподвижно смотрит на Николаса.
— В чем дело, Люси?
— У Николаса случился еще один приступ. Он умирает, Бесс.
— Девочка моя. — Бесс присела рядом с Люси и убрала пряди волос у нее с лица. — Он давно уже умирает, милая. Лучше тебе смириться с этим и подумать о себе. Никто из нас не в силах спасти его. — Лицо у Люси было холодным, как лед. — Ради Бога, дитя мое. — Бесс накинула ей на плечи шаль и отвела от кровати.
— Я убила его, Бесс.
— Как же ты это сделала, ради всего святого?
— Я сказала ему, что в сарае меня запер архидиакон. Я рассказала, как тот меня обзывал, что говорил. Я поделилась с ним, как и с тобой, своими подозрениями. — Люси взглянула на Бесс покрасневшими от бессонницы и дыма глазами. — Я хотела причинить ему боль. Этот приступ — из-за меня.
— Вот еще. А как же та ночь в аббатстве? Тогда ты тоже была виновата? Чепуха. У этого человека нечиста совесть, и это его убивает. Ты тут ни при чем. Как твоя рука? Дай посмотрю. — Люси морщилась, пока Бесс снимала повязку. — Тебе бы не следовало так пересушивать рану, Люси. Почему ты забываешь о своей выучке, когда больна сама?
Мысли Люси витали далеко.
— Ты ведь знала, что Оуэн не тот, за кого себя выдает?
Бесс начала было отнекиваться, но потом передумала.
— Я ничего не знала до той самой ночи, когда в его комнате начался пожар. Он тогда был вынужден объяснить, почему его пытаются убить.
— Выходит, тот пожар не случайность?
— С тем же успехом можно считать случайностью и вчерашний пожар, дитя мое.
Бесс никогда не видела Люси такой подавленной.
— Ты хоть немного поспала?
Люси покачала головой.
— С Оуэном поговорили?
— Да. Полагаю, ты все знаешь?
— Сомневаюсь, что все. Но сейчас это неважно. Я не хочу вынуждать тебя заново переживать вчерашний разговор только для того, чтобы просветить меня.
Внизу зазвенел колокольчик.
— Я должна идти, — сказала Люси с усталой покорностью.
Бесс обняла ее.
— Я посижу с Николасом… хотя толку от этого не будет.
* * *
Леди Филиппа прибыла в полдень. Она оказалась вовсе не согбенной седовласой старухой, какой ее представлял Оуэн, а женщиной моложавой, подтянутой, стремительной, с проницательным взглядом. Белоснежный платок, простое платье, безукоризненной чистоты накидка. Она крепко пожала руку Оуэну, оглядела кухню и нахмурилась.
— Так я и думала. Люси давно должна была за мной прислать, а не взваливать все на свои плечи.
— Я вовсе не за этим прислала за тобой, тетушка, — сказала Люси, стоя в дверях. На секунду она запнулась, но потом быстро подошла к родственнице и взяла ее руки в свои. — Как хорошо, что ты приехала, тетя Филиппа.
Леди Филиппа обняла племянницу, потом отстранилась, внимательно посмотрела на перевязанную руку, вгляделась в покрасневшие глаза.
— Дело не только в болезни твоего мужа, как я вижу.
— Позволь я покажу, где ты можешь оставить свои вещи.
Тетушка последовала за Люси по лестнице. Оказавшись в комнате, она обратила внимание на второй тюфяк.
— Я приехала без служанки.
— Это моя постель. Я собиралась спать здесь, но вчера ночью Николасу стало хуже. Он совсем плох.
— Он умирает?
Люси кивнула.
— Ты поэтому прислала за мной?
— Только отчасти. Нам нужно поговорить, тетя Филиппа.
Тетушка кивнула.
— Здесь пахнет бедой. Я чувствую это. Расскажи все, Люси.
— Вечером. Сейчас мне нужно работать.
Леди Филиппа пожала плечами.
— Я присмотрю за Николасом. — Она сняла накидку и повесила на колышек.
— Спасибо тебе. Сейчас с ним Бесс Мерчет. Уверена, у нее и своих дел хватает, поэтому нельзя допустить, чтобы она весь день провела наверху.
— Кто такая эта Бесс Мерчет?
— Владелица таверны Йорка. Живет по соседству.
— Она работает на тебя?
— Нет, тетя. Она моя ближайшая подруга.
Леди Филиппа слегка удивилась.
— А тебе не бывает иногда трудно? По-моему, ты рождена для другой жизни.
— Мне очень трудно именно сейчас, тетя, но это никак не связано с моей работой. Договорим вечером.
Люси заспешила вниз, пока не начался разговор, на который у нее не было времени.
* * *
Новость о ночном пожаре привлекла в аптеку много покупателей, которые пришли в надежде разузнать подробности. Люси и Оуэн работали, пока леди Филиппа не позвала их ужинать.
Тетушка привезла с собой пирог с дичью и тонко приправленный суп из зимних овощей с ячменем. Люси и Оуэн ели молча.
Когда Оуэн отодвинулся от стола, Люси предложила им всем посидеть у огня и отведать бренди.
— А тетушка Филиппа расскажет нам про Николаса, Джеффри Монтейна и мою маму.
Вид у леди Филиппы был смущенный.
— Зачем это нужно?
— Я хочу понять, почему Николас отравил Джеффри Монтейна незадолго до Рождества.
Леди Филиппа обвела взглядом обоих и, перекрестившись, прошептала:
— Святая Мария, Матерь Божья. Неужели этой печали не будет конца?
* * *
Вульфстан сощурился, глядя в открывшуюся дверь. Он с трудом различал лица на расстоянии, если долго занимался какой-то мелкой работой. Но сейчас он узнал изящное движение руки, придерживавшей дверь.
— Брат Микаэло. Опять голова заболела? Так скоро?
— Нет, мой спаситель. Я бы хотел разделить с вами кое-что. В знак благодарности за все, что вы для меня делаете. Это напиток, которым славится мое семейство в Нормандии. Матушка регулярно высылает мне понемножку, дабы не вводить в искушение гонцов. Я не оскорблю вас, предложив спиртное?
— Вовсе нет, Микаэло. Спиртное прекрасно помогает пищеварению, а это в моем возрасте дорогого стоит. Прошу тебя, присаживайся.
Вульфстан принес две маленькие чашечки.
Черные глаза Микаэло поблескивали, чего никогда не случалось во время приступов головной боли. На бледном, тонком лице монаха они сияли, как залитые лунным светом омуты.
— Как приятно наблюдать пациентов, когда они здоровы.
Микаэло улыбнулся, разливая напиток. В чашку Вульфстана он налил в два раза больше, чем себе. Но все равно порции были крошечные. Он поднял свою чашку. Лекарь последовал его примеру.
— За брата Вульфстана, чьи руки обладают исцеляющей силой Нашего Спасителя.
Какой приятный молодой человек. Вульфстан раскраснелся от удовольствия и сделал глоточек. Странное сочетание привкусов сбило его с толку.
— Вот где талант. Надо же смешать так много трав. Монахи в Придиаме готовят нечто подобное. Смешивают настои двадцати шести трав, кажется. — Он сделал еще один глоток.
Глаза Микаэло сияли.
— Я так и думал, что вы оцените напиток. — Он поднес чашку к губам.
Вульфстан, не глотая, перекатывал языком густую жидкость, стараясь ощутить все нюансы. Тонкое сочетание. И все же в букете ощущалась какая-то фальшивая нота. Какая-то лишняя примесь. Состав напитка из Придиама был лучше сбалансирован. Жаль, что родственники Микаэло добавили чересчур много одной травы с таким резким ароматом. Над всем господствовал странный вкус нерастворенного порошка.
— Что-то не так?
Вульфстану показалось, что лицо Микаэло куда-то поплыло.
— Голова закружилась. — Он привалился к стене, поднеся руку к сердцу, готовому выпрыгнуть из груди. Оно билось медленно и сильно. Головокружение. Привкус порошка. — Слишком много наперстянки.
Он затряс головой. Комната наклонилась.
* * *
Колокола пробили к началу последней службы дня. Генри поджидал брата Вульфстана на крытой галерее. Будь в лазарете хоть один больной, он освободил бы старика от службы. Но когда больных не было, Генри и Вульфстан отправлялись молиться вместе. Странно даже рабочие с кухни и те опередили в этот вечер лекаря. В последнее время брат Вульфстан не похож на себя. Чем-то расстроен, или ему нездоровится. С него станется скрыть болезнь. Генри решил сходить за стариком. Глупый Микаэло пронесся мимо со стороны лазарета.
Значит, Микаэло задержал Вульфстана очередным своим приступом головной боли. Генри нырнул в лазарет, чтобы посмотреть, не нужна ли его помощь.
— Генри? — раздался слабый, едва слышный голос.
Послушник начал озираться во все стороны. Боже милосердный! Вульфстан лежал на койке, прижав руку к сердцу. Генри упал рядом с ним на колени, ощупал лоб старика, покрытый холодным потом.
— Что случилось?
Вульфстан приподнял голову, чтобы ответить, поперхнулся, свесился с койки, и его вырвало. Генри побежал за полотенцами и тазиком. Лекарь снова откинулся на подушку, пока Генри вытирал его. Потом послушник помог ему сесть повыше.
— Вы знаете, в чем причина?
— Наперстянка. В напитке.
— В каком напитке?
— Мик… — Старик закрыл глаза, вздрогнул и согнулся пополам.
Головокружение, медленное, гулкое сердцебиение, рвота… Отравление наперстянкой.
— Микаэло дал вам что-то выпить?
Вульфстан кивнул.
Должно быть, сильная доза.
— Где чашки?
Дрожащим пальцем Вульфстан указал на низенький столик. Генри понюхал чашку. Она оказалась вымытой. Он огляделся в поисках воды и заметил влажное пятно у задней двери. Брат Вульфстан был не в том состоянии, чтобы вымыть чашки, а потом вынести воду в сад. А ленивый Микаэло никогда не отличался аккуратностью. Если только он не захотел скрыть следы. Вульфстан снова начал задыхаться, Генри засуетился.
Господи, что же делать? Звать на помощь бесполезно. Все братья на вечерней службе. Вульфстан может задохнуться, если Генри оставит его, отправившись на поиски помощников. А еще нужно обязательно его вымыть. Нельзя же позволить, чтобы бедняга лежал в собственных нечистотах.
Но Микаэло за это время мог скрыться.
22
АМЕЛИ Д'АРБИ
Леди Филиппа, стоя в дверях кухни, смотрела на струи холодного дождя, казавшиеся в темноте серебряными нитями. Воздух здесь был не таким, как в Фрейторпе, затхлый аромат болот приглушался сырым речным воздухом. Вероятно, она совершила ошибку, разрешив Люси приехать сюда. Не только из-за воздуха. Нет, это мелочь по сравнению с тем, что только что рассказали Люси и ее ученик.
Николас Уилтон убил Джеффри Монтейна. Верилось с трудом. Филиппа не представляла, что Николас Уилтон способен кому-то причинить вред. Именно поэтому она и сумела когда-то простить ему смерть Амели. Она подумала о слабом человеке, который едва дышал в комнате наверху. Его болезнь была ключом к пониманию всего, что случилось. Содеянное преступление убивало аптекаря. Николас был хороший человек, но обстоятельства заставили его совершить грех, с которым он не мог жить дальше. Ни во что другое Филиппа не могла поверить. И ей предстояло убедить в этом Люси. Девочка должна понять, что если Николас и совершил убийство, то сделал это ради собственного спасения. Или спасения жены.
Филиппа обернулась к Люси и Оуэну, тихонько сидевшим в ожидании, когда она к ним присоединится. Люси поглаживала кошку, которая свернулась у нее на коленях, словно почуяв, что хозяйку нужно утешить. Святая Мария, теперь, когда ее муж умирает наверху, а прошлое предстало в виде клубка лжи и полуправды, дитя нуждается в утешении. Лучшим утешением, какое Филиппа могла подарить племяннице, было рассказать ей всю правду.
— В детстве у тебя была очень похожая кошечка. Ты назвала ее Мелисенди в честь царицы Иерусалима.
— Эту тоже зовут Мелисенди, — улыбнулась Люси. — Она такая же упрямая и красивая, как та.
Филиппа обрадовалась.
— Значит, ты помнишь не только печаль. Это хорошо.
— Мои воспоминания о Фрейторпе до смерти мамы ничем не омрачены, тетя.
Филиппа кивнула.
— Тогда, возможно, то, что я расскажу, будет для тебя важным. Я хочу, чтобы ты поняла Николаса. Ты не должна его проклинать, Люси. Как и свою мать. Я расскажу то, что тебе нужно знать. — Филиппа присела, налила себе щедрую порцию бренди и, прежде чем начать рассказ, сделала большой глоток. — Но вначале ты должна понять Амели. Ей было всего семнадцать. Ее отдали незнакомцу, который увез ее далеко от семьи, в чужую страну. — Тетушка дернула плечом. — Но так уж заведено. Дочери в семье все равно что рабыни. А потом говорят, что мы много плачем, словно у нас нет на то никаких причин. — Она взглянула на Люси. — Я поклялась, что эта участь тебя не постигнет. Ты должна верить: я дала согласие на этот брак только потому, что ты была не против, наоборот, казалось, ты настроена выйти замуж за Николаса, замужество давало тебе шанс обрести самостоятельность.
Люси промолчала.
Леди Филиппа вздохнула и снова приложилась к бренди.
— Амели привязалась ко мне, испытав огромное облегчение, когда я впервые заговорила с ней на придворном французском. Кроме меня и Джеффри Монтейна, молодого сквайра из свиты моего брата, который был очень добр к ней — более чем добр, как я теперь понимаю, — ей и поговорить было не с кем, как не с кем поделиться своими страхами. Мне не нужно рассказывать тебе, Люси, что твой отец никому не дарил утешения. В чем он теперь, конечно, раскаивается. Ее вообще не следовало увозить так далеко от родного дома. Военный трофей — так называл Роберт свою жену. Можете себе представить? — Филиппа посмотрела на Оуэна. — Раз вы были капитаном лучников у Ланкастера в те годы, уверена, вам это не составит труда.
— Он не похож на сэра Роберта, — тихо заметила Люси. — Оставь его в покое. — Обратившись к Оуэну, она добавила: — Ты не должен обижаться на тетю Филиппу. В свое время ей досталось от мужчин.
