ГЛАВА 8

Как только губы Галагера прикоснулись к ее губам, Сара оцепенела от неожиданности и смятения. Она старалась не обращать внимания на возникшее возбуждение, которое заглушило ярость и злость, вспыхнувшие в ее душе. Рот молодого человека с силой стискивал ее губы, прижимая к зубам. Как он смеет таким образом поступать с ней? Ведь ей больно! Она чувствовала – думая только о физических неудобствах, которые ей причиняет этот мужчина, можно охладить страстное желание, почти овладевшее ею, раствориться в его объятиях и наслаждаться поцелуем.

Сара попыталась опомниться… Потом почувствовала солоноватый привкус крови, нежная кожа на губе лопнула. Девушка застонала. Доминику показалось, что он всю жизнь ждал этого почти неслышного звука. Его руки напряглись еще сильнее, вцепившись в нежные плечи девушки. Как Сара ни старалась, ей не удалось помнить о том, что он делает ей больно. Независимо от сознания, она все больше подчинялась твердым, настойчивым губам, решительно завладевшим ею, отдавалась на милость проникавшего в рот горячего языка.

Сара снова застонала и затрепетала, внезапно ответив этому чувственному вторжению. Он отпустил ее руки, крепко прижал девушку к себе, обнял. Она ощущала жар его сильного тела, к животу прижалась его восставшая мужская плоть.

Сара попыталась заставить себя думать, надо было что-то предпринять. Девушка с силой уперлась в грудь мужчины руками. Она не допустит… она не может допустить… чтобы случилось… Ладони заскользили по влажной от пота, обнаженной груди, покрытой кудрявыми волосами. И вдруг замерли, против воли Сары ее пальцы погрузились в шелковистый ковер, ногти оцарапали упругую кожу.

Из груди Доминика вырвался гортанный хриплый стон. Теперь он обнимал Сару на так грубо, но объятия были крепкими и в то же время неожиданно нежными, бережными. Ее голова лежала у него на сгибе руки. Девушка почувствовала, как подрагивают от напряжения крепкие, упругие мышцы. Молодой человек дышал часто и прерывисто. Сара слышала, как гулко бьется его сердце. Язык Доминика принялся исследовать ее рот нежно, но жадно и торопливо. Сара перестала сопротивляться, ощутив, как изменились ее чувства. Внутри разгорался огонь страсти. Наслаждение пронизывало ее до кончиков пальцев, все тело покалывало горячими иглами. Это было одновременно и сладостно, и мучительно. Девушка закрыла глаза, блаженствуя и наслаждаясь крепкими мужскими объятиями.

Дурманящая сладость его рта заставила Сару забыть обо всем, о том, кто он и кто она, о месте и положении, которое было отведено в обществе каждому из них. Она забыла обо всем на свете! И могла сейчас только воспринимать эти горячие волны, которые туманят разум, ощущать странный, неутолимый голод, заставивший набухать ее маленькую грудь. Тело мужчины – прекрасное, влажное от пота тело вызывало ответную пульсацию в укромном, потаенном местечке между бедер.

Его язык снова двинулся вперед, и Сара безрассудно, дерзко, страстно зашевелила язычком, устремив его навстречу блаженству. Доминик плотно прижался к ней, она ощущала кожей каждый напряженный мускул, почти сливающийся с ее плотью. Сара подалась вперед, стыдливо и вместе с тем радостно ощущая, как все сильнее напрягается его мужское естество.

Теперь его губы обжигали. Девушке казалось, что на месте их прикосновения останутся только угли. Она торопливо и судорожно отвечала на каждое прикосновение языка. Если бы он внезапно отпустил ее сейчас, то она просто-напросто повисла бы у него на шее.

Поцелуй завершился так же внезапно, как и начался. Галагер взял Сару за плечи и без предупреждения отстранился от нее. Она тихонько застонала, протестуя. Но он уже остыл и насмешливо разглядывал ее с беспощадным любопытством.

Сара задыхалась, с изумлением разглядывая иссиня-черные волосы, упрямый сильный рот и безумно голубые глаза. Он криво усмехнулся и больно сжал ей плечо, пробормотав сквозь зубы:

– Кто-то идет.

Сара соображала с трудом. Доминик нетерпеливо встряхнул ее и наконец привел в чувство. К ней вернулось ощущение реальности, а с ним и чувство ужаса, негодования, раскаяния и раздражения. Сара зажала ладонью губы, они припухли и все еще вздрагивали. Девушка испуганно уставилась на Галагера. Послышались голоса рабочих, проходивших мимо, она мучительно покраснела. Если они видели… если кто-нибудь заметил что…

– Отпустите меня, – сказала она, и решительно дернулась. Мгновение он колебался, потом отпустил ее руку и слегка отступил. Направляясь в сад, мимо них прошла группа рабочих-аборигенов. Сара воспользовалась этим и отпрянула в сторону, все еще не отнимая ладони ото рта. Оказавшись в безопасном, по ее мнению, расстоянии, резко повернулась и побежала в дом.

Следующие три дня все в доме буквально сбивались с ног, занятые подготовкой к предстоящему балу. У Сары возникала тысяча дел и забот, которые не давали возможности подумать о себе. Но нет-нет, да и вспоминался жгучий поцелуй Доминика Галагера, поцелуй каторжника. Позорное клеймо. Хорошие знакомые, друзья и близкие соседи были бы возмущены, узнав об этом. Если бы кто-то узнал о том, что молодая женщина, леди из порядочной семьи целовалась с осужденным, каторжником, преступником, позора было бы не избежать.

Но Сара отлично помнила, каким образом ее плоть отозвалась, откликнулась на этот злосчастный поцелуй. Наверное, прикоснувшись к ней губами, Галагер каким-то образом околдовал ее, она была не в состоянии думать и здраво размышлять. Другого объяснения случившемуся она найти не могла.

Случись подобное с кем-то другим, Сара, не задумываясь, осудила бы. Если бы, например, она застала Лизу, так страстно целующуюся с Галагером, она бы посоветовала отцу без промедления отправить развратницу в монастырь!

Сара, конечно же, целовалась до этого – даже дважды. Первый поцелуй ей подарил Майкл Аргес, сын одного из крупных овцеводов, живущих по соседству. Он тогда слишком много выпил на одной из редких вечеринок, которые иногда устраивают богатые овцеводы. Вот в таком состоянии молодой человек и подстерег Сару в темном коридоре. Ему было, наверное, семнадцать лет. Столько же исполнилось тогда Саре. Майкл оказался таким неуклюжим! Но подобное приключение «доставило бы Саре удовольствие», если бы от парня не разило спиртным. Да, он тоже пытался играть языком, но на этом сравнение с поцелуем Доминика Галагера кончалось. Саре вряд ли хватит воображения, чтобы описать поцелуй каторжника и собственную реакцию. И уж конечно обо всем невозможно сказать пустой избитой фразой «доставил удовольствие».

В другой раз она поцеловалась с Персивалем. Тот потерял терпение, выслушивая ее отказы на предложение руки и сердца. Отчасти, видимо, ему хотелось поразить ее силой своей страсти. А, возможно, просто хотелось продемонстрировать девушке мужское превосходство, показать настоящую силу самца и заставить ее, слабую женщину, покориться мужчине и без сопротивления выйти замуж.

Но его активность не возымела должного действия. Сара обнаружила, что целоваться с Персивалем ей крайне неприятно. Как только он отпустил ее, она высказалась по этому поводу холодно и отчужденно. Девушка буквально содрогалась от ярости и неприязни. С тех пор надсмотрщик больше ничего подобного себе не позволял. Сара не могла точно утверждать почему. Возможно, «перспективный жених» решил, что подобный тактический шаг неверен, а может быть, просто обнаружил, что поцелуй никому не доставил удовольствия.

Сару страшила предстоящая встреча с Галагером. Но в эти три дня он постоянно находился возле дома и избежать столкновения было просто невозможно. Всякий раз, встречаясь с его взглядом, Сара буквально умирала от унижения. По выражению его лица девушка видела, что он тоже не забыл поцелуя! Глядя на Сару, Галагер будто бы лукаво поддразнивал ее. Иногда ей казалось, что он подчинил ее, сковал ее волю к сопротивлению. Но возможности избавиться от его присутствия не было. Молодой человек сразу бы догадался, какое впечатление произвел на нее этот злосчастный поцелуй. Сара считала, что Галагер и без того достаточно презирает ее.

Хуже всего было то, что он поцеловал ее в приступе ярости, надеясь отомстить за пощечину. Для него подобные действия просто ответная оплеуха. Наверное, он здорово злорадствовал, почувствовав ее отклик! Должно быть, он не сгорал от внутреннего огня, ведь она – невзрачная простушка, отлично осведомленная о своей непривлекательности. Сара слишком хорошо знает жестокость реальной жизни. Сам Галагер тогда в конюшне гостиницы Янси назвал ее тощей и сообщил, что женственности у нее не больше, чем у швабры. Однако, к великому сожалению, он был точной копией мужчины ее мечты, олицетворением образа любимого человека.

Он превратил ее в настоящую дурочку. Нет, она сама превратилась в дурочку, грубо подумала о себе Сара. Если бы она сумела вовремя обуздать собственные чувства, создала видимость рассудительной женщины или хотя бы сделала вид, что ее охватил праведный гнев, то теперь не пришлось бы страдать от унижения.

Но она позволила каторжнику приласкать себя. Хуже того, она вела себя как распутница, целовала полузнакомого человека с нежной страстностью. Сара была готова убить себя, ей хотелось, чтобы Галагер навсегда забыл об этом поцелуе. Но факт оставался фактом, она была слишком разочарована, когда он внезапно отстранился.

Сара решила, что должна сохранить остатки самоуважения, она не может показать Галагеру всю глубину стыда за свой поступок. Необходимо вести себя так, будто ничего не произошло. Но сначала она должна дать ему понять, как далеко отстоят друг от друга их нынешние позиции… Тогда, после того, как он отстранился, Сара убежала в свою комнату и бросилась на кровать, с ужасом и стыдом вспоминая все позорные подробности объятий. Изводя себя горькими и бессмысленными упреками, она сообразила, что не может всю жизнь оставаться в комнате. Придется рано или поздно покинуть ее, а значит, встретиться с каторжником. Надо каким-то образом дать ему понять, что между ними ничего не изменилось. Он по-прежнему слуга, а она хозяйка. Она не позволит каких бы то ни было отклонений от установленного раз и навсегда порядка.

На следующее утро Сара собрала остатки мужества и вызвала Галагера в контору. Он вошел и остановился у большого чистого стола, на котором она вела бухгалтерские книги. Сара села. Галагер, не слыша приглашения, остался стоять перед столом, разделяющим молодых людей. Шляпу Доминик держал в руках. Сара взглянула на него. Галагер уставился на девушку синими глазами, в которых кипела ярость. Несмотря на внешнее спокойствие, Сара была разъярена не меньше, чем Галагер. Ей казалось, что все нервы сжались в трепетный болезненный комок, но мужчина не должен этого знать. Вдобавок ко всему она стала разговаривать с ним суровым голосом, уверяя, что если хотя бы раз он позволит себе забыться, то ей придется доложить о его поведении отцу. Конечно, он получит самое строгое наказание. Она старалась доказать ему, что вина за случившееся целиком и полностью ложится на его плечи. Девушка не замечала того, что ее глаза призывали его вспомнить, каким образом реагировало ее тело на его столь возмутительный поступок.

Пока Сара говорила, Доминик молчал, холодно и отчужденно глядя на нее. Он был такой большой, что, казалось, маленькая комната становилась в его присутствии совсем крохотной. Как Сара ни старалась, она никак не могла понять, что он думает сейчас.

Закончив свою речь, Сара надменно и презрительно осмотрела молодого человека. Она ждала, но Галагер не произнес ни слова. Вместо этого, он поклонился насмешки ради, нагло и пренебрежительно, круто повернулся и решительно вышел вон, не дожидаясь дозволения.

Сара растерянно посмотрела, как за ним закрылась дверь. Ей с огромным трудом удалось сдержаться и не запустить ему вслед тяжелым стеклянным пресс-папье.

С тех пор она почти не разговаривала с молодым человеком, только отдавала ему распоряжения. Холодным, бесстрастным тоном она произносила необходимые слова. Его ответы были отрывистыми и абсолютно вежливыми, подчеркнуто-вежливыми.

– Да, мисс Сара. Нет, мисс Сара.

Живой ирландский выговор поддразнивал, а глаза откровенно насмехались. Сара выходила из себя, злилась и чувствовала, что необходимо все рассказать отцу. Обо всем, начиная с вопиющей самонадеянности и кончая отказом признать отведенное ему место. Но поведать отцу обо всем было невозможно, тогда надо было бы признаться в том, что она целовалась с каторжником. А на это у Сары не хватало духу.

За день до бала начали съезжаться гости. Многие жили так далеко, что собирались погостить двое-трое суток. И конечно же, каждый приглашенный должен был побывать на балу.

Сара очень обрадовалась, когда приехали Том и Мэри Итон вместе с тремя сыновьями. Следом прибыли Амос Мак-Клинтокс и его единственное чадо, дочь Хлоя. Одиноких мужчин устроили в общежитии каторжников, которое по такому случаю было отремонтировано и тщательно вычищено. Каторжникам на время пребывания гостей пришлось перебраться в овчарню.

Тома и Мэри Сара поселила в собственной гостиной, которую снова пришлось на время переоборудовать в спальню. Хлоя была одной из ближайших подруг Лизы и поселилась с ней. С ними будет спать и Кэти Армбрустер. В конце концов Сара освободила и свою спальню, чтобы поселить какую-нибудь супружескую пару и перебралась на чердак вместе с миссис Эботт и служанками. Предполагалось, что Сара поступила так для удобства гостей, но девушке просто не хотелось находиться в покоях, где будут жить несколько юных леди. Почти все девушки, которые приедут на бал, по возрасту больше подходят в подруги Лизе. Они обращались с Сарой словно она была представительницей старшего поколения. В их поведении подсознательно проскальзывали нотки жалости к старой деве, упустившей в свое время возможность выйти замуж. Сара понимала, что девушки ведут себя так непреднамеренно, но ей не становилось легче. Она и без того болезненно реагировала на самые осторожные намеки о затянувшемся девичестве.

Вскоре после того, как Итоны и Мак-Клинтоксы были устроены, гости продолжали прибывать. Они появлялись в течение всего дня, нескончаемым потоком. В большинстве это были грубоватые, простодушные, сердечные люди, привыкшие к неудобствам и длительным переездам по стране, которую им довелось осваивать. Жару они считали просто досадной неприятностью и ничем более. К расстояниям в Австралии относились спокойно, даже если приходилось не одну ночь проводить под открытым небом. Не все гости были достаточно богатыми людьми, но все могли позволить себе короткий отдых. Все гости занимались животноводством и все, без исключения, являлись убежденными сторонниками принудительного труда каторжников. Наблюдая за ними и за каждым гостем отдельно, Сара внезапно вздрогнула, представив, как они бы прореагировали, узнав, что она еще недавно сгорала в пламени плотского влечения к каторжнику…

В присутствии гостей Лидия играла роль хозяйки поместья. Она безумно наслаждалась вниманием приехавших, сидя в начищенной до блеска гостиной. Служанки под руководством Сары вымыли здесь все от пола до потолка. Лидия угощала гостей чаем из серебряного богато украшенного сервиза. Сара сама начищала его до блеска, так как служанки были заняты другими делами.

Хозяйка вела с гостями непринужденную беседу, окружающие перешептывались между собой, считая, что вторая жена Маркхэма очень красива и совершенно очаровательна.

По случаю приема гостей Лиза надела новое бальное платье, Лидия решила обновить весь гардероб дочери. Всякий раз наблюдая, как девица блистает в зеленом атласе или персикового цвета парче, Сара морщилась и вспоминала об опустевшей казне фермы.

Денег, потраченных на одежду, еду, напитки, обновление посуды, приборов, меблировку, белье (список можно продолжить бесконечно), хватило бы с лихвой на то, чтобы кормить всех овец зерном круглый год.

В доме, полном гостей, Сара не могла не думать о Галагере. Она благодарила Бога за царящую вокруг нее суету. Персиваль отослал Доминика в конюшню до тех пор, пока не разъедутся гости. Сара хоть на время почувствовала себя спокойной. Она не видела молодого человека и старалась забыть о его существовании. Пока он находился рядом, она никак не могла чувствовать себя в безопасности. Ей постоянно казалось, что он наблюдает за ней, неприязненно усмехаясь.

Однако в день бала она с удивлением услышала, как он поздоровался с миссис Эботт. В это время Сара находилась в маленькой кладовке за кухней, проверяя, достаточно ли у нее варенья, желе и прочих лакомств, для того, чтобы угостить пятьдесят с лишком человек, которые настроились повеселиться всласть за счет Ловеллы.

Миссис Эботт отчаянно пыталась спасти именинный пирог Лизы, у которого по настоянию Лидии было семнадцать ярусов. Два коржа не подошли, и бедная миссис Эботт была в отчаянии. Лидия требовала, чтобы количество коржей не вздумали уменьшать.

Сара перестала работать и замерла, впервые за несколько последних дней услышав голос Доминика Галагера. Потом она услышала за спиной звук приближающихся шагов, и сделала вид, что очень занята.

– Мне необходимо поговорить с вами, – низкий, глубокий голос с легким ирландским акцентом прозвучал у нее за спиной, он был совершенно не похож на чей-то другой.

– Да? – удивилась Сара, медленно поворачиваясь к нему. Ее снова изумила яркая синева огромных глаз. Всякий раз, думая об этом молодом человеке, Сара считала, что придумала столь ясную небесную лазурь. Но происходила очередная встреча, и девушка убеждалась, что глаза у Галагера синее, чем можно себе представить. Он стоял в дверях кладовой и недовольно хмурился. Голова касалась верхней перекладины дверного проема, а фигура почти заслоняла его. Доминик был одет, как обычно одеваются осужденные на Ловелле – в свободную белую рубашку и узкие черные брюки.

– Я узнал, что несколько ваших гостей собираются сегодня устроить скачки. Они хотят пустить Макса под седлом с одним болваном-наездником против такого же, но на новой лошади. Говорят, что этот скакун самый быстрый в округе. Я не хочу давать им Макса, но у меня нет никаких прав. Необходимо, чтобы вы распорядились.

Галагер твердо смотрел ей в глаза. Сара взяла себя в руки и не отвела взгляд. Она не должна показывать, что слишком нервничает во время разговора с ним.

– А почему мое? – удивилась она. – Почему не мистера Маркхэма или мистера Персиваля?

– Мистер Персиваль сопровождает группу мужчин на охоту, а ваш отец отправился еще куда-то с другими гостями. Наверное, решил похвалиться своими любимыми овцами.

– О, – Сара попыталась отвести глаза в сторону. Смешно и странно, однако она не смогла этого сделать. Внезапно вспомнилось, что это сильное крепкое тело прижималось к ней…

– Конечно, вы правы, я согласна с вами. Сегодня для скачек слишком жарко.

– Спасибо, – он наклонил голову и повернулся, чтобы уйти. Девушка удивилась, обнаружив, что не хочет этого. Неожиданно он оглянулся через плечо и нагло ухмыльнулся.

– У вас нос в муке, мисс Сара.

Девушка открыла рот от изумления и ладонью провела по носу. Он мгновенно переключился, отрешившись от заботы о лошадях, снова принялся издеваться над Сарой. Еще раз насмешливо оглядев девушку, он отвернулся и зашагал по кухне, ботинки прогромыхали по каменному полу кухни к входной двери.

День накануне бала задался таким же жарким и сухим, как предыдущие шесть недель. Сара спала с открытым окном, потому что на чердаке было гораздо жарче, чем в доме. В своих временных апартаментах она отодвинула сетку, защищающую от насекомых. На чердаке было очень душно и, Сара выбралась на подоконник, надеясь на глоток свежего воздуха. Надежда оказалась тщетной. Снаружи было так же душно.

Издалека доносился натужный стон мельницы, протестующей против непосильной работы. Горячие порывы северного ветра лениво вращали крылья. Персиваль придумал какое-то хитроумное приспособление, и, как только стихал ветер, колесо мельницы начинали крутить мулы. Если бы не мельница, то и дом, и сад давно бы остались без воды. Возможно, ее не хватило бы даже животным и людям. Эдвард Маркхэм был способен отказать в глотке воды любому, кроме любимых овец.

Стояло раннее утро. Гости еще спали, мужчин можно было понять, ведь многие из них практически не высыпаются дома. Но в саду уже работали аборигены. Они потихоньку напевали свои песни и собирали с листьев и ветвей гусениц. Им приходилось вставать очень рано, чтобы успеть закончить работу до наступления жары. На огороде возилась миссис Эботт, собирая овощи. Необходимо было целый день кормить толпу народа. Вместе с экономкой работала Тесс. Девушка накопала целый ворох картошки. Сара хотела было окликнуть женщин, но внезапно заметила, как от ворот конюшни в сторону огорода направился мужчина. Это был Доминик Галагер. Сара словно завороженная наблюдала, как длинные ноги вышагивают по двору, укорачивая разделяющее их расстояние. Утреннее солнце освещало черные блестящие волосы, у Галагера были крепкие широкие плечи и узкие бедра. Вот он поздоровался с миссис Эботт и Тесс, миссис Эботт заговорила с ним о чем-то взволнованно. Может быть, экономка собиралась зайти на кухню и приглашала молодого человека позавтракать, пока не проснулись гости и хозяева. Миссис Эботт хорошо знала, что каторжников не принято кормить в доме, ее приглашение являлось вопиющим нарушением одного из неписаных законов Эдварда Маркхэма. Все знали о запрете. Но вместе с тем миссис Эботт отлично знала, что Сара не станет выговаривать ей за такую вольность по отношению к Доминику Галагеру. Несмотря на то, что Галагер заметно поправился, плечи у него округлились, а мышцы заметно окрепли, однако он все еще выглядел довольно худым. Его нужно подкармливать.

Миссис Эботт тем временем вошла в кухню, Галагер направился за ней следом, Сара заторопилась, чтобы спрятаться. Она собиралась сразу же одеться и спуститься вниз, но теперь ей придется дать время, чтобы экономка успела накормить каторжника и выпроводить его из дома. В ином случае ей придется, приличия ради, отчитать женщину. Но, не рассчитав движения, Сара больно ударилась головой об оконную раму и непроизвольно вскрикнула, схватившись за ушибленное место и судорожно потирая его.