ГЛАВА 40

К началу церемонии похорон, то есть к четырем часам дня, фотографии появились буквально во всех изданиях. Даже на первой полосе солидной “Джексон дейли джорнэл” под заголовком “Разгадка смерти сенатора – адюльтер его жены?” появился мутный снимок, изображающий Тома и Ронни, целующихся взасос на автостоянке возле “Роббинс-инн”. На внутренних полосах помещались другие снимки, в том числе и значительно более откровенные.

А уж бульварные газетки старались вовсю. Снимки, которые полиция не могла назвать порнографическими лишь потому, что некоторые их части были скрыты под специальной черной плашкой, располагались на их страницах под шапками типа “Убийца ли Ронни?” и “Секс-скандал в сенате”.

Ронни узнала о всей глубине своего позора, как только появилась на пороге здания, где находился кабинет Дэна Осборна. Она держала под руку самого адвоката, а у подъезда их поджидал лимузин, готовый отвезти вдову в церковь. Едва увидев ее, репортеры принялись швырять ей в лицо газетные листы и требовать комментариев. Телохранители быстро оттеснили их, но Ронни успела увидеть больше чем достаточно.

Их с Томом любовь, выплеснутая на газетные страницы, была отвратительной и грязной. Обнаженные тела и сладостные поцелуи хороши, когда они скрыты от посторонних глаз, и омерзительны, если выставить их на всеобщее обозрение.

– Ронни, улыбочку!

– Ронни, детка, пусти слезу!

– Эй, Ронни, а с президентом слабо? Или с губернатором?

– Правда, что мы тебя скоро в “Плейбое” увидим?

– Ронни, а ты убила его?

Идиотские, наглые вопросы летели со всех сторон. Даже когда они с адвокатом захлопнули за собой дверцы лимузина, репортеры тут же облепили машину, прикладывая к стеклам объективы фотоаппаратов.

Еще ночью Ронни с ужасом осознала, что сделалась притчей во языцех, что ее имя в одночасье стало нарицательным обозначением падшей женщины, и в глазах обывателей Донна Раис и Дженнифер Флауэрс по сравнению с ней чуть ли не святые.

Унижение сломало ее, тем более что она чувствовала его глубочайшую несправедливость. И тем не менее она вышла из лимузина с гордо поднятой головой, опираясь на руку Дэна Осборна.

Выказать боль – значит позволить им всем взять верх над ней.

Церемония была адом. Присутствовали президент и первая леди с соответствующей охраной. Присутствовали едва ли не все члены сената и палаты представителей США. Присутствовали все политические деятели штата, включая губернатора. Казалось, половина штата Миссисипи – да что там, половина Америки явилась проститься с достопочтенным сенатором. Епископальный храм Святого Андрея был переполнен. Сотни зевак запрудили примыкающие к храму улицы, где были установлены динамики, транслирующие траурные речи.

Едва войдя в церковь, Ронни оказалась в центре внимания. Она была Хестер Принн с алой буквой А на груди[15]. Она была библейской блудницей, побиваемой камнями.

Везде, где она проходила, все головы поворачивались в ее сторону, раздавались смешки и звучали обидные эпитеты.

Не раз и не два до нее долетало слово “шлюха”.

Атмосфера в церкви была страшно тяжелой.

Люди, которых Ронни знала не первый год, глазели на нее и обменивались замечаниями, едва понижая голос. Она была одна, если не считать стаи атаковавших ее репортеров (впрочем, полиция скоро вытолкала их наружу) да ее собственных телохранителей и помощников.

Когда она вошла, вся семья – Дороти, Марсден, Джоанн, Лора, их супруги и дети, а также первая жена Льюиса Элеонор – уже заняла центр первой скамьи. Высокие гости сидели рядом с ними, в порядке, строго соответствующем их положению в государственной иерархии. Адвокат Ронни, ее охрана и полицейские договорились, что Ронни отведут место на передней скамье, но с краю, ближе к выходу.

Чтобы ее можно было быстро вывести в случае необходимости.

Рядом с ее местом располагались места, предназначенные для ее отца и сестер, также прилетевших на похороны. Мать позвонила Ронни накануне вечером, выразила ей соболезнования и пообещала свою поддержку – в самых общих выражениях, однако сообщила, что не сможет присутствовать, так как ее муж болен. Ронни сочла, что это к лучшему. С тех пор как мать оставила семью, отношения между нею и Ронни отнюдь не отличались теплотой.

По приказу сурового Дэна Осборна Том – как и его родные, и Кенни – на похороны не явился. Чтобы не давать прессе новых поводов для пересудов.

Ронни понимала, что его появление рядом с ней на похоронах ее мужа выглядело бы вызовом всему обществу, полным безумием. Писаки не упустят столь благодатной почвы для злобных сплетен. И они будут навсегда пригвождены к позорному столбу.

И все же он был ей нужен. Она молча, но отчаянно звала его.

Ее отец Дейв Сибли, одетый в новый черный костюм, находился справа от нее, сестры Дебби и Лайза – слева. Дебби держала ее за одну руку, отец – за другую.

Дэн Осборн и его супруга, поджидавшая мужа в церкви, разместились рядом с Дейвом. Tea села рядом с Лайзой. Здесь же поместились Кэти и Майкл Блаунт. Они прекрасно знали, что рискуют навлечь на себя гнев хорошего общества, появившись в церкви в обществе прокаженной второй миссис Ханнигер. Больше к Ронни не приближался никто, за исключением охранников.

Она и ее близкие составляли как бы маленький остров, инородный в бурлящем вокруг океане.

Когда служба началась, Ронни закрыла глаза и стала мысленно прощаться с Льюисом. Он не был безупречным мужем, но он заслужил доброе прощание. Ронни вовсе не относилась к нему плохо; просто она не любила его.

Он не заслуживал смерти. Тем более такой смерти.

Ронни вздрогнула, потому что перед ее глазами опять встала жуткая картина.

Молись за нас, отче.

Она склонила голову и вместе со всеми нараспев повторяла слова молитвы, но не могла отделаться от ощущения, что все вокруг смотрят на нее. Даже во время молитвы она – бельмо на глазу у других людей.

Даже здесь, в церкви, она – пария.

– Осборн не должен был ее пускать!

Том смотрел репортаж о похоронах сенатора Ханнигера по большому телевизору, стоявшему в гостиной дома Кенни. Сам Кенни находился здесь же. Он сидел на диване, тогда как Том стоял перед экраном и грыз кулак.

Ронни только что вышла из церкви после завершения службы. Едва она, опираясь на руку Дэна Осборна, спустилась по каменным ступеням на тротуар, жадные репортеры обступили ее, и охранявшим Ронни полицейским штата пришлось применить силу.

– Эй, смотри! Господи Иисусе, да уберите же их! Они ее сожрут!

На какой-то момент точеное лицо Ронни заполнило весь экран. Ее карие глаза обведены тенями. В углах мягких полных губ – залегли складки. Щеки бледны, как белая рубашка, и кажутся еще белее по контрасту с пламенеющими на ярком солнце волосами.

Лицо испуганное и в то же время пугающее.

– Невероятно, – пробормотал Том, вгрызаясь в собственный кулак.

Он должен быть сейчас там, с ней, и к черту Дэна. Нет, он должен быть там вместо нее, он должен принять весь ужас позора на себя.

Он сходил с ума, видя прилюдное унижение Ронни.

Наконец она добралась до лимузина. Дверца перед носом репортеров захлопнулась. Автомобиль тронулся.

Передача прервалась рекламой.

Том глухо выругался и отвернулся от экрана. Кенни с неодобрением смотрел на него.

– Помнишь, у меня в прошлом году был сердечный приступ? – заговорил он.

– Помню.

– Причина – нервное перенапряжение. Так вот, друг, ты сейчас нервничаешь побольше моего.

– А кто бы не нервничал на моем месте?

Он прошел в угол комнаты и опустился на обтянутое желтой материей кресло. На экране телевизора появились поющие коты, он бросил на них беглый взгляд, взял дистанционный пульт и отключил звук.

– Извини, Кенни, – сказал он, помолчав.

– Ничего. Думаешь, мне нравятся кошачьи концерты?

Шутка не удалась. Оба они слишком хорошо понимали, что Том имел в виду не телевизор.

Том мрачно посмотрел на Кенни.

– Дела только-только начали раскручиваться. Появились деньги. А теперь все опять летит к чертовой матери.

– C'est la vie[16], – отозвался Кенни.

– Я бы предложил тебе выкупить мою долю в фирме, но после истории с Ронни она, насколько я понимаю, ничего не стоит.

– Да уж, каша заварилась крутая.

– Может, нам заняться консультированием корпораций? Да и денег в реальном бизнесе побольше, чем в политике. – Том посмотрел Кенни в глаза. – Что касается политики, я уже труп. Любой здравомыслящий политик обойдет меня – или фирму, к которой я имею отношение, – за милю.

– Ладно, не казни себя. Я же знаю, как это бывает. Сам испытал. – Кенни оглянулся, как будто желая убедиться, что его никто, кроме Тома, не услышит. – Tea…

– Я знаю про Tea, – перебил его Том.

– Еще бы ты не знал.

– Позволь тебе заметить, это нелепо. У тебя прекрасная жена, семья, а ты все ломаешь. Tea этого не стоит.

– Уже все кончено.

– На твоем месте я бы не возобновлял.

– Простите за прямоту, господин пуританин, но вы…

– Я не женат.

– Зато она замужем. Была.

– Да.

Том глубже забился в кресло. Кенни встал и прошел на кухню. Вернулся он с двумя банками пива и протянул одну из них Тому.

– Пойми, – серьезно заговорил Кенни, присаживаясь на край дивана, – я ни в чем тебя не обвиняю. Ронни действительно прекрасна. Насколько я понимаю, она намеренно свела тебя с ума. Это вполне естественно, Том. У меня с Tea было то же самое. Она положила на меня глаз, и я не смог противостоять. Правда, Tea – не жена сенатора. И нас никто не снимал в постели.

– Все ты неправильно понял. – На экране возобновился репортаж из церкви. Том тут же поднялся и прошел в дальний угол комнаты, не глядя на Кенни. Звука никто из них не включил. – У нас с Ронни вышло совсем не так; Она не соблазняла меня, как и я ее. Все было взаимно и сразу. Мы… мы полюбили друг друга.

Кенни удивленно вскинул брови.

– Ты смеешься.

Том поморщился.

Некоторое время друзья молча смотрели на отъезжающие от церкви лимузины с государственными мужами во чреве. Затем Кенни медленно проговорил:

– Послушай, Том, я ничего не имею против Ронни. Но пойми, она стоит миллионы. Я хочу сказать, что она привыкла к красивой жизни. А у тебя нет денег. В особенности сейчас.

– Я знаю. Неужели ты думаешь, что я не отдаю себе в этом отчета?

Кенни помолчал, уставившись в экран. Когда он опять поднял голову, Том заметил, что его лоб прорезала глубокая складка.

– Том, скажи мне, тебе никогда не приходило в голову, что это Ронни застрелила сенатора?

Том сунул руки в карманы и качнулся на каблуках.

– Она его не убивала.

– Ты в то время был в Калифорнии.

– Она его не убивала.

– Ты не можешь знать наверняка.

– Она его не убивала.

– Ладно. – Кенни откинулся на спинку дивана и взял в руки пульт. – Пусть так. Но необходимо продумать все варианты.

Том не успел ответить. Кенни включил звук, и комната наполнилась голосами тележурналистов.

ГЛАВА 41

Ничего интересного. Скучные похороны какого-то старого сенатора. Марла поднялась с дивана, чтобы переключить телевизор на другой канал (Джерри умудрился потерять пульт дистанционного управления) – и замерла на месте.

Ведущая программы Кристин Гвен представляла зрителям эпизоды из жизни покойного.

– Перед вами сенатор Ханнигер и его вторая жена Вероника в яхт-клубе Билокси на фоне их собственной яхты “Солнечный путь”. Как сообщают неофициальные источники, Веронике Ханнигер может быть предъявлено обвинение в убийстве сенатора…

Яхт-клуб Билокси. “Солнечный путь”.

– Джерри! – завопила Марла.

Она метнулась на кухню и распахнула дверь. Джерри после ужина отправился с Лиззи на задний двор. Сейчас он красил купленный для девочки домик для игр. Им было хорошо вдвоем; солнце еще ярко светило, но тени удлинились, и воздух стал прохладнее.

– Джерри!

Джерри замер с кистью и банкой розовой эмали – оттенок исключительно по выбору Лиззи – в руках и обернулся.

– Там… По телевизору… Яхта называется “Солнечный путь”! Идем скорее!

Джерри опустил банку на землю, очень аккуратно положил на нее кисть и вошел в дом. Лиззи последовала за ним. Марла была настолько взволнована, что даже не потрудилась выпроводить дочку из комнаты.

– И что теперь?

На нем была белая майка, заляпанная в нескольких местах розовой краской, и потрепанные шорты цвета хаки, подчеркивающие его живот. Но Марла не обращала внимания на его непрезентабельный вид. Она приплясывала от возбуждения.

– Та самая яхта! Она называется “Солнечный путь”. Это яхта того сенатора, а его теперь тоже убили! Джерри, ну как ты не поймешь? Все, кто имел отношение к той прогулке, погибли! Это же наверняка он! Это он в тот вечер вызвал Сюзан и Клэр на яхту! Смотри, вот он, “Солнечный путь”! – На экране появилась новая фотография. – Это его яхта! Значит, это он!

Джерри недоверчиво щурился на экран и тщетно старался понять, о чем толкует Марла.

– Марла, если этот сенатор, как ты говоришь, пригласил Сюзан и Клэр, а потом убил их, то кто же убил его самого? Теперь и он мертв.

Простая логика враз остудила пыл Марлы. Джерри прав. Старик сенатор мертв. Убит. Как Сюзан и, без сомнения, Клэр. Как все сотрудники агентства моделей. Как была бы убита она сама, если бы ей не удавалось всякий раз на шаг опережать убийцу.

Вглядываясь в смеющееся лицо сенатора, стоящего на борту яхты рядом с женой – предыдущей женой – и совсем еще молодыми детьми, она сообразила еще кое-что. Проник в ее квартиру и пришел за ней в гостиницу не сенатор. Совсем другой человек.

Наемный убийца? Наверное, да. Но зачем же он в таком случае обратил оружие против заказчика?

Где же здравый смысл?

Вновь пошли кадры с похорон. На экране появилось лицо молодой вдовы, той самой, которую, по словам Кристин Гвен, подозревали в убийстве.

Марла мало что понимала, но была до мозга костей уверена, что сенатора убила не эта женщина.

Все, кто был хоть как-то связан с той ночной прогулкой, мертвы. Это не может быть простым совпадением.

– Это та самая яхта. Я знаю, та самая, – упрямо повторяла Марла. – Сенатор был на борту, когда Сюзан и Клэр отправились туда. Он – один из Джонов… Ну, клиентов. И убил его тот же человек, который убил Сюзан и Клэр!

– Так-так, Марла, – пробормотал Джерри.

– Джерри, я знаю, о чем говорю. И я права. Я уверена. – Она умоляюще взглянула на него. – Пожалуйста, Джерри, узнай что-нибудь. Может, если полиция установит, кто был в ту ночь на борту, то станет ясно, кто охотится за мной.

Опять на экране возникла вторая жена сенатора. Она опиралась на руку своего адвоката, а полицейские старались не подпустить к ней журналистов.

Кристин Гвен комментировала:

– Рядом с Вероникой Ханнигер – ее адвокат, Дэниел Осборн из Джексона. Осборн считается одним из лучших в штате Миссисипи адвокатов по уголовным делам. Его присутствие доказывает основательность слухов о том, что миссис Ханнигер находится под подозрением. Как ты считаешь, Берт?

На экране появился Берт Холл, основной ведущий выпуска новостей.

– Я ничего не думаю. Поживем – увидим. Если информация, появившаяся в газетах, правдива, значит, мотив у нее был. Нам удалось добыть копии фотоснимков, которые потрясли сегодня Америку.

На экране замелькали фотографии Тома и Ронни в самых недвусмысленных позах. Марла поспешно прикрыла глаза Лиззи ладонью.

Раздался щелчок. Джерри выключил телевизор.

– Ну зачем ты, мам? Думаешь, я секс по телику не видела? – запротестовала Лиззи и отбросила руку Марлы.

– Неужели эту мерзость можно показывать? – проворчал Джерри. – Лиззи, иди играть.

Лиззи нехотя вышла на кухню. Джерри последовал было за ней, но Марла остановила его.

– Джерри, ну что ты скажешь? Позвони в полицию, сообщи, пожалуйста. Говорю тебе, это та самая яхта.

Лиззи со стуком распахнула заднюю дверь и вышла во двор. Джерри оглянулся на Марлу.

– Марла, сегодня воскресенье, – терпеливо сказал он. – Завтра я позвоню нашим ребятам в Билокси и расскажу о твоих подозрениях. Но лично мне все это кажется притянутым за уши.

– Джерри…

– Пойду красить.

Джерри улыбнулся Марле и вышел вслед за Лиззи.

Марла от волнения не находила себе места. Она чувствовала, что не ошиблась. Она это знала. Но уже довольно давно у нее появилось ощущение, что Джерри не принимает эту задачу близко к сердцу. Он не стремится к разгадке.

Он доволен, что Марла и Лиззи живут у него. Марла готовит, убирает дом, любит его, когда он пожелает, а в остальное время остается его добрым, неназойливым другом. От Лиззи он без ума, это сразу видно. Может быть, он считает, что если все оставить как есть, то Марла с дочерью останутся у него навсегда.

А кроме Джерри, помочь некому.

И вдруг она вспомнила красавицу вдову. Ее обвиняют в убийстве мужа.

Вот кто заинтересован в разгадке.

Вторая жена будет, безусловно, счастлива получить информацию, которая поможет ей оправдаться. И у нее есть деньги и влияние, следовательно, в полиции от нее не отмахнутся.

Если только Марла сумеет каким-то образом связаться с ней.

Она вспомнила имя знаменитого адвоката и улыбнулась.

Секунду спустя Марла уже спрашивала у телефонистки номер справочного бюро Джексона.

ГЛАВА 42

Ронни лежала на кровати, в доме Салли Макгир и смотрела на освещенный лунным светом потолок. Дом утих, лишь изредка слышался скрип проседающих полов. Салли отправилась спать в половине двенадцатого – очевидно, она привыкла ложиться в этот час. Ронни слышала, как хозяйка поднималась по лестнице.

Приехав на ферму после похорон, Ронни решила, что сможет заснуть, настолько она была измучена. Поэтому она отправилась в спальню довольно рано, почти не раздеваясь, рухнула на кровать и выключилась. Однако через два чдса она очнулась и с тех пор, как ни старалась, не могла вновь погрузиться в забытье.

Чтобы провалиться в темноту, нужно освободиться от мыслей.

А в голове, как на грех, крутилась всякая чепуха: обрывки детских воспоминаний, что-то про Льюиса, тоска по Тому…

Заснуть вполне возможно – стоит только перестать думать.

“Все считают, что я убила Льюиса…”

Проснувшись, она приняла горячую ванну (пролежала в ней почти час) и покрыла лицо слоем увлажняющего крема.

“Отец видел эти фотографии…”

В конце концов Ронни выбралась из ванны, почистила зубы, причесалась и надела свою лучшую ночную рубашку – в полоску, длиной по щиколотки. Эту рубашку привезли из Седжли (накануне Селма прислала в офис Осборна два чемодана с одеждой Ронни), и она слегка пахла засушенной жимолостью, которую Ронни обычно держала в шкафу.

Запах напомнил ей о Седжли.

Комната для гостей на втором этаже оказалась на редкость удобной. Там стояла широкая кровать, крепкий дубовый платяной шкаф и низкое кресло в углу. Стены были выкрашены в небесно-голубой цвет. Потолок – белый. На большом окне – белые шторы. Они были сейчас раздвинуты, и лунный свет лился на кровать.

Прежде ее отец и сестры гордились ею: как же, единственная из Сибли, она пробила себе дорогу в жизни. Вышла замуж за сенатора. А теперь на них упала тень ее позора.

Сколько ни старайся, нельзя освободиться от мыслей. Заснуть – нельзя.

Отец и сестры уже улетели домой. Сказали, что в случае необходимости явятся на суд. “Боже, неужели меня будут судить за убийство Льюиса? Кто же в это поверит?”

На темно-синем полуночном небе мерцали таинственные светлые точки. В детстве Ронни верила, что добрые феи разбрасывают по небу волшебный светящийся порошок, чтобы подготовить приход нового дня.

Ни отец, ни сестры ни слова не сказали ей про Тома. А фотографии они, безусловно, видели – да кто во всей Америке их не видел? Но так уж повелось в их семье – никогда не говорить о главном. Даже когда мать покинула их, ее уход никогда не упоминался в разговорах. Ни разу за много лет.

Поскрипывание половиц сделалось как будто громче. И ритмичнее.

Ронни прислушалась. Дом как будто тяжело дышал. Или кто-то поднимается по лестнице…

Ронни села на кровати и затаила дыхание.

Дверная ручка начала медленно поворачиваться.

“Кто-то убил Льюиса. Теперь настал мой черед…”

В дверном проеме возник мужской силуэт.

Пальцы Ронни нашарили тяжелый будильник – ничего лучше под рукой не было. Она захотела набрать в грудь воздуха, чтобы закричать. Легкие вдруг отказались повиноваться.

Лунный луч упал на волосы пришельца.

– Том? – прошептала Ронни.

– Я думал, ты спишь.

Он беззвучно прикрыл за собой дверь и прокрался к кровати. Том ступал так тихо, что она догадалась, что он без туфель.

– Том!

Будильник упал на одеяло. Ронни выбралась из кровати и кинулась к нему, и он обхватил ее.

– Ш-ш-ш… – Он сжал ее медвежьей хваткой, едва не сломав ребра. – Не надо будить…

Маму, безусловно, хотел он сказать. Но не договорил, так как уже целовал ее губы. Его ладонь легла ей на макушку, пальцы взъерошили волосы. Ее руки привычно потянулись к его шее, и она поцеловала его так, словно вся ее жизнь вместилась в этот поцелуй.

Только сейчас она ощутила, как же холодно и одиноко ей было без него, без его надежных, теплых рук.

– Том, я так тебе рада, – прошептала она, когда он наконец оторвался от нее.

– Я смотрел этот сволочной спектакль по телевизору. Прости, что меня с тобой не было.

– Ты был мне нужен.

– Я знаю.

– Том…

– Ш-ш-ш.

Он вновь стал ее целовать.

– Том, я боюсь.

Даже самой себе до сих пор Ронни не признавалась в том, что боится.

– Я люблю тебя. – Он сжал ее лицо в ладонях. – Я хотел тебе это сказать тогда, у Дэна, но он украл у нас четыре минуты.

Она ахнула и впилась в его губы. Теперь Ронни обнимала его за талию. Ладони ее забрались под его футболку, дотронулись до его спины, и она вдруг ощутила неодолимую, безумную потребность любить его. Она задрала его майку, и он отпустил ее, чтобы она могла стянуть с него футболку через голову.

Она провела губами по его шее, по волосатой груди, по плоскому животу и вдруг встретилась с брючной пуговицей. Тогда Ронни опустилась возле него на колени и уткнулась лицом в его живот. Его руки лежали на ее голове, но Том не предпринимал попыток оттолкнуть ее. А она не могла, уже не могла остановиться. Ее жадные пальцы расстегнули “молнию” на джинсах, скользнули под трусы и помогли члену выбраться на свободу. Он оказался большим, твердым, горячим. Она нежно прильнула к нему губами.

Том глухо застонал. Потом его пальцы захватили прядь ее волос и отвели ее голову в сторону. Он сбросил джинсы, опустился на колени, уложил ее на спину в полосу лунного света и стянул с нее рубашку. А потом он улегся на нее, сжав коленями ее бока.

Ронни вскрикнула, но он поцелуем заставил ее умолкнуть.

Ковер сбился под ее спиной, когда Том вошел в нее. Она чувствовала холодные жесткие доски. Она подалась навстречу Тому, вцепившись пальцами ему в спину. На его горячей коже выступил пот, мышцы дрожали от напряжения.

Он был уже глубоко внутри ее, он заполнил ее собой, он поджег ее. Она извивалась под ним, жарко дышала ему в рот, царапала его ногтями, со страстью отвечая на его властные требования.

– Том, Том. Том! Том!!!

Шепча его имя, она летела куда-то прочь из этого мира, в звездное пространство ночи. А он снова и снова вонзался в ее трепещущее тело.

А потом Ронни долго лежала на спине, которая ныла от впившихся в нее ворсинок ковра. А тяжелый-тяжелый Том громоздился на ней, не давая дышать.

Она знала, что ей неудобно лежать, но не чувствовала этого.

Она была счастлива, потому что вновь жила.

И она хотела быть у него. И чтобы он у нее был.

Наконец он шевельнулся, поцеловал ее в ложбинку между шеей и плечом и приподнялся на локте.

– Мне лучше, – шепнул он, улыбаясь одними глазами.

– Мне тоже.

Она пошевелилась, потому что ей стало уже больно под тяжестью его тела, и он послушно скатился с нее.

– Тебе не кажется, что ты должна мне кое-что сказать? – спросил Том, помолчав.

Он лежал рядом с ней, подперев голову ладонью, а другой гладил ее волосы.

Ронни задумалась на мгновение.

– Спасибо, Том, это было замечательно, – неуверенно произнесла она. Он широко улыбнулся.

– Не спорю, было хорошо, но я не совсем то имел в виду.

– Да?

– Да.

– А что ты хочешь от меня услышать?

– Попробуй так: “Том, я люблю тебя”.

– О-о.

Глаза ее сразу потеплели. На его квадратном подбородке темнела щетина, а под глазами появились темные круги. Похоже, в последнее время со сном у него дела обстояли не лучше, чем у нее. Его волосы серебрились в лунном свете, и голубые глаза тоже казались серебристыми. Он нежно улыбался.

– Том, я люблю тебя. Это в самом деле было так.

– Ага. – Он мягко поцеловал ее в губы. – Я тоже тебя люблю, Ронни.

Теперь настала ее очередь целовать. Она целовала его долго, обстоятельно, а когда отняла губы, ей в бедро ткнулась его твердая плоть.