Цезарь понимал, что все это требует его личного присутствия в Риме, но решил предварительно так устроить те провинции и местности в Азии, которые он собирался посетить, чтобы они освободились от внутренних раздоров, подчинились бы римским законам и управлению и перестали бы бояться внешних врагов. Побывав почти во всех значительных городах, Цезарь определил людям, оказавшим ему услуги, награды от имени государства и от себя лично, произвел расследования и вынес приговоры по прежним местным тяжбам; соседним с Сирией царям, тиранам и династам, которые все поспешили к нему, он обещал свое покровительство, и они простились с ним, полные дружественных к нему и к римскому народу чувств.

Затем он посетил Киликию, Каппадокию и Галатию, собирая силы для борьбы с Фарнаком. Легионы, которые ему удалось стянуть к себе, были весьма посредственными. Из старых его частей с ним был только один 6-й легион (в котором к этому времени осталось не более тысячи человек), два легиона он сформировал из разбитого войска Домиция, и один легион дал ему царь Галатии Дейотар. С этими силами Цезарь вступил в Понт. Фарнак ожидал его на одном из высоких холмов вблизи города Зелы. Цезарь занял холм поблизости и стал устраивать здесь лагерь. Внезапно он увидел, что Фарнак вывел свое войско из лагеря и повел на штурм его позиции. Эта внезапная атака, противоречащая всем канонам военной науки, застала Цезаря врасплох. Он бросился поспешно строить свои легионы, началась суматоха, которая едва не переросла в панику. Но все же римляне удержались на вершине холма, а затем на правом фланге 6-й легион начал теснить противника. На крутом склоне отступление понтийцев превратилось в беспорядочное бегство, так что на плечах врагов римляне ворвались в лагерь Фарнака и захватили его. Все его огромное войско было либо перебито, либо сдалось, он сам спасся бегством вместе с немногими всадниками («Александрийская война»; 34, 40, 65, 66, 69, 72-76). Передают, что по поводу этой внезапной и, против бжидания, легкой победы. Цезарь сказал: «О, счастливый Помпей! Так, значит, за то тебя считали великим и прозвали Великим, что ты сражался с такими людьми при Митридате, отце этого человека!» В Рим Цезарь послал следующее донесение: «Пришел, увидел, победил» (Аппиан: 14; 91). Всю военную добычу Цезарь подарил солдатам. Вместо Фарнака он сделал царем Боспора Митридата, оказавшего ему большую помощь в Египте, а сам поспешно двинулся в Европу («Александрийская война»; 78).

По пути он разбирал дела городов, но, узнав, что в Риме произошло восстание и что Антоний, начальник его конницы (Цезарь на этот год был провозглашен диктатором), вынужден с войском охранять форум, Цезарь все бросил и поспешно отправился к Риму. Он вернулся в Италию в конце 47 г. до Р.Х.

Когда Цезарь вернулся в Рим, гражданское волнение улеглось. Но вспыхнуло новое волнение уже в самих войсках из-за того, что им не выдали вознаграждение, которое были им обязаны выдать за победу при Фарсале, и из-за того, что они до сих пор еще, вопреки закону, продолжают оставаться на военной службе. Войска требовали, чтобы их всех распустили по домам. Цезарь и в самом деле им однажды обещал какие-то неопределенные награды в Фарсале и другой раз — по окончании войны в Африке. В ответ на все эти требования Цезарь послал к солдатам некоторых из начальников с обещанием выплатить каждому воину еще по 1000 драхм. Но войско ответило, что оно не хочет больше обещаний, а хочет, чтобы деньги были выданы тотчас. Саллюстий Крисп, посланный к ним по поводу этого, чуть не был убит, его спасло только бегство. Тогда Цезарь, несмотря на то, что друзья увещевали его остерегаться нападения со стороны войска, направился к воинам на Марсово поле и внезапно показался на трибуне.

Солдаты с шумом, но без оружия сбежались к нему со всех сторон. Когда он их спросил, чего они хотят, они в его присутствии не осмелились говорить о вознаграждении, но, считая требование, чтоб их уволили, более умеренным, стали кричать об этом, надеясь, что Цезарь, нуждаясь в войске для предстоящих войн, будет с ними говорить о вознаграждениях. Цезарь же, к изумлению всех, нисколько не колеблясь, сказал: «Я вас увольняю». Когда они были еще более этим поражены и когда настала глубокая тишина, Цезарь добавил: «И выдам все обещанное, когда буду справлять триумф с другими войсками». Когда они услышали такое неожиданное для себя и одновременно милостивое заявление, ими овладел стыд, к которому присоединились расчет и жадность: они понимали, что, если оставят своего императора в середине войны, триумф будут справлять вместо них другие части войск, а для них будет потеряна вся добыча с Африки, которая, как они полагали, должна быть велика; к тому же, будучи до сих пор ненавистны врагам, они станут теперь ненавистны также Цезарю. Беспокоясь и не зная, что предпринять, солдаты совсем притихли, дожидаясь, что Цезарь им в чем-нибудь уступит и под давлением обстоятельств передумает. Цезарь со своей стороны тоже замолк, а когда приближенные стали увещевать его что-нибудь сказать еще и не говорить кратко и сурово, оставляя войско, с которым столь долго он вместе воевал, он в начале своего слова обратился к ним «граждане» вместо «солдаты»; это обращение служило знаком того, что солдаты уже уволены со службы и являются частными людьми.

Солдаты, не стерпев этого, крикнули, что они раскаиваются и просят его продолжать с ними войну. Когда же Цезарь отвернулся и сошел с трибуны, они с еще большей стремительностью и криками настаивали, чтобы он не уходил и наказал виновных из них. Он еще чуть-чуть задержался, не отвергая их просьбы и не возвращаясь на трибуну, показывая вид, что колеблется. Однако все же он взошел на трибуну и сказал, что наказывать из них он никого не хочет, но он огорчен тем, что и 10-й легион, который он когда-то предпочитал все другим, принимал участие в мятеже. «Его один, — сказал он, — я увольняю из войска. Но и ему я отдам обещанное, когда вернусь из Африки. Когда война будет закончена, я всем дам землю, и не так, как Сулла, отнимая ее у частных владельцев и поселяя ограбленных с ограбившими рядом, так что они находятся в вечной друг с другом вражде, но раздам вам землю общественную и мою собственную, а если нужно будет, и еще прикуплю». Рукоплескания и благодарность раздались от всех, и только 10-й легион был в глубокой скорби, так как по отношению к нему одному Цезарь казался неумолимым. Солдаты этого легиона стали тогда просить метать между ними жребий и каждого десятого подвергнуть смерти. Цезарь при таком глубоком раскаянии не счел нужным их больше раздражать, он примирился со всеми и тут же направил их на войну в Африку (Аппиан: 14; 92-94).

Он двинулся в новый поход в самом начале 46 г. до Р.Х., на который его в третий раз избрали консулом. Война, предстоявшая Цезарю, обещала быть очень трудной и опасной. В Африку бежали все его самые заклятые враги и лучшие полководцы Помпея: Сципион, Лабиэн и Петрей. Доносили, что помпеянцы успели собрать и обучить двенадцать легионов. Союзником их был нумидийский царь Юба, а Нумидия в военном отношении представляла из себя грозную силу. Ходили слухи, что кроме четырех собственных легионов, обученных на римский манер, царь имел бесчисленную конницу, несколько эскадр боевых кораблей и 120 слонов.

Все это, впрочем, не смущало Цезаря, который всем своим видом демонстрировал бодрость и уверенность в победе. Переправившись на Сицилию к Лилибею, он тотчас же объявил о своем желании сесть на корабли, хотя при нем было не больше одного легиона новобранцев и вряд ли шестьсот всадников. Свою палатку он поставил у самого берега, так что волны почти что разбивались о нее. Это он сделал с той целью, чтобы никто не надеялся на какую-либо задержку, но чтобы все были со дня на день и с часу на час готовы к отъезду. Противные ветры и бурная погода задержали отплытие. Тем временем к Лилибею подошли еще четыре легиона из новобранцев и пятый, набранный из ветеранов, а также конница в количестве около двух тысяч человек. С этими шестью легионами Цезарь погрузился на корабли и пустился в плаванье. Сильный ветер разметал его корабли, большинство из них сбились с курса и направились в совершенно различные стороны. Цезарь достиг Африки и высадился на берег около Адрумента («Африканская война»; 1-3). Говорят, что, сходя с корабля, он оступился и упал. Многие сочли это за дурную примету, но он тут же обратил это в хорошее предзнаменование, воскликнув: «Ты в моих руках, Африка!» (Светоний: «Юлий»; 59). Между тем под его началом оказалось не более трех тысяч пехотинцев и шестьсот всадников. С такими ничтожными силами рисковано было начинать войну. Цезарь отправил Ва-тиния с десятью кораблями на поиски потерявшихся, а сам устроил лагерь у города Руспины. Переправа и сбор войска в одном месте из-за бурной погоды проходили очень медленно и затянулись на несколько недель.

Тем временем цезарианцы с большим трудом добывали себе провиант. Помпеянцы разорили страну и свезли весь хлеб в хорошо укрепленные города. Цезарю, чтобы не раздражать население, приходилось действовать уговорами и просьбами, и таким образом ему удалось свезти в свои укрепленные пункты некоторое количество хлеба, которое он бережно расходовал. Когда же помпеянцы, возглавляемые Сципионом, разбили свой лагерь в непосредственной близости от лагеря Цезаря и их конница начала перехватывать его фуражиров, войско цезарианцев стало терпеть страшную нужду в провианте и фураже. В этой крайности ветераны и всадники собирали на берегу морскую траву, промывали ее в пресной воде и кормили лошадей. Сципион несколько раз выстраивал свое войско, вызывая Цезаря на бой, но тот благоразумно держал своих солдат внутри укреплений. Вскоре положение его несколько облегчилось: заблудившиеся корабли постепенно собирались к нему, из Сицилии прибыло несколько свежих легионов, а претор Саллюстий Крисп доставил из Кирены большой транспорт с хлебом.

Тогда Цезарь тоже стал выводить солдат за укрепления и вступать в стычки с помпеянцами. Многое в этой войне было непривычно даже для его ветеранов. Никогда еще Цезарю не приходилось иметь дела с такими массами конницы, которая буквально не давала его легионам сделать ни одного шага, постоянно атакуя с тыла и флангов. Поскольку собственных всадников у Цезаря было мало, ему пришлось обучать легионеров тактике отражения конных атак, и он. как фейхтмейстер новичков-гладиаторов наставлял своих солдат, на сколько шагов они должны отступать от врага, как они должны против него становиться, на каком расстоянии оказывать сопротивление, когда выбегать, когда отходить и грозить отступлением, с какого места и как пускать копья. Еще больше смущали цезарианцев слоны, которых Сципион имел у себя около шестидесяти. Чтобы приучить солдат к их виду, Цезарь велел доставить из Италии несколько этих животных и показал, в какую часть их тела можно легко попасть копьем, даже тогда, когда они защищены броней. К виду, реву и запаху слонов приучали также лошадей.

Наконец, собравшись со всеми силами, Цезарь двинулся к Тапсу и осадил его. Сципион также подошел сюда со всем своим войском и в сопровождении Юбы. Обе стороны стали готовиться к решительному сражению («Африканская война»; 8, 9, 12, 19-21, 24, 34, 71, 72, 79).

В то время как Сципион трудился над устройством лагеря, Цезарь, с невероятной быстротой пройдя лесистыми местами, удобными для неожиданного нападения, быстро атаковал его строй, находившийся перед валом (Плутарх: «Цезарь»; 53). Против слонов, стоявших на флангах помпе-янцев, Цезарь поставил по пять когорт 5-го легиона, которые сами просили предоставить им эту честь. На правом фланге пращники и стрелки осыпали слонов снарядами и стрелами. Устрашенные свистом пращей и камней, те повернули, перетоптали сзади себя много столпившегося народа и бурно устремились в недоделанные ворота вала. Следом за ними бежала нуми-дийская конница. Легионы с ходу овладели валом, перебили тех немногих храбрецов, которые пытались защищаться, и бросились истреблять бегущих. В этот день перебили до десяти тысяч человек, причем собственные потери Цезаря были минимальны.

От Тапса Цезарь направился к Утике. По пути он захватил город Парады, жители которого упорно не хотели открыть перед ним ворота. Всех их без различия возраста и пола свезли на площадь и сожгли на огромном костре в назидание всем остальным африканцам. Этот ли жестокий пример или обычная мягкость Цезаря к молящим о пощаде возымели свое действие — неизвестно, но после этого все города стали открывать перед ним ворота. Царя Юбу жители Замы не пустили в его собственную столицу, и он покончили с собой. Нуми-дия была присоединена к Риму в качестве провинции («Африканская война»; 81, 83, 85, 87, 88, 91, 94).

Вернувшись в Рим, Цезарь справил подряд четыре триумфа: в честь побед над галлами, египтянами, Фарнаком и Юбой. Все они отличались невероятной пышностью. Убранство галльского триумфа было из лимонного дерева, пон-тийского — из аканфа, александрийского — из черепахового рога, африканского — из слоновой кости (Веллей: 2; 56). Зрелища тоже были устроены с невиданным прежде размахом. Звериные травли продолжались пять дней, на них римляне впервые увидели жирафа (Плиний: 8; 27; 69). Была показана битва двух полков по 500 пехотинцев, 20 слонов и 300 всадников с каждой стороны. Для морской битвы было выкопано озеро на малом Кодетском поле: в бою участвовали биремы, триремы и квадрире-мы тирийского и египетского образца со множеством бойцов. На все эти зрелища отовсюду стекалось столько народу, что много приезжих ночевало в палатках по улицам и переулкам, а давка была такая, что многие были задавлены до смерти (Светоний: «Юлий»; 39). После триумфов Цезарь на 22 000 столах устроил угощение для всех граждан (Плутарх: «Цезарь»; 55). На пиру впервые подавалось вино четырех сортов (Плиний: 14; 17; 97), а дорогих рыб мурен было подано 6000 (Плиний: 9; 81; 171). Кроме того, каждому римлянину Цезарь велел выдать по десять мер зерна и по столько же фунтов масла, а деньгами — по 400 сестерциев. Тех, кто платил за жилье в Риме до двух тысяч сестерциев и в Италии до 500, он на год освободил от платы (Светоний: «Юлий»; 38).

Каждому ветерану Цезарь выплатил по 5000 аттических драхм, каждому центуриону — по 10 000, а каждому военному трибуну — по 20 000 (Аппиан: 14; 102). Он дал им и землю, как обещал (Светоний: «Юлий»; 38).

Выбранный после этого в четвертый раз консулом, Цезарь в 45 г. до Р.Х. отправился покорять Испанию, где подняли мятеж сыновья Помпея и куда бежали все помпе-янцы, еще не сложившие оружия. Эта война, против ожидания, оказалась едва ли не самой трудной. Несмотря на свою молодость, братья собрали удивительно большую армию и выказали необходимую для полководцев отвагу, так что Цезарь, вторгшийся в Испанию, оказался в крайне опасном положении (Плутарх: «Цезарь»; 56). Помпеи совершили большую ошибку, вступив с Цезарем в столкновение немедленно по его прибытии. В решительной битве у Кор-дубы помпеянцы поначалу стали теснить цезарианцев. Видя это, Цезарь выхватил щит у одного из оруженосцев и бросился вперед строя. Солдаты последовали за ним и бились с большим ожесточением до самого вечера (Аппиан: 14; 103, 104). Только к концу дня Цезарь одержал победу, перебив до тридцати тысяч врагов и положив немало своих. Позже он признался друзьям, что много раз он сражался ради победы, но теперь впервые бился ради спасения своей жизни. Старший из братьев Помпеев был вскоре убит, а младший спасся с немногими сторонниками. Это была последняя война, которую пришлось вести Цезарю. В честь нее он отпраздновал пятый триумф, как бы венчавший собой его победу в гражданской войне (Плутарх: «Цезарь»; 56).

Цезарь возвратился в Рим, внушив к себе такой страх и приобретя такую славу, каких не имел до него никто. Вот почему и сенат, и народ постарались увенчать его невиданными почестями и угождали ему так безмерно, как будто он был бог, а не простой смертный. Во всех святилищах и публичных местах ему совершали жертвоприношения и посвящения и устраивали в его честь воинские игры. Его нарекли отцом отечества и выбрали пожизненным диктатором и консулом на десять лет; особа его была объявлена священной и неприкосновенной; для занятия государственными делами ему были установлены сиденья из слоновой кости и золота, при жертвоприношении он имел всегда облачение триумфатора. Цезарь принял все эти почести, кроме десятилетнего консульства, назначив на ближайший (44 г. до Р.Х.) консулами себя и Антония (Аппиан: 14; 106, 107). Злые языки утверждали при этом, что с наибольшим удовольствием Цезарь воспользовался правом постоянно носить лавровый венок, чтобы прикрывать безобразившую его лысину. Действительно, известно было, что эта плешь доставляла ему много огорчений, и, чтобы спрятать ее, он обычно зачесывал поредевшие волосы с темени на лоб (Светоний: «Юлий»; 45). Выборы магистратов Цезарь поделил с народом: половина кандидатов избиралась по желанию народа, половина — по назначению Цезаря (Светоний: «Юлий»; 41). Было установлено, чтобы город ежегодно праздновал дни боевых побед Цезаря, чтобы жрецы и весталки каждые пять лет совершали за него молебствования и чтобы тотчас же по вступлении в должность магистраты присягали не противодействовать ничему тому, что постановил Цезарь. В честь его рождения месяц Квинтилий был переименован в Июлий. Было также постановлено посвятить ему храмы и, прежде всего, храм Милосердия (Аппиан: 14; 106). Впрочем, многие считали, что Цезарь вполне заслужил последнюю честь. Он почти никогда не опускался до личной мести и прощал многих, выступавших против него с оружием в руках. Некоторым своим прошлым врагам, как, например, Бруту и Кассию, он даже предоставил почетные должности, сделав их преторами. Кроме того, Цезарь не допустил, чтобы статуи Помпея лежали сброшенными с цоколя, но велел поставить их на прежнее место. Что касается знати, то одним он обещал на будущее должности консулов и преторов, других также прельщал должностями и почестями и всем одинаково внушал большие надежды, стремясь к тому, чтобы властвовать над добровольно подчиняющимися (Плутарх: «Цезарь»; 57-58).

Он совершенно спокойно переносил едкие нападки поэтов и злопыхателей, ни разу не воспользовавшись своей огромной властью для того, чтобы заткнуть им рот. Гаю Кальву, который, ославив его эпиграммами, стал через друзей искать примирения, он добровольно написал первый. Валерий Ка-тулл, по собственному признанию Цезаря, заклеймил его навечно в своих стишках о Мамурре (в 57-м стихотворении Катулл писал: «В чудной дружбе два полных негодяя — кот Мамурра и с ним похабник Цезарь…»), но, когда поэт принес извинения, Цезарь в тот же день пригласил его к обеду, а с отцом его продолжал поддерживать обычные дружеские отношения. Жестокий урон, нанесенный его доброму имени книжкой Авла Це-цины и бранными стишками Пи-фолая, он перенес спокойно, как простой гражданин (Светоний: «Юлий»; 73, 75).

Льстецы не раз пытались провозгласить Цезаря царем, но, зная, как ненавистен этот титул народу, он неизменно отвергал его. Однажды, когда Цезарь возвратился из Альбы в Рим, друзья отважились приветствовать его, назвав царем. Он отвечал сурово, что его зовут не царем, а Цезарем, и прошел мимо, выразив всем своим видом неудовольствие. Но все же, при всем своем уме и осторожности, Цезарь не избежал ошибок и не сразу нашел верную манеру поведения. Так, когда сенаторы, консулы и преторы в первый раз пришли к нему, чтобы объявить о каких-то чрезвычайных почестях в его честь, он хотел по обычаю приветствовать их стоя, но друзья удержали его, и Цезарь выслушал речь сенаторов и отвечал им, сидя в кресле, словно царь. Этого высокомерия сенаторы никогда не смогли ему простить (Плутарх: «Цезарь»; 60). Чернь же он раздражил тем, что лишил власти ее избранников — народных трибунов Марула и Флава — за то, что те сеяли ненависть к нему, уверяя, что Цезарь ищет царской власти (Ливии: 116).

Обратившись к устройству государственных дел, Цезарь исправил календарь; из-за нерадивости жрецов, произвольно вставлявших месяцы и дни, календарь был в таком беспорядке, что уже праздник жатвы приходился не на лето, а праздник сбора винограда — не на осень (Светоний: «Юлий»; 40). Цезарь предложил лучшим ученым и астрологам разрешить этот вопрос, а затем, ознакомившись с предложенными способами, создал собственный, тщательно продуманный и улучшенный календарь (Плутарх: «Цезарь»; 59). Он установил, применительно к движению солнца, год из 365 дней, и вместо вставного месяца ввел один вставной день каждые четыре года.

Он пополнил сенат, доведя его численность до 900 человек, к старым патрициям прибавил новых, увеличил число преторов, эдилов, квесторов и даже младших должностных лиц. Восемьдесят тысяч граждан были расселены Цезарем по заморским колониям.

Среди его мероприятий были и непопулярные: число лиц, получавших хлеб из казны, он сократил почти в два раза, кроме того, не оправдал он и много раз возникавшие надежды на отмену долговых обязательств. Суд он правил необычайно тщательно и строго. Тех, кто был осужден за вымогательство, он даже изгонял из сенаторского сословия. На иноземные товары он наложил пошлину и с особой строгостью соблюдал законы против роскоши; вокруг рынка были расставлены сторожа, которые отбирали и приносили к Цезарю запрещенные яства.

День ото дня он задумывал все более великие и многочисленные планы устроения и украшения столицы, укрепления и расширения державы: прежде всего, он задумал воздвигнуть храм Марса, какого никогда не бывало, засыпав для него и сравняв с землею то озеро, где устраивал он морской бой, а на склоне Тарпейской скалы устроить величайший театр; гражданское право привести в надлежащий порядок, отобрав в нескольких книгах все самое лучшее и самое нужное из огромного множества разрозненных законов; открыть как можно более богатые библиотеки, греческие и латинские, поручив их составление и устройство Марку Варону; осушить Помптинские болота; спустить Фуцинское озеро; проложить дорогу от Верхнего моря через Апеннинский хребет до самого Тибра; перекопать каналом Истм; усмирить вторгшихся во Фракию и Понт дакийцев; а затем пойти войной на парфян через Малую Армению, но не вступать в решительный бой, не познакомившись предварительно с неприятелем (Светоний: «Юлий»; 40-44).

Но Цезарю не суждено было исполнить этих начинаний: он погиб в результате заговора. Возвратившись с войны, он распустил свою преторскую когорту. Друзья просили, чтобы Цезарь окружил себя телохранителями, и многие предлагали свои услуги. Он не согласился, заявив, что, по его мнению, лучше один раз умереть, чем постоянно ожидать смерти (Плутарх: «Цезарь»; 57). Заговор сложился в начале 44 г. до Р.Х., и в нем участвовало более шестидесяти человек; во главе стояли Гай Кассий, Марк Брут и Децим Брут. Сперва они колебались, убить ли Цезаря на Марсовом поле или же напасть на него на Священной дороге или при входе в театр. Но когда было объявлено, что в иды марта сенат соберется на заседание в курию Помпея, то все охотно предпочли именно это место и время ( Светоний: «Юлий»; 80).

В день, выбранный для покушения, Цезарь отправился в сенат в сопровождении Децима Брута. Сообщают, что Артемидор из Кни-да, знаток греческой литературы, сумел проведать о заговоре. Он подошел к Цезарю, держа в руке свиток, в котором было написано все, что он намеревался донести Цезарю о планировавшемся убийстве, и шепнул: «Прочитай это, Цезарь, сам, не показывая другим, — и немедленно! Здесь написано об очень важном для тебя деле». Цезарь взял в руки свиток, однако прочесть его ему помешало множество просителей, хотя он и пытался много раз это сделать. Так он и вошел в сенат со свитком в руке. Антония, верного Цезарю и отличавшегося большой телесной силой, Децим Брут нарочно задержал на улице, заведя с ним длинный разговор.

При входе Цезаря сенат поднялся с места в знак уважения. Заговорщики же, возглавляемые Марком Брутом, разделились на две части: одни стали позади кресла Цезаря, другие вышли навстречу вместе с Туллием Кимвром просить за его изгнанного брата. Все они скрывали под одеждой короткие мечи. Цезарь сел в кресло, отклонил их прошение, а когда они подступили к нему с просьбами более настойчивыми, выразил каждому из них свое неудовольствие. Тут Туллий схватил обеими руками тогу Цезаря и начал стаскивать ее с шеи, это было знаком к нападению. Каска первым нанес удар мечом в затылок; рана эта, однако, была неглубока и несмертельна. Цезарь, повернувшись, схватил и задержал меч. Он воскликнул: «Негодяй Каска, что ты делаешь?» Непосвященные в заговор сенаторы, пораженные страхом, не смели ни бежать, ни защищать Цезаря, ни даже кричать. Все заговорщики, готовые к убийству, с обнаженными мечами окружили Цезаря: куда бы он не обращал взор, он повсюду встречал удары мечей. Некоторые рассказывают, что отбиваясь от заговорщиков, Цезарь метался и кричал, но, увидев Брута, который считался его ближайшим другом (или даже сыном), накинул на голову тогу и подставил себя под удары. Цоколь статуи Помпея, подле которой скончался Цезарь, был сильно забрызган кровью. Как сообщают, он получил двадцать три раны.

Охваченный ужасом сенат разбежался. Собравшись на следующий день, он назначил Цезарю божеские почести и не отменил даже самых маловажных из его распоряжений. Но и убийцы его не подверглись осуждению — все они получили в управление провинции. Народ поначалу не выразил никаких чувств. Однако, увидев, как несут через форум труп Цезаря, обезображенный ударами, толпа начала волноваться. Чернь нагромоздила вокруг трупа скамейки, решетки и столы менял, подожгла все это и таким образом предала тело Цезаря сожжению. Затем одни, схватив горящие головни, бросились поджигать дома убийц Цезаря, другие побежали по всему городу, стараясь схватить их. Никого из убийц найти не удалось; напуганные происходящим, они поспешили уехать из Рима {Плутарх: «Цезарь»; 64-68).