Маэстро властно взмахнул рукой, и червь беспрекословно юркнул в яйцо.
Кристоф подхватил обессиленную, потерявшую сознание Веронику, заключил ее в объятия.
— Вероника, любимая, не пугайся! Все прошло, ничего больше не случится. Мы победили.
— О, Кристоф! — всхлипнула она. Ее душили слезы, которым она тут же дала волю. — Кристоф, милый, не оставляй меня больше. Мне было так страшно…
— Не плачь, милая. Никаких ужасов больше не произойдет. Ну прекрати же, слышишь?
— А эти, эти чудища, они больше не опасны?
— О нет, теперь они не опасней суслика. Вот посмотри на это…
Кристоф повелительно окликнул ближайшего лемура, имевшего пасть гиппопотама и туловище пресмыкающегося:
— Иди сюда!
Омерзительный лемур, боязливо ковыляя на перепончатых лапках, приблизился к Кристофу.
— А теперь пошел вон! — рявкнул Кристоф. На некоторое время он вновь почувствовал себя бароном. Он толкнул лемура носком сапога в спину. Взвизгнув, униженная тварь смешалась с кишащими у стен чудовищами. — Вот видишь! Они меня боятся!
— Все равно, Кристоф, все равно! — Вероника чуть дрожала. — Давай скорее уйдем отсюда! Здесь так страшно!
— Конечно, — сказал Кристоф, — конечно, мы сейчас же уйдем. Не бойся, милая, ничего не бойся. Все прошло. Мы теперь всегда будем вместе… Никогда не расстанемся.
— Ни на миг?
— Ни на миг.
— Никогда-никогда?
— Никогда-никогда. Слышишь, никогда!
За его спиной раздался хохот — резкий, визгливый, знакомый хохот.
Кристоф ожидал чего угодно, но никак не того, что он услышит этот мерзкий, хриплый, страшный хохот, услышать который он не пожелал бы даже врагу.
Это хохотал золотарь.
Кристоф резко обернулся. Вероника пронзительно закричала.
Прямо перед Кристофом стоял мерзкий, зловонный золотарь. Сгнивший рот передергивался в пароксизмах жуткого, нереального хохота. От этого хохота хотелось умереть.
Надрывно вереща, покатывались со смеху окружавшие их лемуры.
Червяк вновь выскользнул из яйца и обвился вокруг насмерть перепуганной, бьющейся в истерике Вероники.
— Все кончено, гаденыш! — гнусавил золотарь. — Сейчас ты и твоя подружка имеете превосходный шанс убедиться в том, что я никогда не обманываю и всегда выполняю то, что обещаю. А ведь ты помнишь, что я обещал тебе…
— Ты! — простонал Кристоф внезапно пересохшим горлом. — Ты?!! Но ведь ты же мертв! Тебя же убил маэстро!
— Глупец! Это я, я уничтожил колдунишку, вошел в его тело, а вы, глупые люди, так ничего и не заметили!
Это вызвало новый взрыв смеха среди лемуров. Они прямо-таки надрывали животы, у кого, разумеется, они были.
— А теперь посмотри-ка, гаденыш, — прошипел золотарь, — вон там стоит твой дружок. Посмотри, как он будет умирать.
Кристоф увидел, как в одно мгновение мерзкие твари схватили, обвили, облепили стоящего неподалеку Михаэля. Кристоф видел, как они терзают его тело, как кричит верный егерь. Выхватив из ножен меч и кинжал, Кристоф кинулся на помощь, ворвался в мерзкое месиво липких тел, почувствовал, как хватают его отвратительные конечности.
Необычайно сильные лапы швырнули Кристофа наземь. Чья-то трехпалая рука когтями прочертила на его лице три кровавые борозды. Сквозь заливающую лицо и глаза кровь Кристоф увидел, как мерзкие пасти отъедали, отгрызали куски плоти от тела его друга. Михаэль был еще жив. Каким-то чудом, каким-то нечеловеческим усилием ему удалось разжать железные объятия душащего его змееподобного лемура. Но тут же он оказался схвачен снова. Лемуры, большие и малые, облепили его тело., Какой-то лемур высасывал егерю глаза, клюв еще одного чудища долбил егерю ухо, выклевывая мозг.
— Гаденыша не троньте! — прохрипел золотарь. — Он мой… Отдайте его мне! Мне!!! Я его искалечу! Послушай, щенок, чего ты предпочитаешь лишиться сначала: ног, рук или, может, языка?
Гнусные узловатые когти прошлись по телу Кристофа.
— Ах да! Я же совсем забыл, — продолжал золотарь, — забыл одну маленькую деталь. Маленькую такую детальку. А то вдруг вы невзначай станете заниматься там, куда я вас заточу, любовью. Ха-ха-ха-ха-ха! А ослеплю я тебя, наверное, уже потом. Я хочу, я желаю, чтобы последним, что ты сможешь увидеть, было то, как я трахаю твою невесту, как я отрываю от ее тела, такого нежного, такого хрупкого, руки и ноги, неспеша, медленно, постепенно. Я хочу, чтобы ты увидел, как я вырываю ей глаза. А уж потом, щенок, я ослеплю и тебя.
Лемуры гоготали. Один лемур смеялся так сильно, что даже лопнул от смеха. Через все подземелье пролетело жидкое дерьмо.
— Так гаденышу и надо! — визжали лемуры. — Поделом ему! Он прогнал чесателей, ковырятелей и любителя пива! Он убил многих из нас! Так ему и надо!
«Бей первым! — В голове Кристофа вертелась лишь одна-единственная мысль. — Бей первым!»
— А потом, — хрипел золотарь, — мы посадим наших голубчиков вот в эту клеточку. И пусть себе воркуют там, сколько им нравится. Ох! И как же я мог забыть! Что же наши голубки будут клевать на ужин?
Бей первым!
Вот золотарь уже совсем рядом. Вот рядом и его рожа— одна сплошная, гноящаяся, обугленная язва. Вот он совсем близко. Настолько близко, что уже невозможно дышать.
Бей первым!!!
Кулак Кристофа врезался в смрадный провал рта. И тут же на спину Кристофу бросились лемуры.
— Прочь! — рявкнул золотарь, выплевывая кровь из разбитого рта. — Я сам, сам разберусь с гаденышем!
— Мразь! Живым ты меня не возьмешь! Слышишь, ты, говноед?! — кричал Кристоф, когда золотарь, схватив его за ворот, бил головой о каменную стену.
Только не расслабляйся!
Золотарь швырнул Кристофа на пол. Кристоф, хотя и был изрядно ослаблен, ударил золотаря обеими ногами в живот. Удар вышел слабый. Золотарь захохотал.
— Смотри-ка, наш птенец еще клюется!
Лемуры восторженно вопили. Когда же Кристоф от нового, сильнейшего, удара жреца пролетел через весь коридор и ударился лицом о стену, лемуры разразились возгласами неподдельного восторга. Кристоф едва нашел в себе силы подняться. Ощупав лицо, он ощутил, что кости носа двигаются под его пальцами. Нос наверняка сломан. Адская, невероятная боль пульсировала в голове.
Новый удар чудовища опрокинул его на пол. Золотарь под аплодисменты лемуров топтал и пинал ногами распростертое на полу тело Кристофа. Кристоф чувствовал, что сознание вот-вот ускользнет от него, ощущал, как рвутся тоненькие нити, удерживающие разум в связи с реальностью. Если они порвутся, наступит конец…
Конец.
И все-таки он сумел перекатиться по полу, избежав очередного страшного удара ногой.
— Побегай, поганец, побегай! Поползай напоследок! — шипел золотарь.
Нечеловеческим усилием удалось Кристофу подняться на ноги, но тут же он рухнул снова от страшного, пришедшегося по голени, удара.
Господи! Я же не раз дрался, в детстве, в школе, в университете. Надо вспомнить. Что вспомнить? Вспомнить, вспомнить, вспом…
Кристоф едва успел увернуться от удара, который, попади он в цель, неминуемо переломил бы позвоночник. Он откатился к лемурам, обступившим тесным кольцом место драки. Он чувствовал, как лемуры грубыми грязными лапами выталкивают его обратно, к хохочущему золотарю. На какую-то секунду Кристоф потерял сознание от сильнейшего удара в лицо.
Только не теряй сознание! Вспомни!
И опять он отлетел к кольцу лемуров. Какой-то здоровенный шестилапый уродец схватил его за пояс и за шиворот и, словно бы шутя, с размаху швырнул в круг.
Вспомни!!!
В полете тело Кристофа описало дугу. Он упал прямо на золотаря.
Вспомни!!!
И Кристоф вспомнил. Еще в полете он размахнулся и с наслаждением ощутил, как его кулак разбивает омерзительную корку, запекшуюся у золотаря на месте лица. Когда же он понял, что сломал твари челюсть, то чуть не закричал от радости.
Чудище простерло к Кристофу свои когти. Кристоф упал на пол, перекатился, с новыми силами вскочил на ноги. И тут же ощутил, как его схватили прямо за ухо. Дикая боль колючей проволокой проскрежетала по нервам. Золотарь заливался хохотом, сжимая в руках его ухо. Лемуры рукоплескали.
Подняться на ноги стоило Кристофу неимоверных, адских усилий. Золотарь показывал ему его ухо. Как древний гладиатор, жрец расхаживал по кругу, демонстрируя восхищенным зрителям свой трофей.
Жди!
Сжав кулаки, Кристоф застыл, как побитый волчонок в клетке зверинца. В Нюрнберге он бывал в зверинце, видел даже, как дерутся волки, как прыгают друт дружке на спину, вгрызаются в загривок. Кто сумел подмять противника под себя — тот и победил. Главное — подмять…
Как прыгают друг другу на спину…
Он вспомнил.
Золотарь как раз повернулся к Кристофу спиной, завершая свой триумфальный круг. Кристоф моментально стряхнул с себя подступивший бред и, спружинив ногами, прыгнул. На спину.
Отчаянный прыжок вышел удачным. Золотарь рухнул на пол, а Кристоф вцепился зубами в изъязвленный загривок и, преодолевая тошноту и рвоту, кулаками ударил своего врага в виски. Он услышал: чудовище заревело, почувствовал, как пытается золотарь стряхнуть его со спины. Кромсая зубами ненавистный загривок, Кристоф не переставал наносить удары.
Он ощущал, как десятки, сотни лемурьих конечностей пытаются оторвать его от мерзкого загривка.
Кто подмял — тот победил!…
Тысячи пальцев и щупальцев ковырялись в его ранах. Зубы Кристофа уперлись в твердый позвонок.
Грызи!!!
Зубы трещали и ломались. Чьи-то лапы скребли по затылку, сдирая с него кожу. «Кость, позвоночник, костный мозг, волки любят кости, им нравится высасывать мозг, хотя в том, что я грызу, вряд ли есть костный мозг, скорее — костный гной».
— Задушите его! — орал золотарь. — Задушите его и девку! Убейте их обоих! Убейте!!! Уб…
Хрустнул позвонок. Зубы Кристофа сомкнулись. Неистовым усилием одну руку — на волосы на затылке, другую — к подбородку…
Вцепиться и тянуть, тянуть, тянуть.
Шея, как будто резиновая, тянулась и тянулась. Кристоф уперся коленями в плечи золотаря.
Голова оторвалась со звуком, который издает погруженный в бочку дегтя котелок, когда его вытягивают назад. Чпок!
Кристоф отлетел к самой стене, сжимая в руках мертвую голову врага. На него моргая смотрели глаза золотаря. Кристоф скорее почувствовал, чем увидел, как из полуопущенных безволосых век начинает сочиться красный свет.
Собрав последние силы, Кристоф пальцами выдавил золотарю глаза. Сначала один, а затем и другой.
Он слышал крики перепуганных лемуров. Он встал, держа голову за остатки сожженных волос. И только тогда увидел — из головы что-то сыплется…
Это была труха. Просто труха и глина.
— Так вот ты кто! — сказал Кристоф. — Ты просто набитое мусором чучело.
Отшвырнув голову, он захохотал. Он хохотал, когда выносил потерявшую сознание Веронику из подвала, топча ногами издыхающих, агонизирующих лемуров. Хохотал, упав в свежую лужу на замковом дворе. И, когда Вероника пришла в себя, он хохотал.
За его спиной полыхал замок. Языки оранжевого пламени прорывались сквозь лопающиеся стекла.
Гроза перестала. Светало.
8. Планы на будущее
Замок горел. Клубы едкого черного дыма делали его похожим на рыжеволосую танцовщицу в черной прозрачной пелерине. Дым стлался по лужам, камням, вымостившим двор, по тухлой зелени рва, забиваясь в уши, рот, нос, глаза.
Кристоф чихнул. И проснулся.
— Черт побери! — добродушно выругался он. — Не иначе как я в кабачке «Старого хрыча»! Славно, очень славно, тысяча чертей! И откуда, скажите на милость, тянет дымом? Не иначе каналья-кабатчик жарит борова! Хо-хо! Однако что за дурацкий сон мне снился?! Тысяча чертей! Я был уверен, что все это происходит на самом деле!
— И с кем это разговаривает наш старина Кристоф? — В кабачок входили краснощекие хохочущие студенты. — Уж не одолела ли его со вчерашнего белая горячка? Немудрено, ведь после такого количества шнапса даже сам папа римский начинает причащать зеленых чертиков!…
— Нет, друзья мои, нет, — ответил Кристоф. — Я спал… гм… и мне снилось, что я унаследовал богатое состояние…
— Ха-ха-ха! А губа у тебя не дура! — Коренастый крепыш Леопольд хлопнул друга по плечу. — А потом тебе, наверное, пригрезилось, что ты женился на баронессе Ротшильд?
— Нет, вернее, да… Что вы так гогочете? Мне снилось, что я чуть не женился на графской дочке.
— Ну и? — Крепыша Леопольда прямо-таки распирало от смеха. — Ну и как она тебе?
— Хороша, — сказал Кристоф. — Ничего бы не пожалел, чтобы познакомиться с ней наяву.
Кристоф достал из кисета табак, набил трубку, закурил и, ощутив, как закружилась голова от первой утренней затяжки, промолвил:
— И странно, все было так отчетливо, словно бы даже и не во сне.
— А больше тебе ничего не снилось? — Леопольд, едва сдерживаясь от смеха, болтал в воздухе короткими, не достающими до пола ногами.
— Снилось, — сказал Кристоф, выпустив в закопченный потолок двенадцать дымных колечек. — Еще мне снилось, будто мне оторвали ухо.
На сей раз от дурацкого смеха дрогнули стены кабачка. Леопольд свалился со стула и катался по полу, он хохотал так, что даже прослезился. Тяжело дыша, он залез обратно на стул.
— Ну Кристоф, ну уморил. Ты хоть знаешь, сколько ты тут проспал? А? Не знаешь? А посчитай — пили с вечера до утра, потом все пошли домой, а ты отказался, сказал, что будешь спать здесь. Потом уж, когда тебя весь день не было в университете, мы заволновались. А знал бы ты, как вспоминал тебя, каналью, профессор Дритцер, земля ему пухом! Где, говорит, сейчас мой юный друг по имени Кристоф?
— Ну а ты что?
— Болеет, говорю, черной ипохондрией. Ему, говорю, денег из дому не прислали, так он теперь ходит насупившись и выпрашивает у всех веревку и мыло. Ну а Дритцер, конечно, не поверил, как посмотрел на наши опухшие рожи, сказал: все, мол, с вами понятно. А я еще, как назло, со вчерашнего левый глаз открыть почему-то не мог. В общем, дружище, обещал он на нас декану накапать.
— И откуда только такие люди гадкие берутся? — сказал Кристоф, выпустив еще двенадцать дымных колечек. — Что еще новенького?
— Сестрица ко мне приехала… Красавица, пальчики оближешь!
— Такая же, как ты, красивая?
— Ха-ха-ха! Лучше, много лучше! Да впрочем, хочешь познакомлю?
— Отчего же, познакомь…
— Ну так и пошли, чего здесь-то засиживаться.
Друзья долго петляли по извилистым улочкам старого города и, миновав улицу Пятидесяти Трех Великомучеников, Третий Кошачий переулок и мощенную досками улицу Фомы Святителя, свернули на узенькую улочку Двух Лошадей, названную так потому, что однажды, в незапамятные времена, встретившись на этой улочке, а еще точнее в проезде между домов, две лошади не смогли разъехаться, так и застряли.
Уже окончательно стемнело, когда друзья оказались в небольшом дворике, поросшем акациями. Леопольд швырнул в окошко второго этажа пригоршню мелких камешков и негромко свистнул в два пальца.
— Хозяйка здесь строгая, — пояснил он.
Окошко отворилось, в нем возник неясный женский силуэт. Леопольд призывно замахал рукой. Девушка в окне кивнула. Хлопнула рама.
— Ну, как тебе моя сестрица? — спросил Леопольд,
— Вроде бы ничего, — отвечал Кристоф, — хотя, сказать по правде, я ее не разглядел.
— Красавица! — Леопольд закатил глаза и поцеловал два пальца. — Только не вздумай приставать. Она у меня оч-ч-чень порядочная.
— Там видно будет, — философически отвечал Кристоф.
Дверь, едва скрипя, отворилась, и из-за нее выскользнула миниатюрная девушка, закутанная в плащ.
— Чего так долго, Эльза? — сказал, зевая, Леопольд. — Спала, что ли?
— Вы б еще раньше пришли, — сказала девушка. — Все уж спать легли, а вы гуляете.
— А чего б не погулять? — пожал плечами Леопольд. — Вот человек вообще только что, час назад, проснулся. Кстати, познакомься — Кристоф.
— Очень приятно, — сказала девушка, — Эльза. Вы всегда так допоздна спите?
— Нет, — сказал Кристоф. — Что вы, право, только лишь иногда, по самым большим праздникам…
— А вчера неужели праздник был?
— А как же! Святителя Вездекакия! — хором ответили друзья.
Эльза расхохоталась.
Лишь когда они вышли на скупо освещенную газовым фонарем улицу Пятидесяти Трех Великомучеников, Кристоф взглянул в лицо своей собеседницы и остолбенел, как святой Евграф, пораженный молнией. Эльза спросила:
— Скажите, Кристоф, почему вы так странно на меня смотрите?
— Я видел вас во сне, — сказал Кристоф.
— Неужели? — спросила Эльза.
— Наверное, ты была в его сне графиней, — сказал Леопольд, — за тебя нашему бедняге Кристофу потом оборвали уши.
— Неужели то, что вы говорите, правда? — спросила удивленно и вместе с тем немного смущенно Эльза.
— Истинная правда, — сказал Кристоф. — Только в моем сне вас звали Вероникой. Я объяснился вам в любви…
— Можете объясниться и наяву, — сказала Эльза, — только учтите: целоваться я с вами не собираюсь.
«Тысяча дьяволов! — только и успел подумать безмерно удивленный Кристоф. — Что ж за сон такой мне снился?» Но толком додумать свою мысль он так и не успел.
— Поберегитесь, люди! — раздался чей-то-чужой-хриплый-странно-узнаваемый-голос. Затем возникло зловоние, до ужаса, до жути знакомое. Россыпь кусачих мурашек промчалась по коже. «Что это?…» — подумал Кристоф, но в очередной раз не успел додумать мысль до конца.
— Готов поклясться всеми пятьюдесятью великомучениками, — сказал Леопольд, — что не слышал, как он приблизился…
Кристоф едва успел оттащить Леопольда и Эльзу с дороги. Прижавшись к стене старого двухэтажного дома, они смотрели, как по узенькой улочке прогромыхала шаткая телега, влекомая двумя исхудавшими клячами. Тяжело гремели ведра, мерзкое их содержимое время от времени выплескивалось на прогнившие доски тряской колесницы золотаря. Ну да! Конечно… Кто бы это еще мог быть? А вот и он сам — невообразимо худ, оборван и грязен, восседает на облучке в облаке почти осязаемого зловония.
Кристоф как зачарованный смотрел на сутулую тощую фигуру, одетую в лохмотья, в надвинутой по самые глаза широкополой мятой шляпе. На какое-то мгновение золотарь повернулся к нему, и Кристоф сумел рассмотреть его лицо: ужасное, отвратительное, в язвах и ожогах. И Кристоф не знал, показалось это ему или нет, но бледные изъязвленные губы золотаря прошептали: «Мы еще встретимся, щенок!»
Странная телега исчезла за поворотом узкой улочки, а Кристоф как завороженный смотрел ей вслед.
— Эй, Кристоф! Кристоф! — Леопольд, оказывается, вот уже несколько минут теребил его за кафтан. — Ты что, дружище, золотарей никогда не видел?
— Видел, — сказал Кристоф. — А этого так, по-моему, сегодня. Во сне.
— Что ты все о снах да о снах, — рассмеялся Леопольд. — Подожди спать, дружище. Завтра на лекции выспишься. У нас еще вся ночь впереди.
— Да, — сказал Кристоф. — Это точно. Вся ночь впереди.
Они свернули в переулок Веселых Подмастерий. Откуда-то издалека доносился странный хриплый хохот. Словно бы хохотала большая ночная птица. Или человек. Или лемур.
Декабрь 1994 г. — январь 1998 г.