Глава 5

Впервые Кирк вошел в Большой Зал Штаб-квартиры Звездного Флота младшим лейтенантом, за два года до того, как он стал капитаном.

Он мог бесконечно восхищаться его великолепием. Кафедральный потолок, парящий на высоте сотен метров, великолепный отдающий эхом пол, оркестровый балкон, обрамляющий Герб Федерации, выложенный из природных камней миров, основавших это великое предприятие.

Но дольше всего Кирк мог смотреть, не отрываясь, на Фреску. На стене была длинная, бюрократичная табличка с именем Фрески, но никто не называл ее так, не говоря уже о том, чтобы запомнить его. Поскольку в ином имени она не нуждалась.

Фреска чудесно простиралась вдоль по изогнутым стенам Большого Зала, отображая развитие человеческого путешествия к звездам. От Икара и братьев Монгольфьер, минуя «Аполлон», «Патфайндер» и «Бонавентур» Кохрейна к первой объединенной миссии с вулканскими кораблями.

Фреска не была завершена на USS «Конституция», корабле, рисунок которого изображал тип собственного «Энтерпрайза» Кирка. После него было еще место для множества кораблей, но Фреска была обдуманно незавершенной.

Последние пятьдесят метров оставались белыми.

Послание было ясным.

Человеческое путешествие, подобно картине художника, никогда не будет завершено.

Кирк не мог вспомнить, что стало с художником. Но сейчас он не имел ни времени, ни возможности осмыслить это. Этим вечером две тысячи сановников наполнили Большой Зал, и все они знали Кирка.

Или думали, что знают.

Он никогда не мог к этому привыкнуть.

Рост его популярности начинался довольно медленно. На ранней стадии он мог зайти в бар на Звездной базе и, внезапно взмахнув рукой над столом, заполненным золотыми рубашками униформы, привлечь внимание к себе. Это были дружественные офицеры, которые узнавали его. Они глядели на его лицо, на его журнал, записи которого впоследствии распространялись повсюду во Флоте для генеральных рекомендаций и обозрений.

Да это же Кирк с «Энтерпрайза», говорили они и предлагали ему выпить. На что на самом деле похожа Элаан из Трои? Какие маневры совершают ромуланские суда, выходя из Нейтральной Зоны? Вопросы были бесконечными и, поначалу, ему это льстило.

Но затем его стали узнавать и вне Флота. К нему стали подходить штатские, задавая одинаковые вопросы, добиваясь все больших подробностей. Всегда подробностей. А после инцидента с Виджером шлюзы были и вовсе открыты. Вся Земля заявляла, что знает его. Большинство других миров тоже.

Теперь Кирк не мог куда бы то ни было пойти без того, чтобы не обнаружить внезапные вспышки узнавания в глазах незнакомцев. Все более интенсивные, поскольку знания о нем не были похожи на знания о новых спортивных звездах или политиках, люди приходили к этому после десятилетий его карьеры.

Он был отшлифован в их мозгах наравне с другими старыми знакомыми, он был таким же памятным следом, как и члены семьи и старые друзья. Вот так они и подходили к нему теперь. Люди, подобно юному технику, которые выросли, смотря на его лицо в новостях, читая о его приключениях – его работе. Они чувствовали, что знают все о нем. Он был их другом.

Их дядюшкой. Их вдохновителем.

Кирк был бы первым, кто согласился бы с тем, что он у них в долгу. С их поддержкой Звездного Флота и Федерации они дали ему возможность делать то, что он сделал. И за это он всегда был благодарен.

Но правда была в том, что для Кирка они все еще оставались не более чем незнакомцами.

После миллионов заданных вопросов об Элаан, после миллионов вопросов о ромуланских командирах его сдержанность к появлению на публике имела мало отношения к тому факту, что он думал, что ему больше нечего сказать. Это было больше похоже на чувство, что нет никого более одинокого, чем человек с миллионом друзей. Да и как он мог всегда отдавать искренний, и, тем не менее, фальшивый долг дружбы?

Это была безвыигрышная ситуация, и Кирк с мучительной болью выяснил, что наилучшим выходом из этого будет избегать их совсем. Даже если это означает, что некоторые из этих незнакомцев, которые раньше думали о нем, как о друге, теперь будут думать о нем, как о враге.

Впервые эту цену он заплатил очень давно и знал, что он будет продолжать платить ее до тех пор, пока люди знают его.

Или думают, что знают.

По крайней мере, на официальном приеме Звездного Флота его слава не была уникальной или даже заметной. На самом деле здесь было много тех, кого Кирк сам видел в новостях и читал об их подвигах. Это обоюдное узнавание, которое они делили с Кирком, было тайным сигналом разделенного сочувствия. Они были членами такого же превозносимого и осаждаемого клуба, без возможности выказать свое недовольство общественной лести без того, чтобы это не выглядело избалованно и недостойно.

Кирку было интересно, знают ли другие в этом клубе ответ на вопрос, досаждающий ему сейчас. Ему было интересно, был ли кто-нибудь среди них, кого бы он всегда мог спросить. Но, конечно, они были. Спок и Маккой.

Сейчас они подходили к нему. Один из них выглядел даже более неуютно, в своей официальной униформе, чем Кирк.

Другой не выглядел бы неуютно даже в доспехах Железной Леди с крысами, жующими его пальцы ног. Мгновенно Кирк ощутил волну облегчения. Это было чувство дружбы, которое он понимал, и к тому же мог возвратить.

– Добрый вечер, капитан.

Кирк усмехнулся в ответ на приветствие Спока. Так официально. Так типично.

– Привет, Джим. Пир горой, не так ли?

Улыбка Маккоя была шире, чем у Кирка. И как Кирк знал, с точки зрения Маккоя, у него была для этого отличная причина.

Прием был удивительным. Национальные костюмы гостей Звездного Флота, вместе с радужными оттенками их кожи – с мехом, с чешуей, с перьями и всем, что только может быть – взрывались цветами, соревнуясь только экстравагантным калейдоскопом нагруженных банкетных столов с щедрыми дарами бесчисленных миров.

Только одно Маккой любил больше, чем хорошо повеселиться самому. Это чтобы другие тоже отлично повеселились.

– Очень выразительно, – ответил Кирк. – Не это ли вы хотели сказать, мистер Спок?

– Возможно, – согласился Спок, с обычным вулканским бесстрастием.

Маккой вскинул голову.

– Большая часть знаменитостей Звездного Флота за десять лет. Верхушка послов Федерации и неприсоединившихся миров. Лунная Филармония на эстраде. И все, что ты можешь сказать – это «возможно»?

– Что вы хотите этим сказать, доктор?

Маккой дал полный выход своему раздражению.

– То, что ты можешь отлично повеселиться.

– Это было бы…

Маккой перебил.

– Не говори это. Нелогично. Я знаю.

– Возможно, вы не совсем безнадежны, – заметил Спок.

Маккой закатил глаза.

– Не принимай это близко к сердцу.

Кирк заметил, что Спок изучает его.

– С вами все в порядке, капитан?

– Разве это не мой вопрос? – спросил Маккой.

Кирк, успокаивая доктора, придержал его рукой, зная, что Спок видит его насквозь.

– Я почти не спал этой ночью.

Спок кивнул.

– Да. Дождь не был запрограммирован.

– Это было не из-за дождя, – сказал Кирк и почувствовал, что его настроение скисает при мысли о последней ночи, с пробуждением чувств, с которыми он боролся.

Маккою показалось, что он понял, что могло произойти.

– Кэрол не пришла вечером?

Кирк проигнорировал это замечание. Он не хотел об этом говорить. Маккой понял.

– Почему бы мне не принести нам что-нибудь выпить?

– Как доктор прописал.

Маккой начал пробираться сквозь толпу.

Кирк вздохнул, готовясь сказать Споку то, что хотел, пробуя воду перед прыжком. Но Спок перебил его.

– Капитан, я покину Звездный Флот по окончании этого квартала.

Кирк открыл рот. И ничего не сказал. Это было то, что он хотел сказать сам.

– Я присоединюсь к вулканскому дипломатическому корпусу.

– Ага, – сказал Кирк, продолжая удивляться. – Семейный бизнес.

Спок задумчиво кивнул.

– Я буду работать с отцом по нескольким вопросам. Хотя ромуланский вопрос – это то, на что я буду направлять наибольшие свои усилия. Эта тема представляла наибольший интерес на конференции Хитомера.

– Ромуланский вопрос?

– Объединение, – ответил Спок. – Вулканцы и ромуланцы были очень долго разделены.

Кирк задушил улыбку изумления.

– Спок, это может занять десятилетия. Если не столетие.

– Я надеюсь на это, капитан. Будет интересно увидеть, как процесс завершится в течение моей жизни.

Для Кирка эти простые слова были подобны шлепку. Вулканская наследственность Спока означала, что он только начал подходить к середине своей жизни. И следующий век будет, безо всякого сомнения, для него полностью продуктивным временем.

Спок смотрел на Кирка с пониманием. Между двумя друзьями не оставалось секретов.

– Вы хотели мне что-то сказать? – спросил Спок.

– Я… думаю тоже уйти из Звездного Флота.

Кирк пожалел об этих словах, как только они были сказаны. Они прозвучали как-то странно.

– Я удивлялся, насколько долго вы будете принимать это решение.

– И ты думаешь, что это хорошая идея?

– Это не мое дело – судить о ваших планах.

– Итак… ты хочешь сказать, что думаешь, что я должен остаться?

Спок заколебался перед ответом. Кирк знал, что он осторожно подбирает слова.

– Капитан, какое бы вы не выбрали будущее, оно не может быть выбрано другими. Только вы можете принять подобное решение.

Кирк нахмурился.

– Ты совсем не облегчаешь его.

– Такие решения редко бывают легкими.

Из толпы неожиданно появился Маккой.

– Что за решения?

Он держал в руках два стакана густой голубой жидкости. Впихнув один из них в руку Кирка, Маккой выжидающе стоял.

Кирк, сомневаясь, вытаращил глаза на свой стакан.

– Боунз, я дал зарок не пить ромульский эль год назад. Ты там был, помнишь?

Маккой подмигнул.

– Что за решения?

Спок выглядел невинно нейтральным. Это у него отлично получалось.

Кирк глотнул эля и удивился, что забыл, как сильно он обжигает глотку.

– Я думаю… – начал он, затем кашлянул. – Я думаю…

Усиленный голос гудел посреди Большого Зала, тотчас останавливая все разговоры. Кирк, Спок и Маккой повернулись к сцене, так же как и все остальные. Десятиметровая голограмма президента Совета Федерации была спроецирована над ней. Руки голограммы президента тянулись к каждому.

Настоящий президент, стоящий под проектором, был маленькой фигуркой, почти незаметной среди голов, других выпуклостей и частей тела, стоящих впереди Кирка гостей. Его можно было отличить лишь по его белоснежной длинной гриве и усам.

Кирк был удивлен, увидев несколько клингонов в доспехах возле сцены. Это выглядело бесконечной попыткой Федерации дотянуться до Империи.

Затем президент начал повторять свое приветствие на вулканском.

Маккой прошептал на ухо Кирку.

– Это, должно быть, растянется на следующие полчаса. Что за решения?

Но Кирк не хотел разговаривать. Другая фигура поднялась на сцену и присоединилась к президенту. Человек был чуть в стороне от фокуса голографического проектора: Кирк видел фигуру в бордовой куртке униформы, но не видел адмиральскую нашивку на ней, чтобы было возможно определить, кто это из адмиралов.

– Шшшш, Боунз, – сказал Кирк. – Это, должно быть, он.

– Конечно он, – не понижая голоса, сказал Маккой. – Из-за этого-то и вся эта свистопляска.

Кирк вздохнул.

– Ну, я хочу увидеть, кто он.

– Ты хочешь сказать, что не знаешь? Это был самый плохо охраняемый секрет Звездного Флота.

– Боунз…

Президент отступил к знамени Федерации. Он сдвинулся в сторону. Его голограмма указала на того, кто присоединился к нему.

Адмирал шагнул на линию голографического проектора. Его десятиметровое изображение, подобно гиганту, заполнила Большой Зал.

Кирк почувствовал, как у него скрутило живот, когда он, наконец, узнал адмирала. Это не могло быть правдой. 

Большой Зал загрохотал аплодисментами.

Кирк был оглушен.

Противник, которого он поклялся никогда не прощать, добился просто невероятного положения. В этот день Кирк решил прекратить сражение.

Голос Маккоя изменился, видя очевидный дискомфорт Кирка.

– Ты знаешь его?

– В Академии, – Кирк прилагал отчаянные усилия, чтобы это прозвучало небрежно. – Потом на «Фаррагуте».

Кирк закрыл глаза и увидел усмехающееся лицо лейтенанта Дрейка на Тичо IV, смеющегося над смертью Фэйт Морган. Кирк увидел собственного сына, Дэвида, так невинно идущего к опасности.

– Что-то не так? – спросил Маккой.

Кирк знал, что все не так.

– Если это тот, кто будет руководить Звездным Флотом, – сказал он, – тогда я был прав. Для меня пришло время уходить.

Глава 6

Первым впечатлением Чехова о смерти было то, что она холоднее, чем Сибирь.

Ну, он не был впечатлен.

Кроме того, воняло как от грязевых ванн телларитов.

Поэтому он решил, что после всего он еще не умер.

Но он не мог двигаться. И не мог видеть. А все его тело болело слишком знакомой болью от поражения мощным парализующим лучом фазера.

– Она не убила нас, – сказал он вслух.

Голос его был слаб и, кроме того, неприятно дрожал.

– Спасибо, мистер Очевидность. – Этот голос прозвучал так же слабо, как и у Чехова, но менее выдавал чувства.

– Ухура, где это мы?

Теперь Чехов пришел в себя достаточно для того, чтобы понять, что он лежит на спине на какой-то холодной, как лед, поверхности.

Его руки и ноги были мастерски связаны и обездвижены. Серые тени начали выплывать из темноты перед его взором. Где-то был, пусть и тусклый, но свет.

– Прислушайся, – сказала Ухура.

Чехов собрался с силами, чтобы сосредоточится на чем-нибудь кроме биения собственного сердца. Сначала он услышал бренчащие звуки работающего оборудования, которые сказали ему, что он все еще находится на платформе Темной Зоны. Это был добрый знак.

Но были еще и другие звуки. Идущие сверху, прямо сверху. Едва ли не беспорядочные, слабые щелчки или стук. Эти звуки становились то громче, то тише.

Он услышал приглушенное похрюкивание.

Звуки обрели значение.

Стук копыт.

Чехов застонал.

Он и Ухура были в трюме под телларитским грузовым шаттлом, и его экипаж был на борту. Он мог слышать их шаги в кабине шаттла.

– Помогите! – заорал Чехов.

У него зазвенело в ушах. Пространства под шаттлом оказалось очень мало.

– Забудь, – сказала Ухура. – Это же теллариты. Они никогда не услышат нас через стальные плиты.

Мозг Чехова метался в поиске возможного выхода из ситуации.

– Ты не можешь стукнуть по перегородке, – спросил он, – или пнуть ее, или что еще?

– Я не могу двинутся. – ответила Ухура. – А ты?

Чехов напрягся. Казалось, что его конечности прикручены к палубе.

– Почему Джейд так поступила с нами?

– Это она сама сказала – убрать свидетелей. Но, ясно как день, ей нужно сохранить тела.

– Да, – по-русски сказал Чехов.

Это действительно было ясно. Когда придет время отправления шаттла, вне зависимости от того, будут ли использоватся для взлета маневровые ракеты или импульсные двигатели, он и Ухура будут обожжены или заражены радиацией до смерти. Предположительно то, что удерживает их на палубе, при этом испарится. И что бы ни произошло, представители закона на Темной Зоне получат два легко идентифицируемых трупа. Смерть в результате несчастного случая, освобождающая их бывшую партнершу, Джейд, для преследования собственной выгоды в…

– А что тот клингон сказал ей?

– Чалчадж' кмей. – произнесла Ухура. – Я все еще не смогла разгадать это. Может быть, кодовое название чего-нибудь. Например, экспериментальной клингонской системы вооружения.

– Тогда это лишает смысла действия Джейд по отношению к нам. – возразил Чехов. – Мы же, конечно, должны были хотя бы предполагать, что покупаем.

– Не «конечно», Павел. Иначе мы не были бы здесь.

Чехов не ответил. Он прислушивался к телларитам над ним. Они перестали передвигаться по кабине. Дурной знак – они пристегнулись в своих креслах.

Готовность к отправлению.

– По крайней мере, я догадываюсь, что делал бы капитан в подобной ситуации. – сказала Ухура.

– Что?

– Действовал по запасному плану.

Чехов помедлил, прежде чем ответить.

– Джейд была нашим запасным планом.

Шаттл загудел. Его системы приходили в рабочее состояние.

– По крайней мере, – заявил Чехов, – какие бы двигатели они не использовали, ЭТО будет быстро.

В это время появился новый звук, более близкий и громкий. Пульсирующий рев снизу палубы.

– Ты снова не прав, Павел.

Воздушные насосы. Из трюма откачивался воздух.

– Замечательно. – сказал Чехов. – Сначала удушение, а потом обжаривание.

– Она все тщательно продумала.

Чехов зарычал и со всей силой попытался вырваться из пут. Не получилось. Он остановился, чтобы передохнуть после таких усилий.

– Еще не все потеряно, – сказал Чехов.

Его дыхание учащалось. Гудение от шаттла становилось тише из-за уменьшения давления.

– Капитан не сдался бы!

Он боролся как мог против своих оков.

Судя по звукам, Ухура делала то же самое. Шум от их усилий, казалось, становился все дальше и дальше от них, так как воздуха становилось все меньше.

Легкие Чехова разрывались от боли. Черные звезды парили перед его взором. Но он все еще не сдавался. Он ненавидел саму идею умереть дважды за один день.

Он сказал себе, что в следующий раз он будет уверен в надежности своего запасного плана. После этого стало совсем нечем дышать.

Глава 7

В итоге Кирк не ушел с приема и обеда из-за нового командующего флотом. Это означало бы признать поражение. А Кирк никогда не признавал поражений.

Вместо этого он выпил три порции ромуланского эля, эффектно меняя правила игры.

Его просто не волновал больше Эндровер Дрейк.

После трех ромуланских элей было трудно волноваться о чем бы то ни было.

Или он так себе сказал.

– Боунз, полагаю, так ты отговариваешь меня от этого, – сказал Кирк.

Маккой отдыхал в кресле, сложив руки на груди. Круглый стол был уставлен остатками кофе и десертов. Большинство гостей были на площадке для танцев или группами беседовали у одного из баров. Но Кирк, Маккой и Спок все еще сидели рядом. Они и без слов осознавали, что время, когда они могли собраться все втроем, было ограничено, и принимали это в расчет.

– Почему ты вступил в Звездный Флот? – спросил Маккой.

Кирк усмехнулся. Закрыл глаза. Произнес слова, так хорошо знакомые каждому кадету:

– Почему люди это делают? «Чтобы искать новые формы жизни, новые цивилизации…»

Маккой откинулся в кресле, раскачиваясь на его задних ножках, потом с грохотом вернул передние ножки на пол.

– А чем ты маешься в Звездном Флоте сейчас?

Усмешка Кирка потухла.

– Преподаю. Консультирую. Председательствую в комиссиях.

Пристальный взгляд Маккоя остановился на Кирке.

– И ты хочешь, чтобы тебя уговорили бросить все это?

Кирк и сам не знал ответа. За него ответил Спок.

– Полагаю, что в данный момент капитан не принял решения, ибо еще не определил, чем ему следует заняться после ухода из Звездного Флота.

– И в самом деле полагаете? – ответил Маккой.

Кирк налил себе еще одну чашку кофе, чтобы начать сражение с ромуланским элем. Слушать перепалку Спока и Маккоя – это было похоже на прослушивание ожившей версии дебатов, которые он вел с самим собой.

Достаточно уверенно Спок принял эстафету.

– А вы знаете, что будете делать после того, как выйдете в отставку из Звездного Флота, доктор?

– А кто сказал, что я ухожу в отставку?

Спок задумчиво склонил голову:

– Человек вашего возраста…

– Подожди-ка! Может, у меня и нет ни капли вашей дурацкой зеленой крови в венах, но 67 – это еще не старость. Я гляжу на то, что считается проектом медотсека в чертежах новых кораблей, и вот что я скажу: я останусь в Звездном Флоте, пока не загнусь. Для того, что они задумали, не нужна душа. Никто не думает о том, что происходит между врачом и пациентом. Кто-то же должен позаботиться об этом. И, похоже, это как раз моя работа.

Маккой остановился, чтобы сделать вдох. Он заметил, что и Кирк, и Спок внимательно за ним наблюдают.

– Извините, – коротко сказал доктор. Он потянулся к кофе. – У меня есть склонность горячиться, когда дело касается тенденций в медицине.

Спок сложил руки.

– Что и является причиной вашего решения остаться в Звездном Флоте. Кроме того, эта работа позволяет вам осуществлять деятельность, которая является полезной, необходимой и к которой вы испытываете страсть.

Затем Спок взглянул на Кирка.

Кирк не должен был слышать, что тот сказал. Это было так очевидно.

Но Спок все же сказал это. Он был в этом специалистом.

– В этом случае, капитан, страсть – наиболее логичный ответ на вопросы, с которыми вы сталкиваетесь.

Маккой закатил глаза.

– Теперь-то я все и понял, Джим. Вулканец читает нам лекцию о страсти.

– Доктор, и снова вы напомнили мне, как мало знаете об истинной природе моего народа.

Кирк разглядывал Большой зал, пока Спок продолжал разъяснять Маккою, что на самом деле вулканцы-таки обладают эмоциями, просто решили не позволять им управлять своими жизнями.

Маккой, конечно, попался на наживку, горячо обсуждая формулировки Спока. Они могли продолжать часами, если была возможность. Не обращая внимания на знакомые аргументы, которых он достаточно наслушался за годы, Кирк поразился, как успокаивают его всего лишь звуки их голосов. Словно он снова был ребенком, который сидел у стола в материнской кухне за воскресным обедом, слушая родителей, бабушку с дедушкой, брата, дядюшек, тетушек и кузин. Их речи, перебивающие друг друга, звучали беспорядочно и шумно, как у старых знакомых. Семейные узы. Вот чем Спок и Маккой стали для него.

Семьей.

Он был счастлив иметь таких друзей в своей жизни. Однако он знал, что тут было большее…

Спок продолжал разговор об учении Сурака, а Маккой негодующе фыркал.

Взгляд Кирка рассеянно блуждал по танцполу. В стороне стояла группа клингонов, безуспешно пытаясь скрыть презрение к тому, как проходят танцы на Земле.

Кирк однажды принимал участие в танце клингонов. Кончилось тем, что Маккой три раза обрабатывал его протоплазером, чтобы заставить шрамы сойти.

Клингоны понимали понятие «врезаться» весьма буквально.

Потом Кирк заметил вспышку узнавания в глазах одного из клингонов. Клингон, признав его, кивнул – знак уважения. Кирк кивнул в ответ, поражаясь, что пришел такой день, когда он действительно обменялся с клингоном знаками уважения.

Но события, окружавшие неудавшееся убийство в Лагере Хитомера, и растущее мирное движение между Федерацией и Империей изменили мысли многих.

Включая его.

Кирк считал, что ему надо радоваться, что он еще не полностью застыл в своих взглядах. Что еще может воспринимать новые мысли и новые идеи.

До Лагеря Хитомера, когда Спок сообщил ему, что взрыв луны Праксиса означает возможность гибели для расы клингонов, первой реакцией Кирка было выпалить: «Ну и пусть умирают».

Почти сразу он осознал, как несправедливы были те слова. Как пагубны. Как бесчувственны. Но сказанного не вернуть, чтобы смягчить их смысл. Он до сих пор сожалел об этих словах.

Десятилетия назад он, возможно, и был достаточно несдержан, чтобы сказать подобные слова и иметь в виду то, что сказал. Но не теперь. За время своих путешествий он делал открытия не только для Федерации. Он делал их и для себя. И он изменился благодаря встреченному и познанному.

Кирк начинал грустить, думая о дне, когда он перестанет узнавать новое. Перестанет меняться…

Он продолжал оглядывать комнату, пока Спок и Маккой оживленно обсуждали всю подноготную захватившей их темы. Он размышлял о переменах. О страсти. Люди на танцплощадке ловили его взгляд. Большинство улыбалось в ответ. Некоторые вдруг вздрагивали, словно никак не ожидали увидеть во плоти такую важную персону. Кирк часто встречал подобную реакцию, видел ее прежде тысячу раз.

Но вдруг он обнаружил человека, который уже смотрел в его сторону, прежде чем Кирк наткнулся на него взглядом. Настала очередь Кирка вздрогнуть.

Он не знал, почему.

Возможно, из-за ее глаз, решил Кирк сначала. С густыми ресницами, темных и притягательных… если бы он был двадцатилетним кадетом, он был бы рядом с ней через 15 секунд. Ему хватало 10 секунд, если он хотел пробиться к Гэри Митчелл и пригласить ее на ужин.

Потом он снова вздрогнул, когда внезапно осознал, что эти колдовские глаза принадлежали клингонке. Ее темные волосы, театрально отброшенные назад в вечерней прическе, открывали волны ее надбровных дуг. Хотя, как ни странно, это было не так резко выражено, как у большинства женщин, которых он видел. Он понял, почему, когда увидел ее уши.

Заостренные.

Клингоны и вулканцы…

Кирк подумал, что эта причина достаточна для того, чтобы вздрогнуть…

Иногда люди тратили несколько секунд, чтобы вспомнить, кто он такой, после того как осознавали, что его лицо им знакомо. Кирк решил, что нечто подобное происходит сейчас и с ним: его внимание, должно быть, привлекли необычные черты молодой женщины, он подсознательно почувствовал их противоречие, а потом промедлил время, необходимое, чтобы этот факт дошел до его сознания. Но это подразумевало, что он проделывал именно то, что так ему не нравилось, когда он ощущал это на себе. Он глазел.

Но она, казалось, не возражала.

На самом деле она ему улыбалась.

Не мимолетной улыбкой человека, узнавшего знаменитость. Улыбкой признания. Словно нашла какую-то потерю.

Кирк знал, что ему не следует продолжать смотреть, но не мог не смотреть.

Улыбка преобразила ее лицо. Сработала какая-то магия, которую он не мог постигнуть.

До тех пор, пока его сознание не пробилось сквозь туман ромуланского эля и не сказало ему отчетливо: «Она великолепна. Именно поэтому ты на нее уставился. Она самая красивая женщина в зале. И она позволяет тебе пялиться на нее, как пилоту шаттла, который был в одиночном полете последние два года.» У Кирка вдруг пересохло во рту. Он ощутил смутный приток такого знакомого по тем временам, – когда он был кадетом двадцати лет, и вся Вселенная ожидала его, – ощущения. Легкость в груди. Дрожь предвкушения в животе.

Снова влез его рассудок, как будто его личный Спок предлагал наблюдения, не окрашенные эмоциями: «Ты думаешь, что тебе снова двадцать, а ей даже двадцати нет. Ты достаточно стар, чтобы быть ее отцом. Черт, да ты достаточно стар, чтобы быть ее дедом.»

Танцующие пары переместились, скрывая ее от него. В тот миг, когда она пропала, Кирк помотал головой, словно разбивая заклятье.

– Вы не согласны, капитан? – спросил Спок.

– Если согласен, – тут же встрял Маккой, – я перестаю давать тебе советы.

Кирк не имел ни малейшего представления, что обсуждали его друзья.

– Думаю, – сказал он осторожно, – что истина находится где-то посередине.

Спок и Маккой обменялись удивленными взглядами.

– Восхитительно, – сказал Спок.

Но Маккой с отвращением поморщился.

– Ты не слышал ни слова из того, что мы сказали, так ведь?

Музыка закончилась. Пары, танцующие на площадке, начали расходиться к своим столикам. Кирк положил ладонь на руку Маккоя и кивнул на площадку:

– Боунз, та молодая женщина. В длинном платье…

Кирк видел только блеск ее мерцающего одеяния, что двигалось в толпе народа. Его сердце, как ни странно, трепетало. Она двигалась в его сторону.

– Где? – спросил Маккой. – Та, в красном?

– Нет, – сказал Кирк. – Ты ее не сможешь не заметить. Она наполовину вулканка, наполовину клингонка.

– Весьма не правдоподобное сочетание, – сказал Спок.

Маккой, нахмурившись, взглянул на Спока:

– Взгляните-ка, чья бы корова мычала… Или кто там у вас на Вулкане мычит?

Кирк повернулся к Споку:

– Но это и в самом деле так. Брови клингона. Уши вулканца.

– Я ее вижу, – радостно сказал Маккой. – Она сногсшибательна. Интересно, чья она дочь?

– Клингон и ромуланец были бы более логичным выводом, – сказал Спок.

Кирк едва мог поддерживать беседу на два фронта.

– Ромуланец? – спросил он Спока. – На званом вечере Звездного Флота? – он повернулся к Маккою:

– Что значит «дочь»?

– Звездный Флот все же пригласил нескольких высокопоставленных клингонов на этот прием, – сказал Спок. – Несомненно, приглашения были отправлены и в ромуланские дипломатические миссии как часть продолжающегося движения к открытости.

– Она очень молода, Джим, – сказал Маккой. – Вероятно, ребенок какого-то дипломата.

Сердце Кирка опустилось.