1

"Наверное, я уже на том свете, — подумала Рипли, разглядывая через щелочку полуприкрытых век бирюзовое теплое небо. Интересно, рай это или ад? "

Где-то невдалеке пела птица. Впрочем, повторяющиеся, по-соловьиному булькающие звуки длились настолько долго, что их можно было счесть и непривычной музыкой, тем более, что в них явно прослушивался определенный ритм.

Рипли попробовала открыть глаза шире, но тяжелые веки не подчинились, на попытку же встать все тело, особенно грудная клетка, отозвалось резкой болью.

«Если это рай — то почему боль? Но если ад — зачем птица и такое небо?» Рипли снова пошевелилась. Нет, тело уж во всяком случае было материальным.

«Ну хорошо, если это не то и не другое — где я тогда нахожусь?»

Снова перед ее глазами пронеслись летящие навстречу огонь и жар. Неужели кто-то мог перехватить ее на лету? Это невозможно… Во всяком случае, для человека.

Рипли дернулась в третий раз и застонала. Почти тут же над головой что-то мерно зажужжало, покалывающий ветерок промчался по телу, и боль стала уходить. Новое усилие позволило Рипли увидеть краешек обнимавшего ее голову шлема: по верхнему металлическому ободку гуляли ослепительные блики. Для чего он был нужен — просто для контроля за ее состоянием, для обезболивания или для чего-то третьего?

— Она пришла в сознание, — услышала Рипли голос.

Звуки были незнакомы, но слова — понятны.

«Вот уж действительно! — горько усмехнулась про себя Рипли. — Я что, попала к инопланетянам? Самый подходящий момент…»

Она снова открыла глаза. Свет резал их, но новая порция жужжания и ветерка убрали и эти неприятные ощущения.

Кровать Рипли стояла на веранде. Если прямо перед глазами небо было открытым и чистым, то чуть выше, над головой, время от времени совпадая в ее глазах с краем шлема, зеленела трава с овальным сводом.

— Где я? — прошептала Рипли — и не услышала себя.

— Успокойтесь, вам нельзя пока разговаривать…

Приступ дурноты и жужжание машин подтвердили эти слова.

«Почему мне не отвечают… Стоп, я ведь просто не знаю их языка… но я же их понимаю!.. Нет, сейчас лучше и не пробовать разобраться».

— О чем она спросила? — другой нечеловеческий голос, более отрывистый и скрипучий, прозвучал совсем рядом.

— Сейчас раскодируем… Ей хочется знать, где она. Я сейчас с ней поговорю…

Рипли напряглась. Каким же будет ее спаситель? Похожим на человека? или — что гораздо вероятнее — на тех несчастных, скелеты которых ей довелось увидеть на записи с проклятого корабля? Неважно. Только из одной благодарности стоит считать его самым прекрасным существом во Вселенной. Что-то большое и темное наклонилось над ней, заслоняя часть небесной бирюзы. Рипли вгляделась, и… рванувшийся изнутри крик заставил ее согнуться пополам, срывая с тела датчики. Страшная боль прокатилась по телу, врачебная аппаратура взвыла диким голосом — и больше ничего Рипли уже не слышала и не чувствовала…

2

… Новое пробуждение успокоения не принесло. Сколько бы Рипли ни убеждала себя, что увиденная матка Чужих с вызолоченным гребнем была плодом больного воображения — она не могла заставить себя открыть глаза. Намеренно погружаясь в подобие полудремы, она слушала голоса — их по-прежнему было всего два — и даже запомнила их имена, переведенные в ее мозгу почему-то как Сэд и Шеди — но взглянуть и убедиться в своей правоте или неправоте она не решалась.

Ну можно ли поверить в то, что монстры, убийцы, людоеды стали бы ее спасать и выхаживать? Пусть тот, странный, не трогал ее из-за притаившегося вглуби эмбриона — инстинкт есть инстинкт, — но это не объясняло ни ее чудесного спасения, ни той же жужжащей аппаратуры. Разве под силу было создать ее лишенным разума животным? Раньше ни одна деталь не намекала на то, что у них есть хоть малейшие зачатки развитого сознания.

Ни одна деталь?

Перед закрытыми глазами Рипли всплыло вдруг страшное видение: трещащая под отдаленными взрывами станция атмосферного процессора, синие молнии, клубы пара, рвущиеся из всех щелей — и среди всего этого медленно открывающиеся двери лифта… Другого — не того, которым воспользовалась она.

Комплекс стонет, жар бьет в лицо, а приехавшее (именно приехавшее!) за ней чудовище начинает медленно распрямляться…

Что-то защекотало подбородок — это его задели спутанные волосы Ньют. От них удивительно пахло — и сыростью, и слизью Чужих, и в то же время чем-то очень человеческим, родным…

— Ньют! — отчаянно закричала Рипли, прижимая девочку к себе, и не выдержав ее напора, видение исчезло, руки больно ударились друг о друга и с хлестким звуком упали на ее голое тело.

— Сэд, включи режим успокоения… — проскрипела Шеди.

«Нет, нет, не надо!» — мучительно замотала Рипли головой, но жужжащий сон уже вползал в нее, обволакивал, тянул за собой…

— Наверное, ее придется связать — всякий раз во время нервных припадков она едва не калечит себя, — строго сказала Сэд.

— Врач против… К тому же рана уже почти затянулась.

— Если она дернется так еще раз, все придется начинать сначала, — услышала Рипли сквозь сон, в котором уже снова щелкали страшные двойные пасти и змеились охристые щупальца. Они вздымались и падали, почти касаясь ее лица, и все же не причиняли вреда. Их движения становились все более плавными, почти изящными, и неуместное пение птицы аккомпанировало им, словно бой превращался в причудливый танец.

«Они разумны… они разумны… Это они…» — мысль плыла в музыке, постепенно растворяясь, и уносила прочь сомнения. Еще раз «на память» промелькнул открывающийся лифт — Ньют с Рипли уже не было, а гребень самки отливал золотом — и все исчезло.

Сон длился недолго. Проснувшись, Рипли услышала все то же жужжание и те же голоса. Они говорили о чем-то своем, непонятном по самой теме разговора.

«Ну что ж… Если это они — что они со мной сделают? — спросила себя Рипли. — Если я нужна была им только как носитель эмбриона, то зачем все это? Или он еще во мне?»

— Сэд! Она опять пришла в себя!

— Иду…

Тяжелые шуршащие шаги подтвердили, что Сэд выполнила обещание.

«Ну что ж… открываю глаза и убеждаюсь, что я просто сумасшедшая», — собравшись с силами, приказала себе Рипли. Сердце ее прыгнуло и сжалось. «Только бы это не было правдой», мысленно взмолилась она и раскрыла глаза.

Блестящая рубчатая морда с гребнем висела в полуметре от ее лица. Маленькие звериные глазки часто заморгали.

— Вам лучше? Сейчас вы уже можете отвечать?..

— Нет! — застонала Рипли.

Так это было правдой!

— Вам помочь? Вам плохо? — забеспокоилась Сэд.

Рипли не ответила. После всего, что ей пришлось пережить, эти слова казались жестокой насмешкой.

— Оставь ее, Сэд, — за вызолоченным гребнем появился еще один, с подвешенными на вырезах золотистыми колечками. — Ей пришлось много пережит ь… кроме того, она имела дело с «дикими детьми», так что вряд ли ей приятно нас видеть.

— Вот еще! — запротестовала Сэд. — Я же хочу ей добра! Что это она еще выделывается? Будто у нее одной такое случилось…

— Сэд! Прекрати.

Рипли взглянула на вторую уродливую морду и неожиданно для себя горько расхохоталась. И недоверие, и веру в эти слова, смутные, не сформулировавшиеся еще надежды — и весь кошмарный груз воспоминаний, ненависть — и благодарность к тем, кто сохранил ей жизнь — все вместил этот смех.

— Что с ней? — испугалась Сэд, глядя на прокатывающиеся по лицу Рипли гримасы.

— Не знаю, — пустила волну по хвосту Шеди.

«Дикие дети… ну надо же! Они не знают… Не знают!» — путаное подобие мысли вызвало у Рипли новый приступ смеха. Да, тут было от чего сойти с ума!

«Ну, все — я пас, — сказала она себе, отсмеявшись, — раз я ничего не понимаю, придется ждать, пока мне все объяснят… Только, черт побери, не у них же просить объяснения? Но почему не у них? Не сейчас — да, но больше, похоже, ждать информации не от кого…»

— Так вам что-нибудь нужно? — снова повторила Сэд.

— Да, — Рипли зажмурилась, — горячую ванну и кофе в постель…

Шеди и Сэд переглянулись. Да, их предупреждали, что с инопланетянкой возможны разного рода неожиданности… Ну как выполнить ее просьбу, очевидно, очень важную для нее, раз именно об этом вспомнила больная, едва придя в себя? Как ее выполнить, если невозможно понять ее смысл?

3

— Вставайте, мы нашли! — радостно сообщила Шеди на следующее утро — даже не разбираясь в интонациях и мимике, Рипли уловила ее эмоции.

— Что? — сдержанно спросила Рипли. Она уже твердо решила только наблюдать за событиями, пока что-нибудь не прояснится.

— Горячая вода в большом сосуде, в котором можно удобно лежать. Вы его просили, врач сказал, что это хорошо влияет на нервы. Да?..

«… А может, зря я думала о них так плохо? — подумала Рипли, растягиваясь в ванне, похожей на большую пиалу. — Лечат, заботятся… пытаются удовлетворять мои капризы… Может, действительно вся беда была в тех загадочных „диких детях“?»

— К сожалению, мы не поняли вашей второй просьбы, — наклонилась к ней Шеди, яркие колечки поблескивали на солнце и шевелились от легкого ветерка. — Это что-то из еды?

— Да. Это шутка. Неудачная шутка, — серьезно ответила Рипли. "Так как все же к ним относиться? Как к врагам? — Рипли поняла, что после этой ванны вряд ли сможет делать это. Но — не считать же их друзьями! После того, что произошло… Рипли отрицательно помотала головой. Немотивированный жест напугал не обладавшую телепатией Шеди.

— Что с вами?

— Ничего, — мрачно ответила Рипли. Она запутывалась в своих мыслях все сильнее — ничто не подсказывало, как правильно себя вести.

Не враги, не друзья — кто? Как можно им верить? «Я же их совсем не знаю!» — подумала Рипли — и удивлялась: они тоже не знали ее, когда помогали, но даже не сделали попытки расспросить ее… Или просто не успели? А может, для их целей это и не нужно? Но тогда зачем они научили ее своему языку? И, кстати, как? Гипнопедия? — Рипли все больше увязала в этих вопросах без ответов.

— Вы обеспокоены. Чем? Воспоминания?

— Да. Для чего я вам нужна?

— Что? Я не понимаю! — приподняла хвост Шеди. — Вы бы погибли — и вы, и девочка. Патруль подобрал вас обеих. С ребенком тоже все в порядке. Скоро вы увидитесь.

— Увижусь… с кем? — приподнялась Рипли.

— С вашей маленькой падчерицей. Она еще больна, но ей уже лучше. После того как вы упали в вулкан, малышка обожглась, для нее это было большим потрясением, но я надеюсь, что ласка быстро сделает ее нормальным, здоровым ребенком. Так что выздоравливайте скорее: она жаждет вас увидеть.

— Шеди, — от удивления Рипли назвала чудовище по имени и даже не заметила этого. — Объясни мне, что это значит. Я ничего не понимаю. Совершенно ничего!

— Не волнуйтесь. Вам нельзя волноваться.

— Шеди, я прошу вас! — решительно потребовала Рипли.

— Все ясно и так. Что вам объяснять?

— О каком ребенке идет речь? У меня никогда не было… — Рипли хотела сказать «ребенка», но мелькнувшее в памяти короткое имя «Ньют» заставило ее переключиться на ходу, — никакой падчерицы. На меня напали, ваши. Я защищалась. Потом в меня отложили яйцо — или как оно там у вас называется… Это все, что я знаю. Почти все мои друзья погибли. Ты понимаешь это, Шеди? Как после этого я могу не требовать объяснений?

— Если все было действительно так… — Шеди замялась. Объяснять придется слишком долго.

— Нет, давай сейчас.

— Тебе тяжело без этого, да?

— Я без этого могу сойти с ума, — нахмурилась Рипли. Неужели чудовище сможет ей отказать?

— Вы очень непохожи на нас, да? — спросила Шеди.

— Зачем ты об этом спрашиваешь?

— Я не спрашиваю. Я констатирую. Если бы вы были похожи, тебе бы все было ясно. На нашей планете есть двуногие. Есть мы. Мы всегда жили вместе. У вас на планете есть такое явление — симбиоз?

— Да, — Рипли вздохнула. Похоже, объяснение действительно обещало быть долгим. Только симбиоза и прочих не относящихся к делу подробностей ей сейчас и не хватало.

— Мы живем в симбиозе. Мы — ухаживаем за двуногими; до того, как окрепла цивилизация, мы защищали их — но наши дети могут вырасти только с помощью их гормонов. У нас когда-то были очень плохие условия. Плохая природа. Понятно? Нужен был сложный жизненный цикл и у них, и у нас. Вот так и вышло, что у каждого нашего ребенка по две матери — настоящая и вторая, из двуногих. И очень часто вторая становится более родной, чем первая. Ребенок с ней дольше был в физическом контакте, так что и родства между ними больше. Настоящей матери у твоей дочки нет, так что она полностью твоя — и только.

— Она? Это чудовище? — Рипли передернуло.

Языки пламени, боль в груди и солнечном сплетении, страшная, нечеловеческая боль — и выскочившая светлая головка с рядами страшных зубов… Они сошли с ума: это — ее ребенок?!

— Это ребенок, — жестко ответила Шеди, и Рипли почувствовала ее обиду. — Если и ты бросишь ее, повторится то же, что и с ее бабушкой. Или — того хуже — она станет «диким ребенком».

— Что это значит?

— Вы действительно другие, — смягчился голос Шеди. — У вас дети рождаются разумными, да? Их не надо учить быть ЛЮДЬМИ?

— Нет… мы их воспитываем. Долго, — наморщила лоб Рипли. Она начинала уже кое-что понимать, но боялась себе поверить.

— Понимаю. У двуногих дети взрослеют дольше. У нас — быстро. Так что важен каждый день. Если не учить — получаются дикие дети, и хуже всего — из Простых. Они и так всегда глупее, с ними очень трудно. Девочки — лучше всего, но их надо учить любить. Нужно, чтобы они доверяли тебе и не боялись. Настоящее разумное существо может быть собой, только если его любят… — в переводе Рипли «разумное существо» прозвучало как «человек».

— Значит, моих друзей уничтожили ваши «дикие дети»? — содрогнувшись от внезапной боли, проговорила Рипли.

Как ей хотелось верить в слова Шеди… нет — как ей хотелось НЕ ВЕРИТЬ!

— Они не понимали, что делают. Если нет воспитания — есть только инстинкты. Наесться. Выжить. Отложить яйца и найти для новых детей вторых матерей. Если «человек» не получает человеческого духа, он становится хуже зверя — потому что умнее его. А Простые — те и так почти звери. У нас всегда существовало это разделение. Даже если они вырастают дикими у нас, а потом их находят — обычно ничего не удается изменить.

— Ты уж извини, Шеди, но меня с души воротит, когда я сравниваю свои воспоминания с твоими рассказами о «голодных детях»…

— Так нельзя, — Шеди тряхнула головой, и колечки на ее гребне чуть слышно зазвенели.

— Не знаю, — Рипли уставилась на какое-то растение, похожее на клубок спутанных зеленых ниток, и ее лицо снова начало застывать.

— Так ты примешь свою девочку? Моя мать была сестрой по двуногой матери ее бабушке… значит, и мы с тобой сестры… Помоги ей.

— Вот ты и помогай! — грубо отрезала Рипли и тут же почувствовала, что ей стыдно. В самом деле, разве лично Шеди виновата в том, что ей пришлось пережить? Почему она должна выслушивать обиды из-за слабости самой Рипли, не способной перешагнуть через свой кошмар.

«Не надо! — возразила Рипли сама себе. — Чего я добьюсь, притворившись, что все в порядке? Все пережитое — во мне, и я все равно никуда его не дену. Так что лучше — правда… если так ее можно назвать».

— Рипли, у тебя есть то, что можешь дать только ты. Никто и никогда не мог заменить ребенку настоящую мать. Когда моя двуногая бабушка погибла, ее дочь — та, о которой я говорила — осталась без матери, и может быть, если б не это, ничего бы и не произошло.

— Чего бы не произошло?

— Твоей беды… Блеклая не верила в себя, боялась других — и сделала большую глупость, понимаешь?

— Нет.

— Она была одинокой и рано загуляла. А потом ей надо было нести яйца, но она не решилась признаться в своем несчастье и совершила преступление. Я не хочу рассказывать подробности — это была очень большая беда. Она пробралась на чужой корабль — думала, Чужие не станут докапываться, чьи это дети, и позаботятся о них. А вышло совсем не то: у них, как и у тебя, все устроено неправильно. Вместо матки — дыхательный орган, и так далее… Короче, та цивилизация хочет объявить нам войну. И все из-за одной глупой девочки, которой в свое время не хватило ласки.

— Так не бывает, — тупо возразила Рипли. Она пыталась разобраться, все ли нитки-листья одинакового цвета и только солнечное освещение подсветляет одни из них, или они действительно разные. Эта глупая головоломка помогала ей выдержать абсурдную, не лезущую ни в какие ворота информацию.

— Но, к сожалению, это случилось, — поникла Шеди.

4

— А вот и ваша девочка! — весело возвестила Шеди, впуская в комнату небольшое, еще оранжево-желтое существо. С огромной скоростью малышка подскочила к Рипли и пристроила свою головку-брусок ей на колени.

Рипли вскрикнула — сдержать отвращение и страх ей не удалось.

— Ее зовут Скейлси, — радостно произнесла Шеди.

— Нет, только не это! — почти не помня себя, Рипли оттолкнула лакированную головку.

Зачем ей знать, как зовут эту пакость, чуть ее не погубившую?!

Отчаянье, клубящийся внизу вулкан, полет в убийственный жар — и все это было связано с маленькой наглой тварью, заявляющей сейчас на нее какие-то свои права.

Обиженная Скейлси жалобно заскрипела. Боль и недоумение пронеслись по комнате, задевая и Рипли.

— Что ты делаешь! — вскричала Шеди, бросаясь к плачущему ребенку, и к обиде малышки примешалось бьющее прямо в сердце Рипли презрение.

Женщина отвернулась и упала лицом на кровать. Ей было неприятно и стыдно за себя. Но что она могла поделать? Приласкать эту тварь?

Это же невозможно… лучше бы они позволили ей тогда умереть, чем вот так мучить. Наверное, ни одна цивилизация не могла изобрести страданий больших, чем те, которые доставляла совесть, вступившая в разлад и с сердцем, и с умом.

— Обидели мою крошку? — совсем по-земному ворковала вокруг «девочки» Шеди. — Ах, гадкая тетка! Ах, нехорошая тетка! Ну ничего, мы все равно не будем плакать… Пошли, я дам тебе игрушку…

— Нет, — прошептала Рипли, чувствуя, что вот-вот разрыдается.

Из-за кого она хочет плакать? Из-за этих — после того, как даже для Ньют у нее не нашлось ни одной слезинки? Ну нет, слишком великая честь! Но разве виновата в этом Скейлси, или как там ее?

Рипли зажмурилась, и перед ее глазами возникло новое видение.

Ньют.

Не та девочка, шепчущая ей взрослые советы и объясняющая, что Кейси не видит снов, потому что она — кукла, не мертвая Ньют с замершим навсегда, заострившимся личиком — та Ребекка, которую она увидела впервые: настороженный и озлобленный зверек, вцепившийся ей в руку зубами. Рипли машинально посмотрела на свою руку — хотя боль от укуса проснулась в ней, никакого следа на этом месте не осталось.

Дикая Ньют… Какой бы она стала еще через месяц? А через год? В кого бы превратилась она, если бы ее не нашли? Умерла бы, когда кончились продукты — или тоже стала бы охотиться на своих врагов, чтобы отделить от трубок с кислотой их мясо и сожрать его?

«Нет, зачем я, о чем…» — пробовала отогнать картину Рипли — и не могла. Дикая Ньют росла на глазах, превращалась в девушку — хорошо сложенную, сильную, но со звериным блеском в лишенных разума глазах.

— Ньют! — закричала Рипли, закрывая лицо руками. — Ньют! Не надо!

— Шеди, ей снова плохо!

— Меня это не волнует, Сэд. Она — жестокое и бездушное создание!

— Но она кого-то зовет… Наверное, настоящего ребенка…

— Я ничего не хочу знать…

«Я тоже», — бессильно подумала Рипли, погружаясь во включившееся жужжащее беспамятство.

5

Через день Рипли убедилась, что с ней больше не разговаривают. Ее кормили, даже ставили теплую ванну, но уже не помогали сесть и лишь перед сном включали свой аппарат. Меньше всего Рипли хотелось оставаться сейчас со своими мыслями наедине — но выбора ей не предоставляли. Не совпадали ли в их языке понятия «бездушный» и «неодушевленный»?

Вскоре Рипли поймала себя на том, что очень ждет, когда с ней заговорят; потом она пробовала сама начать разговор — но безуспешно. Лишь дня через три, обращаясь к ней, но глядя мимо нее, Шеди бросила с неприкрытым упреком:

— Скейлси заболела. Некотоые дети умирают от тоски.

— Шеди, где она? — нервно спросила Рипли.

— Зачем мне говорить об этом с тобой? — Шеди отвернулась и заковыляла прочь.

— Постой! — спрыгнула с кровати Рипли. — Ты хочешь сказать, что Скейлси заболела из-за меня?

— А то из-за кого же? — нехотя отозвалась Шеди.

— Но, Шеди… она же просто меня не знает…

— Она любит тебя, а ты ее оттолкнула. Все, разговор окончен.

Рипли прикусила губу. Такого резкого отказа она не ожидала. И все же в словах Шеди была доля правды. Стоило Рипли на секунду задуматься о судьбе маленького чудовища, как она почувствовала жалость.

В самом деле, малышка ведь не виновата…

Недолго думая, Рипли подошла к двери и впервые сама взялась за рычажок замка. Сразу же замигала лампочка, возвещая о ее попытке, но дверь открылась. За ней зеленел овальный коридор с неравномерными светящимися пятнами плоских ламп.

— Шеди! — позвала Рипли, осторожно ступая на пол коридора — почему-то он пружинил.

Вместо Шеди навстречу ей выскочила Сэд.

— Что ты делаешь — тебе запрещено выходить!

— Неважно, — решительно возразила Рипли. — Я должна видеть Скейлси.

— Ты? — оба рта Сэд приоткрылись от удивления.

— Ей плохо, да? Если она действительно нуждается во мне, ты меня отведешь сейчас к ней. Ясно?

— Да, но… — Сэд попятилась.

— Никаких «но». Я сказала — ты меня сейчас к ней проводишь.

«До чего странное существо, — поразилась Сэд, — то она отталкивает ребенка, как какую-то гадость, то готова броситься на меня, чтобы его увидеть… ничего не понимаю».

— Ну хорошо, — после недолгого колебания согласилась Сэд.

— Так, и объясни мне, что я должна с ней делать.

— То есть?

— Как за ней ухаживать, как ласкать, и все такое прочее.

— Ты что, хочешь сказать, что не умеешь делать это сама?

— Если тебе так проще — считай, что не умею. — Рипли не была склонна вдаваться в подробности и вообще долго разглагольствовать на эту тему. Собственный порыв уже казался ей нелепым — зачем она решила ввязаться в это дело?

«Неважно. Оно — ребенок. Ему плохо. Я могу помочь — вот о чем надо думать».

… Скейлси лежала в мягком гнездышке, как показалось Рипли, сделанном из травы, и тихо поскуливала. Маленькие глазки тускло смотрели в одну точку, чешуя поблекла. При виде маленького несчастного существа Рипли отбросила все свои сомнения.

— Ну что же, дурочка? — ласково спросила она, трогая гладкую жесткую головку.

— Мама… — всхлипнула Скейлси и вдруг прижалась к Рипли всем телом, повторяя все то же короткое слово — «мама».

«Только бы не заплакать», — приказывала себе Рипли, лаская веселевшую на глазах малышку — но не могла удержаться. Горячие слезы потекли по ее щекам, падая на гладкий рыжий хитин.

6

Шеди медленно шла по верхней стороне улицы. Прямо под слоем пластика под ее ногами шелестел дождь. Отдельные капли пробивались сквозь боковые окна, у самых ног тянуло сквознячком.

За поворотом фонарей стало меньше, а еще ближе к дому они исчезли совсем.

Шеди всегда побаивалась темноты — еще больше, чем слишком яркого света. Ей всегда чудилось, что в этом закоулке ее поджидают, и все же когда чье-то щупальце неожиданно оплело ее плечи, она чуть не потеряла от неожиданности сознание.

— Просьба не паниковать, — услышала она. — Секретная служба… — Шеди дернулась. Только этого ей и не хватало!..

Двое из секретной службы довели ее до пневмопоезда, и там уже она смогла рассмотреть их тела и головы: как истинные профессионалы, оба, и мужчина, и женщина, не были ни красивыми, ни уродливыми; разве что коричневые пятна на брюхе «молодого человека» выделяли его из общей толпы и придавали хоть тень индивидуальности. Женщина была в возрасте и очень худа.

— Куда вы меня везете? — ежась, спросила Шеди. Она казалась сама себе маленькой и беззащитной.

— В Управление.

— Но — зачем? Кому может быть нужна скромная сестричка?

— Не понимаю, чего ты нервничаешь, — махнула в ее сторону щупальцем женщина. — Тебе зададут несколько вопросов и отпустят.

Шеди покорно опустила лапы. Она не верила, что ее могут вызвать туда из-за пустяков, и тем более сомневалась в том, что ее вообще отпустят: об Управлении ходили разные слухи. Конечно, Шеди, как и большинство молодых девушек, еще верила в справедливость законов, но страху ее вера ничуть не мешала. Скорее она могла допустить, что, сама того не зная, совершила какое-то серьезное преступление.

Ехали недолго. Шеди и не подозревала, что Управление находится так близко от ее дома.

Овальный кабинет выглядел мрачновато, может, из-за слишком симметричного расположения опять-таки слишком правильной формы ламп. На шикарной медной перекладине сидел крупный самец с редким зеленоватым отливом.

— Свободны, — он указал на выход конвоирам Шеди. — Итак, передо мной Вторая Шеди из семьи Нервной. Так?

— Да, — испуганно поджала под себя хвост Шеди. Кожу между чешуйками начало нервно покалывать.

— Меня обычно зовут Большое Эхо, — представился начальник (на более конкретную должность не указывало ничто, но Шеди и раньше слышала, что должности в Управлении были засекречены).

— Спасибо, — пискнула Шеди.

«Провинциалка, — отметил про себя Большое Эхо, — в городах обычно за представление не благодарят». Он ошибался — Шеди благодарила его не из долга перед традицией. «Раз он мне представился, — думала она, — значит, не считает меня преступницей.»

— Ну что ж… Ты работаешь в детской больнице Зеленого Края…

— Да.

— И у вас там находится пациентка… скажем так, из другого мира. Именно она нас и интересует. Мне кажется, что наша спасательная служба поступила слишком опрометчиво, доставив ее сюда. При том, что наша планета находится на грани войны, было очень глупо доставлять сюда других потенциальных врагов. Тем более, что их раса отличается явной агрессивностью и очень изобретательна по части создания приспособлений для убийств. Все, что мы знаем о ее соотечественниках, звучит для нас очень неутешительно. Теперь — твоя очередь говорить.

— Не знаю, что вы хотите услышать, — приподняла хвост и крутнула им в воздухе Шеди. — Она ведет себя обычно. Как любое двуногое после сильного нервного потрясения. Вначале она даже отказалась принимать свою дочь, но в последнее время их отношения наладились.

— И она не делала никаких попыток подобраться к одному из передатчиков?

— В больнице их просто нет.

— А вне ее? Не может быть, чтобы она не предпринимала такой попытки: для любого разумного существа, попавшего на другую планету, такое поведение было бы самым естественным. Сперва пробуют вернуться, потом — вызвать помощь. Если же раса двуногих узнает о нашем местонахождении — мы погибли.