Какое-то огромное кровожадное чудовище с телом волка и пастью мусоросборника гналось за мной с диким воем по пустым переходам штаб-квартиры лондонского отделения ВОЗ. По обе стороны бесконечно длинного коридора тянулись запертые двери. Я дергал то одну, то другую, но ни одна из них не хотела впустить меня и спасти от преследующего меня чудовища. Лишь одна дверь была открыта, однако мой преследователь мощным прыжком отрезал мне отступление в ту сторону, и я вновь побежал по коридору, понимая, что не смогу убежать от дьявольского создания, но боясь дать ему бой лицом к лицу, чувствуя, что у меня нет ни одного шанса на победу. Его клыки клацали уже почти у меня за спиной, когда я вдруг увидел впереди, в конце коридора, распахнутую настежь дверь, из которой в коридор лился яркий золотистый свет, и отчаянно рванулся к этой двери, надеясь достичь ее прежде, чем мой преследователь сможет схватить меня.
      И мне все-таки удалось добежать до двери и, проскочив меж ее качающихся створок, захлопнуть их и запереть массивным засовом. Какая-то часть моего разума удивилась, откуда в суперсовременном здании штаб-квартиры ВОЗ двустворчатая дверь с засовом, явно выполненная в средневековом стиле. Впрочем, в тот момент мне было не до размышлений.
      Потом я обернулся, прислонившись спиной к двери, за которой бесновался мой преследователь, и удивился вторично тому, что золотистый свет горел только над дверью, высвечивая лишь маленький пятачок около порога. Вся остальная комната была погружена в непроницаемый мрак, так что даже нельзя было себе представить истинных размеров помещения.
      Внезапно вспыхнул свет, осветивший всю комнату. Она оказалась огромной, это был зал совещаний штаб-квартиры ВОЗ, но не это испугало меня до дрожи. Вся комната была наполнена людьми. Стариками и детьми, мужчинами и женщинами, калеками и здоровыми. Все они молча стояли плотной толпой и смотрели на меня.
      Я заметил, что свет изменил свой цвет. Золотистый свет, до того горевший только над моей головой, теперь освещал это сборище, а надо мной вспыхнул кроваво-красный фонарь.
      Внезапно толпа молча расступилась, и я увидел в глубине зала, до того скрытой за спинами собравшихся, судейский стол и самого судью, высокого и стройного, в красной маске и алом плаще, с горящим над его головой нимбом багряного пламени.
      – Бенджамин Роджерс! – произнес судья, и его голос, словно гром, прокатился по всему залу. – Мы пришли сюда для того, чтобы предать Суду Справедливости самого кровавого палача, на счету которого более тысячи жертв!
      – Кто это мы? – набравшись смелости, выкрикнул я, и мой голос прозвучал, словно комариный писк в этом огромном зале.
      – Кто это мы?! – переспросил судья, поднося руку к лицу. – Мы, твои жертвы, Бенджамин Роджерс! – его голос загремел по всему залу, а рука, поднятая к лицу, сдернула багряную маску Красной Смерти, и я увидел под ней лицо Светланы. – Ты был нашим судьей и палачом, но теперь все изменилось, и здесь, в оплоте посеянной тобой смерти, ты, Бенджамин Роджерс, обычный преступник, а мы, твои жертвы, будем судить тебя Судом Справедливости!
      Я нащупал запор за моей спиной, пытаясь незаметно открыть дверь, в которую столь необдуманно вбежал.
      – И не пытайся бежать, Бенджамин Роджерс!!! – с утроенной силой прогремел голос багряного судьи. – Тебе все равно не уйти от справедливого возмездия!!!
      Повернувшись к нему спиной, я рывком отодвинул проклятый засов, распахнул дверь, обернулся, стоя на пороге, и крикнул:
      – А я все же попытаюсь!
      А затем бросился очертя голову прочь от зала. Коридор внезапно изогнулся, и я снова увидел пред собой молчаливую толпу и возвышающегося над ней судью в багряной мантии.
      – Тебе не сбежать, Бенджамин Роджерс!!!
      – А я все же попытаюсь, – вновь ответил я судье и развернулся, чтобы снова побежать. И вдруг увидел прямо перед собой своего преследователя, страшного кровожадного зверя, медленно наступавшего на меня.
      Я попятился.
      – Ты боишься собственного зверя, Бенджамин Роджерс! – торжествующе воскликнул за моей спиной судья.
      Я продолжал отступать от чудовища, лихорадочно ища хоть что-нибудь, что можно было бы использовать как оружие. Однако ничего подходящего не попадалось. Рывком развернувшись, я бросился к дверям и выдернул толстый брус засова. Крепко сжимая его в руках, я повернулся к зверю и крикнул:
      – Ну, давай, прыгай!
      – Ты так ничего и не понял, Бенджамин Роджерс! – укоризненно сказал судья.
      В этот миг тварь прыгнула. Я пропустил этот момент, отвлекшись на реплику судьи, и мой противник вмиг выбил у меня из рук засов и прижал меня к полу так крепко, что я не мог даже вздохнуть, запустил когти в мое тело.
      – Достаточно! – сказал судья, и зверь тотчас отпустил меня. – Приведите его сюда!
      Кто-то поднял меня на ноги, однако стоять я не мог, и несколько человек под руки повели меня к судье. Отсюда мне было видно то, что раньше скрывалось за спинами людей. Справа от судейского помоста стоял эшафот с дубовой плахой и воткнутым в него топором палача. Рядом стоял и сам палач в средневековом красном клобуке.
      – Бенджамин Роджерс, в присутствии всех этих людей, – судья-Светлана показала рукой на толпу, – я спрашиваю у тебя, признаешь ли ты себя виновным?
      – Нет! – закричал я. – Я ни в чем не виновен! Так было надо для спасения остальных! Я был вынужден…
      – Ты лжешь!!! – оглушил меня голос судьи. – Человек сам выбирает свой путь! И теперь настало твое время платить по счетам! Но нам не нужно твоего признания, для вынесения справедливого приговора нам достаточно свидетельских показаний и улик…
      – Каких еще улик? – выкрикнул я. – Никаких улик нет! Нет у вас никаких улик!
      – Если ты думаешь, что уничтожил все улики, то посмотри на себя! – ответил судья.
      Я посмотрел и увидел, что мои руки залиты кровью. До самого локтя, даже выше они были запятнаны алым. Мои руки словно светились этим огнем смерти, и капли крови падали с пальцев на пол зала. Я отчаянно попытался вытереть их и увидел, что и вся моя одежда тоже забрызгана кровью. Светящаяся алая кровь, запятнавшая кожу рук и небесно-голубую ткань костюма.
      – Вот видишь, – негромко произнес судья, – твои руки залиты кровью! Ты сам обличаешь себя!!!
      Судья сорвал маску, и под лицом Светланы оказалось лицо сэра Найджела, которое неспешно повернулось ко мне и улыбнулось той знакомой мне мрачной улыбкой, которая часто появлялась на лице моего шефа, когда я отчитывался об исполнении очередного задания.
      – Бенджамин Роджерс, ты признан виновным и приговорен! – отчетливо сказал судья и, подняв руки вверх, крикнул: – Привести приговор в исполнение!!!
      – Какой приговор? В чем я виновен? – выкрикнул я, глядя на медленно двинувшуюся ко мне с тихим завыванием и вытянутыми руками толпу, напомнившую мне Индру, страшную многорукую индийскую богиню мести.
      Багряный судья сдернул маску сэра Найджела, и под ней оказалось лицо, которое я не смог сразу узнать, хотя мне почудилось, что я много раз видел его. Уж очень знакомым показалось оно мне. Мне казалось, что вспомнить, где я же видел это лицо, жизненно важно для меня, и я напрягал свою память, пытаясь вспомнить, стараясь не обращая внимания на толпу, которая с тонким комариным писком шла ко мне.
      Это было мое лицо!!!
      Судья надел багряный клобук средневекового палача и, спустившись с помоста, присоединился к толпе, которая была теперь совсем рядом. Руки окруживших меня людей тянулись ко мне, а сзади стоял, не давая мне убежать, зверь, преследовавший меня. Спасения не было. Везде, куда ни кинь взгляд, меня окружали враги, желавшие только одного – моей смерти. Будь у меня автомат, я бы перестрелял их всех, всех до одного, утопил бы их в крови, утолил бы свинцом их желание отомстить мне. Но автомата у меня не было. У меня не было ничего, кроме желания выжить во что бы то ни стало, остаться тем, кем я был, кем я стал после долгих лет напряженной работы. Я хотел просто жить, жить как угодно, только бы жить, только бы жить и не видеть этих искаженных ненавистью лиц и тянущихся ко мне жадных рук. Никогда еще желание просто жить не было таким сильным. Оно выжигало меня изнутри, а мои враги подходили все ближе и ближе.
      Комариный писк становился все громче и громче, нарастая по мере приближения толпы ко мне.
      – Кровь за кровь!!! – выкрикнул судья-палач, который, пробившись в первый ряд, возглавил идущую на меня толпу.
      Руки ближайших уже почти дотянулись до меня, писк превратился в рев, от которого сотрясались стены зала, лампы, до того светившиеся золотистым светом, теперь испускали кроваво-красный свет, который окрасил в цвет крови весь зал и тянущиеся ко мне руки. Затем все лампы погасли, осталась лишь одна, у меня над головой, а вся остальная часть зала погрузилась во тьму, и из этой тьмы в кровавый столб, в который был заключен я, тянулись сотни рук. А я крутился в этом пылающем кругу, не видя ни одного пути к спасению. Как можно вырваться из этого багрового столба, когда со всех сторон тебя окружают сотни врагов.
      Чья-то рука коснулась меня, цепко схватив за запястье. Рука была холодной, как лед, и на ощупь напоминала металл. Я дико закричал и…
      Я проснулся.
      Я лежал у себя дома, правда, не на кровати, на которую я лег вчера, что я точно помнил, а в импровизированной кладовой, в которой я обычно хранил свои спортивные принадлежности и прочую ерунду. Одно из креплений горных лыж защелкнулось вокруг моей руки не хуже капкана, сжимая правое запястье мертвенной хваткой ледяной стали, а писк, все еще оглушительно раскатывавшийся по комнате, издавал мой будильник, который, не разбудив меня на нормальной громкости, принялся пищать все громче и громче, чтобы все-таки разбудить меня, и, достигнув предела, продолжал пищать изо всех сил не хуже полицейской сирены, ожидая моей команды отключить звуковой сигнал.
      Я выбрался из шкафа и опасливо осмотрелся вокруг. Однако в квартире все было так, как было вчера. Никаких изменений. Это был всего лишь сон.
      – Это только сон, – прошептал я, и слабый звук моего голоса окончательно привел меня в себя. – Это просто сон! Сон, и ничего больше!
      Выругавшись, я торопливо подошел к будильнику, от усердия которого уже тряслись стены, и нажал кнопку отключения. Потом медленно пошел на кухню. Страшный сон еще держал меня в своих путах, и я вновь и вновь перебирал в своей памяти детали своего ночного кошмара.
      «Нет, ничего не бывает так просто. Такие кошмары просто так не снятся. Как известно, мозг работает и тогда, когда его хозяин спит, перерабатывая накопленную за день информацию. Иной раз гениальные открытия приходят в голову именно во сне, так что вполне возможно, что мой ночной кошмар был отражением напряженной работы моего головного мозга над заданной мне проблемой. Только вот решение было трудновато понять. Да нет, какое там решение. Просто я переутомился, перетрудился и все такое. Да еще шуточки Кочински и все прочее, что случилось за последние несколько дней. Вот и все».
      С трудом уняв бешеный стук сердца, я посмотрел в окно. Утро было на редкость отвратительным. За окном моросил мелкий дождь, противоположная сторона улицы едва виднелась в тумане, а серое небо, которое, казалось, отражало мокрый асфальт улиц, было столь же унылым, как и мое настроение. Немногочисленные пешеходы в плащах и с зонтами торопливо спешили куда-то по своим делам, перепрыгивая через лужи.
      Впрочем, в этом было немало плюсов. Чем хуже погода на улице, тем меньше народа. А это очень важно в свете предстоящей мне работы. С другой стороны, пульсар Браунлоу наверняка при такой погоде сядет поближе к дому, а значит, многократно увеличится возможность того, что охранники успеют прибежать на звуки стрельбы раньше, чем я успею удрать с места преступления. Поскольку стрелять по охранникам я не собирался, то, по всей видимости, мое спасение в таком случае будет целиком зависеть от быстроты моих ног. Впрочем, посмотрим все на местности.
      Однако мое настроение портили отнюдь не плохая погода, похмелье или предстоящая трудная операция. Настроение мне портили мои ночные кошмары. Я до сих пор не мог оправиться от пережитого во сне страха. Что же это было, если напугало до потери пульса лучшего палача английского бюро?
      Я получил от автоповара таблетку от головной боли и чашку черного кофе, после чего вернулся в зал. На столе все еще лежали разбросанные мной вчера фотографии, и я перебрал их, аккуратно сложил в конверт, в котором лежало досье на семью Браунлоу, а потом сел и долго смотрел на пепел, оставшийся от фотографии Эда Хамнера.
      Впрочем, я думал отнюдь не о том, стоит или не стоит мне в свете моего ночного кошмара делать то, что я решил сделать вчера. Эта проблема меня уже не волновала. Свой Рубикон я перейду, чем бы мне это ни грозило. Я думал о том, как бы получше это сделать. Многоликий багряный судья и иже с ним не запугают меня, к тому же это был всего лишь сон. Просто сон. И ничего более.
      Лишь в одном я прислушался к его словам. Человек должен сам делать свою судьбу и сам платить по счетам за свои ошибки. И никто, кроме самого человека, не сможет заставить его отказаться от своего решения. А я свое решение уже принял. И никто не заставит меня отказаться от него.
      Я оделся и поехал в контору.

 
      В контору я приехал примерно в десять часов утра. Голова была дубовой после вчерашнего виски, которое, впрочем, было гораздо лучше на вкус, чем таблетки успокоительного, а также от кошмарного сна, который все еще мучил мою память подробностями, от которых У меня по телу пробегала дрожь. Одно воспоминание о хищнике, который преследовал меня этой ночью, стоило мне больше седых волос, чем вся предыдущая служба. Я едва заставил себя войти в здание «Лондон фармацептик компани», которое внешне и внутренне очень напоминает штаб-квартиру ВОЗ, так как эти сооружения были возведены одной и той же фирмой, одним и тем же архитектором и оформлены одним дизайнером в одном стиле.
      Войдя в холл и ощутив знакомый импульс, источаемый стенами здания, я едва подавил в себе внезапно вспыхнувшее желание развернуться и уйти и больше никогда не возвращаться сюда, однако спустя уже несколько секунд я вошел в привычное рабочее состояние, хотя полностью освободиться от своих мыслей мне все-таки не удалось.
      Я благополучно прошел через таможню, предъявив свой пропуск мускулистым здоровякам в вестибюле. Один из них совсем недавно конвоировал меня к Дженис.
      «Господи, сколько с тех пор всего произошло», – подумал я и с трудом удержался от желания пройти к залу совещаний, где в моем сне меня судил багряный судья. Усилием воли я направил себя в противоположную часть здания, где находился кабинет Лысого Дьявола и мой тоже.
      Поскольку являться к шефу было еще рано, я прошел к своему кабинету. Он был небольшим, по сравнению с кабинетом сэра Найджела, одним из помощников которого я числился, но хорошо обставлен офисной мебелью в стиле конца XX века, которая мне так нравилась.
      На столе уже накопились какие-то бумаги, которые я быстро просмотрел. В основном всякая ерунда. Сводка информации со всего мира, вероятно, для того, чтобы мы лучше разбирались в международной политике и могли побеседовать о ней, если придется убить какого-нибудь министра, скажем. Такое, кстати говоря, уже случалось пару раз, один раз у нас, а второй раз то ли у поляков, то ли у испанцев. Различные бумаги технического характера о новых приемах и устройствах, изобретенных в последнее время как для защиты жизни, так и наоборот. Какие-то бумажки, присланные канцелярией от Биллингема. Счета из бухгалтерии за пользование сотового телефона и лимузина фирмы. Несколько анкет из отдела вооружения. И так далее в том же духе почти до бесконечности. Любой чиновник, даже если он служит в такой организации, как наша, является большим специалистом по изобретению бумаг, которые никому, кроме него самого, не нужны. Да и ему самому на самом деле тоже. Наши бюрократы были просто гениальны по части изобретения всевозможных докладов, счетов, анкет, сообщений и так далее. Под началом Мартинелли и Биллингема служили сотни чиновников, в той или иной степени осведомленных о деятельности нашего бюро. Если бы я читал все бумажки, которые они мне присылали, то у меня просто не осталось бы времени на настоящую работу. Просто всякий человек изо всех сил старается показать, что он не зря ест хлеб свой и что без его твердой руки, умной головы и подписи на важных бумагах наше бюро уже давно бы развалилось, а все мы подались бы в наемные убийцы или померли бы с голоду.
      Прочитав наиболее важные бумаги, а остальные спустив в бумагорезку, на что у меня ушло девять минут, я задумался. До назначенной мне аудиенции с сэром Найджелом оставалось около двадцати минут, а делать было решительно нечего. Мне было лень загружать свой несчастный ум ненужным хламом, а идти раньше времени не хотелось, потому что Лысый Дьявол людей, боящихся опоздать и потому приходящих слишком рано, любил ненамного больше, чем людей, которые приходят слишком поздно, считая первых недисциплинированными параноиками, а вторых – недисциплинированными идиотами, в равной степени опасными для такой организации, как наша. В итоге я поудобнее устроился в кресле, закурил и попытался подумать о чем-нибудь приятном. Например, о том, что сегодня я при небольшом везении проверну операцию, которую не стыдно было бы включить в любое досье. Даже самым опытным палачам крайне редко приходится действовать в одиночку, без прикрытия, тем более при таком количестве жертв. Это будет классная работа.
      Однако о хорошем мне почему-то не думалось. Мои мысли неотвратимо возвращались к страшному сну. Все должно иметь объяснение, как говорил когда-то один древний мудрец. Однако мой сон, от воспоминания о котором я сейчас покрывался холодным потом, явно не принадлежал к числу легких загадок.
      Я вышел из кабинета в коридор, потому что мне внезапно стало тоскливо в четырех близко расположенных друг к другу стенах, в кабинете, который больше напоминал хорошо обставленную тюремную камеру где-нибудь в Бастилии, нежели кабинет. Это явно было ошибкой. Коридор был абсолютно пуст и так сильно напоминал то, что я видел во сне, что меня прошиб холодный пот. Я с трудом совладал со своим страхом и медленно, поминутно оглядываясь и прислушиваясь, направился к бару.
      В это время бар обычно пустовал, поэтому я всегда ходил в него именно утром или сразу после ленча, но сейчас тишина и пустота в баре действовали мне на нервы. Я заказал себе стакан виски и торопливо выпил. Конечно, не стоит являться к своему начальнику в подвыпившем виде, тем более в такой день, но мне очень хотелось хоть чем-то заглушить свой страх перед ночным кошмаром, словно собравшимся повториться наяву в этом притихшем пустом здании.
      Повторив весьма приятную процедуру лечения нервов, я заказал себе душистый лечебный коктейль, чтобы отбить запах спиртного. Сэр Найджел, конечно, и сам не дурак выпить, но не на работе и уж тем более не утром. К тому же он считает алкоголизм последним признаком деградации палача. Учитывая, что у него и так ко мне сейчас немало вопросов, можно сказать с уверенностью, что, если он унюхает «выхлоп», мне конец. Мои часы показывали 10.23. Я встал и пошел к выходу, но выйти не смог. Меня вновь сковал страх перед пустыми коридорами, которые выглядели сейчас точно так же, как и в моем ночном кошмаре. Мне потребовалось собрать в кулак всю свою волю, чтобы выйти из бара и направиться по длинному пустому коридору в сторону кабинета сэра Найджела.
      – Ты, как всегда, пунктуален, – приветствовал меня шеф.
      – Точность – лучшая добродетель палача, – ответил я, усаживаясь в кресло.
      – Ознакомься с этими документами, – сказал мой шеф, протягивая мне несколько листков бумаги.
      Я быстро пробежал их глазами и сказал:
      – Это, как я понимаю, все, что может потребоваться мне сегодня вечером?
      – Да. План, предложенный тобой, утвержден мною и Биллингемом. В отдел вооружения переданы соответствующие указания о режиме максимально благоприятных условий для выполнения твоего задания. Кстати говоря, Кочински вчера попросил дать ему отпуск на неделю по собственному желанию. Несмотря на острую нехватку людей, я согласился.
      – Все, что ни деется, все к лучшему, – ответил я на это сообщение поговоркой средневековых монахов.
      – Не буду с тобой спорить, старый софист, – ответил сэр Найджел, который прекрасно знал, что спорить я люблю не меньше, чем хорошо делать свою работу.
      – Есть еще что-нибудь?
      – Могу тебе сказать, что прикрытия точно не будет. У нашего отделения в Уэльсе образовались крупные проблемы, поэтому мне пришлось перебросить трех сотрудников класса А в Кардифф, несмотря на то, что мы здесь сами сидим, как на вулкане. А мне, как ты знаешь, очень не хочется привлекать иностранную помощь и этим дать упрекнуть себя в неспособности справиться с трудностями. Надеюсь, ты справишься.
      – Не волнуйтесь, шеф, все будет нормально, – обнадежил я Лысого Дьявола.
      – Надеюсь, потому что в противном случае много голов полетит с плеч долой, в том числе и наши с тобой, – сказал мой шеф и тяжело вздохнул.
      – Не блестящая перспектива, – проворчал я.
      – Хватит разговоров, иди в отдел вооружения, а потом спустись в тир. Там приготовлен тренажер для тебя.
      – Уже иду, – сказал я, направляясь к двери.
      – И постарайся действовать не так, как твой друг Пейтен, – сказал шеф мне вслед.
      Я на миг остановился у двери. Потом я понял, о чем говорит сэр Найджел, и ответил ему:
      – Всенепременно, – и с этими словами вышел из кабинета.
      До отдела вооружений я добрался без приключений, хотя перед каждым поворотом коридора я начинал обильно потеть, а выходя из лифта на тринадцатом этаже, на котором располагался отдел вооружения, едва не заорал, увидев в конце коридора человека в бордовом пиджаке, идущего ко мне.
      «Да, надо будет сходить к Дженис, а то нервы совсем разболтались, – подумал я. – А еще лучше в бар, за еще одной порцией успокоительного. Так недолго и совсем свихнуться, если этого еще со мной не произошло. Черт, опять я о том же».
      – Мистер Роджерс? – осведомился человек в бордовом пиджаке, подойдя ко мне.
      – Да, это я. А в чем дело?
      – Нам звонил сэр Найджел Тизермит и приказал создать вам максимально благоприятные условия для выполнения вашего задания.
      – Прекрасно. Вам известно, что мне необходимо?
      – Разумеется.
      – Тогда я бы хотел прямо сейчас получить все необходимое мне снаряжение и оружие.
      – Как вам будет угодно.
      Человек в бордовом пиджаке тут же отвел меня в комнату, которую сотрудники отдела вооружения и снаряжения с чувством юмора называли гримерной.
      – Сейчас все необходимое для вас оружие и снаряжение принесут, – сказал мой проводник и добавил после секундной паузы: – Подождите, пожалуйста, здесь, я сейчас вернусь.
      Он ушел, быстро перебирая ногами. Двигался он совершенно бесшумно, вероятно, из-за толстого слоя губчатой резины, приклеенной к подошвам его туфель. Такие предосторожности, как и укрепленный стальной вкладкой носок туфли, нередко помогают человеку нашей профессии дожить до пенсии.
      – Прошу вас, вот ваше снаряжение, – сказал еще один такой же, бесшумно возникнув в комнате с охапкой одежды и прочей ерунды в руках.
      – Меня больше интересует оружие. Когда его принесут? – спросил я, поймав его за локоть, когда тот собрался так же бесшумно удалиться, оставив свой груз на столе.
      – Ваше оружие принесут через несколько минут. Подождите здесь, пожалуйста.
      – Хорошо, я подожду, но распорядитесь, чтобы мне выдали тройной запас патронов.
      – Как скажете. Я передам вашу просьбу, – ответил мой собеседник, высвободил свой рукав и тотчас же бесшумно и молча исчез, словно привидение.
      Проводив его взглядом, я принялся разбирать принесенные им вещи. Это были основные детали созданного мною имиджа ветерана-убийцы. Длинный черный плащ, под которым легко можно упрятать переносную Ракетную установку, широкополая шляпа в стиле XX века, высокие армейские ботинки и прочее. Я внимательно осмотрел все, чтобы не обнаружить в решающий момент, что что-то сделано не так, как надо. Мне доводилось видеть, как отличные ребята гибли из-за ерунды, потому что не сочли нужным проверить заранее свое снаряжение. Однако все было в порядке. Ни одна из деталей моей амуниции не вызвала у меня нареканий. Что и говорить, отдел снаряжения всегда работал на самом высоком уровне.
      Делать мне пока больше было нечего, и я уже собрался закурить, когда дверь вновь распахнулась, и внутрь вошел все тот же бесшумный сотрудник. На этот раз в руках у него были автомат, каким обычно вооружают спецназ, автоматический пистолет и несколько коробок с патронами. С запястья свешивался на ремешке спецназовский нож в ножнах.
      – Вот заказанное для вас оружие, – сказал человек в бордовом пиджаке, аккуратно разложив свою ношу на том же столе.
      – Спасибо, – коротко бросил я, тут же взяв автомат и рассматривая, хорошо ли он смазан.
      – Что-нибудь еще вам потребуется?
      – Вряд ли. Но если у меня возникнет в чем-либо необходимость, то я вам сообщу.
      – В таком случае я пойду?
      – Я вас не задерживаю.
      Бордовый пиджак бесшумно исчез, но мне было не до него. Я внимательно изучал принесенное мне оружие, которое являлось, бесспорно, самой важной частью моего плана.
      Автомат и пистолет блестели вороненой сталью в свете флуоресцентной лампы под потолком, успокаивая меня своей смертоносной силой. Я почувствовал знакомый азарт, который всегда охватывал меня перед охотой. Этот азарт начисто вытравил из моей души страх перед моими ночными кошмарами, и я, уже совершенно успокоившись, принялся проверять боеготовность оружия.