Это было прекрасное утро. Удивительно хорошая погода для Лондона в конце сентября. Ни мелкого моросящего дождя, ни свинцово-серых туч, ни знаменитых лондонских туманов. По темно-голубому небу лениво ползли, подгоняемые легким бризом, рваные молочно-белые облака, солнце ослепительно сияло в вышине, и небо вокруг него казалось выцветшим полотном, а асфальтовая мостовая под ним напоминала преддверье ада, однако нежные дуновения ветра, заботливо окутывавшие мою обнаженную шею, отражали жаркие лучи солнца. Одним словом, это было прекрасное утро… для смерти.
      Я медленно шел по улице, любуясь прекрасной голубизной утреннего неба, иссеченного черными ножами небоскребов, наслаждаясь солнечным светом и ласковой прохладой ветерка так же, как и тот, для кого это утро было последним.
      Моя жертва шла посередине почти пустой, несмотря на хорошую погоду, улицы, не оглядываясь и даже не подозревая, что неумолимый рок в моем лице уже подписал ей смертный приговор. Для этого человека солнечное сентябрьское утро было лишь растянутой копией того бесконечно короткого и в то же время бесконечно длинного мгновения, когда палач уже нажал на рычаг, но нож гильотины еще не упал на шею приговоренного, намыленная петля еще не затянулась на его шее, а электрический ток, уже бегущий по проводам, не пронзил еще его мозг и сердце.
      Моей жертвой был высокий и стройный худощавый старик. Хотя голова его была седа, а лицо изрезано глубокими морщинами, пружинистая походка и гордо вскинутая голова говорили лучше всяких слов, что он не принадлежит к числу легких противников. При взгляде на него мне невольно вспомнился Ганнибал, который, будучи глубоким старцем, принял яд, лишь бы не попасть в руки преследовавших его римлян. И можно долго спорить, что, кстати говоря, до сих пор делают наши историки, прав или неправ был Ганнибал, развязывая Вторую Пуническую войну, правы или неправы были римляне, преследуя по всему свету великого полководца, но ясно одно: во Второй Пунической войне погибли тысячи ни в чем не повинных людей, и, не затрави римляне Ганнибала, все ужасы той страшной войны могли бы повториться. Точно так же и этот старик представлял смертельную угрозу для всего человечества, угрозу гораздо более страшную, чем война, какой бы кровавой она ни была в наш век сверхвысоких технологий. И потому приговор был вынесен, и палач должен был его исполнить. И потому я осторожно шел вслед за своей жертвой, ожидая, когда мне представится возможность привести приговор в исполнение.
      Я – палач. Это окутанное налетом романтики слово, пришедшее к нам из далекого Средневековья, наиболее точно определяет мои обязанности. Я – палач, исполнитель приговоров судьи, пастырь и последний вздох заблудших овец. Не какой-нибудь наемный убийца с пистолетом в кармане и жаждой денег в душе, без единой капли фантазии и творческой мысли, которого боящиеся конкурентов толстосумы называют пошлым словечком «киллер» и нанимают для сведения своих мелочных счетов. Я – существо иного порядка, иного, гораздо более высокого уровня. Пусть официально наши начальники называют нас сотрудниками класса А, а в разговорах между собой охотниками, исполнителями или перехватчиками, но суть-то одна. Я – палач, и этим все сказано. Мой долг состоит в приведении в исполнение смертных приговоров, вынесенных беспристрастными судьями, чтобы в очередной раз спасти мир от беды более страшной, чем любая из изобретенных природой болезней. Мне дано право убить. Очень немногие люди знают о самом факте нашего существования, но они хранят молчание, поскольку человечество не должно даже подозревать о том, что мы есть, иначе наша миссия потеряет всякий смысл. Мы должны делать свою работу тайно, и не красный клобук средневекового палача, но непроницаемый покров секретности скрывает наши лица.
      И именно поэтому я, одетый как обычный праздношатающийся гражданин среднего возраста, но внутренне готовый ко всему, к любому повороту событий, медленно шел вслед за этим высоким худощавым стариком, выжидая удобного момента.
      «Черт, опять меня понесло, – с неудовольствием подумал я. – Каждый раз на работе в голову лезет какой-то бред. Особенно когда надо работать. Почему нельзя отключать мозги к чертовой матери, чтобы ни о чем не беспокоиться? Покойникам лучше – им уже не о чем думать. – Я едва не рассмеялся. – И нечем. Так, ладно, надо работать. Пора».
      Моя жертва посмотрела на свои старинные наручные часы, резко вскинув руку, и ускорила шаг, направляясь к ближайшей остановке воздушного транспорта. Я отбросил несвоевременные мысли и поспешил за ним.
      Я знал, что мою жертву зовут Альберт Слейд и что он – известный ученый, физик-экспериментатор, лауреат нескольких премий, профессор, который, помимо научной деятельности в университетской лаборатории, читал лекции по курсу «Ошибки экспериментальной физики». Через полчаса он должен был явиться в университет, чтобы прочесть своим несчастным студентам очередную лекцию, затем отправиться в лабораторию, а потом домой к детям и внукам.
      Разумеется, с моей стороны это было явное и дерзкое нарушение тех правил, благодаря которым только и могла существовать наша организация. Я не должен был что-либо знать о своей жертве, кроме описания ее внешности и психоматрицы возможного поведения в экстремальной ситуации. Это незнание, как и большинство прочих правил и запретов нашей жизни, имело своей опорой современную науку – психологию, которая говорила, выражаясь языком наших дедов, что о чем человек не знает, о том у него душа не болит. Это было вполне логично – чем меньше исполнитель знает о том человеке, которого он должен убить, тем легче его психика перенесет подобный удар, особенно если учесть, что любая из наших жертв была, в общем-то, невиновна. Как бы ни был бесчувственен профессиональный палач, он не сможет безболезненно перенести убийство человека, которого он знает не хуже своего лучшего друга благодаря разнообразной информации, представленной различными спецслужбами, хотя и никогда не встречался с ним лично.
      Впрочем, убийство незнакомого человека тоже не проходит бесследно, а сошедшего с ума палача нельзя отправить в психиатрическую больницу, как обычного пациента. Да и в спецлечебницу для палачей наши больные также попадают далеко не всегда, поскольку зачастую гораздо проще уничтожить сумасшедшего, владеющего всеми видами нападения и защиты, чем доставить его в больницу. А потому не вызывает удивления тот факт, что немногие палачи доживают до пенсии. Ведь два демона – демон сумасшествия и демон ошибок, любая из которых может оказаться смертельной, – постоянно преследуют каждого из нас.
      Но только не меня. Я был профессионалом среди профессионалов. Я имел наибольший стаж работы в британском отделении Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ), наибольшее число заданий с положительным результатом и пока что наилучшие во всем отделе данные проверок моего психического состояния, имел право на получение всей полноты информации о своих жертвах. Как правило, мне, учитывая мой огромный опыт в этой сфере человеческой деятельности, поручали наиболее сложные дела, предоставляя право лично разработать план операции и выбрать способ ликвидации. А вот для других сотрудников план операции разрабатывали в нашем штабе. И способ ликвидации, и порядок действий, и пути отхода – им все предписывалось и прописывалось. Не то что мне.
      Я ускорил шаги, стараясь нагнать Альберта Слейда, и даже позволил себе улыбнуться – остановка пассажирских пульсаров была почти пуста: я, Слейд и незнакомые мне высокий плечистый мужчина лет тридцати и стройная девушка чуть выше среднего роста были единственными людьми, ожидавшими транспорта. Честно говоря, количество свидетелей не имело значения, они бы все равно ничего не поняли, даже если бы что-нибудь и заметили, однако я по старой привычке не испытывал радости от такого количества посторонних. Впрочем, посторонних ли? Здоровяк внимательно посмотрел на меня и, чуть улыбнувшись, подмигнул, а затем вновь принял серьезный, немного скучающий вид – так быстро, что в первый момент я решил, что мне показалось.
      «Значит, Лысый Дьявол решил подстраховаться и все-таки допустил до участия в операции сотрудников американского бюро», – подумал я и улыбнулся здоровяку в ответ, хотя по инструкции не должен был этого делать. Впрочем, что можно понять по мимолетной улыбке? Может быть, я просто улыбнулся, увидев его дурацкое желтое пальто, совершенно не сочетающееся с черными ботинками.
      Странно только, что мой шеф все-таки решил привлечь к операции американцев. Он ведь всегда старался обходиться малыми силами, и, мягко говоря, не слишком любил американцев. К тому же меня и так страховали двое парней из нашего бюро, не считая сопровождения.
      Народу в этой операции было задействовано много, поскольку жертва была птицей высокого полета. А так как вдобавок ко всему прочему Слейд был подданным США, то американское бюро отправило в Великобританию для участия в операции несколько своих сотрудников. Им, конечно, можно было бы отказать в разрешении на участие в ликвидации Слейда, так как тот находился на территории Великобритании, но это осложнило бы отношения между нашими бюро. К тому же большое количество задействованных в этой операции людей позволило предусмотреть любые случайности и обеспечило мне удачный момент на полупустой остановке. Надежное прикрытие – команда смерти из нескольких профессионалов, способных предотвратить любое неблагоприятное стечение обстоятельств, – это именно то, о чем мечтает любой профессионал. Хотя я выполнил бы это дельце и без такой толпы помощников. Уж я это умею.
      Альберт Слейд остановился под знаком «Остановка воздушного транспорта № 912» и, порывшись во внутреннем кармане своего старомодного серого костюма-тройки, достал оттуда маленькую пластиковую коробочку. Как и большинство стариков, профессор придерживался старомодных привычек. Такие, как он, продолжали курить, несмотря на все старания ВОЗ отучить их от этой вредной привычки. Я неторопливо направился к старику, неспешно прикуривавшему от старинной золотой зажигалки, чувствуя странный холодок во всем теле. Так всегда бывает в эти последние, тягучие минуты и секунды перед мгновением действия. Такими мгновениями наслаждаешься, как коллекционным коньяком.
      – Простите, пожалуйста, у вас огоньку не найдется? – сказал я, с сигаретой в руках подойдя вплотную к Слейду.
      – Отчего же не найдется, – ответил профессор и вновь щелкнул своей зажигалкой. Я потянулся кончиком сигареты к ее маленькому желтому огоньку. На самом деле мои пальцы сжимали фальшивку – бумажную трубочку, внутри которой вместо табака находился особый пылеобразный состав. Приложив «сигарету» к губам, словно прикуривая, я с силой дунул, и мельчайшая коричневатая пыль, промчавшись сквозь огонек зажигалки, на мгновение окутала своим маленьким смертоносным облачком лицо Слейда.
      – Что?.. – только и успел сказать ученый, а затем, задохнувшись, обмяк и плашмя повалился на землю, со страшной силой ударившись головой об асфальт. Из рассеченного черепа тотчас хлынула кровь, ярко-красная на раскаленном черном асфальте.
      «Красное и черное. Совсем как у Стендаля», – подумал я и с трудом сдержал довольную улыбку. В этот момент стоявший на остановке здоровяк, увидев, что профессор упал, торопливо зашагал в нашу сторону со словами:
      – Что случилось?
      – «Скорую», скорее вызовите «Скорую», человеку плохо! – закричал я, прекрасно зная, что Слейду осталось жить всего несколько секунд, что он умрет от сердечного приступа раньше, чем вызов поступит в службу скорой медицинской помощи, и никто не сможет установить истинную причину его гибели, потому что следы состава, которым я воспользовался, невозможно обнаружить. Мне нечего было опасаться, а издаваемые мною вопли должны были послужить мне своеобразным психологическим алиби в глазах окружающих, иначе все это очень подозрительно выглядело бы в глазах какого-нибудь случайного свидетеля – человек, у которого вы только что попросили огоньку, неожиданно упал, а вы как ни в чем не бывало спокойно уходите.
      Хотя мой призыв о помощи был чисто риторическим, девушка, стоявшая в дальнем конце остановки, метнулась к телефонному автомату со стремительностью молодой пантеры. Вообще-то на работе я стараюсь не расслабляться до тех пор, пока очередное дело не заперто в сейфе шефа, однако даже робот не смог бы не залюбоваться ею.
      Она была не слишком высока – чуть повыше среднего роста, пожалуй, даже немного выше меня, однако очень стройна, с тонкой талией, длинными ногами и высокой грудью, угадывавшейся под простым свободным белым платьем, настолько простым, что только очень красивая девушка могла позволить себе его надеть, не опасаясь показаться окружающим крестьянкой в мешковине. Густые длинные волосы цвета спелой пшеницы свободно ниспадали на плечи и высокий лоб. Черты ее лица не отличались той застывшей правильностью, которую так любят современные эстеты – специалисты по женской красоте, но веселый курносый нос, широкие славянские скулы, чувственные полные губы и властный, поистине королевский изгиб подбородка довершали восхитительную картину прекрасной женщины. Не застывшей богини древнегреческих скульпторов или творения современных дизайнеров, но женщины из плоти и крови, очаровательной, уверенной в себе, свободной и жизнерадостной. Казалось, что она настолько переполнена жизненной силой, что от нее во все стороны исходят волны спокойной энергии, сексуальности и тепла.
      Мне потребовалось несколько секунд, чтобы взять себя в руки и умерить биение сердца. Мне нельзя было сейчас расслабляться, мне еще надо было уйти с места работы так, чтобы ничем не выдать своей причастности к смерти Слейда, ни единым словом или жестом не вызвать подозрения у окружающих, и тем не менее я стоял и нагло пялился на нее по крайней мере полминуты, прежде чем смог отвести глаза. Это было плохо, так как она могла меня запомнить и превратиться, таким образом, в потенциального свидетеля. Но осторожность отступила, и я то и дело посматривал на нее, хотя и старался делать это как можно незаметнее.
      «Черт с тем, что я на работе, но мимо такой девушки я не пройду!» – неожиданно даже для себя подумал я.
      Подойдя поближе, я посмотрел ей в глаза и понял, что именно они являются главным орудием ее очарования. Под изящно изогнутыми темными бровями были глубоко посажены глаза… цвета… они напоминали тени на полированном серебре, но иногда их цвет менялся вместе с выражением. Сейчас ее глаза стали похожи на отблеск солнечного света на полированных стальных клинках, и ее взгляд вонзился в меня, словно меч, когда я подошел к ней, отражая ее мнение о людях, которые беспомощно просят о помощи, попав в неожиданную ситуацию, вместо того чтобы действовать.
      Нечасто в женщине можно встретить сочетание таких качеств. Неудивительно, что она работала на ту же контору, что и я. С ее талантами иначе и быть не могло. Хотя работает наверняка недавно, поскольку не потеряла еще чисто рефлекторного человеческого гуманизма, который заставил ее побыстрее позвонить по телефону, чтобы вызвать «Скорую» для стопроцентного мертвеца, и отвращения ко всей этой бутафории, которой мы вынуждены были маскировать свои действия. Хотя, быть может, она просто так же, как и я, зарабатывает себе алиби?
      Но работает она явно в американском бюро, поскольку прежде я ее никогда не встречал, а всех английских палачей я знал или в лицо, или по досье. Странно только, что молодого и неопытного палача прислали для выполнения столь важного задания в иностранную державу. Впрочем, вполне возможно, что американцы, предвидя, что мы в лучшем случае дадим им подержать свечку в этом деле, послали в Великобританию своих новичков, дабы дать им возможность набраться опыта и не отрывать от дел опытных сотрудников, которым здесь все равно не найдется достойной их уровня работы. Но даже если и так, молодость – не синоним глупости, а опыт в нашем деле далеко не всегда самое главное. Иногда гораздо важнее просто иметь голову на плечах, и, судя по лицу и глазам, она у этой девушки есть, причем отнюдь не только как продолжение тела.
      Конечно, сотрудникам секретных служб во все времена запрещалось вступать в тесные контакты друг с другом. Особенно это правило относится к нам, палачам, как к сотрудникам самой секретной организации из всех существующих в наше время, однако эта девушка стоила того, чтобы нарушить это святое для всех нас правило. Да и вообще, как мне кажется, не такое уж это и преступление – просто поговорить с девушкой, тем более когда она такая красавица.
      Вопрос о ее самочувствии показался мне глупым, и я решил отложить знакомство до того момента, когда операция закончится, а все материалы по ней будут направлены в архив. Однако в толчее, поднявшейся буквально через несколько минут после убийства, – рабочие с ближайшего завода, которые всегда уезжали с этой остановки после конца смены в 16.00, врачи и санитары «Скорой помощи», которых прилетело целых две, поскольку кто-то уведомил их о том, для кого они вызваны, полиция, поднятая по той же причине, и целая толпа зевак, приветствовавшая редкостное развлечение, – я уже спустя несколько секунд совсем потерял ее из виду. Воюя с полицейским, который, составляя протокол, уже в третий раз заставлял меня пересказать все ту же историю «шел, шел, упал», я начисто забыл об этой прекрасной девушке, равно как и о мыслях, возникших у меня при взгляде на нее. Однако ненадолго. Пусть сотрудникам нашей организации запрещено поддерживать какие-либо тесные связи друг с другом, кроме служебных, пусть за нарушение этого правила любому палачу грозит строгое наказание, я все равно хотел познакомиться с этой девушкой, чего бы мне это ни стоило. А уж если я решил что-нибудь сделать, то я это сделаю. Именно за эту маниакальную настойчивость меня и ценит мой шеф, потому что я всегда добиваюсь успеха, даже в самых безнадежных ситуациях. И теперь я решил во что бы то ни стало познакомиться с этой девушкой. Однако решение данного вопроса пока что пришлось отложить на потом.

 
      – Ну что ж, прекрасно сработано, – сказал мне сэр Найджел, глава британского бюро палачей, которого все его сотрудники за глаза называли Лысым Дьяволом. Он был невысок, узкоплеч, сутулился, имел порядочную лысину, окруженную коротко постриженными седыми волосами, и совершенно обычное лицо, мимо которого можно сто раз пройти и не обратить внимания. Типичный пожилой лысоватый англичанин немного за пятьдесят. Единственное, что отличало его от всех остальных пожилых лысоватых англичан, так это глаза. Холодные голубые глаза, похожие на два сапфира, вделанных в лицо восковой куклы из музея мадам Тюссо, или на два прозрачных кусочка льда на морском песке. Глаза, которые могли пронзить, загипнотизировать, заморозить насмерть, уничтожить любого собеседника своим взглядом. Глаза, никогда не лгущие окна души, сверкавшие, словно сквозь прорези в красном клобуке средневекового палача, сквозь лицо обычного, ничем не примечательного пожилого мужчины.
      Я улыбнулся своим мыслям и вытянул ноги. Как всегда после сложной операции, я пребывал в прекрасном настроении. Все-таки приятно чувствовать, что в очередной раз верой и правдой послужил человечеству, спасая миллионы и миллиарды людей от гибели, выполнив свою задачу. Еще одна игра закончилась в мою пользу. Еще одно очко в мою пользу.
      Но не только эти чувства заставляли меня блаженно улыбаться. Романтика абсолютной тайны и безграничной власти над окружающим миром и живущими в нем людьми, которой было пропитано это здание от фундамента до крыши, окутывала меня каждый раз, когда я приезжал в контору, овладевая всеми моими мыслями, проникая в каждую клеточку моего тела, опьяняя, словно коллекционный коньяк.
      – Все чисто, никаких следов, – продолжал сэр Найджел.
      – Да, не часто такие операции проходят столь гладко, – с улыбкой согласился я, и это действительно было правдой. Операции, в которых задействовано много людей, опасны тем, что их трудно скоординировать. – Даже не верится, что все так хорошо закончилось. Можно со спокойной совестью отправлять это дельце в архив.
      – И идти за премией, – усмехнулся сэр Найджел в тон мне.
      – Почему бы и нет? – спросил я. – Заработал – получи, что причитается, а нет – иди работай. А я сегодня свое заработал. Меньше чем на трехдневный отпуск я не согласен.
      – Американцы сильно нам помогли. Ты же знаешь, у нас сейчас как раз начинается очередная волна, и если бы не помощь сотрудников американского бюро, мы своими силами вряд ли провели бы столь гладко эту операцию, – благодушно сказал мой шеф. Вообще-то он терпеть не мог американцев, однако в таком настроении он мог поделиться лаврами с кем угодно. – Но ты свое получишь, можешь быть спокоен.
      Я поудобнее устроился в кресле и с усмешкой подумал, что любой профессионал-киллер, наверное, упал бы в обморок от организации нашей работы, если бы ему довелось оказаться в этом кабинете. Настоящий профессиональный наемный убийца никогда не только не видит своего заказчика, но даже не слышит его голос. Профессиональный киллер никогда не видит даже посредника, общаясь с ним только по защищенному от прослушивания телефону или через блокированную от проникновения посторонних компьютерную сеть, чтобы в случае поимки киллера нельзя было установить ни личность заказчика, ни личность посредника. Но наша контора действовала настолько тайно, что никто, кроме ее сотрудников класса 0 и класса А, не должен был даже подозревать о существовании такой организации. Ни одно слово не должно было просочиться сквозь стены этого здания наружу. Попавшийся в руки правоохранительных органов палач был бы освобожден, если он ценный сотрудник, или убит, – что случалось гораздо чаще, – раньше, чем попал бы на первый допрос. К тому же наша контора со своими обширными и разветвленными связями имела возможность планировать свои мероприятия таким образом, что из нескольких десятков тысяч проведенных за двадцать лет операций было провалено всего лишь четыре. Мы были намертво отрезаны от всего остального мира невидимой стеной. Ни одно слово не должно было просочиться за ее пределы, но зато внутри ее мы могли спокойно обсуждать свои проблемы. Только потому и мог я, палач, только что вернувшийся с операции, спокойно сидеть и разговаривать со своим заказчиком, то есть с сэром Найджелом.
      – Да, у них там, в американском бюро, хорошие сотрудники, особенно эта девчонка, – сказал я, вспоминая оставшееся в недалеком прошлом задание.
      – Какая девчонка? – Глаза сэра Найджела вонзились в меня не хуже стальной рапиры. Благодушие шефа как рукой сняло. Не меньше, чем глаза, от простых смертных его отличают эта постоянная тигриная готовность к прыжку и поистине дьявольская подозрительность. Впрочем, не имей Лысый Дьявол этих качеств, он никогда не стал бы главой нашей службы.
      – Ну, эта, из американской подмоги, она стояла там, на остановке, еще «Скорую» для Слейда вызывала, – сказал я, с немалым трудом выдержав леденящий взгляд моего шефа.
      – Американцы никакой девчонки нам не присылали, – твердо произнес сэр Найджел, продолжая уничтожать меня взглядом. – Они прислали нам двух своих парней, которые тебя и прикрывали вместе с нашими ребятами, но никакой девчонки не было. И в протоколе полиции она не упоминается, значит, ее не допрашивали.
      – Ты еще скажи, что рехнулся из-за несоблюдения правил информирования, – проворчал я.
      Взгляд моего шефа помрачнел. Сошедшие с ума от нелегкой жизни палачи сильно затрудняли жизнь своим нормальным коллегам. Нередко они превращались просто в маньяков, убивавших всех подряд. В России свихнувшийся палач начал охоту на своих сослуживцев и вырезал почти все московское бюро прежде, чем его смогли ликвидировать с помощью всех палачей соседних бюро. Так что проблема сумасшествия в наших рядах стояла крайне серьезно.
      – Что за девчонка? – спросил Лысый Дьявол.
      – Да черт ее знает, – ответил я и подумал: почему же, посмотрев на нее, я сразу решил, что она из наших? Нет, не сразу решил, а после того, как она вызвала «Скорую», а затем попыталась оказать Слейду первую помощь, причем делала она это совершенно хладнокровно, несмотря на кровоточившие ссадины на голове профессора, что вряд ли бы сделала на ее месте любая женщина. И двигалась она как профессионал. Она настолько отличалась своей уверенностью в себе, решительностью и хладнокровием от всех остальных, что я сразу записал ее в число необычных людей. А в той ситуации сознание или подсознание подтолкнули меня к выводу, что она тоже сотрудник ВОЗ, причем сотрудник, присланный американским бюро, поскольку я ее не знал, и, судя по ее поведению, молодой и неопытный. Я тогда еще, кажется, удивился, что молодого и неопытного сотрудника прислали для охоты за столь важной персоной в иностранную державу, и решил, что это сделано специально, чтобы не отвлекать от работы настоящих профессионалов, поскольку мы все равно не дадим им самостоятельно ликвидировать Слейда на нашей территории.
      – Опиши ее, – потребовал сэр Найджел, одновременно нажимая какие-то кнопки на своем пульте.
      – Рост около 170 сантиметров, возраст приблизительно 26–27 лет, стройная, с хорошей фигурой. Волосы длинные, светло-рыжие, лоб высокий, брови темные, глаза широко посаженные, светло-серые, нос небольшой, слегка курносый, широкие скулы славянского типа, губы полные, подбородок резко очерченный. Одета была в простое белое платье, в руках была сумочка из белой кожи, кажется, натуральной.
      Сэр Найджел кивнул и отдал короткий приказ в интерком. После его приказа секретарша Лысого Дьявола отправит в полицию запрос обо всех людях, находившихся в тот день в этом секторе, и после того, как их личности будут установлены с помощью межзональных пропусков, будут подняты досье на каждого из них, данное мною описание будет сравниваться с каждым подходящим по полу и возрасту человеком, пока среди них не отыщется та девушка с пшеничными волосами.
      – Так я и знал, что ничего хорошего сегодня не будет, – как всегда спокойно сказал Лысый Дьявол. – Все было слишком хорошо, чтобы просто так закончиться. Черт побери! – Только на мгновение в голосе моего шефа появлялись какие-то эмоции, но он тотчас подавил вспышку гнева, поскольку свято исповедовал правило, что настоящий профессионал должен всегда держать себя в руках, и тем же невыразительным размеренным голосом продолжил:
      – И ты туда же, надо же было так глупо проколоться. Как какой-нибудь зеленый стажер. Теперь попробуй установить ее личность, отыщи ее да выясни, что она видела, а чего не видела. – Сэр Найджел бросил на меня полный хорошо контролируемой злости взгляд.
      – Нечего так смотреть на меня, – сказал я таким же невыразительным голосом. – Это ваши ребята из группы прикрытия проморгали. Это они должны были следить за всеми перемещениями в операционном секторе и не допустить ее любым способом к остановке, так что нечего на меня бочку катить. Свою работу я выполнил чисто, план операции был одобрен лично вами, – я вздохнул, чувствуя, что к горлу подкатывает злость за безвозвратно испорченное настроение, и злобно добавил: – А отслеживать свидетелей – не мое дело, так что, с какой стороны ни посмотри, я в этом провале не виновен!
      – Чего это ты так раскочегарился? – поинтересовался сэр Найджел, невозмутимо глядя на меня. – В провале операции тебя никто не винит, во всяком случае, я точно тебя ни в чем не обвиняю. Я только сделал тебе замечание, что ты действовал неосторожно и не сразу доложил о том, что при выполнении задания тобой в опасной близости от объекта был замечен нежелательный свидетель, которого необходимо проверить. Во всем остальном спланированная тобой операция была проведена чисто и не вызывает с моей стороны никаких нареканий.