Тогда противник перешел к малым высотам, вплоть до бреющих, стал применять некоторые другие приемы достижения внезапности. Интересным было взаимодействие его авиации с дальнобойной артиллерией. Чтобы отвлечь внимание наших истребителей от своих бомбардировщиков, противник придумал такой способ. Тяжелая артиллерия открывала огонь по участку в стороне от объекта, по которому намеревались наносить удар "юнкерсы". Наши истребители, приняв разрывы снарядов за разрывы бомб, устремлялись туда, а вражеские самолеты тем временем успевали нанести задуманный удар.
      Однако вскоре мы разгадали и эту тактическую хитрость врага.
      Наступление танковых частей и пехоты продолжалось. Следом за ними двигался первый эшелон наших инженерно-аэродромных батальонов. Специалисты во главе с начальником аэродромного отдела армии Д. С. Филатовым подыскивали подходящие для посадок самолетов площадки, приводили их в порядок, сооружали на скорую руку командные пункты, две-три землянки и уходили дальше, вперед. Все остальное доделывалось потом вторым эшелоном.
      Дмитрий Силантьевич Филатов был опытный инженер. Под его руководством еще в 30-х годах в Подмосковье строился один из крупных аэродромов и городок при нем. Инженер обычно с ходу наметанным глазом оценивал местность, пригодную для оборудования полевого аэродрома, быстро производил необходимые расчеты, прикидывал количество людей и техники, которое потребуется для производства первоочередных работ, давал подчиненным инструктаж, и дело сразу же оживало.
      Филатов был пунктуально точен, деловит, не любил, когда люди предлагали какие-либо нереальные проекты, занимались прожектерством.
      - Война требует от нас прежде всего оперативности, - говорил он подчиненным. - Делать надо то, что необходимо в первую очередь, делать быстро и надежно. А красоту будем наводить, когда врага разобьем.
      Этому славному человеку после войны долг" пожить не пришлось. Он умер. Его похоронили рядом с тем подмосковным аэродромом, в который когда-то он вложил все свое инженерное вдохновение.
      В войну же мы обязаны были Филатову очень многим. Войска стремительно продвигались вперед, потребность в аэродромах резко возросла, и тут Дмитрию Силантьевичу принадлежало первое слово. Авиационные части не испытывали недостатка во взлетно-посадочных полосах.
      Что же касается тыловых подразделений, то они часто не успевали за стремительным движением передовых частей. Многие из них остались за Сивашем. Весенняя распутица, задержка с восстановлением Чонгарского моста, перешивка железнодорожной колеи не позволили вовремя подтянуть их к летным частям. Правда, мы широко использовали транспортную авиацию. Летчики Маркинов, Коваль, Вервейко, Шашкевич, Березанский, Черезов и многие другие иной день находились в воздухе по восемь и более часов. Но они не могли в короткий срок перебросить громоздкое тыловое хозяйство армии. За Сивашем остались, в частности, многие полевые почты.
      Приезжаю как-то в одну из истребительных дивизий, спрашиваю летчиков о настроении.
      - Отличное, - отвечают. - Бьем немца. Вот только почта наша где-то застряла, больше недели ни газет, ни писем не получаем.
      Приглашаю к себе начальника политотдела полковника Кузьмина, спрашиваю:
      - Правду говорят летчики?
      - Правду. Начальник штаба отобрал машину у работников полевой почты, и сейчас доставлять газеты и письма не на чем.
      Я тут же распорядился передать машину ее законным хозяевам, приказал срочно перевезти полевую почту в Крым, а газеты и письма, скопившиеся там, немедленно доставить самолетом. И надо было видеть радость на лицах людей, когда они читали долгожданные весточки от родных и знакомых, как поднялось у них настроение.
      Одно из писем пришло на имя командующего армией. Его написала мать летчика Сошникова, не раз отличавшегося в боях. По просьбе Тимофея Тимофеевича Хрюкина политотдел послал ей благодарственное письмо за воспитание отважного сына, замечательного патриота нашей Родины. Вскоре мы получили ответ. Мать Сошникова писала:
      "Дорогие сыночки!
      Получила от вас письмо, которое тронуло меня. Много у вас забот, но вы не забываете и матерей. Прочитала я о мужестве своего сына, и сердце мое наполнилось гордостью за него и за всех вас, бьющих проклятых фашистов.
      Вас, героев, такими воспитали не только мы, матери, но и родная партия. Хотя вы и дороги нам, матерям, но если потребуется для Родины - не жалейте своей жизни. Вот вам наказ.
      Мы, матери, не щадя своих сил, помогаем и будем помогать победить фашистов, которые хотели отнять наше счастье.
      Желаю вам быстрее победить врага!
      С приветом к вам Александра Ивановна Сошникова".
      Политотдел армии размножил это письмо и разослал по частям. Оно сослужило добрую службу в воспитании ненависти к фашистским захватчикам.
      В 6-й бомбардировочной дивизии техники и механики высказали другую обиду: воюем, мол, воюем, а наградами нас обходят. Жалобу проверили. Все подтвердилось. Техник Щербина, например, прошел со своим подразделением по многим фронтовым дорогам, работал безупречно, самолеты эскадрильи ни разу не имели отказов, а его тем не менее не удосужились поощрить. Механики Бондарчук, Шаловаленко, Коломиец обслужили более чем по сотне вылетов, но их усердия тоже никто не заметил.
      Я вызвал исполняющего обязанности начальника политотдела майора Платонова и спросил, знает ли он о таких фактах.
      - Никак нет, - ответил майор. - Проверю.
      - Проверить и доложить вы еще успеете, - поправил я политработника. - Надо выявить всех таких людей и немедленно подготовить на них представления к наградам.
      Командира дивизии полковника Чучева я попросил дать необходимое указание командирам частей.
      - Все сделаем как надо, - заверил он. - Промах допустили, сами его и поправим.
      Во время проверки выяснилось, что даже некоторые летчики, проявившие себя в боях, не получают вовремя заслуженных наград и званий. Так, командир звена Антонов два года ходил в звании младший лейтенант.
      - Да что я, - сказал он. - Шикунов, командир эскадрильи, двадцать пять самолетов сбил, а выше лейтенанта тоже не поднялся. А Царев? Замкомэска, на счету семь самолетов, а тоже, как я, младший лейтенант.
      В штабе корпуса я попросил дать справку. Все, о чем доложил Антонов, подтвердилось.
      - Воюем, руки до бумаг не доходят, - повторил начальник штаба не раз слышанную фразу.
      - А Шикунова к званию Героя представили?
      - Шикунова? - оседлав очками переносицу, он взялся перебирать карточки. Минуточку... Это мы сейчас проверим. Да, правильно, сбил двадцать пять. К Герою не представлялся.
      "С таким начальником штаба, - прикинул я, - каши, пожалуй, не сваришь. Он, кроме своих бумаг, ничего другого не видит". Поэтому я тут же связался по телефону с начальником политотдела корпуса и дал ему необходимые указания.
      - Подвели кадровики, - сетовал политработник.
      - Ну а вы? Как вы могли не знать о таком безобразии?
      В политотделе армии мы собрали всех кадровиков, указали некоторым из них на безответственность в оформлении наградных документов, представлений на присвоение очередных воинских званий и предупредили: за невнимание к людям, волокиту с документами будем наказывать вплоть до отстранения от занимаемой должности.
      С начальником отдела кадров армии Сидовым состоялся особый разговор. На второй же день все офицеры отдела, в том числе и его начальник, выехали по частям и не появлялись в штабе армии около недели. С наградами и званиями был наведен порядок.
      9-я истребительная дивизия дралась с врагом превосходно, и мы не раз ставили ее в пример другим соединениям. Там подобрались храбрые воздушные бойцы. Собственно, никто специально людей туда не подбирал, просто сказывалось влияние замечательных боевых традиций, которые успели утвердиться в соединении довольно прочно.
      Я уже не говорю о таких ветеранах, как Глинка, Речкалов, Клубов, Покрышкин, Труд. Слава об этих отважных асах давно перешагнула фронтовые рубежи. Но и молодежь, попадая в 9-ю дивизию, сразу подтягивалась, мужала, проникалась духом геройства и отваги. Смелость, боевая дерзость воспринимались здесь за обычную норму поведения летчика в бою.
      Люди гордились своей принадлежностью к прославленному соединению и стремились драться с врагом еще решительнее. Но кое-кому слава начинала кружить голову. Появились лихачи и зазнайки. Возвращаясь с боевого задания, некоторые летчики непременно стремились блеснуть техникой пилотирования, проходили в районе аэродрома на предельно малой высоте.
      Появилось пренебрежение и к штурманской службе. В случае потери ориентировки летчики не стремились связаться с пеленгатором, а рыскали из стороны в сторону, пока не находили другой аэродром или подходящую для посадки площадку. Во время патрулирования они предпочитали держаться как можно выше, а "фокке-вульфы" порой безнаказанно хозяйничали на малых высотах.
      В ходе боевых действий замечалось и такое увлечение. Летчики непременно ввязывались в бой с вражескими истребителями. Тут-де есть с кем померяться силами. А у бомбардировщика и скорость не та, и маневренность. Невелика честь драться с ним.
      Во время войны пара самолетов считалась основной тактической единицей. Она позволяла осуществлять надежное взаимодействие, давала хороший боевой эффект. Но кое-кто этим стал пренебрегать, нередко в напарники опытным истребителям назначали первого подвернувшегося под руку летчика. Так при случайном напарнике, плохо понимавшем замысел и намерения ведущего, в одном из воздушных боев был сбит Дмитрий Глинка.
      Надо было пресечь все это в самом зародыше. Необходимость поправить дело диктовалась еще и тем, что командиром этой дивизии только что назначили Покрышкина. Боец он был отличный, но опыта руководства соединением пока не имел. Следовало помочь ему.
      Однажды заходит ко мне Самохин и смеется:
      - Только что мне рассказали любопытную историю. Приехал наш инспектор в дивизию, видит - неподалеку от стоянки собрались летчики, техники. Хохочут, руками размахивают. Что такое? Подошел он к толпе и сам невольно рассмеялся. Покрышкин, без ремня, без фуражки, борется с одним из летчиков. Александр Иванович - мужик здоровый, приподнял этого летчика да как бросит на землю...
      - Ну и что же? - не удержался я, чтобы не рассмеяться.
      - Как что? - не понял меня Самохин. - Вроде командиру дивизии негоже такими делами заниматься. Оно, конечно, физкультура, я понимаю. Но несолидно...
      - Пустяки, - постарался я разубедить Самохина. - Пусть борется на здоровье, лишь бы о деле не забывал. Авторитет от этого не пострадает.
      Несколько позже мы проверили эту дивизию основательно.
      Результаты проверки обсудили с руководящим составом соединения во главе с Покрышкиным.
      Кроме того, генерал Самохин написал командиру корпуса Утину письмо, в котором просил его почаще бывать у Покрышкина, чтобы помочь ему быстрее обрести навыки командования дивизией.
      Времени для этого много не потребовалось. Покрышкин пользовался среди летного состава большим авторитетом, а это уже наполовину предрешало успех дела. Комдив стал более требовательно относиться прежде всего к себе, укрепил дисциплину, ввел за правило после каждого воздушного боя устраивать обстоятельные разборы.
      Должен сказать, что доля вины за недостатки в работе дивизии ложилась на политорганы. Политработники, секретари партийных организаций тоже до некоторой степени поддались настроению благодушия и перестали замечать упущения. Таких асов, как Глинка, Речкалов, Труд, они считали непогрешимыми, прощали им многие слабости. "Воюют люди замечательно, - рассуждали политработники. - Чего же еще от них требовать?" Политическое воспитание летного состава было запущено, все чаще и чаще стали замечаться случаи пьянок, пререканий.
      Вместе с полковником Щербиной мы составили план мероприятий, выехали на место, провели в политотделе дивизии совещание партийного актива, на котором говорилось о том, что война еще не закончилась, она потребует нового напряжения сил, поэтому надо отрешиться от настроений благодушия, покончить с воздушным хулиганством, усилить политическую работу с личным составом, наладить регулярную боевую учебу.
      В полках тоже состоялись собрания коммунистов. Там, невзирая на заслуги, смело покритиковали отдельных зазнаек, дали им понять, что впредь с подобными выходками никто мириться не будет.
      Пример с этой истребительной дивизией лишний раз напомнил и нам, руководителям армии, непреложную истину: там, где затухает политическая работа с людьми, неизбежно появляются нежелательные явления: чванство, зазнайство, притупление бдительности, расхлябанность, а в целом спад боевой деятельности.
      Повседневным политическим воспитанием личного состава мы обязали заниматься не только заместителей командиров по политической части, которым, как говорится, это по штату положено, но и самих командиров. Правда, вначале они ссылались на занятость, но потом поняли необходимость такой работы и сами убедились, какой большой выигрыш она приносит.
      Немцы считали позиции на Сиваше и у Перекопа неприступными. Однако они не выдержали напора советских войск. Гитлеровцы отступили к Севастополю. Для многих тысяч из них Крымские степи превратились в кладбище.
      Гитлер не замедлил снять командующего 17-й армией генерал-полковника Генке и вместо него назначил генерала от инфантерии Альмендингера. Защищать Севастополь до последнего солдата, до последнего патрона!- таков был наказ новому командующему. И Альмендингер безжалостно расправлялся с теми, кто проявлял растерянность, оставлял позиции...
      По мере продвижения наших войск к Севастополю сопротивление врага усиливалось. Морем и по воздуху гитлеровское командование перебросило осажденному гарнизону около шести тысяч человек подкрепления. Подступы к городу были превращены в мощные узлы обороны. Особенно выделялась в этом отношении Сапун-гора. Ее опоясывали шесть ярусов сплошных траншей, прикрытых противотанковыми и противопехотными минными полями и проволочными заграждениями. Очень сильно были укреплены Микензиевы горы, Сахарная Головка, Инкерман.
      Гитлеровцы отклонили предложение советского командования о сдаче в плен. Хрюкина и меня вызвал командующий фронтом.
      - Сапун-гору будем брать штурмом, - сказал он. - Но чтобы избавить пехоту от лишних потерь, придется с воздуха подавить огневые точки. Каковы ваши соображения об использовании авиации?
      Генерал Хрюкин развернул карту и объяснил:
      - 1-я гвардейская штурмовая и 6-я гвардейская бомбардировочная дивизии уничтожают противника на Сапун-горе, наносят удары по плавсредствам в Северной Бухте; 7-й авиакорпус также нацелен на Сапун-гору, Микензиевы горы и плавсредства противника; истребительные авиачасти активно поддерживают штурмовиков и бомбардировщиков в воздухе.
      - Надо хорошо разведать цели, - заметил командующий 51-й армией Крейзер. Противник зарылся в землю, и его придется выбивать буквально из каждой траншеи, из каждого окопа. И еще одно учтите, - сказал на прощание командующий. - У гитлеровцев на Сапун-горе мощное огневое прикрытие. Напомните летчикам о противозенитном маневре. Иначе могут быть неоправданные потери.
      За шесть суток до начала штурма Сапун-горы авиация 8-й воздушной армии и бомбардировщики авиации дальнего действия провели предварительную авиационную подготовку наступления. По узлам обороны был нанесен мощный сосредоточенный удар. Всего было сброшено более двух тысяч тонн бомб. Штурмовики и истребители обработали передний край гитлеровской обороны из пушек и реактивными снарядами.
      5 мая после артиллерийской и авиационной подготовки в наступление перешла 2-я гвардейская армия. Противник, вероятно, полагал, что здесь наносится главный удар, и с правого фланга перебросил на это направление немало сил и средств. Этого как раз и добивалось командование нашего фронта. Утром 7 мая вслед за ударами артиллерии и самолетов в борьбу вступила 51-я армия. Войска пошли на штурм, который позже получил свое бессмертное художественное воплощение в знаменитой диораме "Штурм Сапун-горы", экспонирующейся в Севастополе.
      Немцы защищались отчаянно. Отступая под напором наших войск с одного яруса, они переходили на другой и поливали пехоту свинцом из всех видов оружия. Создалось критическое положение. Но вот над Сапун-горой появилась шестерка штурмовиков капитана Анисимова, за ней шестерки капитана Степанищева и лейтенанта Козенкова. Бомбами, реактивными снарядами, пушечным и пулеметным огнем они прижали немцев к земле, не давая им поднять головы. Ослаблением огня противника воспользовались наступающие и снова бросились на штурм Сапун-горы.
      Мы с генералом Самохиным находились в стыке между 51-й и Приморской армиями и руководили наведением самолетов на наземные цели.
      Должен сказать, что связь в те дни работала безотказно. Через выносной пункт управления, где мы обычно находились, пролетали все направлявшиеся на боевое задание самолеты. Уже на подходе к цели экипажам давались точные указания, где какой объект уничтожать. И если по каким-либо причинам цель оставалась неуничтоженной, туда тотчас же направлялись другие самолеты.
      Командующий воздушной армией имел связь с наземными войсками и со всеми авиационными соединениями. Это исключало путаницу в командах, позволяло оперативно управлять всеми имевшимися в нашем распоряжении средствами, быстро перенацеливать экипажи в новые районы, по вновь выявленным объектам.
      Многое мне за войну довелось повидать, но такого мощного огня, как при штурме Сапун-горы, я не видел. Казалось, не снаряды и бомбы рвутся, а сама земля изрыгает пламень, сжигая все на своем пути. А самолеты все шли и шли, волна за волной. Дым застилал склоны горы такой плотной пеленой, что трудно было что-нибудь различить. Все, что могло гореть, горело. Горело на земле, горело на море, горело в воздухе.
      Прорваться через многочисленные заграждения, минные поля, преодолеть шесть ярусов мощных укреплений, которыми опоясали немцы этот естественный рубеж, было не так-то просто. И тем не менее с помощью артиллерии, минометов, самолетов-штурмовиков солдаты карабкались вверх, падали сраженные, отступали и снова бросались на приступ.
      Вот уже преодолена первая линия траншей, затем вторая, третья, где-то на середине склона горы ярким пламенем взметнулось красное полотнище, а потом еще одно я еще. Знамена плывут все выше и выше. Некоторые из них на время исчезают, но тут же снова взвиваются. Сраженных знаменосцев заменяют живые, и знамена зовут воинов вперед.
      Из уцелевших очагов немецкой обороны наступавших встречают градом мин и снарядов, в упор расстреливают из пулеметов и автоматов. Генерал Самохин наводит штурмовиков на эти очаги сопротивления, и из-под крыльев самолетов огненными стрелами устремляются реактивные снаряды, бомбы.
      К исходу дня огонь немецкой обороны начал ослабевать, солдаты уже поднялись на вершину Сапун-горы, и там, на фоне вечереющего неба, затрепетали красные флаги. Бастион немецкой обороны пал.
      - Ну вот и кончено, - смахивая пот со лба, с удовлетворением сказал Самохин и отложил микрофон в сторону.
      Где-то справа еще слышалась пулеметная стрельба, ухали взрывы, небо прочерчивали огненные всплески ракет. Там продолжался бой.
      Все, кто уцелели из немцев, бросились в город, к морю. Животный страх перед неотвратимой расплатой гнал врага к последнему рубежу. Гитлеровцы пытались на плотах или бревнах отплыть подальше от пылающего берега. Но любое суденышко, дерзнувшее прорваться из бухты в открытое море, тут же подвергалось атакам штурмовиков или бомбардировщиков и шло ко дну.
      Многие гитлеровцы плен предпочли смерти. Мы видели, как, побросав оружие, грязные, оборванные, обезумевшие немцы толпами шли по обочинам дорог навстречу нашим войскам и боязливо озирались.
      На другой день после взятия Сапун-горы в штаб 8-й воздушной армии на имя Хрюкина от наших друзей пехотинцев поступило несколько пакетов. Раскрываем один из них, читаем:
      "Прошу передать мою искреннюю благодарность летчикам вашей армии за отличную поддержку с воздуха в боях от Сиваша - Каранки до Севастополя. Особо приношу благодарность капитану Б. Ф. Анисимову, капитану М. Д. Степанищеву и лейтенанту Б. Г. Кузнецову за исключительно четкую и своевременную поддержку с воздуха бомбами, пушками и пулеметами.
      Во время штурма Сапун-горы авиация поддерживала пехоту и артиллерию корпуса волей летчиков и силой мотора.
      Командир 63 ск генерал-майор П. К. Кошевой".
      Во втором письме говорилось:
      "Действия авиации в интересах наземных войск Военный совет армии оценивает весьма хорошо.
      Командующий 51-й армией Герой Советского Союза генерал-лейтенант Крейзер, член Военного совета генерал-майор Уранов, начальник штаба генерал-майор Дашевский".
      А командир 55-го стрелкового корпуса гвардии генерал-майор Ловягин свою оценку выразил еще лаконичнее: "Работу штурмовой авиации, взаимодействовавшей с 55 ск, оцениваю отлично. Объявляю благодарность всему личному составу".
      8 мая советские войска, форсировав Северную бухту, ворвались в Севастополь. Противник продолжал отчаянно сопротивляться. Особенно неистовствовала его зенитная артиллерия.
      Я был свидетелем такой картины. С южной стороны города на небольшой высоте шла подбитая зенитным снарядом "пешка". За ней стлался черный дым, на плоскостях сверкали языки пламени, вот-вот взорвутся бензобаки.
      Когда машина скрылась за дальними холмами, я попросил дежурного по КП навести о ней справки. Выяснилось, что пылающий самолет приземлился на ближайшем аэродроме. За несколько секунд до взрыва стрелок-радист Одинокий выскочил из кормовой кабины и, пренебрегая опасностью, спас командира экипажа Каткова и штурмана Роганова.
      9 мая город был полностью освобожден от фашистов. Остатки вражеских войск устремились на мыс Херсонес. Во время боев за Севастополь на наблюдательном пункте генерала Хрюкина при Отдельной Приморской армии работала группа радиоперехвата. Поэтому мы имели ясное представление о том, что делается в авиационных частях противника, каковы намерения его командования. Так нам стало известно, что над мысом Херсонес в определенное время появятся двадцать шесть истребителей, которые должны сопровождать группу бомбардировщиков из Румынии.
      Хрюкин тут же распорядился поднять истребителей наперехват. Внезапности, на которую рассчитывал противник, не получилось. Удар был сорван. Несколько бомбардировщиков нашли свой конец в водах Черного моря.
      Чтобы овладеть Севастополем, гитлеровцам потребовалось двести пятьдесят дней, а советские войска разгромили противника в Крыму за тридцать пять дней. В этом немалая заслуга авиаторов. Давая оценку действиям ВВС в Севастопольской операции, командующий 51-й армией генерал-лейтенант Крейзер отмечал: "Неоценимую помощь пехоте оказала штурмовая, ночная и дневная бомбардировочная авиация. Ее удары точно согласовывались по месту и времени с действиями пехоты".
      10 мая в воинских частях состоялись митинги. Был зачитан приказ Верховного Главнокомандующего об объявлении благодарности войскам 4-го Украинского фронта за взятие Севастополя. Наименование Севастопольских получили 7-й штурмовой авиационный корпус, 807, 686, 947-й штурмовые полки, 77-й гвардейский бомбардировочный полк, 85, 402, 812, 43-й истребительные полки и 100-й отдельный корректировочно-разведывательный полк.
      На другой день мы полностью блокировали аэродром Херсонес и перехватили немецкую радиограмму из Констанцы: "На Херсонес самолеты вылетать больше не будут". Стало также известно, что немецкое командование отдало войскам приказ 12 мая в 4 часа утра незаметно оторваться от советских войск, погрузиться на суда и отплыть в Румынию.
      Советское командование сорвало этот замысел. Суда были перехвачены штурмовиками и бомбардировщиками и многие из них потоплены. За полчаса до начала предполагаемой эвакуации начались мощный обстрел и бомбардировка вражеских позиций, затем наша пехота и танки штурмом овладели ими. К 10 часам утра с противником было покончено. Наши войска на всем фронте вышли к Черному морю.
      Мы составили сводку, характеризующую боевую работу нашей армии за период с 7 апреля по 12 мая 1944 года. Вот как она выглядела.
      Уничтожено вражеских танков-113, железнодорожных эшелонов - 6, вагонов 560, самолетов - 299, плавсредств - 30 единиц, складов с боеприпасами - 108, складов горючего - 26, батарей полевой артиллерии - 281, батарей зенитной артиллерии - 177.
      Кроме того, уничтожено множество автомашин, дотов, дзотов, тысячи солдат и офицеров противника. О напряженности в боевой работе авиачастей свидетельствуют и такие цифры. В период Севастопольской операции 8-я воздушная армия сбросила на врага 2250 тонн авиационных бомб, 29 000 противотанковых авиабомб, выпустили по врагу 5282 реактивных снаряда, 263 тысячи пушечных снарядов, 818 тысяч патронов.
      Наши потери были тоже немалыми.
      Еще перед началом штурма Сапун-горы у нас возникла идея увековечить боевую доблесть советских летчиков, участвовавших в освобождении Крыма от гитлеровских захватчиков. Теперь же, когда бои закончились, мы собрались в политотделе армии и высказали свои соображения по проекту памятника на Малаховом кургане.
      - Надо непременно вкомпоновать в него модель самолета-штурмовика, да так, будто он собирается взлетать, - предложил полковник Щербина.
      В армии нашелся свой скульптор - инженер-капитан В. П. Королев. Он представил на утверждение эскиз памятника, и началась работа. Более двух месяцев солдаты под руководством Королева долбили гранитную глыбу высотой пять метров, пока наконец памятник не предстал перед взором в том виде, каким его видят сейчас экскурсанты, поднимающиеся на Малахов курган.
      Мы долго думали над текстом надписи. В конце концов утвердили такой вариант: "Пройдут века, но никогда не померкнет слава героев-летчиков, павших в боях за освобождение Крыма".
      ...Боевые операции закончились, и наступила необычная тишина. Мы привыкли к грохоту снарядов и бомб, дробному речитативу пулеметов и автоматов, реву танковых двигателей и гулу самолетов. И вот теперь ничего этого нет.
      Закончив совещание в штабе армии, мы вышли на улицу. День клонился к закату, от разрушенных зданий по земле тянулись длинные зубчатые тени. С моря веяло прохладой.
      - Давай пройдемся по набережной, - предложил Тимофей Тимофеевич Хрюкин. Хочется подышать воздухом, послушать тишину.
      Мы спустились по ступенькам каменной исклеванной снарядами лестницы к морю, присели на чудом уцелевшую, вероятно, еще с довоенных времен скамейку. Краска на ней облезла, чугунные ножки покрылись коричневым налетом ржавчины, рядом на плитах валялись какие-то ящики, клочья бумаги, битый кирпич. За спиной стояло одинокое дерево, иссеченное осколками. Но оно жило и уже успело пустить клейкие зеленые листочки. Над бухтой кричали чайки, будто радуясь наступившей тишине. В прибрежной гальке тихо шепталось море.
      - Благодать-то какая! - закинув руки за голову, произнес Хрюкин. - Вот кончится война, уйду в отставку, куплю ружьишко и махну в какую-нибудь глухомань на полгода.
      - А здесь чем плохо? Построишь домишко и будешь жить у самого моря, как в сказке, - сказал я в тон Тимофею Тимофеевичу.
      - Нет, - решительно отверг он. - Я люблю, чтоб дико было. Тайгу, например. А на юге пусть детвора ог-дыхает.
      - Да, кстати, - воспользовался я случаем. - На днях в политуправлении фронта разговор состоялся. Высказывалось предложение, чтобы восстановить "Артек".
      - А ведь это замечательная идея, - живо обернулся ко мне Хрюкин, и в его глазах вспыхнули задорные огоньки. - Время есть, материал раздобудем, мастера, надеюсь, тоже найдутся.
      - Мастеров только кликни - отбоя не будет, - говорю Хрюкину. - Люди соскучились по труду.
      - А "Артек"-то разбит здорово? - поинтересовался Хрюкин.
      - Говорят, одна щебенка да руины.
      - Завтра же съездим туда, сами прикинем, что и как. И Малышева с собой возьмем, - решил командующий.
      То, что мы увидели в "Артеке", произвело тягостное впечатление. До войны я видел на фотоснимках эту здравницу, гордился, как и все советские люди, тем, что государство не жалеет средств на отдых и закалку здоровья детворы.
      Мы обошли разрушенные корпуса пионерского лагеря, определили, что в наших силах можно было сделать. А через несколько дней на берегу Черного моря закипела работа. В нее включились и другие части фронта. Солдаты трудились весело, с упоением. Многие из них до войны были каменщиками, токарями, слесарями. Нашлись столяры, жестянщики, арматурщики, стекольщики.
      Когда один из корпусов был готов и весело заблестел на солнце широкими окнами, мы решили пригласить поначалу детишек из Ленинграда. Город-герой за время фашистской блокады пережил неимоверные лишения, и нам хотелось, чтобы дети, вместе со взрослыми пережившие нечеловеческие страдания, снова почувствовали радость жизни, хорошо отдохнули.
      И вот уже пришли первые автобусы с детишками. Сколько же было радости и звонкого смеха, когда после долгой и утомительной дороги они высыпали на залитую солнцем территорию прибранного, прихорошенного пионерского лагеря!
      Пожилые солдаты стояли поодаль и счастливо улыбались. Они отвоевали у врага солнечную землю для этих вихрастых худеньких мальчишек и девчонок. И недалеко то время, когда вся советская земля будет освобождена от фашистских захватчиков.
      Спустя несколько дней мы простились с Тимофеем Тимофеевичем Хрюкиным, назначенным командующим 1-й воздушной армией.
       
      На львовском направлении
      Отдых после боев за Крым оказался непродолжительным. Началось массовое изгнание врага с родной земли. 8-й воздушной армии, вошедшей в состав 1-го Украинского фронта, было приказано принять участие в Львовско-Сандомирской операции.
      К новому месту дислокации, в село Иващуки и населенный пункт Столбец, вылетели командование и оперативная группа, а вскоре перелетели некоторые полки и приступили к боевой работе.
      В состав армии вошли: 2-й гвардейский бомбардировочный авиакорпус, включавший 1, 8, 244-ю дивизии;
      1-й смешанный авиакорпус (11-я гвардейская истребительная, 5-я и 6-я гвардейские штурмовые дивизии);
      5-й штурмовой авиакорпус (264-я, 4-я гвардейская штурмовые и 331-я истребительная дивизии); 7-й истребительный авиакорпус (205, 304, 9-я гвардейская истребительные авиадивизии). Армейский парк боевых самолетов насчитывал 1188 машин.