О свирепости воздушной стихии в здешних краях ходят легенды. Они налетают внезапно, зарождаясь где-то на океанских просторах, набирая силу по мере приближения к островам и всей своей мощью обрушиваясь на беззащитные берега. Жестокие шторма и ураганы валят лес сплошняком на протяжении многих миль, сносят крыши вместе с домами, нагоняют чудовищной высоты волны и несут на своих крыльях ужасающей силы ливни, способные в одночасье смыть и сровнять с землей целые горы. Они оставляют за собой лишь трупы, развалины и запустение, проносясь над городами и весями смертоносным дыханием разгневанного бога.

На Ямайке я воочию видела следы урагана, но с трудом представляла, до какого невероятного разгула доходит стихия в открытом море. Корсары рассказывали, как яркий солнечный день в мгновение ока сменяется непроглядной ночью, вокруг корабля горами расплавленного зеленого стекла вздымаются гигантские волны, а море от горизонта до горизонта становится белым от пены, подобно заснеженной равнине. Очевидцы описывали циклопические размеры водоворотов и смерчей, способные в считанные секунды засосать в воронку или вознести в облака судно с полным грузом и со всем экипажем, вспоминали, как у них на глазах разносило в щепки трехпалубные линейные корабли с сотнями моряков на борту и как пропадали без вести и следа целые эскадры и конвои, застигнутые штормом вдали от берегов.

Я несла утреннюю вахту на баке, искоса наблюдая за странным поведением нашего новоявленного шкипера. Безоблачный рассвет обещал ясный, солнечный день, но Винсент упорно продолжал торчать на носу, переходя от левого борта к правому и обратно и озабоченно вглядываясь в разрезаемую форштевнем морскую воду. Из любопытства я тоже перегнулась через фальшборт. Вода как вода, ничего особенного. Зеленая. Прозрачная. Соленая. Однако, присмотревшись повнимательнее, я поняла, что его беспокоит. Движение волн утратило размеренную упорядоченность и направленность и сделалось хаотичным и непредсказуемым. Они то накатывались на корпус корабля одновременно с двух сторон, то устремлялись прочь, то опадали вдруг и тут же снова начинали медленно набухать огромными маслянистыми пузырями. Корабль реагировал на эту свистопляску нервной дрожью и время от времени взбрыкивал, как норовистая лошадь.

— Черт, до чего же мне все это не нравится! — в сердцах стукнул кулаком по ограждению Винсент и перевел взгляд на паруса, чтобы определить направление ветра. Он постепенно усиливался, но пока оставался умеренным, и тут я подметила еще одну странность: направление ветра не совпадало с направлением движения волн. — Взгляни-ка туда, Нэнси. — Кросби протянул мне свою подзорную трубу и помог сфокусировать объектив на стае птиц, забравшихся так высоко в небо, что до нас не долетали их крики. Пернатые беспорядочно крутились и метались из стороны в сторону, издали напоминая вьющихся над свечой ночных бабочек. — Что скажешь?

— Скажу, что земля где-то рядом, — пожала я плечами. — Только в каком направлении, не пойму, хоть убей [55].

Винсент нетерпеливо тряхнул головой.

— Ты что, не понимаешь? Это не чайки и не бакланы, это перелетные птицы. Они всегда летят строго по прямой, не отклоняясь, но сейчас их что-то встревожило или напугало, заставив потерять голову и сбиться с курса. — Сложив трубу и сунув ее в карман, он гаркнул: — Боцман! Свистать всех наверх! Убрать фок [56] и грот [57], зарифить [58] топселя! [59]

Загнусавили дудки помощников боцмана, и высыпавшие на палубу матросы ринулись выполнять приказ, взбираясь по вантам и скатывая кверху тяжелые полотнища. Шум и суматоха разбудили Брума. Он выскочил из своей каюты в одном нижнем белье, злой как черт, и потребовал объяснений.

— Какого дьявола ты приказал убавить ход?! — набросился он на Кросби.

— Надвигается шторм, капитан, — спокойно ответил шкипер.

Адам недоверчиво хмыкнул, но возразить не успел: ветер внезапно изменил направление и заметно посвежел.

— Клянусь богом, ты прав, парень!

— Посмотрите туда, сэр! — закричал один из марсовых на грота-pee [60], махнув рукой в южном направлении.

С головы у него сорвало шляпу и отнесло далеко в море, где она еще долго прыгала с гребня на гребень, пока не затонула. Он попытался добавить что-то еще, но слова его подхватило налетевшим шквалом и разметало на отдельные звуки. С каждым мгновением ветер усиливался, заунывно завывая в снастях сонмищем злобных духов. Чтобы не сорваться, марсовый уцепился одной рукой за ванты, другой же продолжал указывать на юг, где через весь горизонт пролегла черная полоса, схожая с береговой линией, которой там не могло быть.

— Эй, наверху! — рявкнул капитан во всю глотку, стараясь перекричать шум ветра. — Взять все рифы и приготовиться к оверштагу [61].

— Боцман! Живее! — Брум наклонился над поручнями и крикнул рулевому у штурвала: — Держись крепче на развороте! А вы, парни, молитесь всем своим богам, у кого какие имеются, — повернулся он в сторону налегающих на брасы [62] матросов. — Сейчас мы попробуем от него оторваться. Заодно и посмотрим, на что годится наша красавица!

В тот день Адам Брум доказал всем, что по праву считается одним из самых искусных мореходов в Атлантике. Как у любого человека, у него были свои недостатки, но в умении управлять кораблем в критической ситуации ему не было равных. Люди ворчали и ругались, стонали и плакали, надрываясь из последних сил, но никто ни на миг не усомнился в своем капитане. Все его команды и распоряжения исполнялись немедленно и беспрекословно. Будь это обычный шторм, Брум и вся команда встретили бы его лицом к лицу и потягались на равных со свойственной корсарам бесшабашностью и слепой верой в удачу. Но то, что надвигалось на нас с юга, вынудив развернуться в обратном направлении и улепетывать во все лопатки, принадлежало к категории таких природных явлений, к которым неприменимы привычные человеческие мерки. Их нельзя предвидеть или предотвратить, и противостоять им простому смертному так же бессмысленно и бесполезно, как пытаться вычерпать море ложкой.

Ветер то и дело менял направление, и обессилевшим матросам снова и снова приходилось наваливаться на брасы, чтобы положить корабль на другой галс.

— Кэп держит курс на Багамы! — крикнул мне в ухо Винсент. — Хочет укрыться за островами с подветренной стороны.

Я кивнула в знак того, что услышала и поняла его сообщение, не имея особого желания надрывать глотку понапрасну. Рев ветра заглушал и перекрывал все остальные звуки. Сгустившаяся в небе тьма окутала «Скорое возвращение» мглистым саваном. Видимость сократилась до двух шагов. Море сплошь покрылось белыми барашками пены. Порывами ветра ее клочья срывало с гребней и швыряло нам в лица вперемешку с солеными брызгами. Перечеркивая змеевидными зигзагами клубящиеся над головами черные тучи, вспышки молний выхватывали из мрака перевернутый вверх тормашками мир. Палуба то и дело уходила из-под ног, вертикально кренясь с носа на корму и обратно, когда корабль переваливался с волны на волну, сначала натужно взбираясь наверх и зависая горизонтально в неустойчивом равновесии, а затем стремительно, как на салазках с горы, скатываясь вниз по противоположному склону.

С высоты гребня зияющая под днищем пропасть казалась бездонным провалом, ведущим прямиком в преисподнюю. С трудом верилось, что из нее можно выбраться. Волны окружали нас со всех сторон, возвышаясь стеной за кормой, нависая хищным клювом над бушпритом и смыкаясь справа и слева исполинскими клещами. Парализованная ужасом, я мертвой хваткой вцепилась в какую-то снасть, не в состоянии ничего больше предпринять. Подобно утопающему, я задыхалась от нехватки воздуха, как будто высасываемого из моих легких невидимыми мехами. Достигнув нижней точки провала, шхуна глубоко зарывалась носом, и всех, кто находился на палубе, окатывало с ног до головы бурным потоком, подхватывающим и уносящим в пучину все, что осталось незакрепленным: полные и пустые бочки, короба и ящики, инструменты и свернутую рулонами парусину.

Мачты гнулись под натиском ветра, угрожая переломиться или вырваться из степсов [63].

Я старалась не думать, каково сейчас приходится Минерве, оставшейся наверху с марсовыми, чтобы маневрировать парусами, но мысли о ней неотступно преследовали меня. Я знала, что она не боится высоты и ей не впервой передвигаться по скользким реям, управляться с отяжелевшими от воды парусами и удерживать равновесие в противостоянии с качкой, то и дело меняющим угол креном и порывами ветра, ежесекундно угрожающими сбросить ее, как бесполезное насекомое, но с таким штормом ни ей, ни мне сталкиваться еще не приходилось. С палубы не было видно, что там происходит, и мне оставалось только молиться и надеяться, что молодость, сила и ловкость помогут ей выжить и вернуться ко мне. Я взывала к небесам, мысленно твердя снова и снова: «Спаси и сохрани ее, Господи! Пожалей меня, не дай ей умереть».

Гигантская шальная волна, вынырнув откуда-то сбоку, нанесла предательский удар по нашему правому борту. Корабль так сильно накренился на противоположный борт, что поручни фальшборта скрылись под водой. Повиснув на снастях параллельно вставшей под прямым углом палубе, я в ужасе зажмурилась и приготовилась к смерти, нисколько не сомневаясь, что сейчас шхуна перевернется вверх килем и накроет всех, кто еще остался в живых. Сердце мое перестало биться, дыхание прервалось, истекали последние секунды и… Я не знаю, откликнулся ли Господь на мою молитву, сотворив чудо, или просто нью-йоркские корабелы потрудились на славу, но когда я снова открыла глаза, корабль уже начал медленно выправляться. Пучина расступилась с каким-то чавкающим звуком и выпустила из своих объятий проявившую неожиданную строптивость жертву. Левый борт пробкой вынырнул из воды, и «Скорое возвращение» вновь обрело вертикальное положение.

Я с трепетом ожидала повторения только что пережитого кошмара, однако следующая волна оказалась слабее первой, и шхуна только сильно накренилась, но бортом не зачерпнула. Шторм продолжал бушевать и яриться, но вскоре я подметила, что волнение начинает постепенно стихать. Корабль наш по-прежнему швыряло из стороны в сторону, но теперь он гораздо лучше сохранял остойчивость и перестал зарываться носом, проваливаясь в промежуток между накатывающими один за другим валами. Даже вой ветра в снастях сделался не таким зловещим и уже не так безнадежно перекрывал человеческие голоса.

Марсовые и присоединившиеся к ним палубные матросы начали потихоньку спускаться вниз. Движения их были замедленными, неуверенными; многие, исчерпав, видимо, остаток сил, просто разжимали пальцы и мешком валились на палубу с высоты нескольких метров. Я готова была запрыгать от радости и облегчения, увидев среди этих измученных, натерпевшихся страху людей мою Минерву, и бросилась к ней со всех ног, но Винсент меня опередил. Он помог ей подняться, но колени ее подгибались, и она не смогла устоять на ногах. Тогда он подхватил ее на руки и прижал к груди. Минерва устало смежила веки и склонила голову ему на плечо. Несколько мгновений Винсент с тревогой всматривался в ее осунувшееся лицо, потом облегченно вздохнул, откинул налипшую ей на лоб прядь волос и принялся бережно стирать большим носовым платком соленую влагу и ошметки морской пены с ее бровей и ресниц, губ, щек, подбородка и шеи. Каждое его прикосновение дышало заботой и нежностью, и мне вдруг показалось, что сейчас он ее поцелует. Но Винсент так и не решился. То ли стеснялся на людях, то ли счел момент не совсем подходящим.

Он отнес ее на шканцы, усадил на крышку светового люка, встал перед ней на колени и наклонился вперед, положив руки на плечи Минервы и глядя ей прямо в глаза полным обожания взором. Она ответила ему таким же взглядом, и все мои вопросы, оставшиеся без ответа минувшей ночью, разом отпали. Винсент что-то сказал, и она согласно кивнула. Потом она что-то спросила, а он отрицательно покачал головой. Они смотрели только друг на друга, не замечая ни царящего вокруг хаоса, ни измотанных и контуженных обломками такелажа людей, ни порванных ураганом парусов и снастей, так, будто весь мир куда-то исчез или они сами выпали из этого мира.

— Мистер Кросби! — Повелительный окрик Брума заставил обоих очнуться и прийти в себя. — Соблаговолите вспомнить о своих обязанностях. Оба корабля побывали в серьезной переделке и нуждаются в вашем внимании. Мисс Кингтон! Займитесь мисс Шарп. У мистера Кросби есть другие неотложные дела.

Винсент и Минерва недоуменно озирались вокруг, напоминая принца и принцессу, пробудившихся от столетнего сна. Очевидное смущение обоих вызвало довольно вялый взрыв смеха со стороны кучки наблюдавших за этим эпизодом корсаров. Я поспешила увести подругу и помогла ей спуститься вниз.

Уединившись в своем укромном уголке, мы первым делом переоделись в сухое, с облегчением скинув промокшую до нитки одежду. Мы едва держались на ногах и никак не могли унять сотрясавшую наши тела дрожь. Повинуясь внезапному импульсу, мы бросились в объятия друг другу и разрыдались. Хорошо еще, что в кубрике было темно, и никто не видел столь неподобающего проявления наших бурных эмоций. Корсарам плакать не пристало, но мы были все-таки девушками, совсем еще юными и натерпевшимися такого страху, какой не всякий мужчина способен достойно превозмочь. Минерве пришлось еще тяжелее, чем мне. Находясь наверху, она тоже испытывала смертельный ужас, но не могла позволить ему овладеть собой. Потерять голову на высоте сотни метров над палубой означает верную смерть для марсового. Помимо умения с обезьяньей ловкостью взбираться на мачты и реи, требуются еще железные нервы и умение держать себя в руках, невзирая ни на что и памятуя лишь о должном выполнении своих обязанностей. Поэтому трудно укорить Минерву, продолжавшую лить слезы и после того, как я уже успокоилась. Я прижимала к плечу ее заплаканное лицо, ласково гладя еще влажные волосы и мысленно ругая себя за неуместный приступ ревности, вызванный столь откровенной демонстрацией на глазах у всех подлинной глубины возникшего между нею и Винсентом чувства.

Капитан приказал внести в твиндек жаровни с углями, чтобы команда могла согреться и обсушиться, и отправил всех отдыхать, оставив на палубе лишь нескольких человек для несения вахты. Минерва вскоре уснула, а я еще долго лежала в соседнем гамаке с открытыми глазами, вглядываясь в лицо спящей подруги и ломая голову над связывающими ее с Винсентом узами. Если они уже сделались любовниками, я становилась третьей лишней, и наметившаяся между нами трещина грозила в скором времени расшириться и окончательно отдалить нас друг от друга.

Мысли мои по ассоциации перескочили на Уильяма, и я принялась обдумывать, что скажу любимому, когда судьба снова сведет меня с ним. Постепенно мне удалось внушить себе, что все не так уж плохо и безнадежно, как представлялось раньше. Если мне удастся убедить его, что выбор мой был лишь следствием цепочки не зависящих от меня и моей собственной воли обстоятельств, Уильям наверняка меня простит и даже, возможно, еще крепче полюбит. В глубине души я сознавала, конечно, как призрачны мои упования, но так приятно и сладко было убаюкивать себя надеждой на благоприятный исход, что я безжалостно гнала прочь возникавшие сомнения.

Пока я предавалась размышлениям, качка почти прекратилась. В кубрике появился Эйб Рейнольде с бочонком рома и начал щедрой рукой разливать «для сугреву» всем подряд, не скупясь на добавочную порцию, если находились желающие. Я тоже не отказалась от чарки. Лежа в гамаке и потягивая ром маленькими глотками, я продолжала мечтать о встрече с Уильямом, мысленно исповедуясь ему во всем, что со мною случилось, выстраивая в голове наш воображаемый диалог и с радостью убеждаясь, что моя любовь к нему нисколько не ослабела.

Эйб сообщил, что «Скорое возвращение» находится в данный момент где-то между островами Андрос и Большая Багама. Повеселевшие пираты требовали продолжения пьянки, но коку пришлось огорчить самых неумеренных выпивох, передав распоряжение Брума ограничить раздачу спиртного до тех пор, пока наши корабли не доберутся до порта. Ветер заметно стих, растеряв былую мощь в лабиринте архипелага, но над западным горизонтом все еще нависало зловещее черное облако, напоминавшее о своем присутствии отдаленными вспышками молний и струями дождя, изливавшегося в море и на палубу из проносившихся мимо грозовых туч. Если ветер вдруг переменится, нам угрожала повторная встреча с ураганом, из объятий которого мы с таким трудом вырвались всего несколько часов назад. Нам следовало срочно укрыться где-нибудь в тихой гавани, иначе последствия могли быть непредсказуемыми.

Ближайшим подходящим местом был Нассау, крупный портовый город на острове Нью-Провиденс.

В наши дни ни один пиратский корабль не рискнет бросить якорь в Нассау, еще недавно считавшемся оплотом Берегового братства. Вудс Роджерс [64] потрудился на славу, железной рукой очистив остров от корсарской вольницы. Пиратов преследовали безжалостно и неумолимо, хватая всех подряд и отправляя на виселицу практически без суда и следствия. После столь сокрушительного поражения Багамы на долгие годы сделались запретными и недоступными для буканьеров, но у нас, к несчастью, не было другого выхода. Построенная американскими корабелами шхуна блестяще выдержала испытание стихией, с честью оправдав возлагаемые на нее Брумом надежды. Даже скептичный боцман вынужден был публично признать, что любой другой корабль на ее месте почти наверняка пошел бы ко дну. Но экзамен на прочность не прошел бесследно даже для «Скорого возвращения» — одна из мачт оказалась поврежденной и требовала ремонта. Помимо того, часть парусов нуждалась в штопке или замене, половина снастей свисала с такелажа безжизненными обрывками, а в трюме ниже ватерлинии открылась течь, и сменяющие друг друга у насосов корсары еле успевали откачивать воду.

Люди совсем обессилели и нуждались в передышке. Всем было ясно, что еще одного урагана мы не переживем. Знай мы тогда, что ожидает всех нас в «тихой гавани», предпочли бы попытать судьбу в другом месте. Но об этом чуть позже…