— Позвольте мне его похоронить. Ваш офицер пообещал мне. Он дал слово.
Сержант оттолкнул ее.
— Я получил приказ публично наказать твоего мужа плетьми. Остальное не мое дело. Оставь меня в покое, женщина.
Застывшая черная фигура в капюшоне стояла посреди площади и смотрела, как солдаты входили в паб. Она издала громкий стон, который, казалось, исходил из самого ее сердца. Затем она повернулась и побежала к распростертому в луже крови телу. «Дэнни! Мой любимый! Что они с тобой сделали!» — она припала к его ногам. Затем, опустившись на колени прямо в жидкую грязь, попыталась приподнять его за израненные плечи. Капюшон упал с головы, и Скарлетт увидела бледное с правильными чертами лицо, аккуратный пучок золотистых волос, темные круги под глазами. Скарлетт не могла заставить себя шевельнуться. Стук копыт, скрип колес — было бы просто святотатством допустить малейший шум, когда перед тобой такое горе.
Вдруг откуда-то из-за угла вынырнул босоногий чумазый мальчонка и подбежал к убитой горем женщине.
— Можно я оторву у него пуговицу, леди? Моя мама хочет взять чтонибудь на память, — он потряс ее за плечо.
Скарлетт, не обращая внимания на пузырящуюся грязь, по красной от крови траве напрямую бросилась к мальчишке и схватила его за руку. Он поднял на нее глаза, вскрикнув от испуга. Скарлетт со всей силы отвесила ему такую звонкую оплеуху, что звук получился, как от ружейного выстрела.
Поскуливая на ходу от боли и страха, мальчишка во все лопатки бросился прочь.
— Спасибо вам, — сказала женщина насмерть забитого человека.
«Теперь я не смогу больше оставаться безучастной, — подумала Скарлетт. — Я должна сделать то немногое, что в моих силах».
— Я знаю доктора в Триме, — сказала она. — Я привезу его сюда.
«Женщина говорила с английским акцентом», — сразу заметила Скарлетт. Так говорили завсегдатаи балов в дублинском замке.
— Он сделает все необходимое для похорон, — ответила Скарлетт.
Перепачканной в крови рукой женщина ухватилась за подол юбки Скарлетт и, поднеся его к губам, поцеловала — так она выразила свою благодарность. Глаза Скарлетт наполнились слезами. «Я не заслуживаю этого. Я бы развернула коляску и уехала, если бы мне удалось».
— Не стоит, что вы… Ну, пожалуйста, — сказала она.
Женщину в черном плаще звали Гарриэт Стьюарт, а ее мужа — Дэниэл Келли. Это все, что Скарлетт смогла узнать перед тем, как Келли в закрытом гробу перенесли в католическую часовню. Молодая вдова большей частью молчала и кратко отвечала только на вопросы священника. Неожиданно она стала нервно искать кого-то глазами: «Билли? Он должен быть здесь!» Из сбивчивых фраз Гарриэт стало ясно, что у нее есть сын Билли, которого по ее просьбе хозяева постоялого двора заперли в номере, чтобы он не смог увидеть экзекуцию.
— Они были так добры ко мне — в качестве платы согласились взять мое обручальное кольцо, хотя оно и не золотое.
— Я схожу за ним, — сказала Скарлетт. — Пожалуйста, позаботьтесь о миссис Келли, отец.
— Конечно, миссис О'Хара. Захватите с собой бутылку бренди, а то бедная леди, похоже, на грани нервного срыва.
— Я выдержу. Мне нельзя. Кто тогда позаботится о Билли? Он у меня еще совсем малыш — ему всего восемь лет. Голос ее был слабый и прерывающийся.
Билли Келли оказался крепким светловолосым парнишкой, выглядевшим старше своих лет. Запертый за массивной дверью номера, он был вне себя от ярости. Он покажет этим проклятым британским солдатам!
— Я возьму в кузнице железный стержень и буду бить их по головам, пока меня не пристрелят, — кричал он, барабаня в дверь кулаками. Хозяину постоялого двора требовалось немало усилий, чтобы сдерживать его.
— Не будь глупцом. Билли Келли, — резкий голос Скарлетт быстро привел его в чувство. — Твоя мать нуждается в тебе, а ты хочешь усугубить ее горе. Какой ты после этого мужчина?
Мальчик притих. Хозяин заведения мог без опаски выпустить его.
— Где моя мама? — спросил он, и голос его звучал испуганно и жалобно.
— Пойдем со мной, — ответила Скарлетт.
Глава 80
Гарриэт Стьюарт-Келли неохотно рассказывала о своей жизни. Она и Билли прожили в Баллихаре больше недели, после чего Скарлетт по коротким фразам смогла составить хоть какую-то картину их прошлого. Дочь английского священника Гарриэт в девятнадцать лет покинула родительское гнездо и устроилась работать в семью лорда Уитли в качестве помощницы гувернантки. Для молоденькой девушки она была хорошо образованна, но совершенно неопытна в житейских вопросах.
Одной из ее обязанностей было следить за детьми лорда во время их конных прогулок, на которые они регулярно отправлялись перед завтраком. Однажды она поняла, что влюбилась в сопровождавшего их молодого конюха, обладателя чудесной белозубой улыбки и веселого озорного голоса. Когда он предложил ей убежать вместе с ним из дома лорда, она с радостью согласилась, посчитав, что это будет невероятно романтично.
Романтика кончилась, когда они добрались до фермы отца Дэниэла Келли. Без рекомендательных писем никто не хотел связываться с беглым конюхом и гувернанткой, так что работу они найти не смогли. Дэнни с отцом и братьями стал обрабатывать под посевы каменистую землю, а Гарриэт покорно выполняла все распоряжения угрюмой матери Дэнни, мыла полы и занималась штопкой. Еще раньше она научилась хорошо вышивать — это необходимое умение для девушки из благородной семьи — и теперь на досуге нередко возвращалась к своему любимому занятию. Билли был у нее с Дэнни единственным ребенком, что лишний раз свидетельствовало, какими неважными стали их отношения. Дэнни Келли скучал по породистым лошадям в великолепных просторных конюшнях, по франтовскому жилету в полоску, цилиндру и высоким кожаным башмакам, что составляло форменную одежду настоящего конюха. Он обвинял Гарриэт во всех своих неудачах и все чаще стал искать утешение в виски. Его родственники ненавидели ее, так как она была англичанка и протестантка.
Дэнни арестовали, когда он, повздорив в трактире, избил английского офицера. Его родители и братья мысленно попрощались с ним, когда узнали приговор: сто ударов кнутом. Они уже справляли поминки, когда Гарриэт, положив в корзинку буханку хлеба и взяв за руку Билли, отправилась пешком за двадцать миль в Трим, где дислоцировался полк пострадавшего офицера. Она умоляла пощадить жизнь ее Дэнни. Офицер же пообещал ей выдать его тело для погребения.
— Мы поедем с сыном в Англию, миссис О'Хара, если вы нам одолжите денег на дорогу. Мои родители умерли, но есть родственники, которые могли бы дать нам пристанище, хотя бы временное. Я вам вышлю долг, как только найду работу.
— Не говорите глупости, миссис Келли. Вы знаете, что у меня есть маленькая дочка, которая ведет себя, словно дикий жеребенок. Кэт нуждается в хорошей гувернантке. Кроме того, она здорово привязалась к Билли и бродит за ним, как тень. Кэт нужен друг, такой, как Билли. Вы мне сделаете огромное одолжение, если согласитесь остаться, миссис Келли.
Скарлетт не договорила, что кроме всего прочего она не была уверена в том, что Гарриэт вообще доберется до Англии и сможет заработать себе и Билли на пропитание. Она была готова много работать, но ей не хватало прибивной силы, какой-то настырности и житейской сметки. Все, что Гарриэт знала о жизни, было почерпнуто из книг. Скарлетт же никогда не была особенно высокого мнения о начитанных людях.
Несмотря на свое презрительное отношение к непрактичным людям, Скарлетт была рада, что Гарриэт отныне живет в ее доме. С тех пор, как Скарлетт с триумфом вернулась из Дублина, провинциальный быт угнетал ее, а дом казался невыносимо пустым. Скарлетт не думала, что начнет скучать по миссис Монтагю, но шли дни, и ей все чаще вспоминалась Шарлотта. Гарриэт же прекрасно ее заменила. Во многих отношениях с ней было даже интересней, чем с Шарлоттой. Гарриэт умилялась буквально всем, что вытворяли дети, и от нее Скарлетт нередко узнавала любопытные подробности о проделках Кэт, о которых малышка не считала нужным рассказывать матери.
Билли Келли был отличной компанией для Кэт, и тревога Скарлетт по поводу ее уединенного образа жизни постепенно стала улетучиваться. Единственным неприятным следствием появления Гарриэт Келли в ее доме была откровенная враждебность к ней со стороны миссис Фицпатрик.
— Нечего делать англичанам в Баллихаре, миссис О, — сделала она выговор Скарлетт, когда та вернулась из Трима с Гарриэт и Билли. — Было плохо, когда сюда часто приезжала эта Монтагю, но она хотя бы делала для вас что-то полезное.
— В конце концов меня не должно волновать, нравится вам миссис Келли или нет: это мой дом, а не ваш, — заявила Скарлетт, устав от бесконечных нотаций своей экономки.
Раньше Шарлотта считала своим долгом поучать Скарлетт, и вот теперь миссис Фиц. Гарриэт же никогда не критиковала хозяйку дома, напротив, она была благодарна ей за крышу над головой, за подаренные платья. Скарлетт иногда хотелось прикрикнуть на Гарриэт: да не будь ты такой кроткой и тихой!
Вообще в последнее время Скарлетт часто ловила себя на мысли, что ей хочется напуститься буквально на каждого в доме. Скарлетт переживала вспышки своего плохого настроения, хотя для них не было никаких оснований. Никто не помнил, чтобы стояла более благословенная погода, чем сейчас, рулившая в конце года поистине сказочный урожай. Злаки были в два раза выше, чем обычно, поля, засаженные картофелем, покрывала толстая и сочная зеленая ботва. Каждый день щедрое солнце заливало окрестности, и во время базарных дней в Триме гуляния продолжались и после того, как на землю опускалась теплая, ласковая ночь. Скарлетт танцевала до упаду, стирая до основания подошвы своих туфель, но музыка и смех не могли поднять ее неважное настроение. Когда Гарриэт печально вздыхала при виде молодых парочек, под руку прогуливавшихся по берегу реки, Скарлетт раздраженно передергивала плечами и отворачивалась. Слава Богу, к ней каждый день приходят приглашения на домашние балы. Похоже, роскошные вечера, на которых ей довелось присутствовать в Дублине, и великолепие местных магазинов так захватило воображение Скарлетт, что прежняя привлекательность базарных дней в Триме в ее глазах заметно потускнела.
К концу мая уровень воды в Бойне упал настолько, что можно было видеть камни на дне реки, которыми в незапамятные времена был выложен брод. Фермеры все чаще озабоченно поглядывали на небо, по которому западный ветер гнал редкие облака. Полям нужна была влага. Пару раз начинавшийся было дождь быстро прекращался и успевал лишь только немного освежить воздух и чуть увлажнить почву, в результате чего корни пшеницы и луговой тимофеевки не развивались вглубь, а располагались близко от поверхности, что делало стебель слабым и ломким.
Кэт рассказала, что тропинка, ведущая к домику Грейн с севера, превратилась в широкую, без единой травинки дорогу. А у самой Грейн «масла столько, что она не может его сама съесть». Говоря это, Кэт намазывала свое масло на оладьи.
— Люди молятся, чтобы пошел дождь.
— Ты подружилась с Грейн, Кэт?
— Она понравилась Билли.
Скарлетт улыбнулась. Что бы Билли ни говорил, это безоговорочно принимала Кэт. Хорошо, что у него была добрая душа, иначе привязанность к нему Кэт могла бы иметь просто ужасные последствия. Билли был удивительно терпелив. От отца он перенял умение хорошо обращаться с лошадьми и знал их гораздо лучше, чем Скарлетт. Он учил Кэт уверенно держаться в седле. Когда она немного подрастет, то благодаря Билли без проблем сможет управляться со взрослой лошадью. Кэт стала по нескольку раз в день говорить, что на пони ездят маленькие девочки, а она уже большая. К счастью, Билли вовремя вмешался, заметив, что она еще «не достаточно большая». Скажи подобное Скарлетт, Кэт бы здорово обиделась.
В начале июня Скарлетт отправилась в гости в Роскоммон. Впервые ее не мучила совесть, что на несколько дней она оставляет дочь как бы на произвол судьбы. «Она скорее всего даже не заметит моего отсутствия», — подумала Скарлетт. Ей было неприятно сознавать это.
В Роскоммоне все как один восхищались чудесной погодой. Собравшиеся на лужайке перед домом развлекались игрой в теннис. Все было залито мягким солнечным светом. Темнеть начинало только после девяти часов.
Скарлетт была рада вновь оказаться в одной компании с людьми, к которым она испытывала искреннюю симпатию, с тех пор как познакомилась с ними в Дублине. Единственный человек, которого она не поприветствовала с обычным энтузиазмом, был Чарльз Рэгленд.
— Это ваш полк, Чарльз, забил до смерти того несчастного человека на площади. Я этого никогда не забуду и никогда вам не прощу. Вы можете носить штатский костюм, как сейчас, но вы все равно английский солдат, а я теперь знаю, что военные — настоящие чудовища.
К ее удивлению, Чарльз не стал оправдываться:
— Мне очень жаль, что вам довелось стать свидетельницей финала этой истории. Наказание кнутом — позор для армии. Но мы видим вещи и пострашней. Со всем этим нужно бороться.
Рэгленд отказался дать подробности, однако Скарлетт и без него слышала рассказы о растущей волне насилия против лэндлордов в разных районах Ирландии. Банды преступников жгут поля, режут скот; недавно управляющий большого поместья возле Голвея попал в засаду и был изрублен на куски. В народе шепотом поговаривают о возрождении движения «Белых Ребят», организованных банд мародеров, которые терроризируют помещиков сильнее, чем сто лет назад. Впрочем, умные головы скептически относятся к подобного рода слухам. Отдельные волнения, спровоцированные известными деятелями, вспыхивают то здесь, то там, но быстро затухают. Хотя мало кто мог сказать, что у него не было тяжело на сердце, когда жители деревень молча провожали его экипаж тяжелым, ненавидящим взглядом.
Скарлетт простила Чарльза. Но сказала ему, что он не должен питать иллюзий: она ничего не забыла.
— Я готов взять вину на себя за каждый из ста ударов кнутом, если бы это смогло заставить вас время от времени вспоминать меня, — с пылом произнес он и покраснел, как ребенок.
— Черт возьми, я придумываю пламенные речи не хуже, чем лорд Байрон, когда сижу в казарме и думаю о вас, но стоит мне вас увидеть, как я начинаю нести полную ахинею! Вы, наверное, догадываетесь, что я безумно в вас влюблен?
— Вы правы, Чарльз, я действительно начала это замечать. Я не уверена насчет лорда Байрона, но вы мне определенно нравитесь.
— Вы… Неужели… Да вы просто ангел! Могу ли я надеяться, что…
— Боюсь, что нет, Чарльз. Да не отчаивайтесь вы так. Дело не в вас. Я готова ответить так любому.
Пирожные перед комнатой Скарлетт каждую ночь оставались нетронутыми и постепенно черствели.
— Какое счастье снова очутиться дома! Мне кажется, я просто ужасный человек. Когда я куда-нибудь уезжаю, то чувствую невыносимую тоску по дому. Даже если там, где я нахожусь, очень весело. Но, клянусь вам, дорогая Гарриэт, не успеет закончиться эта неделя, как я начну думать о следующей поездке в гости. Расскажи мне обо всем, что случилось в мое отсутствие. Кэт, должно быть. Билли уже до смерти надоела?
— Совсем нет. Дети придумали новую игру под названием «Утопить викинга». Я не знаю, откуда они взяли такое название. Кэт говорит, что вы знаете, а она только помнит само слово — «викинг». Они забросили на башню веревочную лестницу. Билли натаскал наверх камней, и теперь они там целыми днями просиживают, бросая камни в реку через бойницы.
Скарлетт засмеялась:
— Какова озорница! Упрашивала меня несколько месяцев, чтобы я с ней забралась на башню. А теперь, гляжу, запрягла еще и Билли делать для нее всю тяжелую работу. А ведь ей еще нет и четырех. Что же будет, когда ей исполнится шесть лет! Наверное, в страхе будет держать весь дом. Вам, Гарриэт, боюсь, палкой придется заставлять ее учить буквы.
— Надеюсь, нет. Кэт уже сейчас с любопытством разглядывает рисунки животных в букваре.
Скарлетт довольно улыбнулась, почувствовав в словах гувернантки намек на то, что ее дочь — гениальный ребенок. Ей очень хотелось верить, что Кэт постигает все быстрее и лучше, чем любой другой ребенок за всю историю человечества.
— Скарлетт, вы не могли бы мне рассказать немного о своей поездке? — с легкой завистью спросила Гарриэт.
Несмотря на то, что жизнь не раз устраивала ей тяжелые испытания, она не потеряла присущей ей любознательности.
— Все было просто замечательно, — стала рассказывать Скарлетт. — Нас было, наверное, человек двадцать пять, и, к счастью, на этот раз без скучного генерала-отставника, любящего вспоминать, какую такую науку ему сто лет назад преподал фельдмаршал Веллингтон. Мы провели увлекательный турнир по крокету — кто-то принимал ставки, кто-то выигрывал, а кому-то приходилось расставаться со своими денежками. Словом, все, как на скачках. Я была в одной команде с…
— Миссис О'Хара, миссис О'Хара! — Кто-то, истошно крича, бежал по коридору. Скарлетт вскочила, как ужаленная. В комнату влетела растрепанная, с безумным лицом служанка и, задыхаясь, с трудом подбирая слова, начала говорить: — Там, на кухне… Кэт… раскаленная сковородка…
Устремившись в направлении кухни, она услышала громкий плач Кэт, когда была еще возле колонн, на полпути к крылу дома, где находилась кухня. Скарлетт побежала быстрей: она никогда раньше не слышала, чтобы ее дочь плакала.
— Мамочка, помоги мне! Мамочка…
Здание мгновенно ожило, вокруг звучали встревоженные голоса, но Скарлетт слышала только один — голос ее Кэт.
— Здесь, здесь мамочка, моя ненаглядная. Ну же, ну… Еще одна минута — и у маленькой Кэт все пройдет.
Скарлетт подхватила ребенка на руки и бросилась закладывать лошадей. Она заметила увеличивающуюся с каждой секундой жуткую красную опухоль на ладошке Кэт.
Скарлетт готова была поклясться, что дорога в Трим стала в два раза длиннее. Она вовсю гнала лошадей, придерживая их только на поворотах изза риска перевернуться. Если доктора вдруг не окажется на месте, она разнесет его дом в щепки, порушит всю его мебель, похоронив под ее обломками его семью.
Доктор оказался дома.
— Тише, тише, вам необходимо успокоиться, миссис О'Хара. С детьми сплошь и рядом происходят подобные неприятности. Так, позвольте я посмотрю…
Кэт громко вскрикнула, когда он сжал ей обожженную руку. Скарлетт вздрогнула, будто ей в сердце всадили нож.
— Да, ожог сильный, это факт, — сказал доктор Древлин. — Надо смазывать его жиром, пока не вырастет волдырь, который я потом надрежу и удалю жидкость.
— Доктор, ей же больно. Вы можете что-нибудь сделать, чтобы она так не мучилась? — Рукав платья Скарлетт пропитался слезами Кэт.
— Возьмите масло и смажьте пораженный участок. Со временем жжение станет слабее.
— Со временем, вы говорите? Скарлетт резко развернулась и бегом бросилась к экипажу. Она отвезет Кэт к мудрой старой Грейн.
Как далеко! Скарлетт забыла, что башня и река были на таком большом расстоянии от дома. Ее ноги гудели от усталости. «Добежать бы!» — пронеслось у нее в голове. Она побежала так быстро, словно на нее спустили свору гончих псов.
— Грейн! — громко крикнула она, добравшись наконец до зарослей остролиста. — Ради всего святого, помоги моему ребенку.
Знахарка вышла из-за деревьев.
— Устроимся прямо здесь. Не надо никуда бежать, — негромко сказала она.
Она села на землю и вытянула руки:
— Иди к Грейн, Дара. Я заставлю боль выйти из твоего тела.
Скарлетт бережно передала свою драгоценную ношу, затем нерешительно присела, готовая в любой момент схватить Кэт и снова бежать, бежать туда, откуда можно ждать помощи.
— Я хочу, чтобы ты дала мне свою руку. Дара. Я буду говорить с твоим ожогом — он должен послушаться и уйти с твоей ладони.
Грейн говорила спокойно, но уверенно. Кэт внимательно посмотрела на нее своими настороженными зелеными глазами. Покрытое морщинами лицо старой женщины осталось невозмутимым. Тогда девочка осторожно положила свою пострадавшую руку тыльной стороны на жесткую, с въевшимися следами разных трав, ладонь Грейн.
— У тебя большой, сильный ожог. Дара. Чтобы заговорить его, мне потребуется время, но скоро ты почувствуешь себя лучше.
Она тихонько подула на обожженную кожу. Один, два, три раза. Затем Грейн, близко наклонившись к руке Кэт, начала едва слышно нашептывать какие-то слова.
Что она шептала, ухо Скарлетт не улавливало. Ее голос напоминал едва слышный шелест молодых зеленых листочков или нежное журчание в теплый солнечный день бегущего по камешкам хрустально-чистого ручейка. Не прошло и трех минут, а может, и того меньше, как Кэт перестала стонать. Скарлетт опустилась на землю. Напряжение стало проходить, мышцы ее приятно расслабились. Тихое, монотонное, убаюкивающее бормотание продолжалось. Кэт начала клевать носом, и вскоре ее голова упала на грудь Грейн. Старая знахарка не останавливалась. Скарлетт полулежала на локтях, но мало-помалу и ее начало клонить в сон; наконец, голова ее поникла совсем, и через несколько секунд она уже крепко спала. А Грейн все шептала и шептала, заговаривая обожженное место, и медленно-медленно опухоль на ручке Кэт стала спадать, красное пятно становилось все меньше и меньше, и вот настал момент, когда кожа на ладошке стала ровной и гладкой, словно не было никакого ожога.
Грейн замолчала, подняла голову, облизав потрескавшиеся губы. Она положила одну руку Кэт на другую, ласково обняла спящего ребенка и начала его легонько покачивать, что-то едва слышно напевая. Прошло много времени, прежде чем она остановилась.
— Дара, — позвала она. Кэт открыла глаза. — Вам пора идти. Разбуди маму. Грейн устала и хочет спать.
Знахарка поставила Кэт на ноги, а сама на коленях отползла в глубь зарослей остролиста.
— Мама, проснись. Нам пора идти.
— Кэт? Как я умудрилась заснуть? Что произошло? Как ты себя чувствуешь, мой ангел?
— Я немножко поспала. Рука уже прошла. Можно я пойду поиграю к башне?
Скарлетт посмотрела на ладошку дочери. Никаких следов ожога.
— О, моя Китти-Кет. Иди ко мне, моя крошка. Твоя мамочка очень хочет, чтобы ты ее обняла и поцеловала.
Она задержала на мгновение Кэт в своих объятиях, а затем разрешила ей идти, куда она хочет. Это был ее подарок Кэт.
Кэт прижалась к щеке матери.
— Я думаю, что лучше мне пойти домой выпить чая с пирожными, а поиграть можно потом, — сказала она. — Пошли домой.
Это был подарок Кэт матери.
«Миссис О'Хара была околдована. Ее ребенок, которого ей подменили эльфы, и колдунья разговаривали на не известном людям языке», — утверждал Нел Гаррити. По его словам, она все видела собственными глазами и была так напугана, что побежала прямиком к реке, совершенно от страха позабыв, что брод совсем в другом месте… Она наверняка бы утонула, говорил Нел, если бы Бойн в этом году так сильно не обмелел.
— Она отгоняет своим колдовством дождевые облака от наших полей.
— А вы слышали, что в тот самый день корова Энни Магинти, одна из лучших дойных коров в Триме, вернулась домой без молока?
— У Дана Хоулихана из Навана на ступнях выросли такие бородавки, что он не может даже на землю встать.
— Подмененное дитя каждый день катается на волке, одетом в шкуру пони.
— Если тень ведьмы падает на маслобойку, то масла с ее помощью никогда уже не сделать.
— Знающие люди говорят, что она может видеть в темноте, а глаза ее светятся, когда она рыщет посреди ночи в поисках добычи.
— Вы слышали историю ее рождения, мистер Райлли? Она появилась на свет в канун дня всех святых, когда небо было словно расчерчено яркими полосами пролетавших комет…
Невероятные истории передавались из уст в уста, становясь достоянием всей округи.
Через несколько дней миссис Фицпатрик нашла на ступеньках Бит Хауса, безжизненного дохлого полосатого кота Кэт. Окрас был задушен, во вспоротом животе отсутствовали внутренности. Она завернула кота в тряпку и спрятала в комнате до темноты, чтобы никем не замеченной пробраться к реке и бросить бедное животное в воды Бойна.
Розалин Фицпатрик без стука вошла в дом Колума. Он молча посмотрел на нее, но остался сидеть.
— Я так и знала! — воскликнула она. — Ты не можешь пить в трактире, как все нормальные люди, а прячешь свою слабость дома, что ужасно для мужчины.
Ее голос был полон презрения. Она брезгливо ткнула туфлей загородившие ноги Стивена О'Хара, который лежал с открытым ртом и громко храпел. Тяжелый перегар, казалось, пропитал все в комнате.
— Оставь меня в покое, Розалин, — устало произнес Колум. — Я и мой кузен оплакиваем крушение последних надежд на возрождение Ирландии.
Миссис Фицпатрик язвительно бросила:
— Да неужели, Колум О'Хара? Вызови своего второго кузена: может, на твое счастье, у него тоже рухнула какая-нибудь надежда и можно будет открыть очередную бутылку? Впрочем, у тебя появится повод приложиться к новой бутылке, когда Скарлетт станет оплакивать смерть своей ненаглядной дочери. Интересно, будешь ты плакать, если твоя крестница погибнет? Клянусь тебе, Колум, ребенок Скарлетт в смертельной опасности.
Розалин встала на колени перед Колумом, потрясла его за руку:
— Ради Христа, сделай что-нибудь! Я задействовала все свое красноречие, но люди остаются глухи к моим словам. Может быть, еще не поздно, и ты сможешь их остановить? Нельзя же так прятаться от окружающих! Люди чувствуют, что ты бросил их на произвол судьбы. И Скарлетт тоже это чувствует.
— Кэти Колум О'Хара, — пробормотал Колум, тупо глядя в пол.
— Ее кровь будет на твоей совести, — твердо и почти по слогам произнесла Розалин.
На следующий день Колум обошел каждый дом и каждый трактир в Баллихаре и Адамстауне. В первую очередь он направился в контору Скарлетт. Она сидела, с головой погрузившись в изучение бухгалтерских книг. Скарлетт улыбнулась, увидев его у порога, но вновь нахмурилась, когда Колум предложил ей устроить вечер и пригласить побольше гостей в честь возвращения ее кузена Стивена в Ирландию.
В конце концов Скарлетт сдалась. Колум отправился по остальным адресам. Он внимательно слушал собеседников, стараясь уяснить, есть ли серьезные основания для беспокойства Розалин, и к своему огромному облегчению не услышал ничего особенного.
После воскресной мессы вся деревня и все О'Хара из графства Мит собрались у Скарлетт, чтобы произнести здравицы в честь возвратившегося домой Стивена и послушать о жизни в Америке. На лужайке были расставлены длинные столы, где на больших деревянных блюдах дымились говядина с капустой, горячий вареный картофель, стояли кувшины с пенящимся портером. Застекленные двустворчатые двери гостиных, где потолки были расписаны сценами подвигов героев Ирландии, были открыты настежь, как приглашение каждому желающему зайти сюда и чувствовать себя здесь как дома.
Вечер почти что удался. Скарлетт утешала себя мыслью, что сделала все возможное. Почти весь вечер она провела в обществе своей кузины Кэтлин.
— Я так по тебе скучала, дорогая Кэтлин, — говорила она ей.
— Что ты так вздыхаешь, Скарлетт, — ведь ничего же в твоей жизни особенного не произошло, — отвечала Кэтлин.
Вроде совсем недавно она родила крепкого, здорового мальчика, а сейчас — уже ждала пополнения, надеясь, что у ее первенца через шесть месяцев будет брат.
Скарлетт почувствовала, что Кэтлин совсем не до нее. «Она по мне совсем не скучала», — с грустью подумала Скарлетт.
Стивен совсем не изменился и был здесь, в Ирландии, так же немногословен, как у себя в Америке. Впрочем, его родственники, собравшиеся в Биг Хаусе, относились к этой его особенности философски: «Он всегда был молчаливым человеком, и с этим нужно мириться». Скарлетт избегала его… Для нее он оставался тем же Стивеном — «привидением», что и в детстве. Тем не менее одну интересную новость молчун Стивен рассказал: оказывается, дедушка Робийяр умер, оставив всю свою недвижимость Полине и Евлалии. Они теперь жили вдвоем в доме из розового камня, каждый день совершали неспешные прогулки и считались невероятно богатыми особами — богаче даже, чем сами сестры Телфейр!
Вечер у Скарлетт был в самом разгаре, как вдруг издалека донеслись гулкие раскаты грома. В доме сразу воцарилась тишина: все разом перестали говорить», смеяться, забыли про еду и с надеждой посмотрели наверх. Однако небо словно смеялось над ними, оставаясь все таким же безупречно голубым. Дождя ждали все. Каждый день отец Флинн служил специальную мессу, а прихожане зажигали свечи и просили господа ниспослать на высушенную землю долгожданный дождь.
И вот сегодня, в Иванов день, на западной части горизонта редкие облака, которые раньше стремительно неслись по небу, вдруг словно застыли на месте и начали на глазах расти, превращаясь в тучи. К шести часам вечера горизонт был весь черен. Мужчины и женщины, сооружавшие костер для ночных празднеств, явственно ощущали с порывами западного ветра признаки приближающегося дождя. Вот уж действительно будет праздник, если пойдет дождь: хлеба, страдающие от отсутствия влаги, будут спасены.
Ливень разразился, когда уже начало темнеть. Ему предшествовали оглушительные грозовые раскаты, сопровождавшиеся вспышками молний, столь яркими, что на долю секунды становилось светлее, чем в ясный солнечный день. А потом словно прорвало: мощные потоки воды хлынули вниз. Но это был не просто дождь: на землю с мерным стуком стали шлепаться тяжелые, размером с грецкий орех градины. Люди падали на землю, закрывая голову руками. Вскрики боли и страха слышались то здесь, то там в короткие промежутки между раскатами грома.
Ливень застал Скарлетт на крыльце дома. Она собиралась отправиться к костру, где должна была звучать музыка и устраивались танцы. Скарлетт ринулась обратно в дом, но было поздно: секунды оказалось достаточно, чтобы она промокла до нитки.
Скарлетт стала искать Кэт. Она нашла ее наверху возле окна: зеленые глаза Кэт были широко раскрыты, руками она зажимала уши. В углу, прижимая к себе Билли, съежилась Гарриэт. Скарлетт присела рядом с Кэт, и они вместе молча стали наблюдать за буйством стихии.
Через полчаса все кончилось.