Глава 63

Скарлетт стремилась к свету, к голосам, которые смутно улавливал рассудок. Было что-то очень важное, вопрос… Твердые руки приподняли ее голову, мягкие пальцы раскрыли губы, и сладкая жидкость, обволакивающая язык, полилась в горло… Она опять заснула.

В следующий раз, когда Скарлетт боролась с собой, чтобы остаться в сознании, она вспомнила, какой вопрос ее мучил, жизненно важный вопрос. Ребенок. Он был мертв? Она коснулась руками живота, и жгучая боль последовала за этим прикосновением. Она закусила губы. Внутри не было никаких толчков, и живот перестал быть круглым. Ребенок умер… Скарлетт слабо вскрикнула и сразу же почувствовала во рту вкус лекарства. Во сне она плакала…

В третий раз полусознательно она старалась удержать темноту, остаться в ней, опять заснуть, чтобы не возвращаться в этот мир. Но боль все усиливалась. Скарлетт повернулась, чтобы как-то успокоить ее, но мучения были настолько нестерпимыми, что она застонала. И опять глоток раствора облегчил ее страдания. Позднее, когда Скарлетт вновь пришла в себя и с радостью приготовилась вернуться в мир снов, вместо спасительной сладости она почувствовала на губах воду и услышала голос, который она знала, но никак не могла вспомнить.

— Скарлетт, дорогая, Кэти-Скарлетт О'Хара, открой глаза…

Она почувствовала, что сознание и память окончательно возвращаются к ней. Колум… Это был Колум, ее кузен, ее друг… Тогда почему он не дает ей спать? Почему он не принес лекарство» чтобы не вернулась боль?

— Кэти-Скарлетт…

Она приоткрыла глаза, но свет вокруг был настолько ярким, что она вновь сомкнула веки.

— Вот умница, Скарлетт, дорогая, открой глаза. У меня есть для тебя коечто. Его голос звучал убедительно. Кто-то убрал лампу, и яркий свет уже не испугал Скарлетт.

«Это мой друг Колум», — она попыталась улыбнуться, но вдруг по-детски захныкала.

— Ребенок мертв, Колум. Позволь мне опять уснуть, забыть. Пожалуйста, Колум.

Ее губы и шею протерли влажным полотенцем.

— Нет-нет, Скарлетт, нет, ребенок здесь, он жив.

Постепенно до нее дошел смысл этих слов.

— Жив? — переспросила Скарлетт. Она увидела лицо Колума — он улыбался.

— Жив! Вот он, взгляни.

Скарлетт повернула на подушке голову. Почему так тяжело было просто повернуть голову? У кого-то в руках был белый сверток.

— Твоя дочь, Кэти-Скарлетт, — сказал Колум. Он раскрыл складки покрывала, и она увидела крошечное личико спящего младенца.

«О! — вздохнула Скарлетт. — Такая маленькая и беспомощная, но такая совершенная. Кожа нежная, как лепестки роз. Она выглядит загорелой… как маленький пират. Она так похожа на Ретта!

Ретт! Почему ты не пришел взглянуть на своего ребенка, на свою прекрасную смуглую малышку?»

Скарлетт ощутила странную, пугающую слабость, и тепло разлилось по ее измученному телу.

Дочурка открыла глаза и уставилась прямо на Скарлетт. И мать поняла, что любит. Без всяких причин, условий, обещаний…

— Эй, малышка! — сказала Скарлетт.

— А теперь выпей лекарство, — попросил Колум. Маленькое смуглое личико исчезло.

— Нет! Нет, я хочу, чтобы мне дали моего ребенка. Где она?

— Тебе принесут ее, как только ты проснешься. Скарлетт, дорогая, прими лекарство.

— Нет… — только и успела она сказать, как капли упали ей на язык, и спокойная темнота окутала ее. Во сне Скарлетт улыбалась…

Может быть, оттого, что малышка была похожа на Ретта, или Скарлетт всегда ценила то, что досталось дорогой ценой, а возможно, и без всякой причины она поняла, что любит ребенка — именно это чувство было ей недоступно всю жизнь.

Скарлетт отказалась дальше принимать болеутоляющее лекарство. Длинный красный шрам выглядел как след от ожога, но это было позабыто в сравнении с упоением, которое она испытывала, когда держала малышку или даже просто смотрела на нее.

— Отправьте ее обратно, — сказала Скарлетт, увидев молодую здоровую кормилицу. — Мне всегда приходилось перевязывать грудь и мучиться, теряя молоко, лишь для того, чтобы сохранить фигуру. Теперь я буду сама кормить своего ребенка. Она вырастет благодаря мне.

Когда малышка впервые взяла грудь, она очень сосредоточенно причмокивала, а Скарлетт торжествующе улыбалась, наблюдая за ней.

— Ты, мамина дочка, голодная как волк, тоже всегда получаешь то, чего хочешь.

Ребенка крестили в комнате Скарлетт, так как молодая мать была еще очень слаба, чтобы ходить. Отец Флинн стоял около исполинской кровати, где она возлежала на горе подушек, держа в руках дочь, пока ей не пришлось передать ее Колуму, ставшему крестным; Кэтлин и миссис Фицпатрик стали крестными.

На малышку надели вышитую льняную сорочку, в которой из поколения в поколение крестили детей в семье О'Хара. Ее назвали Кэти Колум О'Хара. Она шевелила ручками и ножками, когда ее поливали водой, но не плакала.

Кэтлин надела свою лучшую голубую блузку с белым кружевным воротничком, хотя ей следовало быть в трауре. Умерла старая Кэти-Скарлетт. Однако все в доме договорились не говорить об этом Скарлетт, пока она не окрепнет.

Розалин Фицпатрик ревниво следила за отцом Флинном, готовая подхватить ребенка, если он замешкается на секунду. Она потеряла дар речи, когда Скарлетт пригласила ее быть Крестной матерью.

— Как вы догадались, что я обожаю ребенка? — спросила она, когда вновь обрела способность говорить.

— Никак, — сказала Скарлетт, — просто я знаю, что у меня не было бы ребенка, если бы вы не остались в ту ночь со мной и не остановили ту ужасную женщину. Я хорошо помню тот вечер.

Когда церемония закончилась, Колум взял Кэти у отца Флинна и передал ее Скарлетт. Затем он налил по глотку виски священнику и крестным родителям и произнес тост:

— За здоровье и счастье матери и ребенка: Нашей О'Хара и ее новорожденной!

Потом он направился в бар Кеннеди, где угостил всех по этому поводу. Он надеялся, что это прекратит слухи, расползавшиеся по округе.

Джо О'Нейл, кузнец, сидел в кухне Биг Хауса до рассвета, а потом бросился в кузницу, чтобы выпить для храбрости.

— В ту ночь святому Патрику пришлось бы Не только молиться, но и приносить жертвы, — рассказывал он всем желающим послушать, а таких нашлось немало. — Я уже было приготовился спасти жизнь Нашей О'Хара, когда колдунья вошла прямо сквозь каменную стену и швырнула меня на пол. Потом пихнула, и я почувствовал, что это была не человеческая нога, а чертово копыто. Она заколдовала Нашу О'Хара, а потом вырвала ребеночка из матки. Ребенок был весь в крови; кровь была на полу, на стенах, в воздухе. Более слабый человек отвел бы взгляд от столь чудовищного зрелища. Но Джозеф О'Нейл видел великолепного ребенка под кровавой пленкой — это был мальчик.

«Я смою кровь», — сказала колдунья, отвернулась, а потом передала ОаХара девочку с кожей коричневой, как земля на могиле. Ну скажите, что, если не подлог, видел я в ту ужасную ночь? Ничего хорошего это не сулит ни Нашей О'Хара, ни любому человеку, видевшему ребенка-оборотня, занявшего место украденного сына Нашей О'Хара.

Эта история достигла Баллихары через неделю. Акушерка подтвердила, что О'Хара умирала, и ее можно было спасти, только избавив от мертвого ребенка. Кому, если не акушерке, распознавать такие печальные случаи, она ведь столько детей приняла на своем веку. Неожиданно мученица села на своем ложе. «Я вижу, — сказала она, — высокую женщину в белом с необычайно красивым лицом». Потом демон появился из ада, зашел через окно. И ангелы смерти позвали ребенка с собой. Они звали его душу. Но ведьма оживила мертвого младенца, отдав ему душу доброй старой женщины, бабушки О'Хара. Бесспорно, это было дело рук дьявола, и ребенок О'Хара — проклятый.

— Мне кажется, я должен предупредить Скарлетт, — сказал Колум Розалин Фицпатрик, — но что я ей скажу? Что люди так суеверны? Что для ребенка не очень хорошо быть рожденным в Хэллоуин? Я не могу дать ей никакого совета, не знаю, как защитить ребенка от сплетен.

— Я позабочусь о безопасности Кэти, — сказала миссис Фицпатрик. — Никто не войдет в этот дом без моего позволения, и никакое зло не коснется этого ребенка. Через некоторое время разговоры забудутся, ты знаешь это, Колум, и люди станут рассказывать сказки уже по какому-нибудь другому поводу. А Кэти будет для них просто маленькой девочкой, как и все остальные.

Через неделю миссис Фицпатрик принесла Скарлетт завтрак, и ей пришлось выдержать шквал упреков и вопросов.

— Я не понимаю, почему я вечно должна сидеть в этой комнате, как заключенная. Я уже достаточно хорошо себя чувствую и могу выходить. Посмотрите, какой сегодня прекрасный солнечный день! Я хочу покататься с Кэти в коляске, но лучшее, что мне разрешено, это сидеть у окна и смотреть на листопад. Я знаю, что ей это интересно. Она внимательно следит, как лист отрывается и плавно падает вниз. О! Взгляните! Посмотрите на ее глаза здесь, на свету. Они уже не голубые. Я думала, они будут такие, как у Ретта, потому что она очень на него похожа. Но ее глаза становятся зелеными, как у меня!

Скарлетт щекотала малышку.

— Ты — мамина дочка, правда, Кэти О'Хара? Нет, не Кэти, кто угодно пусть будет Кэти, а ты — Китти-Кэт с зелеными глазами, — она подняла обожаемую малышку так, чтобы миссис Фицпатрик могла ее хорошо рассмотреть.

— Миссис Фицпатрик, позвольте вам представить Кэт О'Хара, — улыбка солнечным светом озарила лицо Скарлетт.

А Розалин Фицпатрик почему-то испугалась, сильно, как никогда в жизни.

Глава 64

Благодаря вынужденному бездействию во время выздоровления у Скарлетт появилось время поразмышлять, потому что ее ребенок, как и все другие новорожденные, большую часть суток спал. Скарлетт пыталась читать, но она этого никогда не любила, у нее не появилось интереса к чтению и сейчас.

Она думала о том, что же изменилось в ее жизни.

На первый план вышла любовь к Кэт. Нескольких недель от роду, девочка была еще слишком мала, чтобы быть отзывчивой, за исключением моментов, когда она хотела, чтобы ее покормили теплым материнским молоком. «Любовь к малышке делает меня счастливой, — подумала Скарлетт. — Она еще не знает, что такое чувства. Конечно, приятно сознавать, что Кэт любит меня, но, откровенно говоря, сейчас она любит только поесть».

Скарлетт посмеялась над собственной шуткой. Скарлетт О'Хара шутки ради заставлявшая мужчин влюбляться в нее, была теперь всего лишь источником питания для человека, которого она ценила больше, чем кого бы то ни было в своей жизни.

Она уже давно поняла, что никогда не любила Эшли по-настоящему. Ей просто хотелось иметь то, чего у нее не могло быть, и она называла это любовью.

— Из-за фальшивого чувства я потеряла больше десяти лет своей жизни и Ретта, человека, которого действительно любила.

…А так ли это?

Она напрягла память; несмотря на боль: всегда было больно думать о Ретте, о своей ошибке, о том, что для нее он потерян навсегда. Ей стало немного легче, когда она вспомнила, как он обращался с ней, и ненависть заглушила эту боль. И все же Скарлетт сумела выбросить эти мысли из головы: так было проще всего.

Однако в долгие дни вынужденного бездействия мысли Скарлетт постоянно возвращались к прошлому, и она не могла не думать о Ретте.

Любила ли она его?

«Наверно, — подумала Скарлетт, — я все еще люблю его, иначе мое сердце не болело бы так при одном воспоминании о его улыбке, его голосе».

Но ведь в течение десяти лет она была так же околдована Эшли, вспоминая его улыбку и голос.

«Больше всего Ретт стал нужен мне после того, как ушел», — честно призналась себе Скарлетт.

Все это было слишком запутано, и у нее разболелась голова. Скарлетт не стоило вспоминать прошлое. Гораздо приятнее было думать о Кэт, о настоящем и грядущем счастье.

Я была счастлива еще до того, как появилась Кэт. Я поняла это в тот самый день, когда приехала в дом Джейми. Все было не так, как сейчас. Я и не надеялась, что кто-нибудь поймет, как я счастлива каждый раз, когда смотрю на Кэт, держу ее в своих руках или кормлю. Я радовалась уже потому, что члены семьи О'Хара приняли меня такой, какая я есть. Они не ждали, что я стану похожей на них, я не чувствовала, что должна измениться. Мне никогда не давали понять, что я не права, даже когда так это и было. У меня не было никаких оснований ожидать, что Кэтлин будет меня причесывать, следить за моей одеждой и поправлять постель, но она делала это, а я манерничала с людьми, которые сами вели себя естественно. И они ни разу не сказали: «Да перестань же ты важничать, Скарлетт». Они просто принимали все как есть: меня и мои манеры.

Я была ужасно несправедлива к Дэниэлу и всем приехавшим в Баллихару. Я старалась заставить их создать мне хорошую репутацию. Я хотела, чтобы они жили в великолепных домах и имели много земли и слуг, которые делали бы большую часть работы. Хотела изменить их. Меня никогда не интересовало, чего хотят они. Я не сумела принять их такими, какими они были.

О! Я никогда не поступлю так с Кэт, не буду стараться изменить в ней то, что заложено самой природой, а буду лишь всегда любить ее всем сердцем, что бы ни случилось.

Моя мать никогда не любила меня так, как я — Кэт. И моих сестер, Кэррин и Сьюлин, тоже. Она хотела, чтобы мы все были похожи на нее. И она была не права.

Скарлетт пришла в ужас от своих мыслей. Она всегда верила, что ее мать — само совершенство, и мысль, что Эллин О'Хара могла быть в чем-то не права, показалась ей невозможной, но все не покидала Скарлетт, возвращаясь вновь и вновь. Эта мысль никак не оставляла Скарлетт в покое, приходя каждый раз в новом, приукрашенном виде.

Мать была не права. Быть светской дамой, как она, — не единственный и не самый лучший способ существования для женщины, тем более, что это не делает ее счастливой. Каждый человек должен быть счастлив, потому что только тогда по-своему счастливы и окружающие его люди.

Мать была добра и внимательна к детям, к отцу, к неграм, но она не любила и поэтому была несчастна. О, бедная мама! Как жаль, что ты не можешь чувствовать то же, что я, что ты не можешь радоваться жизни.

Скарлетт вспомнила, что говорил дед. Его дочь, Эллин, вышла замуж за Джералда О'Хара, чтобы избежать разочарования в любви. Может быть, она поэтому была несчастлива? Была ли она привязана к кому-нибудь, как я к Эшли? Как сейчас я привязана к Ретту, но ничего не могу сделать…

Какая потеря! Какая ужасная, бессмысленная потеря. Когда счастье было так прекрасно, как мог кто-то помешать любви, делавшей их счастливыми? Скарлетт поклялась себе, что это больше не повторится. Теперь она знала, что такое счастье, и не хотела губить его.

Она взяла спящую малышку на руки и крепко прижала к себе. Кэт проснулась и протестующе зашевелила своими беспомощными маленькими ручками.

— О, Китти-Кэт, прости меня, я только хотела тебя обнять.

Они все были не правы! Эта мысль была настолько неожиданна, что Скарлетт проснулась. Они были не правы! Все они — люди, которые совершенно игнорировали меня в Атланте, тетя Евлалия и тетя Полина, и почти каждый в Чарльстоне. Эти люди хотели, чтобы я была такой же, как они, и отвергали меня, потому что это было не так. Они заставляли меня думать, что я заблуждаюсь, что я ужасный человек и заслуживаю презрения.

А ведь я ничего ужасного не делала.