Хаттар сидел на огромной плите, под балконом сторожевой башни. Серый гранит этих величественных стен, нагретый на жарком осеннем солнце, стал для него любимым местом. Здесь, на самой высокой из турелей древней обители, он нашел себе надежное убежище от издевок и подзатыльников старших братьев и сестер, не желающих признавать в нем родственника. За долгие летние месяцы его кожа потемнела, а волосы, и без того светлые, выцвели. Серые глаза слились в единое целое с белком, оставив только маленькую бусинку зрачка. Он не был похож на остальных. Слишком выделялся не свойственным его возрасту высоким ростом и какой-то болезненной худобой и бледностью. Хотя здоровье его было отменным, если не сказать большего.
      Хаттар любил солнце и прохладный горный воздух. Ему нравился его пряный запах, свежий и терпкий одновременно. С высоты смотровой площадки он любил наблюдать за тем, что происходит вокруг, словно дозорный, подолгу всматриваться в даль на убегающую желтую ленту дороги, на пустынные предгорные кряжи, на дальнее озеро, увлеченный своими собственными мыслями и мечтами. Сверху хорошо было видно всю суету хозяйственного двора, куда его старшим братьям ходить запрещалось. Многочисленные гувернеры и няньки, воспитатели и слуги строго соблюдали княжеский этикет и не подпускали отпрысков благородных кровей, к простому люду. Тем более что находиться там долго было затруднительно. Особенно когда скотники начинали чистить конюшни, свинарники и псарню. А на высоту наблюдательного пункта, который облюбовал себе Хаттар, запахи просто долетали уже не такими насыщенными, как это ощущалось внизу. Так он мог видеть все, оставаясь практически незамеченным, очень долгое время.
      Конечно же, больше всего ему доставалось от братьев за то, что благодаря наблюдательному пункту, молодым и натренированным глазам он всегда первый замечал скачущего по дороге гонца, караван торговцев или бродячих музыкантов. Первым рассказывал придворным и родственникам. За это от взрослых он получал угощение, медную монетку или просто похвалу. Прочим княжеским деткам его ставили в пример, отчего жизнь в их обществе становилась просто невыносимой. Общих интересов никак не находилось, братья игнорировали и шпыняли его, сестры посмеивались над его внешностью и все время дразнили, называя снежным чучелом. Он не обижался. Родичи с переменным успехом пытались объяснить ему, почему он не такой, как все, но он не понимал. Наверное, если бы он помнил свою мать, все было бы проще, но ее он никогда не видел, а рассказы о ней были редки и скудны.
      Наложница князя, дочь некогда могущественного короля древнего северного народа Ур-Гачи, подарила своему господину единственного сына, который был похож на нее во всем. Но сама не успела даже подержать на руках свое чадо.
      До заката было еще далеко. На заднем дворе суетились егеря, готовились отправиться на охоту. С отцом, которого Хаттар должен был называть не иначе как господин. И с многочисленными дядюшками, которые именовались коротким, но емким словом «дане», означающим «уважаемый». Дане Михрель, дане Антуан, Думар, Гилермо и прочие, имен которых запоминать не стоило. Можно было обойтись словом «дане». Не дядюшка, не господин, только дане.
      Словом, все эти данены явно собрались на охоту. Вот уже и подоспели кавалеристы – лучники, отборные стрелки из расквартированного в городе полка. Это на тот случай, если хмельные дворяне промахнутся: всегда есть кому подстраховать. Всадники не покидали своих седел и все время усмиряли коней, раздраженных близостью псарни. Собак уже перевязали на длинные поводки и готовили вывести по первому же приказу.
      Хаттар скучал. Ему была неинтересна эта лихорадочная суета и толчея. Он наблюдал ее вот уже много лет чуть ли не каждую неделю. Менялись декорации, а пьеса, которую играли эти актеры, была одной и той же.
      У Хаттара сегодня был день рождения, ему исполнилось девять лет. Никто этого не помнил. Да и сам он не выделял этот день среди прочих, так его приучили. Он просто знал, что сегодня день, в который девять лет назад он появился на свет, не более того.
      Ему сейчас хотелось только одного, чтобы вся его родня быстренько смылась по своим делам и предоставила в его распоряжение некоторые комнаты библиотеки, которые почему-то переоборудовали под зал для занятий фехтованием – наверное из-за ее необъятных размеров. Как будто в этом древнем замке было мало мест, где можно спокойно крушить мебель, ломать мечи, копья и доспехи своих противников. Библиотека отца была самым загадочным местом во всей крепости. Маленькому Хаттару она казалась безграничной и бесконечной. Там всегда было темно, пахло пылью и чем-то пряным. Чтобы бывать там, ему приходилось воровать в зале совещаний огарки свечей, затем тайно пробираться к жертвеннику, куда детей не пускали, и совершать святотатство, зажигая огарки от светильников алтаря. Затем он проникал в залы библиотеки и бродил там часами, изучая древние фолианты, о которых все давно забыли. Спасибо кормилице, которая научила его читать. Благодаря ее терпению и заботе маленький Хаттар мог самостоятельно выбирать книги и уносить их в свою комнату. Свечи горели быстро, и ему никогда не удавалось добраться до конца этих залов. Он вообще не знал, где они кончаются. В темноте сложно было определить расстояние, а эхо путалось среди бесконечных полок и шкафов, сундуков и туб. Иногда ему казалось, что он уходил очень далеко и возвращаться придется несколько часов, что он попал совсем в другое место и теперь находится где-то в промежутке, на границе таинственных миров. Там уже не было привычных звуков, суеты прислуги, к которым надо было все время прислушиваться, напрягая и без того чуткий слух. Пространство становилось бесконечным и загадочным, чужим. Наверное, все это было не больше чем детские страхи и фантазии. Ему очень хотелось найти место, где нет ничего, кроме собственных образов. Это был его секрет, все остальные либо боялись заходить в библиотеку, либо не имели интереса к собраниям пыльных манускриптов и полусгнивших книг.
      На втором этаже открылось окно, и на широком мраморном подоконнике появились трое старших принцев. Марк, Виктор и Саул. Они стали наперебой кричать всадникам, кружившим по двору:
      – Дане Михрель! Дане Антуан! Возьмите нас с собой! Мы тоже хотим добыть кабана!
      Ответом им был только громкий хохот и издевки родственников. Надо сказать, старшие принцы переносили довольно стойко, уверенные в том, что никто из малышни, и особенно девчонки, не присутствует при том, как их публично позорят. Разумеется, о том, что Хаттар наблюдал за ними со своей башни, они не подозревали. Никто не знал об этом уютном пятачке, а сам младший принц, приближенный к князю, соблюдал особую осторожность, чтобы не выдать этого места.
      После очередной неудачной попытки напроситься на охоту принцы обычно отправлялись в тренировочный зал – еще более усердно лупцевать друг друга деревянными мечами и стрелять из игрушечных луков и арбалетов. Настоящего железного боевого оружия им в руки не давали. Зачинщиком дуэлей и состязаний всегда был Виктор, а остальные старались не отставать и не перечить самому старшему и сильному. Виктор был единственным, кому взрослые разрешали присутствовать при обсуждении важных государственных дел, военных планов и при светских беседах. Виктор был в фаворе у придворной знати, многие представители которой возлагали на юного принца большие надежды.
      Хаттару вдруг показалось, что ветер вдруг подул немного сильней, и словно крылья ударили по жаркому воздуху, у него за спиной. В застывшем мареве дня что-то изменилось, сдвинулось с места.
      За спиной Хаттара скрипнул тяжелый люк, ведущий наверх из стрелковой комнаты. Деваться было некуда. Ни спрятаться, ни сбежать. Хаттар остался неподвижен и, как мог, удерживал себя от нестерпимого желания обернуться. Просто он не мог решить, почудилось ли ему это или происходит на самом деле. Послышался сдавленный, зажатый кашель и хриплый голос.
      – Прошу меня простить, молодой господин, я не знал, что здесь кто-то есть. У меня и в мыслях не было вас беспокоить.
      Хаттар уже понял, что ничего страшного не случилось. Он быстро успокоился. Сдержал участившееся вдруг дыхание и медленно, даже как-то лениво повернулся.
      Перед ним стоял кузнец. Это был еще не старый человек, высокого роста, с телосложением хорошо тренированного солдата. Все называли его Ур, по горному племени, откуда он был родом. Его собственное имя для жителей долины казалось чрезмерно длинным и трудным в произношении. Будь он хотя бы десятником в полку, его бы старались называть по имени, а простолюдин, да еще и временно привлеченный для работ в замке, он, конечно, был просто Ур. Безликая серая тень, неотличимая среди своих сородичей, которых здесь было множество.
      – Ты можешь остаться и сделать то, что собирался.
      – Спасибо вам, молодой господин. Еще раз простите, что потревожил.
      Хаттар не ответил, он просто не знал, что следовало говорить, а в таких случаях он всегда отмалчивался. Это раздражало старших, и ему за его молчаливость здорово доставалось.
      Ур прошел дальше, к крюкам, где должны крепиться катапульты. Что он там делал, видно не было. Гремели какие-то железки, звенела цепь. Кузнец что-то долго забивал тяжелым молотом, потом притих.
      Хаттар сгорал от любопытства и от желания подойти ближе и посмотреть, что же там происходит, но не делал этого, и не из-за своей надменности или чванства: он никак не мог придумать вескую причину, чтобы обратиться к кузнецу первым. Но тот, похоже, опередил его.
      – Сегодня у молодого господина большой праздник. Примите мои поздравления, и пусть милостивые духи подарят вам силу и здоровье. И оградят от всяческих бед, принесут удачу и мудрость.
      – Откуда ты знаешь?
      – О, молодой господин, я помню этот день очень хорошо. Такое нельзя забыть. Ровно в тот день и час, как вы родились, было самое разрушительное землетрясение на моей памяти, да и на памяти моих предков, пожалуй. А холода-то какие стояли, не в пример нынешнему затянувшемуся лету. Вот почему наш господин отправился в этот старый родовой замок. Он достался ему в наследство от вашей матери, княжны Ателли.
      – Ты знаешь, что случилось с моей мамой?
      – Немногим позже вашего появления на свет, мой господин, она отправилась в царство теней. Южный климат был всегда ей нежелателен, уж очень много сил он высасывал из нее.
      – Я ее совсем не помню.
      – Вы тогда были слишком малы, и вас сразу отдали кормилице, материнской ласки вам больше не досталось. Если пожелаете, господин, то в честь праздника у меня есть для вас подарок. Не сочтите за дерзость, но это самое дорогое, что у меня есть.
      Ур достал из складки своего кожаного фартука небольшой сверток. Что-то завернутое в грубую крапивную ткань.
      – Это клинок, мой господин, старинный клинок. Мне он ни к чему, я все равно не умею владеть оружием, да и не оружейник, чтобы продать, но вам он может пригодиться.
      Трудно было себе представить, чтобы этот человек не смог воспользоваться мечом или копьем. Племена Ур всегда были очень воинственны. Но не верить ему Хаттар не мог и потому пропустил мимо ушей это утверждение.
      У него намокли ладони и предательски затряслись колени. Воздух стал влетать в легкие какими-то рывками, в груди все сжалось. Удерживать эмоции было тяжело. Гораздо тяжелее, чем когда он злился и терпел побои братьев. Но внешне он остался невозмутим и спокоен.
      – Благодарю тебя, Ур. Я приму твой подарок. – Голос предательски дрогнул, но Ур сделал вид, что не заметил этого и вежливо попрощался.
      – Всего вам хорошего молодой господин.
      Кузнец старательно избегал смотреть Хаттару в глаза. Как и все остальные, слуги и родня. Он положил сверток у его ног и, пятясь и согнувшись в поклоне, дошел до самой лестницы. Быстро спустился вниз и захлопнул за собой люк.
      Даже когда вокруг никого не стало, Хаттар продолжал сдерживать себя, чтобы не расплакаться. Ему вдруг стало грустно, и навернулись слезы. И не потому, что, кроме этого кузнеца, никто не вспомнил о его дне рождения. И даже не из-за подарка, который стал первым в его короткой жизни. А просто от одиночества.
      Внизу стало тихо. Ни на дороге, ни во дворе всадников не было видно, и это значило, что они отправились в ущелье, которое не разглядеть даже с этой башни. Старшие принцы тоже угомонились и исчезли где-то в глубине комнат и залов.
      Хаттар расслабил спину, слегка ссутулился, присел на корточки перед свертком и подтянул его поближе. Сверток оказался тяжелым. Под грубой и затертой холстиной виднелись тесненные ножны. Недешевая была вещица. Клинок в руках Хаттара казался просто огромным. Он с трудом выдернул его из ножен и с удовольствием стал рассматривать бледно-голубую сталь, сверкающую на солнце.
      Потом, когда взрослые спрашивали его, откуда появился этот клинок, он говорил всем, что это подарок, но никогда не упоминал, от кого. Ведь кузнец Ур бесследно исчез сразу же после того, как встретился с ним на башне. Никто толком не мог вспомнить его имя и откуда он пришел. Словно и не было человека вовсе.

* * *

      Я помню это, словно все происходило со мной вчера. Этот едкий, чуть кисловатый запах дубленой кожи на ножнах, эти выкованные из серебра пряжки и кольца. Гравировка на лезвии. Древние знаки, которые мне так и не удалось прочесть. Все было как вчера.
      Больше десяти лет прошло, а я до сих пор так и не смог понять смысла этих надписей до конца. Я носил клинок с собой и в который раз показывал тому или иному ученому, казавшемуся мне тогда авторитетным. Переставлял местами буквы, читал слова в обратном направлении, но ничего осмысленного так и не получалось. Тем не менее этот подарок в дальнейшем изменил многое в моей жизни. Вместо того чтобы учиться фехтованию на мечах и копьях, как мои старшие братья, я освоил искусство владения коротким клинком – не самое популярное в этих краях, но более эффективное и сложное. Отец тогда заметил мои усилия и нанял неплохого учителя специально для меня. Учитель был маракарцем, плохо говорил на местном наречии, но мы быстро нашли общий язык, сотканный из подзатыльников, муштры и замысловатых притч. Он преподал мне уроки, которые словно были придуманы специально для меня. Все движения, все стойки и развороты – все было для моего тела так органично, что в последствии я не стал отказываться от этого короткого кинжала и смог доказать многим, что в бою это оружие не уступает длинному мечу, а иногда и превосходит его.
 
      Мой дом стоял высоко в горах. Это была простая хижина сложенная из буковых бревен, с черепичной крышей. Поскольку древесину завозили издалека и стоила она очень дорого, это могло расцениваться как роскошь. В центре большой комнаты располагался очаг без дымохода и боковых стен. Дым от огня поднимался прямо в дыру, устроенную в крыше. Когда-то это был охотничий домик князя в далекой горной провинции, задолго до моего рождения. С того времени здесь ничего не изменилось. Я лишь добавил немного мебели и сундук со своими пожитками. Так как княжеский трон мне не достался, а претендовать на него было не безопасно, я попросил этот домик для себя и долгое время не покидал его, несмотря на то, что рядом находились крепость и небольшой каменный форт, который все еще можно было привести в порядок и благополучно там устроиться.
      Старшие братья правили страной с попеременным успехом. Они боролись за власть и положение в своих поместьях, но для меня все эти проблемы теперь просто не существовали. В конечном счете Виктор смог убедить многих родственников встать на свою сторону и захватить власть в свои руки. Я отказался участвовать в его грязных играх. Довольствовался статусом наместника и на большее не претендовал. Да и обязанности смотрителя здешних, таких отдаленных земель были не очень обременительны. Проще говоря, я был предоставлен сам себе. Земли мои были скудны и малонаселенны. Только в долине расположился уютный, но очень маленький городок-крепость, где проводилась ежегодная ярмарка и раз в месяц открывалась рыночная площадь. Трудолюбие граждан, разумное налоговое бремя и никаких грабежей, благодаря сильной армии и ополчению – все это сделало жителей зажиточными и послушными.
      Были там и ремесленные лавки, и небольшой жертвенник. Но жизнь в этом городке меня не интересовала. Все местные проблемы решал станичник, а я лишь наведывался с проверками, да и то редко. Чаще всего зимой, с первыми холодами, когда становилось скучно сидеть в доме, а путешествовать по горам и перевалам становилось опасно. За эту мою особенность – появляться с первыми холодами – крестьяне, а потом и их хозяева называли меня Господин Метель. Прозвище мне нравилось, и я всячески старался ему соответствовать.
      Слуг у меня не было. Старая вдова Ахтарина готовила для меня еду, и ее приносил в мой дом ее племянник. Ахтарину, в свою очередь, снабжал всем необходимым сам глава совета, староста. Это давало ей возможность хоть как-то скрасить свою старость и не утруждать себя непосильной работой. Жить в этих местах без тяжелой работы, которую могли выполнять только сильные и здоровые люди, было трудно. Она могла бы прясть овечью шерсть, которой было предостаточно, но с возрастом руки ее совсем не слушались, а глаза и вовсе отказывались видеть.
      Сегодня я собрался навестить город. Как всегда в это время года. Оседлал коня и накинул зимний плащ с хорошей войлочной подкладкой. Хоть день и был солнечным, у горных вершин собирались тяжелые облака, а это значило, что к вечеру погода вовсе испортится.
      Лишнего оружие брать с собой не стал, только, как всегда, неизменный клинок, закрепленный на широком поясе так, что потерять его было невозможно.
      Дорога под гору не очень утомительна. Конь шел спокойно, осторожно ступая по каменистой насыпи. Я почти дремал, сидя в седле, и лишь изредка поглядывал на открывающуюся передо мной долину. Тучи за моей спиной сгущались и не сулили ничего хорошего. Прохладный ветер упруго давил в спину. К полудню он нагреется в теплом ущелье и, сменив направление, снова будет попутным, если я соберусь возвращаться. Может, он разгонит облака?
      Сразу за городком тянулись фруктовые рощи, благодаря которым и существовала эта маленькая провинция и ее крепость. Все подступы к этим землям преграждали высокие горы, и только две дороги, одна через перевал, другая через засушливую степь, вели сюда. Мой дом как, раз находился на южном склоне этого перевала.
      Узкие улочки были пустынны и тенисты. Выложенные слегка отесанными камнями заборы, чуть выше человеческого роста, отделяли один двор от другого, и поэтому солнечный свет попадал в эти узкие проходы только в полуденные часы, летом там было довольно прохладно. Я выехал на главную площадь, окруженную со всех сторон лавками мастеровых, туда, где обычно устраивались ярмарки и проходили городские собрания. Еще там проводили публичные казни, но это до моего появления. Когда я взялся за дела этой провинции, казни прекратились сами собой. Площадь была пуста. У лавки сапожника сидел какой-то старик, который, завидев меня, соскочил со своей скамьи и согнулся в почтительном поклоне. Откланявшись, он поспешил скрыться, шмыгнув в узкий переулок. Помчался докладывать соседям о моем появлении.
      У дома старейшин дежурил мечник. Здоровенный детина с кривыми зубами и взглядом человека, не задающего праздных вопросов. Такие мордовороты обычно легко и без пререканий выполняют любой приказ своего десятника.
      Здоровяк приподнял от земли свой двуручный меч и, склонив голову, отсалютовал, звонко ударив клинком в мостовую. Могу себе представить, сколько он получил затрещин, пока выучил это короткое приветствие.
      Я проехал мимо, не утруждая себя даже поворотом головы в его сторону. Мне хотелось выпить, а хорошее вино делал только один человек в этом городе, отставной офицер Саматар. В его доме часто собиралась местная знать – оценить вино нового урожая и сравнить его со старым. Но этот день наступит еще не скоро.
      Саматар встречал меня у ворот. Плотный шелковый халат до самой земли, голова не покрыта. Его лицо раскраснелось – видимо, от чрезмерного напряжения, пока он раздавал приказы сонной прислуге и дворовым. Наверное, давно меня заметил на холме у главных ворот. Словно бы только и делает, что ждет моего появления, старый лис.
      – Я заметил вас, господин, сразу, как только вы появились на дороге. Мой дом всегда открыт для вас, мы всегда рады вам, господин.
      – Полно тебе Самат. Хватит. Ты же знаешь, что к тебе я езжу как к другу и твой хлеб и вино – не единственное что мне нужно. Расскажи мне, какие новости в этом городке. Уверен, что ни одно событие не проскользнет мимо твоих ушей.
      – Господин по-прежнему не доверяет своему старосте?
      – Староста хорош, но его мнение всегда однобокое. А я люблю все новости, а не жалкую выжимку.
      У Саматара было восемь дочерей. Поначалу он переживал, что некому будет оставить свое наследство и большая часть накопленного им богатства уйдет на приданое. Но его вторая жена пять лет назад родила ему сына, отчего старый вояка, похоже, помолодел, и радости его не было предела.
      Сейчас он вошел во двор, ведя моего коня под уздцы и разгоняя резким шиканьем любопытных дочурок. Те быстро разбежались по многочисленным комнатам его огромного дома.
      Меня провели в большой зал, застеленный коврами и мягкими подушками с ароматными травами. В центре зала стоял уже накрытый стол.
      – Прошу вас садиться, мой господин, вы такой редкий гость, что я никак не нарадуюсь встречам, потом подолгу вспоминаю наши беседы.
      – Хитрец! И не стыдно тебе? Не в замке же живешь. Незачем лить столько меда.
      – Это правда, господин, истинная правда, я действительно очень рад. Сами знаете, дела мои сейчас не очень, яблоневые сады уже не приносят прежнего дохода, вино все грубеет, дочери подрастают, а благодаря вашим визитам – в мой дом даже прежде, чем в дом старосты – отбоя нет от женихов, один другого лучше. Как же мне не радоваться вам? Отпрыски всей местной знати вьются у моих ворот.
      – Да, дочек нынче пристроить не так-то просто. Женихи все на службе у князя. Слышал я, что мой брат опять засылал вербовщиков в наши земли?
      – Князь Виктор совсем обезумел, да простят мне духи мой змеиный язык, но похоже, что он затеял новый поход.
      – Это все слухи, или ты знаешь что-то еще.
      – Так, наблюдения. Не хотел бы оказаться прав, но похоже, что не заладились у него отношения с самим Мараком! Да проклянут духи это имя!
      Самат разломил хлеб, выложил на тарелку передо мной ломтики вареного мяса и желтый сыр. Наполнил кубки вином и продолжил:
      – Оружейник заметил, что приходят в город два-три каравана в неделю и скупают много оружия. Тихо, без лишней суеты и шумихи. Все платят золотом, причем монеты все словно только что отчеканены. Золото, надо сказать, позорное, совсем красное, но и такое годится. Да и караванщики торгаши промашистые, совсем не опытные. Рекрутов действительно собирают по всей округе. Трактирщик даже специальный столик держит для вербовщиков. А староста, люди говорят, берет с них плату и закрывает глаза, что те подвыпивших батраков от землевладельцев уводят. Шамуш своих рабочих в красильне так и держит, и бараки им построил, и денег добавил, лишь бы не уводили у него работников.
      – Ну, сегодня-то посланники Виктора за городом будут отсиживаться. Мне на глаза попадаться им не резон, вмиг руки не досчитаются.
      – Это уж верно, сегодня тихо будет. Может, сказать Шамушу, пусть выпустит красильщиков? А? Что скажете, господин? Надолго вы к нам?
      – Да, пожалуй, что и до утра. Скажи, пусть отпускает. Отправь слугу. А что касается ссоры Виктора с Мараком, то это еще неизвестно, кто кого, хотя я скорее поставлю на Марака.
      – Ой, ой, господин, не дай бог опять война. Слышал я еще, что камень-князь Андрей собирает в своих степях большое войско и вроде как тоже хочет встать против бессмертного.
      – Андрей! Камень-князь! Его войско сильно, но мериться силами с самим бессмертным… Право, скажу, Андрей всегда был немного безумен. Ты знал, Самат, что он двоюродный брат моего отца…
      Мы с Саматом сплетничали до наступления темноты. Я ждал полуночи. Это было моим любимым временем суток, когда следовало проводить проверки. Староста аж зеленел от злости, когда я заявлялся пьяным в его дом глубокой ночью, в снегопад, который свалился на город. Но терпел. Терпел и вел себя почтительно. Я хоть и владел мечом на уровне новобранца, башку мог оттяпать легко, попробуй кто из ставленников Виктора мне перечить. Не чувствуя особых угрызений совести, быстро решу все проблемы. Таковы были суровые правила, установленные еще моими предками. Они, чуть что, сразу рубили головы или руки своим подчиненным. Я не злоупотреблял этой своей привилегией, но были случаи, когда мне приходилось это делать. Как со сборщиком налогов, который брал бо?льшую, чем положено, плату с арендаторов и владельцев скота. Причем говорил всем, что это новый указ наместника. То есть мой указ! Вот за эту его самодеятельность он с рукой и расстался. А попробовал бы заорать или вымолвить хоть слово проклятия, лишился бы и языка.
 
      Наутро вся долина укрылась белым, еще тонким одеялом первого снега. В этом году слишком рано, но урожай крестьяне собрать успели. Ранние заморозки уже не могли испортить веселье на предстоящем празднике солнечных богов и духов плодородия. Проснулся – и сразу же насторожился, оттого что почувствовал в комнате чье-то присутствие. Это старшая жена Самата, стараясь остаться незамеченной и тихой, пришла, чтобы развести огонь в очаге. Себя я обнаружил укрытым дорогой шубой из великолепного белого меха горного волка. В голове немного шумело, но чувствовал себя неплохо. Женщина увидела, что я проснулся, и немного смутилась.
      – Простите господин, что разбудила вас, на улице такой холод, что мне пришлось развести огонь. Попробуйте еще уснуть, час ранний…
      – Не беспокойся. Я уже не хочу спать.
      – Принести вам что-нибудь?
      – Нет.
      Ночью я долго ходил по городу от одного дома к другому. Как и обычно, уже за полночь, я навестил особняк старосты. Пробыл у него часа два, а потом вместе с ним отправился проверять караулы на городских воротах. Капитаны и прочие вояки помельче в эту ночь получили от меня хороший нагоняй и, наверное, до утра не могли со всем этим разобраться. Если учесть тот факт, что, сидя с Саматом, выпить мало не получается, то у военных и чиновников сейчас трясутся поджилки. Они как казни ожидают моего нового появления. А я вот возьму и не появлюсь.
      Пусть боятся. Когда тебя боятся и ненавидят чиновники, опасайся предательства. Когда тебя ненавидят рабочие и крестьяне, берегись бунта. Крестьяне меня терпели и побаивались. Чиновники боялись откровенно, но раболепно прогибались только те, которые были поставлены моим старшим братом. Великим князем Виктором. Правда, не припомню я что-то за ним подвига, чтобы он стал вдруг великим. Да, случился один мелкий конфликт. Раскрыл он как-то заговор во главе со своим дядей. Лютовал, бесился и зверствовал. Тем не менее теперь в его титуле употреблялось слово «великий», и горе тому, кто забывал присовокупить его к имени князя, – гвардейцы неусыпно следили за этим.
      Суть в том, что интриг и предательства я тоже не боялся. Просто некому было меня предавать. Ремесленники меня уважали, так же как купцы и промышленники. Местная знать всегда была настроена критически к княжескому дому. А я хоть и был сыном князя, в данном случае все решала кровь моей матери, о которой в здешних краях вспоминали чуть ли не как о воплощении доброго духа.
      Так что вся знать, вплоть до самых бедных фамилий, была рада, что им достался такой тихий и не очень-то воинственный господин.
      Я вышел во двор. Шуба оказалась очень кстати. Мороз ударил крепкий, но ближе к полудню жаркое солнце растопит тонкий снег. Дороги станут просто непроходимыми. А до вечера я никуда не буду торопиться.
      Вдыхая морозный воздух, я всматривался, как высоко в небе парит выпущенный кем-то на охоту боевой ястреб. Кацаари. Птица, с незапамятных времен ставшая спутником воина. Он летел медленно и красиво. Он не спешил, птица-воин…
      Вода в колодце была теплей, чем воздух. Возможно, что на такой глубине она еще не успела остыть, но когда я плеснул ее себе в лицо, то тут же заструились тонкие змейки пара. Колючий ветер стал кусать за влажную кожу, и это взбодрило.
      Самат шел не спеша, размерено. В руках у него был тяжелый двуручный меч без ножен. Широкая грудь часто колыхалась от глубоких вздохов. Щеки раскраснелись, а на висках застыли капельки пота.
      – Уже проснулись мой господин? Доброе утро. Не желаете размяться перед завтраком? Я делаю это каждое утро, чтобы не потерять форму.
      В ответ на такое предложение я только плотнее запахнул шубу и состроил недовольную гримасу. Но Самат не унимался:
      – Ну же, господин! Покажите, как учат воевать благородных людей. Преподайте урок старому вояке.
      – Самат. Не дразни. Мне совсем не хочется совершать никаких телодвижений, такое лирическое настроение, а ты, со своими саблями, взял и все испортил.
      – Прошу простить меня, господин, но коль уж я зашел так далеко, то и нет смысла останавливаться. Защищайтесь!
      Самат поднял меч и молниеносно подался вперед. Удар этот был не сильный, но достаточно эффективный. Хотя и простой, рассчитанный, скорее, на тяжелого мечника в доспехах, неповоротливого и рыхлого.
      – Старый ты вояка, лихости много, а мозгов совсем не нажил к старости. Не надоело тебе еще ломать железо?
      Естественно же, что таким примитивным ударом меня не стоило даже беспокоить. Чтоб не попасть под смертоносное лезвие, а Самат всегда упражнялся с настоящим, боевым оружием, мне стоило просто отойти чуть-чуть в сторону.
      – Я, мой господин, буду считать себя живым, пока смогу удерживать меч в своих руках. Иначе мне незачем жить.
      – Кстати, о мече. У тебя тяжелый штурмовой меч, а у меня только кинжал.
      – Уж лучше бы у вас был меч, ну или копье, тогда у меня был бы хоть какой-нибудь шанс.
      Самат снова изготовился к атаке, сжал рукоятку до скрипа и рванул вперед. Возможно, мне показалось, но в какое-то мгновение в его глазах я увидел ненависть и ярость, граничащую с безумием.