– Хотя признаюсь вам, я рад, что его убили. Рад, что его мерзкому бизнесу приходит конец. Он все пудрил мне мозги насчет того, что в его фирме собрались таланты, раздвигающие границы науки. А на самом-то деле просто хотел заработать на них кучу денег, вот и все. Ему было плевать, что виртуальная реальность развратит и погубит общество, лишит разума миллионы людей...

Не владея собой, я вскочил на ноги.

– Не смейте так говорить о моем брате! Он был...

У моих ног раздалось хриплое свирепое рычание. Пес принял боевую стойку, шерсть на загривке поднялась дыбом, подрагивающая верхняя губа вздернулась, обнажив страшные клыки. Я смолк и оцепенел, даже дышать, кажется, перестал.

– Стоять, Ганнибал! – издевательски усмехаясь, приказал Дуги. – Вот что, ребята. С вашей «Фэрсистемс» покончено. Надо смотреть правде в глаза. А теперь лучше валите-ка отсюда...

Рейчел встала и медленно вышла из комнаты, я последовал за ней, не сводя настороженного взгляда с собаки.

– Нет, вы слышали, что он там плел о Ричарде? Подонок!

– Он крайне обозлен, – заметила Рейчел.

– А эта его псина! Кошмар какой-то.

– Она как-то раз Кита цапнула. Ни с того ни с сего. Шрам до сих пор остался.

– Я же говорю, зверюга! Послушайте, нам ни в коем случае нельзя уступать его требованиям. Пусть делает с этим чертовым письмом все, что угодно! С чего это вы вдруг разулыбались? – Я подозрительно оглядел старающуюся за мной поспеть Рейчел.

– Сейчас вы очень похожи на вашего брата, – дрогнувшим голосом объяснила она.

Мы уселись в машину, я завел двигатель и резко тронулся с места.

– Одного я не понимаю, – задумчиво проговорила Рейчел. – Почему Дуги до сих пор не опубликовал письмо Берги? Он дал Ричарду неделю, Ричард его просто проигнорировал. Тогда почему же Дуги все-таки не обратился в газеты?

Хороший вопрос. Вот только ответа на него у меня не было.

– А вы не знаете, что в действительности случилось с тем пацаном на мотоцикле? – поинтересовался я.

– Нет, не знаю. Загадка какая-то. Наши устройства проходят длительные и всесторонние испытания. Таких несчастных случаев просто не должно быть.

– Разобраться не пытались?

– Нет. Поскольку Берги отказался от судебного иска, мы решили больше не заниматься этим делом. Не хотели поднимать шумиху.

– Напрасно, черт побери! Вы были просто обязаны проверить и перепроверить все обстоятельства этой аварии!

– А вы, по-моему, пока еще не управляющий директор, – холодно напомнила мне Рейчел.

– Да послушайте же! Если Джонатан Берги и вправду погиб из-за одного из наших устройств, мы должны в точности знать, как это произошло.

– Ладно, – нехотя проговорила она. – Попробую выяснить.

Некоторое время мы в полном молчании проталкивались сквозь обычные в пригородах Эдинбурга дорожные пробки.

Постепенно успокаиваясь, я принялся припоминать рассуждения Дуги о виртуальной реальности.

– Кое-что из того, чем пугает Дуги, в общем-то не лишено смысла, – признал я.

– Ага. – Отвернувшись от меня, Рейчел упорно смотрела в окно.

– А что Ричард думал о виртуальной реальности?

– Ничего плохого. Ричард к человеческой натуре относился с оптимизмом. И видел лишь выгоды, которое могло обрести человечество. Дуги же пессимист. Для него человечество порочно изначально, а виртуальная реальность лишь способна развратить его еще больше.

– А вы? Вы-то сами какого мнения?

– Я, вероятно, где-то посередине. Дуги прав в том, что виртуальная реальность может быть использована как во благо, так и во вред. Я как ученый должна расширять пределы человеческих знаний, но не могу нести ответственность за то, как люди эти знания применяют. И если здесь возникают проблемы, то виной тому общество, а не виртуальная реальность. – Рейчел обернулась ко мне и вдруг улыбнулась. – На следующей неделе еду повидаться со своим братом. Хотите со мной?

Неожиданное приглашение меня удивило, однако я понимал, что для него должны быть веские причины.

– Хочу. А можно полюбопытствовать, с чего вдруг?

– Сами увидите, – загадочно усмехнулась Рейчел.

В тот же день я вылетел в Лондон. Свою машину оставил в аэропорту Эдинбурга. Знал, что скоро мне все равно сюда возвращаться.

Я все еще не пришел в себя после встречи с Дуги. Никак не мог успокоиться, вспоминая его нескрываемую ожесточенность, едва подавляемую злобу, псину эту его чертову с клычищами, как у саблезубого тигра...

А ну как все, что он говорил, чистая правда?

Самолет оторвался от взлетной полосы, оставляя позади Керкхейвен и Гленротс, я же продолжал размышлять о том, что со мной происходит. Я все больше и больше запутывался в перипетиях жизни Ричарда, и, надо сказать, сопротивляться этому не хотел. Перспектива стать управляющим директором «Фэрсистемс», пусть всего на несколько месяцев, захватила меня до глубины души. Конечно, мне придется нелегко, да что там, будет неимоверно трудно. Но это вызов, шанс проявить себя и состояться за пределами знакомого мне биржевого мира. Я был польщен доверием отца и особенно Соренсона. Если Соренсон считает, что я справлюсь, я справлюсь.

Чем больше я об этом думал, тем увереннее себя чувствовал. Нет, я по-прежнему был убежден, что компанию необходимо продавать. Однако ясно, что мне придется ждать три месяца, прежде чем я смогу склонить к этому отца. Без его двадцати процентов продать компанию будет крайне сложно, а то и вообще невозможно. В то же время, как управляющий директор, я буду в известной степени определять судьбу компании. И получу шанс ее спасти.

В память о Ричарде.

– А почему бы и нет? – заметила Карен. – По-моему, совсем неплохая идея. Уверена, ты справишься.

– Постараюсь вырываться к тебе на выходные, – пообещал я.

– Ну, это будет просто прекрасно, но, боюсь, у тебя вряд ли получится. Да не беспокойся ты обо мне! Переживу как-нибудь. Всего-то три месяца!

Я, наверное, в глубине души все же надеялся, что Карен в слезах рухнет на пол и, разрывая на себе одежды, станет умолять, чтобы я не покидал ее. Да что говорить, меня бы устроило, даже если бы она хоть немного опечалилась моим отъездом...

– А как ты договоришься с «Харрисон бразерс»? – перевела разговор в практическую плоскость Карен.

– Думаю, без проблем. Бобу придется меня отпустить. Он не может позволить себе потерять такого агента. Да и Эду только на пользу поработать без моей опеки, ему уже пора привыкать обходиться без няньки. – Я крепко прижал ее к себе. – А ты как? Вид у тебя усталый. Бледненькая, и глазки вон как опухли...

– Сплю плохо последнее время, – призналась Карен.

– Что такое?

– Все началось после гибели Ричарда. Сама не знаю, что со мной творится. Думаю, когда умирают такие молодые, поневоле вспоминаешь, что и ты тоже смертна. – Она сжала мою руку. – Прости, я эгоистка, да? Тебе-то, должно быть, гораздо тяжелее.

– Не извиняйся, я же сам спросил. А тяжело нам всем, не мне одному.

С минуту мы помолчали.

– И работа не спасает, – продолжала Карен. – Там у нас сплошной мрак, одна политика и никакого бизнеса. Но я стараюсь не высовываться, сижу себе тихонько, заполняю квиточки.

– И правильно делаешь.

– Надеюсь. Во всяком случае, Боб Форрестер меня уже пару раз похвалил.

– Вот видишь. Все будет в порядке, не переживай.

– Да я не за себя, я больше за Салли переживаю. – Карен на какое-то время ушла в свои невеселые мысли, потом лицо ее просветлело. – Да, тут такой забавный случай вышел. Помнишь Питера Тьюсона из «Банк де Женев э Лозанн»?

– Ну? Вроде припоминаю... Тот тип, что разговаривал с тобой на приеме?

– Он самый. Представляешь, все время приглашает меня куда-нибудь с ним пойти. Сейчас вот говорит, что у него есть два билета на балет. А отвертеться от него трудно, он все-таки один из самых крупных моих клиентов.

Я вспомнил профессорскую физиономию этого Питера, с которым Карен знакомила меня в тот вечер, – никаких особых опасений он у меня не вызывал.

– Ну, если из-за меня, то отказываться не стоит.

– Ладно, уговорил, – рассмеялась Карен. – Только он такой скучный, сил нет. К тому же совсем еще молокосос.

Я нахмурился. Это, знаете ли, уже слишком.

– По-моему, мы с ним ровесники, – сердито буркнул я.

– Господи, ты же отлично понимаешь, что я хотела сказать – смутилась Карен. – Выглядит он куда моложе тебя.

Она была совсем не намного старше меня, однако порой держалась так, будто между нами было не меньше десятка лет разницы. Меня эта ее манерная поза превосходства иной раз раздражала, и Карен это прекрасно знала.

– Во всяком случае, рад, что это не тот, другой парень. Ну, босс лондонского отделения «Банк де Женев э Лозанн». Вот он, по-моему, к тебе очень неравнодушен.

– Ах, Анри Бурже! Да, он куда больше в моем вкусе. – Она кокетливо усмехнулась.

– Еще бы, у него такой безупречный архитектурный вкус, – не без ехидности заметил я.

– И не говори. Офис они себе выстроили кошмарный, правда? – рассмеялась Карен. – А в Нью-Йорке здание у них еще ужаснее.

– Значит, так. Если застукаю тебя с кем-нибудь из этих швейцарских хлыщей, знай: быть беде.

– Похоже, я уже и так попала в беду. – Карен отхлебнула вина.

– О чем ты?

– Офис «Харрисон бразерс» кишит шотландскими полисменами. И они задают кучу вопросов.

– Да ты что!

– Ага. Проверяют всех моих клиентов на предмет наличия у них акций «Фэрсистемс». Допытываются, не вела ли я с ними каких-либо переговоров по этому поводу.

– Меня, положим, это не удивляет. Они проверяют всё и всех. А ты, в конце концов, работаешь на американском рынке акций.

– Да никто из моих клиентов о «Фэрсистемс» слыхом не слыхивал. Глупость какая-то! Я и сама-то о компании ничего не знаю.

– Да говорил я в полиции об этом. Надеюсь, теперь они мне поверят.

– А я надеюсь, что они перестанут лезть к моим клиентам с дурацкими вопросами. Моей репутации на рынке это, сам понимаешь, ничего хорошего не добавляет. – Она вновь отпила глоток вина. – И когда же ты отбываешь в Шотландию?

– В воскресенье вечером. Подумал, что нам неплохо было бы провести выходные вместе.

– Ох, Марк, прости, я маме обещала. В прошлый раз из-за этого несчастья там так все обернулось, что я просто обязана поехать.

– Ладно, – не стал протестовать я, с трудом скрывая разочарование.

Я собирался перед своей трехмесячной ссылкой в Шотландию как можно больше побыть с Карен, но вмешиваться в ее отношения с матерью вредно для здоровья.

– Хватит дуться. – Карен шутливо ткнула меня локтем в бок. – Давай-ка посмотрим руку и пойдем баиньки.

Карен сменила мне повязку, и мы отправились спать. Наши объятия оставили у меня слегка горьковатый осадок – ласкали мы на этот раз друг друга не столь раскованно, самозабвенно и бурно, как обычно.

Это меня угнетало и настораживало. Хотя после смерти Ричарда Карен изо всех сил старалась меня всячески поддерживать, я подспудно ощущал между нами какую-то прохладцу. Конечно, гибель Ричарда потрясла меня, подействовала и на мое сознание, и на подкорку. Неудивительно, если и в сексуальной жизни не обошлось без таких же пагубных для меня последствий. Остается лишь надеяться, что Карен и к этому отнесется с полным пониманием.

– Я бы хотел взять отпуск на следующие три месяца. Разумеется, без сохранения содержания.

Я смотрел Бобу Форрестеру прямо в глаза. Он сидел, развалясь в кресле, но тем не менее производил впечатление силы и власти – широкие плечи и могучий торс распирают накрахмаленную и отглаженную белую рубашку. Хотя Боб уже десяток лет прожил в Лондоне, выглядел он по-прежнему стопроцентным американцем.

– Что думаешь, Этьен? – обернулся он к возбужденно ерзавшему французу.

– Я против, – мгновенно откликнулся тот. – На рынке творится что-то невообразимое. Сейчас нам нужны все до единого опытные агенты. Отпустим Марка, за ним потянутся другие, и скоро у нас вообще никого не останется.

– В чем-то он прав, как по-твоему? – перевел на меня взгляд Форрестер.

– Я бы не обратился к вам без серьезных на то причин, – настаивал я. – Для меня это очень важно. «Фэрсистемс» – все, что осталось после моего брата. И ради него я просто обязан помочь компании, это мой долг перед ним, если хотите.

Форрестер вежливо выслушал меня, однако чувствовалось, что мои аргументы впечатления на него не произвели. Он задумался. Я знал, о чем, и решил идти с козырей:

– Мне тут названивают в последнее время... Ответа я пока не даю.

Это был грубопрямолинейный ход, но Форрестер не любит, когда с ним хитрят. К тому же я сказал правду. Я отверг предложение Барри перейти на работу в «Банк де Женев э Лозанн», однако он оставил мне номер своего телефона на случай, если я передумаю. Приглашали меня и другие. На рынке облигаций слухи об успехе распространяются с необыкновенной быстротой. Впрочем, как и о неудачах. К счастью, у меня их пока не было. Мои убытки в «черный вторник», как окрестили день объявления Гринспэном о повышении процентных ставок, ничто по сравнению с теми, которые понесли остальные посредники в Сити.

Форрестер понимал, что в данном случае я говорю с ним с позиции силы.

– Хорошо. Три месяца. Но только три месяца, и ни днем больше. Возвращаешься на рабочее место или первого августа, или никогда. И позаботься, чтобы этот твой Эд нам тут не напортачил.

– Подожди, Боб, но это же... – возмущенно возопил было Этьен, однако Форрестер уже поднялся на ноги и направлялся к своему столу – дискуссия окончена.

– Спасибо, – с чувством проговорил я ему в спину и пошел прочь, оставив Этьена негодовать и протестовать сколько душе угодно.

Ни черта у него не выйдет. Приняв решение, Боб Форрестер никогда его не менял. Я поделился новостью с Эдом. Он воспринял ее со смешанным чувством страха и надежды. С одной стороны, ему повезло – получает возможность проявить себя на самостоятельной работе. Я был уверен, что он не подведет. По самой своей натуре этот парень склонен действовать с величайшей осторожностью и осмотрительностью, что в начале карьеры – весьма необходимые и важные качества.

Я позвонил Соренсону и сообщил ему о своем решении.

– Рад слышать, честное слово! – зарокотал он в трубку. – В понедельник сможешь к нам выбраться?

– В понедельник буду на месте, – заверил его я.

– Ждем не дождемся, ты нам здесь очень нужен.

Положив трубку, я самодовольно улыбнулся, хотя и понимал, что он просто старается меня подбодрить. Ему это удалось.

Мне хотелось воспользоваться возможностью и попытаться все-таки выяснить, что происходило в последние месяцы с ценами на акции «Фэрсистемс». Ричарду это обстоятельство казалось очень важным, Доналдсон тоже отнесся к нему со всей серьезностью. И хотя Карен не смогла ничего разузнать, мне был известен еще один человечек, к которому по этому поводу стоило обратиться.

Стив Шварц сидел через несколько столов от Карен. Американец, жесткие курчавые волосы, необъятное, в жировых складках брюхо, мощный загривок. В Нью-Йорке он вел сделки «Харрисон бразерс» с небольшими пакетами акций, в Лондоне занимался тем же, но имел дело уже с мелкими европейскими компаниями. В британской столице он проработал более года, но так и не привык к своеобразному подходу старомодных европейцев к торговле ценными бумагами.

Я изложил ему свою проблему, он с энтузиазмом взялся помочь. Обрадовался возможности вновь очутиться на хорошо знакомой ему территории.

– Восхитительно! – воскликнул он, просмотрев подготовленный Ричардом статистический анализ. – Ничего подобного я еще не видывал!

– Вам это о чем-нибудь говорит?

– Кажется, да, – подумав, кивнул он. – Ваш брат провел исследование стоимости и объемов сделок с акциями «Фэрсистемс» в сравнении с операциями по ценным бумагам аналогичных компаний за первые полгода после того, как они были выставлены на торги. По его расчетам, как мне думается, девяносто пять процентов за то, что на поведение акций его компании воздействует некий аномальный фактор за пределами фондовой биржи. Ну-ну... Нельзя ли мне получить эту распечатку?

– Я дам вам копию.

– Отлично. Хочу сопоставить с движением акций некоторых компаний, с которыми веду дела.

– Подождите, так он что, прав? С акциями «Фэрсистемс» действительно творится что-то неладное?

– Согласно его анализу, да. – Стив постучал похожим на сардельку пальцем по бумагам Ричарда. – А давайте-ка мы сами посмотрим.

Его ручищи с неожиданной проворностью пробежали по клавишам подключенного к «Службе Блумберга» компьютера, на экране появились какие-то головоломные графики. Шварц со свистом втянул в себя воздух.

– Господи, чудеса какие-то!

– Что-нибудь не так?

Мне, естественно, не впервой видеть графики, но только они относились к облигациям, а не к акциям.

– Сейчас покажу. В первые пару дней торгов акции вели себя вполне пристойно. Поднялись на двадцать процентов, с десяти долларов за штуку до двенадцати. Это у нас ноябрь прошлого года. Потом, вплоть до февраля, – полное затишье. – Он ткнул пальцем в экран и провел им по прямому отрезку на графике, тянувшемуся на уровне двенадцати долларов. – Ну, в случае пакета подобных размеров отсутствие сделок неудивительно, это нормально. Но вот в феврале акции начинают падать, видите?

Линия на графике и впрямь потянулась вниз с двенадцати долларов до шести в апреле, а потом опустилась до отметки четыре с половиной доллара.

– Припомните, что случилось за этот период, – поднял на меня глаза Шварц. – Нечто такое, что послужило причиной подобного падения.

– Смерть Ричарда, из-за этого акции сразу подешевели.

– Нет-нет, я не о том. Вот этот отрезок с февраля по апрель выглядит очень странно. Особенно общий объем сделок. Для такого небольшого пакета он весьма необычен. Тем более при таких ценах на акции и всего одном посреднике. Надо посмотреть по каждой сделке в отдельности.

– А это возможно?

– Ага. Вот вам все сделки на экране – в каждом случае размер сделки не превышает нескольких сотен акций, ну, пара тысяч от силы. И каждый раз посредником выступает «Вагнер – Филлипс».

– Ну и что это все значит?

Шварц откинулся на спинку кресла, задумчиво потирая подбородок. Расшифровка хитроумных графиков была, по всей видимости, его коньком. Я терпеливо ждал.

– Есть два варианта, – сказал наконец он. – Либо крупный держатель продает свои акции множеству мелких покупателей, либо кто-то собирает себе внушительный пакет, покупая у множества мелких продавцов. В первом случае цены, как правило, падают.

– Тогда, следовательно, мы имеем дело с крупным продавцом, так?

– Возможно. Согласно этому графику, речь идет о двадцати – тридцати процентах общего числа акций, приобретенных или проданных одним-единственным инвестором. Кто, по-вашему, может располагать таким пакетом?

– Только Ричард. Но я-то знаю, что он не продал ни единой акции. В любом случае все первоначальные держатели акций «Фэрсистемс» в момент выпуска их в обращение подписали обязательство не продавать свои пакеты в течение двух лет.

– Значит, скорее всего речь идет о крупном покупателе.

– Но тогда он должен фигурировать в реестре акционеров. Разве инвесторы не обязаны регистрироваться в Комиссии по ценным бумагам и биржам, когда их пакет достигает десяти процентов?

– Пяти процентов, во-первых, – поправил меня Стив. – А во-вторых, теоретически вы, конечно, правы, однако при желании скрыть такой факт легче легкого, особенно если ваш посредник смотрит на это сквозь пальцы. И комиссия здесь практически бессильна.

– Вы считаете, что «Вагнер – Филлипс» способна на такие проделки?

– Вполне, судя по их репутации.

– Но как же тогда объяснить падение цен? Вы же сами только что сказали, что покупка акций в таких объемах должна вести к их подорожанию.

– Ими наверняка манипулируют, – твердо заявил Шварц. – «Вагнер – Филлипс» искусственно занижает цены в угоду этому покупателю. Просто запугивает своих мелких клиентов, вынуждая их продавать акции.

– Зачем, скажите мне Бога ради!

– А кто их знает, все зависит от того, кто этот покупатель. Все может объясняться очень просто. Услуга за услугу – ты мне, я тебе, как говорится.

– Но вы уверены, что снижение цен не вызвано страхом инвесторов перед банкротством «Фэрсистемс»?

– У них есть основания для таких опасений? – спросил Стив.

– Возможно.

– Что, по этому поводу публиковалась какая-нибудь информация?

– Нет. Разве что сообщение о смерти Ричарда. Но мы ведь говорим о падении цен, которое предшествовало его гибели.

– Ну, что вам сказать... Инвесторы, конечно, могут вдруг перепугаться. Однако их к этому надо подтолкнуть. Что, вероятно, и сделала «Вагнер – Филлипс». Косвенно это подтверждается количеством сделок, которые свидетельствуют, что некто собирает крупный пакет акций вашей компании. Готов спорить на что угодно, ими манипулируют в интересах одного-единственного покупателя.

– Нельзя ли его установить?

– Дайте мне сделать пару звонков. Если что разузнаю, сразу сообщу.

– Спасибо, Стив.

– Да, и почему бы вам не потолковать с нашей красоткой Карен Чилкот? У нее хорошие связи на американских рынках. Вы ведь как будто знакомы?

– Немного. – Я с трудом подавил улыбку.

Я направился к Карен. Она заполняла бланк заключения сделки. Больше акций продашь, больше комиссионных получишь.

– Придурок хренов! – заорал Джек Тенко, бросая телефонную трубку. – Эй, Карен! Форрестер тебя слушается. Заставь его дать нам пристойный лимит на продажи!

Карен не обращала на него никакого внимания.

– Оглохла, что ли, Карен? Тебе он не откажет. Все знают, что он с твоей задницы глаз не сводит! – Из его груди вырвалось сиплое кудахтанье, обозначавшее, видимо, смех.

– Джек, на месте Форрестера я бы тебе позволила продавать не больше пары пакетов прокладок в день, – обворожительно улыбнулась ему Карен. – Займись-ка лучше делом, в конце концов.

Сидевшая между ними Салли хихикнула и тут же испуганно опустила голову. Я уставился на Тенко, желая испепелить его взглядом.

– А ты чего тут забыл? – буркнул он мне и отвернулся к монитору.

Карен подняла глаза от бумаг и, увидев меня, заулыбалась.

– Господи, и как ему не надоест... Действительно, а что ты тут делаешь?

На работе мы с ней обычно старательно избегаем всяких контактов друг с другом.

– Стив Шварц посоветовал поговорить с тобой, вот я и пришел.

Я изложил ей версию Стива. Она задумчиво сдвинула брови потом покачала головой.

– Боюсь, все эти статистические исследования не достовернее гадания на кофейной гуще. Акции падают в цене потому, что компания переживает трудности. Все проще простого.

– Но как инвесторы-то об этом узнали?

– Кто-то кому-то проговорился, прошел слушок. Рынки на это сразу реагируют.

– А количество сделок? Стив утверждает, что их на удивление много. А это, согласись, очень странно.

– Я же выясняла – никто ничего не знает. Так что извини, Марк.

– Может, еще раз попробуешь?

– Ладно, попробую еще раз. – Карен снисходительно пожала плечами и подняла телефонную трубку.

Промучившись за своим рабочим столом пару часов, я вернулся к ним за новостями. Однако ни Стиву, ни Карен ничего стоящего внимания разузнать не удалось.

Я продиктовал Стиву номер моего телефона в Гленротсе.

– Если вдруг хоть что-нибудь услышите, позвоните мне, пожалуйста.

– Обязательно, – заверил меня Стив. – Мне и самому интересно. Здесь явно что-то не так. Вне всяких сомнений.

Пятница, мой последний день на бирже. Провел я его, наблюдая вместе с Эдом за рынками, проверяя и перепроверяя уже заключенные сделки и обдумывая новые. Надо постараться, чтобы каждая моя сделка смогла в долгосрочной перспективе пережить грядущие потрясения на рынке, которые, как я уверен, были не за горами.

Я воспользовался «Бондскейпом», чтобы познакомиться с общей картиной на рынке облигаций после случившейся три недели назад катастрофы. Возможность воочию видеть его движение, надо признаться, просто ошеломляет. Сильное впечатление на меня произвело постепенное возвращение некоторых особенно резко реагировавших на заявление Гринспэна сегментов рынка к их прежним позициям. Например, здание «Рено», привлекшее в свое время мое внимание, вновь съежилось до своей первоначальной высоты. К слову сказать, для нашей фирмы это означало прибыль в размере одного миллиона долларов. Такими деньгами рисковать нельзя, и я приобретенные ранее облигации «Рено» продал. Мы, таким образом, вернули более половины тех 2,4 миллиона, которые потеряли в тот злосчастный день. Боб Форрестер к «Бондскейпу» по-прежнему относился с известной долей скептицизма, хотя и должен был признать, что до сих пор прибор работал превосходно.

Грега известие о зигзаге в моей карьере взволновало и удивило, однако он искренне пожелал мне успехов на временном поприще. А также обещал в мое отсутствие присматривать за Эдом.

Я неспешно прошел к титану, налил себе стакан воды. Карен говорила по телефону. Перехватив мой взгляд, беззвучно пошевелила губами. «Удачи», – перевел я. В последний раз медленно осмотрел весь операционный зал и поспешил домой, чтобы собрать вещи и успеть на последний рейс в Эдинбург.

Итак, я вступаю в должность управляющего директора высокотехнологичной компании.

Какого же это черта я вытворяю, а?