Мне хотелось просидеть так весь вечер, но я обязан был рассказать о предстоящем поглощении, несмотря на то что против этого резко выступал Арт. Как только о покупке будет объявлено, Лайза поймет, что я сознательно скрывал от нее факты. Это приведет ее в ярость, и, надо сказать, не без основания. Время для подобного рода информации было явно неудачным, однако за последние дни вряд ли хоть какой-нибудь отрезок времени можно было назвать хорошим. Да и в будущем такого не предвиделось. Поэтому, собрав все свое мужество и набрав полную грудь воздуха, я начал:

— Я сегодня узнал одну интересную новость.

— Да… — безразличным тоном сказала она, не отрывая невидящего взгляда от экрана телевизора.

— Она имеет прямое отношение к «Бостонским пептидам». И все это страшно конфиденциально. Ты не должна об этом никому рассказывать. Партнеры требовали, чтобы я держал все в секрете. Даже от тебя.

— В чем дело? — обернулась ко мне Лайза.

— «Био один» намерена купить «Бостонские пептиды».

— Не может быть! Ты не шутишь?

— Нет. Все это вполне серьезно.

— О Боже! А Генри об этом знает?

— Не думаю.

— Но никто не может купить компанию, предварительно не поговорив с людьми.

— Переговоры ведутся напрямую с «Первым венчурным». Мне кажется, что вам позолотят пилюлю несколько позже. Генри отвалят неплохой куш. Возможно, кое-что перепадет и тебе.

— Не могу поверить, — сказала она. — Да, нам нужны деньги. Но чтобы «Био один»… Полагаю, что за этим стоит «Ревер»? — И в ее голосе я снова уловил ярость.

— Да.

— И давно ты об этом узнал?

— Сегодня утром.

— Сегодня утром? — Ее глаза вдруг превратились в узкие щелки, и Лайза, глядя на меня с подозрением, спросила: — Надеюсь, ты не говорил им о проблемах с наличностью, которые мы сейчас испытываем? Ведь если ты передал им мои слова и я благодаря тебе стану работать на «Био один»…

— Бог с тобой, Лайза. Я ничего им не говорил! — резко произнес я, ощутив, что и во мне начинает закипать гнев. Мне с трудом удалось побороть эту неуместную вспышку, и я почти спокойно закончил: — Но у тебя по крайней мере появятся средства для завершения работы по «БП-56».

— Да. Но все заслуги Томас Эневер припишет себе, и мне повезет, если я смогу мыть лабораторную посуду. Это кошмарный человек, Саймон. Я о нем такое слышала…

— Ну, наверное, он все же не такой уж и скверный, — сказал я, хотя, судя по тому, что я видел сегодня, это было именно так.

— Ты, похоже, ничего не способен понять, — прокурорским тоном заявила Лайза, отодвигаясь от меня. — Все, чему я посвятила четыре года своей жизни, продается без моего ведома какой-то бездарной заднице. И за этой гнусной сделкой стоит фирма моего мужа. Что же это, Бог мой, творится?!

— Лайза…

— Я отправляюсь спать.

С этими словами она поднялась с дивана и под неуемную болтовню телевизора отправилась сначала в ванную, а затем в спальню.

Я не успел передать жене слова Эневера о реструктуризации управления компанией. Может быть, это и к лучшему, учитывая ее настроение. Размышляя еще днем о возможных структурных перестройках в «Бостонских пептидах», я пришел к выводу, что Лайзе они ничем не грозят. «Био один» вряд ли пойдет на такую глупость, чтобы уволить столь талантливого исследователя. Кроме того, в мире нет другого человека, который знал бы о «БП-56» больше, чем моя супруга. Выждав еще полчаса, я разделся и забрался в постель.

— Спокойной ночи, — сказал я, не сомневаясь, что Лайза еще не спит.

Ответа не последовало. В тех редких случаях, когда мы ссорились, мне обычно удавалось довольно быстро возвращать жену в нормальное состояние. Но на этот раз я даже не пытался искать примирения.

В конце концов я погрузился в крепкий сон и открыл глаза лишь без четверти девять. Лайза уже ушла, видимо, в свою лабораторию.

Я оделся для гребли и трусцой направился к эллингу. Кайран сообщил мне, что томится в ожидании вот уже целых пять минут. С этим высоким поджарым ирландцем, окончившим дублинский колледж Святой Троицы, я познакомился в школе бизнеса. Он был отличным гребцом, и почти каждую субботу мы упражнялись с ним на парной двойке. Кайран без труда нашел себе работу в одной из многочисленных консультативных компаний Бостона.

— Как дела, Саймон?

— Наверное, были и похуже, только не припомню когда, — ответил я, когда мы снимали лодку со стоек.

— Я читал о твоем тесте. Прими мои соболезнования.

— Спасибо.

Мы спустили лодку на воду. Я вошел в нее первым и занял место загребного. Кайран сел ближе к носу. Очень скоро нам удалось поймать нужный темп. Мои мышцы ритмично напрягались и расслаблялись, свежий ветерок обдувал кожу, у борта журчала вода. Я постепенно начал расслабляться. Минут через десять мои мысли снова обратились к Лайзе.

Ее состояние меня очень тревожило. Смерть Фрэнка явилась для нее тяжким ударом, и я понимал, что мне следует сделать все, чтобы поддержать дух жены. Кроме того, на ней вредно отражались перегрузки на работе. Все это выглядело ужасно. Создавалось впечатление, что Лайза страдает от какой-то болезни. Она быстро уставала, ее мучили головные боли. И вот теперь эта странная, необъяснимо резкая реакция на спаливший лепешку тостер. Мое сообщение о предстоящем поглощении она тоже восприняла неадекватно. Раньше подобным образом Лайза никогда не срывалась. Ее обвинения в мой адрес были абсолютно бессмысленными. Но учитывая то напряжение, в котором она последнее время находилась, этот взрыв был вполне объясним. Возможно, ей было просто необходимо найти виновного в происходящих с ней бедах, и я оказался самым удобным и безопасным объектом.

Раньше, когда дела шли скверно, мы всегда рассчитывали на взаимную поддержку. Правда, пока не случалось ничего такого, что могло бы подвергнуть наши отношения настоящему испытанию. События последней недели были действительно ужасными, но я надеялся, что вместе мы сумеем справиться с последствиями гибели Фрэнка. Однако теперь создавалось впечатление, что моим надеждам оправдаться не суждено.

Тем не менее Лайза сейчас нуждалась во мне, как никогда ранее, и надо сделать все, чтобы ей помочь. На странности ее поведения или резкие перепады настроения не следует обращать внимания.

Эти размышления прервал раздавшийся за моей спиной стон Кайрана.

— Эй, Саймон, а полегче нельзя? Я провел трудную ночь.

— Прости! — откликнулся я, поняв, что машинально задал слишком высокий темп гребли. Снизив число гребков до тридцати в минуту, я спросил: — Так лучше?

— Еще бы. А Олимпийские игры, если не возражаешь, мы выиграем в следующую субботу.

Лодка шла ровно, время от времени попадая в тень изящных мостов, перекинутых через Чарлз-ривер.

— Саймон! — окликнул меня Кайран.

— Да?

— Во вторник в «Красной шляпе» собирается компания парней. Ты присоединишься?

— Не знаю. Дома куча всяких проблем.

— Брось. Небольшое развлечение пойдет тебе только на пользу.

Возможно, он был прав.

— О'кей, — сказал я. — Буду.

Когда мы повернули к дому, весь обратный путь до эллинга меня мучил вопрос: расскажет Лайза о предстоящей сделке своему боссу или нет? Ведь она не дала слово, что не сделает этого. Думаю, что я могу доверять жене. А если нет?

Супруга вернулась домой около пяти часов совершенно изможденная.

— Привет, Саймон, — сказала Лайза с улыбкой и чмокнула меня в щеку.

— Привет. Как дела?

— Устала. Ужасно устала. — Она сняла пальто, плюхнулась на диван и на минуту смежила веки.

— А я принес тебе цветы, — сказал я, прошел в кухню и вернулся с букетом ирисов, которые нарвал по пути от реки к дому. Лайза очень любит ирисы.

— Спасибо.

Она снова чмокнула меня в щеку, скрылась в кухне и скоро вернулась с вазой, в которой уже стоял мой красивый букет.

— Саймон…

— Да?

— Прости меня. Вчера я вела себя просто ужасно.

— Все нормально.

— Нет, не нормально. Я не хочу, чтобы мы превратились в вечно устраивающую свару парочку. Я не знаю, почему так поступила, но прости.

— Я все понимаю. Ведь тебе так много пришлось пережить за последние недели.

— Да, наверное, все дело в этом, — вздохнула Лайза. — Я ощущаю какую-то пустоту. А потом вдруг в этом месте, — она прикоснулась ладонью к груди, — что-то закипает, и у меня возникает неудержимая потребность кричать, визжать или просто плакать. Раньше со мной такого никогда не случалось.

— Тебе раньше не приходилось проходить через такие испытания, — сказал я, — и будем надеяться, что подобное никогда не повторится.

— Значит, ты меня простил? — улыбнулась она.

— Конечно.

— Как ты думаешь, мы успеем попасть в «Оливы», если отправимся туда немедленно? — спросила жена, бросив взгляд на свои часики.

— Можем попытаться, — ответил я.

«Оливы» был итальянским рестораном в Чарлзтауне. Столик я заранее, естественно, не заказал, но мы успели попасть в заведение до шестичасового наплыва посетителей, и нам отыскали место на углу одного из больших деревянных столов. Вскоре в ресторане яблоку негде было упасть. Там было весело, шумно, тепло и, как всегда, подавали отменную еду.

Мы сделали заказ и с любопытством огляделись по сторонам.

— Помнишь, как мы были здесь в первый раз? — спросила Лайза.

— Конечно, помню.

— А помнишь, как мы все говорили и говорили? Они пытались выпроводить нас, поскольку столик был заказан кем-то другим, а мы не уходили.

— И это помню. В результате мы пропустили первую половину фильма Трюффо.

— Который в любом случае оказался полным барахлом.

— Рад, что ты хоть сейчас это признаешь! — рассмеялся я и тут же с изумлением заметил, что Лайза смотрит на меня как-то странно.

— А я очень рада, что встретила тебя.

Это были очень нужные для меня слова. Я улыбнулся и сказал:

— А я рад, что встретил тебя.

— Ты ненормальный.

— А вот и нет. За то время, пока мы вместе, ты очень много для меня сделала.

— Например?

— Ну, я не знаю… Ты вытащила меня из моей скорлупы, дала возможность открыто проявить чувства, сделала счастливым.

— Да, когда мы встретились, ты был застегнутым на все пуговицы бриттом, — согласилась жена.

Это было действительно так. И в некотором роде я по-прежнему таковым и оставался, однако Лайза помогла мне убежать от моей прошлой жизни в Англии, избавиться от ненавидевших друг друга и сражающихся за мою душу родителей, от вечных традиций Мальборо и Кембриджа и от нашего семейного полка с их незыблемыми правилами, предписывающими, как себя вести и о чем думать.

— Мне, правда, очень жаль, что я вчера вела себя как последняя стерва, — сказала Лайза.

— Забудь. Неделя была просто ужасной.

— Забавно. Это накатывает на меня волнами. Думая о папе, я чувствую себя относительно спокойно, а уже через секунду готова лезть на стену. Вот как сейчас… — Лайза умолкла, и по ее щекам покатились слезы. — Я хотела сказать, что сейчас чувствую себя отлично, — с вымученной улыбкой продолжила она, — но посмотри, что из этого получилось… — Она шмыгнула носом и добавила: — Прости, Саймон. Я просто в полном развале.

Я протянул руку и прикоснулся к ее ладони. Никто из множества окружающих нас людей, похоже, не заметил горестного состояния Лайзы. Мне казалось, что шум голосов создает в зале фон и служит завесой, обеспечивая нам островок уединения.

Лайза высморкалась, и слезы прекратились.

— Как мне хочется узнать, кто его убил, — сказала она.

— Скорее всего какой-нибудь грабитель. Дом стоит на отшибе. Может быть, преступник решил, что сможет незаметно обокрасть жилье, а Фрэнк застал его врасплох.

— Думаю, полиция пока не вышла на след. Иначе мы об этом услышали бы.

— Да, кстати. По-моему, я тебе еще не говорил. Пару дней назад меня в офисе навестил сержант Маони.

— И что он сказал?

— Задал пару вопросов о том, где я находился после того, как покинул дом твоего отца. Похоже, в то время, когда я прогуливался по пляжу, Фрэнк беседовал по телефону с Джоном. Маони пытался найти объективные подтверждения моему рассказу.

— И удачно?

— Он не нашел никого, кто видел бы меня на пляже. У меня сложилось впечатление, что сержант в расследовании не продвинулся. Я по-прежнему остаюсь у него подозреваемым номер один.

— О, Саймон! — Лайза стиснула мою руку.

— Ты рассказала ему о процессе, который ведет Хелен?

— Да. А это имеет какое-нибудь значение? Он тебя о ней расспрашивал?

— Да. Сержант сказал, что Фрэнк умер весьма для меня удачно, и теперь мы можем позволить себе подать апелляцию. Мне становится тошно, когда я об этом вспоминаю.

— Прости, Саймон. Он спрашивал меня о деньгах и интересовался, не было ли между вами в связи с этим каких-нибудь разногласий. Я подумала, что лучше будет сказать ему всю правду.

— Все правильно, — улыбнулся я. — Всегда лучше говорить правду. Если нас поймают на том, что мы что-то скрываем, будет еще хуже.

— Не беспокойся, Саймон. У них против тебя нет никаких улик.

— Ты, наверное, хочешь сказать, вещественных доказательств. Однако надо признать, что я несколько обеспокоен. — Официант принес нам бутылку кьянти, и я наполнил вином бокалы. — Маони совершенно определенно положил на меня глаз. Возможно, потому, что я англичанин. Или, вернее, из-за того, что мне пришлось служить в Северной Ирландии.

— Не понимаю, что ты хочешь этим сказать.

— Он спросил, не приходилось ли мне убивать людей, и я ответил, что приходилось. В Ирландии.

— Вполне возможно, — пожала плечами Лайза. — Сержант, вне сомнения, ирландец. Несмотря на мирное соглашение, множество людей в этом городе по-прежнему испытывают симпатию к Ирландской революционной армии.

Я вздохнул.

— Эдди считает, что это сделал ты, — сказала Лайза, бросив на меня короткий взгляд.

— Не может быть! — воскликнул я, с трудом удержавшись от того, чтобы в полной мере не высказать все, что я думаю об Эдди. Дело в том, что, по мнению Лайзы, Эдди вообще не ошибался. Судя по всему, она с большой неохотой поделилась со мной подозрениями брата в мой адрес. — Но он же ошибается! Ты согласна?

— Да, — ответила Лайза, смущенно на меня глядя. — Я знаю, что он ошибается. Но должна признаться, что в последние два дня, в самые черные моменты своей жизни, у меня возникали сомнения. Ты был там, у тебя возникла ссора с папой, ты умеешь пользоваться оружием и знаешь, что я должна унаследовать много денег. Ведь всем известно, что убийцей часто оказывается тот, кто последним видел жертву живой.

— Ну и кто же тебе это все сообщил?

— Эдди.

Мне снова удалось подавить в себе желание высказать ей все, что я думаю об идиотских теориях ее братца. Лайза хотела верить не Эдди, а мне, и желала услышать от меня убедительные доводы.

— Лайза, ты видела меня сразу после встречи с Фрэнком. Неужели я был похож на человека, который только что его застрелил?

— Нет. Ну конечно, нет. Не волнуйся, Саймон. Я знаю, что ты не имеешь к этому ни малейшего отношения. Эдди ошибается, и я очень сожалею о своих сомнениях.

Чтоб он сдох, этот Эдди! Парень ощущает вину за то, что так скверно относился к отцу все последние годы, и его инстинкты заставляют искать виновного в смерти отца на стороне. Виновным должен быть человек, которого он знает и кому не доверяет. Одним словом, таким человеком должен оказаться я. Поскольку полиция рассматривала все версии, а мое поведение и обстоятельства гибели отца соответствовали жалким познаниям Эдди в криминологии, я превратился в идеального кандидата на роль убийцы.

Близость Лайзы с братом меня нисколько не удивляла. Он всегда заботился о сестре и неизменно протягивал ей руку помощи, когда для нее наступали трудные времена. Я был благодарен ему за поддержку женщины, которую любил, но не мог позволить этому типу настраивать против меня Лайзу.

Подали горячее, и беседа потекла по другому руслу. За весь вечер мы ни разу не упомянули о Фрэнке, «Бостонских пептидах» или «Био Один». Пару часов мы оставались такими, какими были до смерти Фрэнка, затем покинули ресторан и решили подняться пешком по склону холма к монументу на Банкер-Хилл.

Для октября вечер был очень теплым, и мы сели на зеленую траву под высоким обелиском, отделенным от остального мира металлической оградой. За широкой темной полосой Чарлз-ривер светился огнями Бостон.

— Мне здесь нравится, — заметил я.

— Очень странно, — сказала Лайза, — учитывая то, сколько красных мундиров нашли здесь свой конец.

— От рук злобных неплательщиков налогов, — добавил я.

— Неуплата налогов является славной американской традицией, — торжественно произнесла Лайза. — И традицию эту с гордостью несут через века самые богатые граждане нашей страны.

— Но разве битва разворачивалась здесь, а не в нескольких сотнях ярдах от этого места?

— Ты слишком много знаешь.

Я лег на спину и стал смотреть на устремленный в небо обелиск.

— Нет, серьезно, здесь везде несколько сотен лет назад что-то происходило. Особенно это чувствуешь, разгуливая по улицам Бостона. Там легко можно представить, как в гавань входят клиперы, а в парке Коммон фермеры пасут коров. К сожалению, очень многие места в Америке не имеют истории. Американцы склонны мгновенно выбрасывать из памяти все, что стояло на месте только что построенного и сверкающего стеклом торгового центра. Но только не здесь. Не в Бостоне. И как я уже неоднократно говорил, это мне нравится.

— Мне тоже, — сказала Лайза, награждая меня поцелуем.