10

«Био один» располагалась совсем рядом с Массачусетсским технологическим институтом, занимая сравнительно небольшое, но сверкающее стеклом и сталью здание чуть позади своих более крупных собратьев в сфере биотехнологий — компаний «Гензим» и «Биоген». Кендалл-сквер был весьма престижным местом для небольшой компании, однако Арт, Джерри Питерсон и Эневер считали, что тратят деньги не зря. Дэниел, который, как известно, обожает цифры, напротив, утверждал, что арендная плата привносит хаос в финансовые дела фирмы. Однако по большому счету это никого не беспокоило. Все знали, что, как только лекарство от болезни Альцгеймера получит «добро», доллары в карманы фирмы потекут широкими потоками.

Мы с Джоном вместе отправились на презентацию и опоздали на пару минут. Система безопасности в «Био один» выглядела весьма впечатляюще. В вестибюле здания толпились охранники в черной униформе, все двери были оборудованы считчиками электронных карт-пропусков, и повсюду виднелись надписи, запрещающие вход. Создавалось впечатление, что все пути в здании перекрыты. Нам выписали временные удостоверения личности и проводили в приемную, где уже находилась небольшая группа людей. Это были Джил, Арт, Рави, Дэниел и крошечная, коротко стриженная шикарная дама в огромных очках. Даме было под сорок, ее звали Линетт Мауэр, и она являлась крупнейшим инвестором фирмы.

Подобно большинству венчурных компаний наша фирма собственные средства не вкладывала, управляя вместо этого несколькими фондами, деятельность каждого из которых планировалась примерно на десять лет. Мы закончили формирование трех первых фондов и надеялись в следующем году собрать средства для четвертого. Средства в эти финансовые организации поступали от таких учреждений, как страховые компании, пенсионные фонды, или от отдельных лиц и семей. «Ревер» за свои организационные усилия получала отчисления в размере 20 процентов от прибыли. Линетт Мауэр занимала пост главного специалиста по инвестициям в «Байбер» — мощном семейном финансовом предприятии, являющемся основным донором для всех наших фондов. Джил, вне сомнения, притащил даму в «Био один» лишь для того, чтобы еще раз продемонстрировать нашу фирму-звезду во всем ее блеске.

Увидев меня, Арт нахмурился и прошептал что-то на ухо сидящему рядом Джилу. Джил бросил на меня короткий взгляд, и они перекинулись несколькими словами. Ладонь Джила спокойно лежала на руке Арта. Я же топтался в центре приемной, не зная, как поступить. Заметив мою растерянность, Джил произнес:

— Саймон, Джон, привет. Присаживайтесь. Мы ждем появления Джерри Питерсена и доктора Эневера. Вы знакомы с Линетт Мауэр? Линетт, разрешите представить вам Джона Чалфонта и Саймона Эйота — наших двух блестящих сотрудников.

Мауэр послала нам дружескую улыбку, которая, помноженная на общее обаяние Джила, сняла возникшее напряжение. Но мне было ясно — видеть меня здесь Арт не желал. Круто.

В приемной появилась модно одетая женщина и повела нас по коридорам, то и дело демонстрируя свое удостоверение личности подмаргивающим зеленым огонькам. На пути нам встречались служащие фирмы в хорошо отутюженных рубашках с галстуками или в белоснежных халатах. Все они шагали быстро и очень деловито. Направо и налево от основного пути отходили коридоры, ведущие, видимо, к лабораториям, где протекали таинственные биохимические процессы. Вся эта обстановка разительным образом отличалась от той хижины, где во славу «Бостонских пептидов» трудилась Лайза. В конце концов мы добрались до дверей, на которых значилось: « Д-р Томас Эневер, технический директор». Женщина постучала, открыла дверь и пригласила нашу группу пройти в помещение. У входа нас встретили два человека. Одного из них я узнал сразу. У него были серебристая шевелюра и моложавое, свежее лицо, а одеяние состояло из рубашки с открытым воротом, светлых хлопчатобумажных брюк и мягких туфель яхтсмена. Короче говоря, у него был облик типичного преуспевающего предпринимателя из окрестностей 128-го скоростного шоссе. Как вы уже, наверное, догадались, это был Джерри Питерсен, президент компании «Био один» и закадычный дружок Арта.

Второй человек был длинный и тощий. То, что осталось от его волос, было при помощи бриолина аккуратно зачесано на высокий коричневый лоб. У него было узкое, длинное, рассеченное глубокими морщинами лицо. Белую сорочку мужчины украшал галстук-бабочка с изображением разноцветных воздушных шаров. Столь легкомысленный рисунок вступал в явное противоречие с кислым выражением его физиономии. Я предположил, что это и есть доктор Эневер собственной персоной.

Джил познакомил друг с другом всех, кто еще не был знаком, и сказал, что привел Мауэр для того, чтобы дать ей возможность ближе познакомиться с жемчужиной нашей короны. Питерсен лично провел даму через весь обширный офис к месту, где располагались диваны и кресла, а все остальные расселись самостоятельно. Мест хватило для всех. Уже знакомая нам элегантная женщина внесла заставленный чашками поднос и принялась разливать кофе.

Я оглядел кабинет доктора Эневера. Кабинет был очень большой и сочетал в себе черты обители серьезного ученого с представительским шиком места работы делового человека. Вдоль стен стояли полки с толстенными книгами, названия которых состояли из слов, насчитывающих как минимум с десяток букв. Газеты и журналы покоились в аккуратных пачках. Большая белая доска на стене была испещрена какими-то каббалистическими значками. В кабинете находился огромный рабочий стол, а угол помещения с видом на Кендалл-сквер, видимо, отводился для деловых совещаний — там располагались несколько удобных кожаных кресел и журнальный— столик. Кабинет украшали какие-то предметы искусства, но я сомневался, что их выбором руководил доктор Эневер.

Джерри Питерсен откашлялся и начал:

— Прежде чем передать слово Томасу, я хочу сказать, что безмерно рад открывающимся перед нами возможностям. Не сомневаюсь, что и вы, выслушав его речь, проникнетесь теми же чувствами. «Невроксил-5», над разработкой которого трудится компания, является поистине фантастическим лекарством, призванным завоевать весь мир. Однако люди часто задают мне вопрос, что еще мы храним в наших амбарах. Теперь я могу ответить. Приобретение нами «Бостонских пептидов» и их лекарства «БП-56», помогающего справиться с таким недугом, как болезнь Паркинсона, открывает перед нашей фирмой новые блестящие перспективы. Твоя очередь, Томас.

Эневер, сидящий в кресле, скривил тонкие губы в едва заметной усмешке.

— Минуточку, Томас, — произнес Арт, привлекая внимание ученого взмахом руки, — не мог бы ты, прежде чем начать, популярно объяснить Линетт, что такое «Невроксил-5» и как продвигается ваша работа?

— С удовольствием, — ответил доктор, адресуя улыбку Джилу и Мауэр. — Так называемая болезнь Альцгеймера — весьма сложное заболевание, характер которого до сих пор никто до конца понять не может. — Доктор говорил на каком-то гибриде из американского английского и своего родного австралийского диалекта. — С возрастом болезнь проявляется все чаще и чаще. По мере развития — а это может продолжаться многие годы — болезнь убивает миллионы клеток мозга. Вначале действие болезни почти незаметно, но со временем пациент начинает забывать какие-нибудь незначительные предметы и события. Затем эта забывчивость усиливается, и из памяти выпадают более крупные явления. После этого процесс разложения личности достигает таких масштабов, что пациент начинает забывать свое имя и не узнает самых близких членов семьи. В итоге организм «забывает», как ему следует функционировать, и больной гибнет. Это ужасная болезнь. Она ужасна как для того, кто ею страдает (несчастный понимает, что начинает утрачивать связь с окружающим его миром), так и для близких больного, которые видят, как постепенно вместе с памятью исчезает личность любимого ими человека.

Я вспомнил рассказ Карла о женщине, случайно встреченной им в клинике. Ее страдающий болезнью Альцгеймера муж совсем разучился улыбаться, и Карл страшно боялся, что подобное может случиться с тетей Зоей.

— В мозгу больного происходит одновременно несколько процессов, — продолжал доктор Эневер. — Блокируется передача сигналов. В некоторых участках мозга появляются изменения, стимулирующие возникновение молекул, получивших название свободных радикалов. Эти свободные радикалы, в свою очередь, атакуют здоровые клетки мозга. Кроме того, сами клетки заполняются кальцием. В результате всех этих сложных процессов клетки погибают, и нам очень сложно определить, где здесь причина и где следствие. Большинство методов лечения ограничивается воздействием на один из этих процессов.

Лицо Эневера оживилось. Говорил он очень уверенно, понятно и связно.

— Но все это всего лишь симптомы, а отнюдь не причины. Нам же удалось выявить ген, который в какой-то фазе жизни пациента начинает посылать организму сигналы, дающие начало упомянутым мною явлениям. Эти сигналы передаются молекулами рибонуклеиновой кислоты, или, по-иному, РНК. Мы сумели создать молекулу, нейтрализующую действие РНК, продуцированную указанным геном и, таким образом, препятствующую дальнейшему развитию болезни Альцгеймера.

— И сколько же человек страдают болезнью Альцгеймера?

— Трудно сказать. По оценкам правительства, только в США таких больных насчитывается около четырех миллионов. Подсчитано, что обществу это стоит примерно восемьдесят миллиардов долларов в год. И число больных, без сомнения, будет возрастать по мере того, как с прогрессом науки станет увеличиваться продолжительность жизни.

— Но это же огромный рынок!

Эневер снова улыбнулся. На сей раз улыбались не только его тонкие губы, но и глаза.

— Многие миллиарды, — сказал он.

Линетт молчала. Я видел, как она в задумчивости помаргивает за огромными стеклами своих очков. Джил задвигался в кресле, не зная, намерена ли она что-нибудь сказать или он может вступить в беседу без опасения обидеть важную гостью.

Первой все же заговорила Линетт Мауэр:

— Не могли бы вы давать лекарство людям с геном Альцгеймера, чтобы предотвратить развитие болезни? Создать нечто вроде вакцины?

— Вы умеете заглядывать в будущее, — улыбнулся Эневер. — Однако мне лучше промолчать.

Боже! Я понял, куда гнет Линетт Мауэр. «Био один» действительно будет стоит многие миллиарды, если ухитрится сбывать «Невроксил-5» всем людям старше пятидесяти пяти лет, опасающимся стать жертвой болезни Альцгеймера. Я не помнил, чтобы Арт когда-либо упоминал о подобной перспективе. Видимо, это был тот козырной туз, который придерживал в рукаве доктор Эневер.

— И в какой же фазе ведется разработка лекарства?

— В настоящий момент проходят клинические испытания, и проходят они, надо сказать, блестяще, хотя, как вам, видимо, известно, испытания проводятся вслепую, и мы не получим окончательных результатов до их завершения в будущем году. Боюсь, что вдаваться в дальнейшие детали я не вправе. Вопросам конфиденциальности в «Био один» придается огромное значение. Однако в том случае, если во время испытаний не возникнут непредвиденные осложнения (лично я этого не ожидаю), то «Невроксил-5» должен появиться на рынке уже к концу будущего года.

— Благодарю вас, доктор Эневер, — произнес Арт. — Не могли бы вы теперь рассказать нам что-нибудь о «Бостонских пептидах»?

Эневер пустился в описание препарата «БП-56». Он с энтузиазмом поведал нам о перспективах лечения болезни Паркинсона, но ухитрился намекнуть, что препарат был открыт совершенно случайно. Затем слово взял Джерри, чтобы рассказать о деталях сделки. Последним со своими цифрами и диаграммами выступил Дэниел.

Приведенные Дэниелом данные говорили о том, что примерно через семь лет «БП-56» будет приносить баснословные прибыли. Лайза много раз мне говорила, что биотехнологии — долгоиграющий бизнес.

— И как же вы намерены включить «Бостонские пептиды» в свои структуры? — поинтересовался Рави.

— С этим не будет никаких сложностей, — ответил Эневер. — Мы просто покупаем лекарство. Открытие многих препаратов происходит более или менее случайно, и тем, кто их открыл, для выхода на рынок требуется профессиональное руководство.

Услышав его слова, я напрягся. Все это мне крайне не нравилось.

— Хотя «Бостонские пептиды» и располагают весьма перспективным средством против болезни Паркинсона, у них нет ни финансов, ни инфраструктуры, ни, честно говоря, даже управленческих возможностей, чтобы до конца использовать потенциал нового лекарства.

В этот момент мои коллеги тоже напряглись, а Арт бросил на меня тревожный взгляд.

Я знал, что следует молчать, но удержаться все же не смог.

— Управленческих возможностей? — невинным тоном переспросил я, заметив краем глаза, что взгляд Арта из тревожного превратился в яростный.

— Да. В мире очень мало ученых, способных довести открытое ими лекарство до рынка. По счастью, у нас в «Био один» найдутся люди, которые смогут это сделать.

Видимо, Эневер имеет в виду себя, подумал я.

— «Бостонские пептиды» придерживаются иных, нежели мы, стандартов, — продолжал профессор. — Там нет строгой дисциплины, сотрудники разболтанны.

— Следовательно, вы намерены произвести и кадровые изменения?

— Вне всякого сомнения. Нам придется освободить некоторых исследователей. Они сыграли свою роль и теперь должны уступить место другим.

Сыграли свою роль! Лайза и ее коллеги посвятили значительную часть жизни созданию «БП-56», и вот теперь Эневер хочет выбросить их на улицу до того, как они смогут воспользоваться плодами своего труда. Этот человек мне крайне не нравился.

Арт задал какой-то вопрос о синергизме или парадигме, и я едва не задымился от ярости.

Несмотря на пятницу, Лайза опять вернулась из лаборатории в десятом часу. Выглядела она совершенно разбитой и, включив на ходу телевизор, сообщила, что ужинать не будет.

Я на скорую руку приготовил себе омлет и уселся в кухне.

Когда она вошла, я уже почти заканчивал есть.

— Привет, — сказал я. — Может быть, ты все же передумаешь и перекусишь что-нибудь?

Оставив мои слова без внимания, жена сунула в тостер овсяную лепешку.

— Ты завтра работаешь? — спросил я, не оставляя попыток завязать беседу.

— Да, — вздохнула она. — И в воскресенье тоже. У меня нет выбора. Дел невпроворот.

Меня все это очень тревожило. Нельзя так перегружаться. Но, возможно, работа помогала ей пережить потерю отца. Выглядела моя супруга просто ужасно. На ее лице можно было увидеть усталость и какое-то холодное отчаяние.

— Как ты себя чувствуешь?

— Чувствую я себя, Саймон, просто отвратно. Папа умер, я устала, у меня раскалывается голова, и мне жуть как хочется стать кем-нибудь другим и оказаться в другом месте.

Я заткнулся, прикончил омлет и скрылся от гнетущей тишины в гостиную, к жизнерадостной болтовне телевизора.

Едва я успел угнездиться на диване, как из кухни донеслось:

— Проклятие! — И после паузы: — Что за говно этот наш тостер!

Я бросился в кухню и увидел склонившуюся над тостером Лайзу. Электроприбор валялся на кухонной стойке у стены, и из него валил черный дым.

— Это не тостер, а кусок дерьма! — продолжала Лайза, дрожа от ярости. — Я сожгла проклятый блин!

Я выдернул вилку из розетки и осмотрел несчастный кухонный аппарат. Лепешка, как и следовало ожидать, застряла. При помощи ножа мне удалось освободить ее из заключения. Пружина сработала как надо, обуглившаяся лепешка вылетела из тостера и, вращаясь словно волчок, свалилась на пол. Я повернулся к Лайзе и с изумлением увидел, что ее лицо густо покраснело, а по щекам льются слезы.

— Прости, Саймон, — прошептала она.

Я обнял жену за плечи, а она, уткнувшись лицом мне в плечо, зарыдала. Я крепче прижал ее к себе.

— Это все из-за глупого тостера, — сквозь слезы произнесла Лайза.

— Пустяки. Успокойся.

— Мне нужна салфетка, — отстранившись от меня, сказала она, взяла бумажную салфетку и высморкалась. — Со мной уже все в порядке.

— Ты уверена?

— Да. Глупый тостер, — повторила она, выдавив жалкую полуулыбку.

Мы прошли в гостиную и сели рядом на диван. Я обнял ее за плечи. Разыгравшаяся на кухне сцена меня просто потрясла. Я знал, что жена вполне способна выйти из себя, но такого с ней никогда не случалось по столь пустячному поводу. Мне отчаянно хотелось утешить Лайзу и успокоить бушующий в ее душе ураган. Однако я понимал, что она не хочет говорить на эту тему, и мне оставалось лишь все крепче и крепче прижимать ее к себе. Хорошо, что Лайза хоть это мне позволяла. Мы долго сидели молча, и лишь телевизор продолжал бессмысленно бормотать нам в лицо.