Наконец мне каким-то чудом удалось вскарабкаться на острый хребет скалы.
Каково же было мое изумление, когда я увидел перед собой Эрауэка, спокойно сидевшего на скале и занятого своими чертежами. Вода стекала ручьями с жреца науки, и вид у него был самый плачевный. Однако, не обращая внимания на рев бури, на все неудобства своего положения, он с непоколебимым спокойствием продолжал свои ученые занятия. Несчастный случай снова отдавал меня во власть моему мучителю. Напрасно я вел борьбу с волнами, яростно борясь за жизнь! Снова очутился я в положении приговоренного к смерти. Однако я был чересчур измучен, чтобы остро реагировать на свое несчастье. Не успел я вымолвить и слова, как свалился на камень и погрузился в тяжелое забытье.
Когда я проснулся, солнце высоко стояло в небесной лазури. Каким прекрасным и благостным показалось мне небо Земли после пламенно-алого безжалостного марсового неба! Я поглядел на море. Оно было спокойно; легкая зыбь еле вздымала его сонную поверхность. Оглядевшись, я обнаружил, что нахожусь на крохотном островке. Кругом, насколько мог охватить глаз — простирались немые мерцающие воды океана. Итак, мы с Эрауэком оказались невольными пленниками на необитаемом острове. Какая странная прихоть судьбы! Я не имел представления о том, где именно мы могли находиться. Подобно Робинзону и Пятнице, мы оказались заброшенными на одинокий остров, где нас ждала почти неминуемая гибель. Казалось, из создавшегося положения не было выхода. Трудно было рассчитывать, что мимо нас проплывет какое-нибудь судно. Если бы даже нас и подобрали моряки, в этом было бы мало хорошего. Вероятно, меня приняли бы за умалишенного. В самом деле, вид у меня был достаточно ужасный: разросшаяся борода придавала мне сходство со старым морским волком, а нанесенные муравьями раны до неузнаваемости узуродовали лицо. Кто бы поверил моим фантастическим рассказам? Я с ужасом подумал о том, какую страшную схватку пришлось бы выдержать матросам с Эрауэком. Сколько людей погибло бы в напрасной борьбе с марсианином! Дорого пришлось бы заплатить нашим спасителям за свое великодушие! Я представил себе, какую сенсацию вызвало бы это своеобразное морское сражение в нашей прессе. Чудовищный муравей, найденный на скале среди океана! Затем я вспомнил о нелепом мотоциклете, похороненном где-то глубоко на дне океана. Изумительная машина, облетевшая всю Солнечную систему, была навсегда потеряна для человечества. Она будет пребывать на дне морском вплоть до того дня, когда море отдаст своих мертвецов.
Я поглядел на своего спутника. Огромное насекомое, казалось, не отдавало себе отчета в своем ужасном положении. Оно сидело на скале, погруженное в свои вычисления, не обращая на меня ни малейшего внимания. Листы его рукописи, тщательно разостланные на камне, сушились на солнце. Прошло несколько часов, прежде чем Эрауэк заговорил со мной.
— Ваша планета, друг Ох, — сказал он, — создана для того, чтоб сделаться пристанищем настоящей культуры.
Я спросил муравья, когда он успел собрать все необходимые ему сведения о нашей планете.
— Я уже выяснил то, что меня интересовало, — отвечал он. — На Астране много воды; планета отличается приятным, хотя и несколько жарким климатом. Цвет неба представляется мне несколько странным, однако к нему можно привыкнуть. Я вернусь на Айзоту, — сказал Эрауэк, — и сообщу о количестве воды на Астране. Не сомневаюсь, что через несколько месяцев они явятся сюда для организации доставки воды на Айзоту.
Я расхохотался и крикнул насекомому:
— Вы никогда не вернетесь на Айзоту! Машина, на которой мы прилетели, лежит на дне океана. Вы останетесь на Астране до конца своих дней!
Насекомое невольно вздрогнуло. Однако оно быстро овладело собой.
— Нашим астрономам, — сказало оно, — хорошо известно, в какой день мы должны были прибыть на Айзоту. В случае, если я не вернусь к определенному сроку, они пошлют за мной отряд муравьев.
Мной овладело мрачное отчаяние. Я вновь был во власти ужасного насекомого. Марсианам была чужда жалость. Внезапно я вспомнил, что незадолго до падения зеленой машины в воду посоветовал Эрауэку выпрыгнуть из аппарата. Если бы не этот неожиданный взрыв гуманности с моей стороны, насекомое давно лежало бы на морском дне вместе с зеленой машиной, и я наслаждался бы свободой. Я начал упрекать себя за этот бессмысленный поступок.
Чтобы несколько рассеять терзавшие меня мысли, я спросил Эрауэка, каким образом ему удалось выбраться из воды.
— Я всегда был убежден, — отвечало насекомое, — что разумное существо может найти выход из любого положения. До сих пор я был незнаком с морскими бурями, ибо, как вам, вероятно, известно, на Айзоту отсутствуют такого рода феномены. Очутившись в воде, я почувствовал, как погружаюсь все глубже и глубже в недра океана. Однако благодаря тому, что я не сбросил своего костюма, я смог беспрепятственно дышать в воде и продолжал свои наблюдения над окружающей меня средой. Я обнаружил, что морские глубины спокойны и своей неподвижностью напоминают воды наших каналов. Итак, я медленно плыл под водой. Не испытывая, подобно вам, потребности в воздухе, я тем самым не чувствовал необходимости подняться на поверхность океана. Вскоре я достиг подводной скалы, на которую я поднялся, и выбрался из воды. Должен признаться, что мне стоило немалых трудов достигнуть вершины скалы, ввиду свирепых волн, хлеставших меня со всех сторон. Очутившись здесь, я вспомнил о вас и мысленно приказал вам явиться на скалу. Я призывал вас потому, что мне необходимо предать вас смерти согласно инструкции моего правительства. Через несколько мгновений после моего приказания вы уже подплывали к скале.
Я невольно содрогнулся при мысли о том, какой волевой мощью должно обладать создание, с такой легкостью вырвавшее меня из морских пучин и из пасти водяного чудовища. Внезапно меня осенила счастливейшая мысль.
Я решил сказать муравью, что умею плавать под водою, и предложить достать с морского дна зеленый мотоциклет.
Муравьям был совершенно неизвестен обман, и Эрауэк должен был мне поверить и отпустить меня. Я рассчитывал благополучно уплыть от своего мучителя.
Когда я сообщил муравью о своем хитроумном плане, он сказал:
— Я согласен. Только имейте в виду, что я все время буду сохранять с вами волевой контакт. Как только вы найдете аппарат, я вытяну вас на поверхность воды.
Я задрожал от ужаса. Как мог я позабыть о страшном могуществе насекомого? Конечно, нечего было и думать о том, чтобы разыскать машину на дне океана. Итак, мне предстояла альтернатива: либо погибнуть в морских пучинах, либо послужить пищей безжалостному насекомому. Я оглянулся на муравья. Погруженный в свои вычисления, он, казалось, забыл о моем присутствии. Весь дрожа, я поспешно разделся и, бросив прощальный взгляд на голубое небо и ласковое солнце, прыгнул в воду навстречу неизбежной гибели. Желая поскорее утонуть, я широко раскрыл рот.
Через мгновение я почувствовал, что начинаю захлебываться. Странное оцепенение охватило меня. Я медленно шел ко дну. Внезапно во мне вспыхнуло желание жизни, и я подумал было о том, чтобы подняться на поверхность. Однако, вспомнив о зловещем создании, поджидавшем меня на скале, я немедленно отказался от своего намерения.
«Ни за что на свете не вернусь к нему! — решил я. — Здесь, по крайней мере, меня ждет быстрая и безболезненная смерть».
При этой мысли мною овладело странное спокойствие. Перед моим умственным взором начали проноситься видения былого. Сперва я увидел себя мальчиком, мирно игравшим на речном берегу. Затем передо мною промелькнули картины студенческой жизни. Далее я увидал себя в дремучих тропических лесах, исследующим побережья Амазонки. Потом из мрака выплыл зеленый мотоциклет, и я снова пережил головокружительное путешествие по мировому пространству… Я увидел марсиан-чудовищ, разъяренных «хела-хела», пустыню и спасительные каналы. Снова встал передо мной залитый ослепительным сиянием город муравьев… Затем я увидел планету Цереру, одиноко витавшую в пространстве, Уран с его величавой культурой, Нептун с его водяными гадами. Наконец, все исчезло, и в поле моего зрения осталось какое-то причудливое создание, вызывавшее во мне невольное содрогание. Сперва я подумал, что продолжаю бредить, однако через мгновение убедился, что имею дело с ужасным обитателем морских глубин.
Два огромных зеленых глаза пристально смотрели на меня. Еще мгновение, и меня со всех сторон оплели щупальцы чудовища. Я содрогнулся от ужаса. Внезапно ко мне вернулось сознание. Я увидал, что нахожусь в цепких объятиях огромного осьминога. Отвратительное чудовище ползло мимо моего лица, причиняя мне невероятную боль. Пустые зеленые глаза осьминога смотрели на меня в упор. Я чувствовал себя загипнотизированным взглядом чудовища и не мог пошевельнуться. Однако меня спасла боль, сделавшаяся невыносимой. С неожиданной силой я рванулся из объятий осьминога и, к своему удивлению, почувствовал, что подымаюсь. Затем у меня потемнело в глазах, и я потерял сознание.
Очнувшись, я увидал, что нахожусь на поверхности океана, в нескольких ярдах от скалы.
Эрауэк спокойно стоял на утесе и внимательно смотрел в телескоп на Солнце. Казалось, он не заметил моего появления. Я собирался, было, снова нырнуть, но вспомнил об ужасных зеленых глазах чудовища. «Нет, — подумал я, — муравей все-таки предпочтительнее осьминога». Я поплыл к скале, с ужасом ожидая, что меня вот-вот схватит подводное чудовище. Вероятно, последнее не согласится так легко расстаться с добычей.
Я уже подплывал к скале, когда в нескольких футах от меня из воды медленно поднялся осьминог. Похолодев от ужаса, я застыл на месте. Осьминог подплыл к скале и вытянул из воды свои чудовищные щупальцы. Казалось, он не замечал меня. Подняв глаза, я увидал, что Эрауэк стоит на краю скалы, погруженный в свои вычисления.
Теперь уже не могло быть сомнений в том, что осьминог наметил своей жертвой не меня, а его. Я почувствовал острую радость… Ужасные щупальцы чудовища медленно вытягивались по направлению к беззащитному муравью.
Занятый сложными математическими проблемами, Эрауэк, казалось, позабыл об окружающем мире.
Я попытался крикнуть, однако не смог издать ни звука. Не подозревая о грозящей ему смертельной опасности, ученый муравей продолжал свои вычисления.
Затем в мгновение ока наступила развязка драмы. Пара огромных щупальцев схватила Эрауэка, который беззвучно упал на скалу, роняя свои бумаги. Я видел, как блеснули мириады его слепых глаз; его усики беспомощно шевелились. Затем он исчез в объятиях чудовища, погрузившегося в океан. Воды беззвучно сомкнулись, принимая в свои глубины марсианина-мудреца. Мне казалось, что я сплю и вижу какой-то ужасный сон.
Прошло некоторое время, прежде чем я окончательно пришел в себя и понял, что меня спасла чудесная случайность. Однако я был чересчур напуган, чтобы радоваться. Содрогаясь от ужаса, я выбрался на скалу. От муравья не осталось никаких следов. Его чертежи исчезли вместе с ним. Великое открытие, сделанное Эрауэком, никогда не станет известным науке.
Я провел несколько часов, неподвижно сидя на скале и глядя в безмолвные морские пучины, поглотившие премудрое создание. Эрауэк, несомненно, обладал большими познаниями по всем отраслям позитивных наук, чем все наши ученые, вместе взятые.
Внезапно меня осенила ужасная мысль: а что, если осьминог, переварив свою добычу, вернется на скалу за мной? Каждую минуту можно было ожидать нападения ужасного хищника. Во всяком случае, Эрауэк не мог оказаться вкусной и сытной пищей. Проголодавшись, чудовище, естественно, должно было подняться на скалу за новой добычей. Бесшумно протянуты на скалу цепкие отвратительные щупальцы — и второй небесный турист последует за своим товарищем в подводное царство.
Однако на мое счастье спрут не вернулся. К вечеру я различил на горизонте дымок приближающегося парохода. Сердце радостно забилось. Я начал усиленно сигнализировать. Меня заметили. С наступлением темноты я уже находился на борту доброго старого парохода «Королева Виктория», совершающего рейс между Ливерпулем и Монтевидео. Матросы поглядывали на меня искоса, видимо принимая за выходца с того света. В ответ на вопросы капитана я рассказал какую-то фантастическую повесть о потонувшей яхте и погибших сокровищах. Как и следовало ожидать, мои слова не внушили ему особенного доверия, тем более, что я распространялся о путешествии по Индийскому океану, в то время как в действительности находился посреди Атлантического. К счастью, капитан, оказавшийся сердобольным человеком, согласился доставить меня в Ливерпуль.
В ту же ночь я заболел острой нервной горячкой, во время которой то и дело бредил муравьями-гигантами и кричал, отбиваясь от нападений осьминога. Однако никто не обратил особого внимания на мой бред. Мне был оказан внимательный уход, и я вскоре поправился. Когда я впервые вышел на палубу, пароход проплывал мимо Канарских островов. Мой странный вид, изуродованное лицо и необычайный характер моего бреда — все это вызывало немало подозрений у капитана и команды. Особенно их поражало, что я никогда не отвечал вслух на задаваемые мне вопросы. Прошло немало времени, прежде чем я отвык от беззвучного языка муравьев и привык к звуковой речи. К счастью, при мне не было моих записок, которые я бросил в воду при приближении парохода, во избежание всякого рода расспросов и подозрений.
Итак, мне удалось сохранить свою тайну. Без сомнения, эти честные моряки не поверили бы моим необычайным рассказам. Не было оснований порицать их за это, так как я был уверен, что встречу подобное же недоверие и в научных кругах, где с таким подозрением относятся ко всему яркому, молодому и талантливому.
В середине мая я благополучно прибыл в Ливерпуль. Я выдал капитану чек на свой банк, хотя он и отказался от вознаграждения, с лукавой улыбкой уверяя меня, что всегда рад оказать услугу джентльмену, очутившемуся в тяжелом положении. Кажется, он принял меня за политического преступника или за беглого каторжника; во всяком случае, он был бесконечно далек от истины.
Приехав в Лондон, я нашел там все по-старому. Этот дурак Стевенс в свое время разболтал направо и налево о моем таинственном отъезде, и в городе ходили обо мне самые невероятные слухи. Дело дошло даже до газетной полемики. К счастью, Хезерингтон, с которым я виделся накануне отъезда, высказался в мою пользу. Он был уверен, что я отправился в Парагвай, и истолковал мое внезапное исчезновение, как своеобразный маневр со стороны путешественника-одиночки, желающего сохранить строгое инкогнито в опасных странах, которые ему предстояло исследовать. Версия Хезерингтона понравилась публике.
По прибытии в Лондон я послал Хезерингтону письмо, в котором давал ему подробнейший и весьма правдоподобный отчет о своих мнимых похождениях в Парагвае. Особенно распространялся я о своих политических интригах. Хезерингтон не замедлил довести до сведения почтеннейшей публики о новых похождениях неугомонного Джинкса.
Одно время в обществе много обо мне говорили. Затем разговоры замолкли. За мною окончательно утвердилась репутация смелого исследователя и опасного политического интригана. Хезерингтон не раз острил насчет моего пристрастия к отдаленным уголкам земного шара. Я мрачно усмехался в ответ на его шутки. Я хорошо знаю Хезерингтона: это уравновешенный, здравомыслящий человек, с огромным горизонтом и твердо установившимся мировоззрением. Воображаю, что бы он сказал, если бы услыхал о моем посещении самых отдаленных уголков нашей Солнечной системы в компании гигантского муравья! Путешествие пешком по Парагваю, конечно, интересное и в достаточной степени захватывающее времяпрепровождение, однако оно покажется детской забавой по сравнению со странствованием по марсовым пустыням и фантастическим турне по Солнечной системе.
Однако мое здоровье было весьма расшатано в результате испытанных мною ужасных лишений. Желая восстановить силы, я удалился из Лондона в то очаровательное местечко, где впервые увидал зеленую машину. Там, в тишине, на лоне природы я занялся записыванием своих невероятных, но тем не менее правдивых приключений. Друзья считают меня мрачным и нелюдимым; однако я убежден, что каждый из них сделался бы таким же, как я, если бы на его долю выпали подобные жестокие испытания. Все пережитое на Марсе оставило неизгладимый след в моей душе. Жизнь в значительной степени утратила для меня интерес. Я нередко пускаюсь в самые мрачные размышления о судьбе человеческого рода. Без сомнения, мои сообщения будут встречены с недоверием. Я к этому готов, так как знаю, что большинство людей всецело занято своими микроскопическими интересами и неспособно постигнуть чудеса мироздания. В нашей науке до сих пор господствуют рутина и сектантство; каждый ученый упрямо держится за свои личные гипотезы и склонен до бесконечности полемизировать со своими собратьями. Однако я решил пренебречь всеми насмешками, которые обрушатся на мой правдивый отчет, и выпустить его при первой возможности в свет. В конце концов, какое дело до мнения самодовольных невежд человеку, который отправляется в опасное путешествие с тем, чтобы из него не вернуться. Какое-то предчувствие говорит мне, что я встречу смерть в дебрях Эквадора. Побывав в другом мире, более культурном, чем Земля, я тем самым оказался вырванным из рамок привычного людям миропонимания; я глядел на вещи с совершенно иной точки зрения; все человеческие ценности были мною переоценены; для меня больше не существует фетишей и идолов; беспощадная логика муравьев помогла мне сорвать маску культуры с лица современного европейца, и на меня глянуло лицо дикаря.
Я уже ничего не жду от будущего; вся моя жизнь в прошлом. Что для меня людское мнение? Голос пустынь и дебрей вновь зовет меня. Скоро я вернусь в девственные леса Южной Америки. Кто знает, может быть, мне предстоит перед смертью открыть таинственные города инков?
Сейчас, пробегая эти страницы, я вновь переживаю все описанные мною события, и мне становится больно при мысли о том, что я никогда не увижу своего дорогого спутника, безмолвного свидетеля моих восторгов, надежд и отчаяния — зеленую машину.
Она навеки погребена на дне Атлантического океана. Там, в вечном мраке, среди безмолвных коралловых рощ, лежит это изумительнейшее из человеческих изобретений, и только бессмысленные глаза спрута таращатся на него.
Я сижу на террасе, глядя на сосны, четко вырисовывающиеся на фоне закатного неба.
Как раз на этом месте три года тому назад я столкнулся с великим изобретателем, беззаветно отдавшим свою жизнь в жертву науке. Мои мысли сейчас с ним; и в честь покорителя пространства я невольно восклицаю: «Слава, слава тебе, безвестный герой! Спи спокойно в своей могиле!»
Подписано:
Артур Сэвэдж Джинкс.
31 июля 19… г.
В ночь, когда я окончил свой отчет, я сделался свидетелем странного явления. Дело было так. Окончив свою работу, я был охвачен теми эмоциями, которые, как известно, испытал историк Гиббон по завершении своего труда «Закат и падение Римской империи». Чтобы немного развлечься, я взял свой телескоп и принялся наблюдать планету Марс. С новой силой нахлынули на меня волнующие воспоминания, и я провел всю ночь у телескопа. Кто бы мог поверить, что эта спокойная и безобидная с виду планета населена такими ужасными и могущественными существами?
Правду говорят, что «наружность обманчива». Неожиданно мне пришли в голову грозные слова Эрауэка: «Наши пионеры готовы к отлету». Мне было известно, что насекомые не умели лгать.
Интересно знать, пошлют ли они свои передовые отряды на выручку Эрауэку, или будут поджидать его возвращения?
Внезапно мои размышления были прерваны самым странным образом. Над поверхностью планеты появились две световые точки и неподвижно повисли в черной пустоте. Я невольно вспомнил о сигналах, виденных в свое время Найтингелем, и с бьющимся сердцем ожидал появления следующих точек. Я не ошибся в своем предположении. Не прошло и полминуты, как над Марсом вспыхнули два новых световых пятна и поместились над предыдущими. В следующее мгновение на небе засиял роковой знак 2 X 2=4.
Теперь я уже не сомневался, что созерцаю священный символ муравьев, означавший, что последние вылетают из дворца науки. Подобный же знак сопровождал и наш с Эрауэком отлет.
Итак, летучий отряд марсиан, вероятно, уже находится на пути к земле. Товарищи муравьи спешат на выручку Эрауэка. С каждой секундой они приближаются к нам.
Итак, муравьи отлетели с Марса. Но куда? Может быть, они направились на Уран? Может быть, целью их путешествия является Нептун или Венера? Но возможно ведь… возможно, они направляются на Землю.
(На этом месте обрывается рукопись Джинкса. Записки остались незаконченными ввиду отъезда Джинкса в Южную Америку, где он и встретил свою гибель. — Примечание владельца рукописи).
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Окончив чтение, Вильсон положил рукопись на стол и налил себе виски в стакан. Хлебнув целительной влаги, он вздохнул с облегчением, прочистил горло и только после этого обратился ко мне со следующими словами:
— Скажите по правде, дорогой друг, приходилось ли вам когда-нибудь слышать что-нибудь подобное этой фантастической истории?
Я бросил выкуренную сигарету в камин и налил по стакану виски.
— Нет, — ответил я, — никогда не слыхал я ничего похожего на рассказ Джинкса. Остается только предположить, что наш друг или лишился ума, или… — я оставил фразу недоговоренной.
— Вы правы, — сказал Вильсон. — По-моему, нам лучше поскорее позабыть о бреднях Джинкса. В самом деле, что может нам дать обсуждение этой рукописи? Мы можем, конечно, взвесить приводимые Джинксом «факты» со всех сторон, обсудить все pro и contra. Но и только. Ни к какому определенному заключению мы не сможем прийти. Я полагаю, что историю Джинкса следует или целиком принять или целиком отвергнуть. Я могу сказать обо всех этих «фактах» то, что сказал в свое время поп об иезуитах: «Они могут быть только тем, что они есть; в противном случае они не могли бы вовсе существовать».
Я согласился с мнением Вильсона. Было очевидно, что всякого рода обсуждения истории Джинкса ни к чему не приведут. Конечно, к ней можно было подходить с различных точек зрения, и, быть может, под известным углом зрения она могла показаться и убедительной. В конце концов, все сводилось к следующей альтернативе: или Джинкс был своего рода гением, затмившим размахом фантазий и яркостью красок Жюля Верна и неизвестного автора «Тысячи и одной ночи», или он в самом деле совершил величайшее в истории открытие. Как бы там ни было, загадка никогда не будет разрешена.
Я огляделся по сторонам. В окно вливалось робкое сияние рождающегося дня. Оказывается, мы просидели всю ночь над рукописью Джинкса.
Вильсон первый нарушил молчание.
— Мы провели с вами бессонную ночь, — сказал он. — Однако, надеюсь, вы согласитесь, что мы не даром потратили драгоценное время. Сегодня вечером мне предстоит читать лекцию в Королевском Географическом Обществе, и я с ужасом думаю, что еще не готовился к ней. Я должен буду вас сейчас покинуть. Пора приниматься за дневные труды. Надеюсь, крепкий кофе и холодное обтирание помогут мне восстановить умственную и физическую бодрость. Боюсь, однако, что вечером на торжественном заседании общества у меня будет довольно-таки плачевный вид. Что же поделаешь? Зато я провел, смею вас уверить, чрезвычайно интересную ночь!
Я спустился вместе с Вильсоном по лестнице и распахнул наружную дверь. Солнце еще не всходило, но небо было залито мягким сиянием зари. Свежий бодрящий ветерок пахнул мне в лицо. Легко и радостно дышалось на воле после долгих часов, проведенных в душной комнате.
Вильсон дружески пожал мою руку.
— До свидания, — сказал он. — Спасибо за компанию. Смотрите-ка, — прибавил он, взглянув на небо, — вот она — загадочная планета!
Я взглянул вверх, небо было еще погружено в полумрак, слабо мерцали звезды. На востоке все сильнее разгоралось алое пылание зари. Первые лучи солнца показались над горизонтом.
Прямо над моей головой в дымных глубинах неба пылала мрачная красная планета.
Вильсон вытянул руку по направлению к загадочному светилу.
— Айзоту? — спросил он, улыбаясь, — До свидания, Маршал, — прибавил он и бодро зашагал по улице, устланной серыми тенями.
Я следил глазами за удаляющейся фигурой Вильсона, пока она не скрылась за поворотом улицы. Затем мои взоры снова обратились на красную планету, и я принялся размышлять о только что выслушанном необычайном рассказе. Образ Джинкса — странного человека — с удивительной яркостью всплыл перед моими глазами. «Что побудило его написать эту невероятную повесть? — думалось мне. — Находился ли он во власти навязчивой идеи или излагал подлинные события своей жизни?» Непроницаемая тайна окутывала всю эту историю. Теперь, когда Джинкс умер, невозможно проверить правдивость его слов, и загадка навсегда останется неразгаданной. Во всяком случае, тон его рассказа кажется убедительным. Со страниц рукописи Джинкс встает как живой, со всеми своими характерными особенностями. Однако его рассказ чересчур необычен, чтобы ему можно было поверить.
Я снова взглянул на Марс. Солнце уже подымалось, и звезды одна за другой исчезали с неба. Скоро наступит шумный суетливый день, и в его ослепительном свете рассказ Джинкса, без сомнения, покажется мне смешным. В смутном сиянии рассвета история представлялась еще более или менее вероятной. Между тем алая планета постепенно погасла в разгоравшихся солнечных лучах. Неужели же Марс действительно населен гигантскими насекомыми, первобытными чудовищами? «Был там Джинкс или не был — вот в чем вопрос», — думал я, поднимаясь по лестнице и возвращаясь в комнату, где только что было выслушано удивительное повествование о зеленой машине и отважном исследователе звездных миров.