ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

– Все приняли приглашение. – Нина сидела за элегантным секретером и разбирала ответы. – Даже Стентоны. – Она довольно улыбнулась.

– А что им оставалось делать, если ты так вокруг них увивалась? – фыркнул Эдвард Гилберн.

– Неправда, – запротестовала Нина. – Просто я решила, что лучше вручить приглашения лично. Люди должны знать, что приглашены все.

– Ты поступила правильно, – поддержала дочь Луиза.

– Ты видела Дома? – не удержалась Мэдлин, презирая себя за это. Но она же не видела его целую неделю, и ей остро не хватало его.

– Дом сказал, что будет рад присутствовать на моей свадьбе, – ответила Нина.

Мэдлин затаила дыхание. Может быть, Нина скажет, что Дом спрашивал о ней. Но Нина больше ничего не сказала. Мэдлин подошла к окну. Она была права, когда сказала Дому, что они не подходят друг другу. И не стоит чувствовать себя несчастной из-за него.

– Знаешь, Мэдди, старый майор Кортни умер в прошлом году, – вдруг сказал Гилберн.

– Не может быть! – Мэдлин испуганно посмотрела на отца. Майор Кортни был местным отшельником и, сколько помнила себя Мэдлин, жил в своем полуразрушенном доме. Дом и хозяин были неотделимы друг от друга. Несправедливо, что хозяина не стало. – А кто теперь там живет? – спросила Мэдлин.

Мысль, что в доме мог поселиться кто-то другой, не укладывалась у нее в голове. Отец пожал плечами.

– Собственно говоря, пока никто. Никто из родственников не захотел жить в нем, им было наплевать и на майора, и на его владение. Но, видимо, покупатель нашелся, хотя фактически дом никогда не выставлялся на торги, – задумчиво добавил отец. – Несколько месяцев там работали строители, что-то подправляли. Ты, верно, не знаешь, Мэдди, теперь у дома новая крыша, а все светлые и темные деревянные панели отреставрированы. Глупец, купивший дом, не разбогатеет. Я бы ни за что не согласился там жить, даже если бы мне заплатили!

А я бы согласилась, с тоской подумала Мэдлин. Я бы согласилась купить дом и привести его в прежний вид – как на картине, которая висит в кабинете Доминика. Она тихо вздохнула и снова отвернулась к окну. Давно, когда они с Домиником были вместе, она часто просила его проехать мимо, чтобы посмотреть на старый запущенный дом. Почему он так ее притягивает, она никогда не могла понять.

– Я, пожалуй, пойду прогуляюсь, погляжу на этот дом, – сказала Мэдлин.

Надо же чем-то занять себя. Прошедшая неделя тянулась бесконечно. Бесконечно…

– Уже скучаешь по Перри? – спросил отец, не поняв грусти в ее голосе.

Несколько дней назад Перри вернулся в Бостон. Он не скрывал своего разочарования – Ты даже не пыталась сопротивляться, – выговаривал он. – Стоило поманить тебя пальцем, и ты побежала к нему. – Перри, вероятно, видел, как она уезжала верхом в то туманное утро. Может быть, он знал, что Мэдлин вернулась лишь через несколько часов. – Чем же владеет этот человек, что ты все время уступаешь ему. Он владеет моим сердцем, ответила бы она теперь Перри. А тогда промолчала. Не было никакого объяснения. Перри прав: она во всем уступает Дому.

– Мы с Перри друзья, папа, – сказала Мэдлин, сдерживая раздражение. – Хорошие близкие друзья, вот и все.

– Значит, ты скучаешь по Бостону, – решил Гилберн, изучающе глядя на нее. – Мы, очевидно, не понимаем, что нужно для того, чтобы ты была счастлива здесь.

Луиза спокойно встала, кивнула падчерице, ласково посмотрела на мужа и вместе с Ниной вышла из комнаты.

– Мне хорошо, – сказала Мэдлин, грустно улыбаясь: она поняла, почему Луиза и Нина ушли. Им наскучило смотреть, как она бесцельно слоняется по дому. Но отец, казалось, решил выяснить положение. Мэдлин вздохнула и с улыбкой повернулась к нему.

– Я волнуюсь не из-за Бостона или Перри, – заверила она. – Просто я чувствую…

И что же ты чувствуешь? – беспомощно подумала Мэдлин.

Вот именно, поняла она и сморщилась. Она чувствовала свою беспомощность – беспомощность в любви и невозможность что-либо предпринять.

– Знаешь, что тебе нужно? – рассудительно заметил отец. – Тебе нужно чем-то заняться. В Бостоне ты ведь работала в салоне по дизайну интерьера жилых зданий, на который Ди тратит все свои деньги. Как он, кстати, называется?

– «Кандалы», – ответила Мэдлин и снова слегка улыбнулась. Вид у отца был недовольный – не потому, что любимая дочь где-то работала, а потому, что эту работу нашла для нее несчастная Ди, а не он сам.

– Глупое название для магазина, – пробормотал отец. Но тут глаза его радостно сверкнули, его озарила очередная идея. – Почему бы тебе и здесь не найти такое же место – или даже лучше, – предложил он, откидываясь в кресле. – Можешь открыть свой собственный магазин здесь, в Лэмберне, или в Ридинге, где хочешь.

Мэдлин покачала головой.

– Чтобы начинать дело, нужно пройти соответствующую подготовку, папа. У меня нет квалификации для такого дела.

– А все потому, что из-за Доминика Стен– тона ты бросила художественную школу, – укоризненно сказал Гилберн. – Но это не значит, что ты не способна работать! Или поступай в университет и получай диплом.

Выражение ее лица вдохновило его на продолжение дискуссии.

– Почему бы нет? – настаивал он. – Ты хорошо училась, и ты не единственная, кто продолжает образование после перерыва в несколько лет. Почему нет, Мэдлин? – напирал он. – Тебе никто не мешает.

Никто, согласилась она и отвернулась, чтобы отец не видел ее унылого лица. Она стала думать о Доме. Она беззащитна перед ним, и всякая мысль о том, чтобы остаться в Англии, казалась абсурдной.

– Я подумаю, – сказала она, чтобы успокоить отца. – После свадьбы подумаю.

– Мэдди, дорогая… – Только сейчас Мэдлин заметила, что отец стоит рядом. – Это все Доминик Стентон? – осторожно спросил он.

Глаза ее наполнились слезами, она заморгала, не в силах ответить решительным «нет».

– Мы были так рады, когда вы решили пожениться. – Гилберн вздохнул. – Я понимаю, мы заслуживаем упрека за то, что торопили вас. Луиза предупреждала меня и всех, что нужно оставить тебя в покое и дать время проверить свои чувства. Но мы – Джеймс Стентон и я, – мы… мы…

– Папа! – Мэдлин обернулась и закрыла ему рот рукой. В глазах ее стояли слезы. – Пожалуйста, не надо, – прошептала она, – я тебя очень люблю, но, пожалуйста, не надо.

Гилберн вздохнул и крепко обнял ее.

– Иди погуляй, – предложил он. – Тебе станет легче.

Она надевала дубленку, когда в кабинете зазвонил телефон. Она услышала голос отца и уже выходила, когда он выглянул в холл.

– Ох! – Отец был смущен, почти разочарован, что она еще не ушла. – Это тебя Доминик, – недовольно сказал он, откашлялся, немного помедлил и ушел в комнату Луизы. Мэдлин безучастно посмотрела ему вслед.

С трудом передвигая ноги, она вошла в кабинет и закрыла дверь. Снятая трубка лежала на столе.

Это Дом – вот и все, о чем она могла думать, глядя на трубку. Дом звонит и хочет поговорить с ней.

Дрожащей рукой она поднесла трубку к уху, тихо сказала:

– Хелло? – и закрыла глаза, ожидая, когда раздастся его обольстительный голос.

Трубка молчала, словно он уже раздумал говорить с ней. Сердце глухо билось о ребра.

– Доминик? – шепнула Мэдлин и больно закусила губу. Она не будет умолять его не вешать трубку.

Господи, как это ужасно, думала она. Ее всю трясло, даже колени дрожали и прерывалось дыхание.

– Я хочу тебя видеть, – сказал Доминик. По его тону она поняла, как трудно ему было решиться позвонить. – Я уезжал, – добавил он торопливо, – и вернулся час назад. Иначе я бы давно позвонил. Можешь встретиться со мной сегодня днем?

– Я… я собралась уходить, – сказала Мэдлин первое, что пришло в голову. Услышав его голос, она почувствовала такое облегчение, что закружилась голова.

– Линберг уехал в Бостон, – заметил Доминик, словно Перри был единственным, ради кого она могла выйти из дома.

– Разве я тебе не говорила? – Мэдлин ничего не понимала.

– Он вернется?

– Я… Ну… – Мэдлин нахмурилась, считая вопрос неуместным. – До свадьбы Нины не вернется, – все-таки ответила она и добавила: – Не понимаю, какое отношение поездки Перри имеют…

– Они ко всему имеют отношение, – прервал ее Доминик. – У меня есть кое-что для тебя, я ведь обещал. Встретишься со мной, Мэдлин?

Что-то, что он обещал ей? Ради всего святого, что это может быть?

– Где? – спросила она и закрыла глаза в надежде, что не услышит голоса Перри: «Стоило ему поманить тебя пальцем». Он был прав.

– Ты собиралась куда-то по делу?

– Только погулять, – сказала она. – Хотела посмотреть на дом Кортни. Отец сказал, что его реставрируют. Хотелось в последний раз взглянуть на него, потом его не узнаешь.

Наступило молчание. Потом Доминик тихо сказал:

– Наверное, еще рано рвать дикие яблоки?

Мэдлин улыбнулась. Когда она была молоденькой девчонкой, для нее не было большего удовольствия, чем тайно проникнуть во фруктовый сад майора, старый и запущенный, и набрать яблок. Привлекали ее, конечно, не яблоки, а волнующая возможность попасться на глаза старику, который непременно будет угрожать заряженным ружьем. Само собой, он никогда не стрелял из него, но в те дни Мэдлин верила, что старик может выстрелить.

– А ты, конечно, никогда не был молодым, – поддразнила она Доминика.

– Когда-то был, – со вздохом признался он. – Много-много лет назад я был молод, но темноволосая колдунья с завораживающим взглядом околдовала меня злыми чарами и превратила в старика.

Улыбка ширилась на ее лице, смягчая напряжение.

– Не знаешь, кто купил дом?

– Ничего не слышал. Ты поедешь верхом или на машине?

– Пойду пешком, – сообщила она с некоторым вызовом, понимая, что тем самым сказала о своем настроении больше, чем ей хотелось. Апрель был как апрель: дули холодные северные ветры, которые приносили дожди, небо было закрыто облаками. Дом мог бы понять: раз уж она решила прогуляться пешком, значит, она не готова к неожиданностям.

– Встретимся примерно через час, – сказал Доминик и положил трубку.

Мэдлин тупо смотрела на телефон, удивляясь, что • согласилась встретиться с ним. Она же знала, что встреча принесет ей только страдания. Но взглянула в зеркало, висевшее над мраморной каминной полкой, и все поняла. На лице все было написано. Оно сияло. Глаза блестели, губы складывались в непроизвольную улыбку, впервые за эту неделю она была счастлива. Она встретится с ним, потому что это единственный человек на свете, который заставит ее почувствовать себя живой и счастливой.

Когда она вышла на подъездную дорогу, ведущую к дому Кортни, машины Доминика не было. Она помедлила, разглядывая обсаженную деревьями дорогу, в конце которой стоял дом. Хотя многое уже было сделано, дом все равно выглядел обветшалым. Кровлю полностью заменили, черно-белые балки по фасаду не казались такими дряхлыми, грязные желтые пятна на них исчезли. Аккуратная кирпичная кладка бросалась в глаза. Высокие дымовые трубы выпрямились, Мэдлин пришлось наклонить голову набок, чтобы увидеть их такими, какими она их помнила.

Внезапно подул ветер, волосы закрыли лицо; чтобы убрать их, она вынула руку из кармана куртки, не отрывая глаз от ромбовидных окон в свинцовой оплетке на первом этаже. Вдруг ей показалось, что в одном из окон мелькнуло чье-то лицо. Но никого не было. Может быть, дом заколдован? Мэдлин снова пробежала взглядом по окнам и усмехнулась. Можно подумать, ей нравится делать трагедию из любого пустяка.

Ни одно уважающее себя привидение не захочет обитать в доме, который находится в таком состоянии!

Она пошла по дороге, с каким-то глубоким внутренним удовольствием разглядывая маленькие окна с толстыми деревянными перемычками вверху и внизу. Переднее крыльцо блестело, заново покрашенное в черный цвет. Высокий, крытый шифером козырек был покатым, как и крыша дома. По-видимому, в доме никого не было, хотя все признаки ведущихся работ были налицо, на дороге стояла различная техника. А на некоторых окнах висели шторы. Кто бы его ни купил, дом, видимо, скоро станет обитаемым.

Не вынимая рук из карманов, Мэдлин подошла ближе, остановилась перед низким крыльцом и с любопытством взглянула на окна нижнего этажа. Ничего страшного, если она тихонько заглянет в окно, решила она. Осторожно ступая, Мэдлин подошла к ближайшему окну, под которым была разбит клумба, и заглянула внутрь. День был пасмурный, маленькие окна пропускали мало света, и Мэдлин было трудно разглядеть комнату. Но она поняла, что жить в доме еще нельзя, предстоят большие отделочные работы.

Отступив от окна, она медленно пошла вокруг дома, останавливаясь и заглядывая в каждое окно Позади тоже царило запустение, деревья одичали. Когда-то здесь был огород, за ним фруктовый сад, спускающийся прямо к реке, но сейчас все так буйно разрослось, что трудно было сказать, где кончается огород и начинается сад.

Старый каретный сарай и конюшня стояли почти рядом. По большим висячим замкам на дверях Мэдлин догадалась, что строители используют их как кладовые.

К старой задней двери вели стертые ступени. Сбоку был подвал, его ступени поросли мхом. С этой стороны высоко расположенные окна не позволяли заглянуть внутрь Поэтому Мэдлин лишь бегло оглядела заднюю стену дома и пошла дальше. У фасада она задержалась, бросила прощальный взгляд на дом и внезапно почувствовала непонятную тяжесть в сердце.

– Если хочешь, открой дверь. Она не заперта.

Мэдлин испуганно вскрикнула и резко обернулась на голос.

Доминик стоял в нескольких ярдах от нее, темные волосы развевались на ветру.

– Что за шутки! – возмутилась Мэдлин.

– Приняла меня за призрак майора? – улыбнулся Доминик. Он и не думал раскаиваться.

– Как ты здесь оказался? – Мэдлин поискала глазами машину.

– Ее здесь нет. – Он сразу догадался, что она высматривает.

Только теперь она заметила, что он без куртки – лишь черные брюки и белая рубашка. Ошеломленная, она уставилась на него.

– Это твой дом, да? Ты его купил?

Он насмешливо улыбнулся ей и перевел взгляд на отреставрированный фасад своего последнего приобретения. Усилившийся ветер трепал тонкую рубашку на груди, верхние пуговицы были расстегнуты, виднелись темные волосы.

Доминик стоял, ссутулившись на холодном ветру, руки в карманах брюк. Холод заострил его черты, глаза потемнели, черные волосы подчеркивали бледность лица.

– Кажется, начинается дождь, – вдруг сказал Доминик и протянул ей руку. – Пойдем, – предложил он. – Я все тебе покажу.

Она вспомнила, как он касался ее этой рукой, и вздрогнула. И такая лавина темных чувств вдруг обрушилась на нее, что она зажмурилась и крепко стиснула руки в карманах дубленки. Ей было стыдно за себя.

– Пойдем. – Он оказался рядом, коснулся ее руки, она открыла глаза. Доминик стоял прямо перед ней, по выражению его лица она поняла, что он знает, о чем она думала. – Пойдем, – повторил Доминик настойчиво, обнял ее за плечи и, прижав к себе, повернул к входной двери.

Они вошли вместе, Доминик закрыл дверь. Холодный ветер остался снаружи. Мэдлин окружила внезапная тишина. Она стояла, затаив дыхание и ощущая теплую руку Доминика на своих плечах. Все ее чувства были устремлены только к нему, и ей с трудом удалось переключить внимание на окружающую обстановку.

Они стояли на старом каменном полу в большом квадратном зале. Вероятно, когда-то это была главная комната в доме, и семья, жившая во времена королевы Елизаветы, собиралась здесь за огромным обеденным столом. По вечерам все тоже собирались в этой комнате. В огромном камине, сложенном из камня и отделанном деревом, горели поленья. Камин почти целиком занимал главную стену дома.

Наверное, в комнате было холодно, гуляли сквозняки, ветер разносил дым из камина. Этот большой и довольно безобразный зал хранил все следы истории и романтических волнений бурной и безнравственной елизаветинской эпохи. Мэдлин знала: стоит закрыть глаза – и явятся призраки заносчивых мужчин и женщин в бархатных одеяниях с горностаем на плечах, которые смеялись и шутили, не замечая, как здесь неуютно. Голоса отдавались от толстых каменных стен и деревянной лестницы, ведущей на галерею.

– Надо повесить обратно хрустальную люстру, – сказал Доминик. Он заметил, что Мэдлин смотрит на потемневшие от времени балки, поддерживающие плохо оштукатуренный потолок. – Она была такая грязная. Мы и не подозревали, что люстра – настоящее сокровище, пока не сняли ее. Экстра-класс. – Доминик был доволен. – Сейчас специалисты очищают и восстанавливают ее, так же как и другие сокровища, которые мы нашли, стряхнув с них пыль веков.

– Бедный майор, – вздохнула Мэдлин. – Если вещи были в таком плачевном состоянии, как же он здесь жил?

– Он был очень упрям, – усмехнулся Доминик. – Комнаты, которыми он, видимо, пользовался, оказались в приличном состоянии. Библиотека, например. – Он открыл дверь слева. – Наверное, он здесь пил, ел и спал, размышлял над своими старыми книгами и бумагами. Большинство их о войне. Книги и документы вывезены отсюда на реставрацию. Потом они будут оценены.

Мэдлин, нахмурившись, подошла к открытой двери. Ее шаги эхом отдавались на холодном полу, выложенном каменными плитами. Они вошли в большую, неожиданно светлую комнату с пустыми книжными полками.

– Вероятно, семья Кортни могла бы вывезти ценные вещи еще до того, как ты купил дом. Если они такие старинные, как ты говоришь, это могло бы составить целое состояние, – недоумевала Мэдлин.

Дом пожал плечами.

– Я предложил им хорошую цену, – сказал он. – И они – равнодушные глупцы – согласились. Вот недоумки! – Он явно презирал их. – Неудивительно, что майор не имел с ними никаких дел. Им было наплевать на старика и его усадьбу. Только бы повыгоднее сбыть все с рук. Я дал им хорошую цену, и они согласились. Они потеряли, я приобрел.

– В тебе говорит расчетливый банкир, – пожала плечами Мэдлин.

– Во мне говорит человек, который испытывает отвращение к запущенности – живого существа или его владений, неважно, – возразил Доминик. – Со временем, когда закончатся все работы, дом будет выглядеть так, как он и должен был выглядеть, если бы старику и его владению не позволили сгнить.

На его лице появилось новое выражение, которое Мэдлин не смогла бы определить.

– И ты получишь удовольствие, разместив в доме таинственные и чудесные антикварные вещи, которые собирал всю жизнь?

Доминик усмехнулся.

– Конечно. Этот дом просто предназначен для них! Тебе так не кажется? Пойдем. – Он протянул ей руку. – Я покажу тебе остальное.

Дом был гораздо вместительнее, чем казалось снаружи. Много интересных комнат причудливой формы. В Мэдлин проснулся художник, и вскоре они уже обсуждали, как лучше убрать и обставить эти комнаты, не нарушая общей атмосферы дома. На нижнем этаже работы шли полным ходом. А когда они поднялись на верхний этаж, Мэдлин увидела, что он уже отделан.

– Мы начинали с верхнего этажа, – объяснил Доминик. – Рабочие закончили его только на прошлой неделе. Видишь, двери здесь плотно закрыты. – Он открыл одну из дверей и пригласил Мэдлин войти. – Полностью отделана только эта комната. Спальня хозяина. – Он шутливо поклонился.

– О! – изумленно воскликнула Мэдлин, ступив на толстый ковер тускло-розового цвета. Она озиралась по сторонам, не зная, что сказать. Ничего подобного ей не встречалось, и она не предполагала, что мужчина может выбрать такую цветовую гамму.

Основное место занимала огромная кровать красного дерева под высоким балдахином из двусторонней серебристо-розовой парчи. Петли и продернутый сквозь них шнур удерживали балдахин на толстой деревянной раме. Кровать была покрыта таким же парчовым покрывалом. Размеры ложа могли напугать. Мэдлин мельком взглянула на него и перевела взгляд на камин с витиеватыми украшениями из красного дерева, занимавший почти всю противоположную стену.

Комната была просторная – в ней поместились еще два удобных кресла, стоявших перед камином. Они тоже были обиты светлой парчой в тон шторам, абажурам на лампах и покрывалу на кровати.

– Ну, что ты думаешь? – спросил Доминик, так как Мэдлин молчала.

Что она думает? У нее комок стоял в горле. Комната была великолепна. И явно предназначена для того, чтобы разделить ее с женщиной, которую очень любят. Постепенно комок в горле растаял. Мэдлин чувствовала, что сейчас заплачет, и отвернулась, чтобы не видеть напряженного выражения его лица. Он мог бы догадаться, что она просто потрясена. Комната предполагала так много, что Мэдлин стало страшно: что же будет дальше?

Молчание словно вибрировало в воздухе. Не в силах выносить его, Мэдлин хотела отойти к окну и только теперь увидела картину в золоченой раме, висевшую над камином. Она вздрогнула и замерла, боясь перевести дыхание.

– Я обещал отдать ее тебе, помнишь? – Он подошел к ней вплотную. – Картину – недавно, а дом – очень, очень давно, когда твои мечты были только… мечтами и забавляли меня. Вот… – Он с нежностью положил руки ей на плечи, согревая ее своим теплом. – Они твои, Мэдлин. Мой подарок тебе.

– О, Дом, – хрипло прошептала она. – Я не могу принять…

Внезапно он крепко прижал ее к себе, не давая говорить.

– Однажды… кажется, прошла целая жизнь… – тихо заговорил Доминик, и его слова эхом отдавались в ней, – очаровательное существо, которое я очень любил, предложило мне себя со всей страстью своей любящей натуры, а я, глупец, оттолкнул его.

Он закрыл ей рот рукой, рыдания душили ее. Доминик прерывисто вздохнул.

– Сумасбродная Мэдлин, – продолжал он, – Боже, какой же ты была сумасбродкой! Чаще всего я не знал, стою я на ногах или на голове. Я так отчаянно хотел тебя, что мне приходилось постоянно следить за собой. И все равно ходил по краю пропасти.

Мэдлин всхлипнула, и он коснулся губами ее шеи.

– Ты была так молода, дорогая. А все называли меня счастливчиком, приставали с вопросами, как мне удалось обуздать неистовую и своенравную шалунью. И никто не спрашивал, как мне удается обуздать себя! – Его резкие слова больно ранили ее. – Когда я долго смотрел на тебя, сердце было готово выпрыгнуть из груди.